Чашка

       Эту чашку притащил домой Ромка. Он достал её с риском для жизни с козырька подъездной двери – мы из нашего кухонного окна как раз могли любоваться всяким сором, то и дело появлявшимся там. Вот она и появилась однажды невесть откуда. Должно быть, из каменного века – такая она была грубая, увесистая, даже по рисунку примитивная.
       Чашка была целой. Единственная щербина на её кромке, всяко, тоже была доисторической – не иначе, от зубов какого-нибудь пещерного человека.
       Меня передёрнуло. Герой-сын, однако, был горд: как-никак его первая добыча, принесённая в семью.
       Я уродскую чашку сразу невзлюбила. Но Ромка лично отмыл её и продезинфицировал кипячением в кастрюле для бабушкиных бигудей – это в ответ на мои вопли о её возможном туберкулёзном прошлом. Муж и прочие домочадцы солидаризировались не со мной, так что меньшинству пришлось, как всегда, уступить, чёрт бы побрал эту демократию…
       Конечно, я нет-нет да и бунтовала, и порывалась «раритет» выкинуть! Но сын за кровно нажитое стоял горой. У него были свои резоны: никто же не заставляет меня пить из неё? Даже можно не мыть! – он и сам справится, раз я такая бессердечная.
       Я, посоветовавшись с подругой-психологом, решила смириться на время.
       Чашка злорадствовала. Может, нанесение психотравмы мне и было её целью? Как знать! Но задержалась она в нашем доме надолго – у нас, видно, были разные представления о времени. Сколько всевозможных ёмкостей для напитков: хрустальных, фаянсовых, из глазурованной керамики и даже из фарфора, – ушли в небытие! Но сосуд моих разочарований всё торчал и торчал на полке!
       Надо сказать, чашка меня тоже не жаловала – то и дело выскальзывала из рук и грохалась обо что ни попадя. При этом безо всякого ущерба для своих первобытных глиняных боков! Этот феномен, наконец, проник в моё отягощённое чашкиным антиэстетизмом сознание.
       Как это так? Почему она не бьётся? Кстати, бетонный козырёк тоже ведь, помнится, не поколебал её самоуверенности… Точно, трансгрессировщица какая-то! И однажды, воспользовавшись отсутствием домашних, я пошла на приступ…
       Охваченная исследовательским ражем, я смахивала чашку со стола на бесковёрный пол, роняла её с высоты своего модельного – да-да! – роста, пуляла её об стенку, которую так и так пора было штукатурить, – чашке ничего не делалось!!! Наконец, я рассвирепела до того, что схватила здоровенный молоток и принялась лупить им по проклятущей посудине…
       Ребята, вы не поверите, но чашка треснула на две (!!!) половинки только минут через пятнадцать, когда мой, например, черепок уже давно трещал от негодования по всем швам!
       …И после этого мне будут говорить о хрупкости артефактов? Пфф!..

       Да, сыну, конечно, я в расправе не призналась, я лицемерно посокрушалась о горькой чашкиной судьбе, но и на свою пожаловалась – в конце концов, кто ему дороже?!