Курильская волна. Поэма

Пролог

–  Трап поднять, отдать швартовы!
Все собрались, все готовы!

Шорты. В клеточку жилетка.
Кеды. Трость. Вздыхая редко,
Не стирая слёзы с глаз,
Старичок стоит средь нас…

–  Трап поднять! Отдать концы!

Над кадилом бубенцы,
В ритм псалмов под Храма своды,
Словно в океана воды,
Нас отправят от причала…

–  Эх, начать бы всё сначала!
Нас отправят от причала
В путь последний! Закричала
Чья-то мать. Пусть, не моя.
Обещал вернуться я…

Обещал вернуться! Значит,
Должен кто-то меня ждать.
Потому молчит, не плачет,
У икон родная мать.

–  Эх, начать бы всё сначала!
Ведь погодка – бриз в лучах.
Повидали мы не мало,
Мир вращая на руках.
Было дело, были штормы,
Океан и край мечты…

–  Эй, старик, да мы знакомы!
В Тихом шел по борту ты!
Твой рыбацкий, австралийский,
Мы спасли тогда баркас…
Как же так, ты снова близко.
Кинь швартовы, слышишь нас?..
Ждут нас мамки, ждут отцы…
–  Трап поднять! Отдать концы!
…

Глава 1. Песня

Тишина… Минутное молчанье.
И понятно, даже кто-то встал.
Мы пока отложим расставанье.
Предлагаю выйти на причал.

День уходит. Горизонт пурпурный.
Перекрестия швартовых крепят борт.
На шкафуте вахтовый дежурный
Подбирает на стихи аккорд.

Шестиструнная потертая гитара,
Обертонит первая струна,
Гриф блестит от зимнего загара,
Звук её – Курильская волна!

Той гитаре изливали душу
В тесных кубриках, присев на рундуках,
Между вахт. И кто-то рядом слушал.
И гитара замирала на руках.

Словно дочь, невеста, мать родная,
Замирала от объятий рыбака.
Словно, свет в душе перебирая,
Струн касалась бережно рука.

И так отчетливо.
Доступно и отчетливо.
Доступно и отчетливо слышна
Была для всех,
кто с морем жизнь связал,
старательно
в аккорд вплетенная,
Курильская волна.

–  Осторожно!
Правым бортом
пришвартован к нам «Саргал»,
Через нас на берег сходит
экипаж их на причал!
Не до песен. Оборвалась
нота где-то в высоте,
Нотной строчкой зацепилась
за надстройки в темноте.
Не до песен. Это точно!
Делу – время, песням – час!
Трапом сходят в порт.
– Надолго?
– Обернемся мигом, в раз!
–  Что же, брат, так быстро? Или
вам не в радость отчий дом?
–  Что ты! Милая сторонка…

Помню, песню пел о том,
Как влюблен был бесконечно в свои стены капитан,
Рисовал на них фрегаты… Был еще совсем пацан.
И тогда еще, в пятнадцать,
Уходил по ним в моря…
Не на год, а на все двадцать!
Вот таким же был и я.

А теперь же нет роднее стен на суше, где кровать
Не болтается от шторма, и спокойно можно спать!
И неспешно подниматься с первым криком петуха,
Открываешь холодильник – там холодная уха,
Рядом свеженький огурчик.
А ещё – домашний квас…
Ну, скажи, кто в дальних рейсах не мечтал о нём хоть раз?
Если ж дом тебя встречает не пустой… Там ждёт она –
То захватывает душу,
как Курильская волна!

От картин воспоминаний
Захотелось так поесть,
Что проснулся редкий норов:

–  Есть хочу! Ни встать, ни сесть!

Если камбуз крепко заперт
До утра, то на морях
Как положено, на паперть
Не бегут. О сухарях
Под заваренный вкрутую
Чай, что греет моряков,
Помнит каждый. Про такую,
Про еду сказать готов:

–  Если с ног тебя сбивает, пеленою стелет марь –
Ты налей чайку покрепче и об банку бей сухарь!

Через полчаса сменившись,
И гитару захватив,
Средь команды разместившись,
Слышу:
– Брат, давай мотив.

Старательно. Спокойно и старательно.
Спокойно и старательно вполне
Команда мачты рубит, и мечтательно
Нет-нет, да улыбнется кто тебе.

– Завидую, когда все улыбаются.
А мне – что день, то новый анекдот.
Не то, что б надо мною усмехаются,
Так, сами по себе, но день не тот.
Но день, прошедший облаком по небу,
И чайкой пролетевший вслед закат
Не радуют. Ни зрелищу, ни хлебу,
Сегодня я, друзья, увы, не рад. –

Так молвил тихо молодой матросик,
Присев на койке, в кубрике, в углу.
И, нервно теребя на шлейке тросик,
Чертил прогаром стрелки на полу.

– Постой, браток, чего раскис некстати?
Зачем повесил нос? Ведь завтра в путь.
Путина будет! Будет и к зарплате
Прибавка для семьи. Ну, как-нибудь,
Ну, как получится, конечно, как придется,
а всё же постараемся успеть
до льдов пройти на север.
И найдется
Причина улыбнуться.
– Может спеть?

Парню в этом пожеланье отказать мы не могли:

– Спой же, друг ты наш сердешный, да про чудо-корабли.

– Маленькая ёлочка на краю посёлочка,
дальнего посёлка на краю Земли,
Первая встречает зори над Охотским,
первая встречает в море корабли!
Маленькая девочка на краю окошка
в доме, приютившемся на краю Земли,
Первая увидит папку, что с путины,
возвратят из моря чудо-корабли!

Засыпают острова за туманом,
Накрывает ночь прибой сном-дурманом,
Гроты скальных берегов пеной полнятся.
Спать команда, хоть отбой, не торопится.

– Передайте-ка гитару.
Что-то хочется, друзья,
Спеть с товарищем на пару.
Запевай, брат. Дальше – я.

Запевай! Про жизнь на море,
Спеть с тобою я готов
Здесь про тех, с кем шли в дозоре
Вдоль Курильских островов.

Эх, граница! Солью в лица,
В душу нашу, допьяна,
Знай, завидуй нам, столица,
Бьёт Курильская волна!

В полста шесть полосок тельник,
Точно столько островов
Между скал топорщат ельник
В шапках творога снегов.

Пограничное сознанье
Островного бытия.
Безграничное признанье
Дарит каждому семья
Бесконечных берегов
В свете дальних маяков.

В песнях час, как альбатрос
Пролетел. И тут матрос,
Тот, что родом из Норильска,
На причал Южно-Курильска
В ночь из кубрика рванул.
Про Курильскую волну
Знал тот парень не со слов.

Он служил здесь, и готов
С каждым спорить об заклад,
Жить остаться здесь был рад.

– Что же? Им, сибирякам,
Так же нелегко, как нам!

Растревожился не зря,
Он ведь так влюблен в моря,
Как наш кок в гитарный строй!

– Эй, Володя, нам подпой!

Владимир Семенович, я и гитара.
Пять песен, семь нот, чай крутого отвара.
Пять песен, семь нот и бескрайняя ночь…
И голос в ночи, с хрипотцою, точь-в-точь…
Его, а не мой… Так звучащий надрывно,
Я слушать готов хоть всю ночь непрерывно!

Семь нот на гитаре, пять песен в ночи.
Владимир Семенович, пой, не молчи!
Я слышу тебя? Или сам и пою,
С надрывом…
И  сам себя не узнаю!

Пять песен, семь нот и бескрайняя ночь…
Твой голос, Владимир, нам сможет помочь
Поверить в удачу. А песня в надрыв
Разгонит циклон, что Курилы накрыв,
Нас держит в порту, не пускает в путину.
Владимир Семенович, эту б картину
На ноты и тексты твои положить!..
Кто смог бы тогда век спокойно прожить
Без зимних красот горизонта во льдах,
И люди бы жили, не ведая страх…
Ведь в песнях твоих честный жизни рассказ.

– Прислушайтесь,
точно,
он здесь,
среди нас!

Быть может, отвар слишком крут и горчит.
А может, его это голос звучит?

Семь нот на гитаре, пять песен в ночи.
Владимир Семенович, пой, не молчи!
Я слышу тебя? Или сам и пою,
С надрывом…
И  сам себя не узнаю!

–  Твой голос Хоккайдо услышал уже!
Высоцкий живет в каждой русской душе!
Будь ты хоть студент, диссидент иль узбек –
Пропитаны души Высоцким навек!

Наш остров Высоцкий, над морем скалой,
В Курильской гряде всегда рядом со мной!

Оживился тесный кубрик,
скрип по койкам, рундукам.
И гитара вновь по кругу,
побежала  по рукам.

Есть на каждой эМэРТэшке,
Словно смазка на движке,
Тот, кто дарит всем усмешки,
Но не в тягость –
налегке.
Точка пятая в ракушках,
Грудь в медалях, орденах:
– Стынет чай в чугунных кружках,
Как шуга на якорях!

У рассказчика такого,
что ни слово – анекдот,
Что ни взгляд, то выстрел в тему,
что ни песня, то про флот!
А и как же быть иначе?
Без такого циркача
Жизнь – путина без удачи,
И уха не горяча!

Дали слово балагуру,
Разминаем мышцы скул,
Ждём рассказ сансэя, гуру.
Он нам – басню про акул!
Мол, на север приплутали,
По течению в тепле.
А потом позамерзали:

– Острова то, брат,  не те!

Вроде, так себе легенда,
Вроде, так себе рассказ.
Но, что слово – лидер тренда!
Посмешил на славу нас.

Вот и молодой механик грусть-печаль оставил мять,
Под гитару, песни, шутки завалился тихо спать.

А команда, растревожась, как пошла наперебой,
Кто на что горазд, рассказы,
словно в масть крошить…

– Отбой! – 
Это рефмеханик Вит,
Строг всегда и деловит.
Вот и здесь, суровым взглядом
Огляделся. Тех, что рядом,
Сколько мог достать, толкнул
Отвернулся, и уснул.

Всем понятно, только-только он с дежурства на покой.
Вот и кажет свой характер. Но мы знаем – Вит другой!
Кто не помнит, как в походах он рассказывал в запой,
Про отряды волонтеров, что водил в тайгу с собой?
Он, филолог по диплому,
И психолог по душе,
Мог найти подход к любому,
Говорят, что с ним уже
В Сахалинском руководстве
Консультируется тот,
Кто в опеке о сиротстве
День и ночь в делах живет.
Это здесь, на море, Вит
Скромен, тих и деловит.
А на суше… Нет, в тайге!
Там он на одной ноге
С каждым, кто влюблен безмерно
В Сахалин, Курилы…
Верно?

– Верно,
лишь ему верна
Та, Курильская волна.

Глава 2. Разговор

– О какой такой волне
Все поспорить и во сне
из последних сил стремятся?

– Расскажите, правда, братцы?

Есть у каждого из нас
Свой про ту волну рассказ.
Про Курильскую, родную.

– Вот и я про что толкую?
Может,
что в походе крайнем
ненароком учудили?
Потому стоим,
стараясь
пред волной в своём бессилье
Отождаться,
отлежаться,
отоспаться у причала.

– Виноваты? Это вряд ли.

– Эх, начать бы всё сначала!

Эх, начать бы всё сначала,
Но погодка подкачала.
Причем месяца четыре
На волнах, в кают-квартире,
Нашей дружною семьей
Цепью вахт сшиваем свой
Стаж походов к островам,
Где всегда так рада нам
В годы прошлые была
Та, Курильская волна.

Вот и нынче, средь вулканов,
омываемых водой,
Вспоминаю день осенний.
Он как явь передо мной:

Застилая горизонт вертикальной пеленой,
Дождь сшивает осторожно неба синь и шар земной.

Аккуратной строчкой линий
От воды до самых звёзд
Дождь пронизывает воздух,
Полный влаги…
Пенных гнёзд
По волнам рассыпал ветер,
Изумрудный тает цвет…
Дождь за всё теперь в ответе.
Он один лишь даст ответ,
Почему вторые сутки рейд привязан к якорям,
И, уже вблизи от дома, так тревожно в море нам?

Так тревожно и печально под сплошной воды стеной!
Так пронзительно созвучны неба синь и шар земной.

Дождь водою в воду льётся!
Только парус не сдаётся,
Клёш полотнища не рвётся!
В пене брызг на реях вьётся
Парус, разгоняя грусть.
Дождь повсюду!
Ну и пусть.

Ну и пусть, что всё прошито вертикальной пеленой,
Дождь рисует акварелью мир, заполненный водой.

Всё промокло. Всё в воде. Даже якоря, и те,
Пропитались моря влагой.
Крен на нос!
И быть беде,
Если только на полбалла больше нас качнёт она,
Пусть вчера ещё родная, но Курильская волна.

Правду батя мне сказал,
кто в штормах не побывал
Между Тихим и Охотским, тот Курилы не видал.

Здесь, куда свой взгляд не кинь, –
Шар земной и неба синь!

Как корейская подруга,
Как тропа в обрывах скал,
Как костёр по центру круга
Душ, уснувших наповал
После сказочных подъемов в связке карабинных скоб,
Так Она, волна-невеста,
Дочь, подруга, мать, жена,
Не находит себе места.
Злится…
Любит…
Бьёт…
Зовёт…
Знает нрав её, по праву,
только тот,
кто здесь живёт.

Для него, аборигена
Айнской крови по отцам,
Шторм – что танец в три колена
Привахтованным юнцам.
Тем сперва шторма, ненастья интересны.
Да! Экстрим!
Но не всякому под силу выжить здесь.
Лишь нам, иным.
Нет, не то, чтобы какие есть тельца у нас в крови,
Просто, тянет отовсюду
нас к Курилам.
Позови,
Помани нас шансом встретить
океанских зорь рассвет,
И скажу вам, братцы, лучше
жизни на Курилах
нет!
Трудно.
Сложно.
Не возможно, иной раз, понять, зачем
В этих островных торосах,
в этих скалах жить?
И с кем?
С кем, с медведем, что спокойно
может в гости забрести?
Или с кинутым погостом тех, чьи корни не найти?

Может быть, когда откроют безответственный геном,
Отвечающий за вызов сделать из Курил свой дом?

Только Куры (Куры – люди, с айнского, коль кто не знал)
Здесь нашли под солнцем место.
Кто об этом не мечтал?
Кто не думал о манящих островах в морской дали?
Или в шторм вести к открытьям океанским корабли?

Так вот здесь, у самой кромки, у начала всех начал
Островное многоточье!
Не об этом ли мечтал?

Так, в раздумьях о причинах
Островной любви к штормам,
И в рассказах о картинах,
Что порою снятся нам,
Я листаю осторожно
в многоточьях борт-журнал.
И всё больше понимаю,
где найду я свой причал.

Грусть под утро разбирает.
Сон с собою забирает
Лучших. Строй мелет наш.
Надо бы на абордаж
Брать легенду о волне.
Передали слово мне.

– Что сказать, волна на север не пускает нас порой,
Потому как третий месяц папки-мамки ждут домой!

Так сказал, и всё, замолк.
Я уснул. А рядом кок
Про крещенские морозы,
Как в карьер, без всякой прозы:

– Стенами торосов обрастая,
Не сбавляя ход, ломая льды,
Ледокол, нам путь освобождая,
Вышел из-за островной гряды.
Медленно, четыре мили в сутки,
Мы из плена белого домой
Выходили…
Да какие шутки?!
Льды охотские – не островной прибой!

На тринадцатую ночь,
На Крещение, точь-в-точь,
Мы дошли до края льдов!
Тут уж, кто на что готов?!

–  Ах, водичка – прелесть, братцы,
На Крещенье! Всем купаться!

–  Трап спустить! Крепить концы!

–  Ох, Святые Вы отцы!
Это что ж за крестный ход?
С борта к полынье народ
Среди льдов идет, смеётся,
Минус сорок!
Не сдается
Православный человек!
Славен будь твой мир вовек!

Это ж надо, так спокойно окунаются в купель.
И блестят от глазировки, словно к чаю карамель!

Где-то здесь, часам к пяти,
Я уснул. Успеть найти
Корень споров о волне
Не свелось в беседе мне.
Кто-то из ребят упорно
Убеждал друзей, покорно
Засыпающих к утру.
Спор им, видно, по нутру:

– Коли спор пошел у нас,
Я скажу Вам без прикрас:
Нет, ведь, лоцмана важнее!
Кто проложит курс ровнее?
Кто с закрытыми глазами
В «крестный ход под образами»
Меж Курильских скал проводит
Корабли? Бортами сводит,
В бухту входит без проблем...
Здесь не может быть дилемм!
Лоцман – главный на Курилах,
В нём – уверенность и сила,
Цель видна, и ясен путь.
Он везде, где ветер в грудь!
Лишь ему всегда верна
В шторм Курильская волна.
Лишь ему она послушна.
Спорить – лишнее, не нужно.

И еще почти что час
Продолжал он свой рассказ
О делах, где важен лоцман.
Шесть утра.
Проснулся боцман.

Лишь у боцмана есть свой
Счет с Курильскою волной!
Лишь при нём она спокойна.

– Боцман! Тайна в чём, открой!

И спокойный, как всегда,
Боцман, иней – борода,
Улыбнулся широко:

– Рассказать?
Ну что ж, легко:

В ту ночь мы шли по краю шторма.
Без нас довольно рыбам корма.
Крепёжный трос готов к нагрузкам,
Меж скал пройти бы местом узким…
Вот тут-то ждёт тебя она!
Она,
Курильская волна.

Вот здесь-то вся её любовь
В борта ударит!
Только бровь
Не поведу, не дам ей шанс
Решить, что страх опутал нас,
Из пены сотканный иглой
Сомнений в том,
что мы с тобой
Способны выдержать и боле.
Ещё б, душа живет на воле!
Да, вахты.
Да, маршрутный лист…
Меж островов под ветра свист,
Под лязг металла в хватке льдов…
Давно уже на всё готов.
Так вот,
в ту ночь, ни встать, ни лечь!
Мы шли меж скал,
как к чёрту в печь!
Команда поминала мать!
Штормило так!
Ни лечь, ни встать!
Погодка для лихих голов.
Но только тот на всё готов,
Кто видел идеальный шторм.
Да что там, – видел?!
Редких форм
Испытывают люди страх.
Почти у прадедов в гостях,
В молитвах,
искупленья ждешь…
И знаешь точно – пропадёшь!
Но, помня о твоей любви,
Волна Курильская в крови
Украсить море не спешит,
И просыпаешься в тиши…
А что там было, тайна в чём?
Уже не помнишь ты о том.

Всё ж боцман тайну не раскрыл.
Молчали все, кто рядом был…

Светает.
Рассвело совсем.
И утро, тихо, как тотем,
Над морем поднимает диск.

– Да, скоро в путь!

И чаек писк
По побережью тут и там.

– Везёт с погодкой нынче нам!

Погодка – прелесть, бриз в лучах,
Как  там,
у прадедов, в гостях…

Пора на вахту сменным встать.
Идём на север, где опять
Во льдах Курилы тихо спят.

– Дежурный, поднимай ребят!

– Отдать швартовы, полный ход!

Идем…
за сельдью,
в царство вод,
Идём в путину, в океан,
Где скалы островов в туман
От глаз укрыты до весны,
Где дом
Курильской,
той,
волны.

Глава 3. Сон

Палуба, надстройки в сурике стена,
Медные барашки, по три у окна,
Высохшие сети, цепи якорей –
Всё залито солнцем на краю морей!

Утопает в солнце моря горизонт!
Всё залито солнцем! Не поможет зонт!

Капитанский мостик, бортовой журнал,
Карандаш закладкой, циркуля пенал,
Пиллерсы и трапы вдоль бортов на ют –
Всё залито солнцем! Паруса поют!

Утопает в солнце моря горизонт.
Полный ход, ребята!
В базу!
На ремонт!

В базу…
…тёплой дрёмой всех обволокло.
Минус сорок давит! Но во сне тепло.
Минус сорок, воздух – битое стекло!
Генератор тоже плачет, как на зло.

Замерзает море, как к утру трактир.
Лодочник готовит лодки в новый мир…
Минус сорок давит! Десять – про запас.
Лодка отплывает в этот раз без нас.

Утопает в солнце горизонта синь!
Спите же, ребята…

– Эй, швартовы кинь!

Волнительно. Тревожно и волнительно.
Тревожно и волнительно вдвойне
Мне на душе, когда Восток стремительно
Уходит в ночь, скрывая мир во тьме.

И ночь висит над вымерзшим пространством,
Где, без луны и звёзд, хоть выткни глаз,
Всё давит градусы с завидным постоянством.
И минус сорок! Десять – про запас.

Я эту ночь давно уже стараюсь
Забыть совсем… Но тот, из детства, сон
Опять приходит. Снова просыпаюсь.
Что мне сейчас поведать хочет он?

Средь таёжных склонов
дальних сопок,
Над заснеженным пространством
мгла кругом.
Выделяясь сетью мелких тропок,
В центре снегопада срубом дом.

Шапка снежная на крыше развалилась,
Мелкое окошко смотрит в ночь.
Левая стена чуть накренилась,
Сруб бревенчатый, как в сказке.
Ну, точь-в-точь!

В хате свет в тельняшку стены красит,
Брёвна – что полоски по душе.
Уголь в печке потихоньку гасит
Стужа…
Холодно уже.

Зуб на зуб не сходится, морозно
Каждой клеточке в бескрайности зимы…
В детский сон, прошу – не забывайте,
С Вами погрузились вместе мы.

Детство.
От ветров и стужи
Укрывает нас оно не зря
В бухтах тихих,
там,
где чайка кружит,
Зной и нега…
Где-то там – моря.

Там, за скалами, за мачтами деревьев,
Что на кронах держат небеса.
Там, за снегопадом птичьих перьев.
Там, вдали,
где замолкают голоса.

Детям интересно бесконечно
Рисовать в отливах на песке
Высохшею крабовой клешнёю.
Как и веточкой по снегу…
Взгляд в тоске
За мелькающими пятками босыми
Вкруг омытых солью валунов
Чертит стрелки…
Ливнями косыми
Смоют их шторма.

– Ты к ним готов?

Точно так же,
где-то там, в Сибири,
За ватагой резвых пацанов
Взгляд скользит по снегу…
И имбири
вкус слегка горчит…

– Так ты готов?

Детство, детство…
Где твоя защита?
Для чего, однажды,
лет с пяти,
Жизнь,
как сон,
тревогою прошита?
И покой с тех пор мне не найти.

Мог ли знать
мальчишка из Норильска,
или я, или иной юнец,
То, что вкус имбирный
в шторм охотский
иногда пророчит нам конец?

Свет метнулся,
закачал по стенам
тельника бревенчатую бязь.
Мне б проснуться,
И щекой коснуться
Маминых ладоней…
Брёвен вязь
По углам метает волны-тени,
Стынет воздух…
Как сейчас, точь-в-точь,
Давит градусы мороз,
проникнув в сени.
Минус сорок!
И повсюду ночь.
Детский сон.
Обычно он так светел,
Безмятежен и прекрасно тих,
Даже если ворс шинельных петель
Гладит мать в ночах годин лихих.

Детство, детство…
Пусть и сиротливо
Маленькие души по Руси
Раскидало время.
И пугливо
Угольками глаз
дитё косит…
В годы войн тяжёлые, до боли,
До разрывов связок,
взрослый мир
Согревал детей своих.
А коли
Есть хотелось, то готовил пир.

Пир – не пир, а кипяток вкрутую
Чайный лист распаривал на всех.
И об банку черствую, сухую
Корку бил отец!
А раны тех,
Кто делил с ребенком в медсанбате
Охристый, поджаристый сухарь,
Заживали…
Как тогда, я бате
Иногда кричу:

– Батяня, вжарь!
Врежь гармонью!
Хохотом!
Высоцким!
Вдарь морским,
отборным,
на весь дом!
Или так схвати меня в охапку,
Что б всю жизнь
я помнил бы потом,
Как любить умел ты не заботой
Нежных, теплых материнских рук,
А примером жить своей работой,
Что б наотмашь!
Чтобы всем вокруг
Было видно, что на этом Свете,
Не на том, где вечность и покой,
Здесь, на этой чертовой планете,
Человек живёт!
Он – батя твой!

– Надо жить, мой сын, наотмашь!
Миг за мигом, день за днём!
Что бы не жалеть однажды
век, что прожит, там, потом.
Чтоб не стыдно людям было
дать ответ за все дела!
Для чего ещё, скажи мне,
тебя мамка родила?

Мать, отец так близко.
Только,
За границей мира сна
Мандариновая долька
Сохнет в блюдце у окна.
Батарея жжет пространство,
Греет ночь Сибири ГРЭС.
Сосны в серебре убранства
Обрамляют краем лес.
Над таёжно-белоснежной многомильною страной
Чайкой робкой, белокрылой детский сон поднялся мой.
Заблудилась?
Или ищет что над спящею тайгой
С высоты, расправив крылья?

– Чайка,
ты лети со мной!
В ночь.
До Дальнего Востока,
Где за кромкой берегов
Острова лежат,
где Бога
Помнят чаще…

– Ты готов?

…В эту даль, над облаками,
До курящихся Курил,
Разметав во сне руками,
Я летел,
что было сил.

Ту избушку
 сном из детства,
И домашнее тепло,
И ребят, что по соседству
Жили,
всё обволокло,
То ли утренним туманом
Потеплевшей вдруг зимы,
То ли серным, жгучим паром,
Что на Сарычева мы
Прошлым летом наглотались
возле ванночек в грязи,
Словно белым покрывалом
сон размыло…

– Погоди!

– Погоди, постой, не надо,
Не буди, дай досмотреть,
Что б ладони моей мамы
В той зиме я смог согреть.
Что б успеть сказать ей слово,
Что в пол горла поперёк
В трудный час стояло…
Снова!
Хоть во сне сказать бы мог!

Мама, папа, дорогие,
Мы вернёмся!
Я вернусь!
Вы простите,
Мы – такие,
Влюблены в моря!
И пусть,
Пусть не скоро будем дома,
и увидеть вас, родных,
Может быть, еще полгода
не придется…
Нам иных,
В гладких скатертей узорах,
в череде земных забот,
Никогда, ведь, не найдется
мест, что лучше этих вод,
Островов,
в цветах вулканов,
Наших преданных ребят,
И штормов,
и льдов капканов,
Чаек,
что с утра пестрят
Точками-тире морзянки
В покрывалах берегов.

– Глянь, моя!
Всё ж, долетела!

Ночь уходит.

– Ты готов?

Ночь уходит.
Горизонт лазурный.
Перекрестия швартовых над водой.
Спит команда.
В бортжурнал дежурный
Запись сделает,
там где-то мы с тобой
В каждой строчке,
в каждой параллели
Жизнь свою
так высоко поднять
Не однажды,
сквозь шторма сумели.
И её у нас
кому отнять?

Сна картины памятной полоской
На тельняшке свой оставят след.
Иней трапы, пиллерсы неброской
Белою вуалью кроет…
Свет
В многоточье островов,
восточный
Горизонт неспешно красит в синь.
Ночь уходит…

– Да,
проскочим,
точно!
Конец связи!..

– Эй, швартовы кинь!

Эпилог

Нет больше…
той любви,
как если кто
положит свою душу,
Да за друзей своих.
Нет больше скорби той,
Чем о любви ко всем,
кто сходит
не на сушу,
Не в дальний рейд уходит,
к Богу –
на покой.

Нет горше в мире той печали,
если дружбу
теряем раньше жизни мы порой.
Обидней слова нет…
 «ушёл»…
В распятье службу
Закажет кто…
о нас,
когда застынет
шар земной?

Нет,
не в штормах далёких переходов,
и не во льдах,
хранящих мёртвенный покой,
в разрыве дружбы флотской,
словно в Храма сводах,
теряем связь,
скользя
под солнца зной.

– Так что ж, старик, прощай!
Отдать швартовы!
Команде по местам стоять!
В машинном,
полный ход!
Крепи надстройки,
боцман!
Все готовы?!
Идем,
братишки,
курсом
на восход!

Нас ждут отцы,
и матери в тревоге,
Нет-нет, задержат
на двери свой взгляд!
Нас ждет волна Курильская в дороге,
И ей лишь знать,
вернёмся ли назад.

20 августа 2010 - 19 марта 2011 года.
Приснился сегодня сон, что поэму читают со сцены… Я в зале… Завтра приглашу Игоря Сидоренко, возьму бутылочку сухого красного… Буду читать ему поэму. На 24 марта прочту её в областной библиотеке, на Всемирный день поэзии… Пригласили. Вот и пироги к чаю поспели…