***

В гостях у Чу Цая любуюсь на чайник кипящий
Похожим изрядно Чу Цаем, на чайник любуясь,
Вернее сказать, на осколки. Красивый был чайник.
Наверное, дорого стоил, как всякая дурость –

Обходится дорого. Что же касается чая –
Штаны пузырем! – возвращаюсь из лавки со склянкой.
В гостях у Чу Цая счастливым любуюсь Чу Цаем!
Стесняюсь спросить: по какому тут случаю пьянка?

А вот по какому… Я дальше тебе не рискую
Чу Цая цитировать, лучше своими словами.
Но знал бы ты – как непечатные эти рисуют
Они иероглифы… Ладно, но – чур! – между нами,

Смотри: как-то так вот примерно… Да дело не в этом!
Всё дело в Чу Цае. Чу Цай, понимаешь ли, мастер
На всякие выдумки. Прошлым, мне помнится, летом
С селитрою опыт. Бескровно закончился, к счастью.

Я больше скажу: стала модной забава такая –
Прекрасны огни фейерверков на небе пустынном.
И радуя глаз, в них по всей Поднебесной сгорая,
Горят озаренья Чу Цая – глаза лишь от дыма

Слезятся! Не знаю… от дыма, наверное, все же.
В гостях у Чу Цая, бессчетно набегавшись в лавку,
Любуюсь Чу Цая таинственно-пьяною рожей.
(На шепот Чу Цая теперь я бы сделал поправку).

Ночью безлунною Цаю открылось, но – чу! –
Чу показалось, что, скрипнув, калитка открылась…
Я успокоил его и спросил его: «Чу!
Что же тебе той безлунною ночью открылось?

В чем, объясни, сокровенная сущность попойки?»
Всё очень просто. И палец к губам прижимая,
Он в мастерскую ведет меня шагом нестойким,
Плотно циновками окна прикрыв, оживает:

«Видишь ты старую сеть рыболовную эту?
Видишь древесной коры голубые прожилки?
Вечность ловить мы с тобой будем этою сетью!
Вечность! Ты понял?» Чу Цая прыжки и ужимки

Меня взволновали. Похоже, взорвать он собрался
Вселенную всю в этот раз… «Ты не слушаешь Цая!
Смотри: здесь мы мочим, прессуем и – главная фаза –
Мы делим! И всё…-таки выпью, пожалуй, винца я!»

В гостях у Чу Цая, где вдруг стало воздуху мало,
Вечности белым квадратом в ладонях дрожащих
Тихо любуюсь. И думаю – пусть бы взорвал он
Лучше Вселенную… Сев на бамбуковый ящик,

Слух услаждаю Чу Цая нескладною песней.
Песней, в которой он трижды закидывал сети,
Сеть принесла золотой иероглиф чудесный
В образе рыбы… А дальше уже не суметь мне

Перевести – слишком красочен храп у Чу Цая.
Я растолкать его еле сумел, бедолагу:
«Что это?» - «Где?» - «Вот!» -  «Ах – это!» - «Да – это!» - «Не знаю…» -
«Сам эту гадость ты как называешь?» - «Б-бумага…»

«Плохо. И рвется – гляди!» - «Да уж сказано было!
Шелк – поизящней, полоски бамбука – привычней.
Тыкать в Чу Цая, позорить Чу Цая, на мыло,
Дескать, Чу Цая! Наплюй и налей! Всё отлично…»

В гостях у Чу Цая в холодном окне наблюдаю
Снежное поле с чернеющей лодкою. Ветер
Белый листок с иероглифом черным хватает
Прямо из рук… Ничего не осталось на свете.

Но… Бог сохраняет слова, сохранит и бумагу –
К примеру, в дупле (лишь бы утром не рухнуть, слезая).
За почерк прости, обнаружили в погребе брагу,
Не до каллиграфии было
в гостях у Чу Цая…