Про Воробья, Диану, Маму, роковую любовь и обманы

                Моей Светлане


Будь красивой,
Будь любимой,
Будь наградою нежданной,
Будь единственной желанной,
Песней будь необходимой!


           – 1 –


Твоя копна густых волос,
Как Солнца золотая грива,
А мои руки нежно и игриво
Лучи пронзают пальцами насквозь…
Я так твою копну волос любила!
А ты любила сказки и кино…
Но это было так давно,
Давным-давно всё это было!


Тогда у нас был сад и дом,
Рой воробьёв вился под крышей,
В перегородках жили мыши,
В подвале – кошки,
Под землёй
Кроты чумазые бродили
И рыли норы,
Жабы выли,
Стрекозы с комарами ныли,
А мы с тобою их ловили, –
Нам было весело вдвоём
В том садике и в доме том!
Но как давно всё это было!


            - 2 –


Воробьишка – сорванец,
Желторотый удалец,
Что живёт под самой крышей,
Как-то раз проснулся рано,
Растолкал своих братишек,
Соскочил с постельки браво,
Потянулся и услышал:


Дождь накрапывает странно –
Не привычно – барабанно,,
Раззадористо и звучно,
А назойливо устало,
Заунывно, даже cкучно…
Что бы это означало?


Он поправил свой сюртук,
Крыльями пригладил чёлку,
Снял тяжёлый крюк со щёлки,
И в неё скорее – юрк
На осанистую ёлку,
На зелёную иголку,
Где всегда висел паук,
По прозванью Карапук.


Кровожадный Карапук
Причинил немело мук
Дивным бабочкам, стрекозкам,
Комарам, жучкам и блошкам…
От его хитросплетений –
Паутинных наслоений –
Мошкам не до песнопений.


Всех, попавшихся в ловушку:
Мотылька ночного, мушку –
Легкокрылую подружку –
Из сетей не выпускал,
Лихорадочно пытал,
Крылья путал, соки пил…
Так разбойничал и жил.


Но коварный и ужасный
Толстокожий Карапук
Воробьишке моему,
К счастью, вовсе не опасен.
Говорят, они друзья, –
Их разлить водой нельзя!


Мне секрет сей дружбы ясен.
Древний сгорбленный паук
Знает много редких басен,
Их нашёптывает вслух
Под дождя весёлый стук,
Мир сказаниями красен…
Воробей же – тут как тут!


«Чики-рики, чик-чирик!
Новенького что, старик?»  –
И паук его уважит, –
Про мучения расскажет
Стрекозы немолодой,
Угодившей в сеть случайно,
Как то было ни печально
Для семьи её большой.


Иль про вздохи комара,
Улетевшего от стаи,
В сеть попавшего с утра
И пищавшего о рае,
О болотной мошкаре,
О младой невесте скромной,
О несбывшейся мечте
И судьбе своей загробной.


Только ныне – что такое?
Карапук покинул хвою,
Убежал невесть куда,
Не оставил и следа!
Лишь заброшенные сети
Раскачал холодный ветер…


Кругом чахлость,
Хмурость, сырость,
Леденящая унылость
И зелёная тоска…


Налетели облака,
Затянули серым светом
Все знакомые места, –
Ну, совсем не так, как летом!


Воробьишка напугался,
В дом родной стрелой помчался
Прямо к маме под крыло,
Где уютно и тепло.


«Мама! Страшное творится!
Дождь унылый на дворе,
Жёлтый лист в глазах кружится,
Сердце бешено стучится,
Жутко, жутко, жутко мне!


В довершение всего,
Карапук куда-то скрылся.
Не нашёл нигде его!
Он со мною не простился,
Убежал невесть куда,
Не оставил и следа!»


Мама воробья прижала
И тихонько прошептала:
«Не волнуйся, мой малыш!
Ты совсем ещё глупыш!
Это осень зазвучала
Заунывнейшей струной
И тебя перепугала,
Успокойся, дорогой!


Крошку хлебную покушай
И внимательно послушай!


Понимаешь, всё в природе
Подчиняется порядку.
Когда лето на исходе,
Осень орошает грядку,
За холодною зимою
Нежная весна приходит,
Лето промелькнёт с жарою –
Снова осень колобродит!


Всё в природе повторится,
Всё крутится, всё вертится.


Ну, а мы с тобой живём,
Любим, чувствуем, мечтаем,
Познаём себя, летаем,
Строим семьи, строим дом…
Сущность жизни постигаем…
Но когда-нибудь умрём…


Твой приятель Карапук –
Древний сгорбленный паук,
Видимо, покинул сук,
На котором грелся летом
Под лучисто-чистым светом.
И упрятался в норе ,
Обустроенной в коре
Той высокой стройной ёлки,
Что развесила иголки.


Он почувствовал мороз
И в норе до вешних рос
Будет согревать свой нос.


Мы ж с тобою до весны
В окружении братишек
Доживём под нашей крышей,
Где так сладко видеть сны».


             – 3 –


«Мама, спасибо, я больше не плачу,
Жёлтую осень с покорностью встречу.
Ну, а теперь пожелай мне удачи, –
Снова на ёлку слетаю под вечер».


Только приблизился к пасмурной ели,
Слышит, сорока трещит про потери –
Что-то совсем непонятно,
Хотя чётко и очень внятно:


«Ваши измены –
Ваши проблемы!
Вы так свободны,
Так современны!


Чижик! Куда же ты! Не улетай!
Я поделюсь с тобой всем, что узнала,
Что сама видела и наблюдала!»  –
Но только эхо доносит:
«Прощай!»


Мой Воробьишка за мамой умчался,
Без переводчика – не разобрался.
«Мама! Там что-то Сорока трещит!
Я недопонял: «Измены, проблемы!»
Вместе слетаем, послушаем, и,
Что не пойму, – объяснишь постепенно».


Вмиг оказались на ёлке-иголке,
Слышат, сорока трещит безумолку,
Рядом на ветке – огромный ларец,
Ну, и трещит она, словно стрелец:


«Это я слышала!
Так вечерами,
Сидя с котом у окошка Диана
Тихо шептала, –
Я наблюдала:


«Ваши измены –
Ваши проблемы.
Вы так свободны,
Так современны,
Неугомонны,
Неутомимы,
Неотразимы,
Неистребимы!


Ваши обманы сделаны складно:
Знойно, нарядно, разгульно, всеядно,
Пошло, коварно, порочно, банально,
Грубо, бездарно, безумно, скандально!»


Это я слышала!
Так вечерами,
Сидя с котом у окошка Диана
Тихо шептала.
К ней я и раньше частенько летала,
Только тогда
           она
              была весела,
Игры, забавы…а ныне – беда!
Дева страдает одна у окна!


Что же с тобою случилось, Диана?
И почему
       cлышу я
              cлова
Про сети обмана?
Кто их наплёл, Диана?


И что я слышу в ответ?
Ну, просто боевик:
               «Один мужик
С такою страстью мне в любви признался
И клялся верность сохранить до гроба,
Подругою, женою собирался
Меня назвать перед людьми и богом,
Твердил, что я – единственный предмет
Его полуночных рулад…
Но только брызнул правды свет,
Что ж оказалось: он женат,
Примерный семьянин, отзывчивый отец!
Но если маску добродетели сорвать
И оголить его нутро –
Оно таким бурьяном заросло,
Где чистой поросли давно уж места нет!
Любимое занятие его –
Колоду тасовать из пойманных сердец!


Позднее я узнала
О похождениях Гуана!


В соседней деревушке
Есть домик на опушке,
Там сватался в июле
К хозяйке дома – Юле.


А в городе, трудами отягчён,
Приворожил немало разных жён!


И если бы одна из них,
Его разыскивая,
Вдруг не спохватилась,
С лучами первыми
Ко мне не заявилась, –
Непоправимая случилась бы беда…


А тут ещё законная жена
Запричитала у ограды,
Что, наконец, его нашла
И несказанно рада.
Да, вовремя была
Я предупреждена!


И жениха я выставила вон,
А по деревне ещё долго будет звон!


Он с объясненьями: «Брошу жену,
Новую райскую жизнь я с тобою
Тут обустрою».
 – Устроишь с другой,
Больше прошу
Не тревожить покой!


Ваши измены –
Ваши проблемы.
Вы так свободны,
Так современны,
Неугомонны,
Неутомимы,
Неотразимы,
Неистребимы!


Ваши обманы сделаны складно,
Знойно, нарядно, разгульно, всеядно,
Пошло, коварно, порочно, банально,
Грубо, бездарно, безумно, скандально!


Он – за порог,
А на сердце – комок…
Что-то сломалось,
И я разрыдалась…»


Диану выслушав, я полетела к мужику.
Мрачнее тучи, он сидел на берегу
Заросшего пруда,
Пред ним – ларец,
Его открыл
И сердце девичье
Под крышку опустил!


Я затаилась, вижу:
Другой мужик подходит ближе,
А тот мужик – Осёл –
Его в деревне так прозвали,
Как будто масла мало
В голове его –
Много печали.


Так вот, встревоженный Гуан
Ларец закрыл и передал
С ключом убогому Ослу.
«Без промедленья,– приказал,–
Зарыть ларец в своём саду,
Чтоб по деревне – ни гу-гу!» –


И так глазами засверкал
На бедного Осла,
Что насмерть напугал!
А я, пока Осёл вздыхал
И воздух в лёгкие поглубже набирал,
Ларец с ключом, хоть ноша тяжела, –
У-во-ло-кла!


Внимание! Я ларчик открываю,
И всю коллекцию сердец перелистаю!»


Но, приоткрыв ларец, Сорока
Перепугалась: так глубоко
Наполнен он, и так забит,
И производит жалкий вид.


Порока гибельною силой
Переплетённые сердца
В ловушке мрачной паутинной
Барахтаются без конца
Беззвучно, безучастно, тихо…
Мертвящий танец ядовито
Смердит, порочностью сокрыты
Чужих сердец чужие драмы…
Птица упрямо роет ямы,
Спешит, торопится, кричит:
«Где ж сердце чистое Дианы?!
Где тот комочек, что хранит
Любви поруганной порыв,
Превозмогая боль и стыд?!


Ура! Нашла его, нашла
На дне ларца,
Под грудой паутины прелой!
Теперь Диана спасена!
Свети-свети, сердечко, смело!
Летим! Проверим, как она?!»


И воробьи мои умчались
Вслед за сорокою во тьму,
Забыв про страхи, про печали…
Я же пойду ларец возьму
И под корнями ели стройной
Его зарою ночью тёмной,
Чтоб никогда больше Гуан
В него не прятал свой обман!


Ларец открыла, растрясла,
Ударила, перевернула,
Швырнула, вновь приподняла… –
А в нём, как в затхлости лежали,
Так и теперь лежат сердца
Тех дам, которые солгали
Самим себе, своим мужам,
Тому же мужику – Гуану..
Их обоюдные обманы
Храниться будут вечно там,
На дне ларца,
Никто не ждал
Такого резвого конца,
И я такого не ждала,
Но моё сердце подсказало, –
Тот ларь с обманами зарыть!
Ну, значит, так тому и быть!


            – 4 –


Мои воробьи появились на ели
Нежданно-негаданно через неделю.
«Да, мамочка! – сам сорванец заявил, –
Я в дивном саду у Дианы бы жил!
Глаза чуть закрою и вижу,
Как подошла она ближе,
Как вкусные белые крошки
Рассыпала по дорожке…
И мы с высоты к ней слетаем,
Кусочки хватаем, глотаем,
Сметаем, из рук выбиваем –
И-гра-ем!


Чики-рики, чик-чирик!
На плечо к Диане – прыг!
И восторженно на ушко
Ей шепчу – О, моя душка!
Очарован воробей – ей-е-ей!
Нежной кротостью очей – ей-е-ей!
Переливами речей – ей-е-ей!


Так бесконечно, беспечно легко!
Меня по-не-сло!
             За-нес-ло!
                Раз-нес-ло!
И я – чики-бряк – под крыло прямо –
Ах, мама! Ах, мама! Ах, мама!


Задумавшаяся Диана,
Присев на жухлую траву,
Произнесла, сдержав рыданья:
«О, птички – божие созданья!
Мне грустно, я одна живу!


Моя мама ушла,
            улетела,
                исчезла,
                пропала…
Я – не смогла,
           не спасла,
                уступила,
                смолчала…
Не защитила,
           не удержала,
Не доглядела,
           не достучала…
Моя мама ушла,
           улетела,
                исчезла,
                пропала…
Могила в снегу,
Снег топчу…
          Жду…
              Жду…
                Снег тает…
Уже не кричу,
            не зову,
                знаю,
Что никогда не верну
                маму… 


И ни-ко-го – могила…
Вино застыло,
Хлеб очерствел,
Огарок истлел…


И будто бы издалека,
Через могилы хлад пустынный
Я слышу мамин голос дивный,
Её последние слова:


«Будь красивой,
Будь любимой,
Будь наградою нежданной,
Будь единственной желанной,
Песней будь необходимой!»


Я эти мамины слова
Храню в душе, как заклинанье,
Как чистого ручья журчанье,
Как шелест свежего листа,
Весенних трав благоуханье!


– Будь красивой,
Будь любимой,
Будь наградою нежданной,
Будь единственной желанной,
Песней будь необходимой!»


Воробьи улетели,
Царит тишина…
Я снова
      у окна
           одна…


           – 5 –


Посеребрив небесный путь,
Луна висит в объятьях ночи…
И мне не спится. Сердце хочет
В осенней дымке отдохнуть,
Развеяться, и тихо просит,
Одежды тесные отбросив,
Освободив себя от пут, –
Окно пошире распахнуть
И Афродитой выйти в осень,
В сей фантастический уют!


Мне осень севера мила,
Она парадна и уныла,
Проникновенна, горделива,
Неподражаемо горька…
Её последняя листва
Исчезнет скоро, так и я
Когда-нибудь
Окончу путь…


Кленовые листы под золото лимона
Кружат, парят, ложатся на асфальт,
На мраморные статуи, газоны…
Их провожает мой усталый взгляд…
Сама, как лист из пожелтевшей кроны
В падении кружу,
Но, падая, в любимые ладони
Попасть хочу…


Вдруг из-за облака,
Где светится Луна,
Возникла новая звезда…
Она росла, росла,
Приблизилась,
В фонарь оборотилась
И замерла…


Я даже не успела удивиться,
А поняла, что над Землёй искрится
Форма иная –
            неземная,
Нам неизвестная пока!


О, мой посланник Неземной!
Мой тайный друг с планеты дальней!
Я наблюдала за тобой
В бинокль женский театральный
И в световом твоём паренье
Не уловила отклоненья
От траекторий моих дум!
Я – линия любви.
И ты – мой гений – ум!


Не помню, как я прилегла,
Когда в постели очутилась,
Как погрузилась в бездну сна,
Но моё сердце ровно билось.
И я спала, спала, спала…


Ресницы вдруг приоткрываю
И цепенею: золотая
Мерцает предо мной броня,
Доспехи ладные сверкают,
И среди блеска проступают
Три красных рыцаря…И я,
Вся привороженная чудом,
Не поняла, как и когда
Возникли жуткие глаза,
Два нежно-розовых крыла,
И Голос тихий ниоткуда:
«Возьмём её сердечко для Верблюда».


Прозрачная большая стрекоза,
Быть может, женщина –
Я не разобрала –
На мне сидит
И глаз с меня не сводит,
А розовые крылья-рукава
Ко мне бесшумно тянутся,
И вот –
Дыхания не достаёт,
Я слышу Голос ниоткуда:
«Возьмём её сердечко для Верблюда».


Куда? Зачем? – Мне не вздохнуть!
Пронзительно заныла грудь,
И сердце стиснуто – рвануть
И навсегда перенести
На неизвестные пути
Его хотят!
Кровавые глаза глядят,
В них торжествуют ад и яд…
И снова Голос ниоткуда:
«Возьмём её сердечко для Верблюда».


И розовые руки лезут в душу,
Душа рыдает, силы – чуть,
Но прокричала: «Я не трушу!
Уйдите прочь!
Я не готова в эту ночь,
Ещё от жизни не устала!»
Мгновенно в ком собралась жуть
И в форточку рванула прямо,
Но я расслышала:
«Скорей! Ещё успеем за Дианой!»


Я – к форточке, а в ней –
Огромный светлый диск –
Корабль неземной завис,
И в голове – не шум, не свист,
А музыка – ритмичнее, нервней,
Ревёт, гремит, манит,
И звуками насквозь меня пронзает,
Ласкает.
И я, испуганная, слушая её,
Вдруг ощущаю, что давным-давно
В том адском ритме, пребывая,
Отдыхаю,
Сама по комнате летаю,
Справляя чьё-то торжество!


Устав, скорей окно закрыла
И низко шторы опустила;
Лишь в пять часов утра
Я снова прилегла
И сутки целые в постели провела.


А вечером, когда в окно
Я заглянула осторожно, –
Увидела: одна Звезда
Вдаль улетала. Невозможно
Поверить в это. Я сама
Полгода мёртвая ходила,
И сердце ныло, ныло, ныло…
И это было!


           – 6 –

            ***


Когда зима посеребрит виски
И королевой белоснежною
С холодной нежностью,
Сжимая старости тиски,
Предложит царство ледяное
Взамен земного обрести, –
В его объятья не спеши
Уснуть в тиши,
Мгновеньем дорожи
Дыхания живого!


Ты – на черте уже, на острие,
Иди и наслаждайся жизнью смело!
И, если Мастер ты, – умело
Тобой твоё продлится бытие!


             ***


Ну, а весна – поток любви
В каждой улыбке, в каждом вздохе!
Она волнует и тревожит,
Пьянящей свежестью уносит
Куда-то ввысь,
Преображая всё живое
На радостный волшебный миг!


Весна, весна! Стучит в висок,
Мир откровением дурманит,
В таинственные рощи манит,
Где по стволам струится сок,
Где нежный тянется росток,
Где первый гром внезапно грянет!


Весна! Промокнуть до костей,
На ясном солнце обсушиться,
Водою ключевой напиться,
Нырнуть в зелёную постель
Под ослепительную ель
И ощутить, что всё не снится!


            ***


Я лето до сих пор не уловила:
Мгновенье промелькнёт, –
И лета уже нет,
И лето уже было…
Но чувствую, что в лето всё цветёт,
Растёт, благоухает мило-мило…
И моя летняя кобыла
Меня трясёт, трясёт, трясёт…
Вот так и жизнь, как лето промелькнёт:
С кобылою не справился седок, –
И сброшен. И она промчалась мимо…


           – 7 –


И вот, уж минул год…
Я – в новый хоровод
Янтарно-жёлтой краски,
Как в сказку,
Из пыли города ступила.
Дорога проходила
По кладбищу. Оно хранило
Воспоминанья о былом
В покое вечном, бесконечном.


Обитель памяти святой
Передо мною расступилась,
И средь рядов могил открылось
Захоронение одно.
Оно меня к себе влекло,
К нему безудержно стремилась,
Предчувствуя непоправимость
Последствий встречи роковой.


На камне выбиты слова:
«Здесь похоронены Диана и Гуан».
Прочла, – и кругом голова пошла,
И рана раскровила душу…
«Диана и Гуан» –
Не может быть, я трушу…
Как девочка, стремглав
Бегу от камня прочь…
Навстречу – женщина,
А с нею дочь.


«Скажите, там
– Диана и Гуан?
Те самые?
В одной могиле?
Немыслимо!
Когда похоронили?»


– « Да ровно год назад…
Здесь муж мой – ветреный Гуан
Вместе с Дианой…
Вам не странно?»


И не было бы ситуации пошлей,
Когда бы не было её печальней.


– «Нет мне не странно!
Что случилось с ними
В тот год, когда похоронили?»


– «Рассказывал один мужик – Осёл –
Его в деревне так прозвали,
Как будто масла мало
В голове его –
Много печали.


Так вот, Осёл
Ту ночь провёл
Под окнами Дианы
И видел сам,
Как утром рано
Огненный шар
Влетел в её окно,
А он,
В испуге, что пожар
Вдруг разгорится,
В дом вломился,
Но опоздал:
Диана
    уж  лежала
             бездыханна.


Шар в комнате летал,
И чьи-то тени
В него вбирались постепенно.
И Голос прозвучал, как ниоткуда:
«Домчим сердце Дианы до Верблюда»
И тотчас шар
В окне пропал.
Осёл Гуана разыскал,
Всё передал…
А тот был пьян,
Кричал,
Что доберётся до Верблюда…
Себя убил – такой финал…
А Вы их знаете откуда?»


– «Сорока разнесла по деревням,
И воробьи мои её любили, хвалили…
Но я не знала,
            что Диана
                уже в могиле!»


И полился немой вопрос из слёз
Во мглу разорванного круга
Останков слов, хранивших чудо:
«Возьмём сердце Дианы для Верблюда!»
Я – на Земле, Диана – среди звёзд?!


Вдруг из могильного бурьяна
Кот появился – чёрный, старый,
Облезлый. Мокрые глаза
Его безжизненно зияли,
Шерсть – клочьями, бока – упали…
Он приподнял тощий живот
И заревел, разинув рот,
Так горько, жалостно и страшно…
И это был уже не кот, –
И это было изваянье
Непостижимому страданью,
Понятному без лишних слов!.


Когда затих надрывный вой,
Я позвала кота рукой:
« Ну что, бедняга Чёрненький –
Хорошенький какой!
Пошли со мной!»


И кот пошёл за мной!
Живёт в моём дому,
Гуляет звёздными ночами,
Густо-зелёными очами
Гипнотизирует Луну.
Он подружился с воробьями.
                Они роями
Слетаются к Чернуше
                послушать
Воспоминанья о Диане!




 Татьяна Громова Голованова
Июнь 1985 г. – февраль 1998 г. , апрель 2013 г.,
октябрь 2015 г. 


               
 






Рецензии