ху йня какая-то

он приходит и сажает ее на цепь:
она воет как одичалый зверь,
он говорит, что ему не нужны ни подвиги, ни стихи -
пусть просто воет и не дает подыхать ему от тоски.

он приходит и говорит: я сегодня жив,
можешь не тянуть из себя синих жил,
я трудился и сейчас хочу просто спать:
уложи в кровать.

его тоном, шершавым, как тот асфальт,
о который я разбивала коленки в детстве,
я сейчас разбиваю сердце.
он шипит: "мое солнце, мне очень жаль,
но твоя обветшалая и дырявая,
как старухина шаль, душа
мне, увы, совсем не нужна.
и твоя облезающая любовь,
да и ты, ползущая вдоль по стенкам -
моя детка,
прости, что я далеко не первый,
кто тебе обдирает нутро,
да и мне, разумеется, не впервой,
я и правда не думал тебе делать больно,
но упади навзничь
у своей деревянной будки
и просто вой.
детка, я ведь совсем не твой -
я не пахну твоей смолой,
я не пахну твоим отсыревшим горем,
я давно и совсем не то,
цвета бликов и детской сорочки, счастье:
я другой ведь масти.

детка, кстати, солнечный айболит,
детка лечит и делает так, что ни капельки не болит,
детка часто плачет, шьет платья и любит петь,
но когда он приходит, от нее остается треть -
та самая, умеющая реветь.

детка силой поднимается на локтях -
ей сейчас еще платье шить
и стараться любить жизнь.