Тишина её имени

Марии Америковой

I. Всё

Всё гордости твоей промокший шёлк —
Той гордости, которой нет в помине.
Твой ренессанс по мне — так просто шок,
Что восемь мух, застрявших в паутине.

Тебе мои шаги — хромого шаг,
Счастливого и пьяного хромого.
Как две бутылки водки натощак,
Как пламенные речи для немого.

Когда ты хочешь сказок — я смеюсь,
А расскажу их — сразу же заплачешь,
Но я истерик женских не боюсь,
А ты мужской жестокости — тем паче.

Я часто думал, что ты можешь жить
Сто лет — вот так, с бессильною улыбкой.
Меня допить, забросить и забыть
Кривой орфографической ошибкой,

Исправить красным наши вечера
И на поля снести, чтоб не забылось…
Но ты приснилась кетсалем вчера —
Взлетала в небо и о стекла билась.

Клевала зерна в линиях руки
И оставляла перья мне на память.
Та бархатная сталь ночной тоски
Была способна айсберги расплавить.

Да что там сны… Им веры больше нет.
Главнее снов причуды ожидания,
Твоих прочтенных книг один сюжет,
Мои звонки и наши расставания.

И я, как грешник, проклятый тобой,
Как летописец, летописью спетый,
В твой латте окрещённою водой
Вливаю простоту с другого света.

Чтобы тебя, допетую, любить,
Чтобы хранить, как клевер под страницей.
Чтобы допить, забросить и забыть
Все тех, кто может больше и не снится.

Кто отгорел пылающим огнем
И стал наброском сепий красных линий,
И гордости твои кто клял огнём —
Те гордости, которых нет в помине.

Сочи, 20.02.06 г.

II. По Анненскому (Не надо света

Под шум машин, под стук чужих шагов
Я плавно превращаюсь в одно имя —
Не потому что я любить готов,
А потому что я теперь с другими —

С такими же как я, кто променял
Отчаянья забвенья на пустое.
Я мерно шел и тихо повторял,
То имя, что почти уже святое.

Я вспоминал бездонные глаза,
Боясь соврать про непокорность взгляда,
Не потому, что нечего сказать,
А потому что лжи теперь не надо.

Все мои речи рядом с тишиной
Ее имен — намокнут и растают.
Я здесь — один, а рядом с ней — другой,
Я рядом с ней совсем неузнаваем.

И плавных линий сон ее руки
Сиреной дивной усыпит любого…
Я шёл и холодело от тоски,
Что рядом с ней забвения другого

Скитальца слов. И мне не пламенеть
Костром наречий — ладаном поэта,
Не потому, что я боюсь сгореть,
А потому что с ней не надо света.

Сочи, 20.02.06 г.

III. Романс

Вы встреч не ищите —
         У парка полуночных встреч,
И мне не пишите
          На розовом низкие ноты,
Чтоб я целовал
          Серебро целомудренных плеч
И вам покупал георгины
          У местной босоты.

И не говорите,
          Что я ваш, что вами воскрес,
И что без меня
          Небеса рухнут за горизонты,
Из нас я — синоптик
          Безветренных сказочных мест,
А вы над безветрием этим
          Холодные фронты.

Оставьте бояться
          Что скоро вас примут к врачу
За то, что я так
          Надоел вам настойчиво сниться —
Я этой тоски
          Подвенечной уже не хочу,
И золота узких колец.
          Я же вольная птица.

Пусть рифм опостылел
          Рефреном похожий повтор,
Но искренне веря в прощение
          Все же признаюсь —
Я вашей тоски
          Соучастник, мошенник и вор
Минут отчуждения,
          В которые сам превращаюсь,

И не говорите мне слов —
          Что мне ваши слова
Напротив гипноза
          Движений и томного взгляда,
Где каждый ваш жест —
          Это повести тихой глава
И в темном вине отравителя
          Порция яда

Я сам вам скажу,
          Обреченный своей темнотой,
Как мигом звезды
          Среди гаснущих глаз звездопада,
Про ваши любови.
          Я болен другою мечтой.
И больше любовей иных
          совершенно не надо.

Сочи, 20.02.06 г.

V. * * * (Я Парижем твоих жестов отлюбил…)

Я Парижем твоих жестов отлюбил
Всё твоё французское,
Я допил пером моря чернил
Клеточками узкими.

Ты нашла английский верный ход
(Лондон в восхищении!) —
Как смогла в семи скрижалях нот
Не найти прощения?

Сочи, 15.07.06 г.

V. Далеко

Теперь ты далеко. Ты дальше тех
Дрожащих пальцем на страницах книг.
Ты — тайный код в шипении помех,
Которого мой разум не постиг,

И сорванный листок календаря
С какой-то красной датой всех церквей.
Ты растворилась в свете фонаря,
А я не верил магии огней,

Не доверял решимости такси
Тебя украсть, колдуя красным фар.
Хоть крест грызи, взывая о «Спаси!» —
Отступникам неведом божий дар.

Сквозь сотни лет, средь ликов всех святых
Я странником уставшим разгляжу
Твой слог лица, и как последний стих
Я эпилогом в книгу запишу.

Теперь ты далеко. Плетешь другим
Свой мокрый шелк натянутой тоски —
Его узор как будто был моим
Узором длани, смыслами руки.

Теперь другим поешь ты имена
От первой «до» к неведомой восьмой,
Отлитая границами окна,
Сплетенная поэмой, как весной.

Теперь ты далеко. За чернь морей
Отправилась вымаливать приют
По пляске душ полуденных теней
В курильнях, где кальяны подают —

Как верную причину восхищать,
Как страшный повод быть самой собой,
И может быть еще не умирать,
Но жить за обреченною чертой.

Теперь ты далеко. Морочишь дрожь
В поэзиях совсем других мужчин,
Мой жалкий ямб совсем не признаешь
За объяснение бегства от причин.

Ты даже дальше, чем я раньше знал,
Ты и сама как будто уже даль —
Рождение жизни, как венец начал
И детских слов игрушечная сталь,

Терзавшая двенадцать лет. Иди,
И растворяйся — стань теплом свечей,
Будь серым небом Юга во плоти,
Убившим басом терции морей.

Что ж, будь. Я стану помнить, стану жить,
Но никогда уж не гореть тобой —
Я первый смог пропойцею пропить
Кальвадос глаз отравленной водой.

Сочи, 26.08.06 г.