Тетрадь одного стихотворения

          
                ПОСЛЕСЛОВИЕ   

                Бог не даёт - Бог лишь отнимает!



Блажен камелии уснувший лепесток, упавший с неба -  серебряный, податливый - как ленточка зелёная Элгара.
и надпись на челе её…
ни отчества,
ни звания…
Свирельный, тайный глас - неспетой упокоишься, немою - ботинка пройма зашнурована дождём,
и лесть кувшинок в озере - на даче,
и клинопись-письмо, оставленное вороньём у края лужи…
           Постылый, знойный день!
       Зной знаковый, зной летний!..
         Спозаранку…
Крапивы куст, один – над полем одуванчиков - зелёной, звонкой, запеканкой, у обрыва… 
Чахоточною росью – всласть насладившись кровью – бруснока спелая зайдётся в кашле, болотных кочек спины оросив…         
Камыш, качаясь на ветру, походкой пьяною, мазуркой, спотыкаясь, в  изне-женную гладь воды – ничком… 
Ракиты стан, склонённым в поцелуе - его листва щебечет в шелесте реки.

Уныло
хнычет
сыч…

Стадо коров, перед заутреней – неспешно - ступая по откосу, уткнувшись лбом в предутренний туман... - их кучный перестук копыт по деревянному настилу моста взбодрил церковных блюдец  перезвон.
Мелодий стройные, невидимые кольца, волнами, всплесками спускаются к реке.            

       Песнь мелодична их, проста, наивна.
       Но,  всякий раз восторженна, призывна…       
       и безупречна,
       бесконечна,
       как молитва…

Совсем ещё малец – мальчонка-рыбачок – заслуженно бахвалясь, несёт с мостков свой утренний улов.
Художник, не спеша – Он утро починил! - собрав мольберт, попыхивая трубкой, привычным оком озадачив горизонт, шагнёт в росу.
За завтраком к нему вернутся плёс, туман, всплеск рыбы в мелководье, пароход…
Разбужен радостью прикосновенья, он теплоту руки в ладонях ощутит…
Печатью счастья на лице его взойдёт печаль.
Фальшива…

Ночь!   
Ночь медленно спускается с небес.
Заглядывает в окна, в спящий город.
Свеча на подоконнике - след памяти в моём окне – слезою вздрогнет, отраженьем…
Стол выстлан снедью – в глубине просторной комнаты,
пустой.
Ещё вчера здесь гроб стоял.
(Псалмов надломленное пенье,
и дуновением кадил  дух ладана над слёзностью стелился... )
Вчера здесь смерть чинила шабаш свой: на серебро – невидимое - спиц, нанизывая  лоскуты судеб…
и чёрных птиц – невыдуманных – стая,
и плакальщиц – нестройным – вой
из глаз  - невидимых, слепых – соцветья…
зримо…      

(…сойду ль по лестнице.)
вдоль паперти, спущусь ли - долу – вниз, повсюду дробных светляков мерцающие лики.
Подобно колдовству - развёрнутые свитки, как паруса, папирусы небес!   
В них – иероглифами – блики звёзд и отсветы планет.
И взгляд комет лукавый, предвносимый…
И познано,
и признано уж Всё…
 
Не спится – сон спотыкаясь, погружается во тьму.
С рассветом смысл теряет очертанья,
лишь разум-мотылёк о лампу ожиданья крылами трепетными…
(Сон отошел ко сну…)
с газет-полос невидимые встречи,
за зябкостью ладоней… вдруг!         
к излучине реки - по набережной – вспять…
Мне снизу
город
станет
продолженьем
неба…
(в молчании немом, со дна бокала…)

Так и есть!..
Звёзд хоровод – ночных видений отраженьем у причала –
Таруса пялит очи на Оку...
Твоё окно, рассвечено во тьме, средь множества чужих унылых окон, - (Ивановна простит!..) -  похоже на «Квадрат», что выставил Малевич…
Две тайны – два пути:
Твой яркий – жёлтый – цвет!
Его же тайна –
Ночь!
 
       Кошачий вопиющий глаз в круг неба устремлён.
       Небо спускается к воде.
       Небо купается в пространстве водоёма.            
       По небу пароход – беззвучно, не спеша… тупым ножом, распарывая грудь,
       вздымая кожу …   

            «О, Господи! Пусть будет непохоже!..»

Стих, задыхаясь, зверем рыщет по странице:
строка в черновике, по капле, растворясь, художником расстригой   ис-стерта в порошок. Сейчас он к ней – чуть-чуть - добавит масла: вульгарной конопли прозрачную слезу…
и возродится холст,
и утро растворится в нём.
И край строфы – крылом - в пространстве развернётся…

       Полосьев колеи не счесть – четыре колеса телеги  - след на след.
       Ещё вчера…здесь Ель – стыдлива - кутаясь в метели, застенчиво меч-тала
       о ………… .
       Ещё вчера… Ель – в тяжкой дрёме – растопырив пальцы…

       (как тяжело даётся стих!..)

       Чуть приглушённым стонет вальс, что вдалеке – в ДэКа. 
       И вереница света на столбах фонарных. (Огни-лампады куролесит ветер –
       несчастных висельников заржавелых скрип.)
       Вдоль,поколейно,- в грязь лицом- домишек рубленных печальные оконца роняют свет в зеркальность  чёрных луж.
       Корова - «кровь небес» - из лужи,пьяной мордою… глаза навыкате, бездумна, свысока…   
       Сорока фрак надела… 
       (к стуже!…) 

… который день в беспамятстве живу!
За треснутым окном – дождя серебряные струи: дождь -  акварелью - мрак рисует с мерзости погоды.
Цвет красок -  н и к а к о й! - графита чернь черна: черники буро-грязный слом размазан по стеклу…
исчадием,
погостом…

Айкона над окном - в углу – незрима-наблюдательна-без сна!
Оклад айконы, - вывернутый - в но’чи, рисунком карандашным, вплавь… Кривым изломом – локотком, по краю - по белизне бумаги – вспять!..
Квадрат четверостишья пуст - за рамкой некролога - по нарастающей, налож-ницею…

          «Быть!»

( последним станет мудрости глоток.)   

Пустые соты перголы, украсившие небо - где одинок… 
Искристостью реки, лучом пробившись сквозь листву,  (и трепетом листвы быть преломлённым),   
склонясь над простотой рисунка, -  внять…
И понять (…попробовать понять!) жажду  аквариумных рыб над песней водо-рослей палых,
и суету прозрачных дафний,
и стройный ряд икринок,
служивших кормом.
          «Устоять!..»
Об борт биллиардного стола шаром-планетою-покатостью-по краю…
а, вырвавшись за край, сорваться в пустоту, как в лузу – чёрную дыру - шагнуть всей очевидностью проступка…
И прикоснуться:
          «… сладок ЯД!»

где лютня клянчит ноты…   
Бас гудит.
Челеста робко просит.
Клирос голосистым – с пюпитра, холодком – заученно - петлёй.

Предвестник боли, бед - Луна – свой яркий медальон  повесила на гвоздь сосны…
Грустна!..
лицом по-прежнему ясна, невинна.
Всё также ноздревата, плосколоба.
(Не подражаем разве что ночник.)

За ними - стойкий запах гиацинта – аптеки запах: боли и лекарств.
где «… старость, слабость, роскошь одиночества» - забытые потешности Дали! - измятый циферблат коих угодий раздроблен на минуты, минусы, на доли… лишь слабым огонёк вершит зрачок свечи – возлюбленным - дрожит, в пульсирующем свете танца.
Вброшен…

Венецианским колпаком, надвинутым на очи…
в кафе, за каменным мостом, за крайним столиком, колена преклонив, сопит, мурлычет невезеньем - так Время золотит покойников седых (…им страшен лик однообразья масок!).
Мертво, забыто, запоздало…
застывшей гроздью винограда на балконе, что с тыльной стороны откупорит Верона… слезами девочки, глотками, наизусть!..
Окаменело! 
Ждёт!
Оставленное мною Время…
ПрокажЁнно…

        И олеандра цвет пунцовый, длинный…
        (Глициния  восторженно косит…)
        У сумерек глаза закрыты - плачут…
        Над сумерками ночь бледна, - бесчувственна…
        дыша…

Так Муза спит!   (…не внемлю чуду я!)
… восторженна, вдруг всхлипнет у порога: – «Какою дивною нам станется дорога!» - и безнадежная, слепа, узка… по колее заросшей сором, неспешным время лишь одно – лукаво, отвернувшись…
И по откосу ходиков,
неслышно,
просекою…
Вспять!..
К реке, спустившись, в изголовьи статься …
И пасть у гроба, как у колыбели…

Плечом лишь поведёт – я отвернусь от Бога!
Навстречу шаг – я в сторону два шага!
В смущении, смятеньи:
«Нет! Никак! …Прости, я не твоя!..» 
Признать признание, не смевши отклониться, губами смелыми коснуться – вдоль – ресниц…
и колкость ощутить…               
И солнца бубен выжать на ладони!
Круг зеркала - вот Ты!
(…смешение сердец?..)  -
смешливость, сокровение…
Неузнаваема, непознана, незрима… в пространстве омута, сквозь траверсу ветвей Большою Буквой «О!»…
Как просто всё, муза моя,: 
Ты – зеркалО, в котором я!.. 
Всё ЭтО – Всё мОё! 
Всё, что есть Ты – есть я: печаль, заносчивость, любовь и невезение протянутой руки. И паника в ночи, и стон средь бела дня, и страх перед борьбой, где поиски решенья, и завсегдашность завтрашних потерь…
       Всё как всегда!
Прощенье?..  Брось! - бессмысленно прощение.
Прощенья нет!.. 
(Есть пониманье неПрощенья Твоего.)

… и «рюмка коньяку»,
и душный дым заморских сигарет.
Ночник – источник света - подмигивающий глазом ночи.
Холодный лунный блеск разбойницы-Луны, что, спрятавшись - ножом – за шиворотом шторы… 
И в ожидании, в предчувствии …
       -   Любовь твоя, по сути – кандалы!
       -   …вот и Оставь мне суть!..
     К поутру’ Отворись – затмением, удачей.
     Затравленный, прошу: « Вернись!.. Не мучь!.. 
     И крест свой за спиной не прячь…
            (постичь незнание - не истину понять!)
      И укажи…   

                и тень его – 
                Твой муж!..»

Как трогательна Ты в объятии своём!..
Как запредельны боль, тоска…
И всё – где Ты была,
                и есть, 
                и будешь…
И всегда!..

                Кофейник с нелюбимым кофе -  просто-Цветье...
                «…как если бы дознаться до небес!»          
 
Твоим глазам, утопленных в глазницах, мудрёностью тоски с картин художника размытыми мазками.
По данности холста, его волокнам, замысловатым льна сплетеньям,
под грунтом технаря, пропитанный слезами ожиданья, несущих краски  слой, поэтику мазка и штихеля соскоб гнусавый…
И грустный взгляд больших бездонных глаз, идущий от Тебя ко мне - сквозь колер, серость - по холсту, к основе:
стремглав спуститься с гор голубоокой Мтквари, в долине отдохнуть. К сестре припасть. В ней рас-творясь, цвет платья подарить…
Сок ливней упоит плантаж и лоз курчавых справедливость…
Вином из одноглазых квеври погашена, да будет, суета…

Твоим стихам, - их слов и слез жемчужных - с простуженных спускаемся, с небес; так - дробным - силуэт дождя в свинцовой раме витража пред стартом сумерек,  сбегая,  по карнизу…
И длинных пальцев, меж которых скомканным мундштук.
И разворот плеча…
И взгляд – немой, покорный…
Рот, пригубивший краешек отравы; на кончике, на самом острие…      
…и оттенили крохотный глоток.
И оттеснили, и сплелись в воспоминаньях …            
И вознеслись…………………………   
…………………………………………

Твоим стихам – хрустальных брызг, нанизанных на утро трав, где заговор цветов - небесный свод росой непризнанных прольётся.
И скромный лик  одежд, как скорбный кипарис, роняя зелень мук, ладонями к подолу прикоснуться,
и раствориться во смущении, в стыде…

               «Незрима поступь звонких каблучков –
                их песня заблудилась в складках платья…»

Брусчатка стонет в ожиданьи: - «Как долго нет дождя!..» 
Глаза Тонино – возвращенье с гор, с потусторонности Загорья…
И притяженье грустной стороны - где нет дождя!..
И неба нет, и солнца…
Ничего!
Одна лишь ночь -  черна и безутешна…
       Как устоять?..
Приснись!.. Пусть станет День! 
Прохлады утра пробужденье.
(каплет с зонта, что над пластмассовым столом в cafe, напротив…)
И чаепитие в занеженной веранде.
И длинноногая картинность в изломе ножки стула.
И стол ротанговый, и чай в стакане, похожий на портвейн весны шестидесятых, и смех, и разговоры ни о чём…
       Всё как тогда:
девчонка – стрекоза! Над нею взглядом прострелив, А.В. с разбегу, протаранив небо:
              Ах, Белла!.. Ах, Мадулина!
              Ах, Матова!.. Ах, ………………
и вздохом страстным стороны безликой, из лёгких глубины, как сывороткой с молока, отцежевшего душу…
и эхом над землёю, над зарёй,  над всполохами гроз, острасткой…
в  н и к у д а!..   
 
Смерть узнаваема по запаху земли.
По сорности травы,
беспечности зачатья,
по скорбным дням, учуявшим  покой;
по тыльной стороне «экватора», куда не мыслимо «махнуть», и заглянуть снаружи, внутрь - в себя - и не узнать, и не познать…
Себя.
(Проклятие!..)
«…Мне сладок яд!»,
когда устами промокнувши, лиловою собакой – пусть! - пройти под окнами, наискосок, следами метя, почуяв зло, не распознав измены…
Поэмою измаран чистый знак:
     (…лиловая собака –
      Знак! 
      и женщина в лиловом –
      Знак!..
      лиловою помадою,
      в лиловых облаках!..
      Помады туба отражается с пол неба,
      как если бы всё это
      в зеркале-кривом-извне…)
Собака ластится.
Сейчас Она её накормит - с рук.  .
И на руки возьмёт.
И в дом снесёт…
Средь белого огня.
Средь ясного покоя…
Так узнаваемо беспечна!..
Всегда,
как на ночь глядя,
перед сном…

«…День разноцветный в суете бесследно угасает. 
     День растворяется в листве».

На продрогшей подножке трамвая утро – смуглым - въезжает в рассвет.
Следом томное облако лоскутами тумана, пыль сметает с ресниц  пробудившихся, сморщенных улиц.
Канарейка в окне захлебнётся в восторге. 
Акварелью с мороза - проступают мхом  контуры серости, сырости …
Древность красок всплывёт, и, сползая по кромке стены, растечётся брусчаткой вдоль пирса, по наивному трепету бриза, снизойдёт отражением в ограде…
Лёгким – бриз - во всеясности, смелости -  по натянутой струне кипариса прошмыгнёт шалой мышью, вздрогнет лёгким испугом, встрепенётся, вздохнёт…

(…горд! -
голосую, привычно – нехотя – стоя!..)
Редкие пешеходы бранятся - в соседнем ларьке не доливается пиво. Мысль беспрестанна, - стучится о стену каприза, - ленивым мячом, по тенистой аллее сквозь пространство извилин, сквозь время - опасною бритвой…               
Капюшоны деревьев раздувает зелёный ветер - в томе, как в доме, ветер гуляет: ставни открыты, и окна открыты!..   
       (… Всё - к чему? – это...)
            
Глаз белый фосфор: «Прийти, иль не прийти?..» 
Рук очевидность, трепетность объятий.
Как хочется понять, и целовать; и в рай – туда, где нет ни времени, пространства… - и рук Твоих, сле-пляющих снежок - подснежника последыш…
       (Я думала – что никогда, ничто мне не поможет.
        Что не вернусь я более сюда…)
В подрамнике («…как жизнеописанье слов приятствует скрижалям!») по тыльной стороне, за пылкостью листов, ловить – и не поймать! - бессмертье пастушонка…
Беспрекословным подчинением, покорством, ладоней прилежаньем посажённых, познать, и ощутить  никчемность и ничтожество - Себя!..      
       (Гримасы изувеченное тело – вот то, чего мне не хватало прежде. Постоянно!) 
«Прийти настал мне час!»,
(но, нет уменья встать! сил нет и воли нет! один порыв!)
Ужасна снега умирающего стать! - 
уста не внемлют междометьям…

       «…одна над миром, безутешна,
        забыта Господом свеча…»

       «…Неприглашенными, стекаются флюиды –
во след – свиваясь в призрачные сети.
Под тяжестью кормил их тощие тела –
кометными хвостами – белила по холсту –
ручаясь,
плача,
извиваясь,
себя – на плаху -  отрешённо…»

И абсолютный страх, как абсолютный слух –
проникнуть в город словно плесень…

Зелёная тропа под кружевом  осенних листьев, что вдоль бульвара, в суете -  и в сумерках,  в дожде… 
И тело, пригублённое, испито всё до капельки: до дна испробовано тело - Но’чи…
Подушек сонных длань, - где чередою пальцев - бессонниц чехарда!
Проклятье маятника, ходиков шаги вслепую – покой пчелы, уснувшей в патоке душистых губ…
и созерцать, и ощущать пергамент крыльев бабочки (в полёте) - не склонных к суициду…
И ждать!.. - с надеждой, без укора - как, вмиг, наступит час, когда душевный страх над колизеем ночи сольётся в точке посреди арены…
И звёздный хоровод, сомкнув ладони, выпьет Время.







P.S И строгий вид из окна с трубой, на кочегарку.
и две - пустых - бутылки на подоконнике…
(конец!)
 
P.P.S. … и Ты, уставшая от Бога,
Ты возвращаешься к Нему!


P.F. ( …сегодня, двадцать девятого ноября две тысячи десятого года умерла Белла Ахмадулина)

















…

                Я встала в шесть часов. Виднелась тьма во тьме
               
                Б.А. стр 247



… не сплю - жгу свечи. Ночи напролёт не сплю! 
Листаю в полутьме Твой том тёмно-зелёный,
От строчки к строчке, по следам иду,   
украдкой слизывая ревностные слёзы.    
Молюсь навзрыд! Которые уж дни
прошу Тебя о чуде воскресенья…
Мне важно лишь Твоё прикосновенье –
столетья треть всё жду Твоей руки!
 (… в ночь сон нейдёт! …и не приму прощенья.)

«Блажен камелии уснувший, лепесток!»
Бегу, как раб от неминуемого рабства.
Своей строкой, подвинув локоток - ч у т о к! –
Мне в колкостях Твоих нет боле недостатка!
В благоговейности пологих, знойных крыш,
спустившись мутной пеной к водостоку…
По розовощёкой Ты взошла с Востока:
чудосплетеньем слов, непонятой… средь них!      
(…и иже с ними, я!..  Как Все – в одной узде - с налёта!..)

Прости!..
Холодным днём, в бездарности картин   
спущусь ли в сад. Без видимой причины,
кизиловым прутом – (За что? Зачем?) -    
сшибаю радостные шляпки георгинов…
Растерзан… Вдруг, проснусь средь тьмы…Пустой!… 
(в пол неба звёзд на небосклоне стылом…)
Созвездья, как соцветья – ливнем – мимо,
по нарастающей, по боли
(Боже мой!..
Живым средь мёртвых  ж и т ь ! - Невыносимо!..) 

и мокрым - по росе - вернуться в дом. Разжечь камин.
Клубком свернуться на Твоих коленях:
(…мне сладок сон!) В ладонях - на двоих         
душистым элем, льдинкой карамельной...          
И красть мгновения.  И знать, что навсегда
хранима будешь. -  (Памятна награда…)
А за оградой – новая ограда!
Уста смыкаются! Смыкаются уста…
(мне говорят: «Так выпало!.. Так надо!..»)
……………………………………………………….
……………………………………………………….


…и ты выходишь в ночь из Темноты,
чтоб ждать от ночи вопля Тишины!..



ЗИМНЕЕ.    



Зима! Тоскую по зиме -
по снегу голубому, синему простору.
Прощенья жду. И как по приговору,               
Тебя в груди несу – страшась - на волоске…

Притвор мечты - сминаем путь.
Привычным жестом вехи расставляя,
босым брожу по снам, том времени листая,
по кромке льда, в заутреннюю жуть…

И жертвуя собой - так жертвуют  предлогом, -   
последним вздохом обрывая нить,
за черною чертой  безликого  порога
Тебя, ниспосланную Богом,
из слёз свечей, заплаканным, лепить…