Письма из неволи

                \

Совесть нации

Мне руку жал солидный генерал
 и я себя, пойми, увидел в камере,
 хотя мы мирно пили минералку,
 он интервью давал на кинокамеру.
 
 Так нудно продолжался тот спектакль,
 в котором я никто, а он начальник,
 мысль в голове моей в амлет спеклась
 на много лет- и было то печально.

 Хотелось арестованным мне быть,
 хоть был я в этот миг вне подозрений,
 хоть и претит мне арестантский быт,
 романтика "нолей",СИЗО, колоний.

 Но где добыть харизму романисту,
 коль не читают генералы книжек?
 Их глаз на секретаршино манисто,
 на офисные цоки девьих ножек

 охотней льнёт, а не на наш сюжет!
 Пальнуть как в Трёпова? Такие варианты-
 конечно же -немыслимая жесть,
 я не Засуличь всё ж, не те таланты!

 К тому ж -не губернаторская дочь я,
 и не курсистка, чтоб вот так -за всё,
 хоть у него за Логовушкой дача,
 а у меня...Лишь спалошь одни басё.

 Я бос и наг. Но нагл, как поровоз,
 к тому же у меня роман в загашнике.
 Харизма мне нужна. Но вот ворос-
 откуда взять?-повсюду ж кагэбэшники.

 Неуж они придут те времена,
 когда я всё же выйду на свободу,
 и отправляя всех куда-то "на",
 скажу , что надо бедному народу.

 Как Ленин, Бродский, Алексндр Исаич,
 чтоб заломилось на ветру пальто,
 чтоб кепку в руки, чтоб начальство ссало...
 Я совесть нации, а он, увы,- никто.

Курс лечения

Бедный мой генерал, ты прими что ль хинину,
 да запей коньяком в три кремлёвких звезды,
 ты зачем обмирал, забираясь на Нину-
 эффективнее чтобы управлялись бразды.

 Это всё не проформа, а реформенный зуд,
 этот суд, этих зэков унылых отряды...
 Может быть, это карма? У Нины вон зад
 широченный, как будто колоний ограды.

 То награда за ратные подвиги, горец,
 изученья ложбинок её и ущелий,
 меж тобой и женой она выше чем горы,
 ты в "вертушку" садишься -и вот ты у цели.

 В каждом стоне "да"-"да" -эрогенная зона,
 за колючей за проволокой, ток аргазма в хребте,
 то сокурсник Дудаев-вклочьки-вне закона,
 пили вместе когда-то, времена знать не те.

 
 В ПДН , как в гареме,- такие декханки,
 подают себя вместо пирожных к чаям,
 это вроде как вечер какой близ Диканьки,
 вдруг сотрудница ведьмою станет нечаянно.

 И тогда ты как будто в мешке у Вакулы,
 что отправился было покалядовать,
 И Солоха-жена, матюкнувшись, - по скуле,
 чтоб знал, старый кнур, как оно-****овать.

 Но влечет тебя гон в длинный строй проституток,
 в стриптизбаров чертоги, в борделей бедлам...
 Эти звезды погон, будто шанкры на коже проступят,
 и зудят по утру, когда надо-к делам.

 Так что выпей хинина, хоть хватит  и пенницилина.
 Этак  кубиков пять. Иль мене того.
 В жопу пусть исполина закатит красавица Нина,-
 перед тем как, раздевшись, станцуете с нию  тангО.

 Горбачев Юрий   20.12.2011 22:17



Стансы о свободе

На зоне нудно пел аккордеон,
 как будто он творил другой эон,
 каталось эхо в пустоватом клубе,
 как ящик урны избирательной, но в кубе.

 Или в какой-то степени иной,
 которая, знать, не в ладах со мной,
 я ощущал себя какой-то тенью,
 опущенного в урну бюллетеня.

 Я был опущен. С аккордионистом
 из зэков и поющим анонистом
 из молодых барачных петухов
 я был единым. Знать, удел таков.

 Талькова что-то пел занудный парень
 и с ним, как это водится, напару,
 чтоб получился слаженный дуэт,
 и вызвать восклицанье "во даёт!"

 по клавишам зэчара виртуозил,
 пальчарами по музыке елозя
 по черно-белой, чем и достигал
 драмотургии песни дофига

 и даже больше,на слезу давя,
 которую нам не куда девать,
 и надо выплакать по поводу свободы,
 которой ты, увы, лишён на годы.

 Полковник был спокоен, как покойник
 после последних плановых попоек,
 он был спокоен, что ТВ пиар
 исправно обеспечит, гонорар

 получит папарацци, тем довольный,
 что он не здесь, на зоне, а на -воле,
 и пипл, проглотив телесюжет,
 протеста вспышку всё ж в теле сожжёт

 и всё обдумав, не в толпе, не в суе,
 за эту власть опять проголосует.
 А музыка раскатисто лилась,
 и я уже попал под эту власть

 минорных звуков заунывных зэка,
 которые рождал на свет калека.
 Я , словно завороженный шел к урне,
 как будо бы под пенье Жли и КАрны.

 И князем Игорем в плену у Коннчака,
 был обречённей даже Колчака.
 Конечно, уготован мне свинец,
 или в ледовой проруби конец.

 Как искупить немыслимый позор,
 когда ты не пиаровский позёр,
 не подготовленный "зк" телесюжета,
 по поводу, что лучше, мол, уже там?

 Когда ты не на Беломор-канале,
 который мы поспешно проканали
 с Алёшей Пешковым и не Ромен Роланн,
 и все расписано заране по ролям.

 Ты не Синвский и не Варлаам Шаламов,
 ты не еврей, чтоб с возгласом "шелом!"
 встречать эсесовца ведущего в Освенцим,
 где будет исполненье всех конвенций.

 В каком болоте мне испить шеломом,
 чтоб не исчезло с губ моих "шелом!",
 чтоб , обратясь к безмолвному народу
 пропеть: "О дайте, дайте мне Свободу!"