***

Я спускаюсь. И даю себе слово,
Как воробей, выпущенное, но не пойманное,
Независимое от мнения других людей.
Я не знаю, растоплено ли в аду олово,
Для ****ей. Этот край непознанный,
Оставляет воображению часть своих дней.
Я воспринимаю мир точками. Кто-то толчками,
Светом, семафорами, светофорами, формами,
И изгибами талии, да женских плечей.
Но весна! Весна уже расцвела почками,
Да, набухли, да, снег, но голова скована нормами,
И вечер под лампой, не в полумраке свечей.
Но весна! Распускается, цветет – запахи,
Не асфальтом, резиной и квашенной,
С примесью грязи с детских ботиночек.
Но весна! Политики мирно беснуются,
Мерятся картами в кулуарах крашенных,
С примесью распутства и украиночек.
Да гори оно всё. Всё равно просыпаешься,
Круговертью измаранный будностью дней,
Всё останется пеплом и ты – не останешься.
Как и все предыдущие сонмы людей.
Заболит. То в боку, то сердце заходится,
В ритме румбы сибирских ночей,
В математике – цифры не сходятся,
В жизни не сходятся очереди у врачей.
Все больны. Все – разносчики,
А зараза в душе. Прячется. Скрытнячает (паскуда),
Да проглядывает гнилью надпочечников,
У простого люда.
Я спускаюсь. Я даю себе слово.
В пелену закруживших, дантевских,
Образов. Сквозь породу, своды и воды,
Есентуковских.
Болот. И убожества.