Календарь поэзии 16 февраля

Сегодня день памяти совестного поэта Эдуарда Багрицкого.
Данному автору посвящено много исследований. Одно из них я привожу в сокращении.

«Удивительный мир Эдуарда Багрицкого» / Валентин Домиль, еженедельник «Секрет»,
август 2010
 
Эдуард Багрицкий родился 11 ноября 1895 года в Одессе. Его родителями были Годель Мошкович Дзюбин и Ида Абрамовна Шапиро.
Отец не то владел галантерейным магазином, не то служил там приказчиком. Может быть, был тем и другим, но в разное время. Мать вела домашнее хозяйство.
Семья была религиозной. Но не слишком. Во всяком случае, в раввины своего сына не готовили. Они связывали его будущее с каким-либо видом коммерческой деятельности.
Эдуард хотел стать художником. Он неплохо рисовал. Отец воспротивился, творчество никоим образом не вело к материальному благополучию.
 В стихотворении "Происхождение" Багрицкий писал о детстве:
Его опресноками иссушали.
Его свечой пытались обмануть.
К нему в упор придвинули скрижали -
Врата, которые не распахнуть.
Еврейские павлины на обивке,
Еврейские скисающие сливки,
Костыль отца и матери чепец -
Все бормотало мне:
- Подлец! Подлец!
Среди одесских молодых поэтов Багрицкий был фигурой заметной и весьма колоритной.
Валентин Катаев писал: "Он (Эдуард Багрицкий - В.Д.) говорил специальным плебейским, так называемым, "жлобским" голосом.  Каждое слово произносилось с величайшим отвращением, как бы между двух плевков через плечо. Т
Начинающий поэт публиковал какую-то мелочь в местных газетах.
 Один сборник попал на глаза столичному критику. И он разнёс его, что называется, в пух и прах. Исключение было сделано для стихотворения Багрицкого "Суворов". Критик счёл его оригинальным и красочным.
* * *
В 1917 году, в составе 25-го лечебно-питательного отряда Всероссийского Земского Союза помощи больным и раненым, Багрицкий очутился на Персидском фронте.
В 1918 году Багрицкого то ли призвали в Красную Армию, то ли он пошел туда по доброй воле. Его зачислили в Особый партизанский отряд 1-й Конной армии и ввели в штат политотдела. Ему поручили писать агитки.
Вернулся Багрицкий полный военных впечатлений. По городу ходил в бекеше, галифе и папахе.  В Одессе Багрицкий жил бедно и неустроенно. Сколько-нибудь значительных литературных заработков у него не было. Легендарная газета "Моряк", с которой Багрицкий сотрудничал, расплачивалась с ним ячневой крупой, соленой килькой и табаком.
Багрицкий любил эпатировать окружающих. Он был склонен к выдумкам, к экстраординарным, поражающим воображение поступкам, к разного рода выходкам.
Паустовский в книге "Золотая роза" рассказывает о словесной дуэли между Багрицким и старым одесским нищим.
Нищий был мало похож на прочих. Он не просил, не клянчил, а требовал.
- Где ваша совесть, люди вы или не люди?! - кричал старик и тут же сам отвечал на свой риторический вопрос. - Какие же вы люди, когда сидите и кушаете хлеб с жирной брынзой без всякого внимания, а старый человек ходит с утра голодный и пустой, как бочонок!
И выдержав паузу, продолжал в том же духе:
- Узнала бы ваша мамаша, на что вы стали похожи, так, может, она бы радовалась, что не дожила видеть такое нахальство.
Когда нищий добрался до столика, за которым сидел Багрицкий, - продолжал Паустовский, - поэт встал, прижал руку к сердцу и тихо, проникновенно начал говорить, не спуская глаз со склеротического старика, - говорить с дрожью в голосе, со слезой, с трагическим надрывом:
- Друг мой, брат мой, усталый, страдающий брат,
Кто б ты ни был, не падай душой!
Нищий осекся. Он уставился на Багрицкого. Глаза его побелели. Потом он начал медленно отступать и при словах "Верь, настанет пора и погибнет Ваал" - повернулся, опрокинул стул и побежал на согнутых ногах к выходу из чайной.
- Вот видите, - сказал Багрицкий серьезно, - даже одесские нищие не выдерживают Надсона!
Вся чайная гремела от хохота.
* * *
Осенью 1925 года Валентин Катаев с помощью уговоров и посул вывез Багрицкого в Москву. В романе "Алмазный мой венец" Катаев подробно рассказывает об этом судьбоносном для поэта событии. Притом, что Багрицкий отчаянно не хотел и упирался. А Катаев, всячески его подталкивал.
Они, вспоминал Паустовский, "расхватали у Багрицкого все привезённые стихи - весь этот рокочущий черноморский рассол, все поющие строфы, пахнущие, как водоросли, растёртые на ладони". И разнесли их по всем московским журналам. Там стихи Багрицкого встретили восторженно. Охотно брали их. Со всех сторон к Багрицкому потекли солидные авансы.
В 1928 году в издательстве ЗИФ вышла первая книга стихов Багрицкого "Юго-запад".
Наряду с созданными ранее стихотворениями, отобранными поэтом из числа лучших, в книгу вошла поэма "Дума про Опанаса". Пожалуй, наиболее известное произведение Багрицкого. Объект и восторгов, подчас, неумеренных; и яростной критики. В большинстве своём, предвзятой и незаслуженной.
Вторая книга "Победители", она увидела свет в 1932 году, по единодушному мнению литературоведов, гораздо слабее первой.
Представленная в книге поэма "Смерть пионерки" была взята на вооружение официозом. Её читали на пионерских собраниях. И просто так, от полноты души.
Нас водила молодость
В сабельный поход,
Нас бросала молодость
На кронштадтский лед.
Поэт Алексей Сурков отнес "Смерть пионерки" к числу "самых лучших произведений русской советской поэзии за всю ее пятидесятилетнюю историю".
В Москве Багрицкий примкнул было к литературной группе "Перевал". Некоторое время входил в состав, возглавляемого Сельвинским литературного объединения конструктивистов. В 1930 году, исходя не столько из творческих, сколько из конъюнктурных соображений, вступил в РАПП.
Власть ценила Багрицкого. Считала его образцовым советским поэтом. И, соответственно, поощряла.
Но переезд в столицу дурно отразился на здоровье поэта. Капризный московский климат повлиял на течение бронхиальной астмы. Её приступы стали более частыми и более продолжительными.
Появились осложнения. Багрицкий перенес несколько пневмоний. Последняя четвертая свела его в могилу. Случилось это 16 февраля 1934 года.
Багрицкий держался до последнего.
"От него умирающего шел ток жизни", - писал Бабель.
Хоронили Багрицкого торжественно. За его гробом с шашками наголо шел эскадрон молодых кавалеристов.
* * *
Юрий Олеша считал Багрицкого гением. Исаак Бабель тоже.
"Писание Багрицкого - не физиологическая способность, - утверждал Бабель, - а увеличенные против нормы сердце и мозги, увеличенные против того, что мы считаем нормой".
О гениальности Багрицкого, правда, с оговорками, говорят и в наши дни.

Контрабандисты
По рыбам, по звездам
        Проносит шаланду:
Три грека в Одессу
        Везут контрабанду.
На правом борту,
        Что над пропастью вырос:
Янаки, Ставраки,
        Папа Сатырос.
А ветер как гикнет,
        Как мимо просвищет,
Как двинет барашком
        Под звонкое днище,
Чтоб гвозди звенели,
        Чтоб мачта гудела:
"Доброе дело! Хорошее дело!"
        Чтоб звезды обрызгали
Груду наживы:
        Коньяк, чулки
И презервативы...

Ай, греческий парус!
        Ай, Черное море!
Ай, Черное море!..
        Вор на воре!
       
. . . . . . . . . . . . .

Двенадцатый час -
        Осторожное время.
Три пограничника,
        Ветер и темень.
Три пограничника,
        Шестеро глаз -
Шестеро глаз
        Да моторный баркас...
Три пограничника!
        Вор на дозоре!
Бросьте баркас
        В басурманское море,
Чтобы вода
        Под кормой загудела:
"Доброе дело!
        Хорошее дело!"
Чтобы по трубам,
        В ребра и винт,
Виттовой пляской
        Двинул бензин.

Ай, звездная полночь!
        Ай, Черное море!
Ай, Черное море!..
        Вор на воре!

. . . . . . . . . . . . .

Вот так бы и мне
        В налетающей тьме
Усы раздувать,
        Развалясь на корме,
Да видеть звезду
        Над бугшпритом склоненным,
Да голос ломать
        Черноморским жаргоном,
Да слушать сквозь ветер,
        Холодный и горький,
Мотора дозорного
        Скороговорки!
Иль правильней, может,
        Сжимая наган,
За вором следить,
        Уходящим в туман...
Да ветер почуять,
        Скользящий по жилам,
Вослед парусам,
        Что летят по светилам...
И вдруг неожиданно
        Встретить во тьме
Усатого грека
        На черной корме...

Так бей же по жилам,
        Кидайся в края,
Бездомная молодость,
        Ярость моя!
Чтоб звездами сыпалась
        Кровь человечья,
Чтоб выстрелом рваться
        Вселенной навстречу,
Чтоб волн запевал
        Оголтелый народ,
Чтоб злобная песня
        Коверкала рот,-
И петь, задыхаясь,
        На страшном просторе:

"Ай, Черное море,
        Хорошее море..!"
Отрывок из стихотворения «О себе»
Стихи о себе
             1
            Дом

Хотя бы потому, что потрясен ветрами
Мой дом от половиц до потолка;
И старая сосна трет по оконной раме
Куском селедочного костяка;
И глохнет самовар, и запевают вещи,
И женщиной пропахла тишина,
И над кроватью кружится и плещет
Дымок ребяческого сна,-
Мне хочется шагнуть через порог знакомый
В звероподобные кусты,
Где ветер осени, шурша снопом соломы,
Взрывает ржавые листы,
Где дождь пронзительный (как леденеют щеки!),
Где гнойники на сваленных стволах,
И ронжи скрежет и отзыв далекий
Гусиных стойбищ на лугах...
И всё болотное, ночное, колдовское,
Проклятое - всё лезет на меня:
Кустом морошки, вкусом зверобоя,
Дымком ночлежного огня,
Мглой зыбунов, где не расслышишь шага.
...И вдруг - ладонью по лицу -
Реки расхристанная влага,
И в небе лебединый цуг.
Хотя бы потому, что туловища сосен
Стоят, как прадедов ряды,
Хотя бы потому, что мне в ночах несносен
Огонь олонецкой звезды,-
Мне хочется шагнуть через порог знакомый
(С дороги, беспризорная сосна!)
В распахнутую дверь,
В добротный запах дома,
В дымок младенческого сна...