Так было...

    Так было…

Солнце неимоверно жгло наши голые спины. На дороге было столько пыли, что наши босые ноги ступали, как по перине, а когда моя подружка Нина хотела мне насолить, она, загребая ногами пыль, бежала вперёд и тогда пыль поднималась вверх сизым туманом. Я ей отвечала тем же, наш рыжий пёс Кайзер носился с нами по улице. Кто его так назвал было неизвестно. Это была приблудная собака с длинными отвислыми ушами.
Был июль 1947 года. Какое страшное слово – голод. И этот голод пришёл на Кубань. В некоторых семьях продукты закончились ещё весной и люди ели, что придётся: крапиву, бузину, корешки. Тем семьям, кто работал в колхозе, на обед давали похлёбку, её у нас называли «баландой». Мы шли на бригадный двор за своей порцией «баланды». У меня был большой потемневший от времени алюминиевый чайник, без крышки. У Нины измятый солдатский котелок. Придя на бригадный двор, мы заняли очередь, но сердобольная повариха сказала: «Пропустите детей, а то они ещё здесь упадут. Вчера один мальчишка упал, так его положили под деревом, только к вечеру оклемался». Повариха плеснула нам по черпаку баланды и мы пошли домой.
Нина бережно несла свой котелок, чтобы не расплескать баланду. Кайзер плёлся за Ниной и всё норовил дотянуться носом к котелку. Я шла за ними и смотрела на их худые спины. У Кайзера рёбра были прикрыты редкой шерстью, а у Нины они выпирали наружу и были похожи на старую изодранную гармошку, которую я видела в сарае у нашего соседа дяди Васи. Меня так и подмывало подойти тихонько к Нине поближе и пощекотать её.
Начиная с ранней весны, под дворами у нас ходили люди и просили милостыню. Очень часто можно было услышать: «Хозяйка, подайте, Христа ради, чего-нибудь!». Просили и незнакомые люди и наши местные. Очень много было детей и инвалидов.
Придя домой, я налила себе в миску немного баланды, остальное нашей семье нужно было на ужин. Баланда была жидкая, в ней плавали катышки из отрубей, но какие они были вкусные! Вечером собралась вся наша семья. Мама сварила кашу из овсяной крупы, но каша была скорее похожа на кисель, так как мама экономила крупу. В сумочке её оставалось чуть-чуть. Доели оставшуюся баланду. За столом взрослые говорили, что в городе жить хорошо – там платят деньги.  Что такое деньги я не знала, потому что никогда их не видела.
После ужина, когда темнело, зажигали лампу. Лампой мы называли гильзу от снаряда, сплющенную сверху. В неё наливали керосин, затем вместо фитиля всовывали в гильзу кусочек сукна от старой шинели. Когда сукно пропитывалось керосином, его поджигали. Если керосина не было, наливали солярку. Солярка жутко дымила, копоти было столько, что мама меня укладывала  побыстрее спать. Через некоторое время в комнату заходила моя старшая сестра Валя. Она в темноте шептала молитву, а я иногда с испугом вспоминала, что забыла помолиться. Мне было очень стыдно, но я натягивала одеяло на голову и крепко зажмуривалась.
Потом я начинала думать о том, какие красивые пионерские галстуки у наших мальчишек и девчонок, а я даже ещё и в школу не хожу, и только летом мне будет пять лет. И почему время идёт так медленно, дни такие длинные, а ночи очень короткие – только заснёшь, а уже утро. Я начинала представлять себя в красном галстуке, и с этими мыслями засыпала.
Утром мы завтракали тем же овсяным киселём, наливали немного киселя Кайзеру. Мама говорила, что он тоже божья тварь и хочет кушать, как и мы. Кайзер бросался к миске и хлебал так жадно, что брызги разлетались в стороны. Бока его судорожно дергались, и он лязгал зубами очень страшно. Я спросила  маму: «Почему Кайзер так лязгает зубами?». Мама ответила: «Это, наверное, потому, что у него зубы очень острые, а грызть нечего, вот пусть пойдёт поохотиться. Может мышку на огороде поймает». Затем мама и сестра шли на работу.
Я мыла посуду, это была моя обязанность. На улице уже собиралась компания. Там в основном были мальчишки. Девчонок они не брали в свою компанию, поэтому девчонки сидели в стороне и рассказывали страшные истории. Я и Нина тоже пытались рассказать, что-нибудь страшное, но нам слова не давали, так как мы были самые младшие. Мы должны были только слушать. Затем девчонки начинали шептаться, мы знали. что они говорят о мальчишках, кому кто нравиться. Нам очень было обидно, что нас не посвящают в свои тайны, поэтому мы начинали играть с Кайзером, чему он был очень рад.
Иногда к нам приходил с соседней улицы Витя, со своей собакой-овчаркой.  Может это была и не совсем овчарка, так как одно ухо у неё предательски висело. Мальчишки сразу же подходили к Вите, а он гордо давал команду своей собаке, бросал палку, и собака тут же приносила ему эту палку. Мальчишки презрительно смотрели в нашу сторону, если мы долго не уходили они говорили, что натравят собаку на нашего Кайзера и нам приходилось уходить домой. Нина мне предложила: «Давай и мы научим Кайзера чему-нибудь». Дома мы начали дрессировать Кайзера, но он упорно не хотел выполнять наши команды. Несколько дней мы мучились сами и мучили Кайзера.
Как-то раз нас за этим занятием увидел наш сосед дядя Вася. Он нам сказал, что никакого толку у нас не получится: «Вы посмотрите, у него же уши, как лопухи, он дворняга, ничего у вас не выйдет». На другой день мы решили поднять Кайзеру уши. Нина принесла из дома большую деревянную бельевую прищепку, прищепка была старая и почерневшая. Мы подняли Кайзеру уши, соединили их прищепкой, но это ему не понравилось. Он затряс головой и прищепка свалилась. Мы стали ругать его, но Кайзер залез в кусты и до вечера не вылезал.
Утром мы опять начали свои тренировки. Так продолжалось около недели. Кайзер стал терпеливо переносить наши уроки. Но как мы ни старались, уши у Кайзера не хотели стоять. Он даже иногда не сбрасывал прищепку. И всё же наши старания принесли свои плоды – Кайзер начал давать лапу. Больше мы от него ничего не могли добиться.
Довольные этим мы на другой день пошли к ребятам на улицу и объявили всем, что сейчас будет представление. Все смотрели на Кайзера. Я наклонилась и скомандовала: «Дай лапу!». Кайзер равнодушно отвернулся и даже не взглянул на меня. Такого позора мы не могли пережить. Кое-кто из ребят начал хихикать. Я ещё раз крикнула, что было сил: « Кайзер, дай лапу!». И здесь Нина вытащила из кармана прищепку. Кайзер боязливо глянул на прищепку и протянул мне лапу. Продемонстрировав свои успехи, мы гордо удалились.
Вечером мама сказала, что не пойдёт завтра на работу, так как им сказали, что баланды больше нет. В колхозе продукты кончились. Когда утром я проснулась, ни мамы, ни моей сестры Вали дома не было.  Я подошла к печке, заглянула в казанок, он был пустой. По всему было видно, что кашу не варили. Открыв шкафчик стола, я обнаружила, что сумочка из-под крупы пустая. Я заглянула на все полки, полезла на чердак, но там кроме пустых мешков и какого-то хлама ничего не было
Спустившись вниз, я увидела, что детвора уже собралась. Я на время забыла про еду и помчалась на улицу. Нина уже была там, мальчишки гоняли во всю мяч, который они соорудили из какого-то тряпья. Нам было великодушно разрешено подавать мяч, если он вылетал за линию поля. Конечно, нам тоже хотелось поиграть с мячом, и когда мяч очередной раз подлетел к нам,  я схватила его и побежала к своему двору. Мальчишки не ожидали от меня такой наглости, поэтому они помчались за мной. Я упала, разбила себе нос, мальчишки отобрали у меня мяч и я зарёванная пошла домой.
Солнце припекало, время было уже к обеду. От обиды и голода настроение моё совсем испортилось. Я взяла свой чайник и пошла на бригадный двор за баландой. Но там была полная тишина. Даже не было большого котла, в котором варили баланду. Посидев немного под деревом, я пошла домой. В голове была какая-то пустота, и стоял звон в ушах. Я шла очень медленно, даже пустой чайник казался мне тяжёлым.
Свернув на свою улицу, я увидела соседскую девочку Свету. Она уже училась в школе, в седьмом классе, все знали, что она отличница. Их семья жила не так бедно, как наша. Они получали пособие, за погибшего отца, и у них была корова. Света спросила меня, откуда я иду. Узнав от меня все подробности этого несчастливого дня, она взяла мой чайник и сказала мне, чтобы я подождала. Вскоре она вернулась, боязливо оглядываясь на свою калитку, и протянула мне потяжелевший чайник.
В чайнике было молоко: «Никому не говори, что я дала тебе молоко!». Я спросила: «Даже маме?». Света твёрдо ответила: «Никому! Потому, что если дома узнают, меня побьют!». Придя домой, я налила полную, большую кружку молока и выпила её мгновенно.
Часа в четыре домой вернулись мама и сестра Валя. Оказывается, они ушли из дома ещё на рассвете. В те времена, у кого совсем не было никакой еды, шли в плавни и там, в болоте, искали съедобные корешки. Мама высыпала из мешка корешки, они были тёмные и волосатые. Мама вымыла их и положила на просушку, а несколько штук оставила и сказала, что это будет на сегодня – наш ужин.
Я сказала маме, что у нас есть молоко и поставила на стол чайник. Мама заглянула в чайник и спросила меня: «Оля, откуда у нас молоко?». Я молчала, а мама заплакала и спросила меня: «Ты что, попрошайничала?». И тогда, я тоже заплакала и всё маме рассказала. Мама погладила меня по голове и ничего больше не сказала.
На другой день мама высушенные корешки разломала на кусочки, а затем истолкла их в мелкую крошку. Затем она залила эту крошку водой. Всё это месиво разбухало и получалось тесто. Оно было коричневое и тянулось за руками, как клей. Мама выкладывала его на сковородку и пекла что-то похожее на лепёшку. Так питались, в то время, многие семьи.
Выживали, кто как мог. По нашему селу ходили какие-то люди, пытались обменять вещи на еду. Когда дома никого не было, я грызла сухие корешки и даже угощала ими Нину. Кайзеру я тоже предлагала корешки, но он обижено отворачивал голову.
Как-то утром мама не смогла идти в плавни. Валя присела возле неё на кровать, потом поднялась и позвала меня во двор. Она внимательно посмотрела мне в глаза и сказала: «Оля, у мамы ноги начали опухать, она может умереть. Я сейчас пойду и, может быть, принесу какую-нибудь еду, а ты из дома никуда не ходи, не оставляй маму одну».
До меня не совсем дошёл смысл её слов, я только поняла, что мне сегодня нельзя будет пойти на улицу погулять. Валя вернулась только вечером. Она сбросила с плеч мешок, было видно, что он очень тяжёлый. Валя развязала мешок и вытащила из него серые куски. Это был жмых от подсолнечных семечек, его называли «макуха».
Один кусок Валя дала маме, другой мне. Я зубами вцепилась в него, отгрызла кусочек и зажмурила глаза от удовольствия. Макуха пахла жареным маслом, и мне показалось, что она растаяла у меня во рту. Я смотрела на мешок, как зачарованная, но Валя сказала, что больше не надо есть, потому что может наступить заворот кишок. Что это такое я не знала, но очень испугалась.
Валя рассказала, что она пошла в соседнее село на маслобойню и попросила там какую-нибудь работу. У них на маслобойне работы не было, но они посылали своих рабочих в карьер, грузить камень, который им был нужен для постройки. Пообещали расплатиться продуктами. Я посмотрела на Валины руки, они были все изодраны.
Утром Валя сказала, что опять пойдёт на работу, так как ей продукты выдали на неделю вперёд. И ещё Валя сказала, что их на работе кормят. Кайзер чувствовал запах макухи и норовил всё время пробраться в дом, поэтому макуху переложили в большую кастрюлю и закрыли крышкой.
Через несколько дней маме стало лучше. Чтобы макуха не так быстро кончалась, мама варила из неё суп, подмешивая крошку из корешков. У Вали работа в карьере была очень тяжёлая. Мужчины там ломом дробили скалу, а женщины грузили камень на телегу и отвозили на маслобойню. Лицо у Вали почернело, руки загрубели, но она почти каждый день приносила макуху, а несколько раз приносила по кусочку чёрного хлеба, который сама не съедала на работе.
Так прошло недели три, стало жить немного веселее. По утрам у нас возле порога стало, одно время, появляться разное тряпьё. Это у Кайзера была такая гадкая привычка – тащить во двор всякий хлам: старые галоши, веники, щётки…всё это он воровал у соседей. Однажды, к нам прибежала разъярённая соседка: «Ваш Кайзер только что украл у меня мыло и сожрал его!». Мама позвала Кайзера, но он запрятался в кусты сирени и не вылезал оттуда. Я полезла в кусты и вытащила Кайзера, у него и правда вокруг пасти была пена. У нас мыла не было, поэтому мама дала соседке кусок макухи, чтобы хоть как-то сгладить неприятность.
Мне было скучно, и я, выйдя на улицу, увидела возле соседнего дома двоих мальчишек с холщовыми сумками. Один стоял за деревом, а другой громко звал: «Хозяйка! Хозяйка!». Из дома никто не выходил. Тогда мальчишка повернул к нашему дому, а тот, который стоял за деревом, он был постарше, крикнул ему: «Не ходи к ним! Они бедные – у них тоже ничего нет!». Но мальчишка подошёл ко мне и спросил: «Мамка дома?». Я утвердительно кивнула: «Позови её!». Я забежала в дом и сказала маме, что её зовут какие-то мальчишки. Мама выглянула в окно и тяжело вздохнув, достала из кастрюли кусок макухи: «Возьми и отнеси им!». Я бы сама с удовольствием съела этот кусок, но мама сказала: «Они ещё беднее нас, у нас хоть есть крыша над головой, а они живут в землянке». Выбежав на улицу, я протянула мальчишке кусок макухи, он густо покраснел, быстро бросил макуху в сумку и перешёл на другую сторону улицы, а я вслед ему крикнула: «Надо говорить спасибо!». Меня с самого раннего детства учили хорошим манерам, но мальчишка только ускорил шаги.
На следующий день к нам пришла из сельсовета какая-то женщина. Она попросила, чтобы у нас остановился на несколько дней заготовитель. Он принимал от населения шкурки кроликов и овец. Вечером к нам пришёл весёлый, разговорчивый дяденька. У него был большой чемодан. Мама проводила его в маленькую комнату, там стояли кровать и скамейка. Весь вечер мы слушали его рассказы о том, как он жил на Севере и работал на приисках. Я никогда раньше не слышала такое слово – прииски.
Утром наш постоялец спросил меня: «Как тебя зовут?». Я сказала, что меня зовут – Оля.
«А меня можешь звать дядя Костя». Но меня больше всего интересовал его чемодан, который стоял на скамейке в комнате. Наш гость поинтересовался – знаю ли я стихи? Я обрадовалась и сказала, что знаю не только стихи, но и пою песни.
И после этого я каждый вечер рассказывала ему стихи и пела песни. Мама мне говорила, чтобы я не досаждала ему своими талантами, а дядя Костя говорил, что я очень умная девочка. Утром  мама и Валя ушли на работу, на прополку свеклы. В карьере работы больше не было.  Я знала, что им опять будут писать трудодни, а значит, еды никакой не будет, но зато будут варить баланду. Что такое трудодни я не понимала и сколько я ни спрашивала маму, что это такое, мне никто так и не мог объяснить. Я только знала, что теперь мне нужно будет опять идти на бригадный двор с чайником.
Поиграв немного с Кайзером, я съела суп, который мне оставили на обед, и вышла на улицу, но там никого не было. Я позвала свою подругу Нину, но её тоже дома не оказалось. Время шло к обеду. Вернувшись домой, я зашла на кухню. Уныло посмотрела на пустую кастрюлю, затем пошла в комнату, где лежала макуха, но так как макуха теперь только убывала, мама запретила к ней прикасаться. Дверь в соседнюю комнату была приоткрыта. Я посмотрела на чемодан, потом подошла к нему и открыла…
В чемодане были какие-то вещи, но моё внимание привлекла баночка. Я открыла её и почувствовала запах чего-то очень приятного. Ковырнув пальцем, я попробовала на язык. Было непередаваемо вкусно. Я начала очень быстро работать пальцем. За этим занятием меня и застал дядя Костя. От стыда я заплакала, а он погладил меня по голове и сказал, что ничего страшного не случилось.  «Ты умеешь хранить тайны?» Я утвердительно кивнула головой.
Тайны я очень любила. Девчонки наши часто шептались и рассказывали всякие тайны. Дядя Костя расстегнул воротник своей сорочки и снял с шеи тонкий шнурок. На шнурке висела совсем маленькая сумочка. Я подумала, что это кисет. У нас на бригадном дворе я видела, как из кисетов мужчины насыпают табак на кусочки газеты, сворачивают папироски и курят.
Дядя Костя развязал сумочку, взял мою ладошку и насыпал мне на ладошку из сумочки мелких, жёлтых камешков. Они были разных размеров: одни, как рисовые зёрнышки, другие, как горошины. «Оля, когда ты вырастешь большая, ты можешь всем рассказать, что держала в руках золото! Я завтра уеду очень далеко, там у меня есть такая, как ты, маленькая девочка, но ты никому ничего не рассказывай! Это будет наша тайна». Я спросила: «А что такое – золото?»
 «А это, больше, чем деньги, за него можно всё купить». Затем дядя Костя аккуратно собрал с моей ладошки камешки, положил в сумочку.
Я ушла спать, а утром, когда я проснулась, дома уже никого не было, ни мамы, ни Вали, ни дяди Кости и его чемодана, а возле моей кровати стояла баночка с недоеденным вареньем.
Я доела варенье и побежала на улицу. Там уже игра была в полном разгаре. Через некоторое время к нам подошла девочка Ира, в руках у неё был новый мяч. Это была младшая сестра той девочки, которая дала мне молоко. «Вы примете меня в свою компанию?» - спросила она. «Примем, если дашь нам поиграть своим мячиком» - «Нет! Мне мама сказала, чтобы я его никому не давала». Кто-то сказал: «Ну дай, хоть в руках его подержать!» - «Нет, не дам!» - отрезала она.
Мяч блестел на солнце и был такой красивый, что от него невозможно было оторвать глаз. Один бок был у него красный, другой синий, а между ними белая полоска. Кто-то крикнул:
«Жадина-говядина! Уходи отсюда, мы не будем с тобой играть, и не приходи на нашу улицу!». Ира, прижав к груди мяч, отступила назад и крикнула: «А я скажу маме!». Кто-то запустил в неё комок земли и Ира, заревев, пошла домой.
Вечером к нам пришла соседка, они о чём-то с мамой говорили, а я им сказала: «А у Иры новый мяч!». На мои слова никто не обратил внимания. Мама и соседка продолжали разговаривать. Мне показалось, что они не услышали то, что я им сказала, и я почти прокричала:
«Мама Ире купила новый мяч!». Мама ответила: «Деньги есть, вот и купила».
Я немного подумала и спросила: «А почему у нас нет денег?». И тут соседка грустно сказала: «Были бы деньги – купить можно всё!».  – «А вот и нет!» - ответила я: «Только на золото можно всё купить!». Мама и соседка посмотрели на меня с интересом. «А ты откуда знаешь, что такое золото?» - спросила мама. «А я его видела!» -  «Ну надо же так врать!» - сказал кто-то из них. А я, вспомнив, что это тайна, замолчала.
Но меня всё равно не отпускали мысли,  что такое – деньги? Я пошла в другую комнату  к сестре, там она прихорашивалась перед зеркалом, собираясь идти в клуб. Я её спросила: «Валя, а ты видела – деньги?» - «Конечно» - ответила она.  Мне почему-то казалось, что деньги должны быть красные. «Валя, а какие они? Красные?» - «Почему красные? Красные только тридцатки».
«А я видела золото!» - сказала я. «А вот, ты опять врёшь! Иди спать!».
Никто не хотел мне верить. Лёжа в постели, я думала, что все взрослые живут неправильно. Говорят непонятно что, сколько есть интересных вещей, о которых можно говорить!
Ещё можно рассказывать сказки и петь песни. Когда взрослые пели, я всё понимала, а когда они разговаривали между собой, я – как ни силилась, не могла их понять. Как же они скучно живут!
Потом я стала думать о том, какого же цвета деньги – они, наверное, всё же красные и синие, как мячик, который я видела у Иры. И ещё я подумала, что деньги должны быть блестящие, и на них должны быть картинки. А золото совсем некрасивое – это просто жёлтые камешки. Наверное, дядю Костю обманули и на это золото ничего нельзя купить.  С этими мыслями я и уснула.
Проснулась я оттого, что меня звала Нина: «Сколько можно спасть? Все уже давно на улице. Мальчишки сегодня идут на станцию, сказали, что и нас возьмут с собой». Это было так заманчиво – пойти на станцию и увидеть вблизи поезд. Я его видела только издали, но пронзительный свисток паровоза раздавался очень громко.
Быстро одевшись, я выскочила на улицу, даже не позавтракав, потому, что мальчишки могли и передумать. Оказалось, что они берут нас не по доброте душевной,  а потому, что Нина принесла им стакан жареных семечек. «Ладно, пойдёмте, только смотрите, чтобы за вами Кайзер не увязался». Но Кайзер, поняв, что речь идёт о нём, уже побежал впереди всех. Мы знали, что он сейчас забежит за поворот и спрячется в кустах, а когда мы пройдём мимо него, он всё равно будет идти за нами.
Мы решили его перехитрить, и пошли по другой дороге. Мальчишки шли быстро, мы за ними еле успевали. Они стали говорить, что так можно и опоздать к приходу поезда, тем более, что семечки у них закончились. «Зачем мы связались с этими клушами? Можем опоздать к приходу поезда». В довершение всего, оглянувшись назад, они увидели, что на нами плетётся Кайзер. Они стала бросать в него комья земли, и Кайзер сделал вид, что повернул назад.
Мы пришли на станцию вовремя. Там было несколько женщин, которые принесли к поезду на продажу: ряженку, молоко, пирожки, семечки. Я увидела, как одна старушка развернула большой лист лопуха, а на него положила два крохотных кусочка сливочного масла. Это было такое богатство! Чтобы масло не растаяло, она прикрыла его сверху другим листком лопуха. Все товары лежали на земле, не было ни столов, ни лавочек.
Мы стали чуть поодаль от старушек, радуясь тому, что не опоздали. Я смотрела на продукты и ощущала такой голод, что мне казалось, будто в моём желудке сидят кошки и царапают его. Женщины вели бойкий разговор и вдруг я увидела, как возле ног у меня промелькнула рыжая морда Кайзера. Он осторожно взял с лопуха кусочек масла. Я замерла от страха. Кто-то крикнул: «Чья собака? Ловите!» -  Только Кайзер уже проглотил масло. За Кайзером погнались, а он кружил возле моих ног и пытался увернуться от ударов, но никуда не убегал.
Старушка запричитала, а кто-то сказал: «Это не иначе, как пацаны пришли с собакой».
В это время раздался гудок паровоза, все засуетились. Послышался грохот и из-за поворота показался поезд. Чёрный дым валил из трубы. Лязгнули вагоны и поезд остановился. Из вагонов выскочило несколько человек, подбежав к женщинам, они стали покупать продукты. Поезд стоял одну минуту. Я видела, как молодой человек купил пирожок и стакан ряженки. Он откусил кусок пирожка и сделал пару глотков ряженки и тут раздался пронзительный гудок паровоза.
Парень обернулся, увидел Нину, которая смотрела на него голодными глазами, подав ей, стакан и пирожок сказал: «Девочка, возьми, а стакан отдашь бабушке!». Нина запихнула в рот весь пирожок и жадно, захлёбываясь стала пить ряженку. Я смотрела на неё во все глаза – почему же всё ей? Наверное, я сама судорожно глотала, потому что парень, увидев меня, приостановился. Он сунул руку в карман, достал какую-то бумажку, положил мне в ладошку и уже убегая, крикнул: «Это тебе, девочка!»
Когда мы возвращались домой, мальчишки нас ругали, на чём свет стоит. «Говорили же вам, не берите Кайзера! Он у вас вор – все об этом знают! Вот если бы мы вас выдали, вам бы попало, больше мы вас брать на станцию не будем, а вашего Кайзера прибьём!»
Я знала, что дома мне попадёт за то, что я ходила на станцию. И действительно, мама спросила суровым голосом: «Ты где была? Ты же должна была принести баланду! Мне уже сказали, что вы пошли с мальчишками на станцию, ну что вы там выходили?»
Я разжала ладошку и показала маме скомканную, коричневую бумажку. Мама взяла её в руки: «Откуда это у тебя?» Я ей всё рассказала и спросила её: «А что это такое?»
« Это деньги –  рубль!»  - «Так на него можно всё купить?» -  «Не всё, но кое-что можно» - ответила мама. А я смотрела и думала: так значит деньги такие же некрасивые, как и золото.
В этот вечер я не сразу уснула – взрослые живут очень неправильно! Зачем им нужны деньги, если вокруг есть столько замечательных вещей. Наверное, взрослые чего-то не понимают, и даже если я буду говорить им об этом,  меня никто не будет слушать.