Эксперимент

ЭКСПЕРИМЕНТ

                ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

1

Пер Бунсен шёл по  стерильно-безликому коридору дальней космостанции “Monk”*, на которой базировался Центр Прикладной Психиатрии при Совете Безопаности, в сопровождении, такого же безликого, как и всё здесь, врача-аедитиката,**  бесстрастно докладывающего о состоянии пациента 01/ А.
- Результаты обще-медицинских анализов: ЭКГ, ФГ , ОАК, ОАМ, Ro ППИ - в пределах нормы. Патологии при очередной Эхо ЭГ и общем сканировании не выявлено. При психиатрическом обследовании установлено, что пациент 01/А не адекватно воспринимает окружающую обстановку. Длительная депрессия и состояние пограничное с аутизмом периодически сменяются внезапными приступами агрессии. Ритм сна нарушен. С гипнограммамии сновидений Вас уже ознакомили.
Пациентом 01/А  был Виктор Совин, бывший начальник отдела трансплантации энграмм памяти, уже шестой год находящийся на обследовании в секретной лаборатории ЦПП, в абсолютной изоляции от традиционных людей, общающийся исключительно с персоналом Центра, целиком состоящим из аедитикатов. Впервые за шесть лет, со времени принятия Советом Безопасности резолюции о локализации возможных последствий неудачного эксперимента по “рокировке сознания” и пожизненном карантине всех, кого в той или иной мере могло косвенно затронуть его эхо, Бунсен добился разрешения на непосредтвенный контакт с главным виновником катаклизма и основной  его жертвой.
Уже давно стабилизировалась политическая и социальная обстановка в ближнем и среднем космосе, после открытия новых фактов из истории праматери Земли конца третьего тысячелетия и неожиданного появления бесспорно подлинных документов - что было доказано многократной экспертизой - разрушивших прежние устоявшиеся взгляды и так сильно встряхнувшее сонное межпланетарное царство.
Кроме того, все попытки по уточнению и подтвержению реальных событий “Всемирной смуты” на рубеже II - III тысячалетий, точнее именно в границах хронлогического интервала “рокировки”, посредством “ныряния в прошлое” и материализации трансцендентных фантомов по методу Тулупова-Балабанцева, стали сильно затруднены и приносили взамопротиворечевые данные. События того времени видились неоднозначно, социалньная обстанока искажалась, как изображение танцующего паяца в кривом зеркале, глубинные идеологические течения не просматривались сквозь весело и угрожающе мерцавшую всем цветовым спектром радужную плёнку многообразия, популизма и демагогичности  партийных программ, словно кто-то выплеснул в некогда кристально-прозрачные воды отработку синтетического топлива. А когда один из археонавтов впал в кому, попытки проникнуть в данный исторический этап полностью прекратили.




_____
* “Монах”(англ.)
** аедитикат - от латинскогого aeditikatа - устроенный. Здесь - искусственно созданный человек-специалист.



1

Случай с коматозницей, ибо это была женщина, лежал целиком на совести министра стабильности Пера Бунсена. Это он, совершенно потеряв голову, испуганый, растерявшийся и лишённый возможности посоветоваться со своим другом и руководителем эксперимента доктором Совиным, после того как не удался реверс сознаний - рокировка недаром в шахматах ход необратимый, по крайней мере мгновенно необратимый, - предложил материализовать женский фантом  в исходной координате  эксперимента, ввести в эмоциональный контакт с подопытным субъектом, таким образом востановить над ним утраченный контроль и получить возможность управления его непредсказуемой деятельностью. И в крайнем случае максимально гуманно, для того варварского времени,  устранить возомнившую себя свободной “взбесившуюся лабораторную мышь”.  Но с археонавтом почти сразу - через полтора часа - прервалась обратная связь; тело в транскапсуле, перестало реагировать на стандартные раздражители, а на экране гипновизора поблескивала цветомузыкой всё та же масленная плёнка. Такая же плёнка была на гипнограммах, полученных при сканировании мозга спящего Виктора Совина.
 Надо заметить - отрезок времени, в течении которого  фантом археонавта соучаствует в потоке событий в глубине прошлого  и отрезок времени переживания этого же потока его спящим в транскапсуле мозгом соотносятся, как длительность событий на яву и реальное время, за которое человек переживает их спрессованный оттиск в фазе быстрых снов. То есть могут отличаться на несколько порядков, в зависимости от множества различных объективных и субъективных факторов. Полтора часа для контролирующих погружения операторов, могло оказаться для материализованного в прошлом фантома и месяцем, и годом, и десятилетием. И не было никакой возможности дать даже приблизительной по точности ответ - где, когда и почему произошёл обрыв психоэнергетической“пуповины”.
Поглощённый своими воспоминаниями и самобичеванием Бунсен наконец понял, что идущий рядом аедитикат закончил доклад и давно молчит.
- Что значит неадекватно воспринимает? Насколько? - спросил он врача.
- Никого не узнаёт. Говорит, что мы тут все - на одно лицо! Во время приступов ярости, обращаясь с нецензурной бранью, путает наш условный пол! -  наверно Перу почудились нотки обиды в ровном голосе квазичеловека, но он с трудом подавил смешок.
- И всё?
- Разбил экран телевизора, когда транслировали пленум демократических сил. Истерически хохотал и кричал, что таких сил не бывает, и что сильная демократия - это диктатура воров и жуликов, над наивными и запуганными недоумками; что, вообще,  демократия - опиум для народа.
“Судя по всему Виктор не только адекватен, но и поумнел за время проведённое в психушке. А какой был демократ-либерал! За права киберов-нигеров всё ратовал. Многих бы сюда из нашего мудрого Совета!” - усмехнулся про себя Бунсен, чья консервативность, деспотичность и неприязнь к киборгам были притчей во-языцах.
- А про меня или Совет Безопасности - что кричал?
- Мне не хотелось бы повторять эти высказывания.Вы хотите ознакомиться с отчётами?
- Нет, уж! Я думаю, что услышу  это, из его собственных уст!
- Вы не изменили своего решения встретится с ним без охраны?
- Нет! Я не считаю, что он опасен!
- Тогда прошу Вас в тот шлюз!
 
Пер долго наблюдал за доктором Совиным через фальшстену. Виктор, несмотря на сильно изменившуюся, за время шестилетней изоляции, внешность и неторопливость движений, сменившую былую порывистость, не был похож на опустившегося и полусумасшедшего узника “замка Иф”.



2

Наконец Бунсен сделал глубкий вздох, отключил защитное поле и вошёл в бокс. Ничего не отразилось на лице главного пациента Центра, медленно повернувшего голову в сторону неожиданного гостя. Ни тени удивления, ни случайной радости, ни намёка на тревогу. Величавое равнодушие - самое точное определение. Лишь в глазах застыла, видимо, уже ставшая хронической и неизживаемой никакими средствами тоска человека, понявшего и принявшего неизбежное и непоправимое фиаско своей, так  ярко вспыхнувшей и впустую сгоревшей, им же самим подожжённой, жизни.
- Здраствуйте, Виктор! - Бунсен, немного постоял у входа, потом приблизиллся к Совину. С еле уловимой  заминкой, протянул руку.
- Здраствуйте, министр! - Совин без колебаний, но достаточно небрежно, ответил на прочуствованное рукопожатие Бунсена. - Однако, зря Вы рискнули со мной встретиться! Решили, раз всё более-менее устроилось, - самое страшное позади? Очень сомневаюсь!
И тут только, пристально вглядевшись в глаза Совину, Пер разглядел за внешней пеленой тоски, лихорадочное мерцание, словно далеко, за невидимым сквозь ночной туман горизонтом, полыхало взрывами ожеточённое сражение двух взаимопротивоположных, антогонистических человеческих сущностей за право жить. На мгновение ему стало жутко, и Бунсен торопливо отвёл глаза.
- Я не специлист по теоритической археонавтике, а всего лишь чиновник, но как меня убеждают наши учёные мужи... одну секуду, - он торопливо вынул из кармана листок и прочитал текст. - “Оперативное действие хронопортации - это не переход из многовариантного будующего в одновариантное прошлое, а напротив из данной в необходимости и необратимости одновариантности будующего в слепую или подслеповатую многовариантность прошлого. Следовательно никакие локальные противоречия в  не полностью изученных, богатых неожиданными находками и сюрпризами глубинах нашей истории не могут принципиально повлиять на будующее цивилизации.”... Вот что мне сказали корифеи.
- Ну что же! Блажен - кто верует! И всё же, на вашем месте, я бы поостерёгся, от общения с мутирующей личностью.
- В каком смысле мутирующей? Вы так говорите, как будто это заразная инфекция! - Бунсен сделал инстинктивное движение туловищем от Совина.
- Не волнуйтесь - это не чума  и  не сифилис! Это отсюда? - Виктор стукнул тыльной стороной ладони себе по лбу. - Это вирус информативный - наподобие компьютерного. Обязательно после нашей встречи пройдите гипнокоррекцию памяти!
- Гипнокоррекцию? Какой же тогда смысл в моём визите? Я ведь за советом, за помощью пришёл!
- А вот этого как раз категорически нельзя! Я не знаю, насколько изменилась моя генетическая память, что представляет после шести лет мутаци бывшая личность Виктора Совина, и как может воздействовать её совет на дальнейшую судьбу Пера Бунсена. Исключена ли цепная реакция причинно-следственных изменений.
- Но ведь Вы сами меня убеждали, что конечное не влияет на бесконечное!
- С тех пор у меня была возможность хорошенько поразмыслить. И конкретный материал под рукой, - Совин снова похлопал себя по лбу и нарочито громко хохотнул. Резко посерьёзнел. - В моих прежних работах время рассматривалось только как силовое поле. Но теперь добавлю: время - поле энерго-информационное. А тогда, скорость течения времени  в некоторой области актуальной бесконечности можно рассматривать как функцию изменения качества материи, присутствующей  в данной   области - то есть как поток информации  через пространство, этой областью ограниченное. Информация о изменении качества материи во Вселенной по своей природе дуалистична, как минимум. И оказывает физическое и психоэнергетическое воздействие на всё сущее этой Вселенной. Впрочем, что это я? Вы всё равно ни черта не поймёте! Но никаких советов!


3

- У нас в коме археонавт, посланный для контакта с трансэнграмным субъектом! Вашим, кстати, предком! А история того времени стала непрозрачной и, мягко говоря, маловразумительной. На всех гипнограммах вернувшися археонавтов сплошная радужная плёнка!
- Ай-яй-яй! Плёночка! Надо же - для контакта они послали! - Виктор насмешливо посмотрел на переминающегося с ноги на ногу министра стабильности. - Стереть его личность вы захотели! Забыли азы ваши корифеи - корифаны-профаны! Нельзя уничтожить трансэнграмную акцепторную личность до момента слияния её судьбы с судьбой личности донорской, средствами созданными после этого момента. Ну и поделом вашему архекиллеру! Вот фантом его самого вполне могли там  протереть от ненужных желаний! Тогда, во время “Всемирной смуты”,  это запросто делалось. Вы что - забыли школьную историю!
Бунсен достал аэрозоль и попрыскал на вспотевший лоб. Да, Виктор слишком сильно изменился. Прежний Совин никогда бы не стал так говорить о коллеге, потерявшем свой разум в “глубине”. Мутировал там док или нет, но за шесть лет проведённых в одиочестве, он явно понял нечто такое, что изменило не только его отношение к археонавтике, но и к главным ценностям их великой, идеально устроенной, незыблемой цивилизации.
- Побойтесь Бога, Виктор! Никто не собирался убивать вашего предка! Мы просто хотели востановить утраченный контроль, чтобы прекратить непредвиденные выходки субьекта, которые возможно и стали причиной вашей мутации.
- Гениально! Неопределённость помноженная на иллюзию должна была дать управляемую ситуацию! Вот она и дала! Да только не вами, умниками из будующего, та ситуация управлялась, а теми самыми монстрами смуты - современниками моего бедного предка! Нет, я всё-таки дам один совет вам, Бунсен - подайте в отставку или  нет, даже лучше - прямо здесь, на станции, шагните в открытый космос! - пациент 01/А плюхнулся на кровать, положил сплетённые в замок руки под голову и отрешённым взглядом уставился в потолок.
Министру ничего не оставалось, как поверуться и покинуть бокс.

2

Дорога от Владимира до Суздаля лениво струилась по Ополью и уже почти час монотонно шуршала гравием под днищем экскурсионного атобуса, везущего любопытных заморских и падких до новомодного времяпровождения доморощенных туристов, дабы они, за смешную и странную плату - 13 рублей, могли побродить по городу-заповедику, где в полусотне архетиктурных памятников застыли восемь веков русской истории, почуствовать Древнюю Русь и попробовать знаменитой медовухи. По пути те, кого не слишком убаюкало,  уже успели проводить равнодушными взглядами несколько старинных русских сёл, проплывших обветренными стенами невзрачных колхозных построек мимо окон “Икаруса”. Первым, слева от дороги проплыл Суходол, воспетый Иваном Буниным;  следом - по правую сторону, на высоком берегу небольшой речки Борисовское, некогда принадлежавшее Ивану Калите - впрочем, ничем этого не выдававшее; за ним Батыево, прославившееся ставкой знаменитого ордынского хана, разорившего и сжегшего Суздаль в 1238 году.
Илья Совин вздрогнул и разлепил веки, когда на выезде из последнего на их пути села - Павловского автобус резко притормозил и неуклюже раскачиваясь стал переваливаться через дорожную рытвину. Он посмотрел в окно  - в далеке, клометрах в пяти, уже приподымались из-за горизонта купола монастырских храмов и островерхие колокольни. Привстала со своего места рядом с водителем и экскурсовод - невзрачная дамочка в очках. Поднесла к губам микрофон и, поздоровавшись с дорогими гостями Владимиро-Суздальского музея-заповедника, привычно-равнодушным, лишённым интонаций голосом начала озвучивать текст, загодя прочитанного Ильёй путеводителя.

4

 Он уже знал: что впервые Суздаль упомянут в летописи в 1024 году в связи с бунтом смердов, что в конце XI века город стал вотчиной Владимира Мономаха и княжеской крепостью, что  после участия в восстании 1262 года против татаро-монгол вплоть до конца XVI века местные князья упрямо старались сохранить свою независимость, в условиях объединенения русских земель вокруг Москвы. Поэтому нудную лекцию о Сульздальско-Нижегородском княжестве слушал рассеяно. Частокол римских цифр, назойливо маячивших перед его глазами, загораживал, делал дискретным непрерывный поток исторического становления Северо-Восточной Руси. 
Но снова, как и при беглом изучении путеводителя, упоминание о сооружении на окраинах города Спасо-Евфиемского и Покровского монастырей, как форпостов борьбы с Москвой - посещение коих и являлось истинной целью “познавательной экскурсии” капитана - вернуло его мысли в привычную колею злободневных, поставленных генералом Глебовым вопросов.
“Нет, не простое это захолустное местечко! Если даже после падения княжества, полной утраты политического значения, разорения поляками и спустя четверть века крымскими татарами, вопреки всем пожарам и ”моровым язвам”, не говоря уж о подрыве экономики монастырей петровскими реформами, за сим городком на многие ещё века сохраняется роль крупного религиозного центра. Не простое это лукоморье, - размышлял Совин. - А уж ненавидеть наши столицы - Москву и Петербург, здешним монахам - сам Бог велел! Секуляризации монастырских земель мало было, надо унизить окончательно - тюрьму за его стенами устроить для религиозных и политических вольнодумцев - предтечу Соловков. Большевики, ничего нового не изобрели; они лишь были внимательными учениками. Недаром Глебов меня сорвал сюда. Ни капли не удивлюсь, если подтвердится, что в этой глухомани и теперь форпост борьбы за чистоту православной веры или истинной Церкви мистической!”

В Суздале Илья неоднократно бывал и раньше, ещё в школьные годы; олимписких надежд из спортлагеря “Жаворонки” частенько возили на экскурсии по близлежащим историческим местам Золотого кольца России. Историко-архетикеурная экспозиция разместившаяся в Архиерейских палатах городскго кремля  накрепко врезалась в неперегруженную память юноши. Поэтому, в самом начале осмотра, выбрав момент, когда экскурсанты потянулись за гидом в очередной зал, он намеренно задержался у макета предпологаемого облика древнего Суздаля, изображая жуткую заинтересованность архетектурой XII века. На самом же деле, дожидаясь, когда его группа скроется с глаз, с тихой грустью вспоминал свою первую платоническую любовь к Людке Орловой,  которая и начала зарождаться, именно во время одной из таких поездок в город-музей.
Ничего, кроме мимолётной усмешки над рудиментами былой сентиментальности эти милые воспоминания у капитана Совина не вызвали, и, как только спина последнего туриста скрылась за стеной зала, он поспешно покинул помещение шедевра древнерусского гражданского зодчества.
Недолго Илья Ильич любовался и величественным видом Спасо-Евфмиевского монастыря, который царил на высоком берегу реки Каменки, “красуясь своим строением яко град” - по словам местного историка XVIII века. Действительно, со всеми гордо возвышающимися над восьмиметровыми монастырскими стенами памятниками-ансамблями: Спасо-Преображенским собором, надвратной Благовещенской церковью, звонницей и более поздними постройками: архимадритскими покоями, Никольской церковью и знаменитой тюрьмой, в которую, по большевистской легенде, а может и и не легенде, Николай II хотел посадить Льва Толстого, -  это был вылитый древний градообразующий кремль.





5

Отец Савва, как и было условлено,  ожидал Совина в южной галлерее, примыкающей к Успенской трапезной церкви. Они почтительно поздороволись и довольно продолжительное время молча изучали друг друга, не совсем чётко понимая, как себя вести.  Совин немного смущался - он почти не имел опыта общения со служителями церкви. Отец Савелий не в счёт - воспринимался в первую очередь, как майор Востроухов. Да Илья и не видел его никогда в облачении священника. Савва был несколько озадачен возрастом и пижонистым имиджем своего гостя: громадные чёрные очки, модный бежевый батник, подобранные в тон, светло-коричневые фирменные вельветовые штаны и, что уж совершенно некстати поблизости от некрополя, белые кроссовки, выглядевшие на фоне монастырских стен, раздражающим ярким пятном. Совершенно иной образ ноуменально нарисовал он себе по старой фотографии  “посланца от синода”, да ещё после многочасовой беседы с отцом Савелием, насыщенной метафизическими и теологическими обоснованиями о необходимости сближения позиций РПЦ и мыслящей интеллигеции, опасающейся извращения национально-патриотических настроений почти на столетие отлучённых от религиозной культуры масс, в профашисткую шизофрению.
Первым заговорил священник:
- Если Вы уже успели ознакомится с монастырской архетектурой, - сделал паузу, чуть заметно улыбнулся на неопределённый кивок Совина и мягко закончил вопрос, - то, может, мы смогли бы поднятся на второй этаж трапезной и там всё обсудить?
- Прекрасно! - ещё раз кивнул Илья и,  стараясь подстроится под неожиданно проворную походку священника, последавал за ним по галерее.

Совин рассматривал ложные деревянные своды четырёхстолпной палаты второго этажа Успенской церкви тоскливым взглядом. Почему отец Савва для их беседы выбрал именно это непримечательное помещение, капитану оставалось лишь догадываться. С таким же успехом разговаривать, стоя напротив друг друга, можно было где угодно. Но возможно простота и лаконичность интерьера, по мнению священника, как нельзя более способствовала  целям встречи представителям разных сословий. Однако получился тягучий, полный недомолвок, претензионных намёков и завуалированных взаимных обвинений, не то спор о высших материях, не то торг  о распределении портфелей.
- Так Вы и впрямь считаете, что присоединение Церкви к государству, на принципах петровых, под контролем марионнеточного Синода, а в буквальном смысле полное подчинение РПЦ постбольшевистким властям, даже у самых умеренных представителей которых в жилах не русская кровь, а космополитизм в перемежку с марксистко-ленинским  богоборчеством, - то что надо для возрождения страны?  - отец Савва не скрывал своего возмущения. Обоюдное прощупывание общими фразами о причастности и роли всех и каждого давно кончилось.
- А что предлагаете вы - приоретет власти церковной над властью светской?  В стране, где трём поколениям  вдалбливали в мозги атеистическое мироощущение? Основная масса населения которой, за семьдесят с лишним лет, напрочь забыла, чем отличается Православие от Католицизма? Спросите у любого встречного, считающего себя православным, о существовании чистилища! Знаете, что услышите? - ”А как же иначе! Должны же души где-то очищаться для рая!” Вы сами только что сказали про космополитизм и большевистскую кровь! Так вот: наш обыватель сейчас больше подготовлен не к православной, а к латинской вере - с её догматами и культом непогрешимости Римского Папы! - Совин перевёл дух.
Савва угрюмо молчал. Не дождавшись ответа Илья продолжил:







6

- Только дайте волю! Сразу те самые космополиты-западники - наши бедненькие борцы за права и свободы, мистики разных мастей, как тараканы, повылезают со своих кухонных щелей и разбредутся пропагандировать не протрезвевшему от утопического хмеля коммунистов, доверчивому мужику всеобщую* для всего цивилизованного человечества религию, - Илья Ильич, проклиная эрудицию всех на свете церковников, отбивался из последних сил, выкапывая аргументы своих доводов из таких глубинных пластов спресованного мусора позапрошлой памяти, что сам себе диву давался.
- “Подставил ты меня, Глебушка, - чуствую себя политинформатором-недоучкой! И пошто не могли эти святые батюшки Саввы-Савелии сами договориться, без моего скромного участия? Или я у них вроде деревянного тарана?”
Лицо священника приобретало всё более скорбное выражение. Не то, чтобы ему нечем было  отстаивать свою позицию, но отнюдь не конфронтации он ожидал от этой встречи, а эмоциональная манера собеседника раздражала упёртостью и заскорузлой, непроницаемой поверхностностью.
- Православная Церковь делает всё возможное для  духовного просвещения народа, - устало проговорил он. - Но нам не хватает ресурсов - ни человеческих, ни материальных...
- Вот то-то и оно! - Совин почуствовал, что самое время свёртывать эти бесполезные прения, думая про себя: “Выдохлась земля, породившая и принявшая в себя князей Пожарских. Безволие, бессилие и нытьё...Вы очень удивитесь, мой мудрый Савва, но по  этому болоту мы уже проходили! Никакого форпоста здесь нет и быть не может! Чего зря воду в ступе...”
Но неожиданно для себя с вдохновением заговорил:
- Однако, при всём этом, никто не имеет ввиду подчинение, и, вообще, какую-либо форму зависимости Патриархии от Кремля. В иных вопросах всё время кивая на Запад, мы совершенно забыли, что ни в хвалёной Англии, ни в той же Греции - где, как говорится, всё есть - Церковь от государства не отделена. А здесь речь  идёт только о реальном политическом партнёрстве административных и силовых госсруктур, обладающих пока  ещё всем необходимым информационным и управленческим  ресурсом, и  православного духовенства, способного своим авторитетом, на основе непреходящих, извечных общенациональных моральных и культурных ценностей консолидировать общество на российском экономическом пространстве. Пока нарастающая духовная  деградация, не создала  на ней полного идейного вакуума, способного всосать любой религиозно-мистический сурогат!
Совин произнёс этот зажигательный экспромт на одном дыхании. Он и сам не мог понять, как вырвались из него такие высокопарные словеса, способные сотрясать, разве что, стены какого-нибудь  псевдодемократического парламента, совершенно из другой исторической бредятины. Илья был уверен, что выглядит в глазах суздальского священника этаким глуповатым столичным демагогом и наивным мальчишкой. Пытаясь как-то скрасить впечатление, он уже без всякого запала добавил:
-  Если Церковь встанет в опозицию к власти и начнёт вечный казуистический спор о первородстве - именно сейчас такой     “н а с у щ н ы й”, - последнее слово он произнёс со скепсисом, сопроводив иронической улыбкой, - то никаких шансов на выживание не будет ни у неё, ни у власти, ни у державы в целом! Мы превратимся в богатейшую, вожделенную для колонизации территорию, размером в одну шестую часть мировой суши, с многомилионным разноплемённым населением-сбродом, непомнящим своего родства.
Он видел, что отец Савва  хмурился всё жёстче, но к удивлению Совина - неизвесно какие струны души священнослужителя затронуло его последние импровизации - вдруг просветлел лицом и спокойно, чуть ли не добродушно, подвёл итоги часвой дискуссии:
__________
* Католицизм - от греческого слова katholikos ( лат. транскр.) - всеобщий, вселенский.
7

- Ну что же, знакомство наше состоялось. Позиция вашей стороны ясна. Я думаю - есть все основаниия для  встречи с теми представителями Церкви, которые компетентны в тактической стороне вышеоговоренных вопросов. Вы где остановились?
- Да пока нигде... А что большая проблема?
- В гостиннице - да, но могу посодействовать с частным сектором.
- Это было бы очень кстати!
И священник жестом пригласил Совина следовать за собой.

4

Деревенский пятистенок, в котором по протекции отца Саввы, за символическую плату снял комнату Совин, находиился за городской чертой, сразу при въезде в город из Владимира. Из окна его светёлки были видны белостенный кубический храм и изящная колокольня Козьмодемьяновской церкви, одиноко скорбящей на самом краю высокого берега Каменки.
В первый свой суздалький вечер Илья Ильич, также одиноко и скорбно сидя на крыльце,  долго смотрел на её высвеченный закатными лучами, будто фосфорицирующий, контрастно-снежный силуэт на фоне падающих на заречье сизых в черноту, плотных туч. Сумбурное, точнее не скажешь, настроение Совина, третировало накопленную за этот невозможно долгий, пересыщенный эмоциональными всплесками день, душевную и телесную усталость. Созерцание иглы церковной колокольни и четырёхскатной кровли храма умиротворения не приносило.
Окажись хозяином дома простоватый местный мужичёнка, Илья бы не преминул выставить поллитру и отметить с ним своё прибытие на историческую землю. Но суровое, изрезанное властными морщинами, лицо Софьи Николаевны, горделиво-осанистой, лет восьмидесяти, персоны, отбивало всякую охоту даже от конспиративного удовлетворения назойливо свербивших желаний.
Он хотел было пройтись до церкви, но усталое тело так ворчливо отозвалось на его ленивое поползновение, что чуть привстав с крыльца, Илья Ильич тут же, со смутно знакомым старческим вздохом, опустился на прежнее место. Размышлять о чём либо насущном было уж совсем тошно, о вечном скушно и, в настоящий момент, даже как-то глуповато-бестактно. И всё-таки не может человек совершенно ни о чём не думать, и Совин стал нехотя мечтать.
“Вот бы привезти сюда Катюшу, пожить с ней вдвоём в таком деревенском доме дней, этак, двадцать... Гулять по вечерам по древнему городу... Утром бы я писал, вечером рассказывал ей... Эк, тебя разобрало, Совин, - кто, спрашивается, клялся всеми чертями, что больше ни одна обоятельная стервочка не влезет в твою седую душу. От тюрьмы, да от сумы... Да, пожалуй, ещё от... - он долго пытался подобрать точное обозначение своим чувствам к Кате, - всё казалось пошлым, затасканным и, кроме слова счастье, оскорбительно-унижающим их отношения. - Нет, слукавил ты, “ай, да сукин сын”, Алексанр Сергеевич! Это покоя и воли нет! А счастье, как мимолётное состояние духа, существует! Оно сродни вдохновению, вспышке гениальности! И это совсем не то, что утратив, оцениваешь задним умом, - это замершее, выскочившее из накатанной колеи обыденности, настоящее. Может и прав эта сволочь Анвельт: исчезаем мы из текучего бытия в такие мометы и не эволюционируем - а на фига нам, счастливым, вся эта вселенская возня. И действительно счастье - победа духа над послушной рабой деспотичного, капризного времени -  материей.”
Совин тихо засмеялся. После их встречи с Кэт он часто так - тихо и беспричинно смеялся. Не важно чему: перебежавшей дорогу кошечке, запаху утреннего кофе из кухни,  интересному и оригинальному, на его взгляд, размышлению. Главное, чтобы всё это было хоть немного связано с Катей, пробудившей его от чувственной летаргии.

8

“А я ведь сам - скотина неблагодарная! Сейсмолог, конечно, гад, но таких гадов по всему свету пруд пруди. И воспринимаются они посторонним наблюдателем, чуть ли не с завистливым умилением. Да если бы не его дон-жуанство - ханрить бы мне сейчас по второму жизненному заходу, как...” -  Илья снова запнулся мыслью, подбирая подходящий литератрный персонаж - в юности он, влюбляясь, каждый раз искал себе прототип из обильно прочитанной русской классики. И теперь, всё также неосознанно улыбаясь, он стал вспоминать романтических героев из великой русской литературы. С лёгкостью отогнал образы Обломова, Райского и Адуева, почему-то первыми пришедшие на ум. Издевательски поклонися Базарову и Рудину, зашипел на всех братьев Карамазовых, почему-то притаившихся в углах грязной комнаты. С завистью оглянулся на булгаковского Мастера, печально провожающего взглядом катафалк с телом то ли Ленского, то ли Грушницкого. И вдруг, оттуда, из-за скрывшей траурную процессию кладбищенской ограды, будто соскользнув с золочёных цековных куполов, холодный ветер дохнул ему в лицо. Сначала перед глазами, медленно кувыркаясь, проплыл отрубленный палец отца Сергия. Затем тёмная спина другого князя стала, разрастаясь, закрывать ажурную дубовую крону, изумрудно сверкающую в пурпурно-оранжевых лучах заходящего солнца. 
Совин вздрогнул и открыл глаза. Его разбудил, хлестнув по векам, на несколько секунд вырвашийся из под бардового подбоя иссиня-чёрной тучи, последний солнечный луч. В тот же момент оражеввый сегмент заходящего светила исчез за линией горизонта. Илья поёжиля;  туман с реки уже пластался, переползая через владимирский большак.
“Ну приснились князья толстовские - что дальше-то? - с незваной, тянувшейся из дремоты тенью тоски подумал он. - Вот именно - что далее? А не далее, как завтра утром, тебе предстоит встреча с местными попами. И ты должен понять, хотя бы в первом приближении, что здесь затевается! Поэтому, шёл бы ты лучше спать, Ромео великовозрастный! ”
Но прежде чем пойти в свою светёлку, он выкурил ещё две сигареты, задумчиво наблюдая, как постепенно, словно кто-то невидимый за тучами медленно двигает рукоять гигантского реостата, гаснет свечение стен далёкого храма на высоком берегу.

5

Протоиерей отец Василий был человек крепкого сложения, ростом под два метра, лет тридцати пяти, - представительный, сановитый. Но даже окладистая, с проседью борода не скрывала его молодости. Несмотря на обещание отца Саввы, устроить ему встречу с компетентными представителями духовенства, Совин чувствовал, что отнюдь не они здесь будут иметь решающий голос. Лысый, сморщенный старичёк, совершенно мирского облика, к окончанию высокопарного, моралистического до слащавости, наивного и абстрактного по сути, монолога священника поджал свои тонкие губы с такой силой, что глядя на резкую некрасивую линию его рта, дёснам Ильи стало больно.
- Всё сказанное бесспорно достойно всяческого уважения и не подлежит дисскусии, - скрипучим, но привыкшим к молчаливому вниманию голосом произнёс странный старик, словно подвёл черту, когда отец Василий замолчал. - Но мне не совсем понятно - какая справедливость имелась ввиду. Социальная, сословная, национальная? И что вы предлагаете конструктивного? Крестный ход? Проповедь?
- Россия устала от насилия, и только призыв к духовному возрождению, может найти отклик в сердцах православных! Я думаю, именно вовремя произнесённое святой Церковью мудрое слово приведёт к прозрению народа!...
- Ну, то как вы думаете, батюшка, я понял! - не слишком уважительно прервал его старик, не думая скрадывать саркастические интонациии. - Но кажется вы здесь, в своём заповеднке, запамятовали, сколько поколений сменилось за время правления воинствующих атеистов! Сейчас в России истинно верующих мизерный процент? А среди интеллектуальной эллиты, если так можно выразиться, - по пальцам перечесть! На камень хотите сыпать зёрна вашей истины? Россия лишена своих исторических корней, страдает генетической амнезией! Славяне готовы более к сектантству, оккультизму, какому угодно псевдонаучному вздору, лишь бы он дал их пустым сердцам и запутанным мозгам точку опоры и направляющий вектор реальной силы!
- И что же вы хотите им предложить? - почти с испугом тихо спроил протоиерей.
- Что я  х о  ч у   предложить? - с растановкой переспросил старикан. - Нет уж, батюшки уважаемые! Вы здесь все учёные богословы, мыслители - вот и подумайте и предложите! А наша забота, простых людей, чисто практическая.
И вот тут началось. Священники осыпали такой премудрой заумью друг друга, что через минуту Совин окончательно престал улавливать смысл сказанного. Ещё через несколько минут голова его совсем пошла кругом, и, после окончания ни к чему  так и не приведших прений, он вышел на осенний, медово-свежий воздух Кидекши, где происходила “историческая” встреча, с ощутимой головной болью. Впрочем, свою задачу “посланник синода” даже перевыполнил - контакт был  установлен не только с лукоморскими церковниками, но и с непонятной пока силой простых практических людей в лице ехидного лысого старикашки, который почему-то проникся к Илье - возможно почувствовав близкую неотёсанную душу, в этой атмосфере уточённых теологических кружев - и сам предложил продолжить обоюдополезное знакомство. Оставалось сбросить информацию Глебову - пусть думает, что с ней делать дальше - и собираться в Москву.

Отзвонившись начальству и получив разрешение возвращаться, в последний свой суздальский вечер Совин решил пройтись по городу - когда ещё представится возможность расслабится  на островке древней Руси. Да и сидеть на деревенском крыльце и снова созерцать скорбящую церковь в закатных лучах его не прельщало.
Он неторопясь дошёл до центра города, миновал здание бывшей Блохинской богадельни и неспеша двинулся по улице Ленина, рассеянно считая стоящие рядышком приходские церкви. Но сегодня не радовало его глаз хрупкое изящество колоколен; бепокойное неприятное чувство мешало расслабится напряжённому рассудку капитана.
“Ну а что я-то, всё-таки, в конце-концов, обо всём этом думаю? - назойливо и безответно свербил противный вопрос его полусонные, уползающие в тень усталого безразличия мысли. - Не первый раз живёшь, пора бы определиться! Генетическая амнезия - надо же! Тоже мне генеколог-неврапотолог! Сломали руское самосознание большевики, под руководством этого вот самого, в честь которого улицы называют, - он брезгливо взглянул на стену дома с табличкой. - А потом ещё раз сломают, опять во имя каких-то западых либральных ценностей - уж поверьте моему опыту! Мало не покажется! А вы тут в игрушки играете! Пока не будет у русского человека собственной метафизической идеи, которая может дать опору его мятущемуся сознанию, которую оно давно ищет - так и будут ломать его через колено какие угодно иудейские и протестанские засранцы! Эх, кабы не семнадцатый - давно стальная позвоночная идея была бы! Уже ведь готовы были!”
Илья приостановился перед двустолпным храмом Лазаревской церкви, и, с непонятно откуда пришедшим  чувством удовольствия, уставился на его сводчатое перекрытие.












10

“Вот и я такой же свод, опирающуйся на два внутренних столба, - один в этом мире, другой в моём прежнем, - подумалось ему. И как-будто легче стало дышать. Он только сейчас заметил, что несмотря на прогулочный неспешный шаг, до сих пор едва ли не задыхался. - А может, после смерти душа человека не реакарнирует по индусски, а возвращается в некую переломную точку его судьбы и ей дана ещё одна попытка начать жизнь в новом мире, постепенно удаляющемся от старого? А сколько таких попыток? Две, три?... Да пока ты, козёл, человеком не станешь! Истиным, то есть, подобием божьим! Ну-ну! Скажи ещё  - богочеловеком!... Если человек - божье подобие, совсем не обязательно означает, что Бог - подобен человеку. Человек подобен лишь одной, сыновьей ипостаси, да и то только внешне! До поры, до времени! А вот когда он и внутренне будет ей подобен... Всё правильно: Бог -  это то, к чему мы тянем себя за волосы! Как там у Пушкина - самостановление, кажется? Ай, да сукин сын!”
И он двинулся дальше от улицы Ленина к Советской площади, над которой упиралась в усталое осеннее небо колокольня Скорбящей церкви.

6

- Свобода, равенство, братство - Боже, какие всё это абстракции. Да и сам Боже - ничем не лучше абстракция. Нет, постите, куда лучше, куда как необходимей для удержания нашего строптивого разума в узде, разума, который с угрюмой неизбежностью всегда будет искать ответы на все проклятые вопросы. Пока, конечно, не намерен сойти с каменистой, крутой тропы собственной эволюции. А привалы? Да сколько душеньке угодно! - Совин злился и произнёс всё это скороговоркой. С горящими, красными глазами, казавшимися аж пурпурными, при неярком, но каким-то дымчато-иглистом, что ли, свете старинной   настольной лампы; всколоченными волосами, в которые он поминутно засовывал пятерню, он был больше похож на сатира, чем на человеческого рода существо. Почти полсуток просидев у постели Кет в больнице, уже поздним вечером завалился он к Ратниковым. Некурящий и до сих пор не допускавший курения у него в комнате Константин молчал и покорно терпел, как Илья смолит одну дешовую вонючую сигарету за другой.
- Она ведь не спешит, глупая душа, - продолжал Совин. - Думает, что ей жизнь вечная этим самым Всемилостивейшим уготована! Только то, что Он может и всемогущий, не даёт ни малейших оснований наделять его не только благостью, но даже добротой, терпением и, вообще, приятным характером. Ну вообразили себя Его подобием. А если так оно и есть на самом деле? Сколько всего в тебе намешано, приятель! Неужели в прообразе меньше? Знаем мы эти творческие характеры! А если возвести твою мешанину страстей в абсолют? А, вздрогнул, дьявол тебе в душу! Вот и получается, что преславутый дьявол - никакой не возроптавший ангелочек, а просто Бог в плохом настроении. Или ещё одна, так сказать, Еина испостать! Ну зачесалась, там у Него, под левой туманностью, или чёрная дыра воспалилась.
Ратников не сдержался и хмыкнул. Однако Совин ничего не замечал. Выпито было уже достаточно, да он и так был настолько поглощён своим горем, что не заметил бы ни гомерического хохота усебя над  ухом, ни рукоплесканий внимающей его речам толпы.
- А если допустить, что не очень жалко Ему было свою частицу, может Сына, а может это мы сами так вообразили, дабы жальче было, отдать на заклание? А вдруг в порыве раскаяния Он так прощения просил  у сущих? Сам напортачил мол, извините твари! Вот вам мой Сын с заповедями - давайте исправляться вместе!
Илья снова взъерошил волосы. Нет, не было заметно страдания на его, словно много веков назад вырубленом из скалы, лице. Скорее оскал всепожирающей смеси отчаяния и ненависти. Вбросив в рот очередную порцию водки и ничем не закусив он продолжил:


10

- Место только выбрал неудачное. В доверчивую сердобольную Россию бы надо. Там, если и  не простили бы сразу, ну посидел где-нибудь в сибирской зоне, лес попилил... А мстительные иудеи, не приняли никакой искупительной слезы. Сынишку сразу на крест!
Так вот, к вопросу о вечной жизни. Ну с телом всё более-менее ясно - на лопухи, как говорил незабвенный нигилист-натуралист Базаров. А бессмертие души - вы  же все мечтаете о бессмертии индивидуальности, бессмертии своей личной душеньки, - помилуйте, ну это же примитивный эгоизм! На лопухи космические вам её жалко! Не желаете, чтобы её там препарировали - хорошее сюда, плохое - туда. Метафорически говоря: из возвышенного - птиц, ветра, звёзды, из  низменного - гадов, чёрные  всепожирающие дырки и что-нибудь ещё отвратное.  Не желаете поделиться со вселенской акваторией духа. Нет, вам целиком душу бессмертную подавай!! Вот хрен вам, умники!
Надежда хотела что-то возразить, но Ратников легонько ткнул её в бок и налил ещё по лафетнику. Но Совин продолжил свой монолог, будто и сам догадался, что хотела сказать женщина.
- Кто-то ещё брякнул: “Бог есть любовь!” Ещё одна абстракция. Какая-такая любовь? Даже любовь к собственной “половине” дело не очень понятное? Супружеская измена, к примеру. Я люблю её или его. А это просто удовольствие. Она, или он, никогда об этом не узнает - говорите вы. Ради удовлетворения каких-то своих пошлых желаний  спокойненько причиняете потенциальное страдание любимому человеку, потому как гарантитии-то стопроцентной никогда нет, поскольку в конечном мире вообще нет никаких гарантий.
А-а... Да вы себя-то хоть любите? А любовь ваша к Богу и обратно - нечто совершенно виртуальное. Или же из области психиатрии. Так что, миленькие мои, всё от эгоизма, который даже с любовью себя ненаглядного имеет общего очень мало. Космический эгоизм - основа и прародитель всех сил, будь то: гравитационной, магнитной, электрической или биологической природы,  скрепляющих наше милое Мироздание цементом физических и метафизических законов.
- Ну, выговорился? - грубовато спросил Константин. - А теперь давай-ка ложись, философ! Надежда тебе на раскладушке постелила.
Илья покорно доплёлся до раскладушки, но наотрез отказался раздеваться. Пробормтал: “И каждый раз навек прощайтесь...”, завалился поверх одеяла и уткнувшись лицом в подушку мгновенно отключился от кошмаров всех своих жизней наяву.               

Пока жена убирала со стола и мыла посуду, Ратников молча сидел в позе роденовского мыслителя, изредка зачем-то дуя на расписаный китайскими драконами абажур настольной лампы.
- Спит? - входя спросила Надя.
- Можно и так сказать, - убрал кулак из под покрасневшей скулы муж.
- Как думаешь - скоро он оправится? Я таким его ещё не знала!
- Скоро или нет  - одной, как он сегодня сказал, абстракции ведомо. Но оправится! Он и сейчас не даёт себе слабины. Гранитный Совин! - уверенно, но задумчиво ответил Константин.
- Ну да, гранитный! Вон как на Господа наехал! Я думала совсем сорвётся! Это ты у нас кремень! - засомневалась Надежда.
- Профессия! Каскадёры всегда готовы к подобному. Но чтобы Илья сорвался, надо всю Россию в кому уложить! Это была лишь защитная реакция психики! Так называемый поток сознания  со второго проблемного уровня. Усилием воли он перекрыл все клапаны основных чуств, вот наружу и хллынуло то, что беспокоило его последнее время. А форма - так это понятно!
- Тоже мне - психоаналитик доморощеный! Чтож он последнее время о Боге думал, по-твоему? Не очень-то на него похоже!


11

- Поверь моему слову! И не только думал - думаю богословские беседы вёл с проосвещёнными людьми... Меньше будешь знать - лучше аппетит! Ладно, давай и мы баеньки! У меня завтра, по-всему, с Ильёй ох и тяжёлый денёчек предвидится, - и, досадливо тряхнув рукой, Ратников направился в ванную.

За окном и не думало сереть, когда Илья непонятно каким внутренним ухом, услышал утробное урчание первого тролейбуса, за несколько кварталов от своей раскладушки. Стараясь извлечь из неё минимум писка, он выбрался из комнаты, долго полоскал остервенелое выражение лица холодной водой, выкурил одну за одной три сигареты. Густая склизкая тоска расползлась по его рассудку, вытеснив вчерашние  боль и ярость. С равнодушным омерзением к себе он печально, но как-то размеренно, подумал про лежащую в коме Катю, понимая, что она если и не умрёт  в ближайшее время - о чём аккуратно обмолвились врачи, то потеряна уже навсегда. Спящая царевна... Сейчас главным ему казалось понять, каким образом продолжать жить без неё и впредь.
Однако и о себе думать не думалось. Всё казалось невзрачным, суетливым, второстепенным. Совин попытался вспомнить вчерашние свои эскапады, но кроме накатившего раздражения ничего не вышло. Да, молол какую-то крамолу о Боге, - теперь это казалось глупым, посторонним и совершенно ему чуждым. Когда он нехотя потянулся к пачке за очередной сигаретой, на кухню вышел Ратников. Черезчур бодро, как показалось Илье, вышагал по коридору.
- Хорош курить, теолог! Кофе будешь или чай? - спросил он, с лёгким прищуром глядя на тщательно причёсанного,  задеревеневшего Совина.
- Наверное - лучше кофе, - безразлично ответил Илья.

- Значит так, - ставя пустую чашку на стол начал Ратников. - Сейчас я еду на студию. Советую тебе поехать со мной, пошататься в непривычной обстановке, перед тем как в свою контору отправиться!
- Ты что думаешь я сейчас опять в больницу помчусь? Так нет! Но и в твоей непривычной обстановке нечего мне делать! И в конторе я сейчас на фиг не нужен!  Да катись они все! - старательно выговаривая слова, медленно произнёс Совин. И неожиданно для самого себя брякнул: - И вообще я решил подать в отставку!
- Чего-чего? - поперхнулся Константин. Такого зигзага совинского настроения он не ждал. Но тут же привычно собрался и начал тщательно искать приемлимую, ненавязчивую, но  эффективную интонацию убедительнго разговора нужного направления. Раскрываться перед капитаном подполковник Ратников считал преждевременным. - А кто тебя отпустит? Какие достаточно веские и аргументированные ты сможешь привести причины? -“А пошли вы все!”?
- Причины!? Да  кому я таком идиотском состоянии нужен? Меня просто опасно использовать! - Совин и сам понимал, что говорит полную ерунду, но на сердце становилось легче, тоска подобрала свои расползшиеся края и постепенно сворачивалась в в маленький тугой шарик. Конечно, никто и в этой грёбаной реальности никуда его не отпустит. Не горбачёвская перестройка, поди, - за что боролись, в то и наступили. Но тошненько ему было. Илья никак не  мог отделатся от ничем не обоснованного, зудящего чувства, что его служба - причина трагедии с Катей. И он с бессмысленным упрямством, почти против своей воли, продолжал настаивать. - Я подам - по состоянию здоровья! Пусть на медкомиссию направят -  там посмотрим!
- Брось валять дурака! - Ратников знал эту совинскую черту - капризно-упрямое,  до зубовного скрежета, отрицание непреложного,  очевидного - наверно ещё от бокса осталось, поэтому двинулся в обход. - Ты для начала лучше отпуск попроси - вдруг дадут.




12

Они встретились взглядами. Замолчали. Оба прекрасно понимали - в сегодняшней ситуациии ни о каком отпуске речи быть не может. И вдруг Илья зло и  весело расхохотался. В настороженно-напряжённых глазах Константина он наконец отыскал то недостающее звено разорванной цепи своих размышлений, измучивших его за последне время.
- Чего ты хохочешь? - с лёгкой непроизвольной улыбкой спросил Ратников, хотя и он по глазам Ильи  всё уже понял. Сколь верёвочке не виться... И поспешил первым внести ясность. - Догадался наконец?! Да. Я тоже там работаю. Давно. Подполковник. До поры, до времени тебе знать об этом было совешенно не нужно. Сам должен понимать! И ничего это  в наших отношениях не меняет!
- Конечно не меняет... - постаравшись быть искренне-убедительным, резко обрезав смех, пробормотал Совин. -  Только достали вы меня все! Плюнуть нельзя -  в глаз гэбэшника попадёшь!
- Что ты хочешь - система! Есть правила игры, и мы все по ним должны играть, если не хотим хаоса и анархии! Вот так-то!
- Надежда - тоже?
- Тоже...
- Яс-сно... - Илья Ильич замолчал и отвернулся к окну. А чего он собственно ждал? Не он ли некогда, в ином, так сказать, социальном измерении, в разгар бушующей демократии, сокрушался, хотя надо сказать с некоторым злорадством сокрушался, о деградации силовых структур, которые, как паралитики, бессильно наблюдали за распадом его России, превращении великой державы в “Колумбию”. Но какой кошмар ждёт его здесь, ежели удастся беспардонно, по-русски на авось, смешать  религиозный мистицизм с неосоветской мифологией? Нет, полная каша была в голове Ильи в это сырое осеннее утро. Он медлительно, как бы через силу, повернул голову и не скрывая угрюмости посмотрел в сторону Ратникова. - Знаешь, Костя, пойду я - надо бы мне побыть одному. Вечером созвонимся. Не делай сейчас никаких выводов! 
На пороге он резко обернулся и крепко пожал руку  стоящего за его спиной хозяина.

В первый момент, выйдя из подъезда, Совин чуть не задохнулся влажной взвесью.Мелкий дождь даже не падал с неба, а просто висел, плавал, дымился в сером городском воздухе. Ещё большее уныние наводил увязший в нём тусклый, казавшийся грязным, бесполезный свет ещё не погасших фонарей.
Сначала он собирался позвонить начальству и сразу поехать домой, но постепенно дыхание не только пришло в норму, но и весь организм Ильи, издёрганный, искомканный ночным барахтаньем в старой раскладушке, даже стал получать странное удовольствие от объятий густого прохладного пространства. Он чувствовал себя не то человеком-анфибией, наконец попавшим в привычную стихию, не то парящей над поверхностью океана летающей рыбой.
 “Вот именно -  чужой я и в том мире и в этом! - почти с удовольствием подумал Совин. - Неправильная рыба, которая не ищет где глубже. Неправильный человек... Неправильное подобие? Нет, видимо, я, просто-напросто, всгеда занимался не своим делом! А какое моё? Литература? Признайся: посредственный весьма  ты, Совин,  писатель! Может ты спортсмен был хороший? Чего такое выиграл? Ни фига серьёзного! Вот и служишь не пойми кем не знамо где! Поэтому и путаница в мозгах, которые не то утонули в гнилом болоте  чужой эгоистической суеты, не то оторвались и улетели в ледяное безвоздушное пространство собственных абстрактных представлений о смысле жизни. Может ты неисправимый наивный идеалист, ставящий долг выше личного, и всгда готов к жертве “отдавый душу за други своя”? - начал он извечное самоуничижение. И внезапно осёкся. - Ты тот человек, который всю жизнь тщетно  вожделел стать эгоистом, спокойно живущим ради себя и баюкавшим свою изнеженную совесть сыновьим служением великому, многострадальному, но непобедимому Отечеству, а был лишь обычным русским мечтателем! Истинным отпрыском своей непутёвой Родины!”
13

Рассеянно он двинулся к центру Москвы. Пройдя двести метров, безотчётно замедлил шаг у красноватой от ржавчины ограды, за которой обшарпанными, обнажавшими щербатую кирпичную кладку стенами тонула в серой измороси, забывшая своё имя, церковь без креста.
“Вот он символ этого времени, - подумалось Илье Ильичу. - Неприкаянная безымянная церковь на улице Карла Маркса!” - он резко развернулся и быстрым шагом направился к Разгуляю, где над укутанными мглистым туманом двух и трёхэтажными строениями голубела колокольня действующего Елоховского собора.
Осторожно, будто к постели больного поднялся по  церковным ступеням. Непонятно кого стесняясь, словно в ознобе, неловко поставил свечку за здоровье Екатерины, неумело перекрестился и  поспешно вышел. Немного постоял, жадно вдыхая мокрый воздух, пропахший машинами и размокшей палой листвой, и медленно побрёл к набережной Яузы.
Я устал от тебя Илья Ильич. Несмотря на то, что зажил ты своей самостоятельной жизнью и окочательно перестал прислушиваться к мысли автора - чтож, разбирайся сам  и  во второй своей судьбе и в окружающем тебя мире, - но для меня совершенно ясно, куда приведут твои шаркающие по сырому асфальту ноги. Через час, бесцельно побродив среди могил Немецкого кладбища, ты купишь цветы, обогнёшь кладбищенский забор, сутулясь пройдёшь через больничный двор и будешь долго стоять под окном реанимационной палаты Кати. Потом передашь букет дежурной сестре и снова отправишься бессмысленно, как самнабула, шататься по городу, размазывая по обоим полушариям дремлющего мозга кажущейся вселенской тоску. Толку от тебя сейчас для моих истинных целей не предвидится.   

7

- Так Вы считаете, святой отец, что мы сильно рискуем связываясь с этими людьми? - спросил подполковник госбезопасности Сидоренко отца Савелия, когда трое офицеров расселись у камина на генральской даче. - Но Вы сами сказали, что наша Церковь сильно деморализована и, следовательно, без поддержки влиятельных кругов, кровно заинтересованных в кардинальных социальных переменах, не обойтись.
- Внутриполитических и экономическиих переменах - Вы  имели ввиду? -уточнил, с лёгкой улыбкой, священник. - Дорогой Павел Васильевич, РПЦ бесспорно переживает финансовый кризис и мало способна к практическому действию. Однако от неё этого и не требуется. Только Православие остаётся той духовной субстанцией, которая способна срастить  оборваные исторические корни с кровоточащим,  задыхающемся в чаду чуждой идеологии, подрубленным искусственными социально-экономическими теориями стволом, телом России. Дать моральный импульс к возрождению национального самосознания трагически обманувшихся в своей доверчивости и безотчётно страдающих от своего сущностного, глубинного несоответствия наносным идеалам, от бесплодных, безнадежных исканий земной правды и справедливости сегодняшним заблудшим поколениям нашей уникальной многонациональной формации. А с духовностью у  Православной Церкви во все времена был полный порядок! 
Влиятельные же круги, как Вы выразились, преследуют собственные, мягко говоря, прагматические цели, а отнюдь не общероссийские! Им нужна лишь власть, а для этого идея, способная завлечь дезоринтированные массы в очередную ловушку. Это уже было, и плоды “просвещения” налицо! 
- И что - такая идея у церковников есть в наличии? - приподнял генеральскую бровь Глебов. - Насколько я понял из рапорта капитана Совина - они сейчас в полном замешательстве.
- Но им не нужна никакя новая идея! - поморщился отец Савелий. - За ними тысячелетняя история Православной Руси! Чего более!


14

- Ну и как вы собираетесь сшивать ту историю с этой? - генерал пожал плечами. - Три поколения атеистов, воспитанных не на “Отче наш”, а на истории КПСС, врядли без сегодняшней настойчивой пропаганды сверху, вот так, сразу дружно станут верующими! Я, так например, как атеистом был, так им и помру! И я не один такой  партийный мастодонт! Но согласен: нужно что-то менять в Державе! Гнилым дыханием Запада уже вовсю попахивает! Афганистан много чего вскрыл! Андроповский противогаз на всех не оденешь! Травится - так своим, исконным!
- Афганистан - афганистаном! Но в том-то и дело, что мы уже  семьдесят лет, как отравлены этим ядовитым дыханием! Не  травиться нам надо, а пройти курс лечения! Но не принудительного, как ныне, который только загонит болезнь вглубь государственнного организма, а сознательное, добровольное, - отец Савелий поднялся из кресла, помимо воли придавшего телу расслабленно-вальяжную позу, прошёлся по комнате и остановившись сбоку от окна, чуть отодвинул край плотной шторы. Несколько секунд вглядывался в промозглую вязкую темноту позднего осеннего вечера, потом обернулся  и, словно отталкивая из себя тяжёлые фразы, снова заговорил в своей менторской манере:
- Варяги тоже господствовали на Руси в конце прошлого тысячелетия свыше шестидесяти лет - это почти столько же, сколько в конце этого тысячелетия у нас господствует узурпаторская чужеземная политэкономическая сиситема, также экспортированная с Запада. Да, да, любезный Алексей Иванович! Вы наверно забыли, что марксизм - западное изобретение, еврейская аранжировка классической политэкономии Адама Смита! И не надо на меня смотреть глазами оскорблённой невинной школьницы! - отвлёкся священник, исподлобья глядя заёрзавшему генералу  в переносицу. - Кому, помилуйте, сие выгодно, и кто больше всего боится возрождения русской этнической самости, духовной основой коей является Православие. Даже так скажу: православное видение мировой гармонии. К слову - и оно возникло на Руси не на пустом месте и не с бухты-барахты. Ещё за много веков до христианства, наши древние языческие предки подсознательно ощущали трииппостасную сущноность своего главного Божества. К чему, не сомневайтесь, есть неопровержимые доказательства! Так что и здесь всё происходило на глубинном, как сейчас модно говорить, генном уровне духовного восприятия.
Когда  в Х веке Ольга и Свенельд  нашли в себе силы и волю восстановить славяно-русскую традицию и вернуть Русь на тот путь, по котрому она двигалась до варяжской узурпации - кто спрашивается пострадал в наибольшей мере? Правящая иудейская община в Хазарии! “Этническая химера”, как назвал её историк Лев Гумилёв, канула в Лету. Ныне, спустя тысячу лет, история повторяется! Тогда хазарский каганат распылился на микроэтнические реликты и агрессивный иудаизм утратил своё международное значение - сразу посыпались династии в Европе, Китае. Ослабел Багдад. Однако остались евреи осевшие в Западной Европе и не желающие смирится с поражением.
И сейчас положение в России таково, что два этноса пронизывают друг друга  в одном ареале, и возникла новая химера - советская. Но в отличие от варягов, которые ассимилировали среди славян, иудеи не полиэтничны. Поэтому, несмотря на огромное число бастардов, и не происходит,  да и не может произойти, полного  этногенеза. Я понятно выражаюсь? - он обвёл взглядом настороженно слушающих его офицеров. - При этом именно наши доморщенные метисы, знающее изнутри и психологию  еврея и психологию русского, свысока, презрительно, относящихся и к той и к другой, готовы умело манипулировать массовым сознанием, считая себя той единственной суперкастой, которая способна править Россией! Для этого нужна одна малость, внушить туземному народу комплекс неполноценности, вины и опрокинуть тысячелетнюю культуру.
В комнате зависла растерянность молчания. Потом Сидоренко, нервно прокашлявшись спросил, осторожно подбирая слова:



15

- Вы что всерьёз думаете, что наш Пастер, оставит после себя наследником человека, с примесью нерусской крови? В начале 83-го, когда он стал генеральным, мы все ожидали  возвращения к ортодоксальному Ленинизму, в лушем случае - диктатуре порядка и социалистической целесобразности. А что он сделал - “Новые подходы” с опорой на исконную религиозную предрасположенность нашего народа? Ну, методы, положим, старые - откуда новые-то ему взять, но чтобы теперь допустить к власти прозападно настроенных людей?!
- Ну, на религиозную предрасполженность народа опирался и Сталин! А насчёт наследника... - отец Савелий внимательно, с некоторым сочуствием, посмотрел на подполковника. - Всё может случиться помимо его субъективных желаний. Готовый занять его место, вмеру образованный, воспитанный советской системой человек, придя к власти, устав от бессмысленности  инквизиторских методов насаждения непонятных, кажущихся ему давно устаревшими и годными лишь для заигрывания с забитой массой, духовных приоритетов, в условиях сегодняшнего падения цен на нефть и как следствие деградации экономики, из самых благих побуждений приступит к радикальным реформам всего общественного строя, пытаясь создать гибрид наивного социализма и добренького капитализма. Подпустит в своё окружение, а то и сделает главными консультантами, европейски образованных финансистов - или находящихся в плену иллюзий, или, что более вероятно, хорошо проплачваемых из-за рубежа, сознательно насаждающих западные взгляды на политэконмическую систему. Под их настойчивым влиянием наш благодетель отпустит вожжи жёсткого контроля и планирования, даст свободу прессе. И мы получим в последствии такой разгул вседозволенности, стяжательства, воровства и коррукции, что меньшиковы петровских времён покажутя агнцами божьими! Очевидно, что Советский Союз, уратив последние связующее нити развенчанной коммунистической идеологии, рассыплется в угоду западному капиталу и местечковым властолюбивым и алчным князькам!
- Помоему Вы сильно сгущаете краски, майор! - резко поднялся из своего кресла Глебов. Чуствовалось, что он раздражён до подкатывающего бешенства. Такое с ним бывало, когда ни рассудком, ни сердцем генерал не мог принять идущих вразрез его опыту, жизнепониманию и моральным устоям, но неопровержимых логикой советского офицера чужих мнений.
- Есть и другая опасность, не такая очевидная, однако с куда более далеко идущими последствиями! Постепенная мистификация народного сознания, растерянного, потерявшего последние ориентиры душевных устремлений. Мистификация коллективного сознания громадной  массы разуверившихся в коммунистических идеалах людей, утративших покой и основопологающее, необходимое для русского, убеждение в  цельности и сверхзначимости своего существования! Не говоря уж о каком-либо дальнейшем прогрессивном движенни вперёд. Ради чего? Вот тут-то и найдётся хитрый поводырь-шарлатан, который модными псевдорелигиозными байками  и обещаниями счастья неземного, заманит слепых на окультные пути, ведущие зомбированную послушную толпу аборигенов на рабовладельческие плантации. История показывает, что во все смутные эпохи резких перемен, реформаций и прочих неподготовленных, несвоевременных сдвигов в общественном устройстве таких шарлатанов лжепророков хватало с избытком!
- Я так понял, вы предпологаете некий длительный период подготовки народного сознания к последующему постепенному формированию новой социальной системы? С иной, основаной на выстраданных веками культурных и духовных ценностях, идеологией? Но с новой метафизической философией, вместо так и не опрадавшей себя в России марксистской? Не слишком ли? - втрепенулся из своего угла Сидореко. - И времени на эту подготовку у нас крайне мало, если оно вообще есть! Взрывы гостинниц побуждают к незамедлительным действиям!
- Я согласен с Павлом Василевичем! Медлить нельзя! - поддержал аналитика генерал. - Судя по докладам Совина, температура во всех слоях нашей чёртовой интеллигенции приближается к точке кипения! Ситуация требует черезвычайных мер!
16

- Надеюсь вы понимаете, что любой терракт - провокация, как раз и побуждающая власти к принятию необдуманных, спонтанных решений и совершению судорожных реактивных действий, хорошо просчитанных заинтересованными в дестабилизации лицами? От нас и ждут срочных, чрезвычайных мер! - сейчас священник смотрел на Глебова и Сидоренко, с  некоторым сочуствием, как на малых детей, перепуганных первыми громовыми раскатами приближающейся грозы. - Кстати! Я внимательно изучил донесения Ильи Совина. Если вы не  обратили внимания, то это не просто голая констатация фактов, а скорее подстрочный довольно толковый анализ ситуации и даже небезинтересный прогноз возможного её развития! Я и не знал, что ваш капитан, ко всему прочему, ещё и философ! Ему бы надо аналитической,  а не оперативной работой заниматься.
- Чудит он последнее время! - с неохотой, после некоторой заминки, произнёс генерал, злобно поворошив кочергой в камине. - То на личном фронте у него проблемы! Вчера, как  узнал, что очередная его любовница в больнице, так с тех пор  - ни слуху, ни духу! Вошёл в роль  запойного пиита, понимаешь!
Павел Сидоренко, сам натура страстная и влюбчивая,  с упрёком посмотрел на Глебова:
- Зачем Вы стараетесь, Алексей Иванович, казаться черствее, чем на самом деле! Хорошо, что после стольких лет работы в нашей системе, парень может так  искренне чувствовать... - сказал он вкрадчиво. - Я мало знаю Илью Совина, но по тому немногому  могу сказать -  черезвычайно толковый, граммотный, нестандартно мыслящий, но надёжный сотрудник. Один из лучших оперативников, с которыми я работал! С удовольствием взял бы в свою группу, да ведь Вы не отпустите сей ценный кадр!
- Сей ценный кадр, такого наворотил в своих последних донесениях, что это только нашему эксперту и по-силам уразуметь! - примирительно проворчал генерал. Он любил когда хвалили его офицеров.
- Ну почему же? Я тоже тоже внимательно их изучил и кое-что понял, - не унимался Павел Васильевич. - Конечно, по стилю они больше похожи на литературные эссе, чем на сухой отчёт агента, но линия там прослеживается чёткая, основанная на тщательном осмыслении фактов и настроений в обществе. Близкая, я думаю, Вам, отец Савелий, линия! - он украдкой взглянул на снова помрачневшего генерала и кашлянув быстро закончил. - А сейчас понять его можно, всё-таки любимая девушка в реанимации умирает!
Сидоренко промолчал о том, что до сих пор, несмотря на все потуги всесильной конторы, выяснить, откуда взялась в Москве Екатерина Густавна Майер, так и не удалось. Однако священник сам затронул эту болезненную для всех тему:
- Отойдёт ваш Совин! Крепкий малый! Однако, ведь вас  больше беспокоит сама эта таиственная Майер, неизвестно из каких палестин прибывшая и как оказавшаяся в окруженнии известных лиц. Но мне кажется более актуальным вопрос - кто устроил эту аварию ей и Анвельту. Да-да, именно, в таком порядке! Кому, по большому счёту, нужно покушаться на заезжего демагога, штампующего на заказ бредовые лозунги для  неперебесившихся прибалтийских юнцов?  А  вот Майер - неожиданнная родственница нашего известного деятеля, тоже совсем недавно и весьма неожиданно появившегося в столице, неизвестнно за какие заслуги и неизвесно, что консультирущем в ЦК - совсем другое дело. Когда мы найдём ответ - поймём и кто такая эта Екатерина, и какую роль в данной ситуации играет, надеюсь не булгаковский, консультант! Многое прояснится...- произнеся последнюю фразу, отец Савелий хмыкнул и скривил губы в ядовитой вольтеровской усмешке.
Но Сидоренко и Глебов даже не улыбнулись. Разговор сам собой угас, расползшись по едва освещённым неровным светом камина углам  и затаился в молчаливом тягостном раздумье утонувших в глубоких креслах людей, измученных ломкой привычных понятий и стеротипов.



17

О чём мог думать генерал, всю свою жизнь честно и преданно прослуживший государственной  безопасности, даже во сне не подвергавший сомнению, непреложность догм коммунистической морали, всем сердцем русского максималиста уверовавший их абсолютной вечной истинности. Ох, и тяжко понимать трезвым, привыкшим к напряжённой работе с фактами рассудком, не желая принимать душой, что все твои такие ясные, такие логичные убеждения, вынутые на яркий свет, оказались не строгими формулами законов жизни, а лишь неуклюжими детскими каракулями, имитирующими  почерк взрослого человека. Ох, наверно, и больно отдавать себе отчёт в неоправданной, напрасной варварской жестокости своих поступков на благо боготворимого, называемого химерой, государства. А ведь от рождения генерал не был ни жесток, ни склонен слепо верить любому, с апломбом сказанному, слову. Так в какого же монстра он превратился, заменив совесть чувствительного ребёнка на свыше данное беспощадное чувство долга?
Намного легче воспринимал изменившуюся реальность Павел Сидореко. Подполковник ГБ лишь волей обстоятельств, теоретик по складу ума, с натурой кота, который всегда гуляет сам по себе, - он никогда сильно не заступал за черту своих нехитрых моральных принципов и все мучения совести сводил к жёсткому самоанализу причин, побудивших его к ошибочному выбору:  как решениий своих личных проблем, так и точек зрения на окружающюю его человеческую суету. Он  иногда думал даже, что не живёт, а просто участвует в неком грандиозном физическом эксперементе и при том не в роли подопытного кролика, а как независимый, фиксирующий происходящее наблюдатель. Вся жизнь для Павла  Василевича была похожа на шахматную партию, и сейчас он мучился лишь оттого, что нельзя неизвестно у кого попросить последний ход назад. В Бога бывший физик верить не желал, впрочем - в чёрта тоже.
Двуликий Отец Савелий совсем не мучился. В отличие от обоих офицеров, его иформационная панорама была развёрнута на все триста шестьдесят градусов уже не один десяток лет. Да и семинарское образование дало ему возможность заглянуть в такие метафизические глубины, так знать и понимать исторические процессы и психологию масс, как никокому светски образованному советскому гуманитарию. Ну, может, только исключая штучного качества одержимых самоучек интеллектуалов, самоедствующих и потихоньку сходящих с ума в московских подвалах и подсобках.
Поэтому назревающее и уже происходящее в стране не было для него, Дмитрия Аркадьевича Востроухова, второй своей ипостасью эксперта-теолога при “пятёрке” конторы, откровением или, как это звучит по гречески, приводя души в бессознательный трепет, - апокалипсисом.
Холодным, искушённый умом Дмитрий Аркадьевич прекрасно осознавал, что его будущее, карьера священнослужителя и возможное восхождение на политические вершины, неразрывно связано со становлением России, как великой мировой Державы. Конечно, ему было бы не плохо и при нынешнем положении вещей, будь оно незыблимым - тоталитарно-иезуитский режим обеспечивал не последнему в церковной епархии богослову, да при том лучшему эксперту-теологу при могущественном силовом ведомстве, скромно говоря, безбедное существование и все преимущества неприкасаемого. Но амбиции честолюбивого интригана, впрочем вполне обоснованные, не могли не подвигнуть Востроухова к попытке использовать свой шанс. В случае успешной реализации своих претензионнных планов, при условии возрождении России, как могучего государства и оплота мирового Православия, его восхождение по церковной иерахии было предопределено.







18
Беспокоило иное. Этим иным, грозившим разрушить его долговременные, тщательно выстроенные схемы возрождения православной традиции, как определяющего вектора развтия  народного самосознаия, была непонятная третья сила, так нагло и самоуверенно вмешавшаяся в политические усобицы, а точнее - умышленно торопившая, взрывавшая, и в прямом и в переносном смысле, естественное монотонное течение событий задолго до критического момента, словно пытающаяся сорвать  недозревший плод, а потом довести его до  съедобного состояния, облучая невидимым ультрафиолетовым светом где-нибудь у себя в кладовке. Будто некто очень боялся, что следуя законам природы спелый плод упадёт на благодатную русскую почву и его семена дадут здесь ростки новому побегу истинно национального духовного качества, уже не отравленного искусственной химией иноземных удобрений. Но не знал отец Савелий - эрудит и политик - с какого конца подступиться к этой проблеме. Опыт любой из его личин мало чем мог помочь. Капитан Совин, с которым он связывал некоторые надежды, - професиональный контразведчик, давно выделенный им, именно как специалист по подобным вопросам, из всех офицеров генерала Глебова, именно за нестандартность мышления и несвойственный служителю  инквизиторского ведомства романтизм, едва лишь прикоснулся к некоторым темам, был мометально нейтрализован весьма нестандартным, жестоким, но действеным способом. О нём придётся забыть, по крайней мере, на неопределённое время.
Ответ на вопрос - почему не убрали самого Совина, а устроили автокатастрофу дорогому для него человеку, напрашивался сам собой. Выгодней иметь дело с деморализованным,  уже изученным противником, с большой вероятностью способным наделать в стрессовом состоянии ошибок, чем с какой-нибудь его заменившей “тёмной лошадкой”. Отец Савелий подозревал, что бедная Катя, хладнокровно принесённая на заклание, из той же компании безжалостных, не выбирающих средств, рвущихся на российские просторы современных  Мамаев или, что во сто раз опасней, Лениных и Троцких.
Он первым нарушил неприлично затянувшееся молчание:
- А Совину я бы дал отдохнуть! - как бы подводя итоги их беседы таким неожиданным выводом, сказал священник, глядя в сторону утонувшего в кресле генерала.
- Я подумаю... - после долгой паузы задумчиво произнёс Глебов.
Отец Савелий одобрительно кивнул и начал прощаться.
- Вас подбросить? - тоже поднимаясь, спросил его Сидореко.
- Был бы весма признателен! - обрадовался Востроухов. - Быстро, однако, вашу старушку починили!
- Наши механики постарались! - ответил подполковник, пропуская святого эксперта в коридор. -Правда краску подобрать пока не удалось. До сих пор езжу с загрунтованным боком.
Проводив их, генерал ещё долго сидел, уставясь в черноту потухшего камина. За его спиной, на антикварном столике, тосковала так и не початая бутылка армянского коньяка, и болезнено искрилось хрустальное блюдо с поблекшими, ощетинившимися засохшей цитрой,  кружками тонко нарезанного лимона.

8

Уже более месяца Совин не появлялся у Ратниковых. Однако не появлялся он  и в иных местах, где привыкли видеть утомлённое задумчивостью лицо подвыпившиго поэта завсегдатаи столичных литературных, как говорили в прежнем совинском мире, туссовок. Илья Ильич Совин словно бесследно растворился в сырой московской осени, оставив, не желающим или не способным  быстро забывать близких людям чувсто неосознанной эгоистической тревоги и странного грустно-торжественного облегчения.  Надежда несколько раз наведывалась больницу, вроде бы справится о состоянии Кэт, на самом деле надеясь хоть там встретить Илью, но безрезультатно. В больнице Совин, после того как передал медперсоналу для Кати  огромный букет хризантем, больше не появлялся.
19

Константин, с отсутсвующим выражением на спокойно-безразличном, без единой предательской морщинки, лице сидел у окна и, могло показаться, внимательно изучал давно облетевшую корявую ветку старого тополя, раздражающе чёрневшую на фоне бледно-серого глуповато-равнодушного к человеческой маете неба. Но, несмотря на напускное философическое спокойствие, настроение у него было нервозно-потерянным. Неладилось всё у Ратникова последние недели. Мало того, что неизвестно в какой омут канул Совин, и генерал Глебов рвал и метал, разряжая эмоции о своих подчинённых, особенно о его, подполковника голову, конфликт на киностудии, где Константин был постановщиком трюков, вступил в ту фазу открытой ненависти к нему, на которой самым приемлимым выходом  оставалось увольнение по собственному.
Ратников всегда легко сходился с людьми, но постепенно те, кто занимал руководящие позиции, чувствуя явное превосходство своего подчинённого, так или иначе прорывающееся практически во всех сторонах производственных взаимоотношений, начинали испытывать к нему непреодолимую, в общем-то по-советски понятную, завистливую неприязнь недоучившихся партиийных или комсомольских продвиженцев. Обычно  эта ситуация благополучно разрешалась, после перехода начальника на другую работу, однако в данном случае, то ли Глебов был слишком обозлён на Константина, за потерю контроля над ситуацией, то ли конторе надоело, а может и стало недосуг, улаживать подобные проблемы, но злобствующий директор студии никуда на повышения не пошёл. А тут ещё Надежда стала по-бабьи нервничать, и тоже иногда истерически срывалась на мужа.
“Вся моя непонятная жизнь похожа на эту глупую корявую ветку! - рассеянно, медлительно перебирая мысли, думал Ратников. - Нереализовался  по большому счёту, да и  по любому счёту - раз, два и обчёлся! А ведь мог же стать приличным художником, чего перед собой-то кокетничать - талант-то ведь имелся! И нехилый талантишко оформителя, а настоящий, - рисунок крепкий был!   Но это прежде, в достопамятные времена, хорошо было  нашим Крамским и  Васнецовым! Раздумывай себе над евангельскими сюжетами или былинными, пиши психологию или героику и плюй на “ледаковщину”* с высокой колокольни.  А ныне душа должна совпадать с коньюктурой! Вот и проплевался...
И семья! Какая это семья - два, потрёпаных социалистической действительностью, прижавшихся  друг к другу спецушника, в пародийных личинах каскадёров. Детей нет! К  тому же не обвенчаны, по сегодняшней моде. А ежели процесс так дальше пойдёт, то очень скоро загсовский штамп ни хрена значить не будет. Вот и приехали, Константин Константинович! На что  жизнь положили? Не надо себя обманывать - ни в какие светлые идеалы вы давно не верите - аж, с 68-го! В перемены тоже! Говорильня! “Слова, слова, слова...” Оно может и к лучшему... Нет, ну надо, наконец, всё-таки, разыскать Илью! Чувствует моя селезёнка - этот неуловимый мститель занялся самодеятельностью и непременно во что-нибудь мерзопакостное вляпался! А мы здесь сопли жуём!”
Ратников, ни на что не расчитывая, для очистки совести, набрал номер совинского мобильника, на который он стал звонить ему последние дни, с разрешения Глебова. С кислым выражением лица, ожидая равнодушных безответных гудков, положил телефонную трубку на стол. Внезапно в ней что-то зашуршало, и спустя несколько секунд послышалось хриплое - Да!
Ещё не полностью осознав свою неожиданную удачу, Константин схватил трубку и торопливо убирая из голоса волнение, привычным, почти шутливым тоном сказал:
- Илюха, где тебя черти носят!
Но  в ответ услышал пьяненький неровный женский шопот.

______
* Ледаков - бездарный живописец и критик второй половины XIX века, запомнившийся оголтелой травлей передвижничества.

20

- Кто это? Кто его спрашивает?
Потом послышался звук, похожий на звон оплеухи, приглушённый всхлип и ровный голос Ильи:
- Ты что себе позволяешь, лахудра!...Слушаю, Совин!
- Ратников тебя беспокоит! Ты куда исчез, пропащая душа!? Дед совсем взбесился - скоро от него прикуривать можно будет!
- Ты ж некурящий! Пусть наш аналитик прикуривает! А я что, - я в свободном полёте! Будут результаты - тогда и приземлюсь!
- Помощь какая нужна!
- Ну, вообщее-то... - на мгновение замялся Совин. - Давай встретимся, пивка попьём... О Нострадамусе потолкуем!
- Лады! Через час - устроит? - Ратников сразу понял,  что подразумевал Илья. Пивной подвал, за безымянной  церковью, где они познакомились. - “Место встречи изменить нельзя”! - подумал он усмехаясь.
- Через полтора! Раньше не успею - электричка!
- Договорились! - Константин плавно, словно боясь кого-то вспугнуть, опустил трубку на рычаги. И тихо, почти беззвучно, пробормотал в усы. - Значит в Москве его нет, и он хотел чтобы я об этом знал. Что это за пьяная баба там. Непохоже на Илью - невыносит он пьющих дам. Хотя Совин и должен быть сейчас там, где его меньше всего стали бы искать и враги и друзья! Значит всё же вляпался, обормот! Ладно, разберёмся!
До пивной ему было идти десять минут, но Ратникову уже не сиделось дома и он сразу же начал собираться.

9

Совин жадно, стараясь не ронять хлопья пены на грудь, залпом  выпил пол кружки пива. Он был с виду спокоен, но бледен, и старался прикрытыми веками скрыть сухой блеск розоватых с желтизной глаз с расширенными злыми зрачками.
- Так и не хочешь сказать, где нашла приют душа страдающего поэта? - устало спросил Ратников. Они уже час торчали в пивной, а рассказ Ильи не прояснил для него ничего.
Совин скромно поведал, про замеченную им слежку. Объяснил, что не зная её природы, решил не сообщать ничего в контору, а просто тихо оторвался. Ратников и без намёков понял, что капитан был совершенно убеждён в крысином нашествии на их ведомство. Хотя он сам так  и сказал, как бы между прочим огворился - крысиное нашествие. Плохо было другое. Совина пасли две группы. Причём, вторая  была гораздо опасней, многочисленнее, профессиональней и от неё удалось избавиться, лишь устранив физически одно из звеньев цепи.
Константин вспомнил о том, что неделю назад некоторые газеты писали о небывалом событии - безобразной драке в московском метрополитене. Да не где-нибудь в Чертанове или  Крылатском, а на станции Площадь Революции. Тогда какой-то пьяный хулиган зверски избил троих пасажиров в вагоне подъезжающего к платформе поезда. Двое из  которых до сих пор в реанимации Склифа, а третий, с переломами обеих рук, навсегда остапся инвалидом. Потом уложил ещё двух сотрудников милиции и спокойно покинул негостеприимную подземку. Теперь он знал, кем был тот пьяный Рембо, который походя уделал пятерых не хилых мужиков.
- Приют...Ты же сам всё прекрасно понимаешь... - Илья запнулся. Он просто не мог объяснить - врать было совершенно неприемлимо - откуда он знает эту опустившуюся женщину, живущую в посёлке Хлюпино, под Звенигородом. Это была бывшая подруга его жены из прежней жизни - разведённая, сильно пьющая хохлушка, обменявшая с доплатой свою московскую квартиру на дом в области.
- Ни хрена я не понимаю! Ладно проехали! Значит тебе нужна информация о всех связях вашего Васюка...Но, кажется,  это дохлый номер. Слишком он уж угловат для крота... Хотя...

20

Они допили пиво и поднялись из кислотворной атмосферы подвальчика на пропахший осенней гнильцой воздух улицы Карла Маркса. Неспеша двинулись в сторону ратниковского дома. Неожиданно, выбросив окурок в направлении урны, Совин нарушил расслабленное пивом молчание:
- Чёрт! Задрючила уже эта суета сует! Мышиная возня да тараканьи бега!
- Знаешь, друг мой ситный! - Ратников искоса  взглянул на Илью. - Жизнь становится суетой, когда начинаешь ей безропотно потворствовать. Когда душу сносит течением времени...
- “Аркадий, не говори красиво!” Когда за тобой ходят по-пятам не слишклм доброжелательные личности, когда всё время ожидаешь какой-нибудь пакости за углом гастронома, когда...А! - Совин досадливо отмахнулся.
- Когда нет врагов, а вокруг тебя одни друзья - верный признак, что ты не на этом свете, а уже на том!
- Ну-ну! В рай я хочу, - если Бог есть, а я его предвечный замысел - то я - это Я с большой бессмертной буквы! - Илья поморщился. - Всё это в пользу бедных... духом...
- Сам сказал...
“Ну почему мне всегда кажется, что он старше меня? - поймал себя Совин на удивлении. - Мне в сумме уже за шестьдесят, а Константину под сорок! Чудно!”
Что чудного, мой дорогой Илья? Как был ты семнадцатилетним пацаном в свои сорок пять в той жизни, так и будешь им всегда в сорок пять + n в этой! Вот, и опять, словно непослушный ребёнок, упрямо и назойливо  вылез  в моё повествование. В себе разобраться не можешь, живя по второму кругу, а мне всё время мешаешь поразмышлять о судьбе России, о том как можно спасти её от надвигающейся катастрофы, как преодолеть тот хаос чувств и мыслей в головах  несчастных россиян, которым уже добрую половину тысячелетия пытаются вправить мозги на прозападный манер. Не разумеют глупые, в своей сытой самоуверенности, что мало русскому “куска хлеба с маслом” и покаяния через узорную решётку Церкви, воздвигнутой  по Писанию.
Не могут понять, что русская душа всеми фибрами простетует против их циничного - “после нас хоть потоп”, что важнее всего ей осознавать себя не столько бессмертной, сколько данной необходимо в предвечном замысле Творца, видящего время как вечность, всю акваторию мирового духа в его становлении, словно безбрежную поверхность бурного океана из заоблачных высот. Тогда и жертвенность приобретает святой ореол. Что даже добывая себе этот преславутый “кусок хлеба”, русский в подкорке всегда держит вопрос: а зачем мне это надо в смысле вечности? И что идея ему нужна не прагматическая, утилитарная, подогнанная под плотский инстинкт в свете текущего исторического момента, а суперглобальная, метафизическая, всёобъединяющая, примиряющая его смертное бытиё и нетленность божественного Миротворения. И Церковь он видит не как сделанную по умозрению Святых Отцов, а как предвечную Дщерь Божию и Невесту Христову. И общаться с Творцом ему нужно непосредственно - “с глазу на глаз”, а не из-за решётки, даром что узорной, через такую же тварь сущую.
А ежели могут понять, однако же продолжают нас поучать, то значит просто хотят сломать русского в своей ненависти варварского русофобства. Нет не подумайте, - я, как и всякий русский, очень высоко ценю культуру так называемого Старого Света. Но уж очень быстро он стареет. И мудрость его рыночная мне по... не по нраву! Самый лучший капитализм, как и сосед, за железным занавесом!









21

Что-то я увлёкся, однако! А ведь собирался приключенческий роман писать. Ну и куда я там без тебя, мой  храбрый Совин. Знаю, знаю, - сейчас вы с Константином зайдёте по пути в магазин, потом, отгородившись от сырой осени стенами тёплой комнаты  и плотно зашторив окно, сядете за стол, на котором будут стоять два фирменных стаканчика на пятьдесят грамм, тарелка с тонко, по-рестаранному, нарезанной сырокопчёной колбасой и маринованным чесноком, будете неспеша выпивать и разговоры разговаривать. Про ваши беды и несчастья? Про судьбу Державы и политику? Шучу! Начнёте с кантовской критики чистого разума, по мере того как сосуд начнёт пустеть, собьётесь на теорию Кобозева о нетринной природе мышления и выдавив из бутылки последнюю слезу, закончите очередным проэктом машины времени. А незаметно пришедшая Надя будет тихо сидеть в стороне, внимательно ничего не понимать и по-джокондовски улыбаться в какое-нибудь рукоделье.
Потом, Совин, тебя попытаются оставить на ночлег  - в самом деле, какого дьявола, переться неизвестно куда, за город, - час на электричке - на ночь глядя, да по такой погоде? Напрасно... Может по-этому и попытаются... Да что это я? - они же искренне! Только ты, Илья Ильич, не можешь сегодня оставить в одиночестве жалобно ожидающую тебя бедную Лизу, которую сам повесил себе на плечи. Нет ты всё сделал правильно; лучшего места для того, чтобы исчезнуть с поля зрения всех и вся не найти. Ну кто будет тебя, офицера и поэта, искать у сильнно пьющей бывшей подруги твоей бывшей жены из иной параллельной  жизни. К тому же вероятно уже прожитой? Да ещё в посёлке Хлюпино Московской области.

10

В приключенческих романах ( да и не только) с героем в поздних пригородных поездах обязательно что-нибудь случается. Обычно он мужественно вступается за одинокую беззащитную девушку и приёмами самбо ловко размазывает по стёклам полупустого вагона пять или шесть истеричных хулиганов. Иногда с ножами. Оставим. Скучно всё это. Совин ехал спокойно и вспоминал своё старое стихотворение, написанное им ещё в прежнем своём мире. Он тихо бормотал себе под нос покорно всплывающие из небытия строки, когда-то казавшиеся удачными, а теперь вызывающие лёгкое смущение наивной экспрессивностью:
На чёрные окна ночной электрички
Швыряют огнём фонари.
Одна за одною ломаются спички -
Не хватит ли нервно курить.
А нервы по рельсам на сто километров,
По нервам ползут поезда.
Не верю я злобному шопоту ветра,
Что вновь полюбить опоздал!
“Как однако неулюже,” - Илья поморщился.
Какое безумие властвует мною? -
Всего лишь полгода назад
Прощаясь глядел совершенно спокойно
На слёзы в наивных глазах.
Не верю ни вещим я снам, ни приметам,
Ни в бесов, ни в прочую чушь!
Так что ж полетел, не дождавшись рассвета,
Я к ней в подмосковную глушь?

Как долго шипят полусонные двери.
Перон, за вокзал...  Через двор...
Ни ветру, ни бесу, ни чёрту не верю!
Всё бред, наваждение, вздор.

22

Подъезд, два пролёта, площадка, квартира.
Насмешливой трелью звонок.
Цепочка, старушка с усмешкой вампира:
- А внучка у мужа, сынок!
“Что со мной происходит? - подумал Совин, с некоторой брезгливостью. - Распустил сопли! Как раз - самое, что ни на есть, времечко! О какой девушке я тогда это написал? Теперь уж и не вспомнить...Нет, зря я связался с этой Лизаветой! Мало своей головной боли было? А что делать! Бедная Лиза! Как была чеховской Душечкой в том моём мире, так ей и осталась. Вот кто совсем не изменился. Видимо, есть люди, жизнь которых в любой Вселенной будет одинакова. Они всегда не от мира сего. А может всё проще - заспиртовала девочка свою судьбу и плевать ей на вселенские парадоксы?”
Электричка победно загудела отходя от Голицына. Теперь она двигалась по звенигородской одноколейке, радостно взрезая подмосковную ночь, словно наслаждаясь долгожданным получасовым одиночеством. Следующая платформа была Школьная, а затем и Хлюпино. Совин  заранее прошёл в тамбур и закурил.
“И мужики ей попадаются всё те же, - Илья раздражённо сплюнул попавший на кончик языка табак. - Такие же раздолбаи и подонки. А последний козёл - копия один в один. Это ж надо: обменять свою московскую квартиру на хлюпинскую, чтобы на вырученные деньги купить своему любимому придурку машину. На которой он и укатил в неизвестном направлении. Нет, совсем не изменилась глупая баба! Я ведь чуть не испугался, что она меня признала, когда встретил у магазина. Так вот запросто привести в дом незнакомого мужика, даже если он готов тебя похмелить и снять комнату. Но зная ту Лизу, ничего удивительного... А всё-таки зря я! Выдаст она меня чем-нибудь! Не знаю уж чем,  но чую - выдаст по-дури!”
Совин вышел на пустую платформу, жадно вдохнул влажный мрак подмосковного воздуха и отшвырнул в сырую темноту окурок. Задумчиво спустился по ступеням, дождавшись пока мимо отгрохочет состав, перешёл полотно, недовольно заворчавшее усталой за день щебёнкой, и походкой подвыпившего дачника углубился в тесное скопление пристанционных палисадников.
Главной достопримичательностью посёлка, который так и назвать-то можно с долей оптимизма, был Хлюпинский Линолиумный Завод, возникший в шестидесятые годы на месте завода кирпичного. Наверное местные жители не совсем понимали, какую вонючку им подсунули под нос энтузиасты “шестядисятники”, но поскольку сапожник всегда босой, а вместе с вонючкой ещё и отгрохали две блочные постройки типа “хрущёвка”, помпезно смотревшихся на лесной опушке, утомлённые кислородом аборигены особо не ворчали.
 В одной из таких “хрущёвок” и жила теперь совинская Душечка, Елизавета Бембисенко, без вопросов сдавшая красивому москвичу дальнюю из смежных комнат своей халупы. Мутило Совина от всей обстановки и постоянного пьяного лопотания своей квартирной хозяйки, но непрофессионально было жаль сердобольному Илье Ильичу одинокую, сползавшую к самому краю человеческого самосознания дурочку и он вторую неделю не мог заставить себя сменить убежище, которое предназначалось на день-два. К тому же, хотя и потрёпанное жизнью и вином, но всё ещё миловидное личико Лизы будило в нём настальгические чувства невольного хроноэмигранта.
И сейчас, разморённый душевной беседой с Ратниковым и поэтическими упражнениями в электричке, он рассеянно брёл по тёмному лабиринту узких проходов меж заборчиков и заборов, плотно прижавшихся друг к другу однотипных деревенских домиков, умиротворённо вспоминая казавшиеся счастливыми моменты той старой родной жизни. Умиление быстро перешло в раздражение, а потом и вовсе - Совин перестал контролировать своё эмоциональное состояние.
- Направо пойдёшь - жену потеряешь. Налево пойдёшь - век свободы не видать. Прямо - “точку пули в своём конце”... - густым тяжёлым шопотом бормотал Илья Ильич. - Да, “Времена не выбирают - в них живут и умирают”! - вспомнил он. Продолжил со злостью. - И опять не выбрают - снова пьют и умирают...”...
23

Проходы между заборчиками были настолько узкими, что разойтись в них двум пешеходам можно было, лишь повернувшись боком друг к другу. Идущая навстречу девушка в светлом плаще не вызвала у разрефлексировавшегося Ильи никакого интереса. А зря. Он  посторонился прижавшись к штакетнику спиной. Нет никаких азиатских тычков, тем более ударов рукоятью газового пистолета сзади по темечку. Варварство голливудское. Незаметный укол и всё. Девушка даже не обернулась, чтобы взглянуть, как бесчуственное тело капитана двое здоровых мужиков будут затаскивать во двор соседнего дома.
Просил я тебя Совин исчезни на время, дай поработать спокойно. Как говорил один знаменитый боевой пловец: “Не считай себя самым крутым. Всегда найдется кто-то покруче.” Два хвоста обрубил! Молодец! Профессионал грёбаный! Где два там и три, и пять!  Что, утомилась твоя хвалёная интуиция? Чувство опасности завести будильник забыло? Мечтательность с интуицией одновременно не сосуществуют. Последняя требует напряжённой сосредоточенности. Поэтому рассеяные люди редко страдают паранойей. Мечтатель! Ехал бы себе в Санкт- Петербург, ну в Ленинград, если угодно, и мечтал по Достоевскому, все белые ночи напролёт! А тут ночи, ох, тёмные.
 Ну и что мне теперь с тобой делать? Думаешь папочка-автор выручит? Придумает какой-нибудь сюжетный зигзаг? Это у них там,  на западе, модный беллетрист вытаскивает своего героя из под обломков ядерного реактора целым и невредимым. Так ему за это издатель денежку платит. А мне это надо? Если ты теперь такой самостоятельный, выкручивайся сам! Я и так много чего в тебя заложил.

11

Место, где очнулся Илья, было обычной комнатой подмосковного сельского дома, метров шестнадцати квадратных. Он лежал на полутороспальной тахте, заботливо укрытый  ватным одеялом. Руки и ноги были свободны. Поискав и не найдя в организме признаки физиологического недомогания, Совин начал планомерное изучение непритязательной обстановки. Сквозь два обычных, для рубленого пятистека, узких окошка, за выцвевшими ситцевыми занавесками, серел заспанный поздний рассвет, лениво высвечивая доминирующий в центре круглый стол, накрытый белой скатертью, да ещё старый диван с круглыми валиками, привалившийся спинкой к противополжной стене. Ничего особенного. И всё-таки была некая странность в этой, как бы, нарочитой простоте.
Страшно хотелось курить. Совин достал сигареты, однако тщетно обшарил все карманы в поисках зажигалки. Тяжело вздохнув он откинулся на подушку и его взгляд наткнулся на чёрный пустой патрон вместо люстры.  Ещё раз осмотрелся - в комнате не было ни одного электроприбора.
“Боятся не столь пожара, сколь дыма, - подумал он усмехаясь. - Ну да, - пока будут  искать источник огня, хитрый Совин потихоньку смоется! Да и популярности, очевидно, не жаждут, скромники грёбаные!...Ну вот я и попал... Чёрт, Бемби? ... Да нет, - наверняка тривиально пасли! Молодцы!  Серьёзно у них дело поставлено. Но что за странный, всё-таки, неумеренный ажиотаж вокруг поэт-капитана Совина? В чьей, интересно, толстой заднице заноза многострадальный Илья Ильич?”
Однако, таиственные похитетели видимо не желали давать своему пленнику  времени на анализ ситуации. Дверь в комнату отворилась и в неё вошёл пожилой человек с широким благородным лицом, нижнюю часть которого скрывала седая ухоженная борода. Из под  размашистых, идеальной формы, надбровных дуг несколько в сторону и вниз смотрели, казалось, уставшие от жизни глаза. От этого взгляда его лицо имело печально-задумчивое выражение, однако ритмично пульсирующая вздутая вена у левого виска, выдавала постоянное нервное напряжение и активную работу мысли.



24
Совин продолжал лежать под одеялом, не желая оказывать почтения хозяину, в гости к которому приглашают таким настойчивым образом. Вошедший довольно долго молча стоял у порога, потом прошёлся по комнате и наконец, взглянув на Илью в упор, своими свиду печальными глазами, спокойно сказал:
- Прошу прощения, Илья Ильич, что для встречи с вами мы прибегли к подобным методам! Но после того, что случилось в метро с некоторыми назойливыми личностями, - нет, нет, - он отрицательнопокачал головой, -эти люди не имеют к нам отношения - братья просто опасались, как бы их приглашение немного погостить,  в данный момент,  Вы не истолковали превратно. А  время не терпит, и мне необходимо с Вами переговорить.
“Та-ак... Братья?... Уж не орден массонсий или ещё какой на мою голову? - с тоской подумалось Совину. - Видали мы на своих веках таких вот смиренников печально-вкрадчивых! Мягко стелют, а потом ишиас на всю оставшуюся...”
Но вслух произнёс в тон вежливо, но всё же с подавленой ноткой сарказма:
- Понимаю. Я не в обиде. Ничего не сломали, голова не болит - и на том спасибо. Но с кем имею дело и чем вызван настолько живой интерес к моей скромной персоне?
- Простите, что не представился сразу! Отец Александр, пресвитер. А интерес к Вам, Илья Ильич, у нас весьма законный! Собственно, для беседы об этом Вы сюда и приглашены... - священник мимолётно дрогнул губами под бородой и как-будто  даже засмущался, от чего его широкое лицо приобрело ещё более грустное выражение.
Совин, чуствуя неуверенность священнка, и не думал нарушать возникшую неловкую паузу. Он  молча крутил в пальцах незажённую сигарету и ждал ответов на свои вопросы.
- Мы представляем Братство Святой Софии, Премудрости Божией, в России. - наконец глуховатым голосом продолжил о. Александр. - Извините за невольное волнение! Я очень сильно, смертельно рискую говоря это Вам, чекисту! Однако иного выхода в сложившейся критической ситуации у нас нет. И мы долго искали человека из вашей системы, которому могли бы открыть глаза на положение дел. Я не могу ни требовать от Вас ни малейших гарантий, ни каких либо обещаний, но прошу лишь об одном - задумайтесь над нашим разговором, прежде чем предпринимать необратимые шаги.
- Я действительно ничего не могу Вам обещать, да Вы и не поверите, даже поклянись на крови... Простите! Но задуматься в меру сил и способностей попробую! Вам решать насколько риск оправдан и что мне говорить, что нет -  впрочем,  вы ведь и так знаете, - я человек маленький - офицер-оперативник. И всё-таки не могу понять, почему для своих откровений ваше Братство выыбрало именно меня?
- Да, да, конечно! - торопливо поддакнул о. Александр. - Вас очень рекомендовали...Вы постепенно всё поймёте! Но позвольте, несколько вводных слов. Наше Братство создавалось в двадцатые годы выдающимися философами-богословами, высланными из СССР в 1922 году. Не знаю, что Вам, советскому человеку, говорят такие имена как протоиерей Сергей Булгаков, Николай Бердяев, Семён Франк, Пётр Струве?
Пресвитер сделал паузу, полувопросительно взглянув на советского образованца. Совин мягко улыбнулся и утвердительно кивнул головой, мол кое-что знаем - продолжайте святой отец.
- Так вот, именно они стояли во главе Братства, у самых его истоков. Основной  задачей была разработка, применительно к православной богословской доктрине, учения о Софии. Мне нужно пояснить?
- Не нужно! В общих чертах я в курсе. Идеальная личность мира и Ангел хранитель твари. “Образующий разум по отношению к твари и образуемое содержание Бога-Разума”. Если речь об этом. Конечно сложновато для проллетария щита и меча,  - Илья усмехнулся про себя. - Но вы же меня п р и г л а с и л и не на богословский диспут.



25

- Я начинаю верить тому, что мне рассказывали о вашей эрудиции... - прищурился священник. - Не знал, что офицеры КГБ чиают отца Флоренского...
- Не только. Но Вы не отвлекайтесь, святой отец! Моя эрудиция, так и пробелы в образовании не должны Вас смущать. Если что - я сам переспрошу.
- Ортодоксальная Православная Церковь всегда, мягко говоря, осторожно относилась к богогословию. А тем более к теологам-эволюционистам. В нынешние дни, на волне “новых подходов”, нас в чём только не обвиняют! И в желании подогнать учение Церкви под свои филосовские воззрения, и в былых попытках оказывать руководящее влияние на дела русской Церкви за рубежом, и в создании особой, братской иерархии вместо иерархии канонической! - о. Александр перевёл дух и нервно прошёлся по комнате. - Даже в подготовке нового раскола русской Православной Церкви!
- А это совсем не так? - задал Совин, по-комомольски прямой вопрос.
- Совершенно не так! Если бы Вы читали произведения отца Сергея Булгакова, который стоял во главе Братства, у вас подобных вопросов не возникало! - пресвитер явно горячился.
- Вы будете опять удивлены, но читал я и Булгакова, и Бердяева, и Мережковского! И вот что хочу сказать: несмотря на ратование ими за недопустимость ревизии Предания в части православной догматики, каждый внёс свою лепту в коррекцию традиций.
- Позвольте, молодой человек! - взвился о Александр. - О какой коррекции Вы говорите! Это Булгаков-то! Он только подразумевал свободу творчества в согласии с духом церковного учения в Православии в отличии от католического, где Предание авторизовано Папой! Где творческому отношению к нему нет и не может быть места!
- Хорошо, хорошо! Я конечно полный профан в богословии! - теперь наступила очередь Ильи смутиться. - Вы просто изложите свою концепцию, если она существует. В этом же главная цель вашего со мной общения? Ведь Братство хочет предложить нечто, некую идею, способную заполнить образовавшийся духовный вакуум в России!
- Ну вот опять, концепция! Конечно, это иначе и быть не может! Рацио у Вас, вооспитанного Советской системой, в крови! - пресвитер сделал паузу, посмотрел куда-то сквозь окно и продолжил. - Вся наша идея в возрождении самосознания нации, в восстановленнии её способности к становлению в бытии и эволюции! Но для этого должно пробудиться истинное религиозное восприятие, а не внешнее, напускное. Православие, Православная Церковь, как самодостаточный, самотождественный организм,  владеет всей гаммой необходимых средств для пробуждения в нашем народе духовных сил, а как новая жизнь со Христом и во Христе, движмая Духом Святым, способно направить сбившихся с пути по пути истинному и подвигнуть к служению Господу и Державе.
“О, Боже! - подумал Совин, и непроизлвольно улыбнулся, своей инстиктивной реакции. - Вот для этого нужно было колоть шприцем усталого совеского гэбешника?  Ну Братство, ну Софии - дальше-то что? Так и будем играться в очевидное-невероятное?”
Священник, по-своему истолковавший совинскую улыбку, явно огорчился, сдвинул брови и рассеяно, словно обращаясь к себе, сказал:
- Я так и знал - Вы сыты красивыми словами, никому и ничему давно не верите, но откройте глаза, посмотрите вокруг, - к чему вы пришли и что вас ждёт! Нет - ждало! Это уже наступило! А после смерти вашего генсека, которая не за горами, те, кто уже сейчас исподволь тянут на себя одеяло власти, устроят настоящую гражданскую войну! И средств они, и сами знаете лучше меня, выбирать не будут - слишком высоки ставки! Вы опять хотите получить семнадцатый год, только ещё более кровавый и ужасный? Поверьте, фарсом это не повторится!




26

Илья Ильич с тоской вспомнил постперестроечное время последних лет той своей жизни. Подлость властей, предавших, продавших, пропивших и прогулявших свой народ, бандитский беспредел, войны в Закавказье, все унижения России, и ему стало лично стыдно, словно за всё это вина ложилась именно на него, как ничего не сделавшего, равнодушного представителя того мира в этом, ещё только предчуствующем катастрофу. Ничто так не злило сдержанного Совина, как недовольство собой, и вдруг он не выдержал - видимо, лекарство, вколотое ему девушкой в белом, таки имело побочный эффект. Редко срывался Илья Совин на звериный рык:
- Кто вы такие чтобы пугать и поучать нас?! Братство забугорное!  Выслали тогда вас в двадцать втором, чем, кстати, спасли ваши шкуры! А так многие выдающиеся философы радостно приняли бы коммунизм и большевиков, оправдали бы все зверства, чем немного продлили свою жизнь! - он смял незажжённую сигарету и продолжил рычать на оторопевшего, отступившего к двери отца Александра. - Вам даже кроме проповеди предложить нечего! Может преславутую соборность? Или встать нам теперь всем дружно в ряды ваших братцев? Так у нас своих братков... - Совин осёкся, вспомнив, что это из другой оперы. - Может вы дух коллективизма нам проповедывать будете и всеобщуюю любовь к ближнему - так благодарствуем, сыты по горло! А понятно - коллективизм и свободу богословстования под неусыпным оком церковных иерархов, щедро раздающих Свытые дары праведникам! Чем вы там занимались за граниией шестьдесят лет - по Монмарту прогуливались?
Запал кончился, потерявшись в пустой, давно выпотрашенной оболочке забытой в душе мины. Совин откинулся на подушку и прикрыл глаза. Он лежал и вяло думал: “Зря я так на него наехал... Ведь он прав - тянут на себя одеяло: и силовики, и партийцы, теже попы и ёщё кто-то непонятный - в том мире я бы обязательно подумал, что криминал. А здесь? А не обладает ли это Братство искомой информацией?  Надо бы пощупать! В конце концов, для меня главное - это найти того, кто погубил Катю и разорвать на сопли! И чхать мне на их заморочки! И политические, и метафизические! Всё одно скатятся в очередной маразм...”
Через некоторое, довольно продолжительое время, казалось, откуда-то издалека и сверху до него донёсся тихий голос священника:
- Во многом Ваш гнев справедлив, но прошу - выслушайте, всё же, меня до конца. Обещаю, что красивых слов больше не будет и ни одой фразы о богословии.
- Слушаю Вас, святой отец, - спокойно отозвался Совин, не открывая глаз. - Только прошу, верните зажигалку - страшно курить хочется!
Он слышал как осторожно пискнула дверь. Через несколько минут Илья смог жадно и глубоко затянуться. Отец Александр ссутулившись, молча стоял у окна. Почувствовав запах табака, он плавно повернулся и посмотрел на Совина своими уставшими от жизни глазами.
- Вы желали знать,  чего мы хотим в целом и конкретно от Вас, Илья Ильич? Так вот - наша первоочередная задача, чтобы к власти, после смерти Андропова, пришёл не закомплексованый силовик и не демагог со стажем. И ни в коем случае не пламенный, полуобразованный реформатор, всю жизнь облизававшийся на западный образ жизни! Минутку! - он жестом остановил открывшего рот Илью. - Западные свободы - миф, поверьте слову человека наблюдавшего их непосредственно, так сказать, изнутри, много лет. Не может быть истинной свободы у людей, полностью лишённых духовного творчества. Они больше похожи на зомби, у которых руки и ноги свободны, но которыми правит одна практическая потребность. Папизм давно - окончательно после Ватиканского собора, запер дух католиков в клетку, поставив знак равенства между Папой и Церковью, утвердив, что он провозглашает церковную истину ex sese, то есть самостоятельно. У протестантов несколько иная ситуация, но я обещал не говорить на богословские темы.



27
Мы хотим, поскольку о востановлении монархии в России речи быть не может, чтобы к власти пришёл человек, образованный и  экономически и метафизически, подготовленный к управлению гигантской, евразийской страной. Ну и безусловно православный, представляющий титульную нацию.
- Губа не...И у вас, конечно, такой человек на примете есть? Не из епископов ли вашего Братства? А, святой отец? Может он ещё и из-из бугра? То-то наверное знает, как управлять гигантской евразийской территорией! Естественно - большое видится издалека! -  Илья Ильич даже не старался скрыть сарказма. - И я - всемогущий капитан КГБ - вам должен в этом помочь! Так это мы мигом - всю жизнь только и сажали вождей куда следует!
- Напрасно иронизируете, капитан! Ваша помощь Братству действительно очень нужна; можно сказать, в данных обстоятельствах большое подспорье для нас! - пресвитер остался равнодушен к едкостям Совина. Он казалось, ожидал от своего невольного гостя подобной реакциии. - Нам хорошо известно с какой целью Вы направлены в свободное плавание Комитетом. Вот и плавайте по этим интеллектуальным водам, завоёвывая доверие и популярность, проповедывая наши, отнюдь не вредные для опустошённых душ, идеи учения Православной Церкви! А потом, даст Бог, станете лидером истиных патриотических сил! Наши цели совпадают, не так ли?
- Уж не меня ли вы прочите в вожди? - усмехнулся Совин, впрочем грусно усмехнулся. Мысли его мгновенно приняли иное направление. - “Теперь понятно - откуда ветер дует! Ай да Савушка, ай сукин сын! Вот как ты меня сыграть решил! А не твоя ли поповская морда всё это с Катей подстроила? Ну если так!...” - гнев опять застелил Илье глаза. Снова откуда-то издалека и сверху слышался размеренный голос священника, объяснявшего, какими ещё качествами должен обладать будущий глава государства и успокаивающего Совина, что о нём пока речь не идёт. - “Надо поторговаться: пропаганда за информацию!” - вспомнил Илья.
- Вы сказали, что различные силы тянут уже одеяло власти на себя. Нельзя ли поконкретнее. Без необходимой информации мне тяжеловато будет выполнять миссионерские функции. Я должен знать - с кем иметь дело и кого надо обходить стороной.
- Я Вас понял, - первый раз улыбулся священник. - Того, что происходит в вашем Комитете, я не стану касаться. Информации мало, да и думаю это дело профессионалов. Политбюро ЦК? Там идёт, как Вы понимаете, закулисная борьба за лидерство. Скорее всего, кандидатура у них промежуточная. Думаю... - священник замолчал, заметив кривую усмешку Совина, вспомнившего годовое правление Черненко. - Я так и знал, что Вы в курсе. РПЦ остаётся как бы в стороне, поскольку de jure не может ни на что претендовать. Однако de fakto поддержит те силы, которые позволят максимально  расширить её влияние. Очевидно - это будут скрытые правые демократы в том же политбюро, то есть сегодняшние прозападные настроенные ревизионисты. Как ни пародоксально, Православное Священство подержит тех, кто смотрит в рот католикам и англиканам! Этот пародокс может дорого стоить нашей стране и нашей культуре.
Отец Александр снова замолчал и подошёл к окну. Совин докурил сигарету, поискал куда бы выбросить украдкой потушенный о подошву окурок, не нашёл и, поморщившись, засунул обратно в пачку.
“Всё так и было, - устало вспомнил он. - Год, до своей смерти, у власти спал Константин Устинович. За это время усилил позиции Меченый, который и положил начало развалу страны. После, так называемого путча, чуть было не спровацировавшего гражданскую, этот козёл Борька залез на танк и тут такое началсь... А РПЦ - что РПЦ? Понемногу выбрались на поверхность - им и горя мало! Что они делали, когда всякая американская квазирелигиозная муть ползла по России, когда сектанство ересью забивало неподготовленным, воспитанным советской школой людям мозги, когда с телеэкранов шаманствовали на весь Союз кашпировские с чумаками, и с тех же экранов расхваливали католичество разные парфёновы, с гаденькой улыбочкой вспоминая советскую, да и российскую историю? Ни-че-го! Вот тебе и духовное руководство нацией!”
28

Может быть святой отец читал мысли? Или он  отвечал самому себе на постоянно мучившие его вопросы, но Илья Ильич был поражён когда спустя мгновение услышал из его уст почти пророческий анализ дальнейшего развития ситуации, точь в точь совпадающий с тем, что произошло в России на глазах Совина, хотя и со сдвигом на пол дюжины лет.
- И когда очнутся люди от угара, и придёт к власти достойный, и захочет он сделать благое дело и изгнать торговцев из храма, то увидит, что руки и ноги его привязаны к трону, а перед глазами не русский народ, а плотное кольцо оборотней и упырей с приторно-подлыми мордами, под смрадно-тлеющими шутовскими коппаками! -  по церковному пафосно закончил своё откровение о. Александр.
В полной тишине по светёлке царственно лениво пластался табачный дым от очередной совинской сигареты. Скучающая осенняя муха подлетла к Илье и попробовала уснуть на его щеке. Совин вздрогнул и сбросил оцепенение разума.
- Что же - ярко! Ну, а что вы знаете о третьей силе? - по инерции спросил он, хотя уже понимал, что именно об этом только что и толковал пресвитер. Но остановится уже не мог. - Слабо пока ещё нашим дессидентам бороться за престол! А я вижу у них сильную организацию. Откуда средства? - и тут же понял, что сморозил очередную глупость.  - Ну да, ну да! Ежу понятно! - перестав следить за речью быстро проговорил он, под разочарованно-недоумевающим взглядом проповедника.
- Мне кажется Вы, Илья Ильич, всё правильно поняли: и чего мы так боимся, и наши, пока скромные, задачи, - сменив интонации с эпически-обличительных на задушевные, обратился он к Совину. - Так согласны нам помочь, своим посильным участием в исправлении кривизны мировозрений?
- Да, в исправлении кривизны - пожалуй! Но если окажется, что Братство использует мою скромную помощь в какких-нибудь иных своих прагматичных целях - я ему не завидую!
- Со временем Вы убедитесь в полной нашей искренности и желании послужить своей Родине! Да, да, не смотрите на меня так! Именно Родине! - священник торжественно прошёлся от окна к двери и обратно. - Да, кстати! Вам нужны какие-нибудь богословские или филосовские труды? Скажем основоположников Братства Святой Софии?
- Я над этим подумаю, - уклончиво ответил Илья Ильич, вкусивший в своё время, то есть в другой жизни, плодов просвещения с избытком. - Я так понимаю: сейчас мы расстанемся, но за мной будет установлен жёсткий контроль. Так вот - очень не советую! Разбираться кто следит - не стану!
- Помилуйте! Никакой слежки! Только анализ результатов вашей ... миссионерской деятельности! - и о.Александр улыбнулся второй раз. - Позавтракаете со мной?
- Нет, благодарю! Тороплюсь успокоить свою квартирную хозяйку! Вы же наверняка в курсе всех дел капитана Совина!
- Ну, как будет угодно! - прощаясь, пресвитер слегка наклонил голову, приостановился на пороге и добавил, улыбнувшись третий раз за утро. - Ну, а кто будет поддерживать с капитаном Совиным контакт, если я в нём не ошибаюсь, он прекрасно догадался!

12

Когда Совин вошёл в квартиру Елизаветы, несмотря на раннее время, она была уже слезливо пьяна. Уронив голову на руки, за столом, рядом с ней, дрых занюханный хлюпинский доходяга. Никак не отреагировав на предложение выпить с “несчастной, всеми брошенной женщиной”, он приподнял доходягу за шиворот и рискуя оторвать ворот телогрейки, дотащив до дверей, выволок на лестничную площадку. Пропуская мимо ушей весь бабский истеричный скулёж, прошёл ванную, с наслаждением принял контрастный душ и тщательно побрился.


29

Потом бережно переложил уже уснувшую хозяйку со стула на кровать, аккуратно укрыл пледом и сел к столу. Долго смотрел на полупустую бутылку местного самогона, два мутных стакана и промасленную газету с остатками ржавой селёдки.
Второй раз за несколько часов взорвался капитан Совин - видимо и впрямь, нечто сильно-успокаивающее впрыснули ему вчера. Он со всей силы грохнул кулаком по столу, яростно скомкал газету и отбросил в угол. Посидел несколько минут востанавливая дыхание. Медленно поднялся, подобрал с пола комок, зацепил одной рукой сразу и бутылку и стаканы и вынес на кухню. Не найдя там чистой тряпки, пожертвовал носовым платком и вытерев стол, снова сел, думая, что теперь уже прочно и надолго. Крепенько собрался поразмыслить Илья Ильич, в этот непогожий осенний денёк.
Он понимал, что опять, в который раз, стоит на распутьи. Но если до сих пор выбор пути был скорее интуитивным, чем рассудочным, то сейчас - он отдавал себе отчёт - полагаться на одно чувство было недопустимой роскошью. Не только его дальнйшая судьба зависела от выбранного решения. Даже не окажи деятельность скромного капитана существенного влияния на общее настроение в среде, где ему предстоит мутировать в глашатая православных истин, - да так оно навернняка и будет - отстранённо и безвольно упустить мизерный шанс хоть что-то сделать для своей страны и народа, значило подвергнуть сомнению и возможность любого другого русского человека на жертвенный поступок.
“Ну а что - совсем я бездарный поэт!? И двух слов в прозе связать не могу? - как-то нервически задрожала совинская мысль. - А что - ежели с этой стороны взглянуть на проблему. Опустим всякую высокопарную чушь про призвание, однако совместить извечную мою потребность в словотворчестве с профессиональными обязанностями, тьфу ты, - с какими ещё профессиональными,  с насущными, необходимыми обязанностями человека, может даже, где-то, как-то, подобия божьего, в этой несчастной стране живущего, да не первый уже раз, -  сам Бог велел! Не допустить вероятность того, что вторая попытка мне дана была не случайно, а именно с этой целью, ведь нельзя совершенно.А ежели случайно - то что, чёрт возьми, я теряю, в данных обстоятельствах. Нервы? Да хрен бы с ними! Покоя у меня и не было никогда, а воля - воля брат Пушкин - в осознании невозможности не испить из чаши Господней! Вот так! Ничего значит я не теряю, женщин теперь у меня нет,  ну разве что, кроме  этой глупой лахудры, которая есть лишь фантом призрака миража моей преданной и давно угасшей любви в иной, может и приснившейся жизни...” - но пока он вымучивал формулу своего отношения к забывшейся тяжёлым сном Елизавете, перед глазами всё отчётливей фокусировалась другая кровать - в реанимационной палате, где в коматозном сне спала его Катя.
Он вскочил и быстро заходил по комнате взад-вперёд. Потом вышел на кухню, тщательно вымыл с хозяйственным мылом стакан, налил себе сто пятьдесят грамм самогона, залпом выпил и долго морщился, пытаясь унять гнилостно-грушевую отрыжку, уперев руки в подоконник и бессмысленно глядя сквозь грязное оконное стекло.
А подумал ли ты, мой смелый Совин, как уляжется сегодняшняя хлюпинская сивуха, со вчерашним снадобием святого отца?
Видимо вполне полюбовно, поскольку вернулся Илья Ильич в комнату живой и даже взбодрённый - хотя, чем можно напугать советского человека, пережившего горбачёвскую антиалкогольную оппупею, как-то, за милую душу, пившего в экстремальной ситуации жидкость для ног из консервной банки.
Теперь Совин устроился в единственном приличном кресле, гордо стоящем в дальнем углу комнаты.





30

“Да, пусть этот пресвитер прав! Всё, безусловно, очень убедительно. На словах. И наши намерения и даже средства совпадают. Пусть он меня завербовал, лучше скажем: обратил и наставил на путь истинный. Но прежде, чем мутировать до известной святости, я по ветхозаветному - и “за око, и за зуб” Катеньки порву на донорские органы всех, кто замешан в той аварии. Не будем смешивать общественные наши обязанности, с личными долгами.”
- Вот именно лич-ны-ми! Клянусь всеми святыми угодниками, всеми чертями ада и бесами земными, клянусь тебе Катенька -  они у меня собственный мозг жрать будут...- вслух прошептал он зловеще.
Казалось, даже комната испугалась жуткого, спокойно-беспощадного шопота, такая тишина вдруг обрушилась на Совина, самого вздрогнувшего от лёдяного порыва, пронизавшего его грудь, после произнесённой клятвы. В нервном припадке задёргалась в открытой форточке тонкая занавеска. За стеной, вдруг, не с того не с сего, жалобно завыла соседская собачёнка.
- Ну хватит! - по волчьи оскалился Илья. - Пора мне в Москву передислоцироваться, а то весь праведный  гнев на хлюпинских дворняг и доходяг  употреблю! Слово сказано - время дело делать!
Он встал, подошёл к спящей женщине, несколько мгновений печально смотрел, на её глуповатое, и казавшееся сейчас, с подсунутой под щёку ладошкой, почти детским лицо. Резко отвернулся - как отрезал все воспоминания о иной, теперь уже посторонней, изжитой судьбе, и стал вдумчиво собирать свою дорожную сумку.

13

Татьяна Бусина переехала жить к родителям. Формальным  поводом была болезнь матери, однако заболевание было не настолько серьёзнным, чтобы её  родители не могли не догадаться о главной причине неожиданного возвращения дочери, ставшей замкнутой, нервной и рассеяной. Татьяна пыталась отвлечься в заботах о сыне, но отвыкший от постоянного материского внимания, он эту заботу воспринимал скорее как навязывание дополнительного контроля и по-детски жестоко капризничал.
Татьяне было плохо. Единственая подруга - Катя умирала в больнице, о Совине никаких вестей, а тут ещё проблемы взаимопонимания с сыном, в котором она сейчас только и видела оправдание своего серого существования. Разговор с родителями по душам так и не случился. Те были слишком тактичны, чтобы первыми лезть в душу с вопросами на интимные темы, даже  к собственной дочери. А она была бы рада, да никак не могла преодолеть свою немоту, вызванную вяжущим язык, ставшим хроническим, чувством вины и стыда. С Надеждой Ратниковой Таня так и не сблизилась по-настоящему. Постепенно их общение свелось к редким телефонным беседам.
В один из ноябрьских выходных дней, предложивщий отдыхающим москвичам все прелести предзимней погоды среднеруского  плоскогорья: мокрый снег, порывистый ветер и с самого своего рождения разлагающийся в вечерних сумерках, недозревший полдневный рассвет, когда и дома-то воздух кажется влажным и серым, в квартире Бусиных прозвенел телефонный звонок.
Татьяна нехотя отложила книжку и сняла трубку стоящего рядом телефона, подумав, что ей сейчас совершенно не хочется рассказывать Наде о своём бытии:
- Да!
- Здравствуй, Таня! Это Илья!
- Совин?...
После неуклюжего, сбивчивого обмена общими фразами о здоровье её родителей и ребёнка, Илья назначил  встречу, под предлогом передачи денег для сына.





30

Уже повесив трубку и протянув предательски дрожащую руку к томику стихов Ахматовой, Татьяна смутно осознала значение назначенного Совиным места свидания. Церковь Немецкого кладбища в Лефортове. Она прекрасно знала, что рядом, за кладбищенской стеной, в больнице, придатком к страшной медицинской машине, лежала  её подруга. Только сейчас какие-то смутные, неоформляющиеся и не желающие оформляться разумом в нечто конкретное, подсознательные ощущения неизбежности подступающего одиночества могильным и тлетворным дуновением коснулись её души. Холодный комок возникший в левой стороне груди резко упал вниз и рассыпался колкими льдинками в области живота.

Нет, не только символическое прощание подразумевал Илья Ильич,  назначая изменившей ему женщине свидание в кладбищенской церкви. Его намерения  имели и более прозаическую подоплёку. Сейчас от Бусиной ему в первую очередь нужна была максимально полная информация о её лучшей подруге, о Катином прошлом, родственниках, знакомых, - всё, что хоть как-то могло объяснить Илье присутствие Анвельта рядом с ней в злополученном такси. И он, столько лет поражаясь чрезмерной, до экзальтации, впечатлительностью всех Бусиных, теперь предпологал, что данное место настроит, искренне считающую себя верующей и  при этом так согрешившую Татьяну на откровенность.
Даже после того, как он узнал от Ратникова, что в машине кроме Кэт сидел Анвельт, Совин ни на минуту не допустил вероятности покушения на плейбоя. Как до этого не верил в несчастный случай - слишком уж пристальное внимание оказывали и ему и его знакомым последнее время некие сакраментальные силы. Но знакомство наполовину прибалтийки Кэт Майер и эстонца Александра Анвельта наводило на противные, в своей выпуклой алгебраичности, размышления. Особенно после разговора с отцом Савелием, которого Совин, нарушая все правила и плюя на субординацию, подкараулив у его берлоги, на Моросейке, буквально выпотрошил от секретов закулисья, приперев к стене и в прямом и в переносном смыслах.
Теперь он знал и о существовании, катиного родственника -  вельможного референта при ЦК, и о том, чем занимался крымский сейсмолог, помимо исследования тектонических сдвигов в земной коре, и даже о его крамольной русофобской статье в таллинском журнале “Перл”. Но это тем более исключало версию покушения на горлопана. После выхода статьи - слишком уж очевидная глупость, даже для провокации.
Одно облегчило душу капитана - отец Савелий, исходя из очевидных фактов и здравого смысла не мог быть причастен к произошедшей аварии. Он убедительно доказал Совину беспочвенность и абсурдность подобных предположений. И не потому, что он служитель христианской церкви и блюдёт господни заповеди, а просто в силу невыгодности, да что там, прямого вреда делу майора Востроухову от потери крючка, на котором можно было крепко держать капитана сколь угодно долго.
Узнал он, снова попив пива с Ратниковым, и о том, что его непосредственный начальник, полковник Васюков, появившийся в их отделе, несколько лет назад, всего за неделю до прихода туда Совина, сразу затребовал дело  своего будующего сотрудника и с тех пор пристально, как ни за кем другим, следил за каждым шагом капитана. До сих пор это ни у кого не вывзывало удивления; ну наблюдает заботливый отец-командир за работой и продвижением по службе своего перспективного офицера - честь и хвала. Однако дотошный Сидоренко, по просьбе Глебова наводивший о Васюкове справки, приметил одно странное обстоятельство. Ещё год назад, когда о Кэт Майер ни Совин, ни кто из конторы и слыхом не слыхивали, Васюков посылал запросы о её родственнике, только что неизвестно откуда всплывшем в ЦК референтом.
Кроме того полковника видели в обществе, суздальского старикашки, фотографию, которого Совин дал только Константину. Как оказалось старикан был не простой. Дело бывшего агента внешней разведки было строго засекречено, и даже подполковнику Ратникову не удалось ничего толком узнать о его прошлом.
31

Теперь, дабы сложить все разрозненные фрагменты в цельную мазаику, капитану требовалась самая малость - клейкая мастика, которой он намажет совпадающие края её элементов. И такой мастикой, подозревал Совин, были связи Кати и её неизвестное прошлое.

Встретились они, вопреки режисёрскому замыслу Ильи Ильича, не в церкви. Загодя пришедшая Татьяна сочла за лучшее,  дождаться Совина сразу за кладбищенской калиткой. Дождь к этому времени выдохся и лишь лёгкой мельчайшей изморосью пытался воспарить обратно, на небо, от чернеющих неприглядным свидетельством беспощадности времени чёрных щербин и трещин на мокрых могильных плитах и поблескивающего мрамора надгробных памятников.
- Я не хочу идти в церковь, - не здороваясь, сразу предупредила Бусина. Несмотря на попытку взять независимый тон, сам тембр голоса и непроизвольное покашливание выдавали её нервозное состояние. Хотя очки, отчасти скрывали припухлость и тени под глазами, но бледное, лишь чуть тронутое бесполезной, только усугубляющей  душевную измождённось, косметикой, подурневшее лицо сразу осекли Илью от желания отдать дань вежливости, глупым вопросом. С повязанным на голове оренбургским платком, в сером плохо приталенном плаще и старых, забрызганных грязью, осенних ботах, Татьяна виделась Совину каким-то привидением из постороннего, давно покинутого им, мира. Не отдавая себе отчёта, он уже почти жалел её.
Илья поравнялся с Бусиной, после того, как они осторожно, друг за другом миновали узкий лабиринт между могильными оградами в самом начале кладбища и молча двинулись вдоль его стены,  служившей колумбарием. Пройдя так метров сто, отстранённо смотрящая прямо перед собой Татьяна споткнулась, и Совин, очнувшись от непредвиденных сентиментальных чуств, торопливо вынул из внутреннего кармана конверт с деньгами.
- Спасибо... -  безучастно поблагодарила женщина, убирая конверт в сумочку.
 Нет, он  сейчас явно был не в силах задавать какие-либо вопросы и, проклиная себя за малодушие, уже стал суетливо думать, как по-джентельменски, закончить эту, ставшую казаться бесконечно долгой, траурную прогуку. Однако внезапно Татьяна, поспешно, то и дело резко поворачиваясь всем телом к Илье, сбиваясь и задыхаясь всхлипами,  заговорила сама. Она рассказывала, как в долгожанный выходной, когда Совин  снова сбежал куда-то оставив её одну, позвонила Кэт, и они поехали скоротать вечер к её родственнику. Они выпили, потом, совершенно неожиданно, неизвестно откуда появился Анвельт, и она просто не знает, как всё это произошло, как могло произойти.
Илья Ильич слушал не перебивая, хотя и с изрядной долей саркастической неприязни, эту, насыщенную наивными объяснениями о искушениях и женской слабости, почти истерическую исповедь. Он поискал и с удивлением не обнаружил в своих чувствах, меняющихся в течение её монолога от тоскливого, а то и  скучающего, отчуждённого равнодушия до едкого раздражения, от бешеной злобы до самоуничижения, болезненной ревности. Так до конца и  не созревшая жалость исчезла, а в осадке остались лишь утомлённое самолюбие и грусное ощущение, сродственное с настальгией случайно вспомнившего романтический эпизод из своей невозвратимой молодости  человека,  только что осознавшего свой преклонный возраст.
И вдруг - вот к такому повороту Илья Ильич был никак не готов - Таня с не женской силой вцепилась ему в плечи и громко зашептала приблизив искажённое внутренним рыданием лицо:
- Совин - ты садист Совин! Ты зверь! Бесчуственный, холодный зверь! - и уткнувшись ему в грудь, уже не сдерживаясь забилась в конвульсивных беззвучных рыданиях.



32

Илья гладил её по спутаным волосам, выбившимся из под сползшего платка, и неуместно, по-идиотски улыбаясь шептал:
- Ну-ну, успокойся, зверь не бывает холодным. Ты всё перепутала - холодный это про змея!
Постепенно женщина стала приходить в себя. Спазмы рыданий перешли в мелкую дрожь, и наконец она затихла совсем. Так и они и стояли, крепко прижавшись друг к другу, под снова оживающим дождём, у кладбищенской стены, с замурованным в ней прахом, уже отлюбивших и отстрадавших на этой Земле. У Совина мелькнула странная мысль, что это кто-то там, на небесах, заплакал вместо него, давно плакать разучившегося. Потихоньку, обнимая Татьяну за плечи, он повел её к выходу.

Пока они ехали на такси, в недавно снятую Совиным квартиру, и затихшая, выплеснувшая все эмоции Танечка, доверчиво дремала на его плече, опомнившийся Илья Ильич, предавался трезвым и, как ему казалось, вполне рассудочным раздумьям, над проступившими во всей своей неискоренимой жестокости вопросами, от коих он до сей поры легкомысленно отмахивался. Да, Совин, в одну реку не войдёшь дважды, всё изменилось в ваших отношениях с Татьяной. Ты можешь сколь угодно, внушать себе, что простил любимую женщину, однако тень Александра Анвельта всегда, то расплывчатей, то контраснее будет витать, запутывая и затемняя твои чувства, к будующей жене. Ведь ты же решил теперь, после всего случившегося, расписаться с ней? Что-то, и впрямь, за последние месяцы перевернулось в твоём самосознании, если готов совершить такой жертвенный поступок. Только святости христианской тебе это не прибавит - не от головы, а от сердца исходит истинное прощение, а ты сердцем простить, как раз и не в силах. Но старайся, старайся, капитан, - а что тебе, по существу, ещё остаётся? Но не забывай, что делаешь это в большей степени для своей души, потому как оставив теперь Таню одну, самому с собой мирно жить не получится!
Но все твои размышления и благие намерения - пока всего лишь умозрительная рормантическая чепуха, и спровоцированы драматической коллизией момента. Придётся ещё, переступив, да что переступив - отказавшись, хотя бы на некоторое время, от своего подсознательного мировосприятия, лечь  в постель с изменившей тебе любимой. Да не в одну лишь эту ночь, когда эмоциональный подъём может подавить иные чувства. Это испытание плотью придётся проходить вновь и вновь, и отнюдь не факт, что  с каждым разом будет легче, а не наоборот! А это ты сможешь ей простить? Однако, доброй ночи, поэт!

14

Никто из больных не повернул головы от телевизора, когда молодой широкоплечий врач, подойдя сзади к креслу-каталкке и шепнув только одну фразу: “На массаж!”, повёз из больничного холла одного из пациентов.
-  Почему так поздно? И сказали, что массаж начнут делать с завтрашнего дня? - забеспокоился Анвельт, почуствовавший некую неправильность в происходящем. После ужина никто и никогда не проводил никаких процедур.
-  Больно много вашего брата на мою голову, а завтра меня вообще здесь не будет! - последовал не очень вежливый ответ.
Опасения парализвонного усилились, после того как, закатив кресло в пустую процедурную, незнакомый врач запер дверь на ключ. И ему стало уж совсем нехорошо спустя секунду, когда он встретился с непроницаемо-спокойным взглядом зеркально-холодных глаз Ильи Совина.
- Ты!? - выдохнул Анвельт, от страха забыв, как зовут лжемассажиста, но, тем не менее, нашёл силы воззвать к его гуманности. - Не достаточно ли меня Бог, покарал? Чего тебе ещё надо от несчастного калеки?


33

-  Давно ли о Боге вспомнил, философ? - хищно улыбнулся Совин. - А от калеки мне нужна только информация! Отвечечай быстро и внятно - просто калекой и останешся - живым калекой! Откуда, и как давно, ты знаешь Кэт Майер?
- Да, случайно познакомились! В Крыму; она отдыхала в Алуште! Прошлым летом! - поспешно ответил  немного оправившийся от испуга сейсмолог, сообразив, что тотчас расправы не намечается.
- Что ты о ней знаешь? Только не вздумай юлить! Видишь этот шприц? - Илья сунул под нос Анвельта шприц, наполненный прозрачным раствором. - Вколю, - ежели сердечко у тебя, паралитика,  и так напичканого докторами всякой химией, выдержит, запоёшь, что ваша Анна Вески.
- Да зачем мне юлить? - заискивающе заговорил эстонец. - Но не знаю я о вашей Майер почти ничего! Ну, дядя партийная шишка, в ЦК работает. Сама она в каком-то то ли НИИ, то ли КБ. Ну что Вам ещё? - перейдя на Вы скулил калека.
- Как она с тобой, козлом, в такси оказалась? - Совин не собирался задавать вопрос о том - были ли у них интимные отношения, однако именно так его понял парализованный серцеед.
- Не подумайте - не было у нас ничего, мы с ней даже и не друзья! Так - курортное знакомство... В такси - случайно! Это я попросил подвезти меня, от Ратникова. Сам бы такси не поймал! Чесно! - пьяный был и ... - он запнулся.
- Всё-то у тебя - случайно! Что - и? - рявкнул Илья.
- И синяк под глазом? - промямлил Анвельт.
- Синяк? Кто ж ещё-то тебя застукал, паршивец блудливый? Я, вроде, следов на морде не оставляю!
- Да это в ресторане...
- Значит погулял напоследок? ... Ладно, будет с тебя, я думаю. Паскуднными писульками твоими другие займутся - никуда ты, пареньь, теперь не денешься! А не договорил чего важное мне - пеняй на себя, если я кого-то не закрою до того, как он закроет тебя! - ничего нового Совин не узнал и прекрасно понимал, что большего наивный, самоуверенный болтун знать не может. Хотя, слова Анвельта, что он сам напросился в машину к Майер, косвенно подтвержали версию о покушении именно на неё.
Капитан уже издевательски высмеивал собственное ребячество, хотя и убеждая себя, что устроил весь  этот спектакль для очистки совести, Илья внутренне чувствовал, что главнной причиной его тайного появления в больнице, являлось желание постращать плейбоя и насладится его унижением. Не очень-то по-христиански, но избыток пара он выпустил.
Он отвёз кресло со своебразно отмассажированным пациентом обратно в холл. Дал Анвельту напоследок лёгкий подзатыльник и быстрым шагом мимо лифтов направился к лестнице.

Илья Ильич вышел из болницы через приёмный покой, оставив там позаимствованный в ординаторской халат, забрался в свою “Ниву” и начал прогревать двигатель. Настроение его, едва ли не впервые, после возвращения из Суздаля, было приподнятым. Сегодня он наконец окончательно избавился от постоянно жгущей мозг, непреодолимой ни рассудком, ни волей, ненависти к сейсмологу и чувствовал в себе способность к действию, не отягощённую личными страстями. Большая часть тумана, застилавшего Совину происходившее вокруг, рассеялась, и теперь он видел главный направляющий вектор долгое время не находивших объекта приложения сил и накопленной, с трудом сдерживаемой энергии.






34

Большую работу проделала за короткий срок сборная команда генерала Глебова. Роль полковника Васюкова в “дворцовых интригах” была с очевидностью выявлена. Была установлена его причастность к покушениям на Павла Сидоренко и Кэт Майер. Нашли-таки глебовские спецы шофёра “Камаза”, протаранившего “Волгу” аналитка, поздним ненастным вечером.  И свидетелей отыскали, опознавших в нём, человека, сразу после аварии такси, в котором находились Майер и Анвельт, выскочившего из красной копейки и быстро пересевшего в поджидавшую его за углом чёрную “Волгу”. Топорная, в принципе, работа. Но Васюков всегда отличался более апломбом и самоуверенностью, чем профессионализмом.
Оставалась пока неясной связь, этого бывшего особиста из “Мухосранского” военного округа, неожиданно появившегося на Лубянке, и одиозного референта, приблизительно в тоже время неизвестными силами вознесённого на Старую площадь. Ни прямых, ни заочных контактов они не имели, к тому же референт был недавно назначен на работу в посольство некой развивающейся африканской страны и осел за рубежом, где достать его теперь стало несколько труднее.
С полковником, казалось,  было гораздо проще; и квартира его и дача находились под жёстким прессингом, и хотя его отношение к провокациям и терракту на рынке, оставалось в области гипотетических предположений, обвинений для ареста хватало с избытком. Да и прослушка телефонных разговоров дала результаты, ошарашившие даже отца Савелия и подтвердившие, доселе не принимаемую никем всерьёз, совинскую версию, о тесной связи Васюкова с практичными людьми из Суздаля, пытающимися всеми средствами, и прежде всего, подставив своим финансированием из компроментарных источников, унизить и дискредитировать РПЦ.

15

Совин уже сорок минут таскал “Ниву” по центру Москвы, пытаясь вычислить все машины сегоднешней наружки. Последнее время их было не более трёх; после того как капитан, один раз избавившись от слежки, притворился хитрым колобком, возомнившим себя Джейсом Бондом, увереным, что он  от всех ушёл, а для пущей наглядности, якобы инкогнито, снял  две ненужные квартиры. Наконец он убедился, что его по второму заходу пасёт вишнёвая “пятёрка” и подъехав к “Детскому миру”, припарковался. Неспеша вошёл в универмаг, беспечно покрутился у прилавков, купил в отделе мягкой игрушки плюшевое безобразие - не то кота, не то зайца, а может и собаку, - для сына, который обожал подобные мохнатые чудища, и, растворившись в толпе, исчез из магазина через  один из служебных выходов, у которого его уже ждал отец Савелий в своём стареньком ушастом уродце, на багажнике которого, рядом с рыболовными снастями мирно почивал детский велосипед.
Они, на всякий случай проверились, без приключений  выбрались на Минку и неспешно покатили в сторону Можайска.

Не считая Совина, только избранные знали о том, что родители Тани Бусиной, вдруг, в середине ноября, сняли для внука дачу, в насчитывающей менее  четверти сотни дворов деревеньке Чигасово, будто уснувшей в паре километров от железной дороги посреди огромной лесной поляны. Илья  просил пока не спешить с возвращеием в столицу, несмотря на позднюю осень. Знал капитан свою “ахилесову пяту” и после трагедии с Катей, относился к возможности давления на него, через сына, более чем серьёзно.
Он прочистил печь, заплатил хозяевам дома за дрова, обставил его маслянными обогревателями и каждую неделю, через молодого иподиакона, рекомендованного ему отцом Савелием, посылал дачникам продукты. Сам же появился на даче теперь первый раз, да ещё с компанией.

35

Однако задержались они в гостях не долго. Илья Ильич вежливо поздоровался с будущими тестем и тёщей - они с Татьяной уже сообщили о своём намерении оформить брак, хотя и без венчания, - поцеловал сына, подарил ему плюшевое чудовище и поставил у крыльца, тут же собранный, трёхколёсный велосипед. После чего старая “Волга”, отсвечивающая загрутованнной, так и не покрашенной левой дверью и не менее древний, “ушастик”, с проржавевшими до дыр крыльями, укатили за деревню, к  дальним прудам. Впрочем,  в доме осталась Надежда Ратникова - помочь по хозяйству.

Странная это была компания рыболовов, ранно стемневшим, промозглым и отнюдь не тёплым вечером, забросивших удочки в заросший тиной и камышами, скорее похожий на болото, обмелевший прудик: поэт, каскадёр, бывший физик-теореик и священник. Хотя - что здесь странного, абсурд эпохи объединил этих людей сначала принадлежностью к одному и тому же всесильному ведомству, приведя к единому знаменателю их сердца и души, а теперь, ещё и общей задачей суммировал в числителе интеллект и практический опыт каждого, и, на некоторый конкретный момент, вынес эту комплексную дробь за скобки решаемого сообща уравнения.
Что здесь странного, если верить россказням местных ребятишек, что глупые серебристые караси, величиной с детскую ладошку, могут водиться в этом, когда-то давно, с непонятной целью, искусственно вырытом водоёме. Хотя, лягушки там что-то надрывно квакали. Не одним же пучеглазым горлопанам жить в русских засыхающих и заболоченных прудах. Коли есть квакающие, значит есть и безголосые ленивые слушающие, и почему бы им, таким доверчивым, соблазнившись жирным дармовым червяком, не попасться на крючёк того же отца Савелия.
Впрочем святой отец, закинув свою удочку, мгновенно забыл о ней. С того  самого момента он  уже минут десять не преставая вещал. Видимо томление сумеречной природы вдохновило слугу божьего на богословствование, растревожив в его душе нечто исходное, данное от рождения. Ратников, Сидоренко и Совин молча следили за равнодушно подрагивающим в темноте, верхушками поплавков.
- Когда революция, ценою крови, овободила Православие от связи с монархической государственностью и провозгласила государственность советскую, как ни странно, именно Святая Русь оказалась единственной мире конфессиональной формацией, в которой, скажем без обидняков, господствующей религией стал воинствующий атеизм. Церковь всегда считала, что нет догматической связи между Православием и определлённой политической формой власти, и была убеждена в невозможности существования конфессионального государства, имеющего в своём составе народы разных исповеданий и даже вер. В  момент кризиса коммунистической идеологии, андроповцы наконец прозрев и увидев, что Церковь выжив в беженстве, претерпев все гонения на веру, почуствовала себя свободной и при этом отнюдь не отказалась от задачи оказывать влияние на жизнь государства, а последнее время всё сильней стала проникать во все его поры, очухались от опьянения собственной изжитой пропагандистикой и поспешили использовать РПЦ в  своих политических целях, не допонимая, что Православие - религия свободы, и связывать его с тоталитарным бюрократическим режимом и классовыми стремлениями есть вопиющее противоречиие. Не  могли они понять и того, что после последнего и бесповоротного упразднения представительства церковного народа в лице Царя в православной Церкви и  водительства им ко Христу всех своих подданных, все попытки внешней волей освящения светской власти ведут к самой тяжёлой форме тирании - церковной.






36

Но опрометчивый шаг был сделан, и теперь мы имеем все основания ждать экспансии авторитарного латинообразного цезарепапизма на благодатную, подготовленную андроповскими “новыми подходами”, почву. Собственно нашествие уже началось. Скоро у нас, почти семьдесят лет, подглядывающие сквозь прорехи железного занвеса и тем самым сотворившие себе фетиш из романтизированного забугорного образа жизни и, что самое обидное, культуры, наиболее энергичные энтузиасты, всё перелицуют на западный манер. А кто они эти энтузиасты-реформисты, космополиты без роду-племени, под масками правозащитников? Да, те же самые вчерашние коммунисты и комсомольцы, которые люто ненавидят не Советскую власть, а всё русское, чуждые не только православной, но и вообще всякой религиозности! Они умышленно и целенаправлено утрировали все пожелания доживающего последние дни, не способного к адекватному пониманию складывающейся ситуаци и  непосредственному контролю за их инциативами генсека.  Они прекрасноо понимали все последствия от вульгарной, лозунговой пропаганды патриотизма и православного христианства, хорошо зная, как сегодня реагирует наш, наученнный горьким опытом, народ на подобную агитацию сверху. А об их “любви” к нашей конторе - я, уж, молчу! Подставить её - бальзам на язвы самолюбия! Католичество же для этих свободолюбцев только рекламный трюк, модная игрушка и средство искоренения последних остатков русской духовности. Даже бывшую “пятёрку” они уже прозвали “Орденом”! . Хотя это выражение употребительно только в Католичестве, но никак не в Православии. Но, конечно, назвать ваш отдел обителью - это и впрямь кощунство!
- Зачем Вы нам всё это говорите - давно известно о открытой неприязни священства к коммунистам, комсомольцам и вообще к социализму! - лениво, но с некоторой обидой, проговорил Сидоренко, когда Востроухов, вынув носовой платок, и приложив его к беззвучно смеющимся губам, на минуту умолк. - Я понимаю - вам то есть за что ненавидеть Советскую власть. Но не могу взять в толк - как только эта власть повернулась к Церкви лицом и стала искать в ней союзника, вы начинаете обвинять государство во всех бедах России и везде видите исключительно злой политический умысел!
- Господь с Вами, Павел! - эксперт почуствовал, что, даже сейчас, когда они  все сидят в одной лодке, хватил через край, со своими размышлениями вслух. - Православное Предание дстаточно свидетельствует о положительном отношении Церкви к социализму, как отрицанию эксплуатации, спекуляции и корысти. Ваш любимый Достоевский, кстати, говорил, что Православие есть наш русский социализм. Но Церковь, что само-собой разумеется и явлено в божественной её сущности, не могла примириться с безбожием и воинствующим богогоборством в нашем социализме, с его антихристианским человекобожием. С тем, что бытиё определяет сознание!
- По вашему, естественно, наоборот - бесплотный дух управляет материей и движет всеми социальными процессами? - попытался вложить всю возможную язвительность в эту фразу бывший физик.
- Извините, подполковник, но я не буду сейчас вступать  в эту бесплодную дискуссию, - Отец Савелий склонил голову на бок и грустно посмортел на Смдоренко. - Но отвечу Вам, как убеждённому материалисту, по простому.  Если бы бытиё было первично, то не Господь бы сотворил мир, а мир родил бы  идола. И в начале было бы не Слово, а Глотка! И первое - что бы она заорала: “Хочу жрать!”
Он чуть помолчал и вернулся к своей предыдущей мысли:
- Многие иерархи Православной Церкви считали и, несмотря  на современную реальность, считают, что возможен иной тип социализма - социализм свободный и демократический. И  думается нашей Церкви, извечно понимающей отношения с государством, не только догматически,  но и исторически, нет никаких причин ему противодействовать.  Напротив, в союзе с мирской властью, но не вовлекаясь на путь политической партийности, должно всячески содействовать исполнению заповедей любви в социальной жизни...

37

- Помнится, вы были несколько иного мнения, святой отец! - неудежалсся аналитик.
- Истина антиномична, сын мой! - мгновенно парировал эксперт-теолог.
Спор, вплотную подступивший к опасной черте неуместной ныне конфронтации между временными союзниками, прервал судорожный кашель, поперхнувшегося табачным дымом Совина, вдоволь наглядевшегося на “человеческое” лицо такого, свободного и демократического изма. Впрочем, эти звуки самое безобидное, что мог издать Илья Ильич, после востроуховских экивоков.
- Браво, капитан! - наигранно засмеялся Сидоренко, по-своему расценив его кашель. Однако не  удержался от последнего слова. - Помните, в самом конце шестидесятых, был такой анекдот? Сидят накануне революции  в ресторане “Славянский базар” западник и славянофил. Жуют блины с икрой и рассуждают. “Россия вечно будет страной, бесправного, тёмного народа, униженной интеллигенци и воровской бюрократии!” - говорит западник. “Вы это верно подметили, mon cher, - отвечает славянофил. - Россия будет вечно, а вот куда денется просвещённая, демократическая Европа?” Прошло пол века. Холодная война. Два старика эмигранта за столиком американской кафешки. По телевизору передача о ущемлении прав человека в Советском Союзе. “Говорил я Вам, что Россия будет вечно страной  бесправного народа, униженной интеллигенции и воровской бюрократии!” - шепелявит беззубым ртом один. “Я разве спорил, mon cher? - отвечает второй, мелко тряся головой. - Но, напомните - куда всё-таки делась просвещённая Европа?”
Никто не засмеялся. Лишь губы Ильи Ильича, впервые услышавшего этот анекдот, однако знающего иные образчики фальклёрного творчества, о редких перестрелках на китайско-финской границе и о отсутсвии баварского пива, тронула лёгкая, кривая улыбка. Но и она, никем не замеченная, бесследно растаяла в сгустившихся сумерках.
Подполковник посерьёзнел.
  - Однако не филосовские диспуты мы здесь устраивать собрались, товарищи заговорщики - поди не на рыбалку приехали. Пора окончательно обговорить оперативный план. Последняя, так сказать, рекогонсценировка перед боем! У кого-нибудь новые мысли появились? - он обвёл компанию взглядом. - Значит, всё, как договорились! Поскольку действуем без санкции, и следовательно улица, транспорт - ведь эта хитрожопая сволочь Васюк пользуется исключительно общественным - отпадают, берём нашего холостяка в его квартире, ранним утром, в пять тридцать - гулящие угомонятся, собачники ещё спят. Генерал самоустранился, спецназа не будет, даже подстраховки. Придётся работать вам двоим, - он кивнул  Совину и Ратникову, -  расчитывая на собственные силы. И учтите, дом и квартира наверняка под наблюдением! Ты, Константин, уверен, что сможешь с крыши восьмиэтажного дома незаметно спустится на балкон шестого этажа?
- Да это, как раз, не самое трудное. Хорошо бы он не изменил привычке спать с открытым окном. Значительно упростит дело. Прыснуть в нос аэрозолью - тоже дело не хитрое. Ему вот посложне будет; до сих пор неясно - есть ли у них кто в это время на лестнице, и если да - то сколько? - Ратников повернулся к Илье. - Ты в нормальной форме?
- В порядке  я, не переживай, сен сей! Не впервой - прорвёмся! - с несколько нарочитой бравадой ответил капитан.









38

- Вот прорываться, устраивая вестерн, как раз и не желательно! - чуть насмешливо прозннёс Востроухов. -   Надо проскользнуть незаметно и бесшумно, яко мышь. Вы задумались, почему наш Глебов, не только сам умыл руки, но даже провернных людей из своего отдела на пушечный выстрел не подпускает к Васюкову. Думаете, он остался в стороне, чтобы потом было кому отмазать нас? Нет, мои дорогие супермены; Штирлицы, Иоганы Вайсы, - он просто не знает, кто из сильных мира сего стоит за всем этим. Поэтому выиграем: расколем крота, сможем заставить его работать на себя - генерал будет с нами. Нет - и он опять вымоет руки - долго будет мыть, как хирург перед операцией. А потом возьмёт скальпель и не дрогнув удалит, указанный консилиумом орган. В случае неудачи - молите Бога об отставке!
- Хватит, Дмитрий! Опять ты - за упокой! Знаем, на что идём! - перебил Востроухова Сидоренко. То что он назвал священника мирским именем и на ты - было знаком крайнего нервного напряжения Павла. - Идём дальше. После того, как Илья появляется в квартире, через открытую Костей дверь, они упаковывают усыплённого Высюка в принесённый, Ратниковым баул и тем же путём, каким пробрались на крышу возвращаются с ним назад. Но теперь уже не в последний, а в предпоследний, угловой подъезд. Спускаются на пятый этаж, заходят в 89 квартиру, где мы с Дмитрием их встречаем. 
Приводим объект в чувства, - у нас будет не более получаса, чтобы его расколоть, убедить в неизбежности перевербовки и незаметно исчезнуть. В шесть Москва начинает просыпаться. Ну а средства испытанные. До определённого момента святой отец может переждать на кухне. Потом Совин  с Ратниковым  возвращают баул с повторно усыплённым  перевербованным кротом в его квартиру, укладывают в кровать, как будто так и было, и уходят через противоположное крыло дома. С этим, в общих чертах, ясно. Замечания есть?
Все промолчали. Сидоренко прикурил, от поднесённой Совиным зажигалкии. Зачем-то подёргал удочку священника, потом свою и продолжил:
-  В случае провала... Если Илья не сможет пройти в квартиру или слишком нашумит - ты, каскадёр, надеюсь сможешь забратся обратно, через балкон. Капитану придётся уходить по чердакам в смежные подъезды. А вот случись что непревиденное в самой хате...
- Здесь я не согласен! - остановил его Ратников. - Зачем мне лезть на крышу через балкон - это долго и небезопасно. Я на стене буду шикарно смотреться - мишень в тире, да и только.  Есть прямой смысл выйти на лестницу,  в случае необходимости помочь Илье и вместе с ним  исчезнуть через подъезды. Те же действиия и в случае заморочек в квартире Васюка.
- Я думал, что лучше вам разделится! Хотя тебе виднее... Но учтите, мужики, против вас не любители играют!... Однако, скоро будет темень - хоть глаз выколи. Пора нам сматывать удочки! - усмехнулся Сидоренко. - Сверим будильники! На моих - 19.23. Начинаем партию через 10  часов 7 минут.
Медленно, покачивая снопамии жёлтого света от противотуманных фар, два допотопных автомобиля поползли по ухабам просёлка, мимо  мерцающей огнями окон и веранд деревеньки, забытой на лесной поляне, всего в шестидесяти километрах от столицы. Местные жители сильно бы удивились, узнай они, какие движки тихо урчат под капотами этих старичков.










39

16

- Скользкий тип, всё же, этот Востроухов, - сказал Совин сидящему рядом в ”запорожце” Ратникову. - Чую, есть у него джокер на руках. Если что, нас подставит, а сам выкрутится!
Прошло немало времени, пока Ратников ответил:
- Не  знаю на счёт джокера, но очень может статься, что играют с нами краплёными картами. Имеется у Савушки в этой игре свой особый интерес - это к бабке не ходи! Он, может, и кажется склизким, но это скорее мокрый, притворившийся плывущим по течению безобидным бревном, голодный крокодил. И плачет он о нашей Державе крокодильими слезами. Не уверен, что мы будем ему нужны после этой операции, независимо от её исхода. Поэтому действовать будем, как бы там ни срослось, несколько неожиданно для наших соподвижников.
Константин опять надолго замолчал.
- Ну, так не тяни кота... - не выдержал Совин, обогнав очередной рефрежиратор. - К Москве подъезжаем!
- Мы вообще никуда уходить не будем. В соседнем с Васюковским подъезде мне сняли квартиру на втором, заметь, этаже. Кто - не важно. Некоторое время отсидимся там.
- А этот агрегат? Поймут же сразу, что мы всё ещё в доме. Шерстить начнут.
- Машину уберут! Если всё пойдёт по плану - ровно в 6.05. В  случае провала - по сигналу из той самой квартиры. А под нашим окном будет стоять фургон. Обычное дело - оставил свою машину шоферюга рядом с домом, чтобы в гараж не тащится ни свет, ни заря. Так что и нас в рукаве, кое-какие козыри имеются.
- Всё одно - достанут они нас! Не те - так другие! Это лишь отсрочка...
- Будет день - будет пища! Тоже не пальцем...

В потёмках, съезжпющим с моста здание дома на набережной Яузы, в котором жил Васюков, казалось громадным утюгом, придавившим угловатой тушей беспомощное пространство. Медленно объехав его и воткнув “запорожец” между тесно припаркованными местными “жигулёнками” и “москвичами”, Совин с Ратниковым, сидя в машине, с одиннадцати до часу ночи внимательно наблюдали за окружающей обстановкой и окнами Васюкова, выходящими во двор. Как только в них погас свет, убедившись, что створка балконной двери оставлена приоткрытой, они оставили машину с ключами в обусловленном месте и вошли в снятую, для них квартиру. Пять минут потребовалось, чтобы заменить своё оружие, на чистое, а Константину взять рацию для переговоров со своими тайными помошниками, на частотах, неизвестных в отделе. В восемь минут второго, бесшумно поднявшись по лестнице, огибающий лифтовую шахту, они без труда вскрыли навесной замок на решётке сварной конструкции, перегораживающй последний пролёт,  и проникли на чердак.
Как и ожидалось, для его скурпулёзного обследования, в условиях соблюдения полнейшей тишины, ушло несколько часов. Без десяти пять  Илья с Константином, наконец смогли присесть со спокойной совестью, проверивших все чердачные щели, не упустивших ни одной мелочи и готовых к работе профессионалов. До старта оставалось сорок минут.
Эти, без малого, три четверти часа они просидели молча. Все тонкости и детали операции были уже не раз обговорены и мысленно отрепетированы. Просить своего напарника в случае чего стать душеприказчиком,  в их отделе считалось плохой приметой. И сейчас каждый погрузился в собственные мысли.
Совин искоса взглянул на спокойное, без следа напряжения лицо прикрывшего глаза Константина. Ему показалось, что сен сей медитирует и находится где-то далеко.



40

“Ну что ж, коли дана такая способность, -  с грустью подумал Илья. - А я вот так не постиг сего искусства. Видно, подавляет рефлексия моё трансцедентное, и  не обрести мне нирваны и в этой жизни. А может и в этой смерти... - не страх, даже не плохие предчуствия давили сейчас на  Илью Ильича. Так - какие-то неясные, безотчётные ощущения совершаемой, по инерции, ошибки. Желание отомстить у Совина давно притупилось. Ненависти к Васюкову он не испытывал -  для капитана  это, и впрямь, был всего лишь объект. Скорее томление совинского духа спровоцировало недавнее напоминание священника о социализме с “человеческим лицом”. Нахлебался он этого  социализма в том мире, не желал такой судьбы этому, но и против авторитарной деспотии, да ещё на иезуитский манер, восставала душа поэта. Однако тягучие, размытые тени, по сути и не воспоминаний, а их призраков, бестактно стремящихся ворваться в лирическое настроение  Ильи, быстро разметала в клочья яркой вспышкой, мысль о сыне. - А ведь как бы эта катавасия не закончилась, частичку себя я и в этой Истории уже оставил. И может будут здесь жить мои внуки и правнуки, их правнуки и правнучки, а это  значит, что не обошлась и здешняя эволюция, без участия Ильи Совина! Фигушки вам, а не безымянный автор и могила неизвестного солдата!”
Илья, забывшись, достал сигареты и уже собирался прикурить, но в тот же момент получил по рукам от, казалось бы, перебвающего в туманном далёко, полностью поглощенного процессом медитации друга, даже не удостоившего оплошавшего капитана поворотом головы.
- Спасибо... - прошептал опомнившийся Совин. Мысли его перетекли от сына к Татьяне. Странно, но и они, даже мимолётно не потревожили сознания Ильи образом Кэт. Будто и не было её никогда в его жизни. Будто исчезли бесследно последние несколько месяцев. Грустно улыбаясь, он полностью утонул в воспоминаниях многолетней давности: о знакомстве с близорукой девушкой в саду “Эрмитаж”, о первых месяцах их зарождающегося, ещё неокрепшего чувства, пугливо оберегаемого обоими от любых вмешательств окружающей пошлой и завистливой к человеческому счастью реальности, о постепенном бережном узнавании друг друга.
К чёртовой пошлой реальности вернул Илью Ильича голос Ратникова:
- Пора,Илюша! С Богом!
Две тени отделились от стены, разошлись в стороны и без единого шороха растворились в темноте.

Не было никого ни на крыше, ни на лестнице. Каскадёр благополучно спустился по кевларовому троссу на нужный балкон, капнув в дверные петли маслом, бесшумно проник в комнату, где на тахте,  едва прикрытый одной лишь  скомканной простынёй, в беспокойном сне, постанывая, широко раскинув руки со сжатыми кулаками, ворочался полковник госбезопасности Анатолий Иванович Васюков. Убедившись, что в  квартире, кроме хозяина, никого нет, Ратников подошёл к спящему и достал балончик с аэрозолью. Несмотря на то, что в комнате было весьма свежо, крупные капли пота подрагивали на лбу полковника, а под веками лихорадочно вращались глазные яблоки.  Но не было Ратникову дела, до кошмарных снов, скурвившегося гэбиста. Он хладнокровно выпустил необходимое количество аэрозоля в лицо Васюкова, в последний момент будто что-то почувствовашего, но успевшего лишь приоткрыть глаза.  Удостоверился в действии препарата и пошёл открывать дверь, уже спокойно спускавшемуся по пустой лестнице Совину.
Когда они вернулись в комнату, первое, что бросилось в глаза Илье, черезвычайно его удивив, это монитор персоналки. Обычный “Пентиум”, который он когда-то, в конце иной жизни, считал модернизированной пишущей машинкой, был в эти годы большой роскошью, даже для его прежнего мира, и присутствие такой техники в квартире полковника, пусть и гэбиста, настораживало.  Не даром Константин не обратил на компьютер внимания, видимо приняв его за незнакомую модель видеомагнитофона.


40

Ратников уже готовил баул для бесчуственного Васюка, наконец заснувшего без сюрреалистических кошмарных видений.
- Пакуем! - позвал он, подошедшего к компу Совина.
- Подожди-ка, Костя! - тихо отозвался уже включивший машину Илья, и пробежал пальцами по клавиатуре. - Сейчас мы можем чистый мизер сыграть! Иди сюда! Очень интересно!
- У нас мало времени! Кончай ерундой заниматься! - зло сказал Ратников, подходя. - Ни хрена себе! Никак персоналка! А ты откуда, знаешь, как с этой дурой обращатся?
- Потом расскажу! Выгребай из ящиков все дискеты! А я винчестером займусь!... Что за чёрт!? - Совин ошарашено смотрел на экран, не сразу осознав всю необычность появившегося в окне приглашения. Совершенно незнакомые командные строки  выдала после загрузки вроде бы обычная MS DOS.
Ох, не надо было тебе, Илья Ильич, сейчас пытаться запустить неизвестную программу с заковыристым названием. Как бы там ещё сложилось, следуй вы прежнему плану. Ну отсутствовала там программа Windows, единственная, между прочем, тебе знакомая - охолони, остынь! Если расколете Васюкова, всё и так ваше будет. Пороешься на досуге. Но Совин, словно встретивший спустя много лет старого товарища, как зачарованный, уже летел в его объятия. Лабух, отчего-то теперь возомнивший себя, чуть ли не хакером, уже не мог затормозить. Вот уж, поистине, - мотылёк, летящий на огонь.
Рассудок Ильи, натужно взвыв от беспомощности, ещё пытался остановить его палец над кнокой Enter. Но иная, исходящая из каких-то неведомых глубин подсознания воля, та самая, что столько раз заставляла его совершать неосознанные, непоправимо меняющие судьбу поступки, беспощадно опустила кисть на  клавишу.

Белая ослепяющая вспышка, подобная взрыву магния - последнее, что увидел Илья Ильч Совин, перед тем как выпасть из этой чёртовой реальности. Ударной волной их с Константином вышвырнуло в коридор. Каким чудом Ратников вытащил Илью из горящей квартиры, осталось неизвестным. Их нашли пожарные, лежащих без сознания на лестничной площадке, двумя этажами ниже. Комната в которой спал Васюков выгорела настолько качественно, что всю обстановку и тело хозяина, превращённые странным, так и не раскрытой экспертами природы  взрывом, в невесомый мелкодисперсный пепел, вытянуло потоком воздуха через проём, образовавшися на месте  окна и балконной двери.
Генерал Глебов, вихрем ворвавшийся на место происшествия, чуть ли не раньше огнеборцев, отправив двух своих офицеров, “не успевших предотвратить покушение на полковника госбезопасности”, в клинику,  вечером того же дня подал в отставку.

Последния декада мая - первые числа августа 2004 г.