О стороже Из несказанного

Разве я сторож украинскому брату моему ? ... "
Из несказанного Владимиром Путиным

Несказаницы. Что это ?
http://www.stihi.ru/2011/12/23/9481





***

Разве я сторож брату моему ?
Из Библии. В Ветхом Завете (Бытие, гл. 4, ст. 9) приводится этот ответ Каина, убившего своего брата Авеля, на вопрос, где находится брат его.


***
http://polit.ru/article/2014/08/11/pastukhov/

11 августа 2014, 12:05
Россия Украина
Владимир Пастухов

Ветер истории: на пути к развалу империи
 
Владимир Пастухов

В издательстве «ОГИ» вышла книга Владимира Пастухова «Украинская революция и русская контрреволюция. Киевский дневник июнь 2009 - июнь 2014», посвященная проблемам российско-украинской политики. Автор «Полит.ру» Алексей Муравьев побеседовал с автором книги, построенной в форме дневника, в которой анализируются украинские события последних пяти лет.

Сейчас вышла Ваша новая книга, куда вошли материалы, частично  написанные до событий, которые, как считается, изменили всю политическую картину как в России, так и на Украине. Как Вы думаете, в чем сейчас актуальность того, о чем Вы размышляли раньше?

  Есть две причины, по которым я не отбрасываю в сторону то, что писал до начала острой фазы кризиса. Во-первых, основания политики, как до кризиса, так и сейчас, остаются одними и теми же. Во-вторых, я хотел показать, что все произошедшее - не случайность, не столько сбой системы, сколько, напротив, системная ошибка.

За много лет до того, как на Юго-востоке Украины вспыхнула настоящая война, все тенденции были очевидны, все ошибки легко просчитывались, любому внимательному наблюдателю было ясно, к чему все клонится. И звучали предупреждения, в том числе, мои. Но общество не готово было вслушиваться в себя, всматриваться в очевидное— и уже по одной этой причине война была запрограммирована, и отторжение культурное Украины от России было запрограммировано.

Я оставил первую «историческую» часть книги нетронутой с назидательными целями, чтобы показать: все можно было предвидеть и при наличии большого желания предотвратить. И, если в будущем какие-то легко просчитываемые сценарии будут нам казаться на первый взгляд абсолютно нереальными и фантастическими только потому, что «этого не может быть, потому что не может быть никогда», то это не должно быть основанием не рассматривать такие сценарии как исторически возможные. Поверьте мне, чем дальше, тем больше таких «абсолютно нереальных» сценариев, имеющих все шансы стать действительностью, нам придется обсуждать как в отношении Украины, так и в отношении России.

В этом смысле, наверное, можно говорить о том, что то, что мы сейчас видим, является частью более широкой драмы. То, что происходит сейчас, — это история не последних 10-15 лет. Это история последних — с моей точки зрения — трехсот примерно лет. В любом случае это не новейшее развитие, которое взялось непонятно откуда.

Это для меня настолько очевидно, что даже нет смысла останавливаться на этом слишком подробно. Интересно, пожалуй, другое. Есть некая историческая линия, которая является сквозной для всей русской истории, пронизывает толщу ее веков. Проблема не столько в том, чтобы доказать существование этой линии, сколько в том, чтобы определиться с той точкой на ней, от которой сегодня целесообразно начинать анализ, то есть от которой надо оттолкнуться непосредственно. У юристов с незапамятных времен был в ходу оборот conditio sine qua non. Его смысл очень прост: когда  в рамках судебного разбирательства стороны пытались разобраться во всяческих казуальных связях и докопаться до корней, они неизбежно упирались в сотворение мира. Поэтому приходилось искать какую-то более существенную связь, чем, например, грехопадение Евы, то есть причину, без которой обсуждаемое событие в принципе не могло произойти. Поэтому, когда мы рассуждаем о том, что случилось между Россией и Украиной, для меня очень важно определиться, где во всей этой истории надо ставить отсечку, где тот исторический «опорный пункт», от которого надо непосредственно «отматывать» текущие события. Лично для меня такой точкой опоры в понимании природы нынешнего российско-украинского конфликта является начало распада Российской Империи, которое с перерывами продолжается уже без малого сто лет. Я рассматриваю все происходящее не в контексте конфликта России и Украины как каких-то самостоятельных сущностей, а в контексте продолжающегося и идущего скачкообразно развала империи, частью которой и нынешняя Украина, и нынешняя Россия долгое время были. И мы, как я понимаю, находимся только где-то в середине этого пути.

То есть, в каком-то смысле можно сказать, что Ваша точка зрения, так же как и моя, эсхатологична, и мы рассматриваем некие сценарии размазанной по времени катастрофы и наблюдаем ее разные этапы.

Я, пожалуй, соглашусь с Вами по поводу эсхатологичности происходящего.Что касается масштаба катастрофы, то мне кажется, что Россия очень неэквивалентно обменяла Крым на всю Украину, а, возможно, еще и на Сибирь в придачу. Потому что, если тенденции, которые сейчас намечаются, окончательно возобладают, то другой исторической перспективы для России, кроме как становиться вассальным по отношению к Китаю государством, я особо не вижу.

Откровенно говоря, мне такой сценарий все-таки в цивилизационном плане видится скорее «пугательным», но реально маловероятным. Уж слишком много культурных цивилизационных констант делают его умозрительной перспективой.

Давайте временно оставим Сибирь в покое и сосредоточимся исключительно на Украине. Россия, с одной стороны, приобрела этот важный для нее в историческом смысле (как часть исторической памяти) полуостров, но реально потеряла Украину как делового и культурного партнера.

Вы действительно считаете, что Россия потеряла Украину навсегда?

Никогда не говори никогда.

Я хотел бы привести пример из своей личной жизни, точнее, из жизни моей семьи. Мою маму, когда она была восьмилетней девочкой, эвакуировали из окруженного Чернигова последним эшелоном, который прорывался на Восток по горящему мосту. Она реально видела и запомнила на всю жизнь глаза летчика пикирующего бомбардировщика, расстреливавшего их в упор. Потом была гибель родных и детдом со всеми его военными ужасами. Поэтому для моей мамы слово «немец» многие годы было исключительно ругательным. Живых немцев она после войны долго не видела, а когда увидела первый раз на Волге во время отпуска где-то в середине 70-х, отнеслась к ним крайне настороженно. А потом она заболела, и ее лечили и вылечили в немецком госпитале в Магдебурге, где к тому времени уже жила моя тетка. И там все было так вежливо, доброжелательно и корректно, что мамины устойчивые предубеждения стали рассыпаться. Пару недель назад посреди ночи моя мама позвонила мне, чтобы сообщить, как она рада, что немцы, наконец, выиграли чемпионат мира – она три недели болела за них. В это очень трудно было поверить не только 70, но и 35 лет тому назад.

Я глубоко убежден, что время лечит раны и культура возьмет свое. Общие культурные корни и необходимость сотрудничества перетрут в прах ужас этой войны. Но на это уйдет жизнь нескольких поколений. Поэтому, конечно, когда-то отношения восстановятся, и те, как Вы очень красиво сказали, культурные константы, которые существовали вчера, продолжают существовать сегодня, никуда не денутся и завтра, даже после войны, и сыграют свою роль. Но для этого надо, конечно, чтобы и Россия, и Украина сохранились на ближайшие 40-50 лет, которые потребуются для того, чтобы все быльем поросло.

Я сейчас попытаюсь подсыпать соли с другой стороны. С одной стороны, конечно, есть эта идея, что у нас было братство, и мы его потеряли. Но, с другой стороны, еще с войны, которая на Украине была более «многоконтурной», чем в северо-восточной России, тянется линия некоторой тонкой неоднозначности, из-за которой мы, русские в широком смысле этого слова, стали с Украиной расходиться по разным траекториям, и этот разлом все время сохранялся. Россию с Украиной все время пытались «сшить» искусственным перемешиванием народов -то большое количество украинцев направлялось на освоение Сибири в советское время, то большое количество русских из Центральной России переезжало в Украину, в Крым и в тот же Донбасс. Но, тем не менее, этот раскол каким-то образом все равно существовал. Собственно говоря, когда я был на Украине и «до», и «после», меня все время поражало именно то, что этот раскол незримо присутствовал, и было предчувствие, что  рано или поздно какой-то разрыв должен произойти. Нет ли у Вас ощущения, что мы сейчас не по здоровому и крепкому организму долбанули — и он разломился, а долбанули «больному месту», где уже были трещины?

Я тогда в эту соль сверху досыплю еще и перца, продолжая тему. У меня не только есть  ощущение извечной неоднозначности российско-украинских отношений, но я думаю, что в этом и состоит вся проблема.

Для меня, как для человека, который родился на Украине и, будучи ментально русским и воспитанным в ойкумене русской культуры, долгое время жил внутри украинской ойкумены, никогда не возникало сомнения в том, что русская и украинская культуры - это две совершенно самостоятельные культуры с совершенно разными акцентами, хоть и родственные между собой. Впрочем, наличие родственных связей между двоюродными и троюродными  братьями и сестрами не является поводом жить вместе «шведской семьей».

У меня также никогда не было сомнений в том, что украинская культура является абсолютно самодостаточной. И то, что украинцы не смогли сформировать полноценную государственность, чему есть свои исторические причины, отнюдь не связанные с Россией, а связанные с ценностными внутренними культурными ориентациями, ничего не доказывает и не является основанием признавать украинский этнос «недооформленным», как это модно сегодня делать в России. Термин «братские отношения» всегда скрывал некоторое пренебрежение и непонимание и этой самостоятельности, и этой самодостаточности. Одна из ключевых проблем состоит в том, что  России нужны не «братские» (именно в кавычках) отношения с Украиной, а нормальные.

Есть огромная дистанция между братскими и нормальными отношениями.Россия все время стремиться создать союз, основанный на патронажных связях, даже в ущерб своим экономическим или политическим интересам. И это упрек, который вряд ли можно отнести исключительно к нынешним руководителям России. Когда-то мне пришлось участвовать в сложном процессе реформирования Союза кинематографистов СССР. Были жаркие дискуссии о том, какими должны стать отношения между бывшими республиканскими кинематографическими организациями. И со стороны России в этой дискуссии все время звучал один лейтмотив – мы готовы вас кормить, но придите и возьмите с благодарностью хлеб с нашей руки, а не пытайтесь ее укусить. Мы даже больше дадим, чем просите. И многие интеллигентные, исключительно талантливые русские люди, совершенно искренне не понимали, почему все украинцы, эстонцы, грузины и другие «братья» не хотят есть хлеб со щедрой русской руки. Эта патронажная модель отношений, которую Россия все время пытается каким-то образом навязать соседям, является тупиковой. В той далекой «послепоколенческой» перспективе, о которой я говорил с некоторым оптимизмом, когда ужасы войны «затрутся», отношения между Россией и Украиной сложатся уже на совершенно другой основе. Там не будет ничего «братского». Там будет соседское. Правда, до этого надо еще дожить.

В то же время, посыпая вместе с Вами солью и перцем исторические раны, я обязан сказать, что мне бы очень не хотелось, чтобы все «шишки падали только на Россию». Потому что ответственность за кризис лежит не только на России. Причина кризиса не только в стремлении России сохранить патронажные отношения и удержать Украину в имперских объятиях. Ответственность за кризис лежит и на Украине с ее детской болезнью национализма, с ее нежеланием воспринимать реальность такой, какой она есть, с ее желанием спекулировать на слабости - извините, пожалуйста, за это неполиткорректное высказывание. Об этом тоже нельзя забывать.

Тут есть одна очень сложная для меня тема. Это то, что фактически Украина как единство так и не состоялась. По крайней мере, как единство в тех сталинских границах, которые мы имеем сейчас. Я это говорю не потому, что сужу об этом по последним событиям. Я и раньше общался с украинцами с востока и юго-востока Украины, который сейчас пылает, и уже тогда я понял, что эти люди, конечно, не принадлежат России, но они и не осознают себя частью Украины. Они рассматривают Киев как некую нейтральную территорию.

Так называемая «Новороссия» - это ничейная земля, традиционное Гуляй-поле. Эта территория действительно так и не интегрировалась полноценно в современную Украину. Но это иллюзия, что поэтому она может когда-то быть полноценно интегрированной в Россию. Если предположить такой ужасающий сценарий, при котором по каким-то причинам эта территория все-таки становится частью России, как Крым, в результате ли военной интервенции или в результате еще чего-то другого, то это будет очаг напряжения почище любой Чечни.

 Нет-нет, об этом даже не может быть и речи. Я думаю, что этот сценарий не рассматривают ни Путин, ни Порошенко.

Есть такие сценарии, которых никто не хочет, а потом они реализуются сами по себе. Естественно, что этого (реального присоединения Донбасса) никто в политическом истеблишменте России, кроме праворадикальных фанатиков, на самом деле не хочет. Естественно, что большинство людей, делающих очень громкие заявления по этому поводу, играют в большуюмедийную игру. Маленькие дети играют в маленькие игры, большим дядям нужны большие игры. Но наступает такой момент, когда партия начинает развиваться не по тем правилам, которые были предложены вначале, а по тем, которые сложились по ходу игры.

В связи с этим я хотел бы вернуться к вопросу об ответственности, от которого мы ушли немного в сторону. Идет война. Это настоящая война, неважно, ведется она в открытой или скрытой форме. Но, к большому несчастью для меня, эта война является несправедливой с обеих сторон. И это создает огромную сложность лично для меня, для моего общения и с людьми,как в России, так и на Украине.

Когда я сегодня обращаюсь к людям, живущим в России, со своим холодно-рассудочным анализом и спрашиваю, зачем надо было ради куска на самом деле стратегически абсолютно незначимой территории, хотя, конечно, занимающей очень важное символическое место в русской национальной памяти, уничтожать возможность стратегического влияния при помощи «мягкой силы» на ситуацию в Украине в целом и во всем огромном «лимитрофе», раскинувшемся на пространстве между Черными  Балтийским морем, то меня никто не слышит. И, когда я обращаюсь к украинцам и говорю им о том, что, с моей точки зрения, эта война – всего лишь борьба двух бандитских элит, и что Украина в моем представлении является таким же гангстерским государством, каким является Россия, и более того, если быть до конца откровенным, то уровень коррумпированности украинских элит во многом превосходит уровень коррумпированности московских элит, то меня тоже никто не слышит.

Когда мне в качестве довода в свою защиту на Украине говорят о том, что у России есть Путин, который "чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй", то я должен сказать, что в реальности борьба идет между единоличным Путиным и коллективным Путиным, которым является сегодняшняя украинская правящая элита. К огромному моему сожалению, вопреки повсеместно распространенному на Украине мнению, бардак не является демократией. Поэтому Украина не является сегодня ни в какой степени более демократическим и более либеральным государством, чем Россия. Это война двух в самом печальном смысле равных осколков империи между собой на периферии европейской цивилизации. И, хоть это звучит обидно, но это ближе к реальности, чем попытка стилизовать гражданскую войну под отечественную.

Украина в течение многих лет троллила Россию, пытаясь выжать максимум выгоды из своего геополитического транзитного положения, абсолютно не взвешивая рационально имеющиеся ресурсы и разницу потенциалов. Собственно, то же самое сегодня Россия делает по отношению к Западу, когда, вставая с колен, пытается изловчиться, подпрыгнуть и дать тычок Западу в зубы, чтобы тот осознал,где «его место». Но ведь и Украина вела себя по отношению к России очень похоже, когда игнорировала колоссальный разрыв в экономических, военных, да и в политических потенциалах, пытаясь каким-то образом выжать сиюминутную выгоду из некоторой зависимости России от транзита нефти и газа через территорию Украины.

Так это или не совсем так – не в этом даже проблема. А проблема в том, что сегодня очень трудно стало вообще критиковать Украину (я имею ввиду, конечно, добросовестную критику, а не злонамеренную российскую пропаганду). Естественно, Украина является жертвой наглой и подлой агрессии. Не вызывает сомнений, что против нее ведется сегодня необъявленная война. Бесспорно, что часть территории ее сейчас оккупирована Россией. Но это не значит, что говорить сегодня об Украине можно только хорошо или никак, посыпая голову пеплом. А это единственная тональность, в которой сегодня Украина предпочитает вести диалог.

 Да, фактически так.

Это очень сложный вопрос, особенно когда речь заходит о критике со стороны России. Потому что это затрагивает такую больную тему как покаяние. Много лет назад, когда в разгар перестройки мне пришлось читать лекции в Польше, я столкнулся с тем, что практически после каждого моего выступления от меня требовали покаяться за преступления сталинского режима перед польским народом. Тогда по молодости это вызывало у меня некоторую аллергию: и потому что я не ощущал своей персональной связи со сталинским режимом, и потому что инстинктивно полагал, что в рамках христианской традиции прощение должно идти впереди покаяния.

Сегодня я был бы менее категоричен в этом вопросе. Мы все несем ответственность за то, что происходит в России и вокруг нее – и те, кто за, и те, кто против. В одном моя позиция остается неизменной – покаяния нельзя требовать. Потому, что когда этого требуют, то тот, кто требует покаяния, выглядит ничуть не лучше того, кто отказывается каяться. Это ведь не долг, а прозрение.

И вот возникает дилемма, почти неразрешимая, ставшая одной из причин того, почему я не принимал участия в Конгрессе русской и украинской интеллигенции в Киеве. С одной стороны, я понимаю, что, когда Украина переживает эту чудовищную агрессию, когда на ее территории полыхает гражданская война и когда Россия вмешалась в эту войну на стороне одной из сил, приехать в Киев и говорить правду, то есть говорить о том, что главные беды Украины не от русских, а от собственных настроений, от отсутствия внутренней консолидации, от неспособности создать нормальную государственность, от того, что сами довели дело до гражданской войны, дав русским повод в нее вмешаться, было бы чудовищно бестактно. С другой стороны, не говорить этого, просто бить себя в грудь и обвинять во всем Кремль и его обитателей, - значило бы погрешить перед истиной. В юриспруденции есть такая тема – виктимное поведение жертвы. Это не оправдывает преступление, но отчасти объясняет логику преступника.

Тут есть еще одна такая сложная история, связанная даже не с виктимностью, а с тем, что украинское общество, точнее говоря, его политические элиты, вместо того, чтобы разговаривать с российскими элитами (до всяких конфликтов), постоянно пыталось апеллировать к третьей стороне, а именно к Западу, всем своим видом показывая, что мы-де сейчас, конечно, имеем дело с вами, но если что, то нам дядя поможет. Я наблюдал это, это было очень заметно. И вот это отсутствие серьезной коммуникации при наличии третьей стороны, которая где-то на заднем плане все время присутствовала, мне кажется, очень раздражало политические элиты в России. Ощущение того, что разговаривают с тобой, но все время держат руку на какой-то кнопке, дескать, если что, то мы пожалуемся.

Есть простой и неоспоримый факт - украинская экономика в том виде, в котором она сложилась к сегодняшнему дню, на ближайшую и среднесрочную перспективу не может существовать полноценно в отрыве от российской экономики и без финансовых субсидий со стороны третьих стран, в какой бы форме они не выражались, будь то льготная цена на газ или кредит на покупку этого газа. Это объективная реальность, данная украинцам в весьма неприятных ощущениях. Что поделаешь – мир вообще несправедлив.

Если это - объективная реальность, то возникает вопрос: как с этой реальностью быть? Наверное, нужна какая-то политическая реакция на эту экономическую зависимость, какая-то стратегия жизни в условиях зависимости. Эта политическая реакция должна быть адекватной. Если ты от кого-то зависишь, то ты должен найти способ как-то уладить проблему, наладить с тем, от кого зависишь, отношения. Этой адекватности с украинской стороны сейчас нет. Политика Украины, начиная с 2004 года, сводилась к попытке игнорировать реальность, то есть эту самую фактическую зависимость от России. А игнорировать проблему — это не лучший способ ее решать. На что оставалось рассчитывать украинским элитам, если они не хотели мириться с неприятной для них реальностью? Только на вмешательство третьей силы – на «звонок другу». Они рассчитывали на то, что появится, - как Вы сказали, - «дядька», который компенсирует их слабость своей силой и заставит Россию продолжать спонсировать украинскую экономику, не получая ничего взамен, ни экономически, ни политически.

То есть была надежда, что Россия в одностороннем порядке возьмет на себя обязательства дотировать Украину из-за того, что не захочет ссориться с Западом. Такой вот собственно примитивный был концепт. Но не сложилось, Россия сорвалась с резьбы и пошла на конфронтацию с Западом. И Украина оказалась в положении заложника своих собственных иллюзий, своего неверного геополитического расчета. Одну сторону недооценили, другую переоценили.

Конечно, у всякой Луны есть обратная сторона. Россия, будучи на 100% уверенной в том, что у нее есть такой мощный рычаг давления на украинскую элиту, как полная экономическая зависимость Украины от российского рынка, считала, что она может делать с ней все, что угодно, что украинцы«все съедят», на коленях приползут и попросят есть с той самой руки, которую им двадцать лет одержимо навязывают. Россия недооценила мощи национального движения, вот этого просыпающегося еще только самосознания украинского народа. Эту мощь Россия недоучла, проспала, посчитала, что сопротивление будет слабым, а сопротивление оказалось огромным. И теперь надо делать хорошую мину при плохой игре, делать вид, что все так и было задумано, что мы всю жизнь только и мечтали, чтобы вернуть Крым да Новороссию. На самом деле, присоединение Крыма – это аварийный сценарий, это от безвыходности, а не вследствие реализации наполеоновских планов.

Ну и, конечно, за всем этим наблюдал со стороны третий игрок – Запад, у которого, во-первых, есть свои интересы и, во-вторых, который вообще ничего в этом не понимает по-настоящему. Запад весь этот бардак на Украине почти всерьез воспринимает как движение к либерализму, демократии и европейским ценностям. Вот тут я могу сказать только хорошее украинское слово «щас». Понимаете? Последнее, на что похоже украинское политическое устройство, — это либеральная демократия.

И вот здесь, мне кажется, лежит очень серьезная проблема коммуникации, и даже сложнее – проблема интерпретации. Потому что действительно, каким образом понять, в каких моделях объяснить, что собственно происходит в России, что собственно происходит в Украине, поскольку на Западе видят это через свою какую-то очень своеобразную линзу. Поскольку я востоковед и много занимаюсь тем, что происходит на Востоке, я вижу, что вот эта близорукость представления катастрофически сломала судьбу нескольких стран на Востоке. Это можно говорить и про Ливию, и про Ирак, и про Афганистан. Нет ли здесь такой опасности, что Запад, пытаясь защитить Украину, на самом деле навязывает ей какой-то несуществующий сценарий?

Мне кажется, что все гораздо хуже – никакого сценария у Запада нет, это миф кремлевской пропаганды. Потому что возможны две гипотезы, а не одна. Первая гипотеза, которую Вы предложили, что у Запада существует какая-то ложная стратегия, которая навязывается им третьим странам. Это стратегия насильственного продвижения к либеральным ценностям и демократии. Но на самом деле эта стратегия осталась где-то в 80-90-х годах прошлого столетия и на самом Западе уже устарела. Здесь очень многие люди и в элитах, и в академических кругах, и в правительстве прекрасно отдают себе отчет в том, что «наивная транзитология» себя полностью дискредитировала. И с моей точки зрения, более верной является другая гипотеза, что никакой вообще толковой стратегии у Запада по отношению к мировой периферии нет. То, что произошло с Украиной, есть следствие не столько применения Западом ложной стратегии, сколько печальное последствие отсутствия какой бы то ни было стратегии вообще.

В медицине есть такое понятие как «симптоматичное лечение». Когда вообще непонятно, чем человек болен, но есть, положим, температура, которую можно снизить, то снижают температуру, не задумываясь, что делать дальше. России и Украине сейчас сбивают температуру. Что делать с самой опухолью, никто не знает.

Вы упомянули ближневосточные автократические режимы. Запад не понимает, почему они появляются, какую роль они играют, что на этом месте вообще может и должно быть. Но Запад понимает, что они являются рассадником терроризма, доставляют некоторое беспокойство своей коррумпированностью, нарушают баланс отношений, — значит, это некое зло, которое надо лечить. Запад не понимает, что можно с этим поделать глобально, но что-то же делать надо. Поэтому он и поддерживает «арабскую весну». Я, кстати, абсолютно не сторонник точки зрения, что «арабская весна» — это изобретение ЦРУ. Мы живем уже в том мире, когда любая небольшая, но хорошо организованная группа толковых романтиков, подгадав момент, способна вздыбить любую страну, если там сложится революционная ситуация.

И то же самое происходит, собственно говоря, с Украиной. Идут какие-то процессы. Процессы эти Западу абсолютно непонятны. Но при этом ему надо занимать какую-то позицию. С одной стороны, хочется укрепить свое влияние в регионе, особенно с учетом того, что Россия становится все более и более враждебной Западу. С другой стороны, не хочется особо ссориться с Россией, так как большая война никому не нужна. В то же время, там уже идет революция, и надо на чью-то сторону встать. Дальше декларируется некоторая политическая фикция: презумпция того, что все наблюдаемое — это и есть демократия. Под эту фикцию можно подверстать какие-то отработанные алгоритмы. Но, когда Запад эти старые алгоритмы задействовал, Россия пошла «на разрыв шаблона» и отреагировала не так, как она реагировала до этого, а так, как она реагировала лет 30-40 тому назад, то есть ввела ограниченный контингент неопознанных (в смысле без опознавательных знаков) войск в Новороссию. Все, что было дальше, если говорить о Западе, было больше похоже на истерику, чем на осознанную реакцию. Впрочем, Россия от Запада в этом вопросе недалеко ушла, о чем я еще скажу.

У меня тоже есть такое ощущение.

Санкции, например, - это тоже во многом истерика. Это не значит, что я противник санкций вообще. Если есть агрессор, нарушитель международного порядка, то  он должен быть наказан. Но с моей точки зрения, принимаемые меры - это пока больше попытка утешить самих себя, продемонстрировать активность. Стратегически, к сожалению, это мало что дает, потому что, если Запад вползает в холодную войну, то ему нужно восстанавливать инструменты долгосрочного воздействия. Ему надо не столько санкциями заниматься, сколько деньги вкладывать в системы политического влияния. В конце концов, начать изучать своего оппонента – ведь все школы советологические практически давно порушены…

Продолжение следует


ПОДГОТОВКА ИНТЕРВЬЮ: Алексей Муравьев


Рецензии