Не ставший Мерлином

Одно из самых отвратительных воспоминаний моего детства – сцена бессмысленной жестокости, которую я увидела из окна Анюткиной комнаты. Тогда, в 1985 году, Анютка жила в посёлке, где у нас дача; мы с Анюткой сверстницы, наши дома стояли рядом, и каждый день летних каникул мы, девятилетние девчонки, бывали друг у друга в гостях.

В тот июльский день солнце светило как-то особенно ласково, и множество бабочек порхало за Анюткиным окном, выходившим на задний двор, где цвели яркие садовые ромашки, которые бабочки очень любят. Я подошла к окну, чтобы понаблюдать за роем бабочек, и увидела посреди двора Анюткину бабушку. Перед бабушкой стояло ведро с водой, в руке она держала маленького дымчатого котёнка. На вид ему была неделя от роду; голубые глазки блестели, малыш жалобно пищал. Бабушка наклонилась и погрузила руку с котёнком в ведро. "Помыть котёночка", – мелькнула детская мысль, но бабушка не вынимала руку из воды. Уже через две секунды меня парализовал ужас; в горле образовался ком, не дающий ни закричать, ни вздохнуть; мой взгляд стал метаться по сторонам в поисках того, что остановит бабушку, и тут я заметила в паре шагов яму, сантиметров двадцать глубиной, а в ней – мокрые светлые комочки: два белых с пятнами и два рыженьких. Видимо, я позеленела, потому что Анютка побежала ко мне:

– Надь, ты что?

Я не ответила. Мои глаза застлала пелена, потом брызнули слёзы.

– Надь, да успокойся ты, – Анютка обхватила меня за плечи и увела от окна, – а что делать? У нас ведь две кошки и каждая три раза в год рожает!

– Знаю, – опустившись на Анюткину кровать и обливаясь слезами, с трудом выговорила я, – но я думала: ещё слепых, в мешке, но не так же... каждого! По отдельности.

– Мы не всегда сразу находим, кошки же их прячут. А когда найдем, глаза уже открыты. А мешок бабушка жалеет. 

– Мешок... жалеет... – произнесла я, задыхаясь, и вдруг ощутила самое настоящее горе.

Спустя несколько минут яма была закопана. Сверху поставили бочку для воды, как раз накануне опорожнённую. Я содрогнулась, догадавшись, почему эта бочка каждые два месяца меняет своё местоположение. А потом началось худшее: выпустили запертую в доме кошку.

Я помню её живот – будто внезапно опустевший и страшно, осиротело висящий между лап, и глаза – словно ставшие другими, потемневшие. Я помню, как она с поджатым хвостом искала везде: во дворе, в саду, по всем постройкам; обнюхивала каждый угол, каждое дерево; внезапно припадала к земле, взяв след, но тут же его теряла... Всё это время она звала. Звала своих котят.

Я не выдержала её жалобного, протяжного мяуканья. Я убежала домой. А ночью, когда над деревней воцарилась неведомая городу тишина, я вновь услышала голос кошки. Она звала, она искала котят всю ночь напролёт.

К утру мои глаза настолько устали от слёз, что солнечный свет причинял им боль.

Я пришла к Анютке, закрывая глаза от солнца рукою.

– Надь, ты что? – удивилась Ленка, глядя на мои опухшие веки.

И тут я опять услышала кошку. Она продолжала искать во дворе, в саду, во всех постройках... Она продолжала звать своих котят.

– Боже... – выдохнула я, – сколько же она так будет?..

Анютка пожала плечами:

– Дня три-четыре... Бедняга. Ой, Надь, ну только не плачь! Давай лучше на речку пойдём!

– Три дня! Почему так долго? Неужели котята могут столько выжить без мамы? 

Анютка мне не ответила.

***

Мне ответила судьба – через двадцать лет и два месяца.

Тёплым сентябрьским вечером 2005 года, я, уходя с работы, сдавала ключи на вахте. Когда я расписалась в журнале и направилась к выходу, вахтёрша остановила меня:

– Подождите!

Она наклонилась, пошарила где-то под столом и вытащила крохотного котёнка, чёрного с белым. На вид ему была неделя от роду; голубые глазки блестели, малыш жалобно пищал.

– Возьмите котёночка! Без блох котёночек!

– Куда ж я его возьму, – ответила я, – живу с пожилой мамой, нашей кошке семнадцать лет, и мама сказала, что никакой другой кошки в нашем доме не будет.

– Жаль, – вздохнула вахтёрша, – мне тоже нельзя, у меня собака. Это вот здесь серая кошка бегала, помните? Подкармливали. Ну вот, родила с неделю назад. Уже третий день, как ушла и не вернулась, пропала. Этот вот, чёрный, последний остался, а с утра ещё серый был...

– Давайте, – отвернувшись, я протянула руку.

Котёнок дрожал всем телом. Казалось, он не весил и ста граммов. Я закутала его в свой шёлковый шарф и поместила под куртку, за пазуху. "Хорошо, что по возвращении домой мне не нужно будет никому ничего объяснять", – подумалось мне. Благодаря тёплому, бархатному сентябрю, мама была ещё на даче, с моим братом.

Через пару минут малыш у меня за пазухой пригрелся, перестал дрожать и замолчал. В дороге я время от времени поглядывала на него: живой ли. Задрёмывая, котёнок зарывал глазки, и тогда я трогала пальцем его нос, чтобы он посмотрел на меня. "Потом отоспится, когда накормлю", – думала я.

Но всё оказалось не так просто. От блюдца с подогретым до комнатной температуры молоком котёнок упорно пятился. Я окунула его мордочкой в молоко, но он не облизывался, а только тряс головой, и молоко стекало по его и без того свалявшейся шерсти. Я свернула трубочкой кончик носового платка, намочила в молоке и попыталась вложить ему в пасть, но он чихал, отворачивался и вырывался из рук. Тогда я придумала самодельную соску: сняла с пипетки резиновую трубку, проколола отверстие, в широкий конец капнула молока, а узкий, с отверстием, – попыталась вложить котёнку в пасть, но малыш упорно мотал головой. Затем я пальцами разжала его челюсти и влила в пасть каплю молока – котёнок так закашлялся, что я подумала: этот кашель его убьёт.

Потерпев неудачу с молоком, я попыталась напоить котёнка водой. Однако он теперь так плотно сжимал челюсти, что чайную ложку было невозможно подсунуть ему в пасть, не нанеся вреда. Через двадцать минут малыш был уже весь мокрый, но он и не думал облизываться. Только дрожал и чихал.

Сдавшись, я укутала котёнка в полотенце. К тому времени пробило одиннадцать вечера. В 2005 году я ещё не слышала о круглосуточных ветеринарных клиниках, и у меня не был подключён Интернет. Пришлось ждать до утра.

За полчаса до открытия ближайшей ветеринарной клиники я уже стояла на её пороге. Я первой прошла на приём к врачу. Это была молодая женщина в медицинской одежде светло-зелёного цвета.

– Три дня! – повторила она за мной, оглядывая котёнка, дрожащего на столе с холодным металлическим покрытием. – Вряд ли спасёте... Но давайте попробуем.

Она набрала в шприц глюкозы и ввела малышу в шкирку:

– Глюкозу будете колоть четыре раза в сутки, – сказала она. – Сможете?

Затем она сняла со шприца иглу, набрала немного воды, левой рукой зафиксировала малышу голову, а правой подсунула кончик шприца в пасть.

– Конечно, с ложки напоить он не даст, – пояснила она, медленно нажимая на поршень, – будете поить со шприца.

Действительно, котёнок проглотил почти всю вливаемую воду – мимо разбрызгалось лишь несколько капель.

– Молоко ему, естественно, уже нельзя. Будете вливать куриный бульон, четыре раза в сутки. Бульон должен быть нежирный: отваривайте только грудку, кожу предварительно снимите. Никакой соли, никаких приправ. Кипятить минут двадцать. Бульон охлаждайте до комнатной температуры. Вливать будете две недели. Если выживет и сам начнёт есть, давайте кашу на бульоне.

– Особо не надейтесь, – добавила она, прощаясь.

Я выполнила указания ветеринара: четыре раза в сутки колола глюкозу и поила бульоном. Через неделю у котёнка уже округлились бока, и он начал точить когти о мебель и обои. Только вылизываться не умел, и мне приходилось через день его мыть: иначе он неприятно пах.

Сентябрь подходил к концу, брат привёз с дачи маму и нашу старую кошку Маркизу. Когда малыш увидел маму и Маркизу, он встал на дыбы и смешно зашипел.

– Это что там такое чернеется? – спросила мама и достала очки. Стоящий на дыбах котёнок был размером с лапу Маркизы.

– Никак ты кота завела? – прикрикнула на меня мама. – Рано! Смерти моей не дождалась! Смерти Маркизочки не дождалась! Не будет в этом доме никаких котов, пока мы живы!

Весь вечер мама посвятила телефонным переговорам: она обзванивала соседей и предлагала всем котёнка. На следующий день она обошла соседей лично и везде таскала котёнка с собой. Все восклицали: "Какой хорошенький котёночек!" Однако никто не взял.

– Всё равно он у тебя скоро подохнет! – мама не желала сдаваться. – Он с помойки у тебя, а они больные все и долго не живут.

– У него супергены! – возразила я. – Он голодал три дня и выжил – и это едва родившись!

После небольшой паузы мама спросила:
– Ну и как ты его назвала?

– Мерлин, – ответила я не без гордости. Так звали героя трилогии о временах короля Артура, принадлежащей перу английской писательницы Мэри Стюарт. Вторая и третья книги этой трилогии, "Полые холмы" и "Последнее волшебство", были любимейшими книгами моего детства: лет с девяти до четырнадцати я перечитала их не менее десятка раз. Первую книгу трилогии я приобрела позже, уже в девяностые годы – её я прочла однажды и перечитывать не стала: перевод был так косноязычен, будто автор вовсе другой. Но я помнила свою детскую мечту, чтобы у меня был чёрный кот по кличке Мерлин.
 
– Мер... как? Вин? Мервин? Тьфу! – сказала мама. – Не будет здесь никакого Мервина. Давай лучше Дураком назовём, – предложила мама, наблюдая за котёнком, который зачем-то пытался протиснуться под холодильник.

Я поняла, что маме не понравится ни одна кличка.

– Пусть Малышом побудет, пока он такой крохотный, – сказала я, – а потом что-нибудь придумаем.

Он и вправду казался крохотным. Рядом с Маркизой, имевшей от природы длинные лапы, а после пережитой в юности стерилизации набравшей колоссальный вес (десять килограммов), котёнок был самым настоящим малышом.

Однако он был всё же не так мал, чтобы попасть под холодильник. В досаде он повалился на бок, просунул под холодильник передние лапы, напрягся и вытащил оттуда крупный ком пыли.

Увы, мама была в очках.

– Ну и свинарник у тебя, дочка, – она всплеснула руками, – живём, как бомжи: и кот с помойки, и грязи навалом. Вот что значит – мать старая, убирать не может...

Мама ещё долго говорила, но я не слушала, я включила пылесос. Я поняла, что она смирилась и котёнок будет жить у нас.


***

Прошлой осенью Малышу исполнилось восемь лет. С каждым годом мама всё больше времени проводит лёжа, и Малыш всё чаще устраивается спать рядом с ней. Вчера, открыв дверь в мамину комнату, я увидела, как мама смачно поцеловала кота в лоб.

– Не нужно его целовать, пожалуйста! Это негигиенично, – поморщившись, попросила я. Целовать животных мне всегда казалось чем-то противоестественным. Видимо, кот разделял моё мнение, потому что сразу после поцелуя он спрыгнул с кровати и спешно покинул комнату.

– Ты просто его не любишь! – обвинила меня мама. – Он даже голоса твоего боится! Видишь, убежал.

Словно передумав, уже через мгновение Малыш вернулся в комнату, однако прошёл мимо маминой кровати и запрыгнул на подоконник.

– Когда меня не станет, она уморит тебя голодом, маленький, – сообщила коту мама, садясь на кровати и принимая из моих рук поднос с чаем.

– Вообще-то я его подобрала и выходила, – напомнила я маме, – а ты обошла всех соседей, желая его кому-нибудь отдать.

– Что ты выдумываешь? Не было такого! – мама возмутилась до глубины души. – Нет, ну надо же! Я хотела его отдать!

Спорить было бессмысленно: мама помнит только то, что желает помнить.

Что ж, если я доживу до её лет и Бог наградит меня такой же способностью, тогда первым делом я забуду сцену, которую увидела в далёком детстве из окна Анюткиной комнаты.


2014