Он

Босые ноги в рваных тапках,
Ничто не ждущие глаза,
Сухая кровь в телесных складках
И тень, как будто полоса.

Он шел, частенько спотыкаясь
И постоянно падал вниз.
Уже давно не улыбаясь,
Он часть губы от боли сгрыз.

Лицо иссохлось, пожелтело.
Местами не было волос,
Ожогом ему спину грело,
Он будто с пустотою срос.

Куда он брел никто не знает,
Но, что-то на руках он нёс
И это, что-то умирает,
Виднелся блеск от детских слез.

И чем быстрей он приближался,
Тем становилося ясней,
Что он за жизнь еще сражался,
Но не свою! Своих детей!

А в далеке виднелся дым,
Там слышно выстрелы и взрывы,
И он оттуда шел живым,
И нес ребенка через силы.

Но не дойдя совсем чуть-чуть,
Он поднял взгляд, а в нем лишь слезы.
Ребенок перестал страдать…
Покинув смертные угрозы.

И он устал идти вперед,
Он просто лег с ребенком рядом.
Пришел теперь его черед…
Он так устал жить этим адом.

Прижав дитя к своей груди,
Он больше не разжал объятье.
Его страдания ушли…
Лишь видно было в крови платье.