Улица Голтвинья

 Ночью коридор превращался в улицу. Выйдя из комнаты, ты попадал вместо темноты коридора в приятный полумрак улицы Голтвинья, так кажется гласила табличка на одном из домов, услужливо освещенная ближайшим фонарем. Одной из странностей этой улицы было то, что она не кончалась по крайней мере такое складывалось впечатление. Здесь не было машин, прохожих, собак и кошек, даже птиц. Здесь был ветер, то стихая, то наоборот усиливаясь, он перешептывался с деревьями. Иногда они яростно о чем-то спорили и тогда уши закладывало от пронзительного воя ветра и скрипа деревьев.
 Кроме ветра и деревьев, здесь были фонари, которые иногда перемигивались и два ряда домов, стоящих лицами-окнами напротив друг друга. Ни в одном из окон свет не горел. Все двери были закрыты. И все же не смотря на кажущуюся пустоту и пустынность улица жила. Тишина не была давящей, а молчание звенящим, независимо от царящей здесь погоды.
 Атмосфера улицы всегда радостно принимала в свои объятья единственного ночного гостя, разделяя с ним его чувства. Она помогала ему как могла и к утру он возвращался обратно спокойный, расслабленный, с верой в лучшее будущее.    Однажды он захотел остаться на улице и встретить на ней утро, но тут началось невероятное — с тем как начинало светлеть небо, всё начинало исчезать. На глазах становились прозрачными и исчезали деревья, дома, земля под ногами и вон тот фонарь, что погас последним.
 Только дверь в дом оставалась столь же явной и четкой как всегда. Испугавшись ночной гость рывком рванул на себя дверь и запрыгнул в дом. Очутившись в своей комнате, он отдышался немного, а когда открыл дверь снова, то увидел лишь свой коридор залитый утренним светом. И ничего не напоминало о том, что здесь была улица, впрочем как всегда.
 Наутро дверь из комнаты выходила в коридор на втором этаже дома как и должно было быть. Как задумывалось архитектором, как строилось и значилось в плане дома. Как-будто это всё (все ночные его прогулки) было лишь сном. Мысль о том, что ему это лишь снится не один раз посещала любителя ночной Голтвиньи, но улица была столь же реальной, как и боль и кровь текущая из ранки на проколотом булавкой пальце.
 Дверь на улицу открывалась только для него, впрочем никаких возражений по поводу такого стечения обстоятельств у него не было, равно как и желания делиться этим местом. Это стало для него тайной, которая никому никогда не открывается, а если и открывается, то только если этого захочет сама тайна или Судьба.