Сказка о социальном страхе. Святочный рассказ

НАТАЛЬЯ МАРТИШИНА – http://www.stihi.ru/avtor/martish1 - ТРЕТЬЕ МЕСТО В ИМЕННОМ КОНКУРСЕ РУСЛАНА ЦВИТКИСА МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ

 Неделю в эти зимние дни Мария Васильевна не вставала с постели. И сама не могла понять, что происходит. Не вставала, и всё. Вроде бы как и не нужно.

В старой учительской квартирке была чистота. Отец – революционер, буденовец – строго смотрел с портрета, и мама – смольнянка, выпускница благородного института – ласково смотрела с портрета рядом. На столе лежал белый листок, с которого и прыгнул в сердце Марии Васильевны этот странный недуг – социальный страх.

Листок – квитанция за телефонные переговоры, на многие тысячи. Ну, не на многие, всего лишь на три, но где взять пенсионерке эти деньги?

Вся-то пенсия Марии Васильевны, одинокой учительницы русского языка и литературы, была пять тысяч. Из них две уходили за квартиру, газ, свет. На три надо было как-то питаться. Участковая врачиха, жалея её, выписывала самые дешёвые лекарства давней сердечнице, которые вряд ли помогали. Современных, способных во многом помочь, врачиха и не рисковала предлагать: цена «работающих» лекарств была и вовсе несопоставима с пенсией бедняги, всю жизнь отдавшей школе и детям-ученикам. Да, весь район был – ученики Марии Васильевны. Своей семьи, своих детишек, у Марии Васильевны не было – погиб любимый человек в сорок первом году под Яхромой, не пуская фашистов к Москве, и пронесла через всю жизнь Мария о нём бережную память.

Вот и теперь уходила памятью Мария Васильевна в те далёкие годы,  страшные для великой страны, но светлые; когда был явен враг, но не было страха… Были упрямство и упорство, заставлявшие не выжить, – нет, не выжить любой ценой, – но  жить, побеждая, ради высокой цели, гораздо более высокой, чем жизнь.   
Теперь же враг был повсюду – он был незрим. Он был вездесущ. Он мог всё, что угодно. Это от него приковывали цепным замком к перилам единственную детскую коляску в подъезде пятиэтажки, где жила Мария Васильевна. Это он заставил дома застегнуться на сотни замков, он стёр память об узорочьях наличников и одел оконные очи в решётки… Это из-за него исчезли из просторных дворов все  шумные «прятки», «казаки-разбойники», «бояре», «классики», хороводы… Из-за него, боясь осуждения и насмешек, не заливается песнями по вечерам гармошка… Из-за него…  Но виднее всего он был в этом  телефоне, в непреклонном  молчании  белой трубки.
Некого было позвать на помощь. Учеников Мария Васильевна уже и стеснялась: много, много у них и своих забот, а она, привыкшая отдавать – знания, время, силы, – что она могла теперь дать чужим повзрослевшим детям? Соседи… Но кто работал от зари до зари, а у кого хлопот полон рот, а были и такие, кто, мельком на лестнице задевая мехами неуклюже ползущую с палочкой Марию Васильевну, обдавал её надменным взглядом.Позвать бы добрую врачиху – но и этого старушка не могла: белел на столе злополучный листок.

Телефон был отключён за неуплату.

Тяжёлая слабость не давала встать с постели. Мария Васильевна не замечала даже, что несколько дней она не ела. Чуть привставая, она задыхалась и ложилась опять.

Откуда знать ей было, что даже отключённый за неуплату телефон готов соединить с чрезвычайными номерами: «скорой помощью», милицией, пожарной частью? Не знала  этого  пенсионерка, и поэтому даже не трогала мертво молчавшую трубку.

Но ни о чём не жалела. И, если бы вернуть эту осень назад, она снова пригласила бы к себе домой  того юношу-трудягу, делавшего ремонт в соседней квартире.

Юноша-узбек, бегая с мешками строительного мусора туда-сюда, подхватил ведерко и из рук Марии Васильевны: рад был, что помог немного. А потом постучался попросить воды. Старушка пригласила юношу покушать, разогрев блинчиков, и по тому, как мальчик ел, по тому, как он брал столовые приборы, увидела Мария Васильевна, что он из хорошей, из благородной семьи. «Яшка», – представился он, помня, что все они здесь, тёмненькие, как цыганята из «Неуловимых мстителей», – Яшки. Настоящее имя он назвал на расспросы – Азам. Мама его работала врачом в роддоме, в далёком южном городе, уже за границей России. Отец, директор завода, умер, оставив шестерых детей-школьников. Старший, Азам, выбрался на заработки. И теперь, скушав все блинчики в тарелке, пошептав молитву в сложенные лодочкой ладони, Азам благодарно сказал даже не Марии Васильевне, а этому щедрому дому: «Давно так не ел».

Весело и хорошо жилось Марии Васильевне в тот месяц: родная душа приходила в дом – мальчик, которому старушка могла помочь, и который хоть и мельком, но счастливо отогревался в добре учительского дома. Норовил и Азам помочь благодетельнице: расшатавшиеся розетки подтянул, сантехнику подправил, по мелочам много сделал, всё говорил: давайте, обои вам бесплатно поклею. Только зачем это Марии Васильевне? И так у неё всё хорошо.

Дошли они как-то вместе до соседнего магазина, и увидела Мария Васильевна, что чувствует себя Азам на улице, как затравленный зверёк: без паспорта, без мобильного телефона. В самом деле, привозил-отвозил парня к работе бригадир, не оставляя на день даже бутылку минералки. Тогда и предложила радетельница пареньку звонить домой по её стационарному аппарату: чай, с неё не убудет, а мальчик  хоть матери да невесте сообщит, что у него все хорошо. Чувствовала старушка сердцем, как это необходимо.

А вот теперь как уехал мальчик, обманутый и соседями, и бригадиром: заплатили ему копейку за евроремонт, так и пришёл этот листок-квитанция, где за международные соединения с районным узбекским роддомом насчитано столько, будто велись дебаты как минимум с Бекингемским дворцом.

Вот теперь белеет этот листок, рассмотрев который, испугалась  и разболелась Мария Васильевна, да бродит по квартирке, радуется новый хозяин –  социальный страх.

И всё было бы так, как незримым пришельцем предписано: вскоре безглазым ночным временем пронесли бы санитары лёгонькое тело Марии Васильевны на казённом одеяле из дома в допотопный фургон, если бы…

Если бы не время рождественское, где сплошь и рядом – сказки, где тени и зло прячутся от света Вифлеемской звезды, где Младенец Христос приходит в мир, и сонм лучезарных Ангелов летит вкруг планеты, озаряя сердца животворящим светом Любви.

Вот в такое время сотрудница АТС, юная красавица Машенька, пробегая взглядом колонки оплаты услуг на отчётных листах, остановилась на цифре «3100» напротив одного из отключённых номеров. Соседние цифры сообщали о том, что никто раньше по этому телефону ничего подобного не наговаривал. Платили исправно. Вдруг – «3100» и неуплата. И ведь не идёт абонент перед праздниками, не просит слёзно: включить номерок, не смотрит заискивающе, если деньжонок нет. И не прибегает, не ругается, не поносит на чём свет стоит ни АТС, ни царя-батюшку, ни государство.  Номер показался знакомым, и, подумав, вспомнила Машенька добрую старушку, приходившую весной за бланком потерянной квитанции. Уехала? Звонили новые жильцы?  – номер переоформлялся бы.  Родственники гостили и звонили? – да оставили бы деньги! Международные переговоры, – увидела Машенька по кодам номеров. Попала бабулька в беду?

И как-то неуютно Машеньке стало, что два часа сегодня перебирала она
в цветном каталоге товары, косметику, и наметила уже накупить себе всяких разных штучек – кремов, помад, румян – как раз на эту сумму, на три пятьсот. Как раз к Рождеству, как   подарок себе, любимой. И сумма в кошельке была, и была эта сумма небольшой для Машеньки – на побрякушки.

«Для меня  забава, –  подумала Машенька, – а для кого-то – жизненная вещь».
И, решив узнать у доброй старушки, что да как, а если больна старушка, то оплатить её счёт, – двинулась Машенька по записанному в бланках адресу. Увидеть лучистые, славные глаза тихой старушки хотелось теперь Машеньке сильнее, чем владеть дорогими китайско-французскими румянами.

Вот и весь, господа мои хорошие, святочный рассказ!

Вот и вся сказка о социальном страхе, ужасном и властительном, когда нет борцов против него, и исчезающем, словно малая тень, когда идёт в рождественский вечер по указанному сердцем адресу Машенька.