***

Я пень, поросший мхом, в глуши лесной
в чащобе, в буреломе непролазном,
не зеленею листьями весной;
я — твёрдый знак: ни гласный, ни согласный

я — камень, под который не течёт
вода ни в половодье и ни в ливень;
я тот, кого забыли взять в расчёт;
я — мастодонт, верней окаменевший бивень

его, затерян в вечной мерзлоте
и погребён там, в этих льдах, навечно;
я — песня о несбывшейся мечте
чей текст печальный позабыт беспечно;

я — астероид, мчащийся во тьме,
сияю, отразив лучи чужие;
я не рожденье, я — скорее смерть,
что забирает так внезапно жизни;

я — вакуум, суть мрак и пустота,
в котором ничего, помимо пыли
и хлама; я — последняя черта
которую, поставив, позабыли…

А может я — всего одна из черт,
одна секунда в круге бесконечном,
почти ничто, всего лишь жалкий червь,
одна снежинка в круговерти вечной,

одна из волн, растаявших в песке,
одна песчинка на бескрайнем пляже,
одна из букв на скомканном листке,
одна из мошек, что беспечно пляшет

вокруг смертельного ей пламени свечи —
оно притягивает так неотвратимо,
финал известен: сдайся и молчи
ведь всё равно не промахнёшься мимо.

Нет, всё же я скорей хамелеон,
меняющий расцветку беспрестанно:
сидит в листве — и вот зелёный он,
в песке он жёлтый или пёстрым станет

на яркой ткани, так и я боюсь
без маскировки на виду остаться:
в углу укроюсь или в тень забьюсь —
мне не дано со страхом тем расстаться.

Темна моя душа: в ней мрак и хлад,
как в доме брошенном, стоит он набекренясь,
тут не найти забытый кем-то клад
до лучших дней, с надеждою что время

раскроет истинную цену тем вещам,
что положил рукой заботливою некто
в него, и не достанет, трепеща
никто сокровищ — ничего здесь нету.