крайности злоупотребления речью

ВО ЯЗЫЦЕХ

В тыловых закоулках урочного  часа
беглый, точно жертва отмщения,
бледный в свете полной луны...
Но Луна не последняя
из числа наблюдающих и следящих,
а они не из самых суровых судей и лишь скажут: безумец!
Ну а тот – возведёт ли своё полнолуние к чистосердечию?
Уличи, арестуй, осуди, клеветник-лунатизм!

Посреди живых и живущих
самый смертный и уязвимый –
точно выпал жребий проверить...
Но уже не до белой кости, если только и лечь костьми лишь;
и крови уже не до неба, хоть и цвет у неё не отнимешь;
а тому, кто любит до гроба, сказать ли, что лишний?
....................................

Начиная как бы за здравие,
не смущаясь обилия избранных –
сколько блеска в глазах и улыбок на лицах!
А ведь им невдомёк, что это единственный номер программы,
и туда не внесли заключительный спич идиота;
да с него ли спросить: и зачем только вышел на публику, точно до ветру!
Да затем, что давно – и теперь, и всегда – не надо оваций.

Приливая к мозгу волнами,
поднимая грохот прибоя –
о возлюбленный жанр какофония! –
хорошо, что оркестр и сегодня не знал что исполнить,
и никто никому не спешил помочь с партитурой;
жаль вот только беднягу солиста – погорячился...
Говорили, что пан, говорили: пропал, – а на ЧЁМ? порешили...

Почивал бы, собака, на сене
и хозяйских лавров не мял бы,
избалованное отродье...
Только где же их взять, образцовых в неволе и послушании!
И какой из ошейников строг до того, что в конец не удавит?
Или, может быть, пусть у дворовых детей набирается уму-разуму?
Но тогда ведь кусаться не будет и съест что попало,
и, с весёлым ворьём повязавшись, не станет будить сердитого сторожа,
а забытый уже, но устав и от сучьей округи, притащится еле живой, голодный и грязный –
не беда, что хозяин прибьёт и ругает сосед, ведь прохожий погладил...

Откровенность за откровенность –
в чьи уста и что ни попало бы
в непрощённое воскресенье...
– То есть, может быть, это и впрямь недогляд санэпидемстанции,
и клинический случай Иуды не беспрецедентен?
Да и то ведь сказать: какие здесь шутки ещё не уместны!
Будь что будет! Ну, а чему не бывать – продолжение следует.


“ADEQUATIO ACTUALITAS”

Калёная ясность дотла ли прожжённых мозгов...
ТО ясно, ЧТО теплится в них, – и не ЭТО ли всё ещё жизнь?
Взгляни же, КАКАЯ она! То есть сам – а сам-то! – каков...
Не жди ни пощады, ни помощи – беги, берегись.

Но в каждом убежище – как за душой: а было ли что
– поверх далеко не личины, знакомой на вид,
– помимо отнюдь не искомого места, в какое пришёл,
и – кроме совсем не момента, что смог уловить – ?

(Гвоздём ли растравы засела в мозгу какая-то мысль,
занозой случайной обиды ли вызван нарыв –
на память приходит лишь анахронизм посулов врагу,
бесплодную страсть от поры до поры нагуляет либидо.

Загробная пустошь на дне и до дна ублажённой души,
невольная глупость на заднем дворе волевого ума –
часы отбываний в глуши ли, неведомой вне
предместий, где строит дома обедневшая скупость...

Ещё одна зависть к себе – как будто имел
такое, что если пропало, то где поискать! –
Пусть дорог, но мал на размен – целиком голытьбе! –
кому бы там золотниками и ни перепало...)

Теперь как себе (но ведь кто-то другой!) самому
о ком бы и в чём бы уже пожелал предоставить отчёт
в ряду незнакомцев? Допустим, их – по одному,
но в сумме ли дело? Скорее всего, это некий отсчёт – :

ОДИН – аскетичен и строг, пусть и чёрен, "как негр".
ВТОРОЙ – белоручка и циник, хороший артист.
А ТРЕТИЙ – горит вскрытой раной пылающих недр.
ЧЕТВЁРТЫЙ – остудит: он – с моря, он аэрочист.

Оранжево-жёлтый безумец – о Солнце! О ПЯТЬ!
Дрожит в напряжении страха коричневый шест(Ь).
Щедра душным варевом серых смесей СЕМИпядь.
Но соками трав  наливаются ВОСЕМЬ блаженств...

(Как если бы, чтобы, поскольку и с тем лишь спешили на связь –
предельно, всецело, бесспорно и бесповоротно –
полмира из зеркала, честность желаний и поводов грязь...
Сплотились. – Попробуй-ка не разберись в такой подноготной!

Не нужно быть слишком большим, да и вообще мудрецом:
такая уж истина – даже от средних умов не сумеет укрыться...
Немного притворства – точнее бы, манипуляций с лицом, –
отчасти ещё и затем, чтобы этим лицом не совсем поступиться.

Но самое главное – это ведь (как ни смешон здесь курсив)
небрежно прикинуть к себе: а не так ли и с каждым! –
согласно и кстати, дотошно и в меру – от сих и до сих – ,
отнюдь не впервые, хотя и подумалось: только однажды.)

...Мы – у ДЕВЯТИ и почти за пределом: сплошной фиолет.
Любезен всем мистикам этот сиренево-призрачный транс...
Но мы их покинем, по-детски "удвоив" и числа, и цвет,
чей выход из детства – не вход ли в ребячливость Эха для нас!

Уже серебрится ОДИНАДЦАТЬ: "негр" наш красиво потлив.
Сыщи в облаках птицу лебедю в пару, пока дважды два!(22)
(33)Вот розовый сумрак спасённого мира, чей утренний блик
все Сорок Четыре небесных придела уже основал.

Лишь ломтик лимона, и – солнце в стакане (за 2 ПЯТАКА).
А в трещинах тверди – краплак кровопекла: там прячется зверь (66...).
(77:) Что видит надежда сквозь сизый отлив стольких мутных зеркал?
И что за капризы приходят на ум изумрудной змее! (– 88)

(Тут, вычислив крайнего их заблуждения прок,
отдав предпочтение даже его пустякам, я
объекту игривых огрехов не ставлю порог,
какой обретает лишь целенаправленность камня.
Понятна естественность: телу – терять высоту.
И всё же с порочного круга орбиты сойти –
как минимум два направленья, – и выбрать не ту
дорогу – есть твёрдость гарантий остаться в пути.)

...Сколь редок ещё не дошедший до гроба в такие лета (99)!
Так мертвенно бледен, кладбищенски мраморен маской лица!
Пусть в сотом году сгинет мука сомнений, но каждый из ста
внесёт свою лепту в последний его перламутр (на Ловца)...
________________________________________________________

На вкус – суть на числа и цвет – все, конечно, враги, –
и если мне кто-то поверит, то вскроет обман...
Но, пусть даже и добела раскалятся мозги,
здесь всякое правило – это лишь немощь ума.

На этом и канем, – и пусть разойдутся круги:
пусть головы кругом идут и идут – до конца своих дней!
А если какой из камней надо счесть дорогим,
то прежде всего – драгоценностью ПРОБНЫХ камней.

1987 —


            ОБ АРХАИЗМАХ
      
 Белле Ахмадулиной
       (с извинениями за дерзость)

«Пока старинных слов
права высокопарность,
смысл даровит и нов –
стара одна бездарность.
Запас таланта в них
рождает непривычность, –
сверх старых логик, их
судьба – неологичность.
Уместны там, где есть, –
так, что по праву места
и всякому окрест
ввиду лишь ИХ контекста
и под присягой ИМ –
СВОИМ же посвященьем
в достоинство и чин –
дадут ОНИ значенье –
чем снова огласят
лишь правду.
                Старомодно?
Но и модерн-босяк
одет в старьё бомонда, –
и думает ли он
о вычурности позы,
в которой преклонён
к предчувствию угрозы
неузнаванья слов
вне старых их значений,
чей смысл пребудет нов
со дня их изречений.»

В с ё  н а ч а л о с ь  в  к о н ц е .
Уже ответ сложился...
Но окончанья цель –
вопрос, а он забылся...
Но – так как началось,
то – к полноте ответа –
возобновлю вопрос
столь очевидный – этот:

Ужели имена
взаимозаменимы?
Да ведь и так полна
жизнь жутью анонима;
коль даже подберём,
довольные, «синоним» –
как не увидеть в нём,
что заживо хороним
невнятную нам вещь! –
Вне наименованья
и замкнут, и зловещ
заложник невниманья.

Как разности объять
словесным безразличьем!
Как можно разъяснять
их лишь разноязычьем!
– Мол, собрано в Одном
трудами всех народов
и потом всех времён
не чересчур ли много
и путано?
                Отсечь! –
Узлы есть тьмы сгущенья!
О, сколько надо сжечь
книг ради просвещенья! –
Уж слишком много слов...

А мы здесь – не о том ли:
зачем словарь ослов
оформлен в многотомник?
Избыточны слова,
реченные бездумно –
как всякая молва,
чей неразборчив гул нам;
где ж каждое словцо
и взвешенно, и точно,
где виденья кольцо
сужается до точки –
не то что одного,
но даже полуслова
не опустить, – его
уж не отыщешь снова,
как не отыщешь то,
что в безразличьи тождеств
лишь к имени ничто
свелось среди ничтожеств,
чья так ничтожна явь,
что даже духом нищий
пропажу бытия
узрит, подобно Ницше...
Поди сыщи потом
его хоть тени бледной! –
Сведённое к ничто
изведено бесследно –
ни ключиков, ни двер-ц:
где подвигу упорства
поддался бы ларец
и не из тех, что просто
открыть, – увы, не ждёт:
пусть в немоте томится,
но не переживёт
оно свою темницу, –
и даже тем, что взять
однажды постарались
под стражу, не узнать,
ЧЕГО не досчитались...

Итак: коль дорога
нам "трепетность оттенков" –
дорогу всем врагам
языковых застенков!
Смешенья языков
боятся пусть солдаты:
команды дураков,
мол, дуракам лишь внятны, –
но глупость-полиглот
всё лучше дисциплины
ума, что отдаёт
приказ: отставить имя;
ведь если изберём
мы всё же лишь порядок
по номерам, то в нём
останемся отрядом
помех инвентарю, –
и снова микроскопом
вколотит гвоздь "старью"
работорговля скопом
не то что в рук и ног
"изжитость" – точно в темя!
(– Не то чтобы урок,
но размышленью – тема.)

Дух новых языков
творит свою законность:
спуститься с облаков
в его бесцеремонность
приказывает он;
но вход всем "посторонним"
здесь строго воспрещён,
лишь в немоту ироний
впускают старину:
все выспренности сказа
свелись к тщете "занудств",
в бессилие "маразма"!

Расстроены ли мы?
Знак верности – измена:
сегодня новизны
неведомое племя
не рушит старый мир,
оно – лишь отраженье
его же мрачных игр, –
нам не видать сраженья
нарциссовой родни
с самодовольством предка;
но в считанные дни
нас всё ещё нередко
пугает бой зеркал
из антикварных лавок –
там час уже настал:
как всем богатствам свалок,
им дан последний шанс –
с достоинством, по чину,
свой скорбный реверанс
отдать, как честь, и сгинуть...

Но всё же РЕВЕР-ранс, –
и, может быть, то эхо
прорвёт забвенья транс
и вознесётся вехой
над временем опять, –
и, в этот призвук вникнув,
мы будем(!) понимать,
как прошлое окликнуть.

1995




малой памяти ВЕЛИКИХ СПЕКУЛЯЦИЙ

Всё-то можно купить. И всегда, сколько денег бы ни накопил,
есть на что их истратить. Как будто и нет ничего, что хотелось бы просто в подарок,
чтобы после не думалось бы: отплатил? или не отплатил?
или: как понимать, что, уж если одаривают, то, конечно, недаром?

Говорят, что-то можно и должно лишь только и только дарить,
чем-то можно и должно лишь только и только одариваться.
Но возьмут ли, навяжешь ли, не объявляя тариф
там, где главное – это лишь выгоднее отовариваться?

Слишком пристально в корень (тем паче, зубной) не пристало смотреть:
не само это место де важно в дарёном как знаке
дружелюбия, доброжелательства, да и надежды на то, что и впредь
не погрязнут они в экспертизе презренно корыстной сермяги.

Как известно, лишь в божьей мошне
сохраняется банковский номер того, кого есть основания благодарить,
лишь на этом сверхличном счету его копятся все "благодарствуйте" или простые "спасибо".
А у нас что карман, что кошель, что солиднейшее портмоне –
это лишь разновидность дыры,
где удержится разве – и только на время – дензнак или ценная ксива.

Деньги – символ могущества и независимости, – бишь, кого захочу,
того сверх головы и без всякого повода просто засыплю дарами!
Что же этот счастливец –
                тем паче, что стоит того –
                не впадает ли с тем он в смятение чувств?
И, опять же, на месте признательности образуется что – не дыра ли!

Фридрих Ницше, к примеру, умел и одариваться, – а, когда надлежало платить,
мог, по мнению многих, дававших, как им же казалось, взаймы,
проявить и чернейшую неблагодарность;
благородным считал он того лишь, кому оставаться в долгу не претит
(и не к вящей ли чести тут даже лишиться ума, словно руки умыв –
лишь бы к ним никогда, ни за что и никак не прилипла товарность!).

Ну, а мы? Если тезис начальный наш точен и всей мерой срама для нас справедлив –
неужели мы обречены лишь, торгуясь, разменивать нашу же неблагодарную подлость!
Нет, себе мы порой и прощаем долги, но – кому-то другому... Ах, если б могли
воскресить мы хотя бы себе целомудренно прибыльный потлач!

Но мы всё же культурны – бишь, вежливы – и это чаще, чем, встретив порой
непонятную щедрость даров, всё берём как своё, презирая лоха и придурка,
что, совсем не смущаясь ни нашим довольным нахрапом, ни чёрной дырой
нашей мелочно алчной душонки, стоит безотказным кауркой
перед нами как лист... – Но отнюдь не для росписи, не накладной!..
Впрочем, как говорилось, обычно трава для листа щегольнёт и культуркой.

Семя всё-таки в нас проросло. Пусть и не велика урожайность,
но, от собственной важности для посевной уставая и сами, уже в закромах
мы, пожалуй, дозреем до мысли, что, в принципе, сивке лишь жаль нас, –
оттого его щедрость и приобретает такой безголовый размах...

Так что если кому и смутиться, то именно нам, насаждающим символ
семенного цивила как фонда ресурсов для всех и на все времена,
разменяв долгий собственный опыт вполне прогрессивно, –
жаль, что столь неразменным и мёртвым остался лежать он в иных племенах,
навсегда отстающих от племени наших предтеч, восхищающих нас покупательной силой.

Как культурен, к примеру, Конфуций! Нет, это не дикий даос,
для которого чуть ли не дал или взял, инь ли – ян ли, добро или зло – всё едино.
Церемонность, взаимность и долг – вот поистине вечные новые ценности; и не вопрос,
почему среди множества живших тогда мудрецов думал так лишь один он.

Или – совесть почтенного бюргерства! Не без греха, разумеется, как
не безгрешно, увы, и столь многое, стоившее, говорят, дорогого...
Канителью научно-критической мысли здесь всё окантовывал Кант,
ведь на практике – кто будет против успехов державы торговой!

Так всё ладилось! Но вдруг – какого рожна! –
вновь о даре вне долга, отринувши торг, 
вспоминает... какой-то Батай...
И теперь, к сожалению, этот проклятый и столь же досужий вопрос
миновать уже вряд ли возможно.
Перечислить хотя бы французов: здесь Сартр и Бланшо, Кайюа и Арто,
Барт, Фуко, Бодрийяр, Лиотар – да поди сосчитай!
Но поелику и калькуляция ныне важна:
если б это был эзотерический орден  (– под нынешний к магии спрос),
то одних лишь великих магистров – едва ли не целая ложа!

Все они – как взбесились (а может быть – точно?),
разыскивая (или изобретая) утраченный подлинный дар
(мы в то время скроили бы лишь удивлённые мины:
неужто буржуям так мало досталось на шару на всём этом шаре)!
Ну, и что ж, (– с непременной для нас проволочкой,
но словно бы тоже поставив на кон –)
как сказал один – тоже философ, но наш – : получилась одна дерида
(да простит тёзка названного так итога нам эти поминки,
ведь, может быть, именно он
                кое-что где-то, кажется, всё же нашарил).

(Веком ранее названных в Дании этим же, видно, измучен был и Кьеркегор;
а незАдолго до – прочь из Австрии в Лондон увёз нечто явно бесценное Фрейд;
но ещё перед тем, как в убогую истину нации швабский прокруст
попытался вогнать, верно, тот же роскошный излишек,
контрабандно (в открытую сыском чего-то подобного не промышлял даже Бор)
вожделел, вероятно, его же один гениальнейший пражский еврей,
пусть, расслышав в имперской возне шестерёнок какой-то пугающий хруст,
и назвал он свой ум лишь крысиной норой жалких задних мыслишек.

Да похоже, и мы в ту, затянутую на полвека, Войну
ждали, но не дождАлись – поскольку совсем не об этом – вестей:
враг бесцельного великодушия вдруг раздвоился,
                пусть тем он и был, как бы, обезоружен;
память коротко вспыхнула и засветила вину,
термоядерно алчущим оком пробрав до костей
всё живое: сиамский дуэт изобильно гноился –
                ни клеточки собственно щедрости не обнаружив.

Только ныне мы можем всмотреться в себя и найти там толпу.
Кто-то – даже и «всё человечество», ан – ни ему, ни себе – ни Царя;
но, дай боже, одной лишь потерей амбиций хозяина этой беспошлинной клади
выручается нечто, чего котировка, хотя бы на пункт,
но всегда превосходит любое продажное зря:
«нерентабельно!» – это словцо не о той ли уже даровитости, что искупления ради?)


БЕЗОТВЕТСТВЕННЫЕ ПРОВОКАТОРЫ ТРАВ, уходящих в кусты, как под сени купин,
ВЫ, должно быть, узрели в тех кущах, УЖЕ ВОССТАЮЩИХ ЛИСТАМИ,
КТО ВАС так, не торгуясь и оптом – да и за КАКОЙ неоплатный бесценок! – купил
или, может быть, спас ВАС, когда ВЫ едва ли не ходким товаром... не стали...

Что ж, смутьяны, коль вещие вы, сиво-буро-каурые вы да не по этикету,
то, его нарушая своей же надменностью, ваш возмутительный фарс,
вероятно, не кончен: недаром же (даром, что вырастил зрение страх!)
занавес сильно смахивает на подделанную этикетку, –
и смахнуть её к чёртовой матери, может быть, и для воспитанных – нас! –
не составит труда – лишь растрат!..
(Если чёрт, разумеется, счёл себе матерью именно эту.)



НЕСОМНЕННЫЕ ПРИЗНАКИ СУЩЕСТВОВАНИЯ

1
Полиэтиленовый флюгер.
Забота ветров о попутчиках?
Или путников о попутных ветрах?
Сюда же и метеомания птиц,
и тайная уязвлённость деревьев,
с осени служащих кольями для развески
последнего содержимого одноразовых упаковок –
не только привычной опорой для воробьиной дружбы
или решившим покрасоваться на фоне их службы праздным снегам,
когда ветра утихают –
то ли уже в местах назначения,
то ли всё-таки сбившись с пути,
то ли сбившихся дожидаясь...

Но и сами деревья сегодня кивают напутственно вслед.
И любой, проснувшись, узнает, что вовремя или проспал.
А пакет, как из ставки верховного с важным приказом, ещё и укажет куда –
генеральски надутая щедрой поклажей ветров коммунальная ветошь.

2
Содержанием некоторых сновидений всё ещё остаётся счастье.
Ошибка времени? Или пространства?
Или, напротив, предусмотрительность этих двоих?
Отсюда бесцельность хронометража:
дебильная безукоризненность стрелок и их хождение по идеальному кругу
воспроизводят ноль.
Подобно сбросу, которым заканчиваются подсчёты на калькуляторе.
На самом деле – давно иссякший в более точных часах песок,
а над ним – навсегда опустевшая полость неопределённого срока.

А ведь кто-то всё ещё верит, что время идёт и он жив;
полагая своими часы и минуты, он выглядит даже живее живого;
он – должно быть, уже раскусив, где помедлить ему, а где поспешить –
конструирует свой часовой механизм целиком из капрона.

3
Некое ускользающее и последнее мёртвое место
(скорее, даже не зона, а точка) –
допустим: ЗДЕСЬ НЕ МОГЛО БЫТЬ ДАЖЕ РЕКЛАМЫ
– но всё-таки вот она, или будет...
Скажем, хотя бы: "ИМЕЙТЕ СОВЕСТЬ!
Наше стиральное средство..."
И т. д., и т. п., если "д." действительно "так", а для "п." действительно что-то "то" есть.
Короче! –
"Добьёмся предельной прозрачности телеокон и теледомов
для всякого рода застройщиков опыта жизни любви и успеха!
Достигнем волнующей содержательности сериалов и новостей!"
Понять бы, к чему... А впрочем:
НИЧТО НИЧЕМУ И НИ В ЧЁМ УЖЕ НЕ ПОМЕХА –
золотая эпоха для самых бесстрашных и самых безумных затей!
Нужно больше хороших и разных услуг и товаров,
побольше оригинальности и эксклюзива, не просто инициативы –
например, «В освоении космоса не обойтись
без героев-первопроходцев визажа из Юнивёрс Косметик!»
Или: «Будет день: дерматину уже и телесных расцветок
не будут страшны дерматиты,
и значительно снизит цену сувениров и детских игрушек
удобный для их производства пластид.»
Или так: «Зародившись в порывах кондовой советской,
мечта о тончайшей, но прочной буржуйской резине
ныне ради весны возрождения сменится
мудрым расчётом на демографический взлёт,
ведь недаром планета уже заработала в мартовском терморежиме –
он теперь и растопит искусственный (эгоистический) лёд!»

4
Эта старая песня всё так же навряд ли о главном.
И всё те же слова, похоже, всё те же и так же не те.
Оставаясь традицией, грезит реформами мелкозернистая мысль эпигонов, –
и прекрасное-доброе-вечное снова впадает в маразм-модернизм.

Песня жизни – сумбурный катастрофический звон,
лишь стихийно сложившийся и своенравно непредсказуемый гимн,
необузданное алилуйя! критической массе ошибок.
(Что ж, и правда – подобный избыток пластмассы уже не отправить в утиль.)
Приручён, одомашнен и взят на работу ужасный былой произвол...
Не из многих возможных и якобы лучший, а многоразовый и совершенно один,
только данный мир и окажется снова единственным – как пережиток,
мимикрия (и «метаморфозы») которого – это и есть его подлинный стиль.

И, уже пребывая в столь полном и радостном апофеозе притворства,
добавлять ли к пространному перечню прочих приятно привычных тревог
человека разумного – хамелеона и мифотворца –
в том числе на предмет своего образца – дескать, был это всё-таки Бог...

2004



НИРВАНА

В языке – или жить,
т. е. дать ему жить в себе,
не особо заботясь о соответствии сказанного
тому, о чём речь;
или наоборот – не скажи
лишнего и не только на все семь бед,
но и о седьмом небе достаточно фразы на год,
да и ту приберечь,

даже, может быть, похоронить –
не без почестей, но и не ближе задов ума
как его же случайный и суетный вымысел,
искажающий факт –
в день не более буквы; и, коль скоро они
из 365-и какому-то одному и на
все 33 таки доверяют вынести
тело, то пусть это будет строфа

о триумфе нуля:
ни поминок добром или злом,
ни субботнего самодовольства,
ни призывов из потустороннего
и его нескончаемых выходных –
их ведь не отгулять
ни заблудшей овцой, ни козлом
отпускного ли и отступного ли свойства
(да и те, что отмечены кроме него,
на поверку ведь тоже уже не годнЫ) –

ни времён, ни пространств:
                то, что континуально
обернулось бы зримой картиной,
                сложилось бы в номер,
и, омытое шквалами рукоплесканий,
                склонилось бы, точно артист, –
это разве лишь сомнамбулический транс –
                всё немыслимо, и нереально,
но поскольку, однако, и неотвратимо,
                то, кто бы ни помер,
отклоняясь от судорожных – и его! – соисканий,
                тем советует и обойтись...



СТРОФЫ В НАПУТСТВИЕ НЕУВЕРЕННОМУ БЕГЛЕЦУ

1
Юберманова участь решаться: была не была –
в полдень, полночи что разохотился быть мудренее
в неком мире старинных идей, раскалившемся вновь добела,
так что даже порой и в глазах от него потемнеет.
2
(«Я пишу эти строфы» по поводу многих других,
где не то чтобы заново изобретаю я стихосложения принцип –
не о внешних приметах стихов, а о внутренних признаках их
неизбежности всё ещё надо бы договориться,
(ибо, кто его знает, минуют ли выбранной доли седые мозги,
т. е. платы (в) сто(...)рИцей).)
3
Эй, Крупье! Наша ставка – когда
ты придержишь свою карусель,
этот реинкарнатор, беспечно попутавший миграционные перечни, –
на зеро: 36 что ли раз выбыл – снова нашёлся в капусте...
Ну, а вы, что вокруг, господа, –
из расчёта на 100 деревянных опять-таки сотня друзей –
каждый будет рублёвым, отнюдь не копеечным –
бишь: инфляция тоже тут пусть своего не упустит...
4
Снова будет дорога, поскольку итог вычислений – 1 (один)...
В скобках – прописью, будто бы частное это суму наполняет...
Но – сгодится на посох, а сумма (мы всё же её утвердим) –
да круглей не бывает,  да будет самой же сполна ей...
бишь, ему, Колобку – самой узкой тропы и, конечно, Лисы впереди!
5
Каменеющим
сообразно навязанной или же выбранной роли
в непременном наборе приличных ей поз
сверх того, что зовут Человеком, природа иного зверья не дала –
монументом подобной мечты о свободе
способен себя претерпеть только он...
И, как змей учил,
попадаясь на грубую сдельщину слов, вряд ли он соизволит
оставлять слишком долго вакантным свой пост,
даже и не надеясь на твёрдый оклад.
А предложишь ему что-то вроде
того – даже вышвырнет вон...

Так вот, словно по самой большой и интимной нужде, и сидит сам...
А кого бы ещё угораздило так заблудиться!
6
Говорят: невозможно, но... уходить надо всё-таки вспять –
по костям ли не вымерших ещё родичей
и к ребру легендарных, что в самых корнях истерии
(это им ведь решать, что дороже, чем
изогнуться до хруста, но всё же таки устоять
перед вкрадчивыми заверениями благодушнейшей психиатрии) –

снова строить мосты,
                что, возможно, сгорели дотла,
и отыскивать камни для сбора,
                ведь даже и близко не думали быть друг на друге,
и в полётах на свет путеводной звезды
                (презирая коварного НьЮтона) мягко не стлать
(лавры – для головного убора
                и в суп!) перед тем как почить на фамильном недуге.
7
...Или всё же напротив – отбиться от рук,
принимающих роды обратно, где собственный яд
применяется внутрь, в усыхающий пень первобытного долга – ?
Центробежного семени капля уделает всё сорняками вокруг...
Но покроют их все – что, конечно, отрадно – те крУги своя,
на какие вернёт доза, скажем, г а л о п е р и д о л а !
8
В обиталище скорби есть тоже свой прок:
пусть и полный грабёж,
но всё время – потехе, а если есть деньги – на ветер;
ну, а главное – сгинув бесследно, не ждёшь,
что прибудешь на место и в срок,
а следишь (коль ещё в состоянии видеть), кем встретят.
9...
Так и эдак – темно: то ли молния в пасмурный день,
то ли ночь и ненастье в момент испытаний электрификации +
(– плюс, должно быть, все прочие светочи разом).
Кто не в дверь, так в окно, коль – наверное – не доглядел,
сманит тем, что похуже нужды и скитаний? А в общем-то не удивлюсь,
если гость вдруг окажется в этом не более сведущим, нежели разум.


«НАСЛЕДНИКИ РИМА»

                Олегу Подскочину как Адепту

Покончив с Западом, и на Востоке верх как неотъемлемо своё взяла
державно покровительственная жестокость выи...
Пока рассеивалась гарь, и разлеталась книжная зола
мятежно возгоревшейся Александрии –

сгори там разом всё, что было на слуху,
настала бы эпоха долгой веры пеплу слухов, –
прийти, увидеть самому и требовать признания как на духу
отныне мог бы только недоверчивый – суть трезвый духом.

Однако, даже и оттуда далеко ещё не всех подряд
приводит очевидность к выводу простому,
что, если и не слухи, то уж рукописи всё-таки горят
и даже, если «чудом» не сгорели, тонут.

Без преувеличения: кишмя кишит вся глубина веков
неисчислимой слепо суеверной бездарью, – 
и не она ли, собственно, и есть тот Рубикон,
что встретился в пути до цезарева Цезарю?

Фортуна-кумушка и ранее была смешлива: отметая упованья скольких вер,
«Счастливым» остаётся разве лишь диктатор Сулла –
при том, что счастье, как и всё несбыточное, он категорически отверг
во исполнение лишь неизбежного и исключительно реалистических посулов.

И пусть не правда-матка, но лукавый тонкий льстец
и чаще, и быстрее, метя будто бы и выше, попадает ниже брови –
зато ведь и не дядька с улицы, а сам патрон, родной отец,
воспитывает в детях алчность, властолюбие и жажду крови.

Предтеча, первый светоч Европейского прогресса, римлянин-аристократ
успешно обкатал новейшую систему государственного механизма –
пусть на предмет торжественных, в особенности триумфальных, дат
он и впадал в доисторический соблазн анахронизма...

И то сказать: научишься ли с временем держаться в ногу –
заведомо не поспевая то за каждые три года на день,
то за два едва ли не на целую луну,
и к каждому вот-вот уже почти годичному, но всё-таки недоитогу,
с подобной хронохромотой ведь даже не в разладе,
изобличая столь расплывчатое прошлое как все ещё такому же грядущему канун – !

Размашисты, поверхностны и приблизительны ученики Эллады...
А сколько двоечников всё ещё в учениках таких учеников!
Поэт, внемли парадоксальной прозе жизни и не жди пощады:
Глобализация! – вот наивысшей точности закон.

(Важней календаря природы календарь восстаний –
суть, потрясая алтари отечества ещё до основания Престола,
сдвигал естественные рубежи эпох ещё неведомый атлет
Истории: чего уже добились (и совсем не для себя) удачливые лузитане,
так это, чтобы каждый Новый год стал датой вопиющего нерождества Христова –
всех тех бесплодных декабрей, когда до Рождества ещё без году полтораста и пять лет.)

Не стал ли Марс уж чересчур своим, почти слугой или доверенным рабом! –
С таким советуются об устройстве дома или огородов...
Но что подскажет челядь, если городская чернь уже и Януса таранит лбом,
и в собственном жилье все двери «снесены с петель» взбесившейся судьбой народов!

Под знаком утренней звезды (ведь и вечерняя она) заканчивалась Эра.
Как и Эней когда-то, Цезарь, а затем Октавиан
определились: да, зачали, может быть, и Марс с Меркурием, но всё же родила Венера, –
нам Мать – сама любовь: пусть и жесток, но даже у славян,
в конечном счёте, тоже складывается... романс...
Однако, чтобы не кипела справедливым гневом та же Веста,
необходимо (как под Троей) ставить Прародительницу вовремя на место:
пусть развлекается Амур, но, в то же время, и шустрит Меркурий, вкалывает Марс...

И кто бы уживался с сим могучим племенем, среди богов не почитая тех же!
Оно берёт верх над врагом уже не только ушлостью рассудка и колонизаторским кайлом,
но венерическим очарованием свободных нравов и лихой юстицией законных прав.
Усвоив эту новую мораль, его взаимности, в конце концов, и добивается недавний враг –
со всей кровоточивостью подлунных следствий, как и их пугающих задержек. –
Богиня вечно модернистских навыков даёт возможность гнуть в дугу непобедимый лом.***

Подкова эта – то ли образец звена уже кующихся цепей,
то ли открытие закономерностей в полётах бумеранга...
Все перспективы вздыбились и стали вертикалями своих затей,
но тут же снова уложились в многочисленные табели о рангах.

Как долго можно спорить: ну, какая и причём здесь Троя!
Не Марс, божественный и ужасающий, в скучнейшей области полемоса
столь политически тенденциозен, а лишь некий святотатец Маркс,
не жалующий даже честного народничества от рабовладельческого строя,
как и самой властолюбивой спеси некоего избранного демоса –
этой всего лишь мути на поверхности, пусть забродивших, но ещё незрелых масс...

Своей немыслимой материализации как жала
упрямо и ревниво взыскивал ещё запретный плод –
да так, что крайней в этих исках почему-то оказалась
отдельная, едва ли не сугубо анти-венерическая, плоть...
`
(Я, по профессии – сбивающийся на дезинформацию пророчества синоптик,
практически – бухгалтер спиритических описок Морзе
(известно: прошлое лишь перестукивается – да, умниками, но – для дураков!) –
я тоже одичал! Я в справочной литературе отыскал лишь опти-
мизм, что подпитывает в нас, оголодавших, разве только старый перец Моммзен
– но, впрочем, тоже разглядевший лишь ошибочно гиперболическую гидрооптику веков...)

Не истлевает демократия, как всё, возможное благодаря рабам.
В республиках – угар. Но, зная об ограничениях раздачи хлеба даром,
могучий плебс – конечно же, пока ещё не всех, но очень разных стран –
порой по-своему действительно бывает солидарен.

Путь солнца многих – даже из числа отправившихся на Восток – увлёк на Запад.
С ладони на ладонь пересыпая благородный прах,
вновь при какой-нибудь премИрующей зазевавшихся Луне
помянем же, как деньги потеряли запах,
в чём почему и перед кем, коль ты клиент, то и всегда не прав,
и что есть истина – яд на десерт или субстанция причастия – когда в вине...

2006 – 10
________________________________________________

***ИЗ – ! – СКАЗОЧНОЙ ИСТОРИИ ВАРВАРОВ

...Воинствены, храбры и многочисленны так, будто руки опустила Смерть –
испытывая, впрочем, верность Коей, перед битвой и вымазывались синей глиной...
Опустошив (по карте) «низ» (Италию), всегда предпочитали возвращаться в «верх» –
им было слишком тесно и тревожно (жарко и тоскливо) на семи вулканах Рима.

По-видимому (это лишь «гипотеза»), от Рождества Христова лет с 400–600 назад,
не обнаружив здесь давнишнего, хотя и очень странного, приятеля – Этруска,
они решили, что теперь, вслед за доспехами, им в войнах не понадобятся и глаза:
Зачем? Для различения ли что ли не особо опытного воина и многоопытного труса?!

И в самом деле, Рим в то время был ещё так юн, что весь, как есть, затрепетал.
К тому же, рослых голых синекожих и огневолосых демонов пришло так много,
что даже душам убиенных всё ещё казалось: с хрипами в затылок, прямо по пятам
за ними гонятся отнюдь не фурии, а... толпы тех же синих осьминогов.

Но... осьминоги, как всегда, сбив аппетит, не стали обживать окрестные моря,
а, обозрев отроги скально-вулканических хребтов и узкие вдоль них полоски побережий,
похоже, лишь разочарованно подумали: сколь ни легка, а – потому и – совершенно зря
эта комедия метаморфоз вне родины – просторной и по-северному неизменно свежей...

Ушли обратно. И, казалось бы, с тех пор уже никак, нигде, и (подлинно!) ничем –
«ни разу!», словом – не напомнив римлянам их раннего (несовершеннолетнего) позора,
опять зажили так, как в сумрачном лесу живёт никем пока ещё не тронутый ручей –
то есть нисколько и не думая смущаться узостью военно-политического кругозора.

Вновь цвёл в полях овёс... А что до мяса с мехом, то медведь, барсук, лиса, олень, кабан
послушно, если даже не упрямо, не переводились в чащах, росших так же густо,
как и в былые времена, когда их летописцев материнская дремуче колдовская ворожба
на долгие года закаливала ядовито пьяным в ритуальной дозировке полусмерти вкусом.

И пять почти ещё столетий не было им в жизни равных здесь!.. Но, на поверку, в том
оно и дело, что явился вдруг не равный, а – вот именно! – давно превосходящий
и именно тот самый, что, мужая в долгой горькой памяти, однажды стал-таки готов
сам и... да и кому угодно распахнуть его неумолимо неминуемой пандоры ящик.

Что содержимое его, квиритами настоенное на почти пяти злопамятных веках,
загрезившемуся в своей блаженнейшей идиллии счастливцу даже и не снилось,
даёт понять его едва не детское недоумение: О, Мать моя! Да в чём, в каких грехах
я провинился! Чья теперь, за что и от кого ко мне такая вдруг немилость!!!

Но даже друидессы лишь печально и растерянно могучими руками развели...:
на них накрапывал пока лишь тихий, но уже крупнеющий кровавый дождик...
– И никакие, даже самые проверенные и благие, откровения родной земли
уже не объясняли им наставшее и постепенно воцаряющееся безбожье.

Известно, что происходило сразу, чем оно, в конце концов, закончилось «потом» – :
как в темноте, полмиллиона галлов ищут сорок тысяч римлян: Где же цель-то!..
А цель меж ними: разделяет, властвует и побеждает – только изумляешься: на ЧТО
едва ли не до праздничного удавления надеется слепой Король Всех Кельтов!!!

...Лишь много-много позже и сосем уже другие варвары, весьма сметливо переняв
у постаревших Небожителей и Властелинов Мира их разборчиво жестоковыйный гонор,
смогли смести в тартар и Их Самих, и всех Их дьяволов и дьяволиц, и просто бесенят,
заняв собою все места, как солнечные – великанов, так и сумрачные – гномов...
________________________________________________

Мораль – не только этой побасЁнки – такова:
                любовно впавший в плюрализм Жираф
и объективно толерантный Попугай – теперь-то уж – ну, полноте! – молчите!..
Конечно, если только меж учителей есть и такой, к примеру, как Рене Жирар,
и – если, разумеется, и он нам всё ещё не попка, а... – вот именно – Учитель.

2016


«БАРОМЕТР ВДОХНОВЕНИЯ»

Ох, лето! – наш умеренный, но мне вполне достаточный, вьетнам:
на склизкие ослабшие тела осела влажность душной глыбой,
кишат опарышами слов длинноты одури, – и, даже дидактически упрям,
я тоже становлюсь как минимум тритоном, а в пределе – рыбой.

Однако, видимо, и рыбе летом втихомолку не прожить и дня.
Сонливо двинувшись к наживке, покидаю тошнотворность дна,
но и Удильщику, похоже, всё, исторгнутое дном, обрыдло –
включая и меня.
                Срываюсь. Вяло медля на боку,
топорщу жабры, привыкаю к более разреженной среды глотку,
что – если бы лишь осложнением мне нА уши в дальнейшей сублимации лапши,
хоть до медузьей слякоти...
                Но нет – кессонной взвесью распирая изнутри,
вот-вот смешает с тем, что вне, и в нём рассеет...
Теперь – кричать бы, но хотя бы бормочи или шепчи, но не молчи – дыши,
сыпь отстающей чешуёй, облезлым плавником маши –
не раскисай, дохлятина, –
                хоть что-нибудь твори
и жди, когда отрегулируют давление восток и запад, юг и север.

...Тогда, возможно, хватит сил на всплеск
и даже – вновь уйти на глубину,
в прикорме обнаружив вкус и вес
(питательность, способную тянуть
и вниз), и там наесть бока и хвост, и – экий карп
зеркальный, не твоими ли стараниями, право слово! –
рыбалка обретёт, как смысл, так и азарт,
единые – как для тебя, так и для Рыболова:
пусть только в мире отражений и безвольных снов
проявятся твои самостоятельность и резвость –
и просто дьявольски заинтригует дно,
ведь и вода вернётся под свою поверхность.



рэп-марш
В МИГРАЦИОННЫЕ ДЕБРИ ДЕМОГРАФИИ

Коль растить детей (– не цветы в горшках,
а бутоны жизни –) тонка кишка,
то и вверить их рост, как земле – травы,
упованьям на скорость, с которой растут
без задержек
                разве только
                чужие дети, –
это тоже, должно быть, проблема кишок
и печёнок, отравленных на посошок
перед тем, как, в родной утопая крови,
сгинуть в ней же токсином сиротства, разду-
того, точно
                циррозом, печени
                вместо где ты...

Ну так вот: понимая всё это – не в прок
вездесущим садовникам, знающим срок
лишь тепличного цикла заморских сортов,
скороспелостью вчуже задравших цену
закалённому
                в зрелой медлительности
                дикоросу, –
местный овощевод замутирует фрукт
наилучшей прививкой – отбиться от рук,
преломивших хлебы – ради лишних ли ртов? –
крохоборствуя лишь от бескормиц – ину-
ю вменив –
                ботаническую? –
                идефикс его росту.

Бойся, старая флора: кочующий лес
ловит даже летучие щепки – в подмес
к новой поросли брёвен идёт и труха, –
и оседлости – курсом на гало-масштаб
наступающее
                миллиардами ног –
                корневище,
не смущаясь срастания плевел с зерном –
лишь бы, в смысле дыхания, всё – на одном,
и уже никакую другую рука
ни на чём не могла бы поймать (с посошка б
да не мешкать
                уже!) – разумеется,
                даже не ищет.



(из «ПРОПИСЕЙ»)

ДРУГУ-ПРЕДАТЕЛЮ
                (разумеется, уже от такого же)


1

«...А коль вздумаешь вдруг объявится в моей глухомани
словно взапуски с этим холодным и малоприветливым ветром –
не забудь уличить и меня в нетерпении видеть такого желанного гостя;
пожелтевшей листве, если тоже застанет врасплох, не навязывай маний:
эти лопасти, кроме тебя и (отчасти) меня, никого ещё не ослепили тем светом,
и, к тому же, в невинной их посюсторонности встретит тебя... тоже Гостья.

Ну, а вздумаешь вдруг припоздниться –
пусть всего лишь невольником властолюбивых оказий –
оставайся и жди: то есть тут уже якобы я невзначай
в блеске первых изделий младенца-морозца явлюсь –
куда же мне деться!
Не журавль – так синица. Не явь – так приснится.
А вообще-то – не надо фантазий!
Пей вино или чай.
Да и днём, вероятно, удержится плюс:
неужели не сможешь прогнать на пленэр даже детства!

Может быть, тороплю?
Нет, конечно, я не гарантирую праздник...
Но не будем домысливать собственных нравов – и так будет вдоволь...
Ладно, я потерплю.
Ведь, скорее всего, самого тебя и угораздит
лишь снежинкой мне на голову... Минимум – четырёхпудовой.


P. S. У меня отросла уже бородища,
сообразная роли, а, может быть, даже и сану...
Понимаю, что ты никакой не дружище
(ничего не найдём, даже если НЕ ищем),
но – давай, я тебя здесь таки застану!..»

1985 –


2

«Большая дружба с полубогом»...
– не без щемящего прозренья,
что целый бог не станет другом,
скорее: полубог – врагом...
Давно ли стали мы на равных!
А уж расплатой – поминанье:
не добрым словом – так стихами,
не о расхожем, но – для всех.

Когда бы быть могло иначе –
как ни банально говорится
и слышится одновременно,
но, тем не менее, звучит –
наперебой с каким молчаньем,
при скольких новых посторонних,
мы отсылали бы друг к другу
готовый разразиться гром?

Но, как могло быть, так и вышло:
уже не важно, кто предатель
и кто здесь вероломно предан,
ведь каждый – самому себе;
во имя полного забвенья
единолична принадлежность
безличия воспоминаний
и безразличия – о ком.

1989


* * *
Казалось бы, много друзей, и всегда они рядом –
в единой упряжке и в узах взаимных порук...
И всё же понятно, что этот уютный порядок
не мог (и не смог) стать уздою тебе, «лучший друг».

2003


3

Ты явился опять. Но – во сне, где как будто совсем ещё и не касалось
никого, как загубишь недолгую жизнь ты свою, –
снова те (ещё) мы друзья;
даже существование лет сорока наяву оказалось
лишь сновидческой живописью,
пусть немногим получше тебя обойдусь с ним и я.

Где-то ...ТАМ... не смогли удержаться в пределах листа
и доныне парят на свету
карандашно-пастельные осыпи юных рассудков.
Верно, это – уже слепота;
потому-то и лишь осязаемы все паспарту, –
и мы вместе на ощупь отходим от них
в маргинальную летопись будущих судеб...
Но прозрения нас не пугают, они
остаются за нами, а наше, мы знаем, от нас не убудет,
даже, может быть, хватит ещё и другим...

Ты был в этом уверен. А впрочем, пожалуй, и я не хотел сомневаться.
Моя память сегодня, наверно, похожа на некий неслыханный гимн...
Похоронный, конечно, – с твоим пожеланием мне оставаться,
вероятно, в долгу у тебя, – и уже просыпаться,
ибо разве лишь бодрствуя, я и могу ещё здесь забываться, не видя ни зги...

Я ведь даже и не соавтор идеи, лишь раб –
пусть тебя это вновь рассмешит,
но когда воплотил ты её, уверяю, никто не нажился!
Уступив эту долю тебе и увидев, как ты заспешил,
я увидел и то, как ты искренне рад,
что ни в чём не ошибся.

...Вылезает, стираясь, щетина кистей, и, тупятся-ломаются карандаши,
но отказами от умножающих скорби (да и оскорбленья) наград
их-то и не лишиться...

2005


4

Маскировавшийся осенним опьяненьем в дым,
обожествлявший ненавидимую поклоненьем спешку,
не от ЧК, но заметавший по снежку следы –
путь на попятную отчаянному пересмешнику,

артолог-дилетант, учивший: главное – автопортрет,
и требовавший чистого письма, однако, не решив – с кого,
кошачьей грацией взойдя в почти беспозвоночный бред
и выше – до ближайших родичей Чеширского,

чьё древо в генеалогическом лесу своим – гранат,
чреватый бескорыстной взрывчатостью фейерверков, –
пусть битва с РГД- и Ф- вполне проиграна,
но и не с выигрышем удовлетворённый сверкой,

ты всё же с бренного плода стащил «в последний раз» чеку,
столь воровски изобретателен насчёт потехи –
сорвать доклад по этой музыке душеприказчику – ,
что взрыва так и не услышали... И это все успехи,

о коих я уже когда-то, «будучи в учениках», тебе писал –
не без помарок отсебятины, но ведь бывал не прочь опять-таки
и ты – чужой, не слушающейся, рукой воспользоваться сам...
Душа ещё двоится – так уйти ей, видно, проще в пятки.

2008



НЕМЕТАФОРЫ (анлимитед)

«Прошлое – это лишь пена, наносы и муть после паводка
нынешнего, в свой черёд – и ведь тоже лишь смутно знакомыми
отмелями – оседающего в новом русле, творимом посмертной рекой
будущего...» – вот и, собственно, весь аква-мемориал эстафеты распада: как
бы ни противилась память подмене досужих открыток иконами,
кары – прощением, брани починов – смиряющим "за упокой",

ни упованья на точность и мощь её, ни воздаяния ей же за службу
не сберегут даже самого скромного внешнего места отпетым часам,
кроме лишь разве того одного, что из глаз иногда вытекает наружу –
каплей морям – и в то, первое же, где утоп, точно памятник, сам.


Впрочем, не чаще ли именно внешний, столь неузнаваемый и отчуждённый,
мир колет льдинками тускло мерцающей правды иному былому глаза
через проталины их легковерия зло ностальгирующей Мнемозине?
Память тогда – это жгуче прямой и отравленный путь меж когда-то рождённых
Нюктэ с Эребом для мести, – и вспенится ли антидотом ей Божья слеза!
Злой ген Эринний вдруг явит себя неизбывным едва ли не в собственном сыне...

Ни оправдания задними числами, ни справедливость по методу старого Бульбы
тут не уймут отвращенья к себе: самый стойкий огонь – у стыда,
если, конечно, он есть, и его самосуд этот не "не в гробу ль был!",
но наиболее полную – здесь и ему – юрисдикцию сам ты и дал.


С тем – зазевавшись ли? – пустопорожняя верхняя полость воронкообразной приёмной
с чёрной дырой первобытного голода, столь сообразного мрачному Хроносу,
всё ещё терпит тебя, перед тем как, сглотнув, окончательно сбросить в отстои его
полости нижней (что тоже навряд ли битком, пусть и выглядит непроницаемо тёмной), –
ибо, по-видимому, в общем горле сих, данных извечно бездонными, конусов
костью не встать, как и комом кромешного месива – со светом "этим" "того".

...Что теперь вспомнить? Цитатники ли о житье "после смерти",
точно спросонок, состряпанные выздоравливающими жертвами ком
(– видимо, слишком уже затянувшихся, чтобы и смертный
смог бы очухаться от их учёбы не напрочь испорченным... да, дураком...


Некоему полутрупу гарантий о «жизни потом» выдал трупный же, верно, и яд, но:
как ни зажился, о той ли, которой её же уже, говорят, довелось ввергнуть в прах –
т. е. о смерти и смерти же – словно бы сам был свидетелем, но умудрился забыть –
припоминается "там"? Да достаточно ли вероятно,
что де и горнему свету резонно сойтись некой клинописью на письме замарах –
цензором черновиков под рабочим названием сирой и грешной судьбы – ?


"Бог есть Любовь" – вера в это отбелит?
Чёрненькие, как и беленькие, дескать, тоже имеют вернейший свой шанс...
Как же тогда "воздаянием им по делам их" Тот берег
вечности свяжется с суетным "здесь и сейчас"?
Чудом? А, может быть, в третьей редакции Вести, сугубо по вере
в благость для всех без разбора, засыплет нас бисером бог-свинопас?!


Бог Есть любовь... И Была, и Пребудет, но не Остаётся ли всё ещё неразделённой?
Может ли всё ещё хитрое и боязливое чувство к Нему называться взаимностью?
Не чересчур ли тогда Он по-человечески должен быть и снисходителен, и всеблаг?
Вроде пора в-разумляться, а множатся всё ещё тьмы разве лишь из-умлённых –
щедростью ли Рождества или Долготерпением, что с горделивой наивностью
воспринимается делом, которое в шляпе, авансом, кредитом и даже... как блат...

Вот-то бы ныне и вмиг и, уж точно, живьём оказаться в раю!
Разве не нашу проблему Бог взял на Cебя как Свою!


Слаб человек, – и на помощь идёт Луцыфэр: вдохновитель величественных обольщений,
благословил он на долгие (и ещё дольше бы!) лета,
змея дал образом гибкости в трудной дороге к Финалу,
время подумать и даже додуматься до остроумнейших перемещений
разнообразнейших ориентиров и приоритетов,
в очередь выстроил к организованному на Земле филиалу
распределения, пусть только временных, но тоже благ...

Это, и правда, столь долгая песня, что, кажется, если и продолжалась бы,
лучше уже и не надо, ведь мы так привыкли к своим небесам, а они стали выше
всех наших чаяний – чёрту не чуждо ничто человеческое,
нас исчерпало его изобилие; но, если всё же имеются жалобы,
где-то – по-видимому, по окраинам космоса – всё ещё мечется ведь
бисер – лови, собирай... Впрочем, сторож загадывал счастье на крыше:
то, что упало оттуда сюда, прислюнявил  на флаг.
................................................

Может быть, Бог и всеблаг, – и поставить меж Ним и собой "затруднения
в этом давнишнем вопросе" – как если бы походя с Промыслом
помыслу смертного сунуться в тот же ряд,
даже и не замечая своей окаяннейшей свиноголовости
(коль калачи несъедобны – на шеи их как хомуты прегрешений!);
но ещё более дерзкое и скудоумие и самомнение –
чудо Господне, как в стойло, загнать в те хоромы слов –
о неизбежном, опять же, спасении – , что синим пламенем лишь и горят
с искренностью воровской простоты и престидижитаторской ловкости
очень удобных и наилегчайших местных решений.)


Если вдруг саночки встали, полозья уже не скользят:
скрежет и хруст из-под них, вызвав образ звериных когтей, далеко не
из окрыляющих нот к путевому мотивчику "жизнь продолжается",
ибо по ним и скатился к нолю список транспортных выгод и польз, –

стало быть, саночки мало возили, на саночках больше катались
и докатились-таки до эпохи больших преимуществ хожденья пешком,
то есть, вот именно, до Переходной –

прочь от агоний ли в духе Толстовского "так жить нельзя!"
(саночек, впрочем, заметно не затормозивших в разгоне –
как, верно, все разбивавшиеся когда-либо в сердечнейшем гневе скрижальца
на лыжнях жизней, что – вроде беглых экскурсий поверх или вскользь) –

вплоть до эпох ли, когда несравненно снижает докучное тренье катализ
полной декристаллизации всякой мудрёной сермяги, скрипящей тишком
и позволяющей жить как угодно –

пусть и скрипя, если пылью своей всё засыпавший некогда кварц
(ныне – лишь тающий иней поддельных его абразивов) сочтён совместимым
с жизнью, поскольку, похоже, признала в дисперсиях мелких дорожных коварств –
в том числе зуда в глазах, в носоглотках, по коже... – очередной подгоняющий стимул.


Гордиевым узлом не связать даже тесного кокона.
Некуда втиснуться, как то бывало когда-то: хотя бы и в мамину кофту, –
в раны смертельные не обернуться ли и пустяковым ребячьим ссадинам!
Где зарождается новая жизнь, кроме гнили, и где, вместо срока на
мутагенез, есть лишь экстренный запуск любых проволочек в духовку –
к неким решающим, и, уже точно, единым (для всей абитуры) экзаменам –

эти вопросы развития всё ещё не разрешить ни учению о виртуальном,
ни подменившему время уже в никуда удлиняющемуся рублю, –
все модельеры разводят руками: с ума сойти! но – нереально...
(Я, разумеется, тоже навряд ли распутаю – лишь разрублю.)

2007 – 8


ЦЫКЛОН

1

«Глухая стена молчания. А может быть, даже и немоты.»
Есть языки, потерявшие знание – зрение или слух...
Здесь это голос – даже для Бе и Му
Две эти фигуры речи прабабушка ещё помнила, наверное,
но тоже уже... отмалчивается.

Вот так, «хлебнув горя», им и захлёбываются.
Или становятся «оригиналами» – «единственными в своём роде».
«Чудаками», мягко говоря, зовут их многочисленные бездарные и...
(«хлебнули» ли они?) самоуверенные тиражи
уже совершенно глухонемых от рождения эпигонов.
Откуда же нам теперь взять «таланта»! Да и просто
понятия о нём, хоть какого-то представления!
Толпа и толпа. Стадо вышедших на поиски солнышка в новолуние.

Тёмной ночью мы все почти одинаковы, потому и неразличимы.
Или – наоборот: что раньше? Одно и то же...
К концу расследовния у Фемиды, как и у приговорённого,
тоже завязаны глаза, и тоже, как утверждают, не без причины?
Другое требование следствия: одна рука о другой ничего не знает.
Даже нащупав во тьме нечто соблазнительно тёплое, приветливое и податливое.
Женщину, например, если ты мужчина. А женщине –
нечто надёжное, твёрдое, ободряющее – например тебя (при том же условии).
Возможно, этот лишь соблазн и заставляет не отмахнуться от адвокатов.
Но хочется ведь просто других слов. Иного языка. Неслыханной речи.
Небывалого сказания. И за дело, в конце концов, хватаешься сам...
Результаты, разумеется, ничтожны и неубедительны.
Глухая стена молчания или даже немоты...

– Эй!.. Эй, ты что, оглох?! Тебе говорят!
– Ну, оригинал! Нашёл место задуматься!
– И время – тоже.
– А мы – карманники, у нас с этим всё нормально.
– Как положено, точнее, да?
– Ха, как положено! Надо чтоб плохо!
– Да, когда плохо – это лучше для дела, но для мастерства –
пусть всё-таки прячут.
– Ради прогресса искусства, да?
– Точно! Всё, взял. Пошли...

У кого-то что-то только что пропало, и все это слышали...
Но у кого и что – никто и он сам пока не знают – темно.
Одни только руки, шарят и шарят неизвестно где –
в чьём кармане, у кого в штанах, за пазухой, или под юбкой...
Они – коты. И видят даже в темноте, как днём.
Или – почти как днём. Только не различают цветов, как и коты...

И – кошки, конечно же! О с о б е н н о – кошки...

– Чё ты ржёшь?
– А разве не смешно!
Надо бы быть идиотом...
Нет, так не говорят. Говорят, надо быть идиотом, чтобы...
А чтобы что?
Вот именно. Не надо быть даже идиотом.
То есть? Быть идиотом не надо, или идиотом не надо бы быть?
Нет, в том-то и дело, что идиотом надо бы быть, а не... казаться.
Могу совсем никем не быть, но кем-то показаться должен.
Хоть бы и идиотом, если...

(«пауза»)

«...Акто чётащас гаварил а? Эй тыкто? Нетсам тыкто сначалаатвечай! А этты шкспир... Нисмейся пааглицки эткапьё – праткнёт. Нувот камуткагота ужхочица пришить. Нимудрино – теминь тиснота душняк... Идавнотак? Данет толькашта. Араньш бывала? Аткудамнезнать! Вам следавала бы... Даэт ния этвон... А нихрина нивидать. Нуиталкни иво. Каво? Онспит какбы... Вотыталкни! Атонавалился! Даниминя авотэтава сбоку! А. Нихрина нивидать... Сматреть нада! Сама сматри! Куда сматретьта натибя штоли нинаглядный! Ой ктотапёрнул штоли?! Пчемубыинет! Втакойта давкь – самато прабздеца. Дадышатьже нечим! Камукак. Идиоты! Женьщина вы... Жень-щинанакарабле! Изапах женский. Ска-аты-и! Сами набздели!.. Авысударыня штожеш нибздити-с? Дауж! Нигдеиникагда! Ну щаснитот случий наабарот – вотздеситиперьже нет? Што нет? Ахгоспади! Што ищё? Наступила накавота! Аон? Ай этарибёнак! Задавили?! Ниваш? Пашёл кчорту! Всётки пришили кагота атмароски... Аясраз гврил этимыкончица.  Што  кончицата?! Кончица! Толька начинаица ищёвсё! Акагда канец? Тибе ужещас. Н-н-нинада! Што нинадата? Лапать миня нинада гварю! Каму? Каму каму! Камунада! Такнада илининада? Наданада лапайте граждане... Этавсё штонам астаёца... Слышь ты гражданин! Што нитам лапаю? Агде-где дайтимне ятожэ... Ну тчобарзеишь! Тутмнога жилающих. Акто паследний? Пазаписи бля! Я тутужезнаишь сколька! Ятоже стаял. Ачётада зиваишь придурак?! Ищитиперь щастья! Илюбви... Да, счастья илюбви... Паэт штоли? Датак нидавна... Чуствуеца. Сырой текст... Даэттак наброски пака. Рифма будит? Нивражайтсь пажалста... Аябуду! Буду ивыражаца исамавыражаца идажипроста ражаца! Раждаца дурак... Токпоздна. Уже пахожтя радили натвоёщасте... Штозанищастье прастите? Дурак радился. Фу... Аядумал... Внимание Аннгелл! Где? Ктокто?! Андел гварят... Низлуптрбляйтьвсуе. Давонже! Где? А. Што а?! Бутта чёта видит! Нивидна нихрина! Этамыужеслышали. Нуиищё паслушай! Гавари. Чо? Всёгавари как есть. Абить нибудиш? Епстествина... Апять драк штоли? Аужебыла? Давон техолухоф ниразнятюже. Нивидна нихрина!!! Даштош такоета! Всаммделе вчёмдела а? Кагда светта дадут? Эй народ! Дайти имутам... Света... Дапабольше! Паярче!.. Чё ищё? Н-нет хватьтпка... Тыкончила? Угу. Нуидикамне. Угу. Э!.. Датут сэкс вполнырост! Стоя штоли? Ачё нармальна. Да вжизни ановсяк приходица... Ракам нипробвал? Тутнегде. Дабиспраблем патиснимся. Йищёадин тудаже! Групавик гврюже. Талповый секс. Талковый ли? Не. Лутшсвальный грех. Агрехон завсида свальный. Дела гвришь. Я вапщета малчу. Стисняишся? Дачётам тутвсенашитольк... Адефки есть? Девушки! Этанивастам? Тибя! Казёл!.. Гдеэтатпидар щас-яивоурою... Неа нитема. Дивчонки выгде? Сказатиму? Данивижжиттак! целк штоли!.. Ссать хочица какысписталета. Нуичиворивёш мкращелка драная! Этаана ания! Онсам винават. Кто я? Какэта... А. А ты? Жопа? Не-эт... Шо софсемзря? Ага атам... Нахуй? Тс... Свитаит кажица...»
 
2

Музыка – это хрупкий и взыскательный церемониал,
исполнение – церемония, и нужен подлинный церемониймейстер.
А ты... Ты – уже беспардонно и полностью воплотившийся идеал!
И царил бы во мне мануал, однако – мы уже вместе.

Ты – похабная песенка пьяного третьи сутки рев. матроса,
потрясающая меня за самый мой трон:
был оргАном я – стал просто Органом,
вытряхнуты из меня все клавиши...
И гляжу я на них, на валяющиеся среди прочих отбросов,
и подумываю про зажавших носы и уши солидных матрон,
собирающихся, верно, стукнуть на меня Органам
(а сыщи теперь меня даже и Мусор на таком халявищи!)...

Подвози навоз!
Воля вольная мухе теперь летать и жужжать,
с аппетитом утаптывая в строфу понятно на что походящий ливер.
Не дай бог никому кафкианских метаморфоз!
Да ещё и опарышей тьмущие тьмы нарожать!..
Потому-то я тоже теперь же и полностью перехожу на верлибр.
Да и вообще – на прозу.

Потому что пытаюсь играть уже на тебе,
втряхиваясь в тебя, встряхивая тебя...
Получаются только утробные хрипы и чавканье.
Да ещё, как будто нездешний, звон в голове,
если она ещё помнит, где её место –
твоя, разумеется, никогда и не знала...
Да ещё ты иногда завываешь, а вой переходит в визг.
Дирижёрская палочка, к примеру, давно сломалась бы, а эта дубина  исправно продолжает свою работу, не особенно церемонясь с доставшимся ей зудящим трёхзевьем. Иногда, возомнив себя виртуозкой, ты хватаешь её руками, но флейта тоже не твой инструмент – я всего лишь вздыхаю и мычу. А вскоре мы оба и совсем замираем. В ушах – постепенно стихающий шелест непритязательно бурных аплодисментов, в твоих – даже вульгарное браво: бр-р-ра-ауо-о... Концерт окончен.
Тут же в «оркестровой» (а где ж ещё!) начинается обсуждение: это оно, снова  оглохшее, несёт чепуху, мало-помалу начиная и злить, и злиться. Каждое последнее слово вынуждает к следующему. Болтовня перерастает в ругань и взаимные оскорбления. Кто бы ни кончил – начинает гадать: любит-нелюбит.  Но лужёная глотка матроса самозабвенно подтверждает моё низложение. Я свергнут и одинок. Впрочем, был ли я коронован? Мы ни венчаны, ни оЗАГСены, ни объединены ещё как-то и чем-то, кроме быстро испаряющейся после совокупления влюблённости. В кого? В общую плоть. Да, вот что нас связывает. «И были одна плоть» – это ли не про нас! Вплоть до обрезания – ибо мы ли не крайние! – Концепт!

3

Вот и зима.
Беленный Лукич на своём постаменте тоже как снеговик.
И хорошо, а то всё большевики мы да большевики... К какой погоде-то!

Моська дважды перебежала через дорогу,
подпрыгнув, глянула за парапетом
и даже сунулась в обитаемую цепными собратьями подворотню:
неужели в прошлый раз я этого Слона так сильно перепугала?

Еду, но остановок типа «Исторический» (музей) или «Книжный» (магазин)
на маршруте нет. Только по требованию, как и «Афганистан».
Зато есть «новые имена»:
ЯтОже ИлиненАда, ДавОн ТехОлухофф, КадасАм АновсЯк Лутш и т.п. (см. выше...)
– не к анекдотам ли, давно провонявшим откровениями советской кухни?

«...Адин бутылк вото, два бутылк лукпамидор, три бутылк картофели и... два бутылк эта какэ... Кока! Кока-кока... Да не-эт, ни кока. Кока не-эт, а коко. Ко-ко-ко... Да, два бутылк... Дисятк? А, да, два дисятк пажяльста. Да я ж савсем уже пачти руски гаварю. Всё в адин атделе, путаищ проста, да? Слищ, у миня по руски щкола всегда пят биль, круглий, слищ. Я всё панимал. А сюда приехал, йищё больщ панял, так? Один раз павтарил какта, миня тожи тагда та-а-к паняли! До сих пор йищё, видищ, как панятой хажю. Да, радной язик ващ, канещна... Я типерь тожи знаю, хочщ скажю? Так тибе панятний будит, да? Так щтоб уже тольк чисты руски биль, да?..»

Государственность – из средневековой Скандинавии, национальный архитектурный стиль – Фьораванти, мат – от татарвы, балалайка – кажется, от тюрков, матрёшка – из Японии, водка – арабы, церковь – греки, письменность – от болгар, характер портил и портит каждый кому не лень, даже немцы... В итоге – «великороссы», в остатке – «пост-перестроичные россияне». Аборигены будущих владений, к примеру, Китая – смотрители шёлкового беспутства весьма отдалённой восточной сказки. Это гламур витрин как раз и сгущает потёмки задворок до безответности необитаемых горизонтов. Конечно же, всё не случайно: будь мы другими, другие были бы нами.
Но тоже – вряд ли не зря...

«Родили – не спрашивали.
Живёт довольно долгую и обыкновенную жизнь!..
Можно бы уже и привыкнуть, а всё хнычет, мечется...
Кроме смерти, уже ничто не утихомирит».
   ____________

«...И никаких происшествий?!
Тем более – помни о сговоре мойр.
(Это не хороводы муз, и не троицы граций.
Ссорь их почаще друг с другом, чтобы как минимум шесть их
было, и в разных местах. Умудрялся же, пусть и не с ними, Парис:
власть – обрекать на текущий ремонт,
славу воителя – на изобилие и конкуренцию раций,
ну, а украденное – на троянский шалаш (до побега в блудливый Париж).)

Будь им в их пряже помехой, сплошным колтуном с шелудивой собаки,
будь шерсти клоком с неё – не ссучИлась бы лишь в путеводную нить!
Блудным будь сам и заманивай их в тупики, и рассказывай байки
им про рога, на которых удобно кишками судьбу свою вить.

Держат тебя за овцу – по овечьи и будь терпелив,
коли руном – так уже по-язонски танталовым и одиссейски матёрым.
Даже и Рим №3 в артистической подлости весь прогорит – что там Троя!
Пусть Гераклитово пламя умаслит Гермессовых бестий прилив,
и на руинах столпятся одни лишь ворюги, мошенники и мородёры, –
Рок, заявившись на сцену, заблей хоть козлом – не отыщет героя...»

2011



ДАНЬ МЕДИА

                Репортаж должен быть песней!
                Светлана Филиппова
(петь и рекомендуется)

"Песни у людей – разные":
есть пошлятина, есть гламур,
есть и полное безобразие
(если, разумеется, мудр),
                есть у нас шансон, и баллада есть,
                есть такое, что – аж на смык...
                Слушатель, пойми: чем баланду есть,
                лучше скушай ты тишины!

Есть листва и дождь, ветер с травами,
есть прибой, есть кроткий ручей –
как же не поймёшь, что с отравами
песенной дристни слух ничей
                птиц расслышать не в состоянии,
                не уловит даже сверчка! –
                Коль эфир мега-меломании
                вездесущ, то тут уж никак...

Не в кино индийском, но нас уже
подмывает петь и плясать,
даже если полон говна сюжет –
песня ведь творит чудеса!
                Пусть среди народа пернатого
                синих не найти, хоть убей –
                что за птица, знать и не надо тут,
                на бесптичьи нам – соловей...

Ну, а если всё же ответственно
к этой всей байде подойти –
положение просто бедственно:
скольких песня сбила с пути!
                Сколько же ушей неразборчиво!
                Сколько жоп им как божество!
                Как иным хоть ссы прямо в Очево,
                этим – хоть дерьмо в ушевО.

Ты же мне, моя журналисточка,
дула в уши свой репортаж:
как идёт в тираж даже лист с очка –
песня получается аж!
                Ах, весёлые! Ах, мажорные!
                Ах, уписаться! Ах, поржать!
                Но лады ведь есть и не жопные,
                если жопой уши не жать...

(Ты стоишь за объединение,
я же, внутренний эмигрант,
не смогу тебе в этом пении
даже – иии-и-и – подыграть!
                Нет, не светит нам сочетаньица
                профессиональной семьёй:
                были врозь – знать, врозь и останемся
                хоть на небе, хоть под землёй.)

Сколько ж вы ещё нам нагадите,
великодержавные СМИ :
песенный формат + пурга из тем, –
и потянет вновь нас на смык!
                Ох, какие новые новости!
                Глядь, уже и в Окнах – п***ец!
                Гроб электоратовой совести
                или унитаз – уже здесь,

                и л и  у н и т а з  –  п р я м о  з д е с ь .
Внимание, производитель сантехники – самое место твоей рекламе!



В ГЛУХОМ ТЫЛУ ОККУПАЦИИ

...И пока репетиция зова могилы из зева подушек и валиков жвала
не торопит откашляться комом премьеры в последний экзит,
пусть судилища пугало – чуждое
                чуждому
                чуждого же нажевав до отвала –
отчуждает пока и свой первый визит.

Все мои имена мне дотошно, в подробностях, не излагая,
то есть всё ещё сглатывая, пусть уснёт на посту.
То – моя ли нелёгкая, но Всеблагая
отведёт на себя (как страховку) пугливо троичный по дереву стук
с левизною заплечных конвоев, оплёванных тоже как минимум трижды...

О, «дальневосточный диван» мой! –
внешне логовом, может быть, вновь и прикинешься ты, изнутри же –
не глобальными ли, зачастую, потопами в ванной,
как и не планетарностью ли бурь посудных! –
столь близёхонек ты изголовьем едва не вокзалу
и подножьями даже задворкам его крохоборствующих кладовых,
что уже – плоть от плоти делишек из самых подсудных
и, практически, неограниченна виза любому шальному сезаму,
как и самый уже расшельмованный пропуск с тебя на какие бы ни было вы.

Где ещё нет вражды и угрозы! А, стало быть, и – неужели
выходить из себя и бывать не в себе (хоть и накрепко заперт)
надлежит лишь разведчику в видах ещё предстоящих боёв?!
Но не кравши ни мяса у жён, ни мехов у мужей их
(то есть будучи даже уже не МазОх, и не ЗАхер) –
за кой хер (или зад) мне рассчитывать аж на маркиза де Сада паёк!

Пусть уже и орбит от щедрот возмещённого – небу ли! – звёздного хлама не вычистить –
только резать ему его насквозь прогнившие многоэтажные сферы – как гланды.
А глаза... Но ведь как-то уже, говорят, обходился без них Правосудия крот!
А с тоской обороны – пусть только и религиозно (бишь, психологически),
то есть будучи и не в плену уже – справятся именно капитулянты:
у них есть ещё и перспектива предательства, и малодушия прок.

Дипломат, адвокат, резидент, партизан, дезертир, пораженец и сепаратист –
вечный данник благому хамью с его выстраданной пироманией пАлева –
ты здесь можешь ещё задержаться и глохнуть от грохота воинской сказки –
крепче конспиративного навыка благонамеренный твой аутизм –
чёрт воняет ещё табаком, бог ещё не отмыт от технической смазки –
ну, а кто-то ещё – между ними ли, но, как всегда – ...поскорей бы проваливал!

2015