Тетрадь 17 ппятый ледниковый

ЮРИЙ КИРЕЕВ

СТИХИ "ДО И ПОСЛЕ" 1970-214 г.

Тетрадь 17

П Я Т Ы Й  Л Е Д Н И К О В ЫЙ
 

глава первая

КРАСНЫЕ МАМОНТЫ
               

     Мороз возможно....
   
Мороз,
   возвожно, не злодей
Но у людей на памяти
Пропали
   в вечной
мерзлоте
Стада
   могучих мамонтов.

Прогнулось время.
   И пришло,
Чего и в мыслях
   не было.
И стала
   умникам во зло
Реальностью
   гипербола.

И стали к полу
   прирастать
Не мамонты,
   а граждане.
Подушный счёт
   пошёл назад
И в общем,
   и для каждого.

Мороз могуч.
   Но кто злодей?
Не тот ли,
   кто на саммитах
По заскорузлой мерзлоте
Не видит
   в небе мамонта?

Мороз коварен
   и упрям.
Но в общем
   не злопамятный.
Лучистым гребнем
   по утрам
Причёсывает мамонтов.

И над землёю
   красный свет
Растёт и упирается
В небесный свод
   зари хребет
И правда
   продолжается.


    Задавили проблемы...

Задавили проблемы
   Евразию.
Границами,
   например.
Уломали на эвтаназию
эС-эС-эС-эР.

Загнали в ловушку
   мамонта.
Красный
   содрали скальп.
Уламывали,
   чтоб намертво.
Не вышло.
   Осталась тоска.

За горизонтом
   истории,
Где памяти
   не занимать,
Осталась мечта,
   которую
Не
  уломать.

     На европейском
            севере…

На евразийском севере
Под ветхоковарный
   балдёж
Вонзился
  в загривок империи
На натовской карте
   нож.

Базами
    стали выпасы.
Атомно чавкнул
   затвор:
"Могучий!
   Лежи - не рыпайся
на плахе
   уральских гор…"

Рубить!?
   До такого параметра
Не дочёсывались
   дикари.
А в память
   по красному мамонту
Пылают
   загривки зари.

Под всполохами
   озарения
Светло
   от грядущих побед.
Лежит
   поперёк
   озверению,
Как бивень,
   уральский хребет.


    Был на раскопах...

Был на раскопах
    в Сибири
Найден
   мохнатый слон.
Решили:
   на дне пробирок
Попробовать
   сделать
   клон.

Бывает,
   бывают победы.
Но вряд ли
   раскроет двойник,
Зачем
   его брат-непоседа
Попал
   в ледиковый
   тупик?

Искал
   подо льдом ли
   кормёжку
Иль прятался 
   от эН-эЛ-О?
В обледенелую лёжку
Летнее время 
   ушло.

При чём же
   мохнатые горы?
Когда
   потерявший чутьё,
Стынет народ,
   который
Уходит
   в небытиё.

Ничто его
   не
   остановит.
Он,
   безразличный к судьбе,
Тушью
   из стынущей крови
Пишет
   некролог
   себе.

Не обмораживать уши
Пришли
   окаянные дни.
Живые
   выстуживать
   души
Сгодился
   глобальный ледник.


     Конечная  игра...

Конечна
   игра в догонялки.
Гонится голод!
   Но с бивнями окорок
Не помеха!
   От камня на палке
Начинается
   пиршеский обморок.

А мамонт,
   ревя под камнями,
За солнце
   хватался хоботом,
Но 
   освежёванный
   в яме
Стал спасом
   от голода
   с холодом.

Под нашествием
   северных слепней
Евразийское
   пастбище выстояло.
Но тунгусский болид
   не последний
Клон от клона 
   контрольного
   выстрела.

Грохнет полюс
   и землю, как глобус,
Окольцует
   полярный Освенцим
Шопот губ
   на житейских раскопах
Согревает
   озябшее
   сердце.


     В давней дали...

В давней дави
   бескрайних восторгов,
В энергетику мрака
   не веря,
Солнцу ясному
   тур-Святогоры
Отворяли
   небесные двери.

Но стоял на чеку
   чёрный космос.
И братан его,
   северный полюс,
Словно щупальцы,
   снежные космы
Распускал
   по земному подворью.

Ледники ещё сушу
   царапали.
Но уже
   не святые ли горы
На востоке,
   на юге,
   на западе
Удалые  столбили
  просторы?

Лёд уполз
   восвояси на север.
И на светлой
   проталинке Русь
Святогоровые
   посевы
Пожинает.
   Пирует!
   И пусть!? 
   
Пожинает?
   Не мягко ли сказано?
Проедает и прожирает
Без прицела.
   без чувства,
   без разума
В мировых
   караван-сараях.

Пропивает
   пропащих детей
А пропив,
   отпевает
   волком.
На обочине
   бойких путей
Затоваренных
   некогда
   шёлком.

Затоваренных
   детской натурой.
 Затоваренных
   воплем по мамам.
Где же, где же вы,
   славные Туры?
Или Туры не имут
   сраму?

Стойте!
   Не от такого ль
   позора,
Если уж не кривить
   душой,
Сам
   последний
   из Святогоров
Добровольно
   под землю 
   ушёл?


     Стынет в погребе…

Стынет
   в погребе анабиоза
Одноклеточный вирус
   харизмы.
Он проснётся.
   Проснётся с угрозой
Для возвышенной
   ауры жизни.

Но  не съёжится
   до протоплазмы.
Мозг,
   не все позабывший
   обиды
И не смолкнут
   над урной с маразмом
голоса
   мировой
   панихиды.

   
     В медогоне...

В медогоне
    весеннего воздуха
утопают
   и речка,
   и роща.
Вся земля
   после зимнего
   роздыха,
Словно вышла
   на майскую
   площадь.

Умащённая
   росными зорями
Растревожилась
   грудь Святогора.
И бушуют
   прибоем лазоревым
Ильимуромские
   просторы.

Над полями,
   над рощами,
   речками
Тонет небо
   в густом перезвоне
И, сверкая
   на солнце уздечками,
Там купаются
   красные кони.

Откупались!
   В беде незапамятной
Отзвенело
   последнее стремя.
Вот и чудятся
   красные мамонты
В чистой речке
   по имени время.


     А питается мудрость...

А питается
   зоркая мудрость
Простотой,
   как отсутствием знания.
Просветленье
   похоже на утро.
А заря
   называется знаменем.

Распахнётся.
   Утопит полнеба
В океане
   рассветных
   параметров.
И проступят
   глазам на потребу
Очертания
   красного мамонта.


     На день петров...

На день Петров
   который раз
нельзя
   не ахнуть было.
Горело небо -
   в ранний час
Светило
   восходило.

Не под посадку
   тополей
Подбрасывались
   пивни -
Пылали,
   словно лес лучей
Оптические бивни.

На каждый день,
   на каждый час
Для дыбы
   на макушке
Иметь бы
   бивни про запас.
Вот были б
   погремушки!

Я верю -
   в небе кто-нибудь
Повесит бивень
   либо
Перегородит
   млечный путь
Сиянием улыбок.

Но я ещё сильней
   боюсь
То,
   что на бивне-месяце
Как на крючке
   больная Русь,
Не дай, господь,
   повесится.


     Нет, это был...

Нет,
   это был
   не сивый бред.
Ночь пятилась,
   бледнея.
Земля смогла бы
   стать добрей.
Да смог
   висел над нею.

Не пресловутый.
   Нет, не тот.
А самый
   Настоящий.
Завеса лжи
   в сто тысяч тонн
из труб
   для игр в ящик.

Расстроить
   траурный оркестр? -
Не в руку
   хлюпкий ливень.
С руки - народ,
   несущий крест
И лоб,
   несущий бивень.


     Слизни, улитки...

Слизни,
   улитки,
   рачки и т.д.
   не имеют извилин.
Нисколько.
   Ни даже намёка.
Уколи одного -
   все не взвыли б,
Но всех бы
   пронзило
  током.

Прошило бы жалом
   нервозных крючков
Всеобщих снастей
   биополя.
Боль одного
   и у низших рачков
Становится
   общей болью.

Но вот у разумных
   такое не в правилах.
Каждый разумный -
   сам по себе.
Кому ж исключением
   лоб продырявило -
От счастья
   соседа
   готов поседеть.

Каждый у края
   паломником топчется,
Не сознавая,
   что братский
   ров.
Цепным распадом
   страдает общество,
Когда радикал
   достигает мозгов.

Беда -
   не в космическом
   катаклизме,
а в мыслях
   немыслимом климаксе.
Если следствие -
   в праздной жизни,
причина -
   в духовном климате.

Но ров -
   не извилина
   и не коррекция,
А факты -
   вещь в общем упрямая.
Без общей реакции
   на инфекцию -
Каждому общая яма.

Слизни, улитки, рачки -
   не люди.
И человек - не мамонт.
И человеку
   могилой не будет
Даже мозгов
   радикальная яма.

А там,
   где кончается яма,
в полнеба
   пылает восход.
Огромный.
   Как красный мамонт,
Которого
   кто-то
   ждёт.


     Не льдины ...

Не льдины
   обложили горизонт.
Не айсберги
   опять вспороли сушу.
Залит в стакан
   дымящийся азот.
Нет, не в стакан,
  а прямо,
  прямо в душу.

Я глыба льда.
   Из глыбы ледниковой
Язык, как глетчер,
   выпал
   и застыл.
Я монумент
   на кладбище ледовом.
Я гроб всего,
   что строил
   и чем жил.

Оттаю ль сам я?
   Или же
   из наледи
Меня,
   как мамонта,
   кайлою извлекут
И красоваться на людях,
Как снежное
   чудовище
   сдадут?

Когда-нибудь
   дотошливый философ
Черты разумные
   сумеет угадать.
И подивится:
   как великороссы
Сумели
   в эту прорубь
   угодить?

Но, как не все,
   мы любим думать
   завтра.
Пока не гром -
   богует балагур.
А полюса
   всегда готовы
   к залпам
Своих минусовых
   температур.

Усвоив
   отрицанье отрицаний
Мы минусуем
   собственно себя,
Как отрицателей
   убогого сознанья
И прорицателей,
   где счастье,
   не судьба.

В торосах льда
   не щупаем проходы.
И даже
   не копируем слепых.
За убыль
   не прозревшего
   народа
С нас будет спрос
   суровей,
   чем с других.

Азота я не пробовал.
   Не пил.
И не замёрз
   за мамонтами следом.
Меня остыть
   давно уговорил
Сосед разумный
   и сосед соседа.

Остынем,
   абы не было войны.
И не попасть бы
   под прицел
   пристенный.
А то, что мы
   все помереть должны,
Так это ж не в бою,
   а постепенно.
               2003 г.
 

Глава вторая             
СУББОТНИК


     Зазевавшаяся осень...

Зазевавшаяся осень
Годовой ведёт учёт.
Все ли листья
   тополь сбросил?
Да во всю ль
   пылал свечой?

Да как много ж…
   клён-валютчик
Напечатал золотых?
Золотые
   тлеют в куче.
Рдеют щёки
   у крутых.

И гребут.
   Гребут крутые.
Нагребают про запас. 
 
Да крутые 
   не простые.
Им и дворник -
   не указ.

С воспитательницей
   в центре
На исходе
   летних дней
Ловят тёплые
   проценты
С остывающих лучей

К холодам
   играет солнце.
Обещает серебро.
А последние
   червонцы.
Отдают
   своё тепло.

Листопадного
   обвала
Погашая вороха,
Осень снежному
   мангалу   
Открывает
   вороха.


     Я возьму...

Я возьму
   осенний ворох
Зажигалкой на "Ура!"
И оставит
   дымный порох
Только пепел
   от костра.

Остаётся неизбежность:
Время - тройка.
   В щепки - мост.
Незадачи
   жизни прежней
Переваривает мозг.

Под навесом
   жёлтых радуг
Шведский стол,
   как мост трещал.
Но не в сладость
   стала радость
От соблазнов
   натощак.

Видно нормой
   стало это – 
Вызывать
   голодный шок.
Но следы такого
   лета
Я на всякий случай
   сжёг.


     Нагребу я...

Нагребу я
   ворох листьев
На субботнике в саду.
Красных,
   жёлтых,
   золотистых.
Левитана приведу.

Это мистика?
   Не очень.
А придёт
   на память мне
Золотая сказка-осень
В светлом детстве
   на стене.

Разноцветным
   ароматом
Надышаться
   не берусь.

Время чёрного
   квадрата
Понадвинулось
   на Русь.


     Не спеша ...

Не спеша роняя
   листья,
Сад готовится ко сну.
Будет ждать
   под шубой лисьей
Синеглазую весну.

Не весне
   готовит сани -
Сам
   готовится к зиме.
Скоро всё
   в холодный саван
Забинтует
   белый змей.

Но напрасно
   белым клубом
Будет мгла кружиться.
   В срок
На подснежниковой               
   клумбе
Вспыхнет
   синий огонёк.

От подснежников
   над садом
Вспыхнет новая
   лазурь
И прольёт
   буран с досады
Долгожданную слезу.


     Листьев пёструю палитру...

Листьев
   пёструю палитру
Настою я на росе
И усы на счастье вытру -
За мечту
   хвачу по всей.

За какую -
   не откроюсь.
Выдать сроки
   не берусь.
Но когда-нибудь
   горою
За себя
   восстанет
   Русь.

Понадеялась на Бога.
Понаслушалась Иуд.
И широкою
   дорогой
Забрела
   на страшный суд.

Не котлы
   дымятся серой -
Больше
   Белые Дома.
От того,
   что массе серой
Не додал
   Господь ума.

А за что?
   Всевышний любит,
Кто не ропщет
   на судьбу.
Кто, пройдя
   огонь и трубы,
Ждёт
   сигнальную трубу.

Кто готов
   любую осень
Благодарно пережить.
А когда
   душа
  попросит,
Встать
   и голову сложить.


    Тишина в саду...

Тишина
   в саду
   такая -
Слышно,
   как стучат листы,
С лысых клёнов
   облетая
И цепляясь за кусты.

Тишина в лесу
   и в поле.
И народ
   молчит сопя.
Он любой
   орех расколет,
А ему -
   лишь скорлупа.

А ему
   любой рубахи
Ближе жёлтая
   гроза.
И, конечно,
   не от страха
Подналёг
   на тормоза.

Он заслушался,
   как осень
Неразгаданно берёт
Под глухие
   вздохи просек
Паутиновый аккорд.


     Зажигалкою сверкну...
    
Нагребу я
   листьев ворох,
Зажигалкою сверкну…
Лето красное,
   как порох,
Отгорело.
   Не вернуть.

Отзвенела.
   Отсмеялась
Безотчётная пора.
Всё прошло.
  Зола осталась.
Не от лета.
   От костра.


     Подожгу я...

Подожгу я
   ворох листьев.
И ,прощаясь,
   на лету
Певратится лето
   в искры,
В дым
   и новую мечту.

Я удерживать
   не стану
Отлетающий сезон.
Пусть летит,
   а я останусь
В милом прошлом,
   как в сизо.


     Заложили горло слитки...

Заложили горло
   слитки
Неутешного свинца.
Ни одной
   живой улыбки,
Ни знакомого лица.

Не отмоешь в общем   
   совесть
Ни в купели,
   ни в вине.
Не пристало 
   пустословить.
Труса праздновать - 
   вдвойне.

Нагребу
   ошибок ворох,
Озарением сверкну.
В новый праздник
   новый шорох
Наведу
   на всю
   страну.
          2003 г.


глава третья
ТЕЛЕПАРТАЦИЯ
    

     На страну, на округу...

На страну,
   на округу,
   на каждого
Был один
   молодец-струновержец.
Струны рвал
   с неутешною жаждою.
Напоили.
   Бывало и прежде.

Вырастая,
   как туча, из музыки
И сердечному
   верный костру,
Изгонял он из каждого
   узника
Сладкой плетью
   рыдающих струн.

Баскоманы,
   лжецы,
   рабофилы
До звезды
   отложили "бистро".
Не спеша,
   на подмостках убили.
Закусили
   салями острот.

Спохватились! –
себе лишь дороже.
Ломка в пятках –
за ломаный грош!
А Муза на фреску похожа.
И портрет похоронный
похож.

Не отмыться.
   Не откупиться.
Неуместен
   в России торг.
Если строгая бровь -
   не граница,
Есть броня
   на пожизненный морг.

Жизнь жестока.
   И высохнут щёки.
Но смиряя
   ответный позыв,
Вечный пламень
   на площади в Щёкино
Отражается
   в капле слезы.

В этой капле восторг
   и проклятья.
И тесно
   от огней и крестов.
А на каждом
   зловещем распятьи
Имет новые муки
  Христос.

Был поэт
   и певец-струновержец.
Был и будет
   навеки такой.
Над страной
   в час высокой надежды
струны трогает
   Игорь Тальков.


     Духовный гнёт...

Духовный гнёт -
   презент
   не для Сократа.
Не выжать
   даже нищим
   на фуршет.
За то уж телекадр
   двадцать пятый
щедрее,
   чем в подъезде
   пистолет.

Небрежно
   продырявит телепуля
бронежилет
   любых телеполей.
Душа,
   опустошённая,
   как улей,
Окажется
  жилплощадью червей.

Под прессом лжи
   иссякнет
   дух протеста.
Как горный воздух
   астмой перекрыт.
И обживёт
   указанное место
Телеголовый
  гражданин-гибрид.

Он весь свобода.
   Ведь на гибкой шее
Нет ничего
   свободней от мозгов.
Он вечно прав.
   И нет его правее.
Сократ мозгуч.
   Но это был изгой.

Свободный дух
   дремучего изгоя -
Не по зубам
   внушению камней.
Он Богом был.
   Он умер бы от горя,
Когда бы стал
   не тверже,
   чем кремень.


     Лом в глазах…

С Архимедом - не мёд
   архиумные споры.
Наберёшься
   нахальства -
   плыви на Бермут.
Не собаку искал он,
   но остров опоры,
чтоб земное сознание
   перевернуть.

Только где же зарыта
   собака собак?
Где квадратные плечи
   квадрантов
   кармических?
Не с того ли что грек
   оказался слабак,
Не согреться и нам
   на песке
   историческом?

Чепуха!
   Наша точка опоры 
   любовь.
Наш рычаг -
   задушевное слово.
Нашей правде не верит
   слепой.
И не видит
   совсем безголовый.

Да, от блеска
   крутых технологий -
.Лом в глазах.
   Напрягись и владей.
Ставить жизнь
   с головы
   да на ноги -
Это блажь
   не богов,
   а людей.

 
    С автоматом в футляре...

Растропович
   приехал с вакциной.
Приволок её
   целый футляр.
Вот прогнёт
   гипократище спину.
Вот уж хватит
   глухого удар.

Снова в моде
   не призрак желтухи.
Снова ценится
   кровь с молоком.
Но я помню,
   как он оплеухи
Обещал
   отупевшим смычком.

Он плевался.
   Почище, чем вьючный.
Он хрипел,
   мол, догоним -
   добьём.
Он жалел,
   что свердловец -
   не Дучо.
А смычок -
   не обрез,
   не дубьё.

С белых стен
   по притихшим
   засечьям
Растеклась
   желтой пеной слюна.
И достала,
   и врезалась в печень
Заигравшегося пацана.

Пот прошиб -
  спохватился хозяин.
Что колония без северян?
Кроме русских
   кто станет халявней
нефтевышки
   стеречь
   от зверья?


     Санкт-юбилей.
           Комсомолке-императрице

Небо цветами
   засыпали
   залпы.
Вздрагивает земля.
Полезней
   прицелится в завтра.
На юбилее нельзя.

Фонтаны вскрывают
   холодные вены
И в карнавальной
   воде
Последний
   рубец военный
Утоплен
   за давностью
   дней.

Праздники стали
   бетонным заслоном
От прошлого,
   явью всполошенного.
Каждый
   блокадный
   осколок нейрона
Вздрагивает
   по прошлому.

Угроблив был голод
   под градом
   свинцовым
Угробливей
   гербовый грант.
Под улю-лю-лю
   карнавалов
   дворцовых
Пропал в никуда
   Ленинград.

На царственный шпиль
   лепестки ликования
Нанизывает
   салют.
Блокированы
   и сознание,
И воля
   на пересуд.

Медь в перепонках.
   А в горле
Застряла
   блокадная
   корка.
Немереный
   подвиг города
Стал чиреем
   под икоркой.

А время торопится
   в завтра.
А память зовёт назад.
Там, как позывные
   залпы.
Там просит огня
   Ленинград.

Там 900.
       900.
          900.
Тысячи.
      Тысячи.
            Тысячи.
Из списка имён
   оборудован ДЗОТ.
Из вечности
   памятник высечен.
 
   
     Не подвох...

По плоскости стола,
   играя мыслями,
Предметы двигать - 
   это не подвох.
Как не подвох
   страну
   без всякой мистики
Перемещать
   по рытвинам
   эпох.

Без просьбы,
   как по тайному
   писанию,
Для рокировки
   прямо на глазах
Пластид вранья,
   заложенный
   в сознание,
Защитные
   взрывает тормоза.

И в состоянии,
   лишённого понятия,
Поди, пойми,
   куда на этот раз
Задвинула
   нас наша
   демократия,
Как током,
   шоком
   двинув промеж глаз?

Да,
   руку ждёт
   опущенная нация.
Но не амнистии
   ждёт раненый Союз.
Меняет вектор
   знак телепартации -
Бандитский минус
   на советский плюс.

И не по галочке
   свершится правосудие.
Сам не поделится,
   кто запредельно
   врёт.
Прозрение -
   последнее орудие:
А заряжающий -
   очнувшийся народ.


     Хочу работать...

В поэзии
   хочу работать
   лириком.
И жить на крохи
   от высоких чувств.
Но стойкая
   вакансия сатирика
Гражданским долгом
   треплет по плечу.

Высокий слог -
   находка для пародии.
Прекрасно -
  будь на то
  другая боль.
Да вот
   на рану
   Родине
Мы сами
   сыпем
   соль.

Знак восклицания -
   для случая не каждого.
Годится больше там, 
   где больше
   бьётся мысль.
А мы -
   не обыватели,
   не граждане
Мы немы,
   словно мы
   давно уже не мы.


     Творцы

А с нас берут
   чиновники
По чину на почин
По чести -
   с женщин ровненько.
По голове -
   с мужчин.

На лобном месте
   топчется,
Где крови - по обрез,
Расколотое общество
На с головой
   и без.

Душа
   раскол
   оспорила.
И нам не жаль
   штанин.
Мы ищем территорию,
Где каждый
   гражданин.

Прикладом -
   от сатирика,
Щекоткою -
   от лирика
Снимаем с мира грим.
Работаем не мимикой.
Мы мимику творим.


     Колпак с хулой

Услужливо несёт
   телеведущий
Колпак
   не налезаемой хулы.
И, без звонка
   заглядывая в души,
Сулит навоз
   под маркою халвы.

Примеры приводить -
   пустая трата.
Но продуктивней
   лично пережить.
Для постиженья
   азбуки разврата
Наглядней срама
   смрад сокрытой лжи.

Но есть
   и откровенные
   презенты.
В валютном
   переспавшее
   хлеву
Бессильное сознанье
   экскременты
С восторгом
   принимает
   за халву.

 
    К ответу

Нацистам отвечать
   пришлось
   в Нюрберге.
Зачем
   не с кочанами
   на плечах
И здравый смысл
   в мясорубку ввергли
И жгли улики
   в газовых печах?

И с виду вид
   имели преобычный.
Имели,
   как и водится,
   родных.
А сверх того -
   спортивную   
   привычку…
Стрелять в людей,
   особенно грудных.

В больных глазах
   у «белокурых бестий»
Дымилась Волга
   и горел Урал.
Споткнувшись вдруг
   у казематов Бреста,
Повсюду
   напоролись
  на «Ура!».

«Ура!» - 
   из глоток
   заживо сожжённых.
«Ура!» -
   из круглых глаз
   полуживых.
«Ура!» -
   из тыловых
   и осаждённых
И многих тысяч
   крепостей других.

И отдал
   опалённым глоткам
   Жуков
Отмашку
   на победное «Ура!».
Сидят преступники.
   Им даже слушать
   жутко.
Свод обвинений.
   Но пришла пора….

Держать ответ
   суровый срок   
   приходит.
Но оправданью –
   не придёт.
И наши кандидаты
   тоже вроде
Не с качанами…
   Но не глуп народ.
 

     Роддом

А мозг
   раздвоен на два
   полушария,
А треск прошёлся
   прямо по сердцам.
Мы в не уютном мире
   дверь нашарили.
Толкнули -
   и попали к наглецам.

Но в наглецах
   мы наглецов
   и не заметили.
И не заметим.
   Зоркий петушок,
Заласканный гурманами
   на вертеле,
Уже не клюнет
   вовремя
   в висок.

И будет
   под восторги
   виртуальные
Распахиваться
   жадная душа.
Но параллельно
   кровь её пасхальную
По капле сцедит
   импортный дуршлаг.

Два мира
   с параллельными
   устоями,
Рождённые во зле
   и на добре,
Наверное,
   не просто так
   устроены,
Где, если сивое
   то непременно бред.

Где пальцы в яблочко
   влюбляются
   старательно
И это чувство
   продаётся за почин,
Там урны
   грузные
   от хрипа избирателя
Родить готовы
   Господа почти.


     Смехопанорама

Не принимаю
   щедрую услугу,
Хотя услуги щедрые
   нужны.
В одну петлю,
   в одну на всю округу
Свои мы сунуть головы
   должны.

Но почему
   не видят либералы:
От красного
   отмывшись колеса,
Мы записались
   в индивидуалы
И отдаём за это голоса.

Бесчеловечна
   общая удавка.
Ведь это видно
   даже за версту.
И нам по одному бы
   и без давки
Усаживаться
   на электростул.

Но наши головы
   не шиш
   под тюбетейкой.
И скоро
   посмеёмся от души.
Пусть уплотнятся
   на одной скамейке
Все те,
   кто нас не к стати
   рассмешил.


     Плакат

За коммунистов?
   Ты что!
   Не серьёзно.
Ни за какие денежки.
Сидит вот здесь
   порядок колхозный.
И ни куда
   не денешься.

И в холод, и в голод
   был должен пахать
весёлый колхозник
   за палочки.
И весело было
   катать
Всем миром
  детишек
  на саночках.

Немощь пришла.
   А кормильцы
   в земле.
Погост их забрал
   младенцами.
А палочки наши
   во лжи,
   как в золе.
Не лучше ли быть
   под немцами?

Смешного не много.
   Судьба не ключом,
А бьёт,
   как и била
   дубиной.
Под лямку опять
   подставляем плечо,
А под дубинушку -
   спину.

Без дураков.
  Не бушуй.
   Погоди.
Время пора признаться.
   Я
С тобой
   до последнего хрипа
   в груди.
Но где же
   твоя агитация?

Я верю,
   не слягут
   мозги на бекрень.
В бумажной войне
   с алигархами
Галочки,
   что обсидят
   бюллетень,
Станут победными
   галками.

Победа - виват!
   Победа - виват!
И Красные площади
   снятся нам.
Родина наша -
   сплошной
   Сталинград.
А сам Сталинград -
   агитация.


     К Женщине

Не прибыль -
   под мюнхенским
   пузом
Топтать сапоги
   на морозе.
Советский союз
   осоюзим.
Он тапочки сам
   отбросит.

И тыча окурком
   в "Нах Остен!"
Даллес сказал: "О,кей!"
А мы рассудили просто:
Жизнь наша -
   у нас в кулаке.

Всё было
   по полной смете
Свёрстано до мелочовки.
Но жизнь оказалась
   смертью.
А линия жизни -
   бечёвкой.

Но люди плохого
   не помнят.
И не встречают
   удавкой
Того,
   кто опять не помер…
С помощью судий.
   А жалко.

В аортах пульсируют
   зуммеры
про Ельню
   на скрепе времён.
Сапожников
   мы разуем,
Но раньше
   напишем закон.

Напишем закон,
   по которому
все братья
   большие и   
   меньшие,
все
   обращают взоры
к России,
   к всевышней
   Женщине.
           2004г


глава четвётая
ЦИРК  НА  КРОВИ

 
    Посвящение
               Памяти
   Генерального директора
   ПО "КРАН" им. И.И.Федунца
   (ныне ОАО "КРАН-УМЗ")
   Дмитрия Михайловича
   ОРЕХОВА.

Ещё предательство
   в верхах не стало
   нормой.
Уже завод
   потрёпывало крепко.
И в бурунах
   экономического
   шторма
Стальной гигант
   побалтывался
   щепкой.

Генсек, наглея,
   продал с потрахами
Державных дел
   увесистое сальдо.
И машзавод со всеми
   сел на камень,
Отёсанный мечом
   с подвалов Мальты.

Давно б исчез
   машзаводской
   "Титаник".
Пропал бы 
   по стандартам
   образцовым,
Когда бы не случилось
   капитанить
Титанам
   из кагорты
   федунцовой.

Страдая от долгов,
   как от пробоин,
Ещё дрейфует
   непокорный флагман.
Он ведь большого
   прошлого достоин.
И пусть сполох зари
    взовьётся флагом!


     Цирк на крови.

Цирк больше цирка.
   Это жизнь
   в сюрпризе.
И сон, что в детстве
   прерван на заре.
И страх.
   И смех.
   И даже от репризы
Зеванье   
    экзотических зверей.

Но жизнь - не цирк.
   Отмочит вдруг
   репризу -
Ну, хоть сушись,
   а лучше - утопись.
Всему хорошему
   отказывает визу
И вызывает
   гадости на "бис".

А на паях с режимом -      
   капитал.
Смакуют оба
   сопли Хасав-Юрта.
И заполняют
   ими терминал,
Как дивидендами
   страны абсурда.

Растут проценты
   кайфа на крови.
А инвестируют
   рублёвские врезанья
Коррозия
   и топоров, и вил,
И помутнения
   в обманутом сознаньи.

А на обмане банк -
   пропитый бланк.
Синдром похмелья
   знаменует кризис.
И обреченные
   бросаются во-банк,
Грозя
   гробокопательской
   репризой.

"Анафема!
   Анафема!
   Смелее!"
Так освящается
   неправедный
   погром.
И чешется
   убрать из мавзолея
Бессмертного вождя
   стеклянный гроб.

Убрать
   из усыпальницы
   гранитной,
А главное -
   из памяти людской:
И - никакой проблемы
   в жизни сытной,
Не в счёт и бомж
   с протянутой рукой.

Но потревоженный
   зловещею репризой
Стал пантеон,
   как бастион.
   И как один,
Ударами сердец
   под знамя призван,
Встаёт народ
   на пост номер один.

Пусть клоуны замнут
   понос медвежий.
Но не замять
   оваций ураган.
    репризы прежней:
"Напасаран!
   Напасаран!!".


     Фестивальный посев

Седьмое августа.
   Две тысяча пятый.
День фестиваля.
   Этим всё сказано.
Этой
   весёлой
   датой
Юность земли
   повязана.

На этой
   засечке времени
Юная цвилизация
Сошлась,
   разгребая тернии,
С будущим
   пободаться.

Гордая.
   Звонкоголосая.
Свободная
   от кретинизма
Кряжится
   над вопросами
О краже
   прибавочной жизни.

На целине отношений
Прямая дорога -
Слева.
Пашня - под счастье.
   Горю - забвенье.
Поровну -
   всходы посева.

Напрасно
   базарная пресса
Об урожае -
   ни звука.
Зреют
   плоды прогресса.
Суровая
   зреет
   наука.

Простое
   созрело знание.
Сложное
   одновременно.
Планета
   под красным
   знаменем
Смотрится
   только с Лениным.


     А не пора ли…

А не пора ли
   не за волосы
   хвататься?
Ведь мы давно
   в колонии живём.
И в метрополии
   устали удивляться.
А не закапывать ли
   олухов живьём?

Ещё вопрос
   в зародышевом виде –
Ответ готов:
   два немца
   из мужчин
Мозгуют
   перед камерами
   видео:
В какой из камер
   олухов мочить?

Путь из ворюг
   (не из варяг -
   из НАТО!)
По совести -
   не в греки, а в СИЗО,
Пролёг по полю
   чёрного квадрата
С безбедным
   урожаем АВИЗО.

По праву партбилета
   и нагана
Отобрана у олухов
   страна.
Ещё не дирижирует
   нагайка,
Но почему гудит
   уже спина?

За кольцевой
   надежда облетает,
Как осенью сады,
   но, как закон,
Не облетят древки
   в колоннах мая.
И выйдет Русь
   на млечный перегон.

И выйдут девушки
   встречать
   свои рассветы.
И степь прикроется
   косынкою зари.
Ведь не откуда-то
   берутся Пересветы
И Дмитрии,
   и все богатыри.


     Почемучки

А почему
   среди российских
   женщин
Не стало мам
   с медалью Героинь?
Министра президент
   пронзил острейшим
Вопросом,
   как к ежу
   приговорил.

Не дорого
   потупиться стыдливо.
Но дорого услышать,
   что хотел.
Выходит –
   беспардонно   
   и бурливо
Жирует весь
   за окружной предел.

За 70 рублей
   билет
   не дорог.
Не станет даже
   пыжиться бюджет.
В не близкий путь
   сбор маленьких
   не долог.
Ещё быстрей,
   когда уже их нет.

Ещё быстрей бы
   дети улетали.
И не венчания
   ещё быстрей      
   пойдут,
Когда от гриппа,
   что рассеял Даллес,
Родители,
   как куры перемрут.

Считать за 70,
   за 100 и выше
Чиновников учил СССР.
Но что взять с них,
   с поехавшею крышей,
Усвоивших лишь зэр,
   лишь гут,
   лишь сэр?

Что взять и с тех,
   кто и 8 Марта
Ещё не щекотнул
   себя под дых
За обречённых
   не родиться завтра
И за вчерашних
   лётчиков грудных?


     Безлунная соната

Не страшно
   проспать на перроне
Затмение
   полной луны.
Но каково
  проворонить
На масленницу
  блины?

Проворонить
   и пальцы на горле.
И не заметить
   в прищуре
   свинца.
И не отхлебнуть
   от всеобщего горя
Капельку,
   но до конца.

Каково
   пропустить сполна
Апперкот
   ниже всякого
   пояса
И увидеть,
   как меркнет луна,
На хвосте
   уходящего поезда.


     Любовь по солнцу

Любовь надоела
   до
   неприличия.
Чего не бывает?
   Дело житейское.
Снова на золото
   стати девичьей
Глаз положила
   ватага ганзейская.

И поволок
   эффективный торгаш
Русских девчат,
   не имеющих таксы,
В гаремы,
   на яхты,
   на прочий кураж -
В живые станки
   для печатанья баксов.

Купец расчехляет
   пиратское знамя.
И солнце становится
   чёрной кокардой
В полном затмении
   дня и сознания
Душит рассудок
  инфаркт миокарда. 

Но перед святочной   
   правдой зерцала
Не Русь выгибала ль
    к заутрени бровь
И не она ли
   в косу заплетала
Веру,
   Надежду,
   Любовь?


     Батискаф
            Быль газетная

По доллару за штуку
   продан флот.
Не спущен вновь.
    А пущен с молотка.
А как проверить
   путаный отчёт,
Сгибая пальцы рук
   издалека?

Всё было так.
   И не могло иначе.
Клондайком стали
   склады и лафеты.
Был чёрный рынок
   бомб  и чести схвачен
И каждый
   отоваривал секреты.

А на макушке ль ушки
   зорких пушек?
Целы ль остатки
   грозных междометий?
Был батискаф
   на глубину опущен.
Не повезло.
   Попал, как рыбка,
   в сети.

Рванулся вверх,
   назад,
   а сети - сзади.
Обрублен трос. 
   Аку-
муляторы в строю,
   но тоже сядут.
И кислорода -
   только по глотку.

Как вызволить
   из плена акванавтов?
Не мерян срок
   сидящих на мели.
К икре не равнодушные,
   на завтрак
Уже спешат
   чужие корабли.

Свои – ку-ку!
   Всё спущено до пули.
Нигерия,
   и та с энергией южан
Крутить теперь нам
   смело будет дули.
Не скоро
   рубка вспенит океан.

Вот так мы
   задыхаемся в тисках
Всесущего   
   лох-натовского зверя         
На дне помойки,
   словно батискаф,
В сетях беспамятства,
   бессилия,
   безверия.

Связь с берегом
   не трудно перекрыть
Но воздух прошлого! -
   им дышат гены.
А полосатому
   пора бы зарубить:
Чудесней нет
   и не было мгновений.

Нас тычут в азимут
   "нах вест!",
   но тех,
Кто обрубить спешил
   советский рубль,
Даже со дна
   достанет наш стратег -
Испытанный на деле
   ледоруб.


     Вытащим!

Осклабился юг.
   Как сквозь зубы,
   сквозь скалы
Сплюнул на север.
   Сгодился свинец.
Равнина рваниной
   покрылась и стала
Чёрною ямой
   для белых свиней.

О! божее свинство!
   Зачем было нужно
Из пропасти дикой
   тащить племена?
Пленникам с дури
   от встречи радушной
Очень по вкусу
   пришлась белена.

Горячая точка -
   большая клоака.
Режим диареей
   истёк навсегда.
И я исхожу.
   Истекаю.
   Однако -
Кровью от боли.
   Огнём от стыда.

Волосы - дыбом
   в резне рукопашной,
Как от последнего
   хрипа любви
Ищет напрасно
   в яму попавший
Руку на дружбу,
   как спас на крови.

И север и Юг
   в общей каются яме.
Но хрюкает Запад.
   А Запад не хряк.
Себя мы из пропасти
   вытащим сами.
Мы тоже не хряки.
   Но это не так.


     Дыня без носа

Вроде праздника
   нет и в помине.
Но затмив
   ароматные явства,
На столе истекает дыня,
Заполняя соблазном
   пространство.

Пробуждает
   зловещие мысли.
И щекочет
   воображенье.
Так на чувственном
   коромысле
Перевесило вожделение.

Нож вошёл
   в ароматную мякоть.
И, что свешивалось
   с подноса,
Приказало
   не то чтобы ахать,
Но жалеть
   всем оставшимся
   с носом.

Что за невидаль
   дыня без носа?
Ведь на дне,
   где и выжить
   нет права,
Безутешною скорбью
   вопроса
Захлебнулась
   безносая правда.

Дыня что?
   Будет снова гурманам
Носовые отсеки
   дурманить.
Но в пучине
   по курса к Грудману
Ждёт суда
   усечённая память.

Не до праздников
   в мире подсудном.
На подсудных мочись,
   хоть залейся.
В общем дыню
   разрезать не трудно.
Не труднее,
   чем атомный крейсер.


     Суматоха

В сумасшедшей
   суматохе
Сумасшедших суматох
Кувыркаются эпохи,
Оседает пыль дорог,

Задвигаются кумиры,
Забываются друзья
И за флаг   
    на крыше мира
Продолжается резня.

Распалённые ребята
Растеряли тормоза.
Не остудит их
   (куда там!) -
Ни кутья,
   ни рамазан.

В плен попал -
   Иван Креститель!
Бомбой стал -
   считай в раю!
Вся страна уже,
   простите,
У отхожей на краю.

Сумасшествие -
   не климакс.
И не климакс
   траур вдов.
Площадей и улиц
   климат
Высший дух
   неотвратимо
Перевывернуть готов.
 
А покуда в суматохе
Суматошных
   сумасшествий
Кувыркаются эпохи,
Как голавлики
    на жести.


     Типичный вирус

Почти без всякого
   участья
Глубокомысленных
   примет
Пришла зима.
   Пришла и чахнет.
И чахнет всё,
   что есть при ней.

При ней -
   типичная простуда.
По мне -
   карающий циклон.
В ознобе -
   сердце и рассудок.
И, как наручники -
   циркон.

И натуральные
   лекарства
Не закрывают
   бюллетень.
Больное
   чахнет государство.
А я его
   больная тень.

Почти без всякого
   участья…
Так вот каков он
    страшный суд!
Крадут
   моё земное счастье,
А я уверен,
   что дают.


     Страхи и фантики

Не бойтесь!
Будет и мороз.
Каток зальёт
   водой и шармом.
И голова
   пойдёт вразнос,
Катясь за шарфом,
   как за штрафом.

Но лучший штраф -
   коварный смех,
Который сваливает
   навзничь
Не устоявших
    прямо в снег
И объявляет
   новый праздник.

Но заискрится
   не узор,
А приговор
   суровой вязью
И прыгнут
   грешники в костёр
Пунцовых щёк
   и слов не связных.

Перегорят.
   Остынут страсти.
А фантик -
   тот ещё проказник!
Тот да не тот:.
   На стрёме –
   страхи.
Мороз пришёл.
   А где же праздник?

     Старый завет

Слепые сердцем
    на слово поверят:
Мол, с верой Русь
   всегда была цела.
И глупостям
  опять откроют двери
И из Борисов
   выберут царя.
               2005 г.




О Г Л А В Л Е Н И Е

Тетрадь 17
ПЯТЫЙ ЛЕДНИКОВЫЙ

Глава первая   
КРАСНЫЕ МАМОНТЫ

Мороз возможно....
Задавили проблемы
На европейском
  севере…
Был на раскопах...
236
Конечна игра...
В давней дали.
Стынет в погребе..
В медогоне...
237
А питается
   мудрость...
На день петров...
Нет, это был...
Слизни, улитки...
Не льдины ...
238
Зазевавшаяся осень...
Я возьму...
Нагребу я...
239
Не спеша ...
Листьев пёструю палитру
Тишина в саду...
Зажигалкою
   сверкну...
Подожгу я...
Заложили горло
   слитки...
240

Глава третья
ТЕЛЕПАРТАЦИЯ

На страну,
    на округу...
Духовный гнёт...
Лом в глазах…
С автоматом
   в футляре...

241
Санкт-юбилей.
Не подвох...
Хочу работать...
242
Творцы
Колпак с хулой
К ответу
Роддом
243
Смехопанорама
Плакат
К Женщине

Глава четвёртая
ЦИРК НА КРОВИ

Посвящение
244
Цирк на крови.
Фестивальный посев
245
А не пора ли…
Почемучки
Безлунная соната
Любовь по солнцу
246
Батискаф
Вытащим!
Дыня без носа
Суматоха
247
Типичный вирус
Страхи и фантики
Старый завет
248

оглавление
     тетрадь17 
        249