Дед

Почему я люблю ночь, а день не люблю? Почему я люблю покидать города своего комфорта и уезжать обязательно туда, где нет ничего того, что нужно для нормальной жизни, но зато сплошные неизвестности преследуют на каждом шагу?

Я никому не хотела рассказывать, как однажды ночью на заброшенной платформе (назовем ее Грязи), я оказалась одна, как меня разделяли километры пути с цивилизацией, и только в стороне стоял покосившийся дом к которому я направилась.
Было 3 часа ночи, я постучалась. Открыл старый дряхлый дед от которого за версту разило сотней его блудливых кошек. Посветив мне прямо в лицо своим ровесником - железнодорожным фонарем он не прохрипел, а проорал: "ну проходи уже давай, чего встала, я ждал тебя". Как ждал? Почему? Откуда он мог знать? Но в тот момент мне не хотелось задавать вопросы, а очень хотелось чаю. Крепкого, черного, без сахара, и чтобы перестали слезиться от вони глаза. Дед скрипел на каждой минуте своего существования. Даже когда он не шёл, не говорил, и не смотрел в мою сторону, он всё равно скрипел, есть такая разновидность деревьев, чуть ветерок подует, они жалобно стонут и качаются, и воют. Я открыла единственное окно для акустического эффекта и чтобы проветрилось помещение. Деда звали Ефим, ему лет 80, ну не меньше. А глаза такие голубые-голубые, молодые-молодые. Хитрые, с прищуром, умные. Он рассказал мне о том, как пол века проработал начальником станции. В своей облюбованной сторожке он поддерживал уют, каждый четверг выбивал единственный коврик, поливал уже давно засохшую фиалку и разговаривал с пауками. Он был совершенно вменяемый и адекватный дед, просто домовой, а домовые все такие, немножко не от мира сего, совсем не от него. Дед продолжал рассказывать о том, как встречал каждое утро составы, здоровался с Михалычем, прямо на стреле они успевали разыгрывать партейку в шашки, и стаптывая неизменные в любое время года калоши оба расходились по сторонам, чтобы встретиться вечером за рюмочкой покрепче. Дед всю жизнь прожил один и однажды прямо на ходу, кто-то выбросил из вагона котенка. Как он маленький не разбился насмерть, одному Богу известно, но наверное так было нужно. Клеточка родственной души появилась у деда Ефима, он и не ожидал, что после смерти дочери, да что уж там, просто не ожидал, что еще может делать добро и трогать мизинцем мокрый нос беззащитного существа. Я глянула в мутное стекло окна, а дед смачно затянулся папиросой (таких папирос же уже и не делают) и хрипло спросил: "яичницу будешь?". -"Что? - очнулась я. "ничего. два раза не предлагаю. а вобще, сходила б ты за водой, девочка, тут недалеко за шлагбаумом сразу, краник есть".
Я было хотела удивиться, за какой же водой, ночь - глаза выколи, а дед бодренько поднялся, взял ведро, открыл дверь, а оттуда солнце яркое-яркое, насквозь прострелило известив - утро уже, хорош рассиживаться. Дед ладонью глаза прикрыл, присвистнул и звеня ведром хмыкнул. Я кивнула, угукнула и зашагала к шлагбауму.
А дед смотрел, как я иду и что-то бормотал себе под нос.
Мне потом рассказали, что он три дня ждал, что я приду. Всё говорил "дочку жду. дочку". А я яичницу не захотела.