Письмо с Того Света

                Ночные разговоры
                с рано ушедшим другом…
               
Я из жизни ушел незаметно, покорно и тихо.
Кроме близкой родни так никто не пришёл помянуть.
А когда был при силах, жилось мне и ярко, и лихо,
Мог с толчка, без разбега любую преграду смахнуть.

Мне все улыбались вокруг и рукоплесканьями снова
Толкали на новый рывок, и был точен в корзину бросок.
Казалось, давно суть постиг я того заповедного слова,
Что право дает без потерь не заучивать школьный урок.

Но были такие, кто рядом и кто чуть покруче.
И часто кривились усмешкой, отнюдь, не родные уста,
Но всё нипочем: я уже на трибуне, я – дуче.
И вот уже стонет в экстазе опять покоренный Рейхстаг…

Я плыл по волне, пел мне ветер удачею в спину.
Не нужно трудиться ладоням, крутя двухпудовый штурвал.
И пела, смеялась душа, лелея отраву гордыни,
Что я заслужил уже в жизни спокойный в финале причал.

А те, кто был сзади, уже на вираж замахнулись,
Небрежно стирая с ладоней не пот, а солёную кровь.
А чтобы не смыло за борт, к штурвалу ремнем пристегнулись.
И стимулом им, как ни странно, к любым поворотам любовь.

В такие моменты вся гниль проявляется сразу.
Экзамен на «вшивость» сдаём и на духа закалку зачёт.
И если дела говорят, а не пышные громкие фразы,
То верит команда в тебя, а что ранее было – не в счёт.

Я плыл без команды, в Фортуну капризную веря.
Но ветер Удачи, вдруг, стих, и верёвкой провис такелаж.
И стал, вдруг, похож, я на в клетке поникшего зверя.
И кончился, ставший мне маской, всегдавешний в жизни кураж.

Помилуйте, братцы, за что же такая непруха.
Я молод и статен, у женщин не слышал отказ.
И, вдруг, всё  порушилось, вдруг, как дубиною в ухо, –
Я, как без страховки, сорвавшийся вниз скалолаз…

Другие в комок собирают и нервы, и волю, и силы.
Я случаю в руки отдал свой душой недописанный стих.
Я предал к мечте устремленье и тех, кто по жизни мне милы.
И, плохо играя прозренье, рванув, на излёте затих…

Отсюда смешно наблюдать за собой – суетливым и важным.
И горько теперь сознавать всю никчёмность и тщетность потуг.
Казалось, стихия ревёт, а на деле – кораблик бумажный
Несёт сквозь летящих вперед мимолётных друзей и подруг.

Как жил, так и жил, и теперь ничего не исправить.
Простите, подруги,  жена и любимый единственный сын.
Меня вспоминая, дай Бог вам всё в жизни наладить.
Мне нужно подумать. Простите. Но я здесь побуду один…

Томск
Август – октябрь 2006