Соловки. Годы 1667 - 1672

                I

За реками быстрыми,
За лесами дремучими,
На Белом на море
В Соловецкой обители
Чернецы-раскольники

Царю-батюшке не покорилися,
Троеперстием не перекрестилися,
От миру затворилися,
Царских войск не убоялися.

Во обители служат службы по-старому,
По обычаю по древнерусскому,
Духом антихристовым не прельщаются,
За правду мученически пострадать готовятся,
За святую правду, за исконную.

Ой, да по лесам глухим,
По местам лихим
Люди разбегаются,
Во скитах укрываются.
Ой, да кострища страшные возгораются,
Сами себя живьем сжигают,
К небесам дымами возлетают.

А на тихом Дону неспокойненько,
Казаки донские да уральские
Поднялись искать волю-вольную,
Раздольную, разбойную,
В атаманы Стеньку Разина поставили.

Он, Степан Тимофеевич, им по сердцу,
Всего больше предан товариществу,
Для него, за него Волге-матушке
Подарил свою полюбовницу,
Персиянку-княжну ненаглядную,
Бросил в волны со струга широкого.

На Москве царица православная,
Марья свет Ильинична преставилась,
Поют память ей, память вечную
По храмам московским, сладким, ладанным.
Царь над гробом с нею прощается,
Одним глазом плачет-уливается,
Другим глазом в стороны зыркает,
Себе новую утеху высматривает.
Сам-от в шубе царской аксамитовой,
В ожерелье бобровом с лалы, с яхонты,
Что высок, да дороден, да с лица бел-румян,
С бородою черной окладистой.
Он-то бороду рукой одной поглаживает,
А персты все в перстнях-жиковинах,
Камни жаром горят драгоценные,
А другой рукой на посох опирается,
На том посохе птица из золота,
В клюве держит она жемчужину,
Зерно белое, скатное, бурмитское. 
 
Не прошло того году поминального
По душе царицы благоверныей,
А уж смотры во дворце затеяли,
Красных девиц навезли со всея Руси.
В теремах во верхах в опочиваленках
На кроватях дерева узорного
Для них стелют перины пуховые,
Да еще одеяла парчевые,
Да тех девиц спати укладывают.
Спят ли девицы – не спят – притворяются,
От надежд, да от стыда, да от жару печного,
С жару печного да со страху пуще того,
Раскраснелися, разметалися.

Темной ноченькой тихой поступью
Сам царь опочиваленками хаживат,
Невест-красавиц разглядыват.
Выбирает царь себе лапушку,
Из серых уточек – белую лебедушку,
Чтоб не скучно было ночи коротать,
Все бы с нею забавляться,
Все бы миловаться
Да играть.

Выбирает царь себе птичку певчую,
Цветик аленький из сада райского,
В терему замкнет, ключ с собой возьмет,
Красну солнышку не даст глядеть ей в личико,
Ветру вешнему не даст на нее веяти.
Без него одна будет бога молить
Да жемчугом шить,
А придет – встречать,
Ублажать.

Терем тот высок, с золотым шатром,
Полон злата-сребра, мягкой рухляди,
Парчи, шелков,
Соболей, бобров,
Самоцветных камней,
Дорогих затей.
Яства сахарны да все на золоте,
Браги пенные да все во серебре.
День-деньской есть-пить, прохлаждатися,
Скоморохов слушать, веселитися.

Над Москвой ночь морозна да месячна,
Снега белые глубоки лежат,
Сторожа у рогаток прохаживают,
Из царева кабака вином греются,
Горожане добрые спят сном праведных,
Редко-редко забрешет дворовый пес, -
Тишина стоит во стольном городе,
Тишина глубокая, великая
Да обманная, -
Будто с мира сотворенья лиха не было
И вовеки веков не бывать ему…

Тишина стоит в Кремле за стенами
На холму Боровицком над Москвой-рекой,
Тишина в теремах во тех во царскиих
Златоверхиих,
Во тех спаленках- опочиваленках
Во девичьих.
Еле дышат сонные девицы,
Еле свечки трещат пред иконами,
Еле лампадки теплятся.
Спят красавицы- не спят- притворяются,
Долго смотрит царь, будто думает,
Сам не думает – сердце слушает,
Сам не слушает, а огнем горит,
А бесовский то огонь или ангельский,
Грешной похоти, душевного влечения –
Того разбирать недосуг ему.   

- Я бы взял и эту, и ту, и вот ту,
Всех их вместе собрал бы во тереме,
Да венец у меня для всех един…
 
За ним ходит патриарх – только крестится.

Отошло рождество и Сретенье,
Святки пьяные гуляют да жирные
(А кому – и гладные, и хладные,
Уж кому и как на роду писано).
Вот и выбрана она, облюбована,
Царевна-Моревна, раскрасавица.
Соколины очи, соболины брови,
Сама высокая, стройная, белая,
Сама улыбчивая да веселая,
Словно солнышко в воскресенье Великое,
И лучше ее нет и не было.

- Возьми, девица, мои володения,
Родовые, священные, великие,
Становись хозяйкой во моем дому,
А мой дом да вся святая Русь.
Полюби меня ты хоть малым-мало,
Да не за величье и богачество,
А за то, что готов я тебе отдать
И всю жизнь свою, и саму душу свою.
Я не службы хочу, а любви твоей,
А я уж долго жил, много пережил,
И чего не видал,
А радости не много знал.
Будь моей радостью светлою,
Заветною.

                II
 
Боясь злобы людской, порчи воровской,
Ночью темной невесту из спаленки девичьей
Увели,
Во дворец увезли,
Обвенчали тайком
С царем,
Чтоб никто не мог помешать,
Отнять.
А утром проснулась столица –
И вот вам царица.

- Ночью нагрянули, разбудили,
В платье царское нарядили,
От каменьев тяжелое, будто литое,
Еле несла на себе такое.
В церкви полночной свечи кострами
Пылали пред ликов живыми очами,
Вверху под куполом ночная мгла
Над нами раскинула крыла.
Тихо… Слышно, как воск стекал,
И капал на пол, и застывал.
Страшно, неуютно, непривычно.
Такие ли царские свадьбы обычно?
Совсем безлюдно в церкви внутри,
Патриарх, да царь, да человека два-три.

Царь, в облаченье, бледный от волненья,
Взял меня за руку и к алтарю подвел.
Громко и жутко грянул первый глагол
Службы венчальной, и песнопенья
Наполнили тихий храм ночной.
Так я стала царской женой,
Избранной невест изо всего числа,
И меня будто выкрали украдкой,
И самой странной, и самой сладкой
Эта свадьба ночная была.
Диво какое, смотри – суженых воруют и цари,
Под носом у всех,
И то им, бог видит, не в грех.

А я девушка простая,
Я в деревне росла,
Я, в дому помогая,
У дяди в хозяйстве была.
Утром, с ключами, в кладовую, в амбар,
Чоботки на босу ногу надев.
Лента в косе трачена, сарафан стар,
На губах – нехитрый напев.

А в церкви молиться, правда, любила,
В нашей, сельской, да не вспомню – о чем.
Помню горьковатый дымок кадила
И лето за решетчатым окном.
Я смотрела, как голуби в куполе порхают,
В голубой высоте, и воркуют в лад,
И в солнечных лучах золотятся и тают,
И крыльями шумят.

И будто душою я засыпала,
И видела, должно быть, дивные сны,
Наяву, днем, на службе летней… И витала
Где-то далеко, и были полны
Откровений  прекрасных и грозных виденья.
Но мне ли было их разобрать?
Я слышала речи и песнопенья,
Но не умела их повторять.
И мне было странно, и страшно, и сладко,
И я будто в мире ином тогда жила,
И слезы смахивала украдкой,
А о чем я лила их, о чем лила? –
И творила крест, и поклон клала.

Я была бесхитростная, как птичка,
А молиться и мечтать любила – но о чем?
За раденья к службам меня дразнили черничкой
Подружки, позабытые потом.

Ничего не бывает на свете
                действительно случайного и вдруг.
Я ль под тяжестью наряда
                праздничного маюсь?
И – наклоняется – царь – господин – мужчина – супруг –
И целует в губы – и я улыбаюсь. 

                III

А в свадебном чину Морозова, боярыня,
Знатная из знатных, госпожа на вдовьем стольце,
Раскольница, да такая, поди ж ты, ярая,
Отказала в величанье царю и царице.
Выбрала дорогу, мученикам уготованную,
Страстной, правдивой, стойкой душой
И пошла по ней во тюрьму во голодную,
В Боровск, сгинуть в могиле земляной
Еще при жизни, вместе с сестрой.

А летом, крепко пытан огнем и железом,
На дыбе изломан не раз и не два,
На площади московской казнен Разин Стенька –
Под топором отлетела голова.

А никонианцы правят древние книги,
В стародавней правде тщатся лжу сыскать,
А Никон на тело надел вериги –
Да за то вериги с души не снять.
Это ли тяжесть – скобы железные.
Земными поклонами не откланять греха.
Они уходят, родные, болезные,
Сами выбирают красного петуха.
Единым духом, единым дымом
Взносятся над гарью в небеси,
К Сыну Той, что явлена Купиной Неопалимой.
Страшные дела деют на Руси.

А над Белым морем за реками синими
Валуны сам черт укладывал в ряд,
Понуждаемый старцами Савватием да Зосимой,
И стены монастырские крепко стоят.
И их обходят крестными ходами
Со святыми мощами, хоругвями, крестами,
И кадят кадилами, и стройно поют.
Ветры веют с моря буйные, шальные,
Валы поднимаются мощные, седые,
Чернецы по стенам со свечами идут.

Много душ загублено там древне и недавно,
Много жизней сгинуло бесследно, бесславно
Над Белым над морем во обители бед.
Много белых тел там прахом развеяно,
Много человечьих косточек рассеяно,
Счету им нет.
Это ли забудется, сгинет да спишется?
В шуме волн столетьями стон там слышится.
Стены угрюмо из моря встают.
Глянь – там туманы обвальные, сырые?
Мучеников тени бледные, босые?
Мертвецы по стенам со свечами идут.

Видно черт взаправду, как говорилось,
Стены клал по слову старцев святых,
Но то слово крепкое позабылось, –
Вот он теперь и властвует в них.
Видно, неспроста это место страшное
Согласился покинуть игумен святой.
Видно, освящать его – дело зряшное,
Кровью пропитанное людской.
Спит себе в Москве во соборе Успенья,
Там, где когда-то, сердцем горя,
Словом обличающего осужденья
Грозного убийцу встретил – царя.
Горе тебе, горе, Соловецкая твердыня!
Горе вам, башни и соборная сень.
Слава ваша – ужас, доля – пустыня,
Чернотою ночи пропитан ваш день.
Прошлое, нынешнее – все рядом.
Как отделить? Нераздельны суть.
Монастырь штурмуется стрелецким отрядом,
Кровь течет, указывает будущему путь.

                IV

А на Москве май – вся цветет столица.
Благоухают сады кругом.
Родила царевича новая царица,
В день святого Исайи, и назвала Петром.      
Люльку качает и напевает,
Дышит – не надышится,
                глядит – не наглядится.
И о судьбе его будущей гадает,
И так-то рада, и так-то гордится.

Братья царицыны, ребячьих лет
Ванюшка да Афоня, знай веселятся.
Падчерице Софьюшке дела нет
Пока что до дел государства.
Царь еще крепок, все так говорят,
Царица юна, дети – в детстве.
И еще не завтра грянет набат
Бунтов стрелецких.

Кому в двадцать лет на копья пасть,
Кому в двадцать пять с девичьей косою
Взять рукою крепкою самую власть, -
А кому с тридцати остаться вдовою,
А кому в десять лет повидать кошмар
Убийства родных и любимых,
И как толпой владеет кровавый угар,
И как лживы речи заступников мнимых.
Красный монастырь в цвет пролитой крови
Не возведен еще в гуще московской.
А Русь еще изведает и этой любви,
Не страшнее прошлых и будущих, - Петровской.   
1993г.
***

Для справки:

1652 г. – в Москву с Соловков  перенесены мощи св. митрополита Филиппа (Колычева),
                который прежде был на Соловках игуменом.
1650- 1660 гг. – церковная реформа патриарха Никона.

1667 г. – началось восстание Разина.
1669 г. – умерла царица Марья Ильинична Милославская.
1671 г. январь – свадьба царя Алексея Михайловича с Натальей Нарышкиной.
1671 г. июнь  – казнь Степана Разина.
1671 г. ноябрь – арест боярыни Феодосии Морозовой и ее сестры боярыни Евдокии Урусовой (обе скончались осенью 1675 года).
1672 г. 30 мая – день рождения Петра I. 

1668- январь 1676 – осада и взятие Соловецкого монастыря царскими войсками.
1676 г. январь – умер царь Алексей Михайлович. 

1682 и 1698 – стрелецкие бунты.
1682 г. сентябрь – царевна Софья стала правительницей при малолетних братьях.

1690 г. – перестройка московского Высоко-Петровского монастыря, в котором находилась усыпальница Нарышкиных, предпринятая Петром I в память об убитых родственниках, Иване и Афанасии Кирилловичах Нарышкиных.