волчица

За нитью сумеречной следом,
в мир полуяви, полубреда
неотвратимо уходя, 

я об иной мечтаю доле –
степной волчицей рыскать в поле,
добычу робкую следя.

Чтоб, шерстью вздыбившись на холке,
глядеть в глаза немой двустволки,
и пулей мчаться в тёмный лес,

иль, уползая с поля брани,
зализывать парные раны,
не зная, что такое стресс.

Какая у меня планида?
Валькирия или Бавкида?
С мечом ли по свету летать,

иль сероглазого зайчонка,
шафраннокожего внучонка
в объятьях нежных закачать?

Где мне найти такое средство –
взорвать заученные с детства
законы записных мещан,

и – во весь дух туда, на волю,
где стайкой бесы вьются в поле,
где путь луною осиян?

Я тоже быть, как все, хотела,
и подражала, как умела,
тем, кто сей азбукой владел.

Я подражала, как умела,
тем, кто уже освоил тело,
и делал с телом, что хотел.

А как душа рвалась при этом,
«вотще», как сказано поэтом,
об этом знаешь только ты:

от мирных тараканьих пастбищ,
от маленьких домашних кладбищ,
где спят надежды и мечты.

О, наша доблестная бедность!
Попытки приукрасить ветхость
глазами книг, теплом картин…

Всё это тоже канет в бездну.
А если я сейчас исчезну,
заметишь это ты один.

В тепле продавленного ложа
себя представить очень сложно
в полях под снегом и дождём.

Но и мои земные дети
перебороть не в силах ветер,
что станет мне поводырём.

Дуй, дуй, Борей! Сдирай мне кожу!
Я верю, что ещё возможно
себе не изменяя впредь,

в мучительном сияньи диска
бездомною волчицей рыскать,
не зная, что такое смерть.

Но как всплывёт в сознаньи зыбком
младенца милого улыбка –
завою в бешеной тоске

по душному уюту пледа,
по состоянью полубреда,
по человеческой руке.
                осень 2003