Сельский священник

Трудами усыпана жизнь горемычная
Скромнаго пастыря в бедном селе;
Нужда и невзгоды ему уж привычныя, -
С ними он сжился, не страшны оне.

Забыты давно лучи светлой зари,
С какими глядел он на жизнь иерея
И, ею любуясь со школьной скамьи,
О ней лишь мечтал, ей похвал не жалея.

Вот повстречался он с жизнью желанной;
Дали приход ему в праздном селе.
Развалины, пустошь с бороздой невспаханною
Пели печально о сельском житье.

С полной энергией, с силами свежими
Смело взглянул в глаза первой нужды.
Разве он думал о жизни изнеженной?
Нет. Ему ценны и милы труды.

Быстро промчалися месяцы, годы.
Юный наш труженник стал уж отцом
Толпы ребятишек; нужда и невзгоды
Стоят уже близко – под самым окном.

Лишь солнце восходит, встает он с постели;
Спешит, помолившись, к началу работ:
Он косит и грябит, стараясь скорее,
Докончив работу, бежать на приход.

Житцо уж созрело: колосья согнутые
Просят серпа у крестьянской жнеи.
Где-жь его брать? Теперь времячко жгучее:
Каждый спешит на полоски свои.

С мольбою и просьбой оббегав приход,
Вернувшись к ночи, он дыханья не сводит.
Теперь лишь узнал, каких сильных хлопот
Ему сельская жизнь эта стоит.

Изнуренный до крайности, лег отдохнуть;
Усталые члены так рады покою;
Но еще не успел своих глаз он сомкнуть,
Его будят скорее к больному.

На жалкой клячонке, чуть-чуть ковыляя,
И в гнойных колесах плетется в приход
Сельский священник; к груди прижимая,
Он Дары с собою больному везет.

Вернулся назад он лишь только к полудню,
А здесь уж давно треба новая ждет:
Хоронить ему ехать покойника нужно.
Пока возвратится – и солнце зайдет.

В поездках по требам прошли так все дни,
Недостал он жнеи запогоду;
А тут с полночи полились ливни,
Всполоскав все житцо и солому.

Буря бушует, туча гремит;
Ветер уныло так воет,
Он сердцу страдальца, как будто, вторит,
О несчастной судьбе его стонет.

Печально склонив голову поседевшую,
Стоит пред иконой наш пастырь с семьей,
Он молит Владыку и Матерь небесную
Принять под Покров их спасительный свой.

Ни голод, ни бедность не страшны ему, -
Все беды давно уж знакомы;
Он сердцем страдает теперь за семью,
Ей просит у Бога покрова.

Лишившись посева, он нищим остался.
Чем пропитает теперь он семью?
О, Боже! Скорей бы он с жизнью разстался,
Чем видеть семьи своей в хлебе нужду.

Средства священника каждый ведь знает.
Сколько получит он в месяц с казны?
Рублей двадцать девять? Да и то отсчитает
Полтинника два в подписные листы.

С чем, после этого, жить остается
Ему и его удрученной семье?
Брать плату невольно за требы придется.
Кому же жить хочется в страшной нужде?

Карают за это страдальца убогаго,
За взимание с треб беспощаден закон.
В монастырь его шлют, да с нотацией строгою,
В формуляре отметят, что он был под судом.

В монастырских стенах он все ночи не спит,
Разлучившись с семьею родною.
Что-ж он делает там? О семье лишь грустит,
Проклиная злосчастную долю.

«Формуляр запятнан, подсудимым он стал»,
Эта мысль его сердце все гложет.
От терзанья души он здоровьем упал,
Пережить свой позор он не может.

С угасшею жизнью и с сердцем разбитым
Вернулся наш пастырь в родной свой очаг;
Он все потерял в своем горе испитом …
Минута разлуки ждалась каждый час.

С колокольни приходской в часу полуночи
Ударом протяжным звон миру вещал:
Не стало страдальца, сомкнул он уж очи,
Теперь безмятежно во сне мертвом лежал.

Родная семья, в непосильном ей горе,
Стонала, прильнувшись к груди мертвеца
Кто теперь будет им в жизни опорой?
Кто им заменит родного отца?

В утеху сиротам явились соседи
Приятелю доброму долг свой отдать,
Ласковым словом в сердечной беседе
Стараясь вдову и сирот утешать.

Собрались священники всего благочинья,
С свечами зажженными стали в ряды,
Звон погребальный, напевы унылые …
Слилось все с рыданьем несчастной семьи.

Папочка, папа – наш ангел-хранитель!
Промолви словечко! Скажи, как нам жить?
Не плачьте, малютки! Взял папу Спаситель,
Чтоб мог Ему в вечности там он служить.

Вдову и сироток едва оторвали
От хладнаго трупа страдальца-отца.
Уж не было мер их слезам и печали …
При взгляде на них разрывались сердца …

Ярко пылали все свечи зажженныя.
С поднятым гробом священники шли.
На древках, качаясь, хоругви церковныя,
Как бы, говорили приходу: «Прости».

В толпе прихожан и доносчик стоял,
Убит он был горем страдальцев-сирот,
Он каялся в том, что прошенье писал,
Вернуть же сиротам отца он не мог.

В наемной избушке с нуждою и горем
Борется дружно страдальцев семья.
О, Боже всесильный! Будь Ты им опорой,
Замени же им в жизни родного отца!!!

Священник Михаил Толстохнов
(Полоцкие епархиальные ведомости, №29, 15.10.1907.)