***

* * *
Святая Ольга – в изголовье.
С крестом – рука.
Глядит на нас она с любовью
Через века.
И кажется: под этим взглядом
И под крестом
Нам вечно быть друг с другом рядом
В быту простом.
Простом – когда прикосновенье
Руки… плеча…
Вдруг обжигает на мгновенье –
Жизнь горяча.
Из тех мгновений – жгучих капель –
Поток… река…
А крест над ней – миноискатель:
Жизнь нелегка.
Она – не птичек певчих ловля
Из дальних мест…
Святая Ольга – в изголовье.
И – крест.
Наш крест!

Об одичании

Все глубже грязнет мир во мгле и зле.
Где свет в конце тоннеля — уж не чаем.
И кто-то говорит (я в том числе):
«Дичаем, господа, увы, дичаем!»

Улыбки — как подарки — у людей.
Добро повсюду заменяет сила.
И от друзей поддержки ждать в беде
Нелепее, чем слез от крокодила.

Но вдруг совсем, казалось бы, чужой
И на посту, казалось бы, завидном
Откликнется, откроется душой,
Протянет руку жестом необидным.

И помощь, бескорыстная, как снег,
Закрывший грязь чистейшей простынею,
Является:
                то от беды стеною
Защитой стал хороший человек.

И мир не так уж грязен, зол и мглист,
Тоннель не давит мраком бесконечным.
И тянет жизнь открыть, как чистый лист,
Творить добро и улыбаться встречным.

* * *
И вновь она грянула,
круглая дата,
По всем городам и весям страны —
Последняя горькая радость солдата
Великой Отечественной войны.

И прежде их,
                радостей,
                было немного,
Но были награды,
                достоинство,
                честь,
Как знаки уплаты солдатского долга,
Чью цену
                любыми деньгами
                не счесть.

А время съедают болезни и старость,
И раны души,
                что телесных больней…
Солдаты Отечества,
                сколько осталось
Вам встретить победных торжественных дней?!

Давно не в окопе, не в танке, не в доте —
Под небом спокойным, в любимой семье
Вы жизни свои
                до сих пор
                отдаете
За всех,
              кто родился на мирной земле.

А в круглые даты
                вы снова «на круги
Свои» возвращаетесь —
                в юность…
                в бои…
Наш низкий поклон вам
                за ваши заслуги —
Что можем мы дать вам,
                помимо любви?

Второе пришествие
Памяти А.Д. Сахарова
Не все ль равно, кем был Иисус Христос — евреем, греком?
Был добрым, честным — значит, богочеловеком.
А те апостолы, что пыль за ним месили,
Несли «благую весть» о нем как о Мессии.

«Маш;ах! — говорили. — Он — помазанник, Спаситель!
Кто грешен — подходи. Спастись все разом не хотите ль?
Учитель наш такой — на все для всех готовый.
Физически Он, вроде, слаб, но дух — ого! — здоровый.
Захочет — мертвый восстает и кается блудница.
Он может буре приказать мгновенно прекратиться.
В Него любви вселенской огнь наш Бог единый вдунул,
И на Голгофу Он за всех взойдет как на трибуну».

Но драгоценный слова дар Иисус не тратил всуе:
Ведь Он людей хотел спасти, а не толпу слепую.
Он чудеса творил, но знал: событий не ускоришь,
Толпу, упертую в себя, ни в чем не переспоришь.

Она ревет: «Распни! Распни!», — а власть умыла руки
И предала Его на все немыслимые муки.
Но вот (умножь на 60 срок жизни Иисуса)
Вернулась «на круги своя» история искуса.

…Съезд депутатов СССР вопил, рычал, зверея:
Вторично в мир пришел Христос под именем Андрея.
На вид – невзрачен, лыс и худ, но дух — могучей силы.
Он шел не каждого спасать, а весь народ России.
Встал на трибуне — вновь распят, как прежде — на Голгофе.
А за спиной — второй Пилат, запятнан черным кофе.
Под Ним — бесовства круговерть: свист с топотным набатом.
Но иудейский вопль «Распни!» сменился русским матом.
Вновь умер, преданный толпой, все испытав мученья,
Но не воскрес, оставшись без апостолов ученья.
Учения Любви, Добра и Блага для народа…
Он навсегда ушел, а с ним — Надежда и Свобода.
Так не заметила страна Пришествия Второго,
И Апокалипсиса тьма ее накрыла снова.
Не захотели мы узнать Спасителя, Мессию —
Чего же на весь мир стенать, что Бог забыл Россию?

Взгляни окрест и на себя, в себя вглядись поглубже:
Кто ты такой, зачем живешь, кому, вообще, ты нужен.
И, если честный дашь ответ, то шанс (пусть — слаб и тонок)
Спасителя увидеть вновь получит твой потомок.

Церковь Иоанна Богослова на Ишне
Не к индийской экзотике — Шиве и Вишну
И не в Мекку — навстречу священной молве —
К Богослову Иоанну шагаю, на Ишну,
Вдоль шоссейки, с шипеньем ползущей к Москве.

Ветер свищет в три пальца разбойничьей трелью,
Сыплет пухом разодранных снежных перин…
За спиною — Ростов, осажденный метелью,
А вокруг меня — Русь…
Я пред нею — один.

Будто в сказке — но въявь — раздобыл из горы меч.
Кладенец!
Пусть враги налетают стеной!..
А шоссейка шипит — будто вправду Горыныч,
А машины на ней — будто гребень стальной.
Слева, может, не озеро — впрямь поле брани?
С кем сразиться за Русь на краю ледяном?..

Нет, помстилось на миг — так бывает в буране.
Да и мысли настойчиво все об одном.

В старых градах бывал — мимоходом, нечасто;
Княжьи зрел терема, с похвалой не спеша…
Но вот так — сердцем к сердцу — еще не встречался
С той землей, где российская зрела душа.

Ей не надо в любви признаваться несмело,
Сыпать жемчуг и злато провидческих снов —
Все-то знает она, просто время приспело,
И меня, славянина, позвал Богослов.

Вот и сам он в сторонке — в чешуйчатых латах.
Скрыто шлемом, надвинутым низко, чело.
Перед ним даже вьюга присела на лапах
И шоссейку-Горыныча вбок увело.

Он позвал меня
                Не на свидание с Богом,
А к истокам Руси.
Это к ним, не дыша
Все века припадают бойцы перед боем,
Чтоб наполнилась русскою силой душа.

Значит, все-таки — бой?
Но с какой окаянной
Вражьей силой?
С кем выпал сразиться черед?

— Оглянись и вглядись: бой идет постоянный.
За Россию, за русскую душу идет.

Разных наций и вер сколько нынче ордынцев,
Возмечтавших (любого из них потряси):
Чтоб, других уважая, мы не смели гордиться
Тем, что русские мы — внуки древней Руси.
И немало уже сила вражья успела
Натворить — не пора ли ей дать укорот!..

Вдруг метель улеглась — видно, время приспело.
А вокруг — люди… люди…
Россия.
Народ.