Костыль

Ялта, Рузвельта четыре – был родимый дом.
Жили мы в простой квартире с мамой и отцом.
Белобрысым мальчуганом чаек здесь гонял.
Здесь, когда-то Адмиралом двор меня прозвал.

В старый домик деду Сашке хлеба приносил.
В перестиранной рубашке в море с ним ходил.
Он моряк был – необъятный, только без ноги.
Внешне очень был опрятный. Чистил сапоги:
на одну сапог натянет, а второй – скрипит.
Самовар им распаляет. И вода кипит.
На второй ноге «культяшка» - крепкое весло.
На большой груди тельняшка.  Нам всегда везло.

Много в море мы ходили. Чуял, где косяк.
Много рыбы приносили, тешили зевак.
Песни пел в открытом море старый мореход.
И всегда молчал о горе, не терпел забот.
У него была в Массандре лодка «Сто морей».
В море – крейсер, в шторм – подлодка. Не было быстрей.
Дед погоду чуял чутко, быстро курс менял.
Но, однажды, было жутко: шторм нас обогнал.

Долго мы болтались в водах. К берегу дошли.
Не могли причалить в волнах. Ветры нас несли.
Нас волна как в карусели уносила в край.
Вслед, горою догоняла: братец, не скучай.
Весь улов волною смыло. Это в первый раз.
Долго мать потом бранила, не пускала нас.
А, потом, мы оправдались: с камбалой пришли!
Шесть крючков в неё вцепились, но её нашли.

На тринадцать килограммов потянул улов.
Поздравления всех причалов. Радость всех дворов. 
Шёл тогда я очень гордый с рыбиной своей.
Всем на зависть. В мир влюблённый. До родных дверей.
Жили здесь, тогда как братья - за одним столом.
И не мог тогда понять я, что грядёт потом.
Долго улицей гордились мы в чужих краях.
Будто Рузвельтом крестились, будто мы родня.

Рузвельт двигался в коляске, и ходить не мог.
Как и дед он бил фашистов. Побеждал без ног.
Может, помните, однажды, Рузвельт в гневе - встал!
Так и дед тащил сквозь бурю лодку на причал.
Навсегда в душе остались Рузвельт, море, дед.
Где бы мы ни швартовались – здесь её секрет.
И не важно, что творилось, что пришло потом.
А душа всегда гордилась - деда костылём.