Живая душа

     Сначала она лежала в мусорной куче вблизи недавно построенного и теперь заселенного дома. Потом любопытные мальчишки подобрали её, когда искали дощечки и щепки для осеннего костра. Теперь она застывала, полузатопленная на дорожке, проложенной через газон сотнями спешащих ног. Да, неуютно, и представляете себе, холодно!

     А когда-то она красовалась на великолепном, сияющим черным лаком, фортепиано. Гибкая фигурка статуэтки заключала в себе образ Жизели и очень гармонировала с классической музыкой, которую извлекали из черного ящика прекрасные руки хозяйки. Эти заботливые руки с помощью полотенца ежедневно избавляли Жизель от пыли. Но общение с обитателями квартиры этим и ограничивалось. Никто не замечал в ней живую душу. С годами она смирилась и даже полюбила одиночество. Интересно было наблюдать, как постепенно взрослели дети и, наконец, покидали дом; зоркие быстрые глаза хозяина слабели и вечером, читая газету, он все чаще пользовался очками; хозяйка по утрам долго сидела у зеркала, изыскивая новые морщинки, удрученно вздыхала и искусно прятала в прическе седые пряди.
     В одно проклятое утро при уборке квартиры статуэтка выскользнула из её рук. Последствия были печальными. Кисть правой руки и часть костюма разбились вдребезги. Расстроенная хозяйка смела её вместе с осколками в совок и вытряхнула в мусорное ведро.

     И вот она здесь. Все глубже и глубже засасывает осенняя слякоть. И нет надежды, что кто-то придет на помощь. Великие творения были погребены временем и песком. А что ж говорить о ней? Она не страдала самоуверенностью. И поэтому кротко сносила удары судьбы.

     По дорожке заскрипели уверенные, неторопливые шаги. Высокий Мужчина шел, дымя сигаретой. Рассеянный взгляд его остановился и задержался на белом изгибе гипсовой ладошки. Он нагнулся и подобрал затоптанную статуэтку, и, удивившись своей блажи, смущенно хмыкнул. Вынув из кармана платок, протер гибкую фигурку. Всмотрелся в балерину и, буркнув: «Пустое», собрался, было уже бросить, но вдруг пронзительная жалость охватила его, как если бы живое существо беззащитно жалось к большим ладоням. Окончательно растерявшись от своей дури, Мужчина поспешно сунул балерину в карман и быстро пошел домой.

     Плотно пообедав, он прилег на диван. До конца обеденного перерыва ещё было время. Вспомнив о своей находке, нехотя поднялся. Открыв кран, Мужчина тщательно вымыл статуэтку, а затем насухо вытер и задумался: куда же её пристроить. Наконец, подошел к своему отгороженному столу, заваленному радио – и теледеталями, где он любил посидеть в свободное время, расчистил рукой середину стола и водрузил балерину в центре. Грубой шершавой ладонью Мужчина ласково провел по каменной прическе и пошел на работу.

     Оставшись одна, Жизель робко огляделась, но ничто не предвещало опасности. Наоборот, от обеденного стола, старых деталей, незнакомых инструментов исходили надежность и покой. И тогда она заплакала, бурно, отчаянно, совершенно неожиданно для себя: ведь за всю её «счастливую», затем несчастную жизнь, никто её не пожалел. Никто так бережно не мыл, так ласково не прикасался к её прическе. Её живая душа заходилась в крике от неожиданно свалившийся доброты. С криком выходила боль. Проплакавшись, Жизель засветилась новой белизной. При желании можно было заметить, что она как бы сияет из нутрии. Ах, как жаль, что нет правой руки и испорчено платье! Ей так бы хотелось порадовать своего спасителя.
 
     Вечером, помимо Мужчины появились Женщина и Девочка. Немного понаблюдав, Жизель поняла, что это Жена и Дочка. Детские глазки быстро заметили балерину, а ручки схватили. Неожиданно для себя Мужчина шагнул к Дочке и забрал статуэтку, и, смешавшись, неуклюже объяснил, что попытается сделать ей ручку и вылепить костюм, а уж потом разрешит Дочке играть. Жена недоуменно пожала плечами: его увлечение радио – и телеаппаратурой как-то еще можно понять, но это…. А впрочем, стоит ли обращать внимание на такие мелочи?

     С этого вечера жизнь семьи изменилась. Каменная кукла (так прозвала её Жена) отнимала у Мужчины все больше и больше времени. Он пытался вылепить миниатюрную ручку и придать платью прежний вид, но это все не удалось: непрофессионалу одинаково трудно рисовать живое лицо и лепить неживую фигурку. Но он был упорным человеком.

     Как-то раз он засиделся до глубокой ночи. И уж было совсем, бросил глину в ванночку. Осталось снять с ручки балерины последние крошки: Он прикоснулся к её локтю и вдруг почувствовал, как он гладок и изящен. Именно не увидел, а почувствовал. И опять как при первой встрече, сердце наполнилось пронзительной жалостью. Он увидел её печальное личико, беззащитные плечики и всю её обездоленность. Он дотронулся до её шейки и неожиданно услышал, как под безымянным пальцем дрогнула живая пульсирующая жилка. Мужчина очумело тряхнул головой, твердо поставил статуэтку на стол и пошел спать, негромко проворчав: «Чертовщина какая-то!».

     А Жизель все боялась вздохнуть. Трепетным мотыльком металось сердце. Застенчивая, мечтательная улыбка озарила лицо. Она была перед Мужчиной как на ладони, вся открытая и беспомощная. Шейка горела от его невольной ласки. А душа любила преданно и безнадежно. На его родных она смотрела кротко и нежно. Ведь он их любит, значит и она должна их любить. И неприязнь Жены сносила покорно и виновато: если бы она смогла уйти, она бы ушла.

     Два дня Мужчина не подходил к ней. А на третий не выдержал. Фигурка балерины была потухшая и сломленная. Отчаянное чувство вины захлестнуло его с головой. Он бережно взял её в ладони и осторожно сомкнул их, отогревая замерзший камень. Её головка измученно приникла к шершавости кожи. Он раскрыл ладони. Статуэтка излучала горечь и любовь. И он, понимая всю абсурдность этого, почувствовал глубокую ответную нежность.

     Он перестал пытаться её восстановить. Но находил её все более прекрасной. Когда все ложились спать, он долгими вечерними часами сидел перед ней, не сводя глаз. И ему начинало казаться, что он слышит голос её сердца. Слышит её измученность своей неполноценностью (ах, если бы раньше!), их разъединенностью (они жили в разных мирах). А он смотрел и смотрел грустно, безнадежно, влюблено. Иногда курил и вздыхал, вздыхал…

     Время шло! Всё печальнее становилась Жена, все реже слышался Дочкин смех. Жизель все это видела. Чувство вины жгло её. Она плакала от жалости к Мужчине, к себе, к Дочке, к Жене. Мужчина ходил подавленный, сломленный. Она поняла, что так продолжаться не может. И тогда она решилась. Недаром говорят: любовь и камень оживит. Нечеловеческим усилием воли она шагнула. Раз…(о, как тяжело!), два (как непослушны каменные мышцы!)… Она не помнила, когда и как добралась до края стола: «Прощай, любимый!»

     Мужчина, Жена и Дочка проснулись от грохота. Мужчина включил свет и увидел у стола груду рваных осколков. Уцелела только головка. Лицо было спокойным и мертвым. Каменным.

     1989 - 1990