дождь смыл с ветвей листвы убранство

Дождь смыл с ветвей листвы убранство
и одиночество, как зверь,
преодолев потерь пространства,
проказой проползает в дверь.
И свет дневной забился в угол
и спрятался среди обид,
среди химер и ветхих пугал,
где страх, обман и ложный стыд.
Ты так хотела быть подругой,
женой, любовницей, сестрой,
что даже наша с тобой ругань
и та казалась мне игрой.
Всё думалось, что распря эта
сгорит как тополиный пух…
На чердаках осталось лето
среди старья и дохлых мух.


Листвой опавшей – вечный повод
грустить о бренности начал –
сентябрь выметает город,
заводит в очередь к врачам.
Вся осень на больничной койке,
ни слезть, ни встать, ни отойти
и боли накопилось столько –
иглою вену не найти
в бреду до самоиступленья,
до высохших желёз в ночи.
От этой хвори исцеленье
вряд ли найдут для нас врачи.
Нам вечно маяться и плакать
и знать, что помощь не придёт,
под окнами сплошная слякоть,
висит рябина гроздью нот.


В оконной раме мнётся осень,
грачом сырым на переплёт
садится, ходит, глазом косит
и просини на небе ждёт.
В тяжёлых тучах тают стаи
и жмутся, ёжась на ветру,
вкось по стеклу дождём стекая,
слепые сумерки к окну.
За застеклённое ненастье,
в гербарий бед и параной
всё то, что мы считали счастьем
ложится отсыревшей мглой.
Всё, что ты не договорила,
всё, чем тревожилась душа,
всё то, что прежде было мило,
теперь не стоит и гроша.

Теперь, не знаю я, мне снится
или смешался с явью бред,
но тень твоя по половицам
неслышно двигается вслед.
Когда стоишь ты возле окон,
то отражается в стекле
то профиль твой, то тонкий локон,
то взгляд, всё видящий во мгле.
Твоё присутствие порою –
почти причастья ритуал,
чуть слышный шёпот за спиною,
одежды шорох у зеркал.
Походкой мягкой, видно даже
как медленно светлеет мгла,
ты ходишь в платье белой пряжи,
как будто век здесь не была.


                декабрь 2010 года