синемафилия

            
Индюк курлыкал, коршун свиристал,
и проплывала облаков эскадра,
и ветер травы гнул и колыхал,
как в рамке достопамятного кадра;

и то же чувство, что возврата нет -
и хорошо, пусть сгинет без возврата
последний луч, что льет последний свет
на вереницу – мать, подругу, брата,

неспешно проплывающих туда,
где куст с кустом смыкаются ветвями...
А за спиной зеркальная вода
Застыла между вымыслом и явью.

И плавно так удилищем взмахнет
один рыбак, другому отвечая -
и Ларс фон Триер в памяти всплывёт,
симметрией картину завершая.

Я, как они, хочу сложить кусок,
узор один в мозаике Вселенной,
чтоб воду лить, и просыпать песок,
как в кадре старом, старом, незабвенном,

где пузырится под дождём земля,
и чашка, позабытая под ливнем,
и мать детей ведёт через поля,
торжественная, в тёмном платье длинном.               

И водоросль колышется в пруду
таинственно, и травы валит ветер,
и мы идём всё дальше, в темноту,
спокойно и доверчиво, как дети...

Как будто бы небесный режиссёр
рассеянно снимает нас в рапиде,
и старый мозаичный наш узор
отныне ляжет так, как он увидит.

Давай запомним этот вечер, друг -
как шли домой, стихи припоминая...
Пес взлаивал, и клокотал индюк,
Кустурицу навеки затмевая.

И коршун в небе отмечал крестом
то, чем и так мы любоваться рады -
Царь-облако в сияньи золотом,
что через миг исчезнет без возврата.

И хорошо, пусть сгинет без следа
весь этот день, томительный и душный,
и лодка, и зеркальная вода,
как в старом добром кадре у Джармуша.