Моя Подруга

С ней мы познакомились, когда я сразу после окончания института иностранных языков имени Мориса Тореза пришла работать на кафедру иностранных языков ГЦОЛИФКа в качестве преподавателя английского языка, и, что самое удивительное, меня,пришедшую, что называется «с улицы», взяли на работу.  Это было доброе старое время уже заканчивающейся оттепели, а секции анг. языка института физкультуры, который  назывался официально ГЦОЛИФКом, нужен был преподаватель английского языка.   Как моя подруга  позднее  рассказывала мне, именно она тогда  подала заявку  в отдел кадров  ин-яза, где я и получила её.  В инициативе и творческом подходе к разрешению ситуации ей нельзя было отказать и в молодости.

  В то время институт физкультуры размещался в зданиях и парке  дворца графа Разумовского на улице Казакова 18.  Здесь же находился и ВНИИФК – научно-исследовательский Институт Физической Культуры, бывшее общежитие для преподавателей и аспирантов, а также, в последствии построенный на примыкавшем к институту дворе, дом для профессорско-преподавательского состава.

В институте преподавали видные профессора, которые вели занятия по медико-биологическому циклу, учились знаменитые спортсмены, являющиеся гордостью, элитой советского спорта.  Если бы я стала писать их имена,  это одно заняло бы несколько страниц моего краткого эссе, но моя цель – написать о подруге. 

Я в то время была девушка одинокая, только что вырвавшаяся на свободу (а надо сказать, что я училась на вечернем факультете  и работала на полную ставку), а она уже была «обремена» семьёй – мужем и маленьким сыном, вместе с которым мы иногда «тащились» до своих автобусов-троллейбусов через железнодорожный мост мимо театра им.Гоголя к Курскому вокзалу, а оттуда уже разбредались по своим направлениям.

   Иногда я ходила домой пешком с другой своей коллегой - Тамарой Наумовной. Она боролась с лишним весом и любила ходить.  С улицы Казакова мы выходили на ул. Карла Маркса,  затем шли к метро "Красные Ворота", далее к площади Дзержинского и на ул. Горького, а потом я - к себе в Столешников переулок, она - на улицу Горького в Дом Композиторов, где  жила.  Тамара Наумовна была милым интеллигентным человеком, она была женой композитора Калмановского и доцентом нашей кафедры.  Работала на полставки в то время, т.к. у неё была семья,  муж и двое сыновей, младшему было ещё только 11 лет.  Рассказывала, что когда она получила звание доцента, у них дома отмечали это событие, и поэт Михаил Светлов сказал ей "получила ты доцента, всё истратила до цента".  Вообще у них дома часто собирались поэты и композиторы, сидели допоздна.  Они-то люди творческие, могли это себе позволить, а ей - утром на работу.  Иногда она говорила Эдуарду Савельевичу, намекая на поздний час: "Эдя, ты уже всех заиграл и запел".  Тамара Наумовна погибла в январе 1968 г. в автокатастрофе по дороге в Рузу,  куда уже ранее уехал Эдуард Савельевич.  За рулём был композитор Долуханян, они наехали на стоявший неосвещённым каток для уборки снега.  Была холодная и снежная зима.  Весь тот день 15 января 1968 г. мы провели вместе.  Тамара Наумовна заменяла заведующую кафедры, тоже Тамару, но только Ивановну, и проводила вместо неё заседание кафедры.  Потом мы с ней вместе пошли в буфет перекусить, (она никогда не позволяла себе, в отличие от меня, съесть вкусную выпечку), а потом уже, не спеша, пешком домой.  Помнится, что она не собиралась уезжать вечером, а хотела поехать в Рузу следующим утром.  Она была очень интересным человеком, многое рассказывала о младшем сынишке, говорила как она брала его с собой на кладбище, где были похоронены родители, и давала ему лопатку и ведёрочко, чтобы он там тоже что-то посадил.  Насколько я помню, у неё трагически погибли родители.  Она долго не могла придти в себя после смерти мамы, и когда родился Сашенька, это было для неё большим утешением.  Все преподаватели кафедры очень переживали гибель Тамары Наумовны и жалели Сашеньку, оставшегося без мамы в таком возрасте.  В институте было организовано прощание , пришли поэты, композиторы, певцы.  Мне доверили нести её портрет.  И позднее уже не было на кафедре таких интеллигентных и образованных людей! Больше я домой из ин-та пешком не ходила.  Да и сам ин-т вынужден был покинуть усадьбу графа Разумовского в 1970 г. и переехать в новое здание из стекла и бетона на Сиреневый бульвар 4, в котором после дворца было трудно дышать первое время.  Постепенно привыкли. 
Здесь хочется упомянуть об удивительной особенности и такте моей подруги.  Бывая в гостях, или  на наших тусовках, хотя тогда этого слова в  лексиконе не было, или же на работе, эта молодая мамаша никогда не занимала внимание друзей, гостей или  коллег рассказами о своём гениальном ребёнке.  И ей не нравилось, когда это делали другие: «Мой ребёнок интересует только меня», говорила эта совсем нееврейская мама, не нагружая застолье или кафедралье своими наблюдениями за единственным сыном.  Всю мудрость тогда ещё совсем молодой женщины я поняла гораздо позднее, когда приходилось и приходится выслушивать и восхищаться совсем неинтересующими никого подробностями  жизни  детей и внуков наших подруг.  В основном эти речевые потоки позволяют себе женщины, других интересов неимеющие, равно как и неимеющие чувство такта.  Но это я поняла значительно позднее.

А у нас всегда была масса других тем, о которых хотелось поговорить и иногда  договаривали, «стоя босиком в коридоре» коммунальных квартир по телефону, как некая Капа из миниатюры Марии Владимировны Мироновой.
Помню мой первый урок и мою первую группу, в которой было 18 баскетболистов и 4 теннисиста. Среди теннисистов выделялся очень добросовестный и уважительный студент, впоследствии «спортивное лицо, приближенное к Ельцину, и играющее с ним в теннис».  А надо сказать, что я в то время была не намного старше их, а выглядела ещё моложе.   Но я пишу не о себе.  Этот первый урок должен был проходить в аудитории  кафедры анатомии, которая находилась очень далеко от нашей, а я совсем не знала географии  разумовского дворца.  И тогда ешё неподруга, а девушка, приветливо встретившая меня в незнакомом мне коллективе, вызвалась меня проводить.  По пути, а это было минут 10, она мне обстоятельно рассказала про всех персонажей кафедры, со своими комментариями, не скрывая «низких истин».  А мы принадлежим к тому поколению, которое знало что,  где  и кому можно было говорить.  Я молча удивлялась, но доверие оправдала.
Мы тогда работали, ходили на популярные спектакли в театры, любили кино, много читали (у нас в институте была чудесная библиотека и очень интересные люди), а она к тому же имела семью, и в то время  ещё были живы наши мамы.   Все самые лучшие спортивные сооружения  Москвы – бассейны и корты, стадионы – могли быть нам доступны,  всюду работали или тренировались наши студенты, которые рады были бы потренировать своих симпатичных «училок» иностранного языка, но по глупой молодости, мы не пользовались этими возможностями.  Я не упомянула о том, что подруга преподавала немецкий язык.

В один и тот же год мы потеряли своих мам.  Она два месяца спала на стульях в больнице, где сначала после тяжёлой болезни лежала её мама, а потом самоотверженно ухаживала за ней дома вплоть до маминой кончины. 

В семидесятых годах наступило время разрядки международной напряжённости или «дейтанта», и к нам в институт хлынули спортсмены из разных стран на семинары, лекции, тренировки, симпозиумы.  Мы, помимо преподавания, были задействованы Спорткомитетом и Институтом в качестве переводчиков.  И тут подруга проявила недюжинные переводческие способности, и её стали приглашать для перевода к самым высокопоставленным лицам Советского Спорта.  А ещё она стала ездить на спортивные соревнования в разные европейские страны.  Конечно, большую поддержку ей оказывал  муж, оставаясь один с ребёнком.  С другим-то не поездишь, всё будет придираться,  что пыль не вытерта, куры не кормлены, корова не доена.  Это  ещё только речь идёт  об её деятельности в качестве переводчика с немецкого и на немецкий, помимо основной преподавательской при полной нагрузке, т.е. по 3-4 пары в день.

Когда же ей «стукнуло» 36 лет, у неё возникло невинное желание выучить шведский язык.  В Москве были единственные  платные курсы  шведского языка .  Мы нашли эти курсы где-то в районе большой Молчановки, и  там она получила форму заявления.  Но им нужна была справка  о необходимости использования его на работе.  И началось...  Наша заведующая (в общем-то, неплохая женщина) никак не могла взять в толк зачем нужно учить ещё какой-то иностранный язык, применение которого не сулит большого спроса в Москве.  Кому-то, вообще, эта затея казалась подозрительной.  Но, наконец, необходимая справка было получена и в 38 лет она успешно закончила курсы шведского языка.  А самое интересное, что этому знанию нашлось применение, и она с успехом стала работать в качестве переводчика со шведского и  на шведский тоже, одновременно с немецким и преподаванием.  На московской Олимпиаде мы все были задействованы.  Я ездила в Тбилиси на Предолимпийский Конгресс по Спорту, а она работала на одном из Олимпийских объектов. 

Мы продолжали работать в ин-те и когда грянула перестройка.  Постепенно ин-т начал терять былое великолепие, мальчики со специальностью «спортивные единоборства» начали уходить  в телохранители, девочки-художественные гимнастки – в тоже «новую» самую древнюю профессию. Слышны были выстрелы.  В самый путч 1991 г. мне нужно было выходить на работу после летнего отпуска.  Мы не знали, что делать, Ельцин призывал не выходить.  Подруга уже в ин-те не работала.  Мы с одной коллегой пришли в пустой ин-т,  жили неподалёку от Сиреневого бульвара 4, куда переехал ин-т в 1970 г.  Ректора нет, по непроверенным слухам он запил, указаний никаких.  Ректор у нас в то время был очень симпатичный молодой мужчина,  трёхкратный чемпион мира по классической борьбе.   Ему повезло, что его не было на работе, таким образом, он сохранил своё кресло на какое-то ещё время.

Спустя несколько лет, я как-то спросила подругу: « Представляешь, а  если бы ребята угрожали бы  нам оружием, чтобы им зачёт поставили?  Что бы мы делали?»  А, надо сказать, что мы были очень принципиальные, и зачёт получить было не так просто.  «Ставили бы»,- не задумываясь ответила она.  Такая простенькая мысль мне самой не пришла в голову.

Сейчас жизнь нас рабросала нас по разным странам.  Она живёт «на заслуженном отдыхе» в Германии, проработав 9 лет, обучая немецкому языку иностранцев.  И я иногда спрашиваю, как она проводит время.  Она, по-прежнему, не скучает, и «не варит кашу» по её выражению, целый день.    И, как всегда, её поддерживает верный друг и соратник во всех начинаниях, её муж.  Для общения у неё есть небольшой кружок немецких женщин приблизительно одного возраста и одинаковых интересов,  она занимается шведским языком, совершенствует английский, (сын женат на американке и живёт в Америке), занимается танцевальной гимнастикой, а недавно по скайпу подруга поведала  мне ещё об одном  виде своей активности.
Она мне рассказала трогательную историю поиска родственников человека, ранее жившего в их городе и погибшего во время Холокоста в концентрационном лагере на территории Чехии, в Терезиенштадте.  В том городе, где она проживает в настоящее время, существует группа  «следопытов», инициатор этой кампании живёт в другом месте.  Они выясняют где, в каком доме жил узник лагеря, стараются узнать побольше о нём и около дома закладывают камень в память об этом человеке.  Инициатор этого благородного дела не ограничивается только их городом или Германией, он ездит по другим городам и странам, присутствуя на закладке памятных камней.  Вот к такой группе и присоединилась моя подруга.  Она стала разыскивать родственников человека, информацию о котором получила в городском магистрате.  Его дочь с семьёй успела уехать в Америку, а, как это часто бывало, отец не поехал,  был депортирован в лагерь, где и погиб.  Жена его умерла ещё до депортации.

Зная имя и фамилию погибшего в лагере, подруга попыталась найти его родственников в Америке.  Она знала, что  у дочери было   два сына, один - 1926 г.р., а второй 1928 г.р.   Но первая попытка не дала результатов;  потом ей стало известно, что по прибытии в Америку семья поменяла фамилию и имена, на близкие по созвучию.  Она прогуглила эту информацию и нашла люди с похожей, но уже незначительно изменённой фамилией.  Её сын написал им письмо с историей их деда, и те были счастливы получить какие-то сведения о своих европейских корнях, о которых они ничего не знали.  Но на этом подруга не остановилась.  Они с мужем пошли на еврейское кладбище и после долгих поисков обнаружили там захоронение жены этого человека, т.е. матери и бабушки людей, живущих в Америке.  Фотографии могилы, дома, в котором до войны жил их дед (а к этому времени внук остался  только один, тот, который постарше) и камня, установленного перед домом, они послали в Америку.  Вся семья собралась, они слушали письмо из Европы и плакали, плакали, плакали...