Tristan Tzara - L Homme Approximatif Часть 5 перев

L’HOMME APPROXIMATIF


Часть V

из глаз твоих в мои листву роняет солнце
на сновидения пороге висельник под каждым из листов
из снов твоих в мои краткое слово
на складках у тебя весна рыдает дерево смолою
и на листа ладони я читаю линии жизни твоей

X      X     X

наклейка на растении гласит бутылка неба
и бирки сердца твоего также хранят свои секреты
немое объявление я прилепил к аптечной склянке
толстой земли расплющенной ликующей болезнью вдребезги разбитых облаков
и горизонт и замок из синоптических карт осыпаются
и о сезонах в чём же прок трубить
развёрнута газета на террасе небосвода
и сквозь неё неясный ветерок астральных передач сочится
            усмехаясь

сон отягчённый древом изнурённым
безмолвие терзает тела труд в его избитой оболочке
крадущиеся сумерки лавины обнажённых ангелов
чеканят дни тяжёлой поступью твоей любви
ты оставляешь в сновидения гнезде крылатое потомство птицу-великана
сон отягчённый древом изнурённым
плетёные венцы вершин сплелись с покровом облаков
озеро целомудренно врезается во влажный лоб земли 
далёко далеко близёхонько ко смерти и неугасимому
во мраке сна смыкающего на тебе свои пальцы
          смиренных наваждений
реки географического жития ломают карту прошлого
сон отягчённый древом изнурённым
оком единым обращён вовнутрь
клапан данаид мешка вовеки не наполнит проблеск
и на твоей лунной финифти боже сна я нацарапаю
            путь караванов
чей долгий свист свидетельство туманного ухода
в груди фонтан в душе неистощимый вкус
к магической дерзости слов что смысла не таят
шагают широко невзгоды затянувшись в пояса долин да не по дням а по загвоздкам
когда я выдвигаю ящик сухого безымянного голоса твоего
тесьма кружево вечности браслет зубов
его я надеваю на запястье вышибая двери сна
чтобы явиться на пороге дня истерзанного сердца стуком
            и боем в барабан

X      X     X

едва очнувшись моя искренняя плоть воздвиглась на плите
цветы разверстая гробница пасхи и солнечных тканей
в небесном своде я вобрал всё лучшее небес
за околицей деревушки припасённое зверьём
варилось небо где плавали пергаменты кожа да кости
указывая брёвнам путь обратно к лесопилке
я оставил позади фактическую жизнь переполненную нравами
             господ переодевшись в грёзу
рыба облаков плывёт против теченья вен заправленных
ликёрами вырванными из цепких извивающихся лап огня
в стальных конструкциях вулканов где планеты уготованы
            для пушек
неощутимое бельё ласкает кожу неуверенной страны

через открытое окно влезают в комнату мою дома
с неубранными комнатами пробуждений и раскрытых окон
мычат графины звонниц от свежести жвачек
под лупой сердца оплетают травы
           витражное своё окно
трава являет схему и кусочки ткани
но умирают вновь воспоминания и вёсен предсказания прошедших и грядущих
вверяют мне мою зиму из кожи мой сокровенный труд
нервы вскормлённые досужей верностию влага звёзд живых
зрят зло от корня до надгробья
ветер жнёт пряди наших чаяний

проснувшись у границ обрывочных не вызывающих доверья фраз
границу пробудив я проникаю наизнанку в спячку дня
плывя я выплываю на большом пиру эфира где ломит от синонимов столы
я по небу ходил вниз головой
среди дымящихся кущ водорослей млечных троп
рифов морских из градусников и планет
где шляпы маяки и павильоны с граммофонами произрастают
цепочка гор златых в желудке
солнце фасад и часовой вселенной
ножницы игл режут тень поскольку ночь
становится весьма короче с каждым годом человек

раскатывают реки свою плёнку по всему ландшафту
ковбой принаряжает свою ферму деревцами из лассо
простоволосый горизонт служит ему зонтом и сердцем
его любовь из жара гейзера расплёскивает гриву на ветру
и жизни грош цена если он шкуру свою дьяволу сторгует
я по небу ходил весьма короче с каждым годом
в анатомическую рощу держишь путь где поселились письма
становится короче с тенью человек покуда ночь
и падает вверх дождь разбрызгивая племя кочевых божеств
я по небу ходил в витрине мира
там где звёзды с цветка перелетают на цветок и мёд
              сосут своей весны пернатой

на дне на самом дне он спрятался он смотрит
он видит глаз другой внутри сокрытый
на заседании течений плотских склонностей
зерно забыто в своих лепестках и веках
пока афиши рвут покрытие стены
всё ж есть приметы говорящие о том что что-то не снаружи
и он листву сбирает его осенью прибитую к земле
а снег уже идёт и церкви рассеялись
            по улочкам с опаской
и кошки у тебя в руках становятся игрушечными поездами
взятыми как и мы в кольцо четырёх стен и птиц
тишь севера безмолвие с глазом разинутым как рот
и снежные клыки на лобном месте
недвижная груда домов сомкнулась чтоб вот-вот осесть
в светящуюся пропасть моря кризиса и пышного потопа
хоть ветви и внушили исподволь прозрачность наготы своей
            замёрзнув повсеместно
как много странной математики играет на твоей улыбке рядом
            с разукрашенным огнём
как много шхун память твоих артерий бороздят
в плоть ослеплённую вгрызаются широты тела твоего
под таянье твоих изящных слов срывающихся с уголка
            твоих судоходных очей

но пусть дверь распахнётся наконец как первая страница книги
заполонят твои покои торжествующие преданные совпадения в печали иль навеселе
я разрублю застывших взоров паутину
и слово каждое да будет чарами для глаза и страница за страницей
пальцы мои познают флору тела твоего и страница за страницей
и тайное учение ночи твоей зажжётся и страница за страницей
и мира твоего крыла будут мне опахалом и страница за страницей
махать чтоб тьму от твоего лица рассеять и страница за страницей
груз твоих слов в морях будет моим лекарством и страница за страницей
иссякнут годы до неуловимого дыханья
            которое уже вдыхает мавзолей


ПРИМЕЧАНИЯ

[В нижеследующих примечаниях римские цифры относятся к девятнадцати частям всей поэмы; вторая цифра относится к строфе; третья означает номер строки в строфе.]

V.1.4. Одно время строка выглядела следующим образом: «на наших тайных складках весна рыдает дерево смолою  в саван». Отсылки к секретности и смерти, вне сомнения, казались чересчур мелодраматическими. Подобное выражение весны, ассоциированной с болезнью и смертью, см. стихотворение «Весна» в Двадцати Пяти Стихотворениях.

V.2.1. Образ этикеток с медикаментов, наклеиваемых на аптечные склянки возникает неоднократно, начиная с Двадцати Пяти Стихотворений.

V.2.5. Строка гласила: se profile a l’horizon en cavalcade d’anges de betes et de tetes («на горизонте в профиль кавалькада ангелов скотов голов»). Обратите внимание на рифму betes и tetes. Однако незамысловатая процессия заменилась на возвещение бедствия, поскольку слова «разбитых вдребезги» и «осыпаются» вытесняют нейтральность предшествующего зрелища.

V.3.8. Влажный лоб земли прежде был влажным плодом: здесь Тцара меняет свой взгляд по отношению к так называемому единению человека и природы в масштабах мира.

V.3.9. Здесь упростилось излишне подчеркнутое «далёко далеко так далеко».

V.3.10. Смиренные наваждения (humble hantises) сперва были смиренными ласками, более банальными и не настолько осязаемыми.

V.4.2. Предположительно, ткани есть не что иное, как пелены, оставленные в пустой гробнице на Пасху.

V.5.3. Первоначальный образ был куда менее выдающимся: графины попросту были «наполнены кристальностью воды».

V.5.4. Оригинальный вариант, в котором было написано, что «травы ткут витражное своё окно» (l’herbe tisse), менее выразительный, нежели окончательный, обуславливающий созвучие и гораздо большую сложность, так как окно дословно оплетается травой (l’herbe tresse). Довольно необычно эта строка в оригинале рифмуется со строкой 5 и 7: «l’herbe tresse son vitrail...», «l’herbe offre ... le detail» и «mon souterrain travail».