Десерт

.


1.

      – Тэк-с:
      «…вообще, живёшь, как несёт.
Но если нарочно
бороду сунуть в песок –
безумье подцепишь точно.
В этой окалине жизни
такие ходы и норы,
что сволочь песка ходит резвою рысью,
и этой сволочи – хоры.»
        (из показаний Мумии)


      «…бородами здесь ловят личинку,
в основном – саранчи и мухи.
Вошь и блоха, как участники рынка –
деликатес чернухи.
Такой улов – что фальшивый банкнот –
надёжен и связан кровью;
и когда воровское солнце встаёт,
начинается мен и торговля.
      Вы не поверите, этой дрянью
покупается целый мир,
подсевший на толерантность,
как на чеснок очумевший вампир.»
         (из показаний Мумии)


      «…и мне бы плевать на это,
но, сударь, мои саваны дыбом, когда
в мои родовые склепы
вползает их борода.
      Инспектор, молю о защите,
как исторический феномен.
Если меня сдадите –
безумцы, бороды приободря,
выкупят ваши же груши и член
у вашего же царя,
который итак – толерантности сумма.»
         (из показаний Мумии)


      «Есть ещё масса вещей,
в которые вам просто не въехать.
К примеру…»
      – Ну, с этим вы сами, думаю…
Тэк-с, тут ещё в самом конце:
      «…но доверьтесь хоть впечатлению,
если не можете взять на-веру…»
         (из показаний Мумии)


      – Ну и что вы? Доверились?
      – Всё острить вам!
Я, всего лишь, сан.эпидем.инспекция.
Это вы у нас – психиатрия.



2.

Как страшны ваши лица!
                Как впору
такое лицо – в мешок;
и ещё:
           всех вас, разбежавшихся по миру –
на проклятый полуостров,
                в родовой песок.
Над песком – воровское солнце,
прищурившееся до кривого ножа.
Первородное Солнце
                разродилось песком здесь,
             и более – ни рожна.
                Живописуя ад.



3.

Взгляд – как спрятанный
                в сальную тряпку нож.
Речь – как муха в горле
                и тоже с ножом.
Письмо – как уделанный мухами
                слепок с лож,
        промятых жадным
                до оазисных баб бомжом;
как отпечатки его же ножа на песке
после ночи на голодном пайке.
        Ярость похмелья, пустые руки
                и нож в рукаве.



4.

Солнце в ярости.
Живописуя ад, плавит мозги.
Песок, беспредел окалины,
                и – ни зги.
Обратная полнота жизни.
И, как всякая полнота –
                требует зрителя.
И пустыня – не бывает пуста:


с незапамятных дней
            сюда отпускали козлов,
                духовно навьюченных;
Каин,
          существующий здесь как окалина,
из козлов конструировал фьючеры,
                их добром возрастая как дух.


              Солнце в ярости.



5.

Оазис.
            Оазис подъеден под-корень,
                выпит до-капли.
Чтоб живу остаться,
          неопытный бог мимолётный
                швырнул в них сандальей.


Отбился, жирный.
        Вслед ему только щёлкнуть зубами,
а сандалья – проглочена на лету,
              сандалья не камень:
кожа да дурманящий пот
                холодного ужаса.


Ждать стаи таких богов?
Надеяться на второй прилёт
                хоть этого жирного?
Оазис не ведает слов.
Кроме «Оазис».
                Поужинали.


Саранча щурит глаз,
                тянет воздух,
                встаёт на-крыло.
Небо щерится по-разбойничьи
                кривым воровским стило.
В ночь!
             Над беспределом окалины,
к дурману спящей окраины
                ожиревшего рая,
                чей абрис
прочерчен на все лады
                единственным,
                а, значит, пустым,
        божественно-мимолётным
                словом «Оазис».



6.

Недоделанный остров.
Выживание здесь – колдовство.
Недоостров навеки засален безумьем
              и завален песком.
Живописуя ад,
                здесь полнота назад:
в точку.
              После точки –
                из начал Антипочки
             всё в обратную сторону.


Взять такое на-ум – никак.
                Даже Мумии.
           (так велит и его естество)
Но всё проще:
                выживанье в безумии –
              есть колдовство.



7.

Каин откладывает личинку
в раскалённый от ярости Солнца песок –
                труп этой жизни.
Сделал дело – подвинься.
Но, как папаша, он берётся за гороскоп.


Каин знает в лицо песчинки
        и поимённо; в число и в срок.
               Суммирует мысленно…
Чорт! В сумме нет промежутков
                зрелости, старости…
        Есть только труп этой жизни!
                Чорт! Чорт!
        Каин берётся за пересчёт.


Так было раньше Обратной Строчки.
         До явления Антипочки,
чей фьючерный дух
                отдаёт козлятиной
        по обе стороны Точки.


Теперь…
                теперь Каин грустит без причины,
как использованный гондон,
выпитый Недоостровом
по обоюдо-прищуру сторон.



8.

Мумия:
              «Проклятый Полуостров! –
                ни вашим, ни нашим,
                ни рыба, ни мясо.
По сути – быть молчуном при каше,
по жизни – кривой тесак да асса.


Будь я житель Материка,
                не матерел бы в неуловимой жизни,
а менял бы четыре полярные языка
                на единое слово при бирже
          Круго –
                Свето –
                Всемирного
                Плаванья.
                О мои саваны!


Живи я на Острове,
                пил бы из всех морей!
И найдя самое острое,
                знал бы, которое – всех нежней.
Так,
       под мерцаньем Полярной Звезды,
                сшил бы все свои лоскуты!
и забыл бы навек
                о постыдной разнице
            савана с парусом!»



9.

Бастард каиновой личинки
           и промежуточной обезъяны Дарвина,
                Дарвином так и не найденной.
Сидит на песке, голова в косынке.
На лице, как сплошное тавро, ночь.
           Генетический сайдинг.
Под рукой – криворогий Калаш,
                лучшая рифма кривому ножу.
Бастард открывает глаз,
                сплёвывает сквозь бороду
                обсосанную вошь или блоху.


Скоро ночь.
                Глаз, цвета расплавленной мухи,
                видит неизменно одно:
за любым горизонтом – неверные духи,
                неверно сеющие зерно.
Но велик Кривоглазый и Криворукий!


Скоро ночь.
                Великий и кривоглазый бомж
                вытащит из-под языка
                воровское солнце,
                геометрией – нож,
                за отточенные рога.
                Сплошь из чистого гашиша.


Бастард падает
                раком к небу, мордой в песок.
Сплёвывает сквозь бороду
                несколько блеющих строк.
Бомж его распаляет картиной:
                четырёх-(задой) (лядиной),
                чьё лицо – мешок.


Бастард встаёт на-крыло,
                берёт на-курок,
и тащится за Калашом
на Север, Запад, Юг и Восток,
                освещённый сплошным гашишом.


             Генетически этот синдром –
                Генетический Срок.



10.

Выживание в раскалённом песке
                есть колдовство. Колдовства плод.
Смена блюд колдуна –
                нефть, гашиш и джихад.
Нефть и гашиш им –
                это, как (членистоногим) мёд.
Джихад –
                как начало духа, как (членистоногим) ад.


Хотя, колдуны
                и любое всё обсидят.
                Ваше.
                Всё, что ни попадёт.
                Всё!



11.

По ту сторону Точки
               сидит небольшая баба, чешет козла.
Рядом огонь на говне,
               над говном шипит угощенье.
И ещё три бабы колотят пыль из мешка.
Над картиною матюгальник –
               травит воздух козлиным пеньем
                по эту сторону Точки.


Да. По эту сторону – Бург,
                улица Макса Горького, берег реки;
центр Горно-Заводского края,
                центровей не бывает.
На бетонной набережной –
                типа, в гастролях – пески
с Проклятого Полуострова,
                в виде бархана.
                Горб толерантности.


Хозяин бархана,
                (пока бабы козлят на дворе),
занимает в колдовском своём логове
                бомжеватых гостей
жирной пещерной порнухой
                в Три-Дэ на Блю-Рэе;
а в засаленной матюгалке,
                как сказано выше,
                блеет комолый Орфей,
                типа: «Бург! эгэ-гэй!»


                Здесь колдовство!


С той стороны эгэгэя:
          «Мы пришли сюда навсегда.
          В сердце этой земли мы забили кол.
          В рану излили семя Первокозла.
          И, как велит Его Бомж,
                проблеяли с четырёх сторон
          на Север, Запад,
                на Юг и Восток
          закрепляющий наше право псалом:
                Бург – Оазис Козла!»


Маленький сын отцу:
                «Папа, что это?»
«Идём, сынок. Не смотри.» – это вслух;
Про себя:
            «Приземлились, сволочи!»
                Солнце в ярости!



12.

Живописуя ад.
Как страшны ваши лица!
Умом такое не взять,
Даже если напиться
                нектаром бессмертия.
Тем более, если напиться.


Чтобы въехать – надо родиться
          с ними в одном песке;
          из Антипочки – в обратное мира,
          по-воровски налегке.
Так как, в этом случае, всё моё –
                канет в марево,
          за горизонты, небытиё.
 Лучшими ариями
          станет пение трупных мух;
                и всё
          подобное подтянет подобное,
          т.е. дух – преисподнюю.
          И можно забить на всё.


В этом случае выпадут вон Севера,
          белые, с белым снегом;
          звон хрустального комара
          в по-отцовски притихшем Ковчеге –
                как замирало
               всемирное сердце!


Забить на законы, которые суть –
           Ищите Бога во всём!
     Бога больше, чем ваша грудь!
     (тем более – ваш исполком.
            тем более – ваша орда,
                которая суть –
                болезнь)


Естественнее – никуда не въезжать
               и чужого не брать.
Естественнее забить – на вашу болезнь.
Похоже, отказ от песни –
                больше живописует ад,
               чем самоё песнь.


                * * *

Вспоминая себя, свой будущий сон,
                даже, если брать наугад:
кровью моей говорил Сократ,
и составил книги Платон;
                Веды:
«Я – нравственность устремлённых к победе»
            – лучшее из знамён…


Сын Виноградной Лозы стократ
           явил непорочность мужества;
на Лысой Горе теперь виноград,
           послевкусием – будущее.


Человек-под-Деревом говорил:
          «Нет ничего дурного»
          (нет! ничего дурного!)


Каин! я думаю, ты приснил
                себя и своих;
          ради форсу кривого
          разукрасился Богом.
Но твоё место – Нет.
               Как нет ничего дурного!


Вспоминая себя:
                лучше быть мумией,
          как предметом возможного.
          Актом додумыванья
                настоящего прошлого.
Например
                (что мне ближе и – априори):
          Мясорубку стального Тролебузина
                вывел из строя
          не солнцепоклонник из-под Берлина,
              а солнечный Джоподжорри.


Как это, Каин?  в чём сила?
                Всё-то тебе противно!
                а мумия знает.
                Вспоминая себя.


                * * *

Я вижу твои знемёна.
            Я узнаю их.
            Выкрашены саранчою,
            засижены мухою –
            это те самые простыни,
            засаленные, смятые жадным бомжом.
                Похоть кривого глаза,
                да ещё над кромешным песком,
                исключает «вчера» или «потом».
                Поэтому – саблезубое «асса!»
                и четырёх-кратное бабье оханье.
Это те самые простыни.


Игры разума почти всегда
уводят разум в тупик и дебри.
Но, при этом, держат его в игре
жизненной зебры.


Пока совокупность игры
не вытеснит из темницы сердца
вам на ладони
                серебряные шары.
Раз в столетье + Раз в тысячелетье.


Глаз цвета мухи – другое.
На нефти, на гашише –
вас вылазит в час по двое/
по трое на голом шише.
          Готовых к джихаду
          и совокупленью.


Каин!
          Пока твои –
                раком в небо, мордой в песок;
                пока бубнят в общую бороду
                проклятья на Север,
                проклятья на Запад,
                проклятья на Юг и Восток;
                пока твои орды заняты
                воспоминаньем Бомжа,
                занёсшим твою заразу
                в мир на конце ножа,


Каин!
          Я скажу тебе в ухо
                без мистики и колдовства,
     тебе, самозванцу, осеменителю,
     от одиночества выжившему из ума,
     две простые вещицы.
     Загинай копытцы:
 

                Первое:
        Бога не пользуют как таран.


                Второе:
     Живописуя ад, достаточно строчки:
             Как страшны ваши лица!


         (да возвестят в Полуострове!)


                Точка.



                конец


.






























































.


1.