Перегуд

     Х1

Вот лицо, как кадр телеэкранный,
Растворилось, погасив цвета.
...Я над степью. Панорама та,
Что и раньше: низкие курганы,
Балка, дождь, сухого нет клочка.
Моё тело около бычка
В прежней позе:
           харею под мышкой,
Пупом в землю. А спина блестит
Всякий раз, когда на небе вспышка,
И меж рёбер лужицы хранит.

А над кожей пар...
            Скажи на милость!
Раз парует, значит, есть тепло.
Это ж сколько времени прошло?
Как тепло столь долго сохранилось?
Если тело всё ещё живёт,
Значит, был недолог мой полёт.

Впрочем, так подумал я чуть позже,
Когда в шкуру втиснулся опять.
А бесплотным существам негоже
На земные темы рассуждать.
В тело возвращался без охоты,
Как в сырой худой комбинезон.
В самом деле: ну какой резон
Мне впадать в ознобы и ломоты,
В тошноту, в беспомощность и страх,
Помня о пареньи в небесах?

Ах, полёт!
       Он был или приснился?
Но не спал я, а солому нёс!
А потом куда-то провалился.
...Холодно. Я в землю будто врос.
Не могу никак пошевелиться,
Гул в ушах и больно в животе.
Сполохи мелькают в темноте,
Дождь идёт...
      Нет мне это не снится.
От бычка, я чувствую спиной,
Веет лёгкой тёплою волной.

Точно, я не сплю.
            И есть подсказка -
Где погреться. Выводы - потом.
За тепло бычку воздастся лаской,
Я умею ладить со скотом.
Мне бы только с хари сдвинуть руку
И маленько шею повернуть,
Да чуть-чуть колено подогнуть,
В землю б упереться... Ну-ка, ну-ка...
О-о, да мне всё это по плечу!..
Вот согреюсь - горы сворочу.

Я напрягся, сжался, как пружина,
Дёрнулся, на корточки вскочил.
И бычка тем самым разбудил.
Тот бежать собрался. Вот скотина!
И в испуге, с рёвом резко встав,
Он случайно вправил свой сустав.
И взбрыкнув играючи, нарочно,
Чтоб меня взбодрить, к копне ушел
Обогреться. Знаю их, дотошных,
Чувствуют нутром, где хорошо.

Я - за ним. Сперва на четвереньках,
А потом поднялся - и бегом.
Вот бы снова полетать маленько!..
Я не думал ни о чем другом.
...В душной глубине ржаной копны
Мой покой не нарушали сны.

          *  *  *

В предрассветной полутемноте,
В настроеньи, явно воспалённом,
Возле брички мой стоял отец
И бранился тихо, но ядрёно.
Это был его обычный стиль,
Где сарказм созвучен прибауткам:
Вся семья кипит в буране жутком,
А извне посмотришь - полный штиль.

И ему никто не возражал.
Он из плена много раз бежал,
Столько же погоней возвращался,
Пыткам и расстрелам подвергался.
Хоть о том на коже ни следа,
Нервы всё же стали - никуда.

Тут отец был вправе разрядиться.
Он впотьмах всю степь исколесил,
Ведь в грозу так просто заблудиться!
Конь, бедняга, выбился из сил;
Трижды колесо с оси слетало,
Упряжь рвётся, крошится в руках...
А приехал, глядь - обидно стало,
Что над ним сваляли дурака!

Ведь бычок здоров, а бричку брали!
Как правленью это объяснить?
Это ж надо до того дожить,
Чтоб колхозники жульём назвали!
Но пятно позора можно смыть.
Должен я, коль спросят, говорить,
Мол, держась ветеринарных правил,
Сам отец телёнку вывих вправил.
И поскольку тот здоров почти,
В хутор его незачем везти.

"Всё запомни. И не будь раззявой.
Ты не слышишь? Ближе подойди".
"Слышу.
      Только голова гудит...
В бричке вяхирь с луговой отавой...
Верно, не в степи наполнен он?"
"Ну и что"
        "Да мне приснился сон,
Очень удивительный и длинный.
Вас я видел с тёткой Акулиной,
Вы возили сено к ней во двор.
Те же бричка, конь...
                И разговор

Слышал.
      Вас она бранила,
Что так долго транспорта ждала,
А в итоге бричку получила,
Вместо арбы.
         А она мала
И неловка. Сено ведь - не глина..."
"Брешешь! Хватит!
             Ишь какой нахал...
Ох и стерва, эта Акулина...
То есть, я там не был, не слыхал...
Ну, поеду. Помни мой наказ:
Скажешь, что отец телёнка спас.
Жди сестру с гуртом. Поспи теперь,
Только снам, дурак, поменьше верь".

            Х11