Шесть пуль снайпера

Как умирает автор?
Кога в нем заканчивается душевная страсть ...
Когда хочеться лишь лежать на диване, пить пиво и думать о том как много ты сделал для человечества.
В душе заканчивается волнение. Есть лишь покой.
- А-а-а-а! - Кричишь ты в отчаянии. Я же еще не умер. Почему у меня такой покой в душе?
И начинаешь бороться с покоем - звонишь своей первой любви по телефону, мастурбируешь на красивых телушок, слушаешь заводные песни по телевизору.
Но покой - как тихая смерть надвигается на твою душу.
Он как океан. Громадный и бездонный.
Он завхватывает тебя.
Тебя перестает волновать любовь, страх, волнение. даже аппетит пропадает.
И ты с удивлением понимаешь - вот так начинается смерть.
С покоя в душе.
Смотришь на себя в зекало - высокий, статный. красивый.
Но только ты знаешь - ты уже мертв. В душе.

Почему старикам уступают место в трамвае?
Когда уступают мне - я сажусь, но чувствую себя как будто наебал кого-то. Как будто знаю - что меня по правде говоря, должны были выкинуть пинком с трамвая.
- Сам подумай. На хер ты нужен в этом мире?
Я вжимаюсь в кресло со страхом ужидая услышать эту фразу.
Но кто-то, живший до меня -  убедил молодежь что стариков надо уважать. Спасибо ему за это!
Только что это изменит?
Толку от меня  в этом мире мало.
Ни ебу, ни пою, ни танцую, ни работаю.

Только еще пишу. Ибо когда перестану - значит здох окончательно.

Цензор внутри меня работает на отлично. - Это можно писать... а это нельзя! - Бубнит он все время.
Нудный, скучный мужик.
Ему сказочки подавай, про вечное и светлое.
- Да посмотри на меня - говорю ему - я старый, слепой, слюна наверное капает из-зо рта. Так что написать новую "Войну и мир" - не потяну наверное.
- Что? И вправду?
- Гарантирую. Я не автор. У меня нет желания - ни к славе, ни к гонорарам. ни к почету. Лишь бы свой геморой вылечить ...
- Ну и пошел нах тогда - обиделся цензор - пиши что хочешь.
Тут по правде говоря и я обиелся слегка.
Поясняю ему - это молодые могут писать такое. А когда становятся старыми - так все одинаковые. Дрочат на диване и считают оставшиеся зубы.

У меня их половина осталось.

А дрочат - на тех кого знали в молодости. Там, в памяти - они молодые, красивые, горячие. 
Я вспоминаю их запах, цвет волос, тела ....
Всех тех, кого я имел когда-то.

И еще.
Отцепившись от цензора - я получил полную свободу.
Пишу что хочу.
И тогда, обрывки моих и чужих воспоминаний - хлынули на меня откуда-то. Наверное из космоса. Где ничего и никогда не пропадает.
А ждет того - кто их услышит.
Кто однажды приобретет  свободу.
От цензора

Рядовой Степаненко с трудом приходил в себя ... земля набилась ему в рот ... соленый вкус слюны... попробывал пошевелить руками -вроде получилось.
 Память с трудом начинала работать. Как будто отрывками.
Было чувство - что все это страшный сон.
Противное, мерзкое чувство.
С трудом приподнял голову. Свет солнца - яркий, жаркий.
Это уже было.
Он светил и тогда, когда они шли по лесной дороге.
Вспомнил что он шел позади всех.
Значит это был не сон.
Он нагнулся что-бы сорвать травинку и ... раздался выстрел.
Похожий на хлопушечный, с веселым коротким свистом впридачу. Как будто дразнящий - А вот ты меня и не поймал.
Что-то есть в нем от детской игры.
Может поэтому они не сразу поняли что происходит.
Сколько их было? Кажться двенадцать.
Двенадцать новобранцев которые  еще не научились бояться выстрелов.
Тебе кажеться что если поймаешь эту свистящую бирульку в руки - то тебя похвалят.
Первую поймал сержант Званицкий.
- М-м-м-м! - Замычал и стал валиться назад.
Потом упал Егоров.
Закрутился на месте ефрейтор Болицкий.
Свист ... свист ... свист ...
- Стреляют! - Крикнул кто-то.
И только тогда до них дошло. И что прячется за этим веселым тонким свистом.
Он вырывал куски тела, разрывал их на части. не жалея ни их тел, ни их души.
Что-то адское было в нем - жуткое, подлое  и коварное.
Но самое отвратительное что оно пряталось за жалобным детским свистом.
- Иди ко мне ...
- Вот бльядь ... - произнес Степаненко и в тот же миг что-то с силой бросило его на землю.
Наступила темнота.
Очнулся он когда солнце уже было в зените.
- Я живой? - Мелькнула первая мысль. Оглянулся - чьи-то ноги рядом. Попробывал шевелить руками - получается.
- Надо выбираться из этого ада.
Пополз вдоль этих сапог не поднимая головы - руки стали липкими - чья-то кровь.
- Эй! - Тихо признес.
В ответ тишина.
Привстал на колени - тела солдат разбросаны вдоль дороги. Кажется никто не шевелится.
И тут же новый свист заставил его кинуться на землю снова.
- Чрик!
Он повторися снова. И еще раз.
- Тьфу - выплюнул Степаненко - на этот раз свистела не пуля. Какая-то маленькая птичка сидела в кустах невдалеке и с изумлением рассматривала его.
- Выжил?
Степаненко приподнял голову рассмаривая ее тоже. Не сразу понял что он может не прятаться от нее.
Снова попытался приподнятся но тут же снова:
- Чрик
И он снова инстиктивно упал на землю.
Птичка тут же взлетела и пролетела прямо над его головой чуть не задевая крыльями.
- Сука - Внезапно не выдержав закричал он на нее. В этом крике было все - отчаяние, страх, боль ...
И ненависть к этой птичке которая как будто издевалась над ним. За то что он один выжил.
Она сделала еще один круг над ним, то опускаясь то подымаясь в воздух.
- Обожди ка ... обожди ... - И забыл об опасности от оглянулся что-бы взять автомат.
Увидел выглядывающий из травы приклад и потянул к себе.
Из травы вылезла снайпарская винотвка, кажется он была у командира взвода. Он лежал где-то там, впереди.
Быстро передернул затвор - показалась пуля, блестящая, ровная, красивая, с золотистым оттенком.
- Это ты так свистишь в полете? - Подумал Степаненко. И тут же новая мысль обожла его - А я не свихнулся случайно?
Оглянулся.
Вокруг была та же самая картина - трава, солнце, и десяток трупов вокруг него.
- Чрик - снова раздался свост птички.
- Уйди же от меня сука! - И он передернул затвор.
Птичка как будто почувствовав опасность полетепа невысоко над полем. Оптический прицел медленно пополз за ней.
Вот влево ... она уже не там ...  у дороги ... теперь в кустах ... а это что?
Его внимание привлек дом вдалеке. За ним - другой ... Рядом с ним была видна легковая машина, сарай. И десяток солдат.
- Это они растреляли нас?
Что они за это получат? По медали? Отпуска? Денежную награду?
А десять тел будут зарыты тут, возле дороги.
И эта сука птичка будет срать на их могилы.
От ненависти его лоб стал еще более потным.
Но то что происходило в прицеле винтовки снова отвлекло его от раздумий.
Какой-то солдат отделился от всех и направился за дом, в небольшую будку. Кажется сортир.
- Что? По малой нужде?
Он вспомнил как любил шутить про солдатский сортир и как его товарищи смеялись. А теперь они мертвы.
- Несправедливо. - Подумал Степаненко - Я еще раз рассмешу Вас, друзья.
 Солдат вошел в сортир. Прошла минута, две ...
- Что-то долго ты не выходишь из туалета - сказал он впол голоса - Наверное очко тебе расширить надо.
И прицелившись в дверь туалета на уровне сидящего на корточках -  высрелил. Сухой треск резанул по ушам и тут хе утих.
Он снова прильнул к прицелу - из толчка никто не выходил.
- Наверное срется хорошо теперь! - Повернулся к лежащему трупу еврейтора сказал он.
Теплый ветер шевелил светлые волосы ефрейтора а возле его застывших губ уже роилось несколько мух.
- Не смеешься? Ну ничего  .. я тебя расмешу по настоящему - И снова прильнул к оптическому прицелу. Расстояние до деревни было далекое и звука выстрела никто не слышал. Теперь его внимание привлек слабый огонек видневшийся в приоткрытой форточке окна.
Кажеться что там курили.
- Дышать будет нечем - надзидательно сказал Степаненко - надо бы шире приткрыть. -  И пальнул прямо в форточку. Огонек сигареты туо же исчез в темном проеме комнаты.
- Тепер порядок! -  И оптический прицел медленно заскользил по деревне выискивая новые объекты для шуток.
Вот машина отьезжает. Уже почти скрылась вдалеке, в клубах придорожной пыли. 
- Что же тебе никто счастливой дороги не пожелал то? - И пальнул ей вслед, на уровне водилы.
Машина вдруг потеряла скорость и начала съезжать в кювет.
- Смешно? - Снова повернулся к сержанту. Но лишь больше мух собралось у его неподвижного рта.
Лишь синее губы у него стали.
Снайперская винтовка блестела на солнце - как будто теплее стала в руках ... живее... веселее ... как будто просила - давай! Давай веселиться дальше солдат! Я люблю это!
- Давай - ответил тот. И снова прильнул к прицелу. 
Только теперь в деревне заметили что их обстреливают. Но не могли понять откуда. Солдаты бегали растерянно махая руками. Откуда-то выскочил офицер и что-то кричал им.   
Какой-то солдат выскочил из сарая я небольшим ящиком и надев наушики себе на уши начал что-то кричать в него.
- Чего же так кричать? Уши не мыл, что ли? Сейчас прочистим тебе уши - и прицелившись в правый наушник пустил четвертую пулю. Тело солдата вдруг стало сразу короче и он стал оседать на землю.
В это время офицер бежал по направлению к сараю и вытаскивал на ходу пистолет из кабуры.
 - Ты что, в школе кросс не здавал? Разве так надо бегать?
И прицелившись ему в задницу нажал курок.
Офицер подлетев в воздухе - приземлился прямо в раскрытую  дверь сарая.
- Вот так бегать надо!
Где-то сзади него раздался шум. Топот сапог.
- Сдавайся сволочь! Ты окружен!
Только теперь он стал понимать - это не игра. И не сон, жуткий и страшный.
- Зачем я здесь? - Мелькнула отчаянная мысль. - Я хочу домой, к маме .. - И перевернулся на спину.
Перед ним стояла дюжина солдат с автоматами направленых прямо на него. И офицер с орлом на фуражке.
Вот она и привлекла его внимание.
- Птичка - улыбнулся Степаненко и пальнул в нее последний патрон ....

Точка.
В этом рассказе...
Я не хочу больше вспоминать Степаненко. Ни очереди автоматных очередей которые разворотили его тело. И как умирающего офицера тащили на плащ палатке. Как на его могилу положили фуражку - с прострелянным орлом. Под звуки полкового оркестра, венков, слез. Как поднимали над его могилой - полковое знамя.
И как там, возле трупа Степаненко - незарытого и брошенного в поле, осталась ржаветь лишь его снайперская винтовка.
Одинокая и развороченная как и он, пулями тоже.
Я просто хочу что-бы подобные воспоминания с того света - не приходили ко мне больше.
Что-бы цензор перестал доводить мои произведения до абсудра - красивого, но абсурда. Без высоких идеалов, без вечного и прекрасного по сути.
Что-бы океан душевного покоя захлеснул меня. Всецело и полностью. Навсегда и вовеки.
Я хочу покоя.
Лишь покоя. И ничего - кроме покоя. В этом гребаном мире.