Календарь поэзии. 25 февраля

25 февраля  - день рождения Льва Александровича Мэя — русского поэта, драматурга и переводчика.
Лев Александрович Мей родился 25 февраля (13 февраля по старому стилю) 1822 года, в Москве. Он был сыном обедневшего дворянина. В 1841 окончил Царскосельский лицей.
Раннее творчество поэта декларировало идеал искусства, свободного от общественной злободневности, но постепенно поэт приблизился к социальным темам. Для ряда лирических стихотворений Льва Александровича характерна тема обречённости творческого труда в неустроенном мире. В его лучших стихах, многие из которых положены на музыку, — большая искренность чувства, умение передать сложные движения души.
Важный источник творчества Мея — фольклор и история. Его былины, сказания и песни не лишены, однако, черт внешней стилизации. Значительную роль в развитии русской драматургии сыграли его драмы в стихах «Царская невеста» (1849) и «Псковитянка» (1849 — 1859), верно передающие колорит прошлого и психологию исторических лиц.
Оперы на сюжеты обеих драм (музыка Николая Андреевича Римского-Корсакова) прочно удерживаются в репертуаре современного театра. Работа Мея, как переводчика (немецкого поэта и публициста Генриха Гейне, французского поэта Пьера Жана Беранже, английского поэта-романтика Джорджа Ноэла Гордона Байрон, польского поэта Адама Мицкевича, древнегреческого поэта-лирика Анакреонт, украинского поэта Тараса Григорьевича Шевченко и др.) вызвала одобрение русских литературных критиков Николая Гавриловича Чернышевского и Николая Александровича Добролюбова.
В Петербурге он в конце 50-х годов вступил в кружок, группировавшийся около графа Г.А. Кушелева-Безбородка . На одном из собраний у графа Кушелева, на котором было много аристократических знакомых хозяина, Мея просили сказать какой-нибудь экспромт. Прямодушный поэт горько над собой посмеялся четверостишием: "Графы и графини, счастье вам во всем, мне же лишь в графине, и притом в большом". Большие графины расшатывали здоровье Мея и порой доводили его до совершенной нищеты. Он сидел в лютые морозы в не топленной квартире и, чтобы согреться, раз разрубил на дрова дорогой шкап жены. Беспорядочная жизнь надорвала его крепкий организм; он умер 16 мая 1862 г. Мей принадлежит, по определению Аполлона Григорьева , к "литературным явлениям, пропущенным критикой". И при жизни, и после смерти, им мало интересовались и критика, и публика, несмотря на старания некоторых приятелей (А.П. Милюков в "Светоче" 1860 г., № 5, Аполлон Григорьев, Вл. Р. Зотов , в первом томе Мартыновского издания сочинений Мея) возвести его в первоклассные поэты. Это равнодушие понятно и законно. Мей - выдающийся виртуоз стиха, и только. У него нет внутреннего содержания; он ничем не волнуется и потому других волновать не может. У него нет ни глубины настроения, ни способности отзываться на непосредственные впечатления жизни. Весь его чисто внешний талант сосредоточился на способности подражать и проникаться чужими чувствами. Вот почему он и в своей замечательной переводческой деятельности не имел любимцев и с одинаковой виртуозностью переводил Шиллера и Гейне, "Слово о полку Игореве" и Анакреонта, Мицкевича и Беранже. Даже в чисто количественном отношении поэтическое творчество Мея очень бедно. Если не считать немногочисленных школьных и альбомных стихотворений, извлеченных после смерти из его бумаг, а брать только то, что он сам отдавал в печать, то наберется не более десятков двух оригинальных стихотворений. Все остальное - переложения и переводы. А между тем писать Мей стал рано и в 18 лет уже поместил в "Маяке" отрывок из поэмы "Гванагани". Почти все оригинальные стихотворения Мея написаны в "народном" стиле. Это - та археологически-колоритная имитация, которая и в старом, и в молодом "Московитянине" считалась квинтэссенцией народности. Мей брал из народной жизни только нарядное и эффектное, щеголяя крайне вычурными неологизмами ("Из белых из рук выпадчивый, со белой груди уклончивый" и т. п.) - но в этом условном жанре достигал, в деталях, большого совершенства. Переимчивый только на подробности, он не выдерживал своих стихотворений в целом. Так, прекрасно начатый "Хозяин", изображающий томление молодой жены со старым мужем, испорчен концом, где домовой превращается в проповедника супружеской верности. В неподдельной народной песне старый муж, взявший себе молодую жену, сочувствием не пользуется. Лучшие из оригинальных стихотворений Мея в народном стиле: "Русалка", "По грибы", "Как у всех-то людей светлый праздничек". К стихотворениям этого рода примыкают переложения: "Отчего перевелись витязи на святой Руси", "Песня про боярина Евпатия Коловрата", "Песня про княгиню Ульяну Андреевну Вяземскую", "Александр Невский", "Волхв" и перевод "Слова о полку Игореве". Общий недостаток их - растянутость и отсутствие простоты. Из стихотворений Мея с нерусскими сюжетами заслуживают внимания: "Отойди от меня, сатана" - ряд картин, которые искушающий диавол развертывает перед Иисусом Христом: знойная Палестина, Египет, Персия, Индия, угрюмо-мощный Север, полная неги Эллада, императорский Рим в эпоху Тиверия, Капри. Это - лучшая часть поэтического наследия Мея. Тут он был вполне в своей сфере, рисуя отдельные подробности, не священные единством настроения, не нуждающиеся в объединяющей мысли. В ряду поэтов-переводчиков Мей бесспорно занимает первостепенное место. Особенно хорошо передана "Песня песней". Мей - драматург, имеет те же достоинства и недостатки, как и Мей - поэт; превосходный, при всей своей искусственной архаичности и щеголеватости, язык, прекрасные подробности и никакого ансамбля. Все три исторические драмы Мея: "Царская Невеста" (1849), "Сервилия" (1854) и "Псковитянка" (1860) кончаются крайне неестественно и не дают ни одного цельного типа. Движения в них мало, и оно еще задерживается длиннейшими и совершенно лишними монологами, в которых действующие лица обмениваются взглядами, рассказами о событиях, не имеющих непосредственного отношения к сюжету пьесы и т. д. Больше всего вредит драмам Мея предвзятость, с которой он приступал к делу. Так, в наиболее слабой из драм его - "Сервилии", рисующей Рим при Нероне, он задался целью показать победу христианства над римским обществом и сделать это с нарушением всякого правдоподобия. Превращение главной героини в течение нескольких дней из девушки, выросшей в строго-римских традициях, и притом в высоконравственной семье, в пламенную христианку, да еще в монахиню (неверно и исторически: монашество появляется во II - III в.), решительно ничем не мотивировано и является полной неожиданностью как для ее жениха, так и для читателя. Те же белые нитки предвзятой мысли лишают жизненности "Царскую невесту" и "Псковитянку". Верный адент Погодинских воззрений на русскую историю, Мей рисовал себе все древнерусское в одних только величавых очертаниях. Если попадаются у него злодеи, то действующие исключительно под влиянием ревности. Идеализирование простирается даже на Малюту Скуратова . В особенности, испорчен тенденциозным преклонением перед всем древнерусским Иоанн Грозный . Но Мей, это - сентиментальный любовник и государь, весь посвятивший себя благу народа. В общем, тем не менее, обе драмы Мея занимают видное место в русской исторической драме. К числу лучших мест лучшей из драм Мея, "Псковитянки", принадлежит сцена псковского веча. Не лишен условной красоты и рассказ матери "псковитянки" о том, как она встретилась и сошлась с Иоанном Этот рассказ стал излюбленным дебютным монологом наших трагических актрис. "Полное собрание сочинений" Мея издано в 1887 г.
***   

Канарейка
Говорит султанша канарейке:
"Птичка! Лучше в тереме высоком
Щебетать и песни петь Зюлейке,
Чем порхать на Западе далеком?
Спой же мне про за-море, певичка,
Спой же мне про Запад, непоседка!
Есть ли там такое небо, птичка,
Есть ли там такой гарем и клетка?
У кого там столько роз бывало?
У кого из шахов есть Зюлейка -
И поднять ли так ей покрывало?"

Ей в ответ щебечет канарейка:
"Не проси с меня заморских песен,
Не буди тоски моей без нужды:
Твой гарем по нашим песням тесен,
И слова их одалискам чужды...
Ты в ленивой дреме расцветала,
Как и вся кругом тебя природа,
И не знаешь - даже не слыхала,
Что у песни есть сестра - свобода".
<1859>

* * *
Не верю, Господи, чтоб Ты меня забыл,
Не верю, Господи, чтоб Ты меня отринул:
Я Твой талант в душе лукаво не зарыл,
И хищный тать его из недр моих не вынул.

Нет! в лоне у Тебя, художника-творца,
Почиет Красота и ныне, и от века,
И Ты простишь грехи раба и человека
За песни Красоте свободного певца.
<1857>
Памяти Гейне
Певец! Не долго прожил ты,—
И жить не стало силы;
Но долго будет рвать цветы
Любовь с твоей могилы,

И вековечно не замрет
Над нею отзвук песни,—
Пока господь не воззовет:
«Встань, Лазарь, и воскресни!»
22 июля 1860

"Грушенька"
Вы, друзья, моей красотки
Не встречали ли порой?
В целом нашем околотке
Нет красавицы такой;
Но у Грушеньки - игруньи,
Этой девочки - шалуньи,
Только юбка за душой.
Раза два она блистала,
В деньгах два раза была,
Да потом всё промотала,
Всё с друзьями прожила:
Эта Грушенька - игрунья,
Эта девочка - шалунья,
Только юбку сберегла.
Что все дамы перед нею!
Я зимою был у ней:
Холод страшный... цепенею...
Что ж? Накрыла - ей - же - ей! -
Эта Грушенька - игрунья,
Эта девочка - шалунья,
Друга юбкою своей!
А теперь... Но я не верю;
Неужели отдала
Всё невежде?.. фату, зверю
Всё на жертву принесла.
Эта Грушунька - игрунья,
Эта девочка - шадунья,
Даже юбку продала!
А ветха, ветха сорочка
У тебя, моя душа!
Грудь сквозит из - под платочка,
Всю холстину колыша...
Эта Грушенька - игрунья,
Эта девочка - шалунья,
Так, без юбки, хороша!
Будет время, обожатель
Груню в золото зальет.
А какой - нибудь приятель
Груню снова обберет.
Эта Грушенька - игрунья,
Эта девочка - шалунья,
Так, без юбки, и умрет.