Бег наружу. Рассказ

Мое одиночество душило меня за столом. Свет проникал сквозь запотевшее стекло в доме - и убивал желание жить и бороться за свое будущее. Никто и никогда не захотел бы уцелеть в таких пространных и тяжелых условиях! Временами эта мысль влияет пагубней, чем само мировосприятие. Главное, чтобы подключились ангелы, верозаступники, человеколюбцы. Они могут предать силы в нелегкий час, поднять на одну ступень выше от грани бездны и смятения. Я устрашался, глядя на себя в старинное зеркало, - и никто, никто не хотел мне помочь. В этом была суть и соль.
Все началось, когда я уволился с очередного места работы. Это было в десятый раз за последние семь с половиной лет. Мне нечего сказать по этому поводу. Кого-то тяготят такие мысли, я же был просто потерян в пространстве и времени. Мои мысли бегали, как тараканы по стене, и не могли собраться в единый ком, сгусток, чтобы сделать вывод для рывка в будущее. Я по-прежнему был в себе и спокоен, но временами случались психологические выпады, вызванные бесцельностью моего существования. Я не мог ответить на один вопрос: зачем я есть? И это было, кажется, парадоксально! Хотя - может быть - и нет. На то были свои веские причины. Причина! Шесть лет брака не дали ожидаемого результата. Все было по настоящей любви: случайная встреча, первое свидание, поцелуй, страсть, секс, цветы, нет, наоборот, сначала цветы, а уже потом - секс. Все развивалось по привычному общечеловеческому сценарию, но шли годы, а детей не было. Чувства остужались сами по себе - и мы стали друг другу словно чужие. Она была хорошей хозяйкой - и поэтому всегда готовила для меня завтрак, обед и ужин. Только это происходило автоматически. Она больше не произносила драгоценных слов любви, когда утром ставила на стол пиалу с творогом и укропом. Наоборот, она это делала молча, без какого-нибудь речевого сопровождения. Поначалу я злился, даже пару раз сделал ей замечание - и в ответ получал тоже замечание. А повод был! Или его всегда можно было легко найти. За шесть лет совместной жизни наверняка образовались изъяны, их нужно было всего лишь выставить напоказ, высказать в глаза. (Все орудия хороши, когда возрастает негодование, и хочется ударить как можно больней. ) Мы ругались, иногда доходило до слез и воплей. Я быстро доедал творог с укропом и уходил на работу. За несколько месяцев такой жизни я осознал, что утренний шок очень благоприятен для производительности моего труда. Я уже вовсе не нуждался в распитии утреннего чая под сплетни с коллегами, а просто приходил в офис, садился за свой старенький компьютер, - и работал, работал, работал. Время шло незаметно. Сначала с утра до обеда, а затем - после него. Моей головой правил здравый смысл. И это происходило весь день, иногда даже больше, - и тогда приходилось задерживаться, чтобы полностью выплеснуть денный потенциал в общий процесс труда. Это называлось вдохновением. Меня весьма прельщало это красиво-длинное слово, словно я был каким-нибудь таинственным писателем, нашедшим долгожданную музу и, главное, точно знающим, как с ней нужно обходиться. Потом наступал вечер. Я сидел в своем кабинете до самых потемок под светом настольной лампы. Он ласково-утомительно нагревал мои виски - так, что временами начинала болеть голова или было просто жарко. За закрытой дверью слышался шорох шагов местной технички. По моему предположению, она специально - как можно громче - топталась и била шваброй о каменный пол коридора, чтобы прогнать меня домой. Поначалу это напрягало и даже иногда взрывало мне мозг, но со временем я научился ее не замечать, - будто ее не было. В таких случаях помогает чрезмерная концентрация. Главное понять, что есть только внешняя оболочка черепной коробки и то, что находится внутри нее. Снаружи - нет ничего. Можно плавать и утопать в собственных мыслях и рассуждениях, причем со временем длительности этого процесса ты погружаешься и ныряешь глубже.
Иногда я слышал сплетни своих коллег. Даже друзей - как я раньше их называл. Их беспокоили мои успехи по работе. Признаться, я даже не стремился к ним - все происходило само собой, естественным путем. Если бы каких-нибудь полгода назад меня спросили: "Как рассчитать на прочность и устойчивость ограждающую бетонную подпорную стенку?" - честно сказать, я вряд ли бы ответил что-нибудь мало-мальски стоящее. Теперь же дело обстояло иначе! Я мог не только квалифицированно рассчитать и пояснить, но и детально вычертить все необходимые узлы и соединения. У меня начались проблемы во взаимоотношениях с Человеком не только дома, но и на работе. Поначалу я искал изъяны внутри себя, пытаясь переделать ту часть моего существа, которая возбраняется окружающим меня обществом. Задача была не из легких!.. Я долго не мог вычленить "ту часть", распознать среди множества других. Все во мне - мне казалось - было правильным и цельным, как и в любом другом индивидууме, поскольку я полагал, что человек есть создание небесное, а значит, высшее. Потом, спустя два месяца поиска и раздумий, я сделал вывод, что конкурентная среда губит - в первую очередь - все высокое. И следует быть скромным и незаметным, чтобы в ней выжить. Потихоньку мои мысли заводили меня в тупик, а ответа на поставленный вопрос так и не находилось. Я стал замкнутым и, как мне казалось, слабым. Вступать в диалоги с людьми стало для меня настоящей пыткой, и каждый раз, когда это случалось не по моей инициативе, мне казалось, что это происходит во имя насмешки надо мной. Ущербность - такое определение я применил к себе! Почти всегда, когда я говорил, глядя собеседнику в глаза, я чувствовал резь в своих глазах. При этом голова почему-то становилась тяжелой, будто в нее положили целый кирпич. Это было совершенно невыносимо.
Однажды была суббота. Я ехал в битком набитом автобусе. Стоял обыкновенный погожий зимний день, заутреня - словно по совести - обдавший чистотелом инея кривые ветки придорожных деревьев. Мой автобус мирно и спокойно покачивался в движении, раз от разу наезжая своими резиновыми покрышками то на ямы, то на выбоины, а то и на выпуклости недоброкачественного асфальтового покрытия. В салоне было жарко, стояла абсолютная тишина - слышалась только равномерная работа двигателя. Я ехал на первом сиденье, наблюдая через лобовое стекло за дорогой, которая по причине отсутствия машин в городе, нелепо - на горизонте - убегала и превращалась в точку. Это тешило мое воображение, и мне отчего-то становилось на душе приятно и радостно. Эти чувства распускались на фоне внутреннего спокойствия, создавая своим общим союзом треугольник счастья. Время от времени я наблюдал за водителем, сидящим ко мне спиной. Его засаленная серо-коричневая рубаха, его глянцево-спело-сочная лысина на ровной и большой, как арбуз, голове казались мне величайшим изобретением Бога. Все было просто и ясно - и этот факт на тот момент для меня был самым важным и главенствующим. На толику секунды мне показалось, что здесь, в автобусе, где тепло и свет, и легкое, убаюкивающее качание от дороги, моя душа может найти свое истинное пристанище. Потому что здесь есть все! Здесь есть все, что мне нужно для моей нормальной жизни. А точнее - здесь нет того, что мешает мне жить моей нормальной жизнью! Здесь нет вечно заискивающих и совершенно ненадежных коллег-клерков, здесь нет трудных расчетных программ и задач, которые нужно решить в короткие сроки, здесь нет моей жены. Эти факторы слагали треугольник несчастья, избавившись от которого на некоторое время, я стал счастливым. Это было величайшим открытием субботы!  Если бы в тот момент кто-нибудь из пассажиров автобуса на меня внимательно поглядел, то он бы наверняка подумал обо мне что-нибудь нехорошее. Типа: неадекват или - даже - полуидиот. (Такие бранные и некрасивые слова.) Зная себя, я абсолютно уверен, что в тот самый момент мое выражение лица излучало самодовольство и наслаждение, - а это всегда выглядело со стороны довольно смешно. Люди иронично улыбались, глядя на меня; от этого мне становилось обидно и не по себе.
Автобус медленно затормозил около остановки. Двери неохотно, со скрипом, распахнулись наружу, впуская в хорошо нагретое пространство салона невидимые клубы холодного воздуха. Скрип открывающихся дверей и внезапно поступивший холод разрушил мою идиллию с самим собой. Это было подобно неожиданно лопнувшему воздушному шарику от укола острой металлической иглой в руках шаловливого и неопрятного мальчугана. Я представил, как бы он смеялся над тем, что сделал, но еще больше и громче над той милой девочкой с белыми бантами на голове, которая несла домой этот воздушный шар. Она бы истерически рыдала на всю улицу, умываясь детскими слезами, а он бы истерически смеялся. От этого мне стало неуютно. Я втянул свою длинную, гусиную шею в пуховый воротник. Захотелось уснуть. Уснуть и забыться. Я, кажется, даже закрыл веки глаз, чтобы попытаться это сделать, но внезапно раздавшийся шум растормошил меня окончательно.
- Кто там? - зачем-то произнес я и взволнованно оглянулся по сторонам.
Никого не было. Вернее, было! Все тот же автобус, тот же салон, и те же пассажиры. Они сидели на своих местах, но их лица были другими - выражающими тревогу, реакцию на сиюминутную опасность. Они все - все как один - словно синхронно смотрели в одну сторону, на открытые двери автобуса. Я тоже посмотрел и, кажется, последним. Я спешил узнать, что там такое происходит! Может быть, я куда-то не успел, чего-то не узнал - и остается лишь последний шанс, чтобы хоть что-то прояснить, узнать!?. Возле двери стоял мальчишка. Почти такой же, как в моем воображении про воздушный шар, но - все таки - не тот. Он был годами старше, лет четырнадцати. Его лицо было худым, наглым и несобранно-нервным, а черные брови двигались, когда он говорил. Вернее, кричал. Он все время кричал на невысокую пухлую женщину с короткими прямыми волосами. По ее взгляду можно было понять, что она была обескуражена происходящим. Обескуражена и растеряна! Я медленно обвел ее глазами - с ног до головы, и обратно. И только, когда я проходил обратно, я сумел заметить небольшую черную сумочку, которая висела на ее толстой шее и неуклюже болталась на ее животе.  "Кондуктор", - сообразил я. Действительно, я потом вспомнил, что она была обычным кондуктором, обслуживающим этот автобус. Я вспомнил ее короткие толстые пальцы. Она подходила ко мне не так давно, чтобы взять плату за проезд - пятнадцать монет. Я подал ей деньги, ровно пятнадцать, без сдачи, а потом пристально смотрел на ее руки: как они медленным движением пальцев аккуратно отрывали мне билетик из общего рулона. Мне нравился этот момент тем, что я находился в ожидании выпадения заветного совпадения чисел. Счастливый билет!.. Я искренне верил в удачу... Да, это была она - женщина, приносящая удачу. Она стояла спиной к открытому выходу и лицом к молодому человеку, словно заслоняя корпусом своего тела его дальнейший путь. Юношу я видел впервые. Пришлось включить слух, чтобы понять, о чем же шум.
- Плати! Плати! Плати! - кричала женщина.
- Не буду. Денег нет. Заработаю - заплачу. Сейчас не могу, - отвечал ей парень.
- Ехать - смог! Родители на что?..
- Да пошла ты... - зло произнес парень, отпихнул ее рукой в сторону, и выбежал из автобуса на улицу.
Женщина пошатнулась, но удержалась правой рукой за поручень.
- Паразиты, сволочи!.. - крикнула она вдогонку парню, которого уже и след простыл.
Я, растерянный, наблюдал за происходящим, но ничего не мог предпринять. Точнее, конечно, мог, но за столь короткий отрезок времени мозг вчистую отказался думать поспешно, словно в экстренной ситуации, поэтому все так нелепо произошло. Наверное, нужно было проучить сорванца; как следует - по мужски - надавать ему тумаков. По правде сказать, я и забыл, когда в последний раз кому бы то ни было раздавал тумаки... Да и было это вообще когда бы то ни было?.. Это вот большой вопрос. Мне стало стыдно, что я не вмешался. Как бы оправдывая себя в себе, я беглым взглядом сосчитал общее количество пассажиров, в том числе, сколько из них мужчин и женщин. Расчеты оказались неутешительными, но оправдательными для меня. Из пятнадцати человек, включая меня и водителя, в автобусе было шестеро мужчин, причем двое из них сидели у самого выхода. Они бы с легкостью могли поймать за руку несовершеннолетнего хулигана, но они этого не сделали.
Мои претензии растворились во мне. По крайней мере, я не чувствовал себя виноватым ни перед кем, хотя осадок, безусловно, остался. Автобус снова тронулся вперед, закрыв на ходу дверь и оставив где-то позади, за той стороной стекла, другой мир, одиноко стоящую остановку с железным навесом и ожидающими под ним автобус людьми, и того паренька, который напрочь отказался платить за проезд. В салоне вновь стало тепло и уютно. Будто ничего и не было. Постепенно народ успокаивался, а буря негодования в людских душах утихала. Не нужно было заглядывать им в глаза, изучать обстановку. Все было понятно без взглядов и звуков, ответы витали в атмосфере. Я вдруг неожиданно вспомнил, что сегодня была суббота, а это означало, что завтра наступит воскресенье. Значит, еще один выходной день, и можно посвятить его себе или себя ему. Выходные дни этим только и хороши. Я прижал авоську поближе к груди и вновь закрыл глаза. Такая мечтательно-мятежная душа!.. Не нужно наворачивать в мозгу лишние мысли, когда они не стоят и выеденного яйца. Только жизнь знает, что будет вперед. Она знает и простит нам все наши ошибки. Я ехал и думал о жизни, о себе, о жене, и снова о жизни. Меня всегда притягивало это определение. Жизнь!.. Такое емкое, но и такое опасное слово. Мы совсем о нем ничего не знаем, а оно, в свою очередь, знает про нас все. Жизнь, как въедливая грамотная старуха, достоверно знает, зачем мы живем, как мы будем жить, что мы будем делать и от чего точно откажемся, и, конечно, когда мы умрем. На этом ее компетенция закончится. Наверное, ей бы не хотелось этого. Кто знает?.. Мои мысли, как этот автобус, сделанный из железного корпуса, с приводом двигателя внутреннего сгорания, тянули меня сквозь неизученное и неизведанное пространство - куда-то вдаль, к новым свершениям и открытиям. Я не знал, что будет со мной спустя минуту, час, день, неделю, месяц, год, - и эта неопределенность настораживала и пугала, но и манила за собой! От ее позывов нельзя отказаться. Ведь в обратном случае наступит ступор, а за ней смерть. А со смертью еще страшней.
В какую-то секунду я почувствовал, что меня кто-то одернул за рукав. Так, ничего особенного, обычное прикосновение. Я открыл глаза и увидел девушку. Она сидела рядом со мной, широко улыбаясь белоснежной улыбкой и прищуривая светло-карие глаза в свете проникающих сквозь автобусное стекло лучей солнца.  Все в ней излучало свет, и я подумал о том, что теперь не нужно солнца. Если его выключить - темно не станет!.. По крайней мере, я смогу найти дорогу домой. Трудно описать ее внешность, когда ее внешность была совершенна! На какое то время я опешил, растерялся. В моих ушах до сих пор отдаленно звучал рефрен прослушанного утром диска Apocalyptica - такие порой мелодичные звуки виолончелей, -  и мне захотелось собрать в единый паззл эту музыку и эту встречу. Но я чересчур стеснялся; к тому же она была хорошо одета, а я всегда с опаской относился к хорошо одетым людям. Эта опаска была родом из детства, моим несломленным комплексом, который твердил, что хорошо (или дорого) одетые люди - это люди из привилегированных и богатых семей, это сливки общества, - и мне с ними точно не по пути. Какой бред! Конечно, с возрастом этот комплекс блек, но он никуда из меня не делся, и в таких ситуациях, как сейчас, напоминал о себе. Она уже давно отвернулась от меня, а я никак не мог успокоиться, прокручивая в голове ее, видимо, случайное прикосновение, образ и белоснежную улыбку. Мне захотелось с ней непременно заговорить, чтобы познакомиться поближе, но я, конечно же, не знал как это сделать. Во всем нужен опыт. А в таких случаях он у меня напрочь отсутствовал. В последний раз (он же и в первый) я знакомился со своей женой, и это произошло случайно, словно в тот день и час кто-то нами управлял по специально заранее приготовленного плану. Все произошло спонтанно, без предварительных речей. Я просто посмотрел на нее, и она мне ответила робко-томливым взглядом, как будто ждала - знала и ждала. Все было понятно без слов. Теперь же не было все понятно. Точнее, было ничего не понятно. Огрести пару нелицеприятных замечаний от девушки за навязчивость - было не лучшей перспективой в то утро. Я старался не подавать вида, но, как мне казалось, она замечала мой интерес к ней, застывши в полуулыбке. Она смотрела вперед, на напротив нее сидящую женщину с маленькой собачкой. Я искоса смотрел на нее сбоку. Может, она смотрела на собачку, и поэтому так мило улыбалась? Когда водитель объявил остановку, я понял, что на следующей мне нужно выходить. Я был в замешательстве, и не знал, что делать. Времени оставалось мало. Нужно было на что-то решаться. Спокойно выйти и дальше жить своей жизнью с ее устоявшимися правилами и привычками?.. Или остаться здесь, в автобусе?.. Остаться, чтобы испытать судьбу на мандраже!?. Тем более, он уже разгорался и рос внутри меня, с каждой новой мыслью о ней и о том, чтобы все-таки остаться... Я вспомнил про свою жену. Это воспоминание вызвало во мне неприятное ощущение. Оно как будто стало в противовес моим теперешним желаниям, и вторило мне: не делай этого, не лезь в чужую судьбу. Я понимал, что дело было только во мне, потому что я сам за себя принимал решение, хотя это было не по моей части. Я никогда не любил принимать решений, даже если они касались только меня, стараясь всячески перекладывать эту задачу на жену, коллег, да на кого угодно... Теперь это было неуместно и даже смешно. Зачем-то я спросил у себя, кто я есть на самом деле: несостоявшийся неудачник или просто трус? Третьего варианта ответа в моем вопросе не было. Только два. Всего - два. Но любой из них не вызывал во мне доверия к себе, не поднимал в собственных глазах. Наверное, это было от слабости, вечной терпеливости перед трудностями, и привычкой плыть по течению, не заплывая за буйки, потому что нельзя, потому что это только для смелых. Вдруг мне захотелось все изменить. В одночасье. Впервые за всю свою тридцатилетнюю жизнь сделать то, что всегда выходило за рамки обыденного, что считалось неправильным... Считалось неправильным мной. Я сказал себе: если рассматривать жизнь как средство для исполнения собственных желаний - то я на правильном пути, и никто не может меня укорить за это, за мой выбор. А если нет? На этот вопрос я не находил ответ. Была только неизвестная пустота. В это утро мне не хотелось быть страусом, вечно прячущим свою голову в песок. Хотя раньше я так и делал. Поэтому все произошло просто. Автобус подъехал к остановке, на которой мне нужно было выходить, но я этого не сделал. Я просто отказался жить по старым правилам - и это был большой шаг к перемене. Я вновь украдкой взглянул на незнакомку (так я ее назвал для себя). Она продолжала сидеть в полуулыбке, глядя только вперед. А что если она про все догадалась, и теперь насмехается надо мной? Умом я понимал, что это невозможно, если только она не умеет читать мысли на расстоянии, но сердце непослушно сомневалось. Я не стал дальше раскачивать лодку своих сомнений, потому что это бы привело к нехорошим последствиям, а просто решил отвлечься от навалившихся умозаключений, и ждать, когда эта девушка доедет до своей остановки. Я выйду вместе с ней!.. И это будет моей первой победой! Потом я заговорю с ней! И это будет моей второй победой! И она не откажет мне в беседе! И это будет моей третьей победой! На большее пока рассчитывать не приходилось, хотя, откровенно признаться, я бы не стал отказываться от внезапно предложенного секса. Тем более, я чувствовал, что у меня уже встал. Наверное, это от чрезмерного волнения и избытка эмоций. Я потрогал лоб, он был влажным. Наконец, я увидел, что девушка заерзала на месте, поправляя лямку свое сумки, на которой была приклеена золотисто-матовая бирка с надписью "Rebecca Minkoff". Так, ничего особенного. Я все равно никогда не разбирался в производителях женских сумок, но название мне показалось красивым и даже немного романтичным. "Rebecca Minkoff, - произнес я про себя. - Звучит клево, с оттяжкой.  Как Шарлотта Бронте." Мне всегда нравились такие длинные, загадочные имена женщин. От них априори веяло ностальгией по дальним странам, в которых, к сожалению, я никогда не был. Но сейчас мне больше было интересно ее имя. Автобус остановился, двери распахнулись, и мы вышли на улицу. Вместе. Это слово не давало мне покоя: вместе. В какой-то момент я подумал о том, что я похож на маньяка, преследующего свою нечаянную жертву. Я шел за ней по ровной, тщательно очищенной от снега, бетонной дорожке, уходящей в жилой массив и витиевато виляющей между старыми пирамидальными тополями. Ее стройные ножки, облаченные в черные кожаные сапоги до колен, постоянно притягивали мое внимание и контролировали направление моего движения. Я вовсе не смотрел по сторонам. Меня интересовала только моя жертва, моя незнакомка. Я спокойно двигался за ней в такт, нога в ногу, как будто солдат в строю, и уже был полностью уверен, что она заметила мое существование рядом. Нужно было действовать, непременно действовать, иначе будет поздно! Она могла просто заподозрить что-нибудь неладное, действительно принять меня за маньяка или насильника, а этого очень не хотелось. Тогда все псу под хвост! Все старания, усилия над собой, желание изменить все и вырваться за грани обычной жизни. Все псу под хвост!.. Я поравнялся с ней на прямом участке, как бы обгоняя и немного заходя вперед, но тут же притормозил, повернулся и тихонько-неуверенным тоном  спросил:
- Можно с вами познакомиться?
После этого меня обуяло смятение. Еще секунда - и я бы, наверное, убежал прочь с ее глаз. Но она, к моему тогдашнему удивлению, ответила и развеяла все мои страхи:
- Конечно, можно... если это серьезно!
- Я считаю себя серьезным человеком. По крайней мере, так говорят обо мне люди.
- Вы верите людям? - она улыбнулась, как бы пряча свое стеснение под норковый воротник шубы.
- Только отчасти. Думаю, без этого нельзя. Не прожить.
- Я не верю. Уже давно.
- Почему? Мне кажется это бессмысленным.
- Что именно?
- Ну... не верить людям. Это бессмысленно, - пояснил я, и тут же засомневался в своих словах.
Так или иначе, я чувствовал себя на высоте. Я был доволен собой. За одно только утро я сумел одержать три победы: я вышел с моей незнакомкой из автобуса, я заговорил с ней, и она не отказала мне в беседе. Целых три победы за одно утро! И это был не предел. Будущее ждало нас впереди. Я спросил ее:
- Вы удивлены?
- Чему именно? Вашему появлению или вашей наглости? - Она снова улыбнулась. Мне были приятны ее последние слова, потому что они излучали яркий свет и тепло.
- Наверное, и тому, и другому. Одно без другого быть не могло и не может, - я не без труда пояснил свою точку зрения.
- Нет. Не удивлена! - она сказала так, словно отрезала кусок хлеба от буханки острым ножом. Хрясть - и все!
- Почему?
- А чему я должна удивляться? Это обычная физиология: когда мужчину влечет к женщине. Это абсолютно нормально.
- Мне казалось, что не всякий мужчина способен поступить так... - я сделал некий акцент речи на окончание предложения, как бы обращая ее внимание на себя.
- Вам только кажется. Многие мужчины способны на это, но не многие пробуют. Просто нужна элементарная секундная смелость. Сделать один шаг вперед - и назад пути уже нет! Идти до конца.
- Может быть... - я задумался, переваривая ее мысль. Она показалась мне глубокой. Потом поинтересовался: - Вы здесь живете?..
- Нет. Я иду в гости к моей подруге. Хотите пойти со мной? - в ее голосе зазвучала ирония.
- С удовольствием. Но - не сегодня. Я только провожу вас до подъезда и пойду обратно. У меня очень много дел.
- Вы не хотите "идти до конца"? - ее  вопрос содержал некоторое саркастическое порицание, но с доброй издевкой в своей сути. Я хорошо понимал интонацию ее речи (эта способность была заложена во мне с детства, хотя и она распространялась не на всех людей), - поэтому мне было легко распознать правду от лжи. Я чувствовал, что она играет со мной в кошки-мышки, и эта игра может затянуться на долго.
- Я хочу... готов. Где я могу вас увидеть? - я растерялся и не знал, что спросить.
- Вы торопитесь!
- Я волнуюсь.
- Я поняла. Волноваться не стоит, потому что все уже предопределено.
- Что именно? - мне был не ясен смысл ее слов.
- Все. С начала и до самого конца, от рождения и до самой смерти.
- Что вы хотите этим сказать? - в моих глазах застыло неподдельное удивление.
- Я хочу этим сказать, что наша с вами встреча тоже предопределена. Это никакая не случайность, а наоборот, обыкновенная закономерность. Так должно было случиться. Понимаете?.. - она посмотрела на меня, словно учитель на своего ученика, но ее наставление меня не тронуло. Я не верил в подобные вещи, хотя и много раз слышал про них. Я вообще старался никогда не верить непроверенным фактам, принимая их за людские домыслы и фантазии, которые не имеют под собой никакой почвы.
- Понимаю.
- О чем вы думаете?.. И, вообще, предлагаю перейти на ты. Так, наверное, будет проще?
- Да... наверное, - я начал погибать от нерешительности, как будто что-то щелкнуло в моей голове. Мне показалось, что мое лицо налилось красной краской. И это на таком-то морозе! - Я думаю о том, что я очень рад, что повстречал вас... тебя. Я никогда раньше этого не делал, хотя много раз хотел. Мне многие женщины нравятся, но не многие могут подпустить к себе. И это страшит и отталкивает. Самый страшный удар - словом. Словом можно убить человека или тяжело ранить. Душевно, конечно.
Мы прошли небольшую детскую площадку, состоявшую из металлической горки, припорошенной снегом квадратной песочницы и двух-трех небольших каруселей. Я взглянул на нее: площадка располагалась на самом пустыре, даже на небольшой возвышенности, и поэтому наверняка обдувалась всеми ветрами. Мне показалось такое строительство бездарным и необдуманным. Тем более, свершенное для детей... "Неудачное местечко", - я сделал про себя вывод. Видимо, в этот момент моя спутница обратила на меня пристальное внимание. Ей показалось, что я отвлекся, и своими мыслями нахожусь не рядом с ней. Я хорошо знал про свои недостатки. Они частенько меня подводили. На этот раз это были мои глаза и мимика лица. К моему несчастью, они всегда меня выдавали, когда я уходил в себя, но при этом находился среди людей. Порой это задевало и даже оскорбляло их.
- Вы что-то там забыли? - Незнакомка состроила недовольную гримасу на лице.
- Нет... простите... я просто задумался, отвлекся. На чем мы остановились? - Кажется я начал привыкать к этой обстановке, которую, собственно говоря, сам и спровоцировал.
- Вы рассказывали про слово... Что им можно ранить или убить? - незнакомка засмеялась.
- Да. - В этот момент мне снова стало не по себе. В моей правой руке была зажата тряпочная авоська - обычная гастрономическая сумка. Она выглядела несовременно, и мне почему-то стало стыдно за себя, за то, что я такой несовременный. Моя жена много раз просила выбросить ее, но, наперекор ей, я этого не делал, а продолжал носить ее даже на работу. После некоторой паузы я продолжил: - Я считаю, что словом можно убить, поэтому всегда стараюсь быть осторожным в выборе фраз и предложений.
- Мне кажется, что вы переоцениваете наши способности. Я имею в виду женщин и те слова, которые они произносят для мужчин.
- Может быть, это так. Я еще до конца не определился.
Тропинка неожиданно оборвалась, доведя нас до высокого кирпичного дома. Мы прошли под высокой аркой. Дальше простиралась картина неопрятности и беспорядка. Двор дома был сильно неухожен: хаотично разбросанные машины, нечищеные тротуары, забитые до верха баки для мусора, стоящие посреди двора, на самом обозрении, желтое пятно на снегу, на которое мы случайно наступили, - все это мне очень не понравилось. Но я старался себя пересилить и не обращать на внешние раздражители никакого внимания.  Некоторое время мы шли и молчали, слушая как хрустит рыхлый снег под ногами.  В какое-то мгновение я почувствовал спокойствие, и поэтому больше ничего не хотелось говорить. Хотело просто идти рядом с ней, с моей незнакомкой и жертвой, и шуршать ботинками о снег. Я понимал, что мы уже скоро придем до места назначения, и мне придется с ней расстаться. И я даже не знал, увижу ли я ее еще!.. Но это не отягощало мои думы. Я даже не спросил ее имени, но и она не знала моего, - и это предавало нашим отношениям какую-то таинственность, недоговоренность. Мне не хотелось торопить события, забегать вперед и раскрывать все карты разом. Тем более, я прекрасно понимал, что если бы она узнала про меня все, включая, главным образом, то, что я женат, то вряд ли согласилась бы на такое знакомство. Собственничество - это основной принцип женщины! Это нерушимый и незыблемый остов, данный ей еще с древности, и она бережно хранит его целостность, не распыляя на мелочи и мужские провокации. В этом смысле, мужчина подобен разрушителю; разрушать ему нравится больше, чем созидать, но не потому, что созидать трудней (хотя и это, безусловно, тоже одна из причин), а потому, что понятие разрушать - это тоже остов, мужской остов, которому он не может противоречить. Это закон, закон природы! Он не был придуман и записан на бумаге человеком, он был записан природой в человеческий ген. Его уже не изменить, - по крайней мере, Человеку.
Она одернула меня за рукав, как тогда - первый раз - в автобусе, и я как будто отряхнулся от тех раздумий, которые волновали мое сердце. Она задала неожиданный вопрос:
- Сейчас ты должен уйти. Мы почти пришли. Хочешь ли ты еще раз увидеть меня?
- Да, хочу, - ответил я. - Больше всего на свете.
После этих слов она улыбнулась. Мне нравилось, когда она улыбалась. Это подбадривало меня, и говорило о том, что я еще на что-то годен. (Я имею в виду женщин) .
- Ты сможешь меня увидеть, - произнесла она, когда мы подошли к подъезду с высоким бетонным крыльцом, окаймленным блестящими перилами. - Это будет послезавтра. Придешь сюда же, на это место. Немного подождешь - и я выйду. - Она посмотрела на свои наручные часы с большим серым циферблатом, и уже собиралась уходить.
- Да... но во сколько?
- Вечером, в семь.
- Я приду, обязательно приду.
Когда я возвращался обратно, мне было очень неудобно за то, что я изменил своей жене. Конечно, не в полновесном смысле этого слова, но все-таки это в какой-то степени свершилось. Я думал о том, как бы оправдаться, и, в первую очередь, перед самим собой, но пока не находил для этого никаких стоящих доводов. Никто не толкал меня на этот шаг. Я сам его совершил, подавив в себе сомнение и страх перед неизвестностью чужого, незнакомого доселе мне мира женщины. И он - на первый взгляд - оказался прекрасным, будто кристалл, лежащий на окне и отражающий своими многочисленными ровными гранями потоки ярких солнечных лучей, преобразуя их в правильный спектр. Идеальных вещей не бывает, но я и не просил идеального. Мне нужна была другая реальность, в сравнении с которой эта, существующая ныне, изначально бы проигрывала. Причем - во всем!.. И, кажется, это произошло. Я ее почувствовал всеми фибрами тела и души. И моя душа от этого рвалась на свободу. Мне совсем не вспоминались те слова, которые произносила незнакомка, потому что в них было мало смысла и содержания (и это очень подходит женщине!), но я отчетливо видел перед глазами ее образ. Он будто застыл передо мной в тот момент. Ее взгляд, ее улыбка, ее манера движения - все мне нравилось в ней. Мое сердце билось и рычало во мне, как двигатель того автобуса, в котором я встретил ее. "Девушка из автобуса", - произнес я. Если бы я был писателем, я бы с удовольствием так назвал свою книгу, - и посвятил ее ей. Но, к сожалению, я им не был. Я мог только об этом мечтать. Остановившись, я задрал голову вверх и посмотрел на небо. Оно простиралось бесконечно. Многочисленные перистые облака заселяли его объем где-то высоко-высоко, на самом верху, и их было не достать рукой. Не прикоснуться. Они не стояли на месте, двигаясь все время вперед или назад. Медленно. У меня закружилась голова, но я продолжал смотреть, потому что смотреть на синее небо было интересней, чем смотреть вокруг, на окружающий мир. Когда шея затекла и заныла от пребывания напряженных мышц в одном и том же положении, я перестал. Взглянул на часы. Электронное табло показывало 15:26. Уже было 15:26. Нужно было ехать домой, хотя мой сотовый молчал с самого утра. Редкий человек мне звонил - и я к этому уже давно привык. А телефон брал с собой просто так, по привычке, потому что так положено, так у всех. Это говорили за себя элементы моей прежней жизни, живя которой, я чувствовал себя скованно, как узник, заключенный в высокую глухую башню, и глядящий на мир только лишь через небольшое оконце камеры. Все было закономерно. Вся моя борьба с самим собой. Я не помню, как дошел обратно до остановки. Казалось, мои ноги несли меня сами. И потом - я постоянно думал о ней, полностью отключившись от всего - всего, что вокруг меня.