Моногамия

Зачем мне опять доказывать то,
Что и без слов на поверхности
Можно увидеть? И даже самое дно —
Сквозь прозрачную воду верности.

Зачем я буду разбиваться вновь
Об стену? Такую жесткую, глухую.
Зачем мне снова ударяться в кровь?
Зачем, скажи, мне добивать головушку больную.

Больную чем? Тобой, конечно.
И, бесспорно, в войне — ты выиграл.
Я скоро, скоро, выйду на конечной,
Играть не буду больше в эти игры.

Я пить не буду. Обещаю не звонить.
Я обещаю больше не тревожить.
Я обещаю — буду как-то дальше жить.
Каждый будет жить, как может.

Уже не больно будет погубить
Себя в той серости бегущих черепахой дней,
В том солнце, что разучилось без тебя светить,
В воде, что не оставила и капли от моих морей.

Уже не больно будет слышать от других,
Что мы с тобой чужи до истерического смеха.
Уж все пройдет, и нас забудут, как больных,
Укрытых боли и страданий теплым мехом.

Как будто это грело нас когда-то.
Когда мы сами знали наше "ничего".
Я часто вспоминаю тебя, правда.
Я вспоминаю тебя быстрою рекой.

Такой, как я. А помнишь, ты говорил, еще давно,
Ты сравнивал же нас — мы два теченья?
Столкнувшихся и слившихся в одно,
Обреченные на радость, но — не на мучения.

Скажи теперь, почему пока что мне —
Настолько больно, что и слез поток
Не скидывал с души моей камней,
И, жаль, — не помогал тяжелый рок.

Зачем я вспоминаю, как гуляли допоздна.
Друзья. Ну отчего же мне так дико, странно?!
Может от того, что я тогда была одна?
А может потому что все закончилось так рано?

Так рано. Ничего не начиналось.
Надежды, что таила я в своей душе так глубоко,
Что рукою в душу не залезешь, только малость —
Там камешки, соленый воздух, бурь поток.

И вряд ли ты почувствуешь там дрожь,
И вряд ли ощутишь когда-то теплоту,
Когда идет во мне соленый дождь,
Напомнивший пустую простоту.

И слава нашему несуществующему богу,
Что дрожащих рук ты больше не увидишь,
Не буду больше рядом я никоим боком,
Не буду. Больше. Никогда. Ты слышишь?

Ты слышишь то, чего я прежде
Ни разу не осмелилась тебе сказать,
Не про глупую любовь, не про надежды,
А то, что говорю сейчас тебе в глаза?

Ты слушаешь меня? Или как раньше,
Каждый весь в своих делах и мыслях.
Ты слушаешь меня? Я продолжаю дальше
Вслух читать отправленные письма.

Отправленные. Да только не туда, куда хотела.
Отправленные в ящик, далеко, всей стопкой.
Сжечь бы, да развеять где-то этот пепел,
Но я, читая их опять, рыдаю громко.

Ах, если бы могла – остановилась.
Если бы могла – забыла бы тебя к чертям!
Еще немного. Я соберу все мысли,
Я соберу. И с письмами отправлю наконец-то к Вам.

Мне кажется, что я еще не все сказала:
Мне больно от того, что с Вами кто-то рядом,
Вечно. Я, не имея на то право, – ревновала.
Банально и по-детски очень, правда?

Мне кажется, что еще ты должен знать,
Что ты меня невольно (или вольно) обижаешь.
Я, определенно, не хочу тебя ругать,
Но хоть раз поговори со мной, и ты узнаешь.

Узнаешь многое, я обещаю,
Узнаешь, что в моей душе бывает яркий свет,
Что светит без конца и края,
Какого у других людей, наверно, нет.

Узнаешь, может быть, что ненавижу шутки.
Узнаешь, что пока я умираю от глубокой раны.
Что вечерами я люблю гулять без куртки,
Бросаюсь я в объятия весны – как это странно.

Быть может, ты узнаешь, что люблю
Смотреть наверх, когда уже совсем темно.
Звезды находить – ну хоть одну
И загадать желания – ну хоть одно.

Завтра мы проснемся и как прежде: я ранним утром,
Ты, наверное, поздно – я не знаю теперь о тебе ничего.
Тебя, наверное, кто-то разбудит?
А я услышу будильник, стоящий от меня далеко.

Завтра проснемся, но разные города за окном.
Все будто не так – разные люди, разные улицы.
Дела уже нельзя отложить на "потом",
Уже и времени не будет друг о друге мучиться.

Завтра проснемся, а прошло десять лет.
Мы случайно встретим друг друга в толпе,
И никто даже грубо не бросит "привет",
Потому что даже "крепкой дружбы" больше нет.

На следующий день, тебя разбудит жена, вероятно,
Ведь я не знаю. А ко мне прибежит мурчать кот.
Если ты вспомнишь, мне будет горько приятно,
Если ты вспомнишь бесконечность и число, вот.

Вот и все, наверное. Пока что из себя я вырвала
Все, на что хватило моих жалких сил.
И я запомнила теперь – насильно я не буду милая,
Насильно никому не будешь мил.