У

Я не стану тебе как мать
холить, сетовать, бесновать,
тосковать и прятать от мглы и въюги,
но не выдержу впреть разлуки
и тюрьмы молчаливой такой.

Я готова с тобой и в бой,
и в постель, и в горе,
и в праздность,
только не становись другой,
это худшая в мире разность.

Все, что с нами - осталось в прошлом,
пошлом, вычурном и дурном,
все, что было - большая пакость.
Но не будем же о плохом.

Я оставила злое чувство
из обид и дряного белья,
я имела политкорректность
во все дыры, душа моя.

Если есть же свобода слова,
веры, мысли - готовься в бой,
дорогая свобода правды,
мало чинных осталось с тобой.

За закрытые толстые двери
денег, трусов, продажных сми,
во мне нет больше диких истерик -
мы с тобою остались одни.

Значит солнце взойдет, значит будет красиво.
Значит самый кровавый нелепый рассвет.
Справедливости ради во всех толстых жилах
украинский клокочется гнев.

Чтобы пали все те, кто наивно считает,
что способен в руках удержать
норовитую дичку сомнительных правил,
и, неважно кому, но продать.

Эта легкая с виду дивчина
в вышиванке из грубого льна,
нервно курит и больше не видит
как спасительно блекнет рука
нашей веры и нашей морали.

Мы трусливы и, словно, немы.
Хотя громко летают знамени,
а друзья стали, вроде, враги.