О советском патриотизме

                Посвящаю Якову Капустину.


     И вообще прекрасно жить на белом свете. Вот по дороге к дому мужик остановил. Долго не мог его понять, зачем я ему. И только добравшись на своём починке в домашнее тепло, догадался. Видно, по селу слух разошёлся, что я на пенсии да бездельи принялся за писанину, то есть стал записывать, что вокруг меня делается. И вот остановивший меня посреди улицы мужичок в разговоре вроде и ни о чём принялся и рассказал о том, что ему казалось интересным. Заговорил почему-то без предисловий о военном времени, да ещё и о парашютах.
      Дескать, в его родной деревне Ворчанке в тамошнем лесопункте однажды зимой в лесу женщины тот самый парашют нашли. Понятно, время было военное. В лесу одни женщины. Когда в какие времена баб до опасной валки леса допускали? Сосна ли, мачтовая, ель в чащобе, осина, что вокруг ствола руками не охватишь, или свинцовая по плотной тяжести ствола берёза… - их же свалить с мёрзлого пня и мужику-то отвага нужна, и не только отвага, а и умение, сноровка. Это даже у доброго вальщика на делянке, что попривык давно, к концу смены всегда спина сырая… и не только от физической усталости. Бывает, ствол не туда пойдет, круша всё на своём пути к земле, бывает, матюгнуть напарника не успеешь, как тебя же и здоровенной жердью медведя (то, чем толкают) по твоему же кумполу накроет, бывает, с невероятной смертоносной силой откуда не возьмись из крушащейся круговерти ветвей падающего дерева, толстый сук, рядом свистнув, в землю вопьётся… Нет, вы как хотите, а мужик знает, за что его уважать следует.
      Ну так вот, в 1943 году, понятно, зимой (в прочее время лес не заготавливают) женщины, чьи-то дочки, чьи-то жёнушки, выйдя поутру на делянку, среди вымахавших к небу чёрных от ещё неразошедшихся потёмок елей необыкновенно белый свет разглядели. Опешили поначалу. Никогда такого в здешних местах не видывали. Но потом кто-то из смышлёных да быстрых на дело юркнул к белому неподвижному – оказалось, материял. Да белый! Да необычно мягкий и скользкий! Да много! Зацепился на косматой ели, вторую и третью опутал.
      Бабы рванули к неожиданному подарку – такого никогда и в магазине-то не выбрасывали на продажу за деньги! по карточкам! а тут – даровой, бери, хватай – не хочу. А как же не хочу? Топорами кромсали на удивление прочную ткань, тащили её с вершиночных веток, снова кромсали и за пазухи совали, мучились. Парашютный шёлк скользил, вываливался из-за отворотов фуфаек, и было жарко от свалившегося посреди войны богатства, и было жалко выпускать добро из рук, а ведь по уму следовало расстаться на время с манной небесной, в снег её до конца рабочего дня закопать. Да и где же тут места… в лесу наберёшься, чтобы каждой своё закопать? Да ведь и следы к временному схрону, вон они – на снегу…
     И бригадирка, падлюка, она же сразу и зашипела на баб: первая, тоже отхватив себе изрядный кусочище, вспомнила себя, поняла, что о найденном парашюте докладывать придётся. Не докладывать никому! – решили, было, женщины у костра, который уже вовсю клубил дымной пышностью из-под разгорающегося сырого лапника. Но бригадирка, зыкнув острой бритвой глаз по лицам, послала всех матом и так-то ловко, что все сразу осознали и по местам потянулись кубы фронту кто лучковкой, кто поперечными пилами грызть.
      О том, куда стропы дели, как с парашютным шёлком выкрутились, мужик не рассказал. Должно быть, после обязательного доклада в НКВД понаехавшим дармоедам с наганами сколько-то и шёлка и строп отдали: как же тем без «реквизировано и сдано на склад». Но вот платьев потом лесопунктовские женщины понашили. И что интересно – это мужичонка, бывший тогда мальчишкой, запомнил – в платьицах девочки, школьницы щеголяли, а что женщины для себя пошили, можно только догадываться. Ничего на них ни зимой из-под фуфаек, ни летом из-под серой одёжи белым не высовывалось, но женщины ходили довольными. Так что, может, трусы у них были из шёлка, может, ночные рубахи, а только больше парашютов в ворчанском лесу не попадалось.
       И что интересно, мужик из многих своих детских воспоминаний выбрал для рассказа мне именно этот парашют, причем, ни словом о возможном диверсанте в глубоком нашем тылу не обмолвился. Искали того по причине найденного парашюта? Наверное. Допрашивали женщин с пристрастием, добиваясь и выбивая наипоследние, самые незначительные мелочи? Конечно. Но в рассказе о военной поре родимых баб отблеск парашютного полотна был, белым праздником платья на девчонках сверкали, и даже намёк на шелковые женские трусы был, а диверсанта… не было. А на чёрта он им, тот диверсант, если и след его простыл, если было кому за ним гоняться, если спина и руки бабонек ох и ныли, наверное, от непереносимой мужской тяжести. А парашютный шёлк был! И тяга к красивому была живой и сильнее всех на свете диверсантов.