«...настоящая сила в справедливости и правде...»
В. В. Путин
ПУТИН МОЛОДЕЦ и Я ЕГО ПОЛНОСТЬЮ ПОДДЕРЖИВАЮ!!!
КРЫМ РОССИЙСКИЙ!!!
РОССИЯ в СВО ПОБЕДИТ!!!
«…Каждый волен выбрать путь правды и истины или же разрушения и лжи…»
Заратустра
Когда я трогаю солдатскими руками,
Остатки времени военного лица.
Когда боюсь столкнуться с зеркалами,
Я понимаю, не вернуться никогда.
Тогда зовусь другими именами,
И на чужих нарядных снимках будто цел.
Тогда живу, как будто рядом с Вами,
С двумя, чью песню так и не допел.
***
Иногда, через много, больных, жутких лет.
Мы касаемся жизни, в которой нас нет.
Пряча то, что осталась от собственных лиц,
В псевдонимах чужих именами страниц.
И обрубки цепляя за нервную грусть,
В неисполненной клятве своей "Я вернусь".
Нам так хочется вдруг, развернуться туда,
Где чертил букву "И" на снегу, у пруда.
"...Сила в правде: кто прав, тот и сильней..."
(Из к/ф 'Брат-2')
«...мы все умерли на Афганской войне, даже те, кто остался жив...»
(Из к/ф Павла Лунгина 'Братство')
«...Правда раздражает только подонков, порядочный человек её принимает как неотвратимый и объективный факт...»
(из письма декабриста)
«...хочешь бросить мне вызов и оспорить правду? Я сделаю тебя знаменитым...»
(Билли Кид)
Это самое полное изложение известной книги Игоря Славина о войне в Афганистане.
В любых других версиях и публикациях изложение неполное.
«...За всех солдат и офицеров, кого в Афгане называли пушечным мясом. За всех, незаслуженно забытых, за всех, искалеченных морально и физически. За реальную правду об Афганской войне. За справедливость к живым и мёртвым....»
И. Г. Славин
Данное произведение является художественным и литературным, и автор и сайт на котором оно опубликовано, не несут ответственности за содержание текста и содержание представленных в нём других авторских материалов и ссылок, не несут ответственности и не предоставляют никаких гарантий в связи с публикацией фактов, данных, результатов и другой информации. Любое совпадение с реально живущими или жившими людьми случайно.
(если Вы хотите получить полный список всех описанных в этой книге персонажей с их реальными ФИО, званиями, должностями и другими данными, дайте простой запрос на электронную почту slavinigor@rambler.ru и Вы этот список обязательно получите).
Ответы на Ваши вопросы будут даны только по письмам на эту электронную почту: slavinigor@rambler.ru
В комментариях к книге и к фильму ответов не будет.
В связи с тем, что по поводу книги 'НИКТО КРОМЕ НАС' идёт очень много пустых реплик, ответы будут только на отзывы, письма, сообщения и запросы, которые корректны и где вы открыто именно в этих отзывах, письмах, сообщениях и запросах, укажите о себе следующие сведения:
- Фамилия Имя Отчество
- Годы службы в Афганистане, какая часть, какое подразделение
- Ваше звание и должность в период Афганской Войны
- Какие боевые награды и ранения имеете
- Что именно в книге нравится, или не нравится, или неправда и как это именно было по Вашему. Просьба присылать конкретные ссылки на текст книги и подробное и изложение своего видения событий.
Оскорбления, ехидные фразы, ерничанья и неконкретные письма от лиц, скрывающих свои личные и фронтовые данные, будут считаться репликами от некомпетентных граждан, не имеющих отношения к Афганской войне, рассматриваться не будут и ответов на них не будет. Такое будет удалено.
Лица, не воевавшие в Афганистане также могут оставлять свои комментарии, но при этом просим их не забывать оставить свои Фамилию, Имя и Отчество, не забывать о корректности и просьба указывать сразу, что к Афганской войне это лицо отношения не имеет.
Если указанные данные не будут оставлены, то комментарии и вопросы, скорее всего, останутся без внимания.
Все комментарии, содержащие просто пустые оскорбления автора книги будут удаляться.
Любые комментарии, написанные солдатами и офицерами пятой роты второго батальона 350 полка ВДВ, 103 дивизии ВДВ, периода службы 1982-1984 г.г., будут сохранены (даже содержащие оскорбления автора).
КНИГА
«...Нужно быть не просто глупым, нужно быть наглым, чтобы отрицать то, что было...»
В. В. Путин
Посвящается Артуру Яковенко, пулемётчику пятой роты, второго батальона, 350 полка ВДВ, 103 дивизии ВДВ (годы службы в Афганистане 1982-1984), ныне проживающему в городе Омск и спасшему на войне своими подвигами, десятки жизней солдат и офицеров, и дважды спасшему в бою мою жизнь в том числе.
«НИКТО КРОМЕ НАС»
Правда Афгана глазами солдата ВДВ
О войне, об солдатах, офицерах, прапорщиках и генералах, о неуставных преступлениях, о предательстве, о наградах, о ветеранах, о наркоте в гробах, о настоящих, а не липовых Героях и о правде...
http://www.stihi.ru/2014/02/12/5888
Книга постоянно дописывается и обновляется.
Описываемые события, замечания, ремарки и рассуждения относятся, в основном, к событиям 1982 - 1984 годов.
Дополнения и обновления вставляются кусками по всему тексту, а не только в самый конец
Об этом произведении очень хорошо сказал Ветеран Афганской войны Андрей Лихошерсный: '...Тут та правда, что живет в каждом из нас, и о которой мы боимся признаться даже самому себе...'.
Эти слова пусть и будут солдатским эпиграфом к данному произведению.
«НИКТО КРОМЕ НАС»
«...Тут та правда, что живет в каждом из нас, и о которой мы боимся признаться даже самому себе...»
Андрей Лихошерсный
- Мать писала, на войне был?
- да не, в штабе там отсиделся, писарем.
- А стрелять - то умеешь?
- водили на стрельбище...
(кинофильм "Брат")
Герои Афганской войны определяются очень просто. Ходил всю службу в горы воевать или карданил за баранкой, и не трусил при этом, не прятался за спины других, значит Реальный Фронтовик.
Таскал в горы на боевые Миномёт, Плиту, Треногу, АГС, Сошки, Пулемёт, Гранатомёт, Рацию, или не вылазил из рейсов, значит очень Сильный и Двужильный Фронтовик.
Не унижал во время службы сослуживцев, не изгалялся над младшим призывом, нет на его совести и на его делах службы преданных, погибших, раненых и искалеченных сослуживцев, значит это Фронтовик с Чистой Совестью и ему не нужно прятать глаза от Народа.
Получил ранение в бою, возил боеприпасы или горючку, значит не щадил живота своего и был на первых рубежах опасности.
Спас от смерти сослуживцев ценой своей смелости, рискнув своей жизнью, значит Герой.
Всё остальное: награды, няшки, звания, должности, это обычное везение.
Игорь Славин
Это воспоминания отдельного солдата из отдельного подразделения ВДВ и пишу я именно так, как всё виделось мне именно моими глазами, и слышалось моими ушами. Не примете это за истину в последней инстанции.
ГЛАВА ПЕРВАЯ:
«ДЕСАНТУРА АФГАНА,
ПРЕДИСЛОВИЕ к ПРЕСТУПЛЕНИЯМ»
«...После первого своего убитого врага никого из нас, курков, не тошнило и не рвало, никто не плакал и совесть никого не грызла. Ни молодых, ни годков, ни дембелей. Я таких не видел и не знал. Ступора или переживаний я тоже ни у кого не замечал. Убил, да убил. Врага же убил, чего переживать.
Только сейчас я начинаю понимать, что я убивал и умею убивать.
Сейчас мне от этого бывает странно, не страшно, не жутко, не совестливо, просто странно. Я не был готов убивать. Но пришлось и я убивал. Я и Убивал.... Но убивал без соплей, без сожалений, без слёз, без тошноты, без переживаний, без раздумий и без мук совести. Война...
Некоторые спрашивают сколько всего я человек убил. Зачем им это. Мне достаточно, чтобы быть в крови по самую макушку и чтобы это стало обычной рутиной.
Никто из нас, после боевых не обсуждал и не хвалился, сколько человек, как и каким способом он убил. Обычная 'военная работа'.
Трупы нами убитых, мы не хоронили, они валялись там, где им вбили пулю или ещё как. Вот карманы мы им прошаривали, и часы снимали, документы, фотографии, деньги, ножи и оружие забирали.
У меня целая пачка таких фоток была. Раздаривал знакомым пацанам тыловикам, которые на боевые в горы не ходили...'
До сих пор, даже среди довольно информированных, больших и умных людей идут дебаты и споры, насколько был оправдан ввод Советских войск в Афганистан, и насколько необходимо было вести столь затяжную почти десятилетнюю войну.
Также, многих, кто так или иначе сталкивался с Воинами Интернационалистами, как именуют Ветеранов Боевых Действий, прошедших фронты Афганской войны (именно фронты, как ни странно и ниже, в книге, я объясню, почему я применил именно это слово 'фронт') интересует вопрос: кто же они, ветераны Боевых Действий, прошедшие Афганистан. Несчастные люди, родившиеся в не то время и не в том месте, волею случая попавшие в трагические и ошибочные страницы истории, проигравшие в этой войне благодаря руководителям и обстоятельствам или отважные Герои, спасшие ценой своих жизней, своего здоровья и своих искалеченных душ, свою Страну от огромных ужасов практически неминуемой третьей мировой, от создания гигантских террористических анклавов прямо на границе и на территории СССР, давшие стране и её среднеазиатским республика дополнительных ДЕСЯТЬ ЛЕТ (!!!) на гораздо более бескровный шанс, всё равно (как это не прискорбно было для многих граждан СССР) неминуемого отсоединения от СССР.
Шанс, который дал понять многим, желающим немедленного отсоединения от СССР своих республик, какие ужасы и бедствия внутреннего раздора ждут их страны при более быстром и скороспельном отделении с вооружённой помощью радикально настроенных вооружённых формирований.
Вся информированность населения об Афганской Войне делится на три вида.
ПЕРВЫЙ ВИД, это набор общеизвестных глупостей, содержащихся во многих головах:
Афганскую войну затеял Брежнев, потому, что решил поддержать коммунистические силы в Афганистане и потому, что ЦРУ нас туда втянуло. Вели мы эту войну почти десять лет, непонятно почему и зачем, а когда СССР уже был не в силах её финансировать, наши войска вывели и эта война не принесла никаких положительных итогов для нашей страны, которая вскоре развалилась на части, и одной из основных причин этого развала была в том числе Афганская Война.
При этом, для международного мирового сообщества ввод войск СССР подавался как ответ на намерение американцев разместить в стране ракеты средней дальности с ядерными боеголовками.
ВТОРОЙ ВИД куда сложнее и он менее известен, в отличии от первого, содержит в своей основе именно правду об Афганской войне, хотя и не раскрывает основных секретов её истинных предпосылок, корней, цинизма и трагедии.
Итак, ВТОРОЙ ВИД, просто факты:
1979 год. СССР живёт при Развитом Социализме, в так называемой 'эпохе застоя'. Практически железный занавес, острое противостояние со странами капиталистического строя. Но граждане СССР, по своему, счастливы.
Квартиры строятся, войны нет, неплохие зарплаты платятся регулярно и позволяют людям жить, как им, кажется, вполне достойно. Люди в большинстве своём и не знают другой, более лучшей жизни. Их всё устраивает.
Главное, что их устраивает это стабильность и безопасность. Всё в их жизни и труде стабильно и нет войны возле их домов. Ужасы Второй Мировой всё ещё свежи и огромное количество советских граждан помнит эти ужасы лично.
Политический, территориальный и экономический мир в 1979 году практически поделён на три части. Первая часть, это страны, идущие за США или в согласии с США, вторая часть, это страны, идущие за СССР и в согласии с СССР, третья часть, это большие и малые, слабо развитые и очень бедные во всех отношениях страны, готовые пойти за тем, кто даст им больше и денег и поддержки. Есть ещё четвёртый игрок. Это Китай. Но Китай ждёт и проводит свою тихую политику выгоды.
США и СССР борются и за страны третьей части и страны части своей и противоположной стороны. США нужны новые рынки дешёвой рабочей силы и новые рынки сбыта, а также влияние на любые недровые и иные ресурсы этих стран. СССР стремится, как минимум - помешать США, как максимум - создать свой дополнительный рынок сбыта и использовать также любые ресурсы других стран.
СССР уже давно держит США на прямом ракетном прицеле с помощью и возможностью размещения свои ракет на дружественной Кубе:
Некоторые, конечно, могут поспорить, что ракеты с Кубы к тому времени уже давно вывезли.
Друзья мои, если вы так считаете, то Правительство США считало абсолютно иначе. В ЦРУ и в Белом доме были просто уверены, что СССР не только не вывезли все свои ракеты с Кубы, но и постоянно ввозили туда более новые модификации, по мере их появления.
Советская пропаганда убеждала, всех и собственных граждан в обратном. Она убеждала, что ракеты вывезены окончательно и бесповоротно.
Не стоит думать, что военные планы и действия СССР всегда и без всякого грифа публиковались в общедоступной печати.
В СССР, в военном и политическом ведомствах, делали очень много того, о чём граждане СССР и не догадывались и не подозревали. Да и правильно, что делали. Секреты, на то и секреты.
США развёртывают к концу 1979 года ракетные комплексы в Европе. Ещё 3 июля 1979 года американский президент Джимми Картер подписывает президентский указ, санкционирующий финансирование антикоммунистических сил в Афганистане. До начала ввода Советских войск в Афганистан было ещё целых полгода...
Куба рядом с США, время подлёта ракет минимально. Это даёт СССР огромный приоритет в случае ядерного или даже просто массивного первого ракетного удара.
Есть на Кубе Советские ракеты, нет ли на Кубе Советских ракет, США точно не знают, но они уже устали жить в вечной гонке с СССР. Для Них СССР должен был перестать существовать и всё.
У США такого приоритета нет даже при развёртывании ракет в Европе. Ракеты из баз США, размещённых в Европе, проигрывали, по времени подлёта к СССР, в сравнении со временем ответного прилёта ракет СССР из Кубы в США.
Жить под возможным Дамокловым мечом США уже не желают. США хочет поставить раз и навсегда жирную точку в вопросах приоритете и мирового господства между собой и СССР, или хотя бы отбросить в этом господствовании СССР далеко назад.
Между капиталистической Европой, где были размещены ракетные базы США и Москвой лежали два очень дистанционных буфера. Это Страны СЭВ и территории Республик СССР. Это не давало ракетам США быстро прилетать в СССР на приоритетно обозначенные цели и давало возможность СССР качественно сбивать подлетающие на территорию СССР ракеты.
Базы на Аляске также не давали превосходства США.
Огромная территория Сибири была таким же огромным временным буфером подлёта к основным целям в СССР. А вот ракетные базы СССР, расположенные напротив Аляски, хотя и имели более длинный временной промежуток, чем размещённые на Кубе, но всё равно выигрывали по времени подлёта, даже базы США, размещённые в Европе.
Образно говоря, у нашего боксёра из СССР, и рост был повыше и руки подлиннее и мастерство боя покруче и подготовка уверенней.
Да и к 1979 году американцам было уже глубоко неважно, есть ли на Кубе Советские Ракеты или нет их.
Важно им было то, что СССР очень оперативно либо наступало США на пятки, либо опережало США.
Любой приоритетный ракетно - ядерный удар США по СССР будет немедленно (из - за длительности подлёта) обнаружен и... Тут же последует либо возможный ответный удар с Кубы либо верный удар с северных территории СССР плюс, длительное время подлёта ракет США до стратегически важных объектов в СССР, позволит СССР перехватить их и уничтожить без потерь для своей территории и своих приоритетных объектов.
Американскому боксёру срочно требовались и руки длинней, чем у Советского Боксёра и удар более быстрый.
США не может угрожать СССР верным первым ударом, а СССР может и, более того, постоянно так или иначе, напоминает об этом США.
В США, для достижения равенства и возможного превосходства над СССР, разрабатывается многоступенчатый план:
1) Разместить ракетные базы США как можно ближе и вплотную к границам СССР, что позволит свести на нет возможный Кубинский и реальный Сибирский факторы и обеспечить коротким временем подлёта к СССР несбиваемость ракет США.
2) С помощью радикально настроенной агентуры и введения в заблуждение населения, по возможности, спровоцировать среднеазиатские республики СССР на отделение от СССР, а затем, на их примере спровоцировать на отделение от СССР и другие республики СССР.
3) Организовать с помощью радикально настроенных элементов и нового, подконтрольного США, руководства этих отделившихся среднеазиатских республик, нападение этих бывших среднеазиатских республик СССР на оставшуюся основную часть СССР и создать развязывание полномасштабной войны именно на территории РСФСР, продолжить форсирование отделения от СССР всех остальных республик, и на фоне развязавшейся войны, и распада Страны, создать проведение правительственного переворота и смену власти в СССР.
Новая власть в СССР должна была стать подконтрольна США.
После этого США планировали погасить войну на территории РСФСР, успокоить среднеазиатские республики и привести все бывшие территории СССР и стран Социалистического лагеря под полный контроль своего влияния. Вместо СССР и даже РСФСР, по идеальным планам США, должны быть созданы многочисленные, легко контролируемые, постоянно грызущиеся между собой карликовые государства.
Власти США отлично понимали суть поговорки своих Английских исторических корней: 'Хочешь съесть слона, не только говори об этом, но и начинай его есть каждый день и однажды слон будет съеден'.
Афганистан, как плацдарм для размещения ракет и стартующая база радикализма для съедания Советского слона подходил для этого просто идеально.
Сложные горные территории, позволяющие очень скрытно размещать ракетные базы, очень религиозное, очень малограмотное, отсталое в техническом совершенстве и нищее население...
Мы прекрасно знаем, сколько беды, горя, ужаса, трупов и краха экономике принесла России Чеченская война, которая шла на территории самой Чечни. Представьте, что это была бы не только Чечня, но и, как минимум, ещё три, куда более огромные, чем Чечня, граничащие с Афганистаном, Среднеазиатские республики СССР, непрестанно в огромных количествах получающие от США любую помощь в вооружении и технике. Плюс все моджахеды Афганистана. Плюс огромное количество иных наёмников, желающих поживиться на захвате наших городов.
Мы захлебнулись бы в крови и наступающем на нас терроризме. Это реально была бы третья мировая война, развязанная на нашей территории, причём она ещё стала бы и гражданской войной.
При этом не исключено, что туда же, на стороне среднеазиатских республик и Афганистана, включились и Пакистан, и Турция, и Иран.
Уже в первые же дни ввода войск СССР в Афганистан помощник президента США Картера по национальной безопасности Збигнев Бжезинский, от имени президента США направляет специальные послания главам мусульманских стран, в которых 'подчеркивается угроза исламу из-за советского вмешательства в Афганистане'.
Вашингтон пытается поднять против СССР весь исламский мир.
США прекрасно понимали, что в любом случае, при любом развитии событий, они остаются в выигрыше. США необходимо было убрать СССР и даже РСФСР. Любыми путями.
США было просто необходимо либо отбросить СССР далеко назад, либо уничтожить СССР как мощную и грозную державу, превратив СССР в полное экономическое, политическое и военное ничто.
Усиливая своё влияние в Афганистане в случае полной реализации своих планов США получали бы, как максимум:
1) Сначала США ставят ракетные базы вплотную с нашими границами.
2) Получают обширную территорию Афганистана со всеми ресурсами.
3) Следом, проводят отделение от СССР всех среднеазиатских республик.
4) Следом, организуют ввязывание СССР в войну со своими бывшими республиками и отделение от СССР остальных республик.
5) Следом, проводят смену, на фоне военного коллапса, политического руководства в СССР на подчинённый интересам США режим.
6) Следом, подавление с помощью Новых режимов и с помощью США радикально настроенных элементов в Афганистане и в бывших среднеазиатских республиках.
7) Следом полный экономический и политический контроль над всей бывшей территорией СССР и над всеми странами СЭВ и продолжение дробления бывшей территории СССР на мелкие государства.
Дополнительно Индия осталась бы без поддержки СССР в своём противостоянии Пакистану, что, в конце концов, могло бы просто как минимум привести к смене руководства в Индии и переходу Индии под политическое и экономическое влияние США.
Как минимум, даже в случае полного провала данного плана, начиная с первого его пункта, США заранее знали, что СССР, скорее всего, немедленно введёт свои войска в Афганистан, стоит только США начать поддержку оппозиции в Афганистане.
СССР оставили только 2 хода. Либо ввод войск в Афганистан, либо не ввод войск в Афганистан.
В любом случае, США либо получали, через год - два, начало развала в СССР, в связи с войной в Афганистане, экономики СССР и, как надеялись аналитики из ЦРУ многочисленное недовольство населения СССР непопулярной войной в Афганистане в связи с огромным количеством трупов советских солдат и ухудшением материального положения граждан СССР (война, по мнению аналитиков США, сожрала бы экономические ресурсы, которые должны были тратится на стабильность жизни граждан СССР).
Либо США получали ракетные базы в Афганистане, огромную миллионную армию радикально настроенных Афганских и Пакистанских моджахедов и надежду на организацию с их помощью и с помощью внутренней агентуры в республиках СССР восстания в среднеазиатских республиках СССР с целью смены режима и отделения от СССР.
Всё решало время. В США оно частично было упущено, и подготовка ЦРУ оппозиции в среднеазиатских республиках СССР и в Афганистане началась несколько позже, чем было необходимо для достижения идеального успеха. Время было упущено по вполне прозаическим причинам, в США поздно появилась идея подобного плана, и на согласование ушло больше времени, чем ожидалось.
Последней каплей принятия правительством США решения о начале Афганской операции стала революция на Гренаде 13 марта 1979 года, когда был свергнут проамериканский режим на Гренаде.
Гренада взяла курс на дружбу с Кубой, Куба, пользуясь этом, объявила о строительство нового огромного аэропорта, с которого, как понимали США, будут очень скоро массово стартовать Советские стратегические бомбардировщики с ядерным боезапасом на борту. Пять минут... и они в США.
Куба с подсказки и желания СССР воспользовалась международной юридической лазейкой и ситуацией в Гренаде, чтобы дать СССР возможность 'подогнать' свои ядерные бомбардировщики вплотную к границам США.
Раньше - то Кубе нельзя было такой аэропорт иметь, а теперь, пожалуйста, прямой небесный ядерный путь к американским городам и базам для СССР.
США поняли, что если срочно не принять меры, СССР на ближайшие 5 лет в сфере превосходства первого удара вырвется вперёд.
Вот этот фактор строительства стратегического плацдарма СССР у самого горла США, уже полностью переплёвывал и возможные ракеты на Кубе и реальные ракеты в Сибири и техническое совершенство ракет СССР, которые к тому времени уже не нуждались в дополнительных базах в других странах, по факту расстояния подлёта.
К справке, в 1979 году ракеты СССР уже могли поражать всю США прямо из СССР, правда времени для подлёта требовалось больше, чем если бы ракеты СССР были бы ближе к границам США.
Аэропорт на Гренаде давал СССР мощный временной фактор нанесения удара по США.
Кроме этого, после китайско-вьетнамской войны 1979 года внешняя политика Китая, в отличие от эпохи Мао, постепенно перестала быть агрессивной.
В 1979 году президент США Картер только - только восстановил дипломатические отношения с КНР, а тут строительство стратегического аэропорта на Кубе могло направить взор Китая на более тесную дружбу с СССР, и новый разрыв с США.
К возможным Советским ракетам на Кубе и ракетам в Сибири, присоединялась вполне реальная угроза короткого подлёта к важнейшим объектам США и Стратегических Бомбардировщиков СССР. Афганистан становился приоритетным направлением США удушения амбиций СССР. Да к тому же Китай опять мог соединиться с СССР и 'наплевать' на США.
Короче говоря СССР не мытьём, так катаньем заставляла США считаться с ним практически во всех решениях, что очень мешало США.
США требовалось срочно укоротить СССР или даже при возможности уничтожить СССР как державу.
Картеру срочно необходимо пересматривать свои доктрины внешнеполитических взаимоотношений. К тому же ему, в президентской гонке, на пятки наступал Рейган, взгляды которого в отношении СССР были прямо агрессивными.
Америка никогда не простила бы Картеру безалаберного отношения к Великой Советской угрозе...
Публичные речи Рейгана всегда заостряли внимание на опасности ядерной войны и на угрозе, которую представлял Советский Союз. В одном из радиокомментариев в 1975 году он, заявил: "Коммунизм - это ни экономическая, ни политическая система, это форма безумия, временное отклонение, которое вскоре исчезнет с лица Земли, потому что он противен человеческой природе. Вопрос только в том, сколько ещё бед он принесёт до своей кончины".
Рейган давно уже рвался в президенты, и ЦРУ сделало ставку именно на него, разрабатывая свой Афганский план борьбы с СССР. Да и отношения ЦРУ с Картером были изрядно подпорчены тем, что Картер ввёл запрет на операции ЦРУ в Центральной Америке.
Картер узнал, о переговорах ЦРУ с Рейганом с обещанием поддержки его ЦРУ на предстоящих выборах и вынужден был пойти на уступки ЦРУ хотя бы в вопросах Афганистана. Картер надеялся выиграть и следующие выборы. Так, что именно Картер затянул планы ЦРУ по размещению ракетных баз США в Афганистане и именно Картер дал добро на проведение всей Афганской операции.
Время на качественную подготовку Афганского вопроса было, конечно, не совсем упущено, кое что ЦРУ начало в Афганистане и без одобрения Правительства США, на свой страх и риск, с поддержки возможно будущего президента Рейгана, плюс была большая надежда на очень медленное раскачивание аналитиков и Политбюро в СССР.
ЦРУ вынуждено проработало план и на Ввод и на не Ввод.
Выпал Ввод.
В любом случае, США надеялись, что даже в случае провала основного плана по размещению в Афганистане ракетных баз США, в ход вступит запасной план, где СССР вводит в Афганистан свои войска, и буквально в течение нескольких месяцев получит все составляющие непопулярной войны: гигантское количество солдатских гробов (для этого ЦРУ сразу нацелило моджахедов Афганистана не просто на сопротивление Советским войскам, но на как можно большее количество убитых советских военнослужащих и желательно при этом максимально обезображенных их трупов (чтобы вызвать ещё больший резонанс недовольства у граждан СССР, в чьих семьях появлялись бы такие обезображенные убитые), бунты и недовольство населения в среднеазиатских республиках, чьи военнослужащие граждане погибали бы воюя в Афганистане на стороне СССР (была также ставка на непопулярность войны солдат Советской Армии мусульманского вероисповедания, из среднеазиатских республик, с моджахедами Афганистана, которые тоже являлись в своём большинстве мусульманами) недовольства и в остальных республиках СССР и в РСФСР, перевороты и смену власти в республиках СССР и в самом СССР, распад империи СССР и переход под прямое влияние США всех распавшихся республик и основной территории оставшейся СССР.
США поначалу просто были уверены, что война в Афганистане, станет практически моментально очень непопулярной и спровоцирует советские войска и население СССР на смену власти в СССР и быстрый распад страны.
На войнах, которые становились непопулярными, распадались и более крупные Страны, и даже Российская Империя царского периода.
Оба плана США споткнулись на Российском солдате.
Именно они, простые Советские пацаны, не только в считанные часы и дни обеспечили возможность своим командирам взять под необходимый контроль ситуацию в Афганистане во время ввода войск, не только подняли авторитет этой войны своим Героизмом и Мужеством, но и потом, долгих десять лет, своими телами, душами и жизнями обеспечивали своими Подвигами и Верностью Воинскому Долгу и Присяге и своей немыслимой Выносливостью, своей ещё наивной, почти детской Любовью ко всей своей Стране СССР, ко всему своему Народу, очень медленный переход к неминуемому распаду СССР, спуская на тормозах времени и своих трупах все те кровавые ужасы, которые ждали и население СССР, и саму Страну с её Республиками, в случае успехов планов США по очень быстрому и практически немедленному развязыванию междоусобной войны и смены правительства на территории СССР.
С нашей Пацанячей стороны не было и намёка на бунт по поводу непопулярности войны. Мы искренне гордились своей службой в Афганистане. Мы считали себя продолжателями мужества своих Отцов и Дедов, ветеранов Великой Отечественной Войны. Мы защищали Родину и Граждан своей Страны. Родина сказала 'Надо', Пацаны ответили 'Есть'. Если бы пацанов не вывели, они защищали свою Страну и свой Народ и дольше, ежедневно жертвуя собой, своими жизнями, телами и душами ради Страны и Народа.
Поэтому споры об Афганской войне 1978 - 89 г.г. и роли в ней Советского солдата полностью бессмысленны.
Мы гибли, калечились телами и душами сотнями тысяч вполне осознанно. Мы Защищали СВОЙ Народ и СВОЮ Страну. Мы защищали не строй, не социализм и не коммунистическую партию, не генеральных секретарей и не политбюро... Мы защищали Людей и Россию.
Защищали Вас и Ваши дома от жуткой бойни, от уже вовсю стоявшей на пороге Третьей Мировой и междоусобной Войны, защищали Вас и Ваших детей от массовых погромов и резни, куда более массовых, чем случились потом в немногих наших бывших республиках, защищали Российские города от огромных террористических армий, которые готовили для уничтожения нашей Родины и Страны, для уничтожения нашего Народа именно в наших городах, на наших территориях.
Знали ли мы о том, что и кого мы защищаем и зачем мы гибнем в далёком Афганистане.
Конечно, знали.
И если я, в далёком 1982 году, уходя на Афганскую войну, практически не имел представления об этом, то в Афганистане, уже в первые дни службы, мне и остальным молодым солдатам рассказали полностью о то, что я описал выше. С примерами с фактами рассказали.
Поэтому, мы, буквально ещё вчерашние дети, сжимали зубы, голодали, мёрзли, погибали, переносили немыслимые физические и психологические нагрузки, изнемогали от усталости и шли в бои и атаки. Основной массе нас было всего 18 лет, когда мы попадали на эту войну. Мы знали, что каждый день, который мы воюем в Афганистане, сводит практически на нет все усилия радикалов, террористов и ЦРУ перенести войну в Нашу Страну.
Сейчас достаточно открыть интернет и прочитать многочисленные откровения высокопоставленных сотрудников ЦРУ и руководителей США об этом. В Интернете есть и их интервью и выложены многие документы того времени. Там всё это есть.
«...война продлится не менее десяти лет», - отмечает Минобороны США в специальном информационном сообщении о ситуации в Афганистане уже от 2 октября 1980 года (!!!!!!!). Эти данные были получены Министерством Обороны США именно оперативным путём и, как они утверждали, из очень секретных недр СССР.
Можно, конечно, наивно считать, что это была ложь и МО США лукавило. Но война СССР в Афганистане действительно длилась десять лет и об этом разведка США уже знала 2 октября 1980 года. Да и Министерство Обороны США вряд ли стало бы кидаться подобными сроками, не имея точных и подтверждённых разведданных.
Уже к октябрю 80-го года США знали и поняли, что их планы могут полностью остановить упорство и несгибаемость обычных советских пацанят.
И этих пацанов США нужно было победить во что бы то ни стало.
Слишком много было поставлено на карту уничтожения СССР.
Поэтому практически все десять лет США неустанно вбухивали миллиарды и миллиарды долларов в отряды моджахедов и в их вооружение, чтобы сломать этих самых советских юных, порой даже ещё безусых пацанчиков.
Мы, вчерашние дети, должны были выстоять именно десять лет, потому, что именно столько нужно было нужно СССР, чтобы не скатиться в жерло третьей мировой и постараться хоть что - то сохранить от уже начинающегося распада страны. Другой силы, как кроме нас у СССР тогда не было.
Постоянная и регулярная мобилизация на Афганскую войну взрослого населения и здоровых мужиков была невозможна по огромному количеству причин...
Хотя, справедливости ради, скажем, что была всё же такая попытка мобилизации, уже отслуживших Советскую Армию, так называемых в народе "партизан". Успеха это не принесло и их в конце концов поотправляли домой и больше на Афганскую войну не посылали. Хотя, именно "партизаны" приняли на себя основное оборудование и основание Советских баз расположения войск, в тяжелейших погодных и боевых условиях, за что им честь и хвала.
Никакого государственного акта на отмобилизование тогда не издавалось.
В ходе мобилизования выявилось несовершенство и неэффективность советской системы подготовки и накопления резервов.
Соединения и части 40-й армии — мотострелковые дивизии типа «В» — были отмобилизованы за 10-12 дней до ввода, а формирование десантно - штурмовой бригады еще только завершалось.
Единственным кадровым соединением в составе армии была 103-я воздушно-десантная дивизия.
В ходе создания группировки войск было развернуто около 100 соединений, частей и учреждений. Из запаса на укомплектование войск призвано более 50 тыс. офицеров, сержантов и солдат.
70% из общего числа призванных офицеров в армии не служили вообще (прошли подготовку на военных кафедрах вузов). Подавляющее большинство из них показали полную неподготовленность и неспособность командовать подчиненными подразделениями.
Около 20% офицеров, призванных из запаса, которые готовились при частях из числа сержантов, также не имели практических командных навыков.
В первые дни отмобилизования 40-й армии в декабре 1979 года на качество укомплектования подразделений ни военкоматы, ни воинские части никакого внимания не обращали. Все были уверены, что идет обычная проверка, которая закончится, как только части доложат о завершении комплектования.
В связи с этим военкоматы стремились быстрее отправить призывные ресурсы, а воинские части — побыстрее укомплектовать подразделения личным составом и доложить по инстанции.
Поэтому мобилизировать больше, в дальнейшем, на Афганскую войну из "взрослого" населения никого не стали.
Открытую войну СССР в Афганистане объявлять тоже было никак нельзя. Для полномасштабной Войны нужна была, как минимум, противоборствующая страна, не станешь же объявлять войну США. Себе дороже. Поэтому ограничились "введением ограниченного контингента".
Ограничились ограниченностью...
По сути и фактически мы воевали там с большим миллионным количеством вооружённых и враждебно настроенных к СССР представителей разных стран, а официально, боролись с некоторыми бандформированиями местных моджахедов.
СССР нужно было десять лет оттягивания... Хотя бы десять лет...
Аналитика жёсткая и бескомпромиссная наука. Всё было просчитано...
Нам, восемнадцати и девятнадцатилетним мальчишкам противостоял серьёзный, отлично вооружённый новейшим оружием и многочисленный взрослый противник. Наши командиры рот и взводов были чуть старше нас.
США, войну с СССР начали готовить задолго до ввода войск СССР в Афганистан.
Согласно мемуарам бывшего директора ЦРУ Роберта Гейтса, ещё 3 июля 1979 года американский президент Джимми Картер подписал секретный президентский указ, санкционирующий финансирование антиправительственных сил в Афганистане.
Подразделениями Англии (МИ-6), США (ЦРУ) и Пакистана (ISI) было вооружено и обучено свыше 100 000 бойцов незаконных вооружённых формирований. Они также занимались вербовкой добровольцев из арабских государств в ряды афганских бандформирований для борьбы с советскими войсками, дислоцированными в Афганистане. В Афганской войне против СССР принимало участие примерно 35 000 иностранных мусульман из 43 исламских стран.
Кроме этого, для сопротивления войскам СССР, моджахедами и инструкторами из США и Пакистана были сформированы многочисленные вооружённые отряды (до миллиона человек общей численностью) из местных жителей на территории самого Афганистана.
Операция 'Циклон' (англ. Operation Cyclone) - кодовое название программы ЦРУ по вооружению афганских моджахедов во время Афганской войны (1979-1989 годы).
'Циклон' является одной из самых продолжительных и самых дорогостоящих секретных операций ЦРУ.
Расходы одних США на войну в Афганистане в 1980-1989 гг. вылились в сумму, составляющую не менее 12,2 млрд. долл. или 0,2% американского ВВП
Саудовская Аравия оказала объём военной помощи афганской вооружённой оппозиции 2,1 млрд долларов .
Вместе с тем, значительные финансовые средства поступали из частных фондов арабских стран Персидского залива — порядка 400 млн долларов ежегодно.
Япония косвенно сыграла значительную роль в борьбе против СССР. Японские военнослужащие не участвовали в боях, но японская помощь позволила Пакистану стать опорным пунктом для подготовки моджахедов против советских войск. Размеры этой поддержки были огромны. Только за период с декабря 1979 года по август 1983 года Япония оказала помощь Пакистану на сумму более чем 41 млрд долларов.
По самым скромным подсчётам получается не менее 59 миллиардов долларов по ценам 1988 года.
Итого, минимум 59 миллиардов долларов по ценам на 1988 год.
На сегодняшний день это, с учётом расчета изменения покупательной способности Доллара из-за инфляции, равнозначно 26 ТРИЛИОНАМ долларов!!!!
26 ТРИЛЛИОНОВ ДОЛЛАРОВ по ценам сегодняшнего дня, было вбухано противником против нас.
Более миллиона моджахедов, плюс 100.000 обученных спецподразделениями СЩА, Англии и Пакистана головорезов и 35.000 отборных наёмников из разных стран противостояло нам в Афганистане.
Мы выстояли.
Вчерашние дети Советского времени, 18-19-20 летние мальчишки, которые практически обучались воевать на ходу, многие уже с первых дней прибытия в Афганистан вступая в бои.
Мы учились воевать на ходу, без подготовки и воевали очень умело.
За все почти 10 лет Афганской войны наши потери убитыми составили 15 051 человек убитыми, включая 14 427 военнослужащих.
Да, нашим врагам были даны очень чёткие указания, завалить СССР горами наших трупов, но у них, врагов, завалить нашими трупами Страну не получилось.
Мы практически всегда бились с превосходящим нас численно противником и бились так, что это они бежали, но не мы.
Ранения и контузии получили да, около 53 753 человека.
Лично у меня два минно - взрывных ранения и две контузии, но воевал я до самого конца своей службы, отказавшись комиссоваться, как и многие десятки тысяч других раненых и вернувшихся в строй.
Кроме того, в число потерь включены 417 человек, которые были пропавшими без вести или попали в плен.
Мы умели воевать и не умели сдаваться в плен.
Нас вводили и уже знали, что нам нужно десять лет вытаскивать войну на себе.
Именно самую настоящую войну с огромной армией противника, а не лёгкое патрулирование территории и поедание сухпайков.
Иначе, как отправив нас на эту войну, нашей Стране было уже просто не выжить. Это был единственный шанс помешать планам США, по уничтожению СССР, воплотиться в реалии.
Мы и наше мужество были последним шансом нашей Страны.
Мы воевали не с Афганским народом. Мы воевали с огромнейшей армией подготовленных и до зубов вооружённых головорезов, которых США кинули против СССР.
Поэтому споры о роли Российских пацанов в Афгане бессмысленны.
Они, пацаны, спасли и свою Родину и свой Народ.
От нас этого ждали и мы это выполнили. Мы выстояли именно десять лет, сколько нам и положено было выстоять, чтобы наша Страна Выжила наперекор всем Американским расчётам.
Мы победили тогда в противостоянии с США и продержались все десять лет.
Мы победили...
ТРЕТИЙ ВИД знаний об Афганской Войне начинается задолго до неё… Он начинается для СССР с Октябрьской революции 1917 года…
Именно тогда наша Страна шагнула семимильными шагами через лужу дикого капитализма, через грязь развитого капитализма, через няшки цивилизованного капитализма, через законы экономики Адама Смита, через сменяющие их законы равновесия экономики Нэша, через многие другие исторические формы развития общества, сразу в социализм.
Да что там шагнула, не шагнула, а нагло и глупо, перепрыгнула и чавкнулась сначала в социализм, потом в развитой социализм и потом чуть было в коммунизм не плюхнулась, да вовремя шмякнулось в самую грязищу и болотную трясину исторических законов, ибо сил на качественный прыжок не хватало с самого начала. Силы – то даёт общество и население, а оно ну никак не дотягивало своим сознанием до такого прыжка…
Законы истории и развития общества не терпят нарушений и обязательны для любой группы людей, как и законы физики. Это объективная реальность. Нельзя из рабовладельческого строя перескочить в капитализм – не получится, как ни старайся. Ребёнок должен находиться в чреве матери именно 9 месяцев и не меньше. Иначе или выкидыш, или недоношенный на усиленной поддержке. Так и со странами. Феодальный строй всегда должна сменять монархия, монархию сменяет дикий капитализм, дикий капитализм сменяет развитый капитализм, его сменяет цивилизованный капитализм и так далее… Всё остальное – либо выкидыш, либо недоношенность при активной поддержке.
И это только одна сторона развития общества. Есть и другие стороны, такие как законы экономики, развитие промышленности, развитие медицины, развитие обучения, развитие сознания и многие, многие иные стороны существования совершенствования любого Государства… Всё это должно развиваться не просто годами, а многими десятилетиями и поколениями. Небольшая группа людей, конечно, может подстроиться под ускоренный процесс формирования общества, но не всё население. Рождённые и выросшие при монархии, всем народом не созревают вмиг для капитализма, и уж тем более не созревают для социализма…
РСФСР, а затем и СССР рождались в тяжких муках разрушения царской аграрной Империи и последующей гражданской войны и их акушеры и правители решили нарушить все мыслимые и немыслимые этапы, самонадеянно решив, что и всё народонаселение готово к этому. Оказалось, что не готово. Тем более не готово развиваться на полностью снесённом государственном, аграрном, культурном, гуманитарном и промышленном механизме, сиречь на пустыре…
Да и миллионы выбитых и эмигрировавших талантов, образованностей и умов этому историческому скачку не способствовали.
Некоторые руководители это или понимали с самого начала или начали понимать с первых двух десятилетий существования РСФСР и СССР.
И они, эти руководители, поняли, что или СССР придёт полный кирдык и развал на мельчайшие части, с последующим проглатыванием этих частей остальным «цивилизованным» капиталистическим миром, или нужно принимать кардинальные шаги по исправлению ситуации и реанимированию недоношенного государства.
Война в Афганистане и стала началом той реанимирующей поддержки, дающей возможность выжить бывшей огромной царской Российской Империи, безжалостно обрезанной в результате «родов» и «скачка» из монархии сразу в социализм до границ СССР. Люди, которые организовали эту реанимацию, прекрасно понимали, что выжить удастся, только потеряв снова огромные куски территориальной «плоти», «реанимируемого», но всё же сохранив основную составляющую часть Государства. Афганская война была единственным шансом дать нашей стране, пусть потеряв многое, но выжить и вернуться на исторический путь, повторив скачок, увы, не вперёд, но к тем корням 1917 года, когда мы готовы были стать страной с диким капитализмом с экономикой Адама Смита.
Да, остальной «развитый мир» уже вовсю перешёл в фазу развитого капитализма и даже шагнул в фазу «цивилизованного капитализма», живущего по экономическим принципам Джона Форбс Нэша – младшего.
Да, нам предстояло пройти десятилетия их дорог развития. Да, мы снова должны были воспитывать и воспитывать поколения, которые смогут жить в новом обществе, но мы при этом сохраняли львиную часть нашего Государства.
В противном случае мы получили бы то, что я довольно подробно описал во ВТОРОМ ВИДЕ выше.
Почему я пришёл к таким выводам, кто были те архитекторы, которые бросили вызов СССР и сломали его? Зачем и почему им понадобилась именно Афганская война?
Куусинен Отто Вильгельмович, Питовранов Евгений Петрович, Андропов Юрий Владимирович.
Именно эта основная цепочка и её деятельность спасла нашу Страну от неминуемого хаоса и развала. Последний в ней Андропов Юрий Владимирович и организовал ввод войск в Афганистан, проведя блестящую операцию по запудриванию мозгов ЦРУ и заставив США кинуть на борьбу с нами в Афганистане такие немыслимые суммы, ресурсы и силы, что дало нам возможность избежать неминуемого исчезновения с арены Истории, как государства.
Не ЦРУ загнало нас в капкан Афганской Войны, Андропов Юрий Владимирович загнал туда ЦРУ и заставил и их и весь мир поверить и до сих пор верить, что это была успешная операция США.
К 1978 году США и ЦРУ активно планировали развал СССР. Работали они как с прибалтийскими республиками СССР, так и с южными республиками СССР, вкладывали ну просто немыслимые деньги, даже и по нынешним меркам, в планируемое ими отделение этих республик от СССР и развязывание ими военных действий на территории РСФСР. Заодно заокеанские интриганы активно расшатывали и соседние с СССР социалистические страны. Андропов всё это отлично видел и понимал, доклады ему шли практически ежедневно, а в некоторых случаях и ежечасно.
В принципе, Юрий Владимирович давно знал о плачевном состоянии развития социализма и без этого и понимал, что развал СССР был либо неминуем, либо экономическая система СССР должна была быть абсолютно не социалистической.
Поэтому Андроповым были предприняты многочисленные довольно эффективные меры по реабилитации экономики СССР.
К сожалению, не дремали и США. Они довольно интенсивно и планомерно развивали шаги по дестабилизации обстановки в южных и прибалтийских республиках СССР, толкая их на открытое противостояние Москве с возможным вооружённым конфликтом.
США просто мечтало поднять республики СССР на бунт, но для успешного продвижения такого бунта нужна была быстрая и мощная поддержка с плацдарма, которым должен был стать Афганистан, где уже готовилась огромная боевая колонна вооружённых радикалов, получающих финансирование, оружие и обучение с основной базы в Пакистане.
США подвязывало к противостоянию с СССР свои прикормленные Страны союзники, накачивая и обучая боевиков в Пакистане, потом переправляло их к южным границам СССР, одновременно с этим разогревая население южных республик СССР к Вооружённому восстанию против Москвы. Добейся США своего и полыхни в Южных республиках, тут же границу Афганистана переходят сотни тысяч вооружённых моджахедов и поддерживают восставших и оружием и командирами и советниками и людьми…
Андропов понимал, конфликт реален, он упредил и вынес этот конфликт за пределы СССР, заставив США выложится на Афгане и свернуть подготовку восстания в южных республиках СССР…
Андропов понимал, что необходимо было как минимум лишить США базы возле южных республик СССР, а как максимум, заставить США переключиться на масштабное и длительное противостояние вне пределов СССР. Нужно было вымотать США в затяжном вооружённом конфликте и постараться сохранить страну или хотя бы основную часть страны.
Поэтому им и была спланирована Афганская операция, заставившая США завязнуть и проиграть в противостоянии с СССР на Афганской территории.
'Никто кроме Нас'. Это девиз ВДВ.
Никто кроме Нас не мог и не может выполнить многие военные задачи.
Никто кроме Нас не сможет рассказать всю правду.
Настоящую правду о нашей жизни и службе, о наших боях, победах, ошибках и о наших преступлениях на Афганской войне.
Реальную правду, а не патриотические сказки и хвастливые байки подвыпивших или слишком 'забывчивых' 'героев': маршалов, генералов, прапорщиков, солдат и офицеров и вольнонаёмных.
Мне несказанно повезло послужить в Афганистане, в пятой роте второго батальона 350 полка ВДВ, 103 Воздушно - Десантной Дивизии.
Героическая рота, героический батальон, легендарный полк, не менее легендарной и героической дивизии.
И это не просто слова. 103 - тья дивизия ВДВ контролировала столицу Афганистана Кабул, Кабульский аэродром (главный аэродром Афганистана) и все подступы к этому аэродрому и городу Кабулу.
350 - ый полк ВДВ входил в состав этой дивизии и был её самым боевым полком. Штаб 103 дивизии и штаб 350 полка отделяли всего несколько сот метров. 103 дивизия, по сути, являлась сердцем контингента Советских войск в Афганистане. 350 - ый полк ВДВ был в свою очередь сердцем 103 дивизии и к тому же практически не вылазил из боёв.
Я хлебнул очень высокой чести, которую, по моим меркам, до сих пор ещё не оправдал и далеко не полностью заслужил.
Быть хотя бы один день в бою курком 350 полка ВДВ на Афганской войне - пусть даже не самым выдающимся и героическим, но именно курком - это почётно для любого настоящего мужчины. Выше этого звания для меня уже никогда ничего не будет, как не будет награды, выше, чем выкрашенная зелёной краской железная эмблема Воздушно - десантных войск с петлицы моего линялого военного ХэБчика.
Вместе с этой честью, гордостью и почётом я хлебнул через край: и боль издевательств, и несправедливость обид, и горечь равнодушия, и никогда не утихаемое горе утраты своих друзей по роте, которые были, как это не парадоксально, во многом неоспоримо выше и чище меня.
Справедливости ради, стоит особо отметить, что наибольшими Героями Афганской войны нужно и можно считать именно тех, кто абсолютно всю службу в Афгане проходил именно в Курках или с курками, в боевых ротах, и все полтора, а то и два, и даже, в некоторых случаях, по два с лишним года лазил по горам и нёс все тяготы и лишения службы между боевыми в горах, именно в этих курковых, сапёрных, миномётных, АГСных, связистных и других, ходящих в горы (именно в горы, а не просто на боевые выходы) ротах, взводах, группах и отделениях. Также наибольшими Героями Афганской войны нужно считать и трудяг карданов водителей, которые перевозили многочисленные грузы по дорогам Афганской земли.
Я, к сожалению, такой тяжёлой БЕСПРЕРЫВНОЙ полуторагодовалой солдатской курковой службой, именно в горах, похвастаться не имею права. Я тоже, конечно, много месяцев воевал и неоднократно ходил на боевые в горы и был курком, и даже переслужил на несколько месяцев в Афгане больше, чем положено, но в середине моей службы были также более лёгкие месяцы службы, чем у обычного фронтового солдата курка. По практически независящим от меня обстоятельствам, я получил огромную порцию перерыва между боевыми, Поэтому, я навсегда чувствую перед ними свою вину, за то, что они вынесли на своих плечах, гораздо больше, чем я.
Пока я был в расположении полка и в медсанбате, они воевали, закрывая мою спокойную жизнь своими телами и жизнями.
Внутри полков и частей и даже под горой, где броня ожидала ушедших воевать в горы курков, и даже просто на боевом выходе, всегда было неоспоримо безопасней, чем непосредственно в Горах. Единственное исключение, это опасности подрыва и обстрела на марше и при сопровождении колонн.
Поэтому, лично я, считаю несправедливым, когда не ходившие воевать в горы, а просидевшие в частях и в полках, в безопасности солдаты, прапорщики, офицеры и генералы и уж тем более вольнонаёмные, которые, в лучшем случае, только доезжали под защитой брони и курков до подножия гор и потом ждали на броне эти боевые роты (ждать 'на броне', это означает находиться в месте расположения брони, когда она высаживала курков, чтобы те пёрли воевать в горы, находиться практически в тылу, под усиленной защитой стволов пушек и пулемётов брони и десятков караульных солдат), бьют себя в грудь и говорят, что они тоже боевые фронтовики.
Я не хочу спорить, да и под горой было, несомненно, опасней, чем в оперном театре в центре столицы или в туристическом походе, но всё же воевать в горах, чесать кишлаки, ходить в атаки, вызывать огонь на себя... и сидеть под горой, в уюте практической безопасности, тепла и сытости, а в случае штабных ещё и частенько с водочкой и спиртиком под закусочку и обслуживание ординарцев (и постельку застелят и вкусности подадут), под горой, это как героический труд пожарных, в центре горящего здания, с пионерским писаньем на костерок сравнивать.
Курки и те, кто с ними ходил постоянно в горы - это и есть настоящие воины Афгана.
По риску смерти с ними могли сравниться только Карданы.
Простите меня, пацаны, за то, что я не был таким беспрерывно стойким как Вы. Да, я не просил себе этого несколькомесячного перерыва в боях, но я их получил, а Вы нет.
Прощение я прошу не у офицеров, прощение я прошу только у тех, очень немногих, солдат курков 350 полка, которые от начала и до самого конца, героической и нелёгкой службы, более честно, чем я, тянули свою солдатскую лямку и в полку и в горах, выполняя свои труды и обязанности сами, не перекладывая их на плечи солдат младшего призыва, и которые не превратились в подонков, издевающихся над своими сослуживцами, и избивающих своих сослуживцев, которые не запачкали свои руки и сердца в предательствах, отклонениях от боевых, в трусости, в торговле оружием, в воровстве и в неуставщине.
Таких солдат было очень немного, но они все, же были и ТОЛЬКО ПЕРЕД НИМИ я и хочу попросить прощение.
Простите меня, Пацаны.
Например, таким солдатом, перед которым я хочу попросить прощения, был пулемётчик моей пятой роты, реальный Герой Афганской войны и Легенда ВДВ, спасший ценой своего здоровья и своих ранений, неоднократно в боях, и мою жизнь и жизни десятков офицеров и солдат, Артур Яковенко.
С курками, по праву, в одном ряду, могут стоять только 'карданы', водители, которые всю службу колесили по Афгану, перевозя различные грузы.
В особенности жутко было Бензовозам и Соляровозам. Это были живые потенциальные факелы. Хотя, не менее жутко было и перевозящим боеприпасы. Тоже типа мина на колёсах. В общем, карданам доставалось не меньше, чем куркам, а защищены они были куда хуже, чем курки.
И если курки в горах могли ломануться от опасности и нападения в сторону, и их было много, как правило, то карданам в случае нападения ломиться было некуда, и они были в полном одиночестве.
Так, что если курки ещё могли занять круговую оборону в несколько десятков стволов роты, то кардан обычно имел только автомат, пару гранат и себя лично.
Но я карданом не был в Афгане, поэтому о карданной службе знаю не так, чтобы много, хотя, учитывая, что в мою Афганскую биографию входила и несколькомесячная служба в качестве заменяющего зампотеха полка, который срочно убыл в Союз без положенной квалифицированной офицерской замены, кое, что всё - таки, знаю.
Ниже я более подробно расскажу, как я оказался не по чину на такой, абсолютно не солдатской должности.
После учебки Гайджуная (учебное подразделение младших сержантов, 301 полк ДШБ, Рукла, Литва), или как её ещё называют Гайджуны (иногда Гайжуны), меня перебросили в Учебку Лосвидо, что под Витебском, сейчас и тогда это была Белоруссия. Тогда, это была одна из территорий огромной империи СССР, сейчас это отдельное и самостоятельное государство.
Учебка эта принадлежала 103 дивизии ВДВ, которая уже воевала во всю в Афганистане, она сворачивалась, как учебка, и весь состав курсантов срочной службы, как и весь офицерский состав направлялся для дальнейшей службы в Афганистан, именно в 103 дивизию ВДВ, пополняя своим мясом выбывших убитых и раненых.
К этому времени в Лосвидовской учебке оставались только местные тыловые дембеля, которые вовсю готовились к поездке домой, немного оставшихся для обслуги и погрузки имущества учебки, солдат учебных курсантов, подразделения кухни, бани, оставшегося автопарка, и, конечно основной штаб, во главе с новым командиром учебки, который яростно не желал убывать на войну, командиром, который, всё - таки на Афганскую войну попал и даже стал у нас в 350 полку ВДВ в Афгане заместителем командира 350 полка по строю.
Меня, как самого басом горластого и к тому же здорового и физически развитого чела, быстренько определили в заместители командира взвода и занимались мы там только тем, что ходили строем, ели, да спали. Под моё начало передали около сорока молодых солдат и только что выпустившихся с учебок младших сержантов, которые прибыли из разных учебных частей Союза, для отправки в Афган.
Я отличался от своих одноротников неким общим одновременным комплектом: лычками младшего сержанта, зычным басом, крепкими мышцами, наглым и упрямым характером, мог своей глоткой запросто переорать гвалт роты и прекрасно знал все команды построения. Это, и некий мой незатейливый авторитет среди моих новых товарищей, а не мои какие - то особые военные и политические данные, и сыграло тогда, в Лосвидо, основополагающую роль моего назначения на заместителя командира взвода.
Казармы наши были забиты до предела, народу нагнали много, Война требовала всё больше героев, все взвода и роты были непомерно раздуты. Например, в моём взводе было даже не положенных двадцать один человек, а около сорока.
Дембеля, которые местные, Лосвидовские, к нам не лезли, их было мало, а мы уже и ещё были резвые и шебутные после учебки, неумно считав себя вполне оперившимися военными личностями. Тем более, мы ШЛИ В АФГАН!!!. Мы уже считали себя практически героями и фронтовиками, что нам были какие - то Лосвидовские тыловые 'дедушки' гражданского разлива. Короче говоря, негласная солдатская иерархия и неуставщина дала в этой учебке, в это почти анархическое время, неположенный сбой. Лафа там была для нас. Полная лафа и беззаботный курорт. Мы были по - своему счастливы и по щенячьи радостны.
Лишь изредка, наше простое солдатское счастье, прерывалось ночными воплями командира учебки, за точность не ручаюсь, но по моему его фамилия была Сем...ов, который очень любил построить весь личный состав из - за того, что очередной раздолбай стырил из столовой ведро картошки, сожрал общественную офицерскую курицу или напился.
Построения эти, вне зависимости от времени суток обнаружения 'преступленца', обязательно проходили глубокой ночью, чтобы мы 'мучились' и 'проникались' ненавистью к нарушителю воинской дисциплины.
Но это, ни фига не срабатывало, так как потенциальными нарушителями были мы все поголовно. Каждый из нас мог в любую секунду оказаться в такой нарушительской шкурке в виду своей молодости, идиотизма и оборзения перед лицом грядущей войны и возможной 'хероической' смерти. Именно Хероической, а не Героической, потому, как иной у нас, по тогдашнему опыту и разумению, не могло быть в факте. Даже к командиру части мы ненавистью в то время не проникались, это было просто ночное развлечение, которое нам было по фигу, мы и днём могли выспаться, а на нервы действовало только офицерам, которые, в отличии от нас, днём поспать не могли. Не было в нас тогда ни ненависти, ни понимания того, что в отношении нас происходит беззакония и преступления, даже когда они происходили по всей жуткости, ни ощущения того, что мы гордые и свободные граждане Великой Страны, с, конечно, многочисленными обязанностями, но с не менее многочисленными правами, защищёнными Конституцией и Законами.
Мы просто плыли по течению жизни, воспринимая как должное все свои неудачи и промахи и преступления против нас, считая по пацанским и дворовым понятиям, что все малые и большие беды, которые нас настигали, так и должны быть, если мы не смогли от них отвертеться. Даже свои жизни мы своими не считали. Мы понимали, что не мы ими распоряжаемся и если даже мы хотим остаться в живых и не попасться, то должны проявлять всю изворотливость и смекалку на какую только можем рассчитывать и держаться от начальства очень далеко. Мы искренне считали, что все кто выше нас хоть на чуть - чуть по должности или званию изначально окажутся в любом случае правы, а мы нет. Слова 'Конституция СССР', 'права Гражданина СССР', 'презумпция невиновности', 'юридическая защита', 'адвокатура', были для нас просто словами из чужого мира, да и многие из нас даже не знали подобных слов и словосочетаний.
'Пункт первый: Начальник всегда прав, пункт второй: Если Начальника не прав, смотри пункт первый', это был единственный не узаконенный юридически, но вложенный в нас, инстинктом нашим и наших родителей, обывательский закон, который мы тогда понимали.
А что такое настоящая Война мы ещё просто не разумели. И Героизму, как таковому, в полном и правильном понимании этого слова, в нас просто неоткуда было взяться.
В Афгане, я и другие солдаты, и многие младшие офицеры часто совершали подвиги, даже предварительно не задумываясь, о значимости своих поступков. Да и после совершения подвигов, мы зачастую слабо осознавали их значимость. Так получилось, так пришлось, в связи с обстоятельствами, так вышло, а куда было деваться, да вот вам всем врагам рукой по согнутому локтю..., это было куда чаще при совершении подвига, чем заранее обдуманный прыжок в Героизм и Мужество. Не умели мы ещё обдумывать заранее эти свои подвиги и ежедневно совершали их в основном спонтанно, по вдруг ниоткуда пришедшей блажи пацанского поведения.
Иногда в учебном полку появлялись солдаты 'оттуда'. Это были в основном, усатые, с выжженными солнцем волосами, поджарые и загорелые боевые волки Афгана.
Усы, обычно, были неотъемлемой частью имиджа Дембеля ВДВ. Если росли, конечно. По наличию усов дембеля узнавались безошибочно. Молодым солдатам усы по понятиям неуставняка были не положены, годкам разрешалось по тем же понятиям их носить редко. Дембеля носили свои усы гордо и очень ими дорожили. Чем гуще они были, тем краше. Солдатская иерархия определялась наличием усов точно так же, как Генерала отличала большая звезда на погонах без просветов и широкие лампасы на штанах, в отличие от офицеров, имеющих на погонах полоски просветы и лампасы на штанах имеющих тоненькие.
Солдат с усами имел везде огромные привилегии и уважение. Ты мог быть голым в бане, но усы показывали твоё приоритетное и привилегированное положение над всеми, кто призывом был младше тебя. Даже офицеры относились к солдатам обладателям усов уважительно, а солдаты младшего призыва были просто обязаны выражать ну полное своё послушание и почтение счастливому носителю пучка волос под носом.
Казалось бы, ну, что такое усы? Ан, нет. Усы полагались по неписаным солдатским и воинским законам только хорошему, умному, смелому, ловкому и умелому солдату. Залётчикам, даже дембелям, усы часто командиры приказывали сбрить. Трусам усы не полагались, Чадушкам, чмырям, рукопопым, глупым, изгоям, ворующим у своих, косилам и членовредителям и тем, кого не взлюбили, или не уважали ротные и взводные командиры, даже пусть по сроку службы и считающихся дембелями, усы тоже не полагались. Командиры заставляли усы таким солдатам сбривать. Да и сослуживцы не давали таким солдатам усы носить. Типа не 'заслужил' по чадушности, чмырдяйству, малодушию, пакости дел и трусоватости.
Одним из самых страшных наказаний, для военнослужащих солдат 103 дивизии ВДВ, при залёте, было наказание временно сбрить усы, хуже только был запрет временно носить тельник ВДВ (было и такое негласное и неуставное наказание), для курков ещё было очень страшное наказание запрет ходить с ротой на боевые.
Казалось бы, солдат должен радоваться, если ему на боевые запрещают ходить, ан нет, радости в таком запрете было ничтожно мало. Этим самым командиры и товарищи показывали, что ты настолько ненадёжен и презираем, что на тебя в бою полагаться нельзя. Типа 'Я бы в разведку с тобой не пошёл'.
В то же время, офицеры в курковых ротах, иногда оставляли в качестве поощрения (для восстановления сил и отходняка от психологического стресса, от постоянных боевых выходов) наиболее заслуженных и храбрых дембелей в ротах, по очереди, и не брали их на задания. Оставляли в качестве дневальных или дежурных по роте или, просто оставляли. По 1 по 2 человека не больше. А больше оставить и не могли, в боевых ротах всегда недокомплект был в виду большого количества раненых и погибших, а каждый ствол в бою на вес жизни.
Оставляли, естественно, когда боевые предстояли (по информации штаба) нетяжёлые в смысле не чреватые сильными потерями. Но кто его знает, во что могли вылиться такие 'нетяжёлые' боевые. Иногда, иные 'нетяжёлые' (нетяжелыми считались не охревенно жуткие, а просто сильно кошмарные) боевые выходили очень даже тяжёлыми.
С духами мы (курки), в наше время службы, об неубиении нас и их не договаривались. Мы их видели - мы стреляли, они нас видели, они стреляли. До полного уничтожения. Потом, после нас, боевые бывали и договорными, это когда заранее офицеры договаривались, чтобы духи их подразделения пропустили и не трогали. У нас таких 'договорняков' не было в принципе. Мы такие договорняки считали предательством, а предателей мы старались уничтожать также, как душман.
Помню, как под мой дембель, привезли к нам в полк одного старшего сержанта 'Т'. Был тот сержант из моей учебки, более того, с одной со мной учебной роты. Только попал он в начале службы не в мой полк, а в другой, но тоже нашей 103 дивизии ВДВ.
Сержант то был боевой, но решил под дембель бабла срубить немеряно.
Духам этот гадёныш оружие и боеприпасы ворованные в роте продавал.
Поймали его особисты.
Естественно, куда предателя везти, в Союз, на суд, на трибунал и возможно к расстрелу, не в полку же его по розовой попке ататушки шлёпать.
Почему привезли его в наш полк? Да очень просто, наш полк стоял почти впритык к аэродрому (впритык по местным меркам расстояния). Значит, что его от нас на самолёт и удобно было грузить в наручниках.
Самолёты, естественно летали не каждый день, поэтому, утром, когда его привезли в полк, самолёта не было, а был только на следующий день, значит, что на следующее утро и нужно уже его в самолёт грузить.
Задумались, куда его девать на ночь, растерзают же его солдаты. Сопровождающих разоружат, оттеснят их и растерзают утырка. Поместили эту сволочь в караулку, как раз там наша рота караул по полку несла.
Утром пришли забирать торгаша поганого, а он весь избитый с пробитой головой в луже крови валяется. Так, говорят до суда и не дожил. Солдаты сами ему приговор вынесли и исполнили. А то, кто его знает, вдруг суд в Соезе ему не даст расстрела. Вернее так то...
Виноватых и искать не стали. Списали на то, что сам он с собой покончить пытался. Ни у кого к нему ни жалости ни сожаления не было. Обычная военная грязь.
За торговлю оружием и боеприпасами мы друг друга не щадили и не жалели. Это было проклятое табу.
Хочешь, хоть кальсоны свои пропуканые местным жителям загони, никто и не поморщится из сослуживцев, офицеры только если залетишь, накажут и то не сильно. Но оружие, боеприпасы, ракеты осветительные и опознавательный красный дым, продавать афганским жителям, кем бы они не были, не смей. Свои же приговорят.
Даже на боевых, когда мы 'работали' вместе с афганской армией, их ЧК или ихней милицией мы часто меняли лишние осветительные ракеты на их консервы (обычно это была курица с рисом и в этом случае, осветительные ракеты были разрешены негласным солдатским договорняком к обмену). Жрать хотелось сильно, а они только на осветиловку и менялись. Конечно хотели они и наши гранаты и патроны и оружие и красный дым, но шиш им.
Как бы их военные, милиция или ЧеКисты не просили нас поменять на их жратву или дать им патроны, гранаты, взрывчатку или красный дым, мы не меняли.
Особенно красный дым.
За такую дымовую шашку красного дыма и Духи и Афганцы ничего не жалели. Её мы зажигали, когда требовалось обозначить, что мы свои, советские.
Этот красный дым в полку был у всех курков и без счёта. На боевых мы его носили в специальном кармашке, на груди, на лямке РД (РД - рюкзак десантнтика). Но торговать им или менять его, на что - то, или бросить в бою на поживу врагу, было ТАБУ!!!
Если, на боевых, в горах, видели внизу каких либо вооружённых людей наши самолёты или вертушки или издалека замечали другие подразделения, то они запрашивали по рациям, что это за люди. Ведь это могли быть и моджахеды. Тогда их нужно было убить и по ним лупили со всех видов вооружения.
Но, это могли быть и свои, советские воины. Как разобрать? Издалека или сверху трудно понять, что это за вооружённые небритые и непонятные граждане в разноколиберной униформе шарахаются (форма одежды на боевых была порой у многих солдат, в моё время, очень импозантная). Лично у меня был период, когда я ходил на боевые выходы, в офицерском ПШ, которое ни одним здравомыслящим офицером в Афгане не использовалось. Но мне оно было куда теплее, чем солдатское ХБ, и свои офицеры против ничего не имели этого, я к тому времени уже считался очень хорошим бойцом, которому многое прощалось.
Пароли среди разных родов войск и подразделений не всегда совпадали, пока переговоришься да запросишься, то и люди вооружённые непонятные свалят куда подальше из под прицела. А если это афганские вооружённые силы или милиция или афганское ЧК, то и подавно, пока разберёшься, семь потов и часов пройдёт.
Просили своих, советских, дополнительно обозначить себя красным дымом (у духов тоже и рации были и по русски были толмачи, могли и подстроится и под нас и под Афганскую армию), пошёл красный дым, значит свои, нет дыма, гаси гадов со всех стволов.
Иногда не разобравшись и не 'достучавшись' по рации и начинали бомбить свои своих и с танков лупить и артиллерией глушить и с миномётов и с пулемётов обстреливать, всякое на моей памяти было. Тогда сразу же те, кому прилетало, обозначали себя красным дымом (дымовая шашка с дымом оранжевого цвета). И тишина...
Как вспомнишь, так вздрогнешь. Тяжко под обстрелом быть, тем более если от своих, тем более, если на себя её (бомбёжку и артиллерийский обстрел) не вызывал (бывало, что и на себя вызывали, когда духи сильно наседали).
Так, что, только полный идиотический преидеотический идиот мог такой дым отдать в 'Чужие' афганские руки. Сегодня отдал, завтра они обозначили себя как свои, ты расслабленный на кайфушкам к ним подошёл, тебя грохнули... И всего делов. Получите мамки цинки...
Но, вернёмся к усам. Когда солдата заставляли сбрить усы, пусть и на время, по залёту (типа, накосячил - усы долой, пусть по новой отрастают, а пока растут, ходи без усов), это была реальная личная трагедия. Хоть на губу, хоть в наряды безвылазно, но только бы усы оставили...
Хуже было только лишение права носить тельник или лишение права (для солдат боевых рот), ходить с ротой на боевые.
Так, что хотите узнать, как служил знакомый вам солдат десантник в Афгане, попросите его невзначай показать фотку в парадке по дембелю. Если данный чел на фотке без усов, то стоит задуматься, так ли он хероически и правильно служил в Афгане, или был просто чмырдяем, которому даже на дембель усы 'не полагались'. Очень редко дембеля десантники усы не носили. Либо не росли совсем они, либо, что было явлением крайне редким в нашем солдатском возрасте, либо, что - то тут не то со службой.
Правда, справедливости ради отметим, были ещё совсем уникальные явления, когда и усы растут и солдат смелый и молодец, но усы категорически не носил и брил их. Лично я, такого знаю всего одного на многие тысячи солдат, которых я знал и видел.
Ещё 'правильного' и уважаемого дембеля, можно было определить по длине волос. Не по уставу длинные волосы носили только те дембеля, которые служили так смело и достойно, что ротные и взводные командиры просто закрывали глаза на их неуставные кудри. Такие были ещё реже, чем усатые. Почему реже, да потому, что за усы по уставу не наказывали, а вот за чересчур длинноволосого солдата и командира роты и взводного и других ротных офицеров и прапоров, вышестоящее батальонное, полковое и дивизионное начальство могло и выговором наградить и в немилость поставить. Поэтому, длинные пышные, не по уставу шикарные, неуставные волосья, спадающие на уши, могли позволить себе только очень заслуженные дембеля, которых ну очень уважали командиры. Так уважали, что готовы были ради такого солдата рискнуть своим карьерным ростом.
А для солдата ВДВ из Афгана того времени шикарные неуставные волосы с большим чубом из под Берета и усы были как бы очень гордым и уважаемым атрибутом внешнего вида. Они сразу всем 'посвящённым' в полку, во время службы и при демобилизации говорили, что этот воин реальный Воин и его уважают в роте и в полку.
Хотя, очень редко, но были так называемые отголоски 'стодневья до приказа'. Это когда ровно за сто дней до официального приказа Министра Обороны СССР, об увольнении в запас определённого призыва, дембеля, готовящиеся убыть домой брили свои головы налысо. Потом что отрастало до отлёта, с тем и летели.
Но в ВДВ такие приколы бритья дембелей налысо, случались нечасто. Хотя и случались. Скучно было под конец службы, хоть чем, да разнообразились...
Да и за сто дней чубы красивые под Берет ВДВ не отрастали. Поэтому стрижка налысо не очень в десантных войсках приживалась. Но, некоторые стриглись и даже стриглись целыми подразделениями. Дембеля естественно.
Вернёмся к учебке Лосвидо.
Шла холодная Советская осень. Они (дембеля) приезжали в 'родную', свою бывшую Лосвидовскую Учебку (откуда они уезжали в Афган) за парадками, знаками и шинелями. В Афгане тогда, осенью 1982 года, парадки (парадное обмундирование, которое полагалось выдать солдату при увольнении в запас), шинели и знаки (Гвардия, Парашютист Отличник, Классность, Воин Спортсмен, Отличник Советской Армии) были в страшенном дифиците. Не завозили ничего этого и не выдавали, хотя и положено было завозить и выдавать. На почти всё, что нам, солдатам, в Афгане было положено, нашими командирами всех рангов и мастей 'было наложено'.
Мы смотрели на них (приезжающих из Афгана Солдат), как на Легендарных Сверхлюдей. Местные, учебские Лосвидовские дембеля их откровенно боялись.
Усатый сверхлегендарный чел появлялся в учебной Роте и местные дембеля несли ему всё: поесть, попить, ушитую парадку, знаки, начёсанные шинели, новенький берет, новенький кожаный ремень и начёсанную новую зимнюю шапку. Часто даже отдавали своё личное, приготовленное для себя. Было ли это во имя глубокого уважения к вчерашним сослуживцам, ставшими фронтовиками? Наверное, нет. По крайней мере, я видел и понимал это именно так.
По мне, так это было просто осознавание тыловыми дедушками того, что если не отдать с уважением Фронтовику дембельское своё, то можно запросто поплатиться здоровьем и уехать домой с распухшей от побоев мордой.
Вы можете сказать, что, мол, сделает всего один, пусть даже очень закалённый в боях фронтовик, с десятком откормленных и мордатых, накаченных союзных дембелей.
Во - первых, эти фронтовики тоже были не одиночки.
Их прилетало достаточно много и они, в отличии от союзных дембелей, были спаяны боями и умели вставать друг за друга и, в куда более крутых и жутких ситуациях реальной войны.
Во - вторых, они были обезбашены на всю голову (мы потом тоже станем такими) и всё им было пох и по колено.
В - третьих, они не просто могли постоять за себя или подраться, они убивали, умели убивать, и планка у них уже было очень подорвана.
Они внушали союзным дембелям благоговейный ужас.
Точно такой же ужас, какой внушает комнатной пухлой и уютной собачке дикий мускулистый волк.
Всем им (солдатам фронтовикам, приехавшим из Афгана) хотелось прибыть домой не в линялых боевых ХэБчиках, а красиво, в ушитых парадках, с новенькими значками, с лихо задранным над чубом новеньким беретом и, осенью или зимой, в новенькой, начесанной зимней шапке.
Им это было ПОЛОЖЕНО!!! Они это Положено завоевывали в боях за Родину по полтора года и более. Завоевали лично! И это ПОЛОЖЕНО было им вынь да отдай, хоть мир перевернись.
Иногда было такое чувство, что при определённых обстоятельствах они, солдаты фронтовики, и самого командира учебки могли запросто вытряхнуть из сапог и шинели, и забрать это для своего дембельского облачения.
Ведь хотя никакого отношения к нашей части они и близко ни по уставу, ни по приказу, ни по закону не имели и не должны были там находиться (часть то военная, между прочим), никто и никогда их из этой части не смел выгнать.
Честь они никому не отдавали, ходили и спали где хотели, ели в столовой и обмундировывались, за счёт служащих в учебке солдат, по полной, а вот даже поморщиться в их сторону никто не решался. Они были морально сильнее любого официального командира и офицера.
Они обладали личным Боевым Правом на Всё!!! Да и правильно, что обладали. Полтора года, а у некоторых и более личной войны за Родину, давали каждому из них это право по неписаному закону военного общества.
Почему нужны были именно и шапка (осенью и зимой) и берет ВДВ? Очень просто, шапка, потому, что осень и холодно, многие были с Урала и дальше, а Берет ВДВ, потому, что десантник. И если в зимней шапке ехали обычно до дома, то какой же десантник откажется одеть перед подъездом к дому, именно десантный Берет, а шапку снять и упрятать её в дипломат или пакет!
Небольшое отступление:
Дембеля с Афгана ехали в то время, в основном, либо с красивым импортным пакетом, либо с дипломатом.
Дипломаты и расписные импортными картинками и надписями пакеты, были тогда в СССР в большой моде и покупались в Афгане, в магазинах при частях (реже в Дуканах - так назывались афганские магазины).
Ещё было очень круто привезти с войны вельветовые джинсы, в очень мелкий рубчик, так называемый микровельвет (купленные в магазине при части) или даже настоящие джинсы (чаще всего это были джинсы фирмы 'Тверь' сделанные в СССР и купленные в Булдыре, магазине при части, за чеки, но иногда и могли быть фирменные джинсы типа 'Монтана' или иной другой фирмы, купленные в Дукане, или отобранные у местных торговцев в наглую под угрозой оружия в Дукане), часы командирские именно с десантной эмблемой, желательно с автоподзаводом (покупались в Булдыре), или электронные музыкальные часы или настоящие механические японские часы (такие покупались в Дуканах или отбирались у местных на боевых, или даже снимались с трупов душман), маме афганский платок с люрексом, а отцу афганский нож (тоже либо добывались на боевых, либо покупались в Дуканах). Правда, привезти данные подарки, удавалось не всегда (из тех, которые покупались в афганских магазинах Дуканах или взятые в кишлаках на боевых, например ножи и часы брались иногда даже с трупов убитых душман, а джинсы чаще покупались в Дуканах за чеки Внешпосылторга, которые получали в небольших количествах солдаты в виде ежемесячной зарплаты).
Иногда в Дуканах, подобные подарки покупались за местные деньги 'Афгани', которые тоже, как правило, добывались на боевых в домах местных жителей, при прочёске и обысках, либо в карманах убитых духов. Иногда в Дуканах приобретались и ножи, и часы, и очень редко, кассетные магнитофоны.
На кассетники у солдата, как правило, денег не было. Шмонали, при отправке домой, на пересылке в Афгане по зверски. Разрешалось провозить только то, что куплено в официальных магазинах при частях. Часто даже обязательно чеки на покупку спрашивали.
Но обходы были. Что - то хорошо прятали (например, я, почти все вывозимые чеки, дембельский уголок на берет и украшенные по неуставному погоны и украшенный по неуставному двухгодичный шеврон спрятал под бинты), что - то проносили прямо к самолёту молодые солдаты, засланные дембелями или годками заранее.
Были случаи, когда подобное контробандное и неуставное шмутьё проносили улетающим дембелям и их непосредственные офицеры командиры. Но подобное было редко. Зато было, что подобные 'подарки' 'свой' офицер обещал привезти солдатам чуть позже и отправить всем по домашним адресам посылками в Союзе.
Солдаты, искренне веря командиру, оставляли ему свои незатейлевые бакшишы (подарки), в надежде на офицерскую порядочность, а офицер просто их обманывал и никому ничего не высылал, а забирал всё себе. Всякое было. Были и хорошие офицеры и те, кто обкрадывал и обирал своих же.
Деньги на подарки, обычно частью копились с месячной зарплаты, которая всегда была очень мизерной и копеечной, примерно от 7 чеков и чуть больше у рядового солдата в месяц (в зависимости, какая у него должность: снайпер, автоматчик, старший стрелок, пулемётчик, гранатомётчик и так далее...) и от 15 до 28 чеков в месяц у сержантского и старшинского (имеется в виду звание - старшина, а не должность, например, старшина роты) состава. Звание старшина могло быть и у солдата, должность старшина (например, старшина роты), была обычно у прапорщика.
Это официальное соотношение чека к рублю, было один в один эквивалентно рублям в СССР. Один чек по покупательной способности в магазине при части соответствовал 1 рублю в обычном советском магазине (в СССР даже обычная уборщица минимум получала около 60 рублей в месяц). Если же этот чек (это были специальные деньги внешпосылторга СССР для работающих и служащих за границей граждан СССР), привезти в Союз, то его можно было в лёгкую обменять по другому, спекулятивному курсу. За один чек спекулянты менялы давали от 3 до 10 рублей. Почему? Потому, что в СССР тогда, в каждом крупном городе, были так называемые магазины ВнешпосылТорга, чаще всего они назывались 'Берёзка', где за эти чеки граждане СССР могли купить фирменные заграничные вещи, технику и даже автомобили, что в то время было огромным и страшнейшим дифицитом и стоило у спекулянтов на барахолках по бешенным ценам.
Так что, это были сущие гроши, даже распоследний нищий афганский побирушка на Кабульском рынке имел заработка гораздо больше, чем советский солдат в Афгане.
Правда, считалось, что нас ещё и кормили, одевали и давали кров над головой. Но это наша солдатская еда, была такой парашей, и так с неё было голодно, что едой это можно называть, только обладая огромным чувством чёрного юмора.
Что же касаемо обмундирования и крова, то тут дело обстояло ещё хуже, чем с едой. Обмундирования катастрофически не хватало и выдавалось оно с огромными задержками, об этом ужасе более подробно есть ниже.
Что же касаемо крова над головой, то в те немногие перерывы между боями, что мы обитали в полку, мы жили первую половину службу в обычных тесных и старых, залатанных палатках с многочисленными мышами, живущими между стенок палатки и под полом, летом в адской жаре, а зимой в жутком холоде, отапливаемых горящей соляркой, железными печурками изнутри с самодельными трубами (тупо подливали с консервной банки солярку и она горела в этом печурном 'ведре'), а вторую, в чуть лучших, чем палатки, фанерных модулях.
Но мы то, мать их, глядь, ещё и ВОЕВАЛИ!!!!
Мясо, обычное дерьмовое пятисортное мясо войны, годное только на прокорм могильным червям, вот, кто мы были для наших верховных правителей, судя по оплате...
Накопить солдаты хоть что - то могли далеко не всегда. Солдаты покупали на свою зарплату сами себе такие вещи, как: сапожный крем, зубные щётки, зубные пасты, бритва и лезвия для бритья, нитки и иголки, даже подшива (белая ткань, сложенная в два раза по длине воротника, чтобы не пачкался воротник самого ХБ, которую каждый солдат обязан был каждое утро иметь новую на воротнике своего ХБ кителя или куртки с внутренней стороны), сапожные щётки, нормальное банное мыло (бесплатно выдавалось только вонючее хозяйственное, в очень мизерных количествах, и то не всегда), стиральный порошок, нормальные сигареты (выдавались бесплатно только, самые дешёвые, вонючие сигареты без фильтра по 20 пачек на месяц, которые даже дембеля брезговали отбирать у молодых солдат, настолько эти сигареты были гавтённые. Тем же солдатам, кто не курил (раз в месяц старшина роты опрашивал личный состав, кто курит, а кто нет), давали раз в месяц пачку сахара (на моей памяти такое было, раз пять), которую тут же отбирали дембеля. На всё это покупное уходила практически вся зарплата. Остатки зарплаты обычно тратили на пару пачек печенья 'Юбилейное', пару банок сгущёнки и несколько маленьких баночек сока 'SiSi'. Была получка и нет получки.
Под мой дембель, некурящим вместо сахара, насколько мне помнится, стали выдавать банку сгущёнки, по моему, на неделю. Это было здорово.
По молодости службы в Афгане (первые полгода) я курил. Потом стал годком и курить бросил. Потом, когдапосле годка, через 6 месяцев, стал дембелем снова начал курить. Происходило это спонтанно, даже не знаю почему, но лучше бы я не курил первые полгода Афгана, потому, как отвратительные бесплатные сигареты курить не хотелось, сплошной горлодёр, на хорошие сигареты денег никогда почти не было, деды часто отбирали либо полполучки, либо всю получку.
Хорошие сигареты продавались в солдатском булдыре, но стоили дорого и если у молодого солдата дембеля видели хорошие сигареты, то могли и забрать, либо просто начинали массово подходить типа за сигареткой и в пять минут от твоей пачки оставались только рожки да ножки. Попробуй не дай. Объявят жмотом и ещё и морду за жмотсво начистят. А то, что они ради прикола таким образом просто в наглую забирали сигареты у молодых, это нормально?
Поэтому мы, по молодухе даже если и имели когда хорошие сигареты, раз в месяц, по случаю, то старались прятать их поглубже, в рванину одежды, а напоказ таскали бесплатное сигаретное фуфло. И курили хорошие сигареты втихушку. Но, даже плохих сигарет 20 пачек на месяц никогда не хватало. Поэтому беда с сигаретами у молодых солдат была всегда. Курили одну на двоих или троих. Табак хоть как то заглушал вечный голод. Хотя дембеля могли и обыскать молодого солдата в любой момент и забрать у него всё, что им приглянётся. Поэтому, по молодухе я если и имел хорошие сигареты когда, то старался их побыстрей выкурить и побыстрей поделиться ими с такими же бедолагами молодыми солдатами, как я сам. Почему поделиться? Да очень просто. Сам столько много быстро не выкуришь, дедам отдавать не хочется, а своему собрату по сроку службы поделишься и потом он с тобой когда чем нибудь поделится. Или так же хорошей сигаретой, или хлебом, или он просто хороший пацан, и у него всегда доброе слово для тебя есть или анекдот весёлый. Хорошее доброе слово и весёлый анекдот в Афгане тоже ценились. Они психологически поддерживало.
Опять же я до армии учился в училище и потом работал на флоте, на сухогрузах, а там жадины не приветствовались, да и от рождения я сквалыгой не был.
Первые полгода Афгана дембеля у молодых солдат всю получку отбирали, вторые полгода еле - еле хватало на всё для поддержания себя чистым и заштопанным, и пару раз в месяц уговорить банку сгущёнки с пачкой печенья или вафельный тортик с соком. Мне несколько повезло, я очень быстро, по армейским меркам, ещё когда был молодым солдатом, стал командиром отделения, а потом и замкомвзвода, поэтому у меня забирали не все деньги.
Но лафа моя быстро закончилась, я умудрился высказать командиру дивизии всё, что я думаю о его способности управления дивизией и о бардаке в его дивизии.
Поэтому очень скоро, ещё до того, как я стал годком, меня и разжаловали и сняли со всех должностей и перевели в пулемётчики и приговорили к расстрелу и... много чего потом было, о чем написано ниже. Читайте, я всё написал...
Естественно, что у меня, после моего 'скатывания в рядовые', стали отбирать точно также всю получку.
Потом я поднимался снова в сержанты, потом снова был замкомвзвода, потом было ещё одно разжалование, потом опять ещё поднятие...
Иногда мне кажется, что мои полтора с лишним года Афганской службы были растянуты как минимум года на три. Так много в этот такой короткий, с высоты моих сегодняшних лет, период, со мной произошло.
Я был умный, начитанный, честный, борзый, наглый и не боялся. Таким хорошо быть под дембель, а вот по молодухе от этого были одни неприятности.
Чтобы солдату каждый день себя, на свою солдатскую зарплату, баловать конфеткой или пусть даже маленькой баночкой сока и несколькими печенюшками, об этом и речи не было, даже после года общей службы.
Кроме того, что некоторые солдаты всё же умудрялись копить со своей грошёвой получки, часто под дембель дополнялось афганями (в солдатском лексиконе афгани, это Афганские деньги, назывались 'афони'), отобранными либо во время прочёски кишлаков у местного населения, либо нашаренные в карманах убитых афганских граждан и духов.
Также, очень часто дембеля, под угрозой побоев и чморения (чморение - это принудительного доведение молодого солдата до морально униженного состояния неумытого, грязного, ободранного, рваного, в струпьях ран от побоев, голодного, измотанного вечной бессонницей и тяжёлой работой на всех дембелей и годков, отупевшего изгоя и вечного 'козла отпущения'), облагали денежной данью молодых солдат и даже некоторых годков, и те отдавали дембелям почти все свои деньги.
Оправдывали дембеля это тем, что молодые и годки потом сами станут дембелями и обложат подобной данью уже своих молодых. Типа Дедушки воевали больше, страдали дольше, и им 'положено'.
Скотство, конечно. Ведь молодым солдатам тоже нужны были и подшива, и мыло, и нитки с иголками, и бритвенные станки и лезвия к ним, и зубные щётки, и сапожные щётки, и зубная паста, и многое другое... Я уже молчу об элементарных собственных и личных, но весьма желанных, НЕ КАЗЁННЫХ трусах с носками, об электробритвах, об пусть и самых дешёвых одеколонах после бритья и хотя бы самом дешманском креме для рук (руки трескались в Афгане у многих).
Смягчающий крем был у единиц, я видел его, в основном, только у писарей из штаба, одеколоны были почти всегда недоступной роскошью (их мы ещё и бухали под дембель), многие солдаты после бритья просто промакивали лицо мокрым вафельным солдатским полотенцем. Для этого на палаточной буржуйке кипятили в обеденных котелках воду. Полотенцем в горячей воде было более приятно обжимать свою рожу после бритья, особенно если ты молодой и твоим лезием уже полроты месяц брилось.
Такое 'личное Богатство', крема, и одеколоны, и электробритвы, и утюги..., было часто недосягаемо даже для многих годков курков.
Каждый дембель обычно назначал на утро себе типа 'раба'. 'Раб' вставал до подъёма, бежал в полковой умывальник, набирал там воды в свой котелок для еды и подкотельник, бежал с этим обратно в палатку, ставил это всё на палаточную печку, грел для 'барина' дембеля водичку, чтобы тот помылся ей с утра, чистил ему сапоги, иногда подшивал дедушке китель, стирал портянки или носки, пришивал пуговицы, доставал из мёрзлой бочки с водой и хлоркой, где хранились между приёмами пищи все котелки, подкотельники и ложки взвода.
В каждом взводе стояла такая деревянная глубокая бочка.
К утру, она покрывалась коркой льда и молодые солдаты, толкаясь и проламывая лёд, засучив до шеи рукава, искали и доставали в мутной от хлорки ледяной воде свой котелок и котелок барина дедушки. Негоже дембелю самому в хлорку лезть и воду холодную, для этого у него личный 'слуга' имеется...
Время для построения роты на завтрак, обед или ужин отводилось очень мало, дедушек много, котелки, подкотельники и ложки часто воровались (до сих пор не могу понять, кто их тырил, для чего и нафига). Молодые солдаты, не найдя дедушкин котелок, подкотельник или ложку должны были отдать ему свои. Это было жутким и страшным приговором.
Еду накладывали только в котелок и подкотельник, есть разрешалось её только ложкой. Пальцами есть было нельзя, тарелки были только у офицеров. Офицерские ложки и вилки тоже для нас были недосягаемы. У солдат вилок не было впомине, не пологались. Только личная ложка. Офицер получал всю свою посуду в офицерской столовой. Офицерская посуда в бочках не хранилась.
Если молодой солдат отдавал свой котелок или ложку деду, он оставался голодным. И, это никого не колыхало. Хоть сдохни с голоду, всем было плевать. Всем, это именно всем ротным офицерам и сержантскому составу тоже. Дедушка сыт и ладушки.
За не подшитый воротник или несвежий, вчерашней подшивы, воротник или за нечищеные сапоги или за грязное ХБ обмундирование, командиры наказывали очень жёстко, да и дембеля грязных, неподшитых, плохо выбритых или плохо подшитых солдат с грязными сапогами избивали и чморили. Даже годка могли за это зачморить и даже солдата своего дембельского призыва. Хотя таких, зачморёных дембелей было очень мало, но все, же в каждой роте были и такие.
Слабых и не наглых солдатское общество опускало на самое дно, пусть даже эти слабые и не наглые были просто очень добрыми, беззлобными, интеллигентными и просто не приспособленными к войне хорошие парни. Хотя иногда чморили до дембеля и за дело. Например, реальных трусов, не тех, что один раз в первом бою обмишурился и испугался (как говорят, только дурак пули не боится), а которые выли от страха при обстрелах, плакали, ползли, куда глаза глядят от боя и готовы были прятаться куда подальше, бросив автомат и наплевав на тех, кто бьётся рядом.
Чморили тех, кто, уже даже после года службы, постоянно не тянул в горы в виду своей физической немощи, постоянно отставал и, обессилев, кричал и плакал, что больше не может идти. У такого забирали его РД (рюкзак десантника), забирали боеприпасы и автомат и это всё тащили на себе другие солдаты. Иногда даже тащили на себе и самого слабака.
Не то, что молодой солдат ослабевал, эти - то понятно, ещё не втянулись, а уже годок считался и слабый был или даже дембель слабый был. Конечно, старались таких слабаков перевести в операторы наводчики на броню или в механики водители, но там, обычно, штат был укомплектован полностью и 'лишние заменщики' на фиг никому нужны не были.
Механы и наводчики прекрасно понимали, что если такого чадушку воткнут на их место, то в горы придётся уже переть им самим, вместо чадушки. Никто с места механа или оператора наводчика с брони самостоятельно не хотел уходить. Всё же на броне, под горой сидеть, было несравнимо лафовей, уютней и безопасней, чем в горах или на прочёсе воевать.
Хотя, в нашей роте был один оператор наводчик, который на марше, пока ехали до гор, был за оператора, а потом спешивался, брал пулемёт и шёл воевать в горы вместе с курками. Это была просто охчумительная двужильность. Лично я бы так не выдержал. Звали его Артур Яковенко. Очень храбрый и героический солдат Легенда ВДВ.
Мы, курки, пока ехали на броне до гор или места боёв, иногда это длилось по несколько дней, спали, ели, таращились на горные и низинные красоты Афганской земли и тащились. Операторы и механы трудились. Они постоянно были, один за баранкой и рычагами, второй в башне за пушкой. Один весь в маске пыли, только глазюки блестят, вёз нас, второй ежесекундно наблюдал за окружающей обстановкой, чтобы сразу же вдарить по духам.
Кроме этого, на особо опасных участках, где, могли быть мины, и где броня могла подорваться (а такое бывало не раз, горели боевые машины в результате подрыва, вместе с механами и операторами как спички), а также где дорога была опасна от камнепадов, оползней, обвалов, обледенения и где боевая машина могла запросто уйти в пропасть, мы, курки, спешивались и шли в относительной безопасности, либо другой дорогой, либо далеко сбоку, либо далеко сзади брони. Механы (механики водители) и операторы наводчики были внутри боевых машин (БМД, БТР, позже и БМП). Они рисковали в эти минуты, и даже часы, куда больше нас.
Не бриться и не подшиваться офицеры разрешали только на боевых, в горах, но и то, при спуске с гор 'на Броню', нужно было на передыхе возле брони, побриться и подшиться свежей подшивой. Хотя, некоторые умудрялись бриться и подшиваться и в горах.
Подшивание свежей (чистой) тканью ещё было необходимо и от того, что грязный и засаленный воротник ХБ в условиях дефицита воды и невозможности частой стирки, мог обеспечить своего владельца принеприятнейшими и болезненными гнойниками на шее. Бритьё создавало иллюзию тонуса и состояния нормального человеческого бытия. Так, что, по возможности старались подшиваться и бриться, и на боевых.
Поэтому очень часто молодые солдаты, в виду отсутствия денег на подшивочный материал, на подшиву рвали собственные серые и без того дырявые от затасканности и вечных стирок вшивые постельные простыни и подшивались одной иголкой на всех замусоленными нитками, вытащенными из тех же простыней или наволочек. За подобные свежее рваные простыни и наволочки, конечно, можно было получить на разнос или пулемётным или автоматным шомполом по тощему заду от прапорщика, старшины роты, но мы уже привыкли к тому, что для прапора все молодые солдаты были попорукие неумелые и создающие кучу проблем чадометры.
А вот за отсутствие подшивы на воротнике ХБ, надлежало быть в залёте у заместителя командира роты, или не дай боже у самого ротного, или у взводного офицера, а соответственно, можно было запросто прогреметь в кучу нарядов и под разнос ротными офицерами, за неподшитого молодого, дембелей с его (молодого) взвода.
Не с себя же ротные и взводные офицеры будут спрашивать за неподшитого утырка. Списывали спрос на дембелей, зная, что их кулаки гораздо убедительнее покажут молодому солдату, в чём он залетел.
Офицер просто жёстко напомнит дембелям, что неподшитый или плохо побритый молодой может попасться на глаза штабным или дежурному по полку. Что те, отдрючат ротного или зарубят ему наградной, ротный отдрючит взводного и тоже может зарубить ему наградной, а взводный, естественно отдрючит дембелей и обязательно зарубит им всем наградные. А уже раздолбанные командирами дембеля с молодыми солдатами не церемонились и вовсе. Били не стесняясь. Кому же охота за молодого по нарядам бедовать и без наградных оставаться.
Конечно, наградная писулька от взводного и ротного, это не гарантия награды, но все, же, как лотерейный билет, вдруг и повезёт. А без наградного, как без лотерейного билета, выигрыш будет, но не у тебя...
Вот так и перекладывали офицеры свою положенную по уставу, совести и чести 'отеческую' заботу о молодых солдатах на кулаки старослужащих. Залетел молодой, избили молодого, и всего делов... И всего делов...
Получался порочный круг. Сначала дембеля отбирали у молодых солдат получку, сиречь реальные деньги, на которые они, молодые солдаты, могли постираться, побриться, подшиться, заштопаться, сходить в полковую парикмахерскую, почистить сапоги, почистить зубы и так далее..., а потом их же и избивали, за то, что они были неподшитые, незаштопанные, заросшие, небритые, грязные, без пуговиц (оторванные и потерянные пуговицы, какарды, погоны, шевроны, ремни, эмблемы... солдаты тоже покупали себе сами, за свои деньги, в магазине при части, а на войне это очень часто терялось или отрывалось или кралось друг у друга), не бритые, в нечищеных сапогах. Всё - таки война, а не променад в курортном городке.
Мало того, что молодым солдатам, при их полной загруженности работами и обязанностями службы за себя, за годков и за дембелей, не выделяли ни секунды времени на личную гигиену и приведение себя в порядок, так ещё и молодые солдаты лишались денежных средств на это приведение.
Ладно, готов был бы вечно измотанный и побитый и загнанный молодой солдат оторвать у, и без того, скудного времени сна пару часов, посреди ночи, чтобы не дай боже прапор или офицеры не застукали, что не спишь, на то, чтобы довести свой внешний вид до ума, а доводить - то нечемс. Денюжкис ужес в карманес у дедушкис, а купленные им, на них, в булдыре сладости, в его, дедушкином, животе, в его пердячую вкусностими жопу перевариваются.
Бежит, чуть ли не на цыпочках, после отбоя молодой солдат в кровать, старается вести себя тихо и незаметно, лежит, не шелохнувшись, чтобы не напомнить о себе дембелям ни скрипом кровати, ни шорохом одеяла. Какая там 'горевшая спичка' (кто знает, что это такое, тот вздрогнет) и '45 секунд отбой', раздевается он теперь в два раза быстрее любой горевшей спички, чтобы не огрести попутно в ухо или в морду, чтобы не послали на хлебозавод дедушкам тырить хлеб или не послали в столовую, натырить картохи, чтобы за сигареткой не послали, не припахали, не поиздевались скуки и тоски ради, не заставили стирать или подшивать дембельское исподнее или ХБ...
Это не в Союзе, тут война, тут любая вылазка дальше пяти метров от палатки, после отбоя, в лучшем случае, если попадёшься, чревата трибуналом и тюрьмой. Тут запросто и на пулю от испуганного подобного молодого часового можно напороться. Примет тебя за душмана и пристрелит с перепугу запросто, даже не окрикнув. А часовые были почти везде по полку, возле каждой палатки.
Засыпает молодой, проваливаясь в полузабытьё, с тоской вспоминая учебку, которая при всех её минусах ему чудится теперь немыслимым блаженным и счастливым раем и учебных дембелей, которые в сравнении с ротными дембелями, ну просто ангелы херувимные с милыми лицами и арфами в пухлястых ручках.
Война. Всё на ней жёстче, хлёстче и грознее, всё обострено и больно.
'Вставай', 'вставай'... шёпот такого же молодого бедолаги дневального вырывает солдата первого года призыва из жалкого подобия сна...
В полусонной памяти будимого быстро перебираются все предыдущие залёты перед дембелями.
Подшейся пожалуйста... тихий шёпот дневального немного успокаивает, значит не поиздеваться будят, просто нужно подшиться.
Почему молодые солдаты подшивались по ночам, когда всем положено спать? Да кто же им перед отбоем это даст. Да и только очень глупый молодой будет перед отбоем крутиться в палатке перед дембелями. Это означает сразу либо пинок, либо удар в грудину, либо припахивание в кучу дел, типа дедушке чего принести, чего подать, чего постирать, чего почистить, или просто послужить для дембелей безопасным объектом издевательств, зуботычин и насмешек...
В палатку молодые солдаты тихо пробирались сразу же после вечерней проверки личного состава и быстро и незаметно старались шмыгнуть в койку. Иногда шмыгали от быстроты прямо в одежде...
Хотя, если дембеля замечали солдата, спящего в ХБ, это были побои и припахивание. Это был залёт. В одежде спать было западло. Только если это была ночь Боевого Дежурства Роты или очень задёрганная нескончаемыми и многочисленными боевыми тревогами ночь. Такие виды ночей спать в одежде разрешалось, чтобы можно было быстро выскочить воевать.
Как бы ни было холодно, молодой обязан был в обычную полковую ночь в части, спать только в нижнем белье и только под одним одеялом.
Иногда дембеля даже матрасами от холода укрывались запасными (если таковые были) или отобранными у молодых, так холодно по ночам было. Иногда отбирали у молодых и одеяла. Но, правда, именно это отбирание матрасов и одеял случалось в боевых ротах очень редко, хотя случалось. Чаще всего, подобное отбирание постельного практиковалось в тыловых подразделениях полка и дивизии.
В комендачах (комендантские взвода и комендантские роты), молодые солдаты (кочегары, банщики, писаря, столовские и складские...) вообще до года службы старались в подразделениях не появляться, даже на сон и на приём пищи. Где же они жили и спали? Да где придётся... За столовой возле печей кочегаров, на складах, в банях, в кабинетах штабов, в подземных кочегарках караулки, водители авторот часто спали в машинах, в автопарке...
Что они ели? Да что где наворуют, то и ели. В столовую на приём пищи соваться было также опасно, как и в палатку или в казарменный модуль. Запросто, потехи ради, ни за что, дембеля могли не только избить и поиздеваться, могли и забить до смерти и покалечить. Могли данью обложить. Типа докопаться до чего - нибудь и объявить, что молодой солдат им теперь должен некую сумму денег и если не отдаст, то долг каждый день будет расти. Типа совершил молодой косяк (такие косяки и проступки молодого солдата просто выдумывали и 'высасывали из пальца'), а за это дедушку могли наказать. Или, по предварительной договорённости между старослужащими, один старослужащий солдат начинал прессовать (наезжать и докапываться) молодого солдата, а второй старослужащий, типа занего заступался. И становился молодой солдат должен денег заступившемуся старослужащему за покровительство и заступничество липовое. И долг рос с каждым днём, а солдату напоминали, что если денег не отдаст, то его будут бить пока не отдаст каждый день. И отрабатывал солдат свой долг ежедневно, выполняя кучу поручений старослужащего, вплоть до стирки носков, опахания веером от жары, доставанием наркотиков и воровства имущества со складов.
Молодой наворует, старослужащий продаст и в карман деньги положит. А молодой всё одно в долгах...
Вот так, под страхом побоев, и превращали солдата в личного раба... Правда обычно такое в комендантских и тыловых подразделениях происходило, в боевых ротах всё же попроще старослужащие солдаты над молодыми солдатами измывались, до подобного 'рабства' дело редко доходило.
Курки (так во время моего периода службы называли в 350 полку ВДВ солдат, реально принимавших участие в боях, так называемы солдаты боевых рот) так, как комендачи или солдаты тыловых подразделений, лукаться (прятаться) от издевательств и побоев не могли, они были вынуждены питаться в столовой вместе с ротой и спать и жить вместе с ротой. В курках самовольное отлучение от роты дальше, чем на 5 - 10 шагов, считалось военным преступлением, со всеми вытекающими последствиями. Могли и дезертирство припаять.
Поэтому, особо борзых молодых солдат, склонных к удалению от роты подальше, офицеры иногда даже верёвками привязывали друг к другу.
Склонного к уходу от палатки, привязывали к менее склонному. Почему старались свалить от палатки куда подальше? Побои и издевательства дембелей, вот и вся причина. Ну и ещё всё же это, в основном, дворовые и уличные пацаны. В нашем полтиннике всегда у каждого солдата в душе лежало ощущение воли. Ну, никак не хотели мы превращаться в подобие муштрованных кукол.
Поэтому и стояли молодые солдаты в любой холод, дождь, град и снегопад от ужина до отбоя возле палаток, не решаясь ни от неё отойти, ни в неё даже зайти до отбоя. Мокли, мёрзли, но были рядом с палаткой. Чреват был этот заход в палатку избиениями и издевательствами. Лучше от холода сдохнуть, чем избитым и униженным быть...
Гордые многие из нас были, не желали ломаться.
Ну а дембеля и годки, те были в палатке, возле тёплой печки. Хотя и годки иной раз предпочитали подальше быть от дембелей. Ведь дембеля, в отсутствии молодых, под рукой, могли и на годке отыграться.
'У тебя хлеба не будет?', 'Хотя бы кусочка?', спрашивает молодой солдат у такого же молодого бедолаги дневального. Великое и редко досягаемое лакомство, КУСОЧЕК ХЛЕБА.
Дневальные (обычно это были молодые солдаты) накрывали на роту столы в столовой и убирали их после ухода роты из столовой, неся объедки и грязные котлы, после кашки парашки и жидкой баланды, в мойку столовой и в парашницу (место, куда выливали остатки в бачках после еды, если они, эти остатки были).
По поводу остатков: чтобы у некоторых, особо дотошных читателей и 'исследователей' солдатского быта не возникло эйфории по поводу наличия остатков, типа раз были остатки, значит, солдаты наедались и ещё оставалось.
Остатки оставались либо от того, что молодые солдаты не успевали поесть, потому, что первыми получали пищу и начинали есть дембеля, потом годки, а только потом молодые солдаты. Соответственно дембеля и годки съедали всё гораздо раньше, чем молодые солдаты и потом, поев, дембеля, с помощью дежурного сержанта по роте, тут же поднимали роту и выводили её из столовой. Делалось это, чтобы молодой солдат ещё больше понял свою бесправность и униженность даже через невозможность достойно поесть.
Чем больше молодой солдат унижался, тем легче им было управлять с помощью уголовной дедовщины и неуставных взаимоотношений. А то, что при этом практически на нет снижалась боеготовность солдата, моло кого волновало. Личные блага годков и дембелей и личный карьерный рост офицеров были поставлены куда выше, чем боевой настрой молодых солдат.
Естественно, что молодые солдаты не имели право доедать свою еду на ходу или вынести еду с собой из столовой, за это их били и чморили. Они обязаны были вылить еду из котелков обратно в бак из под пищи и туда же выкинуть свой недоеденый хлеб. Многие из за этого уходили из столовых полуголодными.
Часто были молодые солдаты, которых за ту или иную 'провинность' оставляли в наказание без права поесть, наличие провинность было на усмотрение старослужащих. Офицеры за этим не следили, есть еда в котелке у молодого, ну и ладно, раз не ест, значит, это его личное дело. А молодой солдат не ест, потому что если поест, его деды изобьют. Их пайки тоже летели обратно в котёл.
Было такое и очень часто, что еду просто невозможно было жрать (именно жрать, слово 'есть' к этой параше было просто неприемлемо) потому, что она была отвратительно приготовленной и во многой уварованной по её составу и калориям. Мясо, масло, сухофрукты, сахар, сгущёнка, хлеб, жиры, картофель... и многое другое отчаянно разворовывалось из солдатских котлов, даже не доходя до них. Разворовывалось и служащими в столовой солдатами и прапорщиками и воровством самих старослужащих солдат. Голод заставлял воровать солдат, личная нажива заставляла воровать прапорщиков и офицеров уже начиная прямо с Союза, потом с уровня поставок из Союза в Афган, потом в Афгане по частям, потом на складах, потом из столовой. Воровство нашей еды процветало на всех уровнях.
Сворованное в Союзе реализовывалось через частников, Сворованное в Афгане частью проедалось и обменивалось на водку, либо продавалось Афганскому населению. Такая же картина была и с нашим обмундированием.
Иногда от ужина или обеда дембелей (с завтрака практически никогда хлеб не оставался) оставалось несколько почти целых или целых кусков даже белого хлеба, иногда подобное лакомство можно было молодому солдату дневальному выпросить у хлебореза, который работал в столовой.
Каждое курковое подразделение считало огромной удачей, если столовский хлеборез или складской помощник прапора был из их состава. Таких солдат старались удержать в роте и не отдать их в Комендантские взвода и Комендантские роты. Да и такие солдаты сами не рвались из боевых рот в комендачи.
В комендантском подразделении должны были жить все солдаты - работники продовольственных и вещевых складов, банщики, уборщики офицерских модулей (вы же не думаете, что офицеры сами за собой умывальники, туалеты и полы мыли), писаря и другие штабные солдаты, а так же повара, хлеборезы, официанты, кочегары и другие солдаты, работающие в столовой. Но они там никогда не жили.
Они понимали, что тогда по молодухе они станут просто, вечно избиваемыми дембелями комендачами, поставщиками ворованного со склада. Где же они жили? Да прямо на рабочих местах: в банях, в столовых, у печных котлов, в кабинетах штабов на складах...
Дембеля комендачи часто избивали таких солдат иногда даже прямо на рабочем месте, чтобы заставлять их приносить им ворованное на продажу. Нельзя избить молодого в подразделении, приходили в штабной кабинет, столовую, баню или на склад и били там. Но такие побои всё же были гораздо реже, чем если бы молодой комендач жил в комендантском подразделении.
При малейшей возможности складские и столовские солдаты, даже отслужившие год и более бежали из комендантских подразделений куда глаза глядят.
Проболтался такой солдат у себя на рабочем месте молодые месяцы службы, стал годком или даже дембелем, а всё одно в подразделение возвращаться не желает. Самому бить и чморить никого не охота, а риск быть избитым и превращённым в слугу более наглого и более сильного утырка своего призыва тоже не хочется.
Доходило до смешного. Работал такой слабенький и ботанистый чел где то в обслуге, жил на рабочем месте, от дембелей своих шарахался, но был старательным и исполнительным и с помощью своего начальства дорастал даже до старшесержантских или старшинских погон, сам становился дембелем, а дембелей своего призыва боялся и так и жил на складе или в кабинете штабном.
Был даже такой случай: пришёл в комендачи молодой солдат, гнобили его дембеля и годки, гнобили, а он подал на обучение на прапорщика. Уехал в Союз, отучился, вернулся в полк Прапором. Его избиватели к нему по старой памяти сунулись, а он их по соплям прапорских кулаком. И слабее он их физически, а Прапор!!! Поди на прапора ручонку подыми, сразу под трибунал уползёшь... Вот и построил он их и отлупил от души.
Хотя потом всё же с ними общий язык соорудил и помогал им иногда гаденькие делишки обтяпывать. Нашли они к нему лазейку...
В боевых ротах, солдат, которые работали на постоянной основе на складах и в столовых старались беречь и без крайней нужды не гнобить, и если и заставляли, что - то тырить, то делали понемногу, аккуратно и ворованное спускали не на продажу, а для личного использования дембелями роты. Типа ты же с нами живёшь, значит прояви уважение и подкорми своих соротников.
Понятно, что если бы складской или столовский отказался, его бы тоже лупили смертным боем, но кому - же охота было быть избитым, делался вид, что для роты со склада или со столовой воруется из уважения к своим сослуживцам.
Опять же такой столовский или складской солдат мог ходить по желанию на боевые, где к нему также относились неплохо, тяжести таскал соответственно поменьше, полы в роте не драил, дедушкам не прислуживал, за сигареткам не бегал и по шее, в грудан, и по морде не огребал, и мог быть представленным к боевой награде вполне заслуженно, если не за конкретный подвиг, так типа за то, что всё же ходил на боевые.
Правда в боевых ротах такие складские и столовские солдаты были огромной редкостью.
Почему в боевых ротах таких солдат берегли понятно, житейская мудрость подсказывала фронтовикам, что не нужно загонять дойную корову и бить её смертным боем, а нужно её просто понемногу подаивать, потому, как новую корову взять будет неоткуда, а жрать и обмундировываться на дембель нужно всегда.
Почему комендачи не щадили своих столовских и складских, тоже понятно, во первых, жадность к наживе была у основной массы комендантских солдат во главе угла в виду их подлых душонок (а кто ещё на войне на тёплое место идёт и от боевых косит, редко среди комендачей смелые и порядочные пацаны попадались, а если и попадались, то старались попасть в боевые роты), во вторых, они знали, что всегда, в случае смерти складских и столовских солдат пришлют новых и, что живые складские и столовские солдаты дальше периметра полка особо никуда не денутся, а значит достать их можно всегда. Всё - таки комендачи годки и дембеля и даже молодые пользовались большей свободой передвижения по территории полка и дивизии, в отличие от курков.
Конечно, бывали и исключения, когда складской или столовский солдат в виду своего скотства, физической силы и наглости неплохо чувствовал себя в комендачах, но это были именно исключения. В основном, в комендачах традиционно рулили штабные писаря.
Почему курки были не такими жадными и стяжательными, как основная масса комендачей и почему курки так массово не торговали ворованным имуществом со складов и столовой, с Афганским населением, как комендачи?
Наверное, потому, что служба в боях и на передовой заставляла быть их более порядочными и не такими хитропаскудными в отношении к жизни.
В курки ссыпались, как мне кажется в основном пацаны, воспитанные на дворовых понятиях чести и добра и справедливости. Пусть эти дворовые понятия были наивно приблатнёнными и далёкими от идеала законопослушности и перерастали на службе в понятия неуставняка, и пусть они часто делали курков жестокими в отношении к молодым солдатам, но у курков было несколько больше совести из за того, что они в основной массе не были трусами и многие курки с презрением относились ко всему барыжному и мутному.
Кто же в основной массе был в тыловых службах, и особо в комендачах, тоже понятно. Тёплое, безопасное, уютное и выгодное место на Афганской войне всегда массово притягивало разного рода прохиндеев, барыг и трусов, для которых слова Фронтовая Честь, Фронтовое Мужество и Фронтовая Совесть - были пустыми звуками.
Хотя и среди тыловиков и комендачей попадались нормальные исключения.
Хлеб, выпрошенный у хлебореза или стыренный из столовой (немного, дай Бог, пара тройка пайковых небольших кусков) тщательно припрятывался дневальным и ночью поджаривался на верхней плите самодельной солярной печке, которая обогревала палатку. Иногда к такому деликатесу могли прибавиться и остатки каши из сухпайковой банки, которую (если дежурный был годок или дембель) с 'барского' плеча, иногда могли, недоеденную, отдать молодому дневальному.
Такие пайковые банки с кашами иногда оставались у солдат с боевых и доедались дембелями и годками уже в условиях бытия в расположении роты.
Почему оставались? Да потому, что больше трёх суйпайков, рассчитанных по уставу на 3 дня, в горы курок не мог с собой унести, даже если выход был и более многодневный. А выдавали сухпайки из примерного расчёта дней боевых, а не из расчёта, что унести можно. Планируется выход на неделю, значит получи солдат 7 суточных сухпайков. 2 - 3 с собой, а остальное остаётся под горой на броне. Иногда планировали на 7 дней, а воевали дольше. Тогда либо голодом воевали, либо что на ракетницы у Афганской армии выменяем, либо что в кишлаках отберём или выпросим, либо иногда вертушки сбрасывали. В кишлаках, которые объявлены были духовскими, стреляли домашний скот и кур, отбирали чай и прессованный тутовник и вяленый на солнце изюм, рубили сахарный тростник, отбирали всё, что можно съесть или унести с собой. В кишлаках, которые были объявлены своими, выпрашивали лепёшки. Чаще всего просто воевали голодными.
Офицерами поедание солдатами в расположении роты, в части, не на боевых, остатков сухпайков пресекалось, считалось, что солдаты должны питаться в столовой, в которой легче было с голоду ноги протянуть, чем наестся. Голодали все, и дембеля и годки и в особенности молодые. Годки и дембеля могли ещё, и натырить чего в той же столовой, и пайковые каши уберечь с боевых, и молодых солдат послать на воровство хлеба на дивизионный хлебозавод, и в булдыре чего прикупить немного, а молодым взять дополнительной еды было негде.
Официальный диагноз 'дистрофия' свирепствовал и в 350 - ом полку и в 103-ей дивизии среди солдат, 'как здравствуете'...
'Нет, хлеба нет', этот ответ был чаще всего. Может, и были у дневального пара заветных кусочков, но кто, же его истощённого от голода осудит за такой ответ сослуживцу по роте. На иного солдата, без слёз и жалости нельзя было и смотреть. Кости, обтянутые кожей. Голод.
Лично я не осуждаю. Голодали бойцы, сильно голодали. Я делился хлебом всегда со своим призывом, когда был дневальным или дежурным по роте, как бы мало у меня его не было. Может, именно потому, что у меня было немного больше добра к людям, пацаны моего призыва, с моей роты, с удовольствием до сих пор общаются со мной, хотя и между собой не всегда дружат.
Поскулит про себя молодой солдат, утерев скупую соплю грязным кулаком, что типа и его 'дембель неизбежен, как крах империализма...', выдернет из простыни гниловатую нитку, оторвёт от неё же, простыни, кусок, подошьёт серой от самызганости, частью постельного белья свой грязный и засаленый китель, на сапоги поплюёт и размажет по ним свежую грязь и помнящий ещё Маргелова, общественный сапожный пересохший и просроченный, ещё десять лет назад крем, который он на днях умудрился чудом туда намазать в темноте, возле палатки, посмотрит на свои чёрно синие ноги в остатках этого крема, который просочился через вечно худые, стоптанные и мокрые от талого снега сапоги, поскоблит давно просящимся на помойку лезвием бритвы свой пацанячий подбородок, посмотрит с ненавистью на храпящих дембелей, процедит сквозь зубы 'ссукии' и полезет досыпать остаток сна, к себе на второй ярус (все кровати у солдат были двухярусные, молодые солдаты спали только на втором ярусе, на первых ярусах спали дембеля и 'особо важные' годки) на продавленную напрочь скрипучую кровать. При этом, не упаси скрипнуть этой самой кроватью и разбудить дедушку снизу, пилюлина с матом и в виде пинка снизу летела мгновенно.
Накрывшись жалким и тонким солдатским одеялом, укрывшись по верх него грязным и рваным бушлатом для тепла падает солдат обратно в остатки своего жалкого сна...
Стирались, за неимением порошка, молодые солдаты, бензином (иногда бензином стирались годки и дембеля, но они стирались от вшей, а мы от грязи и если вши от бензина гибли, то грязь отстирывалась не очень хорошо), или чаще всего не стирались совсем, сапоги мыли в грязных лужах возле палатки, а некоторые счастливцы, при огромной удаче, чистили как могли их древним, десятки раз просроченным кремом в больших железных банках, оставшимся в некоторых каптёрках ещё с Союза. Редко когда были у молодых сапожные щётки, подобный крем размазывали по сапогам чем могли, иногда и пальцем, обмотанным в старую грязную подшиву. За нечищеные или плохо почищенные сапоги или даже чуть грязную подшиву на воротнике били жёстко.
Дембелям и годкам пользоваться подшивой из простыни или даже постиранной подшивой было 'заподло'. За это свои своих могли и опустить в чадометры. Только новая подшива должна была быть у Дембеля на воротнике каждое утро. Часто дембеля не сам подшивались, а заставляли подшивать по ночам свои Хб молодых солдат.
Так, что свои денюжки на дембельский прикид и на подарки 'нормальный' дембель собирал тремя способами: что - то копил, что - то отбирал, что - то добывал на боевых и потом афони менял на чеки уже или в части у офицеров или возле колючей проволоки по периметру полка (обычно в районе автопарка) у местных афганских пацанов (Бочат).
Поэтому на магнитофоны и импортные часы естественно хватало очень далеко не у всех. Но отдельные солдаты счастливцы, кроме того, что полностью 'упаковывались' 'дембельским прикидом' и набором подарков, увозили в Союз от 300 чеков до нескольких тысяч чеков.
Многие из нас, курков, так или иначе были мародёрами, правда называли это по другому: 'взять с боевых бакшиши'.
В ротах, батальонах, в полках, в дивизии внутри частей и на боевых, для того, чтобы понять в темноте свой ты или маджахед, часто использовались разные цифровые пароли.
Пароли были разные, для каждого подразделения и объекта и давали их не всегда и не всем. Знали все пароли только дежурные по отдельным частям (чем больше часть, тем больше знали паролей), по полкам и по дивизии. Пароли менялись каждый день, но могли меняться и чаще.
Если ты не знал пароля, то тебя запросто могли пристрелить.
Это было для безопасности и ещё было дополнительным 'стимулом' к тому, чтобы мы, солдаты, пользуясь темнотой не шлялись по территории части и не шастали в другие части.
Содержание пароля было просто как три копейки. Назначалась конкретная цифра, например, '20', или '8', или '37'. По фигу какая. Но если ты был на объекте (КПП, склад, штаб...), или часовым, или дневальным... то ты знал полную цифру своего пароля, и если видел, или слашал, что кто - то к тебе подходит, то кричал ему любую цифру, которая меньше, чем число основного пароля. Подходящий, должен был в ответ прокричать тебе другое число, которое в плюсе с твоим давало число основного пароля.
Например: Я охраняю склад и мой пароль '16'. Слышу кто - то крадётся или тень какую заметил, и кричу, например, '7'. В ответ я должен услышать число '9', чтобы в сложении получилось именно '16'. Или кричу '2', а услышить должен '14'. Смысл и логика, надеюсь, понятны.
Если отвечающий не знает полной цифры пароля, то он либо называет 'левое' число, либо тупо молчит. Всё решают секунды...
Нет правильного ответа, мочи приближающегося со всех стволов, кидай к него гранаты... Это враг.
'Лопать' пули и гранаты никому не хотелось, всё кругом было в часовых, дневальных и дежурных, постовых и патрульных, круглосуточно и днём и ночью. Пароли действовали тоже круглосуточно, Пристрелить могли и днём, и утром, и ночью, и вечером.
Поэтому, не зная паролей, лишний раз не шлялись.
В Афганистане было и такое, что маджахеды переодевались в советскую форму и пытались в ней напасть на шурави (шурави - так в Афганистане местное население называло всех советских людей), и нападали, и их нападения иногда приводили к нашим потерям.
Мы были разных национальностей, Родину защищали ребята из всех республик СССР, поэтому визуально, по чертам лица, сложно было определить, Советский это гражданин или Афганец.
К тому же в Афганистане были и предатели перебежчики, прекрасно говорившие по русски, и были местные племена, которые выглядели как европейцы, с голубыми глазами и даже рыжие или белокурые, например племя Пуштуны.
Поэтому, нет отзыва на пароль, лови гранату и стрельбу, в какой бы форме и звании не был. Исключения делались очень редко и в основном для тех, кого лично знали в лицо. Хотя и там отзывы на пароли нужно было требовать и стрелять, при его отсутствии.
Я, благодаря своей приближённости к заместителю командира полка, знал много паролей и шлялся почти везде.
Небольшой перерыв на рассказ о солдатской пуговице.
Обычная солдатская пуговица с ХэБэшного мундира Советского образца. Небольшая такая пуговица, сделана из лёгкого, но крепкого металла, с торчащим ушком сзади, в которое продевались нитки, крепившие эту пуговицу к нашему солдатскому мундиру.
Ну, что скажете в ней такого необычного? Ну эта - то мелочь как могла повлиять на жизнь солдата на войне?
Ой могла, ой, как могла... С ужасом и жутью вспоминают многие из нас эту пуговицу в районе груди.
Во первых, эта пуговица имела обыкновение своей ножкой перетирать те гнилые нитки, которыми она была пришита к нашим видавшим виды и истрепанным хэбчикам, во вторых, ниток у молодых солдат никогда не хватало и тогда, чтобы не получить от сержанта в морду за не пришитую пуговицу, многие из нас прижимали её к петле планки, в которую эта пуговица пристёгивалась так, чтобы ножка сзади пролезла в дырку этой петли и вставляли в дырку этой ножки деревянную спичку.
Спичка держала за ножку пуговицу и с виду казалось, что китель ХэБэ застёгнут, как и положено и, что все пуговицы на месте.
Ниток, чтобы пришить пуговицу, иголки нет, времени пришить пуговицу нет, молодой солдат с ужасом смотрит на приближающегося старослужащего, офицера или сержанта и понимает, что сейчас за свою отсутствующую пуговицу он получит или просто в морду, или ещё и наряд от офицера плюсом. Офицер всё равно устроит потом разнос сержанту и старослужащим, за отсутствующую пуговицу у молодого солдата, а те в свою очередь всё равно его изобьют...
Вот и сували спички в пуговицу, чтобы хоть как - то 'выкрутиться'. Правда, когда по нескольку пуговиц так на спичках держались, то это очень бросалось в глаза и потом за это били. Но могли 'милостливо' дать время на пришитие пуговиц и на поиски иголки и ниток у сотоварищей по службе. Часто мы по молодухе нитки из собственной простыни выдёргивали.
За всё почти били. Больно били.
Вы думаете, что это всё???
Да куда там. Есть ещё одна 'прелесть' у этой пуговицы. 'Замечательная' такая 'прелесть'. С её помощью старослужащий или сержант, или иногда и прапорщик, а иногда и даже офицер, может же калечить молодого солдата.
Почему калечить? Зачем калечить, отчего калечить, за что калечить, возникает сразу масса вопросов...
Отвечу, да просто так, ни за что и не почему. Просто садизма ради.
Подходит старослужащий или сержант, или иногда прапорщик, а иногда и даже офицер, правда этим занимались офицеры редко, и только младшего звена, к молодому солдату и произносит фразу: 'предъяви грудь к замеру'. Странная такая фраза, глупая такая...
Молодой солдат при такой фразе должен выпятить грудь, встать по стойке смирно и ждать, когда старослужащий или сержант, или иногда прапорщик, а иногда и даже офицер, просто, с ухмылкой, со всей силы ударит солдата по пуговице в районе груди...
Помните, что пуговица имеет сзади металлическую ножку?
Ну, вот теперь и представьте, что происходит с этой ножкой и с молодым солдатом...
Мало того, что удар сам по себе 'от души' и нехилый, так ещё и ножка пуговицы жёстко и болью врывается в грудь молодого.
Итог, синяк на всю грудь, сердце посажено, ножка пуговицы в грудине...Ударов могло быть сразу несколько, и могли быть они каждый день и по нескольку раз на дню...
Откажешься или отшатнёшься, всё равно 'замерят', только ещё и изобьют добавочно, чтобы не уклонялся и грудь не втягивал...
Такие замеры даже избиением не считались. Так, обычное дело. Сержантско - старослужащее развлечение 'мелочное' и очень частое и очень распространённое в нашем полку и в нашей дивизии было. Прапора и офицера редко таким развлечение 'страдали' и били обычно один раз. Это было в учебке в Союзе, это очень много было в Афгане... Это было обычное дело...
Вот такой рассказ о солдатской пуговице.
Но, продолжим про учебку...
В - четвёртых, они (дембеля фронтовики) вполне могли рассчитывать на наши кулаки. А было нас в сотни раз больше, чем тыловых дембелей. Утоптали бы и не заметили...
Им, фронтовикам, достаточно было лишь просто показать нам пальцем на своих 'врагов'.
Эти дембеля с Афгана были уже для нас мудрыми божествами, в которые и нам предстояло когда - то трансформироваться. Они были насквозь СВОИМИ!!! Мы - то ведь тоже уезжали в Афган на войну. А 'учебные' дедушки были чужими тыловыми Союзными шуршалами и олицетворяли для нас собственных дедушек сержантов, из наших Союзных тыловых учебок, которых мы далеко не всегда долюбливали за их издевательства над нами, пока мы были курсантами.
Лично из своих учебных дедушек, я с теплотой вспоминаю только об одном, сержанте Зенине, который был к нам, курсантам всегда более справедлив, чем остальные наши учебские ротные сержанты, как младший командир был очень грамотен и действительно старался обучать нас военному делу очень толково и правильно.
Авторитет у него среди наших ротных курсантов в Гайджунах был незыблемый и зижделся не на страхе, а именно на огромном уважении к нему как специалисту и настоящему сержанту командиру. Не было в нём гнилья, несправедливости, дембельского зазнайства. Очень я его уважаю.
Учебка в Лосвидо была очень сильная в плане физической подготовки. Гоняли там солдат по полной, в отличие от нас, Гайджунцев.
Мы с неподдельным ужасом слушали рассказы местных вчерашних Лосвидовских курсантов о многокилометровых пробежках в полной выкладке, с кирпичами и гранатомётами. Нам, гайджунцам такое и не снилось.
Самый большой кросс за всю свою Литовскую учебку, который я помню, был от силы в пять километров, один раз и без выкладки.
Обычно у нас в Гайджунах был 1 кросс в неделю, по выходным, километра на полтора - два, максимум три, налегке. Даже ремни разрешалось снимать. Это скорее был даже не кросс, а так, весёлые старты на забаву, вокруг плаца или по пыльной и тёплой просёлочной дороге за столовой.
До сих пор я с содроганием вспоминаю рассказы Ловидовцев об их марш бросках и кроссах, в зной и в проливной холодный дождь, с набитыми кирпичами ранцами, в противогазах, с полной выкладкой и оружием, с пулемётами и гранатомётами, в душе понимая, что это было нужно всем, но и понимая, что у нас в Гайджунах такое выдержали бы далеко не все. Так, что объективно, Лосвидовцы были и крепче и сильнее.
Факт есть факт.
Очень много, среди них, Лосвидовских,было пацанов с города Кургана. А уже в Афгане я понял, что Курганские очень сильные духом пацаны и очень дружные. Уважуха им!!!
Кстати мой самый лучший друг, с которым мы постоянно видимся и созваниваемся практически каждый день, с которым мы потом, после Афгана, закончили вместе Вышку и сходили вместе на вторую войну, с которым получали после Афгана, на одном плацу, офицерские уже погоны, который полностью поддерживает эту мою книгу, так как всё в ней описываемое происходило во многом и на его глазах, живущий сейчас в моём городе, с которым мы вместе обмывали мои обе 'Отваги', мой дембель с моего 350 полка ВДВ, прошёл именно эту Лосвидовскую учебку, в качестве курсанта гранатомётчика.
И он тоже родом с Кургана.
Здоровый двухметровый амбал с кулаками арбузами и с плечам гораздо шире моих.
Очень добрый, мудрый и справедливый.
Хороший и умный, нравственно чистый человек. Никогда не тронул и пальцем ни одного молодого солдата. Так, что не все дембеля в Афгане были скоты и сволочи. Ну да среди, по настоящему физически и нравственно сильных людей, гниды редко попадаются.
Удивительное дело, был командир Лосвидовской учебки Сем - ов человеком пакостным и мерзким, мелочным таким и скользким, а вот фамилия его из памяти выпала. Долгое время я считал, что его фамилия Сок - ов, теперь вот помню его как Сем - ова.
В 350 полку, куда он попал на должность заместителя командира полка (по моему, зам. по строю) после свёрнутой Лосвидовской учебки, которой он командовал, он продержался недолго, очень быстро как - то исчез, не прослужив и положенных офицерских 2 года в Афгане, как служили все остальные офицеры и генералы.
Запомнился Сем - ов опять же именно гнидой. Именно он был инициатором издевательского привязывания сырой курицы к шее солдата. Об этом случае я напишу подробнее в книге ниже.
Подобную практику, привязывания мороженых кур к шее солдата, в его, Сем - кой, карьере я лично наблюдал дважды.
Первый раз в учебке Лосвидо, в Союзе, когда он приказал проделать это издевательство по отношению к солдату повару из столовки учебки, второй раз в Афгане, когда по его совету курицу привязали на шею солдата.
Командир 350 полка нашёл это правильным и привязывание курицы одобрил.
И если в Союзе нам это казалось смешным, то на войне, в Афгане это уже воспринималось нами как фашизм (хотел бы я подобрать другое слово, но именно так мы в Афгане тогда, в разговорах, называли его мерзкий поступок по отношению к нашему боевому товарищу).
Вид обречённого солдата, с привязанной к шее верёвкой сырой курицы, со стоящим рядом господином Сем - овым в отглаженных галифе и начищенных до блеска офицерских сапогах, навевал в наших пацанячьих башках, своей несправедливой гротесктностью, ассоциации из фильмов про войну. Разве, что виселицы не хватало на заднем плане.
Мы видели, что происходит, что - то, что не должно происходить в Советсой Армии никогда. На наших глазах унижали не просто вороватого солдата, унижали солдата фронтовика.
Мы бы поняли всё, кучу нарядов, гаубтвахту, разжалование, дисбат, наконец... но такая картина унижения нашего собрата по войне, созданная не просто каким то упырём дембелем, а офицером достаточно высокого ранга была шоком даже для нас. Нам в очередной раз дали понять, что, несмотря на все наши фронтовые заслуги, мы для командира полка и его замов, просто ничего не значимые отбросы на пути их карьеры и службы.
Бедолага, доведённый голодом и дистрофией до предела человеческих возможностей, украл курицу, предназначенную для командира полка, и съел её. За это ему к шее привязали вторую сырую курицу и заставили ходить с ней на шее неделю.
Вина за голод в полку была, в том числе, и на Командире полка и на его замах. Они жили сыто и в горы воевать не ходили. Мы голодали и воевали.
Кстати, командира 350 полка потом убили. Уже в Союзе, в 2018 году. Вышел он из дома, а потом, через неделю, нашли его труп за городом, на берегу реки убитым. И ничего у него не взяли. Убили и не ограбили, и труп выкинули в безлюдном месте.
То есть, не поленились похитить его, убить, отвезти за город, не утопили, не ограбили, не закопали тело, чтобы не нашли, а просто выкинули. Как в назидание. Или отомстили. Или как свидетеля его Афганских преступлений устранили.
И он не единственный, кого убили, из перечисленных, и причастных к преступлениям, в этой книге, после опубликования этой книги. Либо кто - то месть осуществляет, либо кто - то свидетелей совместных преступлений убирает.
В Лосвидо я оттащился недолго. Буквально через несколько недель, меня и остальных анархизированных 'башебузуков' погрузили в комфортные пассажирские ТУ, по моему, 134, и мы с шиком полетели в Афган.
Мы начали задумываться, что едем на войну, в иллюминаторах проплывали бесконечные лысые рыже- коричневые горы и не менее лысые промежутки между ними и убогие совсем безлюдные, как видилось нам сверху, полуразрушенные кишлаки.
Воды в самолёте питьевой не было. Никакой. Даже в кранах.
Как нам сказали стюардессы, её выпили до нас дембеля, которые перед нами летели домой, в Союз этим же бортом. Мы привыкали к водяному дефициту и наслаждались последними часами отдыха перед последующим почти двухгодичным адом войны.
Это были последние мирные часы нашей счастливой ещё такой детской и приключенческой жизни.
Потом, целые, не искалеченные физически и не убитые счастливчики через полтора - два года (кто как), а кто - то израненным калекой раньше, мы возвращались уже навсегда изменёнными морально, словно на 10-15 лет постаревшими, ветеранами, с поломанной напрочь психикой, разрушенными в край нервами, с очень подорванным навсегда здоровьем, и навсегда потерянным детством, в которое уже нам было не суждено возвратиться никогда, даже в самые лучшие и самые счастливые минуты нашей дальнейшей послевоенной судьбы.
Мы, курки, становились фронтовиками. Мы умели убивать. Какое там уже детство...
Аэропорт в Кабуле встретил нас именно так как это показано в культовом, одновременно героически шикарном и в тоже время, во многом лживом, фильме '9 рота'.
Шум, огненное солнце палит, шагают шальные дембеля с весёлым ужасом в глазах от того, что до границы с Союзом ещё долететь нужно и не быть сбитыми, но уже практически всеми мыслями на гражданке, рвущий уши гул самолётных моторов, треск вертушек, загружаемые гробы погибших.
Дембеля кричат нам: 'вешайтесь духи' (видимо эта фраза была уже просто ритуальной), некий офицер гонит всех нас, молодых чадометров, как баранов в сторону от дембелей и проезжающих мимо БэТээРов, и пытается создать из нас, напуганных и ошарашенных, некий строй.
И над всем этим полковой оркестр 350 полка ВДВ, придерживая слетающие панамы, красиво играет марш 'Прощание Славянки'.
Это был для меня первый раз, когда он играл красиво, потом, он играл, в основном, так гавённо, что хоть уши в трубочку.
Особенным позором был Гимн СССР, сыгранный однажды нашим оркестром на плацу, перед Московской комиссией. Это была такая какофония что писец полный.
Готовились к этой комиссии долго.
Оркестр типа репетировал.
Сначала играли общие марши. Потом, Командир полка, гордо глядя на комиссию, 'мол, знай наших', дал жест дирижёру, чтобы грянул Гимн СССР.
И был шок...
Почему шла такая лажа, лично я не знаю. Слышал только, что это было что - то типа личной мести то ли командиру полка , то ли комдиву, от руководителя оркестра.
Ржали в оторопи мы все.
Ведь, в общем - то, оркестр - то был подобран и руководитель его был дядька классный и уважаемый.
Что удивительно, когда я улетал в Союз, через два года, этот грешный Оркестр опять играл Великолепно. И это, опять был Марш Славянки, который теперь у меня всегда вызывает 2 чувства одновременно, чувство гордости (которое я испытал при прибытии в Афган) и чувство горя за погибших друзей (которое, вместе с искалеченой навсегда душой, сопровождало меня при отлёте из Афгана).
Мимо нас шагают красавцы дембеля, которые кажутся нам старше нас лет на десять минимум, а мы, проводив их завистливым взглядом, идём в ужас войны и фронтового мерзкого быта, в ад неуставных взаимоотношений, в вечный голод, к заждавшимся нас бельевым и постельным вшам, к убийствам и атакам, к вызаванию огня артиллерии и авиации на себя, к подрывам на многочисленных минах и растяжках, к трупам друзей, к наркотикам, к воровству, к мародёрству, к бинтам и крови, к грязи и пыли, к усталости, к подлости, мерзости и безразличию, к избиениям и самоубийствам, к страшным болезням и ампутированным конечностям, ко многому тому, о чём мы не могли представить даже в самых страшных кошмарах, к Героизму и к подлости, к нашей личной славе или бесславию, к навсегда испоганенной психике, и ко многому тому странному, что не бывает в мирной жизни и никогда не поймётся, ни одним мирняком и тыловым человеком, как бы мирняк и тыловик этого не желал и хотел.
Кстати, в слове 'дух' или 'духи' или 'душки', в Афганистане в устах советских солдат слились два совершенно противоположных сленговых, но одинаково презрительных понятия.
С одной стороны так презрительно называли молодых солдат, и шло это ещё из Союза и пришло вместе с нами и до нас в Афган, с другой стороны так, очень часто, не менее презрительно называли душман и моджахедов, мы, солдаты, и прапорщики офицеры и даже генералы.
Лично я слово 'моджахед' слышал в Афгане не часто, в основном только от офицеров высокого ранга, слово 'душман' тоже употреблялось в основном офицерами и то редко. Чаще всего афганских повстанцев и боевиков называли 'духами' или 'ещё более презрительно 'душки'. А вот в отношении молодых солдат слово 'духи' использовалось годками и дембелями в разных интонациях, иногда даже несколько в уважительном тоне, типа 'мои духи вчера смело себя показали', что означало: 'мои молодые солдаты (из моего отделения, моего взвода, моей роты и так далее...) вчера смело себя показали', но всё равно это слово 'духи' несло в себе, при этом, нечто не совсем уважительное.
Хотя чаще всего это слово в отношении молодых солдат использовалось в полном презрительном понимании этого слова, как обращение к существу которое даже права на существование не имеет, типа дунуть и растает оно, бестелесное... Дух...
Происхождение же этого обращения для моджахедов было простым производным от слова 'душман': Душман, Душара, Дух.
Для молодых солдат такое производное было более витиеватым: 'дух', это нечто ещё даже не обладающее право на занимание пространства в расположении подразделения (палатки, казармы, модуля, роты...), даже ещё не 'тело', ибо 'телом' старослужащие и годки уже называли молодого солдата тоже не очень лестно, но уже имеющего право быть вполне осязаемым членом общества подразделения (роты), отслужившего в Афгане, как минимум, месяцев 5 и готового, через месяц два достичь положения годка (того кто отслужил в армии год).
Тело уже могло иметь некое право на материальное существование, тело начинали замечать, существование духа можно было полностью игнорировать.
Короче говоря, молодых солдат в Союзе звали первые пару тройку (до шести) месяцев 'духами', потом в Афгане (после их прибытия на войну), ещё почти до года службы называли 'духами' или 'душарами', потом некоторое время до года службы, называли 'тело', потом, после общего стажа службы в один год, называли 'годок', потом, ещё через полгода называли дембелем.
Причём словом 'духи' по отношению к молодым солдатам, пользовались многие офицеры, вплоть до командира полка.
Вот и плац доблестного 350 полка ВДВ.
Сколько странного в этом слове 'ДОБЛЕСТНОГО'. Тут и уважение и горькая ирония, и Героизм, и ненависть, и сарказм. Уважение к боевому и Героическому прошлому и настоящему, к боевым традициям, к по настоящему Боевому Знамени, к нормальным и порядочным солдатам и офицерам...
Сарказм по отношению к тому, что на проверку оказалось полной липой и ложью, и было правдой только на бумаге и в пафосных речах с трибун полковых и дивизионных построений...
Горькая ирония к перемешанному скотству и подвигам, когда в одних и тех же людях, умудрялось уживаться и то, и другое...
Ненависть ко всему мерзкому, порочному, неуставному, воровскому, подлому, преступному и предательскому, которым умудрились запачкать себя, в том числе, и многие служившие в этом Героическом полку...
На плацу нас собирают отдельными кучками по несколько человек. Кучки выстраиваются в дёрганную и пугливо озирающуюся цепочку по всей длине плаца.
Мы стоим, перед нами лежат наши нехитрые пожитки.
Солдатики собираются по военным профессиям: гранатомётчики, командиры отделений, санинструкторы, механики водители боевых машин, просто водители, просто автоматчики, радисты и так далее...
На нас отупело и разморено от жары, из под грибков, которые установлены от дождя для караульных, смотрят дневальные возле палаток, стоящих с боку плаца.
Мясо приехало.
Дневальные охраняют палатки. У каждого автомат, заряженный настоящими боевыми патронами, на поясе висят гранаты и запасные магазины к автомату, и совершенно бесполезные в рукопашном бою, тупые штык ножи. Мы обычно использовали их для прикуривания от трассера, когда на боевых кончались спички или они отсыревали (трассер зажимался скрещёнными лезвием и ножнами, потом по нему били камнем, он загорался, и о этого огня прикуривали) и для открывания консервных банок из сухих пайков.
Кто - то презрительно сплюнул себе под ноги, кто - то с тоскою и жалостливо посмотрел, кто - то любуется нашим шалопутным цирком.
Мы ещё пытаемся убого борзеть и глупо шутить. Мы ещё не окунулись в Афган, он нас только засасывает в себя, пробуя нас на вкус и решая, кого проглотить, а кого, рыгая выплюнуть в пломбе железного цинка.
Плац представляет собой огромное поле в пару тройку футбольных полей размером. По крайней мере, мне тогда так казалось, потом плац, в зависимости от обстоятельств, становился в моих реалиях то даже гораздо больше, то сжимался до минимальных размеров...
Очень многое в моей службе проносилось потом именно как гротескный и кошмарный сон, где явь и размеры и время переплетались с особым мироощущением каждого из нас, которое мы начинали отчаянно навязывать друг другу, словно защищаясь этими навязчивыми словами и репликами и впечатлениями, от реального бытия, словно ожидая, что сейчас в ответ на отчаяние и страшные новости, слушатель обязательно тебя разубедит и опровергнет все эти страхи, новости и отчаяния.
Всё это смешивалось с собственным осознанием действительности, которое сплеталось с эмоциями друзей, упырей и сволочей, словно в фантасмагории и воспаленнности фронтового бреда, с непонятными, пережитыми фантастически мгновенно, многодневными кусками службы, и яркими событиями, и отрывками, растянутыми, в противовес мгновенному многодневию, до невозможного длинными секундами и минутами, и вполне ясными воспоминаниями, до мельчайших подробностей окружающего. Даже и запахи и чувства и температурные ощущения в некоторых моментах запали в мой мозг навсегда.
То, что раньше, в до Афганской жизни, было так понятно и в основном делилось на чёрное и белое, на плохое и хорошее, где от чёрного, и плохого можно было запросто уберечься, сейчас становилось непонятным и обязательным и к исполнению, и к службе, и во всём этом предстояло очень тесно вариться.
Из этого варева ты мог попасть только или на кладбище, или в чей - то гадкий политический рот, который до сих пор пережёвывает нас, высасывая из нас всё, что можно выжать из ветеранского мяса.
Впрочем, и мёртвых, нас используют для личных нужд.
Нами прикрываются, нами гордятся, в нас плюют, нас ненавидят, мы до сих пор, как, очень нужная часть общественного механизма, которая чистится только иногда и то, чиститься чисто формально и выставочно.
Нужная, только для собственной сказки и оправдания собственной значимости различных хозяев и хозяйчиков этого рта, а на самом деле, очень нужная только в светлом и чистом субъективизме порядочности и морали и абсолютно не нужная в прогматическом плане личного руководящего обжирания нашими судьбами, носителей этой пасти.
К нашим 'воробьиным' кучкам подходили 'Покупатели', это офицеры и прапорщики со всех полков и подразделений 103 дивизии ВДВ и после небольшой беседы с нами, выбирали нас в свои составы и подразделения.
Нас, младших сержантов разобрали сразу. Во первых, нас было мало, во вторых в боевых ротах в виду боевых действий и потерь, сержантского состава всегда очень не хватало.
Так я и 'прибыл', в знаменитую теперь на весь мир, пятую роту, которая торцами своих палаток выходила именно на это самый плац 350 полка ВДВ, где меня на свою голову 'купил' мой бывший хороший друг и товарищ, старшина пятой роты, прапорщик, В.К., который перестал быть моим другом в виду именно этой книги, отказавшись полностью раскрыть мне тайну предательства офицерами пятой роты, солдат пятой роты.
А результатом этого предательства наших ротных офицеров стали десятки трупов и раненых солдат пятой роты, в том числе убитыми стали мои последние три друга: Седов, Шашлов и Сайхуджин, первые два: Мекеев и Мартышкин, были убиты в первые полгода службы моей Афганской эпопеи. Один застрелился сам, Мартышкин, сильный, очень порядочный и гордый, смелый парень и, если мне не изменяет память, он был к тому же мастер спорта по самбо, второй, Макеев, очень добрый и отзывчивый, светлый и отчаянной храбрости парень, родом с города Курган, погиб в жестоком бою на сопровождении колонны.
Всё это, и книга, и дружба, и смерти, и самоубийства, и мой расстрел перед строем роты, и мои два разжалования, и мои боевые награды... было ещё далеко впереди, а сейчас, я, напугано - беззаботный капрал и чиж, сгрёб свои немудреные пожитки в виде шинели, мыльных - драчильных принадлежностей, шапки ушанки, пары приключенческих книжек и десятка фотографий с существующей где - то в параллельных мирах гражданки и со мной, ещё до плеч патлатым и с гитарой, с интересом и страхом неизвестного опасного нового, и предчувствием поганого будущего, шёл за прапором с кличкой 'челюсть', понимая, что после каждого моего ошибочного шага я буду очень близко не просто к наряду, а к самой настоящей и реальной Смерти. Я оказался на Войне.
Прапора звали так, за действительно выдающуюся вперёд нижнюю челюсть.
Через некоторое коротенькое время, после того, как мы оставили свои пожитки в палатках своих подразделений, нас, уже облегчённых отсутствием вещей, всех кто был 'купленными' в 350 полк, снова собрали на плацу и повели знакомиться с частью.
Мы шли: мимо многочисленных взводных палаток, фанерного и длинного, похожего на пенал модуля штаба, мимо такого - же, стоящего рядом со штабом, пенального общежития офицерского модуля, мимо второго плаца, который когда - то был первым и единственным и находился с другой стороны палаточного лагеря второго батальона, между ним и парком боевых машин, мимо магазина, так называемого булдыря, с палаткой командира полка за ним, мимо, различных складов, представляющих собой полукруглые длинные жестяные бараки, называемые в обиходе ЦэРээМ, пока не вышли к двум столовым, похожим на склады как две капли, только более обжитые и с печами с обратной стороны. Между собой эти типа столовские 'склады' были соединены проходной перемычной низкого строения.
Столовых в полку было две, одна для солдат, слева, поближе к караулке, вторая для офицеров и прапорщиков.
Кушать нашим командирам вместе с нами, солдатами к этому времени уже было видимо западло.
Меню тоже было разное. То, что для солдат было практически недосягаемым деликатесом, типа: яиц, манной каши, молочного супа с макаронами и гречки с маслом, для офицеров было ежедневным рационом. Дембеля комендантского взвода постоянно заставляли официантов с офицерской столовой (да, да, вы не ослышались и это не опечатка, в офицерской столовой были положены солдаты официанты) воровать яйца, гречневую и манную кашу и молочный суп с макаронами, и приносить эту еду им, дембелям комендантского взвода.
Солдаты ели из котелков с подкотельниками, офицеры и прапорщики пользовались кружками и тарелками. У офицеров и прапорщиков даже были вилки. Солдатам полагалась только ложка. Видимо вилки нам не выдавали, чтобы мы их никому со злости на нашу скотскую жизнь в опу не воткнули. Хотя оружие же и боеприпасы выдавали без счёта и без особого учёта. Даже места хранения оружия в ротах часто на палочку или мягкую проволочку были заперты в щеколду, вместо замка. И в журнале записи выдачи оружия мы сами расписывались, безконтрольно, часто делая это друг за друга или просто забывая записывать (кто там их, эти журналы когда на войне поверял...).
Причём, ложка, котелок и подкотельник были у каждого солдата свои. Если котелок с подкотельником ты ещё получал у старшины по прибытии в роту, то ложку мог себе искать где угодно, их никогда не выдавали. НИКОГДА! Рожай ложку сам. Нет ложки, нет еды.
Ложки у всех были очень разные, от стандартной алюменевой или стальной, до изысканной и резной старинной железной или серебряной, стыренной или отобранной у местного населения на очередной прочёске кишлаков. Пару раз, у пацанов, я даже видел ложки с клеймом Фаберже. На серебряные ложки офицеры закрывали глаза, так как они по цвету выглядели как железные. Дай нам волю, мы и ложки с драгоценными камнями и бриллиантами могли добыть, но за такую особисты бы точно докопались.
Конечно, в основном у солдат были обычные стальные немножко резные ложки намародёрнутые в кишлаках.
Командир полка не ел даже с офицерами. Для него в глубине столовых, рядом с кухней, где готовилась наша парашка и офицерская еда, был создан отдельный кабинет, где он лично и питался. У него даже был личный официант.
Под мой дембель, таким официантом командира полка был мой земляк из Якутии. Хороший добрый парнишка. Я был дембелем, он молодым. Я помогал ему адаптироваться в полку и не быть избитым другими дембелями, а также приносил ему с боевых разные сувениры. Он часто приносил мне различные вкусности: котлеты, жареную курицу, вишнёвый и черешневый компот, маринованные огурцы и помидоры. Откуда он это брал? Командир полка питался в своём кабинете не так уж и часто. У него проблем с едой не возникало. Было так, что он ел в дивизионной столовой или у себя в палатке. Готовили ему тоже впрок, на нём повара не экономили. Поэтому было нередко и так, что положенное ему еда просто оставалась невостребованной. Но официант получал её. Что - то он съедал сам, чем - то делился со мной. Однажды он с таинственным видом позвал меня в едальный кабинет командира полка и вынул у него из - под стола большущий кусок засоленного сала с чесноком. Там, под столом у командира полка мой земляк, соорудил потайной ящик, в котором и хранил это засоленное сало.
Это был его подарок мне. Подарок был поистине царский. Солёное сало в Афгане, с чесночком, с мясными прослойками... Килограмма три, не меньше.
Засолить такой шмат в условиях столовского дембелизма и воровства было не очень непросто. Да, что там, непросто. Чудо это было.
Никогда в Афгане я не слушал и не видел, чтобы кто - то шамал солёное сало. Оно могло нам только сниться.
Это в Союзе при частях часто были свинарники, для прокормки личного состава, и в магазине можно было сальца прикупить. В Афгане в магазине сало не было отродясь. Свинарников тоже в советских частях никто не держал, там при частях никогда не было ни свинарников, ни курятников. Купить свинину в Афганистане было очень непросто, страна - то Мусульманская, кроме этого, вся еда в наши части, в том числе и свинина, шла только из Союза. Мороженое мясо гнали бортами самолётов.
Вся она была уже частью сворована там, в Союзе, частью растащена на основных складах при привозе в Афган, частью со складов уже при частях, частью в столовых...
До солдатского желудка доходило еды очень мало.
И при этом тотальном воровстве умудриться заныкать несколько кило свинины, засолить их, продержать засоленными на территории столовой до полной готовности и не схавать втихушку самому, а подарить этот невиданный делишес другу...
Чудо оно и в Афгане чудо.
Конечно, я не стал всё забирать себе и жрать в одиночку. Да и где мне было хранить такое Богатство. Не торговать же им среди своих же пацанов.
Мой друг, официант командира полка, нашёл самое укромное место в полковой Столовой, куда никто и не сувался, обеденный стол командира полка. Там мы с ним это сало и хранили дальше, потихоньку съедая его с чёрным хлебушком. Спасибо тебе, братишка. Мало я ел чего за свою жизнь вкуснее твоего подарка. Где - то ты теперь, добрый человек из Афгана, раскидала нас судьба, закрутила. Вот и имя я твоё позабыл и где ты сейчас не знаю, а доброта твоя мне и через десятки лет сердце греет.
Пацан был искренне мне благодарен за бескорыстную дружбу и помощь выжить, в молодые годы своей службы. Я действительно редко кичился на дембеле своим дембелизмом. Я умел искренне и по настоящему, без снобизма и выпендрёжа, без выгоды, именно дружить с солдатами любых призывов. Для меня было основным только то, что это хороший и добрый, не поганый, человек.
Они это ценили. Ну дембель я и что? Чего выёживаться перед порядочными и нормальными пацанами только потому, что они на полгода или год, меньше меня служили. Я искренне всегда пытался облегчить порядочным пацанам, которые были младше мены призывом, их нелёгкую службу.
Нередко, пользуясь тем, что у меня был ключ от кабинета заместителя командира полка по политической части и свободный доступ в такой кабинет, так как я считался помощником заместителя командира полка (писарь ему не был положен именно по штатному полковому расписанию, а вот помощник был положен), я приводил в этот кабинет и молодых солдат из роты и из комендантского взвода и давал им там возможность, и поспать и подкормиться. Жалко мне их было и я понимал, что немного поддержав их, я даю им возможность всё таки вернуться домой живыми.
Замполит полка редко был в кабинете, он не был кабинетным сиделкой. У меня всегда в запасе, под столом, были сухпайки, которыми я подкармливал знакомых молодых солдат.
Сухпайки я доставал у знакомых кладовщиков, да и замполит мне всегда отдавал свои офицерские сухпаи, они были очень крутые по нашим солдатским меркам, с разовыми супами, с шоколадом, со сгущёнкой...
Мы, солдаты, такие сухпайки называли офицерскими, хотя нам, десантникам всем должны были выдавать только такие сухпаи. Выдавали же на деле, только офицерам. Мы получали всегда сухпайки попроще, естественно без шоколада, без сгущёнки, без разовых супов.
Три банки каши, банка с тушёнкой или редко с сосисечным фаршем, который у нас считался деликатесом, пачка сухарей или пачка галет, шесть кусочков сахара, три пакетика заварки. Если не забыл, то, пожалуй, всё и перечислил, что входило в наш дневной рацион сухпайка на боевых.
Кто - то скажет, и чего ныли, вполне терпимо, но уважаемые читатели, мы могли на боевые взять только 3 таких сухпайка, а воевали часто по полмесяца и более...
Больше в наши РД (рюкзак десантника), попросту не вмещалось...
Вот и тянули жрачку на все дни, как могли
Замполит, когда отдавал мне свои сухпайки, всегда говорил, что он и так найдёт, что поесть, а я организм молодой, должен хорошо питаться, при этом всегда не забывал добавить, чтобы я не ел всё в один рот, а делился с другими солдатами. Что я и делал.
Я помнил, как я сам мыкался по молодухе службы вечно голодным и не выспавшимся, помнил свою дистрофию и как почти умирал от истощения и полной выношенности. Мне было искренне жалко, что хорошие и порядочные ребята попадали в такую же мясорубку, как я сам когда - то и я и как мог, помогал им выжить. Кто бы мне помог в мои молодые годы, кто бы мне дал еды и возможность отдыха...
Я не умел быть скотом.
Вы можете ткнуть мне, что и сухпайки и консервированные овощи, данные мне по знакомству, а не по накладным кладовщиками и тот кусок сала, украденный в столовой и выданный мне в обход документов хлеб с дивизионной столовой и с хлебозавода тоже были частью воровства.
Может и были. Сало мой друг украл у столовских прапоров, которые его и так стырили из солдатского рациона, так, что в котёл оно бы и так не попало.
Сухпайки и консервированные овощи со складов, априори были бы утащены прапорами их заведущими и были именно с той части хранящегося, которая была готова к воровству. Сухпайки я брал в довольно малом количестве и только, чтобы съесть и накормить других.
И, если посчитать, сколько на мне было сэкономлено сухпайков на боевых, когда мы по долгу были в горах, а собой брали только по 2- 3 пайка.
Куда девались те сухие пайки, которые мне были положены в это время, куда делись они?
Так, что с сухпайками я просто, мягко говоря, восстанавливал, как мог пацанячью справедливость.
Хлеб? Пожалуй, хлеб с дивизионной столовой и с хлебозавода давался мне тамошними пацанами, именно ворованный с общей выпечки. Хотите бросить в меня за это камень? Киньте.
Только брал я не больше одной, редко двух булок хлеба зараз и не на продажу, а именно, чтобы съесть самому и накормить других. И ещё брал иногда по три - четыре булки перед боевыми, чтобы раздать его своим фронтовым друзьям, с которыми мы его потом ели на боевых.
Но вернёмся к нашей обзорной 'экскурсии' по полку:
Рассказывали нам много чего. О политической обстановке в этой далёкой стране, о дефиците воды, о том, что в Афгане постоянно гниют любые болячки и нужно мыть руки. О том, что нужно смело воевать, что при окружении врагами нужно повторить подвиг старшего сержанта Мироненко и старшего сержанта Чепика, Героев Советского Союза, которые, типа подорвали себя вместе с душманами.
При этом нам значимо показывали пальцем в висевшие в солдатской столовой портреты Мироненко и Чепика, которые, почему - то были сплошь истыканы штык ножами (я имею в виду, что истыканы были именно портреты).
Потом, наши старослужащие дедушки нам сказали, что так развлекались дембеля призыва Мироненко и Чепика, некоторые из этих дембелей знали Чепика и Мироненко лично и были из одной с ними учебки.
В офицерской столовой таких портретов не было. Видимо априори считалось, что офицеру негоже брать пример с солдата, пусть и Героя. А может, офицеру не положено было себя подрывать вместе с врагами. Или манную кашу тяжко было офицерам кушать с мыслями о подвигах. Офицеры штаба полка тоже ведь в этой столовой питались. Чего они себе аппетиту будут портить солдатскими картинками. Вот они себя ими и обделили. А нам, солдатам, видимо и за пайкой параши и баланды положено было мыслями о героизме проникаться.
Ещё бухтели, что любая самоволка это голимая смерть, ибо духи никого не щадят, а просто тут же убивают, что нельзя употреблять наркотики.
Позже я узнал, что наркотиков в полку как грязи и на каждом шагу. Легче было достать пайку героина, чем стакан молока или стакан водки. Конопля (чарс) была доступней, чем хлеб.
Практически у каждого солдата, даже часто у молодых солдат, был огромный зеленоватый кусок этого чарса, иногда размером в два, а то и три солдатских кулака, от которого отламывали мелкие кусочки и использовали не только для одурманивая себя, куря его в перемешку с табаком, но и как вторые деньги.
На чарс можно было купить, среди солдат сослуживцев абсолютно всё.
Поганое дело - наркотики, но, что было, то было и из нашей биографии и из истории это, к сожалению, не выкинуть.
Героин тоже можно было достать очень просто, возле проволоки, которой был обнесён полку, постоянно сновали стайки бочат (БОЧА по Афгански, это ребёнок), мальчуганов из коренного населения, которые с удовольствием давали героин в обмен на любую сигарету или часть солдатского обмундирования или за еду.
Героин обычно был расфасован в сложенные в три раза вдоль пакетик из тонкой бумаги, типа папиросной или кальки, и потом складывался ещё на три части поперёк и концы засовывались один в другой. Так в детстве в аптеках продавался в Союзе порошок с оскорбинкой. Только оскарбинка была полезной, а героин солдат либо делал зависимыми больными и слабыми наркоманами с отвратительными душами, либо убивал. В каждом таком пакетике был бледнокоричневый порошок (похожий по цвету на плохое какао), которого хватало на несколько доз (хапок).
Чарс курили многие, героин употребляли не все. В основном героин если и употребляли, то Писаря и солдаты в тыловых частях, которые не ходили в горы воевать. В боевой курковой роте употреблять героин не было смысла, он делал солдата слабым и не способным выдерживать огромные физические нагрузки, которые нужны были для походов в горы.
Лично я Героин даже не пробовал, хотя много раз видел, как его использовали другие солдаты. Гадкое это дело, употребление наркотиков. Жизнь сильно укорачивалась, здоровье сильно терялось, душа и тело становились больными.
Потом нас повели к полковому умывальнику. Сиротливое зданице прямоугольного типа, с выгребной ямой сзади, накрытой дощатым настилом и огороженной колючей проволокой по периметру.
И тут я услышал такое, что меня потрясло из всего, что ранее поведал нам, сопровождающий нас в тоскливой экскурсии по части офицер, типа гид.
А поведал он историю жуткую и уж очень фантастическую, как нам тогда показалось. Даже не поверили мы в неё поначалу. Думали, что гонит офицерик штабной. Недолго так думали, пока сами не окунулись с головой в гиену неуставных взаимоотношений нашей прославленной боевой части.
Ну да вот и эта история:
Прибыли в славный 350 полк ВДВ, в Афган, то ли за год до нас, то ли за полгода до нас, два солдатика из учебки Союзной. Поступили они, как и мы в боевую роту, прослужили там пару месяцев и исчезли. Вот были, а вот и нетути их...
Ну, искали их, конечно. Всем полком искали. И солдаты в полку и в дивизии искали, и офицеры всех рангов и должностей шарили, и особисты носом землю рыли. Нет солдат и всё тут.
Объявили их дезентирами, плюнули в их сторону смачно, домой гробешники цинковые отправили с досками и кирпичами внутри, и окошечками изнутри краской замазанными, типа 'не вскрывать', а не то Советская Власть покарает по всей строгости закона...
Часто такое было, когда не желали в Союзе панику поднимать среди мамок и отцов, солдатских, по поводу того, что тела их сына нет, или есть, но только кусочек.
И вдруг, однажды, через несколько месяцев (!!!!), тревогу поднимает караульный, что у продовольственного склада стоял. Поймал он странного вида нелюдей. Грязных, вонючих, нечёсаных, обросших, с бородами, худых, оборванных, но европеедных и говорящих по русски. Таких жутких, что последнее полковое чадо и чмырь, рядом с ними, казался прямо таки напомаженным гусаром с картинки.
Были это, те самые два пропавших солдата.
Что, да от чего, да как, да где вы пропадали???
А всё очень просто. Не выдержали солдатики неуставного прессинга, избиений и издевательств со стороны старослужащих сослуживцев. Тайком соорудили помост в выгребной яме за умывальником, куда все сопли, харчки, отходы и фекалии после помывки котелков и мордуленций личного состава стекали.
Помните, я писал про умывальник. Стоял он сбоку офицерской столовой в паре десятков метров от неё. Неказистое белёное зданице, десять на три - пять метров, с цементным полом, со стоками и двумя рядами краников врезанных в трубу над сточными желобами и мутной, тусклой лампочкой под потолком.
Текла в этих краниках холоднючая, зимой ажно ледяная, до ломоты в пальцах и костях, вода и все роты и подразделения полка, питающиеся в солдатской столовой, что возле плаца, шли три раза в день в этот умывальник, после приёма пищи и мыли там свои котелки.
Остатки параши текли в выгребную яму, что за умывальником. Яма была накрыта деревянными щитами. Так вот между этими щитами и мерзкой жижой, в этой яме, солдатики соорудили помост, на котором несколько месяцев и жили. Питались они немногочисленными отбросами из столовой, которые в эту яму сливали, были в струпьях и грязи, в испарениях гнилостных и помойных дни свои коротали. Но было им так счастливей, чем в ротах, правда, оченя голодно. Вот они и решились продовольственный склад подломить и на зиму консервами запастись.
Нам, естественно офицер объяснил, что они (солдатики эти) от боевых хотели уклониться, что, мол, ссыкунами и трусами были и именно поэтому сбежали и в гнили обитали. Предатели, мол они и жалеть их неча, а нуна пёрнуть вонюче в их трусливую сторону и заклеймить комсомольским позором.
Но что - то здесь не сходилось.
Ведь буквально полчаса назад этот же гид офицер нас настойчиво убеждал, что если кто из нас воевать не желает, то пусть так прямо сейчас и скажет.
Что такого отказника от войны тут же освободят и немедленно отправят обратно в Союз служить, без всяких репрессий. Более того, что если кто из нас даже позже решит от войны уклониться, то достаточно такому солдату прийти в штаб и прямо об этом сказать дежурному офицеру, и его тоже отправят в Союз дослуживать безо всяких наказаний и прессинга.
То есть получалось, что этим беглецам было очень немыслимо сложно прошагать сотню метров до штаба полка и заявить о нежелании служить на войне и ходить на боевые, а гораздо веселей было жить как крысам в вонючих помоях с очень мутным будущим?
Не сходилось.
И лишь потом мы на собственной шкуре поняли, почему не сходилось, и почему молодым солдатам жить в выгребной яме было куда легче, чем в ротах.
Только потом мы поняли, почему молодые солдаты вешались и стрелялись и даже сбегали к душманам. Почему они кидали гранаты в своих старослужащих и расстреливали их из автоматов. Почему глотали чужую гепатитную мочу, чтобы загреметь в инфекционные госпиталя и взрывали в руках запалы от гранат, чтобы оторвало им пальцы. Имя это причине было НЕУСТАВНЫЕ ВЗАИМООТНОШЕНИЯ, а проще ДЕМБЕЛИЗМ или ДЕДОВЩИНА, которые не оставляли души и тела молодых солдат даже на войне.
Первые полгода службы в Афгане и нахождение в части рядом с дембелями, из - за неуставщины, для молодых солдат были таким немыслимым Адом, что всё, что было остальное: калечение, ранения, самоубийство, тюрьма или дисбат, смерть в бою или побег к душманам, казались некоторым из них, зачастую, в любом отношении лучше. Даже сама война с боевыми и боями казалась нам, в сравнении с прессингом старослужащих, гораздо лучшим времяпровождением, чем нахождение с ними в палатке подразделения.
И далеко не так всё просто было с немедленной отправкой домой от войны, по первому желанию.
Приходили некоторые к штабу полка, говорили, что хотят в Союз. Потом их вели писать заявление. После этого, как заявление было написано, заставляли, пугая всевозможными карами и зоной, сдавать всех, кто их обижал (типа не сдашь, скажем, что ты дезертир и на зону уйдёшь по трибуналу, сам же написал, что на войне служить не желаешь), при этом несколько часов, опять пугая всевозможными карами, увещевали написать новое заявление, что солдатик передумал в Союз возвращаться дослуживать.
Апофеозом всего было то, что потом, всё - таки упёртого вернуться в СССР солдата, до ближайшего борта в Союз отправляли обратно в его же подразделение.
Не в отдельную казарму, не в другую часть, а обратно, туда, откуда он и бежал, в тот же ужас дембелизма.
Солдат понимал, что ему теперь хана. Он придёт в роту, где будет месяц, а то и два находится среди тех, кого он только, что сдал и все будут знать, что сдал всех именно он. Борта в Союз ходили нерегулярно и очень редко. Он понимал, что до этой отправки в СССР он просто не доживёт, что никто из ротных офицеров его охранять не станет, он видел презрение и в глазах ротных офицеров и в глазах штабных офицеров и в глазах даже особистов. Он понимал, что он практически труп и что дембеля ему не простят не только стукачество но и то, что он как трус бежит от боевых.
Моральная и психологическая подоплёка отказника не волновала никого. Психологов не было.
Поэтому никто и не ходил к штабу и не просился в Союз. Дураков не было.
Лично я к отказникам, трусам, слабым, дистрофично доходяжным (а кто из молодых солдат тогда ел досыта), зачморённым (а кого из нас по молодухе не чморили), униженным, членовредителям (солдаты, которые сами себя калечили тем или иным способом, чтобы не ходить на боевые, или свалить подальше от дембелей, на лечение в госпиталя) и просто негодным к армейским будням, относился вполне лояльно, терпимо и понимающе.
Ну не может человек, не готов, не в состоянии, не его это дело, война. Есть такие люди, что же поделаешь. Может они просто добрые или просто хорошие, может они станут учёными или музыкантами... Попал такой человек в Армию, а армия для него как нож по нервам.
Но лояльно, терпимо и понимающе и даже жалеючи я относился только в том случае, если человек, хотя бы хороший и реально человек. А вот к тем, кто бежал из боевых рот от боевых, а в тыловых частях становился аспидом, мучающим молодых сослуживцев, кто корчил из себя офигенных и крутых фронтовиков на гражданке, после того, как сам трусливо бежал от войны, кто делал всё пакостное и лживое, чтобы другие пошли за него воевать, а он, чтобы остался в роте (были такие дембеля), кто пользуясь теплым и хлебным местом воровал у нас, то, что нам положено, еду, медикаменты, обмундирование и барыжно наживался на продаже ворованного, кто предавал и спекулировал, кто становился неуставной мерзостью... я относился и отношусь очень отрицательно.
Как отвратительно смотреть на иных хероев, которые и на настоящей войне - то ни разу не были, ни разу в горы на боевые не сходили, ни разу груз по дорогам Афгана не перевезли, всё время Афганской службы оттащились в тылу, обвешались сейчас кучей интернет побрякушек и при этом пафосно рассуждают о своей хероической роли в Афганской войне и врут о своих хероических буднях.
Сейчас много таких повылазило. Чем дальше от Афганской войны, тем больше становится её хероев.
Каждый второй ветеран боевых действий говорит, что он десантник или просто носит десантную тельняшку, каждый третий уверяет, что он именно из прославленной 103 дивизии ВДВ. Уже и число якобы служивших в Афгане именно в героическом полтиннике, 350 - ом полку ВДВ, в десятки раз превышает число реально там служивших.
Смешно и грустно.
Читавшие мою книгу часто пишут мне письма. Иногда я на них отвечаю. Иногда на иное доброе письмо люди получают от меня очень злые ответы. Не обессудьте, господа, не обессудьте.
Я не введусь на своё прославление и лесть, я сильный и независимый человек и я говорю прямо.
Вот пример одного из таких ответов человеку, который служил в Кабуле возможно в тыловой, и точно не десантной части, который желает носить тельник ВДВ, который не знает можно ли ему носить знак Гвардия и где его носить, который считает, что в Афгане не было особой дедовщины. А какая у него могла быть дедовщина, если он служил офицером. Он мог её просто и не увидеть, как не видит обычный здоровый человек мира больных.
Вот мой ответ ему:
'...Гвардия очень достойный знак. Насколько я знаю, его присваивают всем, кто служит в Гвардейских частях. Можно ли его носить потом, если удостоенный им человек, стал позже служить в не Гвардейской части, я не знаю.
Но, лично я бы носил. В моей Вышке некоторые курсанты носили Гвардию на кителях, хотя мы были не военной вышкой, а специальной. Я не носил. Я носил планки за Афган.
Если Гвардия не записана у тебя в качестве знака, то определить, положена она тебе или нет, очень просто. Если часть, в которой ты служил, была Гвардейской, значит положено, если нет, то не положено.
Моё мнение как офицера офицеру: если ты был Гвардейцем в Афганистане, то на встречах ВБД обязательно её носи. Если же, ты был Гвардейцем в другой стране, а в Афганистане не был, то не одевай Гвардию на встречи ВБД, но одевай её на встречи своих сослуживцев по Гвардейской части (офицеры и солдаты не Афганской войны встречаются и не как ВБД, а как вместе служившие в N - ской части.
Что касаемо того, что у тебя в части не было неуставняка в той мере, как у нас в 103 дивизии, то я в Афгане был солдатом, а ты Офицером. Ты мог и не знать всего. Тебе жилось легче. Офицерам в Афгане было несравнимо легче. Наши ротные и полковые офицеры тоже не считали, что у нас был разгул дембелизма. Сытому всегда кажется, что даже голодные не такие уж и голодные, а просто жути нагоняют по поводу своего голода.
Я не в курсе, чем именно ты занимался в Афганистане, и чем занималась твоя часть.
Возможно, ты хлебнул боёв, возможно, нет, и твой риск заключался только в опасности хождения по Кабульским магазинам и в слышании иногда редких свистов пуль.
Я хлебнул от боёв, трупов, вшей, голода до дистрофии, обморожений и несправедливости по горло.
Все мои сослуживцы по роте, кого я считал своими лучшими друзьями в Афгане, были убиты. Шашлов, Мартышкин, Седов, Сайдхуджин, Макеев. Четверо из них погибли на моих глазах и именно на боевых.
Макеев погиб на сопровождении, когда я был в медсанбате, после боевых на Бараках. Он сидел на моём командирском месте в БэТэРе моего взвода, когда в его сидушку влупили из гранатомёта. Там должен был сидеть я.
Мартышкин красавец, кандидат в мастера спорта по самбо или мастер спорта, я уже не помню точно, командир отделения, застрелился на Бараках на моих глазах ( я всё вижу это до сих пор). Застрелился, не от избиений и издевательств, а застрелился, не выдержав окружающего его бесконечно гигантского скотства командиров и сослуживцев всех мастей и от бессилия, что - либо в этой мерзости изменить. Он был очень порядочный.
Окружённый духами Седов отстреливался уже, будучи раненым, и получив второе ранение, уже мёртвый продолжал стрелять в духов, пока не кончился рожок автомата.
Сайдхуджин отбивался до последнего и был убит выстрелом в голову из ДШК, пуля вошла в горло и вышла через затылок.
Боря Шашлов, красавец, любимец роты, гитарист, работал до войны в Останкино (Москва) выстрелил в духов весть свой портплед, когда мы попали в засаду, стоя в полный рост (3 выстрела гранатомёта, в полный рост, под градом пуль), чем дал роте драгоценные минуты для перегруппировки, и потом уже, будучи раненым, отбивался от наседающих духов с автоматом и был буквально изрешечён выстрелами из ДШК.
Шашлов умирал лёжа на мне, мы оба истекали кровью и нечем было перевязать ни меня, ни его. Он скончался от потери крови, я выжил...
Всё это (кроме смерти Макеева) происходило на моих глазах. И это только самые лучшие друзья. А сколько просто хороших товарищей и сослуживцев по роте я ещё пережил...
Я уезжал из Афгана 'полным сиротой', потерявшим всех своих лучших друзей и глаза мои были пусты, они не выражали ничего ещё много лет.
До Афгана мне говорили, что у меня взгляд как у больной собаки, я жалел весь мир вокруг себя, а после Афгана даже родители пугались моего взгляда, он был стеклянный, люди не могли смотреть мне в глаза им становилось жутко, мой взгляд был взлядом мертвеца, пустой и холодный.
Я разучился навсегда переживать и сострадать, любые слёзы стали мне противны, я разучился испытывать жалость. Я стал настолько машинальным, что даже дома пользуюсь кухонным ножом только когда я в одиночестве и если несу его мимо домочадцев, то держу его очень легонько двумя пальцами за ручку, лезвием вниз. Я понимаю, что должен держать любые предметы, напоминающие мне оружие очень легонько, чтобы в любой момент суметь их бросить. Я боюсь взять в руку нож и сжать его кистью в кругу людей. Я боюсь держать даже ножницы в кругу людей, даже спицы для вязания. Это ненормально. Это война.
Я родился и вырос в Якутии. Я был охотником и рыболовом с измальства. Придя с Афгана, я больше не охотился. И даже не рыбачил. Любое уничтожение любого живого существа могло меня переклинить, и я это понимал и бежал от этого.
Любой предмет, даже просто напоминающий мне оружие, для меня машинально становится оружием, которое должно быть использовано...
Это война. Я всё ещё на войне, я с неё ещё не вернулся.
Через несколько месяцев 'службы' в Афганистане я уже мог спокойно есть шутить и смеяться сидя на трупе моджахеда или рядом с разорванными в клочья детьми, мы все уже это могли делать совершенно спокойно. Эмоций переживания и сострадания не было даже на боевых рядом с трупами своих товарищей и друзей. Ты мог тащить убитого друга и травить пахабный анекдот и смеяться по поводу того, что под тяжестью его тела расползлась старая плащ палатка....
В Афгане очень редко, советские войска ходили в настоящие атаки, но мне 'повезло' участвовать в нескольких. Одна из них была в лоб на пулемёты, в грязи, через рисовое поле, на кишлак на Махмудраках, другая на Панджшере, в полный рост с закатанными рукавами тельников, была атака на горке, когда мы штурмовали снизу укрепления духов на вершине горы, была атака в зелёнке, были, в общем, и такие эпизоды в моих боевых.
Я был под миномётным обстрелом духов, был под обстрелом наших танков и под обстрелом нашей артиллерии, был под бомбёжкой. Я был и под обстрелом ДШК, и под пулемётным, и под ружейным, и под автоматным обстрелом. Я был в боях, где мы вызывали огонь на себя и где мы беспрерывно бились почти сутки.
Однажды мы были несколько часов под вызовом огня на себя, духи наседали очень сильно. Нас обстреливала своя артиллерия несколько часов подряд. Всё это рвалось вокруг меня и рядом. Часами. Беспрерывно. Это страшно. Это очень страшно.
И десять минут под обстрелом очень страшно, а часами это так страшно, что организм вырубает тебя в отключку сознания.
Иначе было нельзя. Духов часто было гораздо больше чем нас. Я был в сопровождениях колонн под обстрелом духов и сидел без еды и курева, по несколько суток в засаде в окопах, полных воды, от беспрерывного дождя. Мы спали в воде, мы жили в воде. Холодно и полтела в воде. Несколько суток. И никуда нельзя вылезти из окопа. Приказ быть очень тихо и постоянно били снайпера.
Я закрывал руками рваные раны товарищей, пытаясь остановить их крови своими ладонями, потому что не было бинтов. Я сам был раненым без перевязки полсуток. Какой прамидол, ничего не было, никаких лекарств их просто уже не хватило на всех. Кровь просто текла, пока не засохла коркой по всему ХБ.
Я шёл в качестве приманки, в полный рост на духовских снайперов, чтобы остальные могли вычислить их местонахождение. Я десантировался с зависанием с вертолётов и чесал кишлаки. Спал в ледниках и в снегах, голодал, обмораживался и терял на полтора месяца чувствительность правой руки и воевал левой, и отстреливался весь в кровищи. Меня дважды разжаловали. Меня даже расстреливали.
Был ли я в Афгане или хотя бы в Роте самым Героическим или самым Славным? Конечно же, нет. Были и более Героические и более Славные. Но я был в числе самых отчаянных, самых упрямых, самых храбрых и самых бедовых.
Мне запрещён любой наркоз и меня оперировали в медсанбате на живую.
Я много чего прошёл, но есть немало тех, кто прошёл столько, же и немало тех, кто прошёл куда больше меня. У меня полтора десятка осколков в голове, несколько под сердцем, искалеченный позвоночник и навсегда ослабленная правая рука из - за ранения в неё. Трость для ходьбы стоит всегда в моём зале возле моего дивана и для меня встать после глубокого приседания возможно только с мычанием от боли. Мне навсегда очень сложно присесть и очень больно встать с приседания. Только с криком, стоном или рычанием.
Это всё Афган. Я учился в вышке уже глубоким инвалидом и на вторую войну уходил инвалидом, но никто этого не знал и даже не догадывался. Никто об этом не знал, кроме начальника санчасти моей вышки.
А внешне я выглядел и выгляжу вполне грозной машиной. Впрочем, я грозная машина и есть.
Когда на рамке меня спрашивают, есть ли с собой оружие, я всегда отвечаю, что мне не нужно оружие, я сам и есть оружие. И это тоже факт.
Я постоянно тренируюсь и приседаю даже со штангой, и я бью любой ногой гораздо выше себя и тренируюсь и тренируюсь. Больно ли мне? Постоянно. Боль, это мой спутник жизни с 19 лет. Когда мне больно на тренировке, я рычу как зверь. Но я тренируюсь. Рычу и тренируюсь. Привычка к единоборствам уже в крови. Практически каждый день по несколько часов. Я просыпаюсь по несколько раз за ночь, с юности, абсолютно каждую ночь от болей и молюсь, чтобы дожить до утра и снова прожить ещё один день и так каждые сутки, десятки лет, всю жизнь...
Поэтому, я знаю чего я стою и чего не стою и к ветеранам боевых действий я отношусь не всегда одинаково. Я уважаю всех и хорошо отношусь ко всем, но когда очередной херой начинает бить себя пяткой в грудь, я сначала интересуюсь, а хлебнул ли он того, что хлебнул я и что хлебнул практически каждый солдат курковой роты полтинника, а потом могу и опустить его с небес на грешную землю.
Я пользуюсь своим физическим превосходством и говорю людям правду резко и в лицо. Мне не нужно юлить и приспосабливаться. Как любой очень сильный и тренированный человек я не испытываю страхов перед другими и прямо смотрю любому в глаза, какой бы он грозный не был. И я не боюсь умереть. Я воин, а для воина смерть в очередном сражении, большом или малом, это всегда лучше, чем смерть от старости в тёплой постели.
К вопросу о тельнике ВДВ.
У меня в книге есть немало написанного про тельник. Почитай.
Но я дополню.
Я знаю очень заслуженных ребят, куда поболее моего, кто не служил в ВДВ и носит под песочкой на сборищах десантные тельники.
Что я в эти моменты чувствую? Стыд за них и раздражение на себя. Стыд, что они настолько не уважают свой род войск, что нарояжаются в другой и раздражение на себя, что я до сих пор не могу найти для них те правильные слова, которые и их не обидят и помогут им одевать атрибуты своей формы, а не моей.
Ну, хочешь ты носить тельник ВДВ, ну носи его для тепла или как нижнее бельё на рыбалку, в гости, в кино в гараж, да хоть спи в нём, но не используй его как атрибутику своей формы, если ты не ВДВ. Всё остальное, это понты. Тельник ВДВ выше понтов. Ну не стоит одевать штаны с генеральскими лампасами, если ты не генерал. Не стоит носить звезду Героя, если не Герой.
Сейчас уже многие смеются, что Афганцев, называющих себя десантниками, в несколько раз больше, чем реально было количество десантников в Афгане. Что в десятки раз больше стало тех, кто служил в 103 дивизии ВДВ и в 350 полку ВДВ (знаменитом Полтиннике), чем тех, кто реально там служил.
Все хотят быть десантниками, все хотят иметь принадлежность к Полтишку.
Зачем!!??!!??
Ну да, мне повезло, я Десантник, я воевал в 103 ВДД и 350 ПДП.
Но если бы я служил в Стройбате, или в Связи, или в Мотострелках, или в Танкистах, я бы лично, в жизни не надел под форму Тельник ВДВ. Я бы своей формой гордился.
Меня часто спрашивают, что я, наверное, служил в спецназе ВДВ или в разведке полтинника.
Я всегда отвечаю, нет.
В афгане я не служил ни в спецназе, ни в разведке. Ни дня, ни часа.
Да, я входил последние полгода службы в Афгане в специальную группу для сопровождения важных шишек. Туда брали не всех, и была она очень маленькая. Пока полк был между боями в быту, мы часто работали на выездах в сложных местах. Да, на боевых выходах я обычно любил ходить в развед. дозоре впереди роты на удалении от 30 да нескольких сот метров от неё (так делалось, чтобы солдаты из разведдозора принимали на себя первый удар духовских засад и спасали своими жизнями остальную роту). Да, иногда мы работали на боевых в группах всего от 3 до 7 человек. Но это все, же не спецназ и не разведка.
Да, после Афгана я стал офицером и поработал в нескольких специальных подразделениях и тоже хлебнул. Я даже был офицером США и поработал и с морскими котиками и с зелёными беретами и с ФБР и с Пограничной службой после 11 сентября, когда нужно было работать по выявлению, предотвращению и обезвреживанию. Но это было после.
Это было после Афгана, а Афгане я был обычным солдатом.
Поэтому на Афганские встречи я не одеваю ни офицерской формы, ни других наград, кроме тех, которые имеют отношение именно к Афгану и к ВДВ..
Впрочем, другие награды, за другие горячие точки, я итак не одеваю.
И это не я тяну руку генералам на этих встречах, а они мне её тянут, не смотря на мой солдатский ХэБчик. Мне не нужно, чтобы меня считали более крутым, чем я есть на самом деле.
Именно поэтому и ты не носишь многочисленные общественные награды.
Мой дед воевал 3 войны, Финскую, Халкин Гол и Отечественную. Был танкистом. Два раза горел под Москвой. Всё его тело было в шрамах. Огромные рубцы, затянутые синей плёнкой остатков кожи. Туловище, руки, ноги... Он очень уважал свой род войск. Да ни в жисть не носил он ни морского тельника, ни десантного. ОН БЫЛ ТАНКИСТОМ.
Почему каждый офицер ВДВ, как только получал офицерские погоны, считал своим долгом повесить на китель знак прыжков от 100 и более, хотя очень немногие имели за плечами такое количество прыжков?
Почему солдаты ВДВ в Афгане, после года службы и на дембель, цепляли на кителя знак 'парашютист отличник', который давался и был положен только после 10 прыжков, а не знак 'парашютист', который выдавался после первого прыжка и носился до десятого прыжка, хотя практически у всех солдат в Афгане было только по 3 прыжка в учебке?
Нам хотелось выглядеть круче, чем есть на самом деле.
Почему я последние полгода Афгана, пользуясь дембельским уважением, ходил на боевые в офицерском ПШ (об этом подробно есть в книге). Я всем говорил, что в нём удобнее и теплее и это, конечно, правда, но это только половина правды. Я ходил в ПШ ещё и потому, что когда мы спускались на броню или работали с другими советскими и афганскими подразделениями, они, не зная, что я солдат, принимали меня за офицера. Я просто понтовался и купался в лучиках незаслуженного уважения и почитания. НЕЗАСЛУЖЕННОГО!!!!
Незаслуженный знак, незаслуженный ПШ, незаслуженный тельник ВДВ...
Для чего ты носишь тельник ВДВ под свою форму? Ответь себе честно.
Не нужно прикрываться неписаными законами и традициями и привычкой с Афгана.
Для чего ты носил его в Афгане и для чего носишь сейчас. Скажи мне.
Посмотри в себя и скажи сам себе честно, почему ты в Афгане носил его и носишь сейчас.
И если ты хоть на секунду поймёшь, что это было и для крутизны, то это и есть правда.
Тогда можешь повесить на себя звезду Героя, на основании того, что космонавты получали её в СССР уже за несколько дней рисковой жизни, а у тебя таких рисковых дней было целых 2 года в Афгане. Можешь одеть на себя штаны, с генеральскими лампасами, на основании того, что ты считаешь себя в душе генералом...
Ты не носишь Гвардию только потому, что она не записана в твою офицерскую книжку и в то же время носишь тельник ВДВ, который к тебе имеет отношение, как ко мне имеет отношение знак 'отличник парашютист'. У меня всего лишь 3 прыжка в учебке, и я давно уже не понтовый юнец дембель. Поэтому на моём кителе висит обычный знак 'парашютист' всего с тремя прыжками. И мне наплевать, что я такой практически единственный. Просто лично я знаю, на что я имею право, а на что нет.
Я допускаю, что есть ребята, которые жили и бредили мечтой о ВДВ и которые туда не попали. Но это не повод носить элементы формы ВДВ.
У нас в полку были офицеры связисты, которые не заканчивали Рязанку, но сделали всё возможное, чтобы попасть в боевую часть ВДВ и ходить на боевые.
Ты был таким? Что ты сделал для того, чтобы попасть в боевую часть ВДВ. Ты был рядом с войной. Ходил ли ты на боевые, писал ли рапорта о переводе в боевую часть?
Как офицер солдату, ответь мне, почему ты носил в Афгане тельняшку ВДВ и носишь её сейчас и почему так не уважаешь свою собственную форму своего рода войск...'
Война, бои и боевые были для молодых курков далеко не самых худшим приложением к службе.
Мы, по молодухе, ждали эти боевые как изобильного рая.
Больше возможности поесть, меньше шансов быть избитым и та, на боевых, есть враг, перед которым мы не чадушки молодые, мы перед ним грозные солдаты ВДВ.
На боевых, мы были уже не в самом низу психологического прессинга, в самом низу на боевых оказывались те против кого мы воевали и местное население.
Там, на настоящей войне, на боевых (многие тыловики, ни разу не ходящие в горы на боевые, и не колесившие за баранкой по Афгану, до сих пор упорно считают, что они тоже типа были на войне), нас могли просто убить враги, чего мы по своей глупости и молодости не ссали, а в полку была сплошная адовуха и постоянные унижения со стороны старослужащих, что для многих нас было куда хуже смерти. Смерть в бою для нас - это была непонятная фигня, честь, вот это было самое главное.
Основная масса курков не цеплялась за жизнь, мы привыкли рисковать с гражданки, и с гражданки, ради куража, выпендрёжа и самоутверждения, совершали поступки, которые часто могли для нас закончиться смертельным исходом.
На боевых тоже был дембелизм, побои и издевательства, но всё - же, этого было куда меньше.
На боевых ты либо шёл в горы, либо воевал, либо тащил службу в окопе на боевом посту, там дембелям было не до тебя, и большую часть суток ты мог избежать мучений и издевательств старослужащих, а в полку издевательства и унижения для молодого солдата были все двадцать четыре часа. Там грёбаные дедушки были очень и всегда рядом.
Хотя, и на боевых, в перерывах между боями, были дни издевательств, когда хоть вешайся, хоть стреляйся.
И некоторые и стрелялись сами и стреляли в своих мучителей. Некоторые и вешались.
Для тех солдат и офицеров, кто не ходил непосредственно воевать в горы, а таких в дивизии и в полку было подавляющее большинство, существующая далеко, где - то там, за забором полка, война, и вовсе, была, не так уж страшна и вполне терпима.
Но вернёмся обратно в пятую роту, в которой я, в далёком октябре 1982 года, начинал свою службу в качестве младшего сержанта, за штатом, то есть простым автоматчиком.
Мы, молодыми солдатами, после учебок, приходили в Афганистан и все вокруг, от сержанта, до генерала, от командира отделения, до командира дивизии, от годка и до дембелей, внушали нам, что остальные солдаты: годки и дембеля, прослужившие в Афганистане, пусть даже всего на полгода, больше чем мы - однозначно правильные и непогрешимые герои.
Мы, 'не нюхавшие пороха', так и смотрели, в свои первые полгода войны, на них, годков и дембелей, - как на непогрешимыхи великих героев. Мы воспринимали их, именно как истинных героев, которые несут 'светлую служебную и фронтовую' истину (я недаром поставил эти слова в кавычки), и которых, надо нам, молодым утыркам, однозначно и беспрекословно слушаться абсолютно во всём, потому, что эти старослужащие херои всегда и везде правы.
Это и сбивало нас, молодых солдат, только прибывших в Афган, с толку. Нас эти 'герои' оскорбляли, били, унижали, над нами они измывались и издевались, заставляли за себя работать, таскать им еду из столовой, бегать за сигаретами, мыть их котелки, стирать их обмундирование, носки и портянки, подшивать им кителя и отдавать свою мизерную пайку масла в столовой, мыть за ними плевки и блевотину на полу палатки, нести за них караульную службу, мыть за них боевую технику и пахать за них, пахать и пахать, словно мы были отданы им в рабство и услужение...
Мы, своими телами и мордами, ловили от них бесконечные удары, пинки, колыбахи и зуботычины, и при этом всём скотстве, мы обязаны были считать, и откровенно считали, что мы сами и виноваты, если не успевали прислуживать этим 'новым хозяевам' нашей жизни...
Они же - непогрешимые герои, они отважные и легендарные, а мы салабоны глупые и утырочные, ещё не хлебнувшие гор и боёв, мы недоумки, мешающие им, 'настоящим великим героям', правильно Родину защищать.
При этом при всём, наплевательское к нам и к неуставному положению вещей, отношение многих наших командиров всех мастей, живущих очень часто своей, максимально ограждающейся от солдат срочной службы, прапорщицкой, офицерской и генеральской жизнью.
При этом ещё и абсолютная невозможность, куда - либо от всего этого бардака и скотства Афганской войны, деться, как можно было деться в Союзе.
Это там, можно и убежать из части, и сквозануть, и сачкануть, и в самоволку, и водки с горя жрануть, купив её в гражданском магазине за забором, и письмо мамке с папкой накатать, чтобы приехали, плюшками покормили и пожалели, и забрали из части денька на три - четыре.
И это в Союзе молодым солдатам сразу понятно, что все эти издевательства именно и только от дурости тех, кто издевается, а не от нужности этих издевательств.
В Афганистане, в отличие от Союза, понять сучьность (именно сучность, от слова 'сука') таких 'героев' грёбаная война нам шанса не давала.
В Афганистане ты был всегда и везде именно и только с подразделением. Ни к кому, никто, с плюшками и водкой не приезжал и никто никуда отлучиться, и сквозануть, практически не мог.
Сквозануть можно было только на тот свет, в дисбат, в тюрьму, к стенке или в выгребную яму под настилом. Из ямы тоже путь шёл в дисбат (Дисциплинарный Батальон) за дезертирство (это ещё в лучшем случае).
Любая отлучка без разрешения, любое самовольное исчезновение, на любое время, от палаток или модулей подразделения, любое выпадание из поля зрения и контроля ротных офицеров, ротных прапорщиков, 'братьев' годков и старослужащих, дальше, чем на 10 - 20 метров, всеми командирами рассматривалась через призму военного и фронтового времени, только как дезертирство, с соответствующими страшными последствиями.
'...Свалить пожелал, сволочь молодая, чадо, чмо... Ногами его, по морде его, по почкам ему, шомполами его, прикладами по голове, бокам и хребту, часа два избиений ему...'
'...Работать, падла молодая, за 'дедушек' не желаешь, 'пирожками домашними решил в стороне погадить', которые у тебя, урода, ещё с Союза в животе урчат, служба в тягость... На, получи, получи...'
А ещё и взводный, мимо пройдя, похвалит дембелей за 'науку'. Он, взводный понимает, что дедушка сам пахать не станет, хоть ты, взводный что сделай, что за дедушку и за себя должен молодой отмантулить.
А если молодой солдат не отмантулит, то дембель тупо забьёт и не выполнит, а ему, летёхе взводному, отдуваться потом перед ротным, а ротному перед комбатом, а комбату перед командиром полка, а командиру полка перед командиром дивизии, а тому перед вышестоящими генералами, а тем, перед Московскими комиссиями... и так далее...
Поэтому каждый офицер делал вид, что всё в норме и ничего не происходит.
Каждая золотопогонная скотина, у которой не было совести, а не было её у очень многих таких звёздочно - погонных скотов, не просто 'не замечала' неуставных взаимоотношений, издевательств и избиений, но и всячески поощряло их.
Кто - то в Афгане должен был пахать, а по законам поганого дембелизного неуставняка, этот кто - то был только молодым солдатом.
И если молодой солдат не будет работать за всех годков и старослужащих, то Советской Армии придёт кирдык, потому как годки и старослужащие за себя работать, в основной своей массе, отказывались напрочь.
По неуставным поганым понятиям, годки и дембеля имели полное право не работать. Неуставные понятия в Афгане для солдат были гораздо выше и важнее Устава и Законов.
И всем вокруг, если дело касалось понятий, сразу было плевать, что идёт война, что есть Родина и Народ, которых необходимо именно всем защищать, в том числе трудясь в поту своём, не взирая на сроки службы, традиции уголовной неуставщины и понятий для большинства солдат, прапорщиков, офицеров и даже очень часто генералов, были важнее любого воинского долга, присяги и героизма.
Униженный, обворованный, избитый, преданный солдат (любого срока службы, тем более молодой) не имел права даже пожаловаться на того, кто его избивал, обворовывал, унижал и предавал. Это было не по понятиям.
Ни дембель, ни годок, ни, тем более, молодой не могли никуда пойти и пожаловаться. Терпи или сдохни, или будешь навечно покрыт позором стукача, этого от нас требовали понятия. Даже те, кто не выдержав, убивал своих мучителей, покрывались позором по эти понятиям. Поднять руку на рядовых старослужащих мучителей или извергов сержантов, или тем более офицеров, какими бы скотами они не были, тоже считалось, по законам неуставняка, позором.
Молодому солдату, по этому неуставному понятию было положено только терпеть.
Терпи или сдохни. Терпи или сдохни. Терпи или сдохни...
Стукачей, так называли любого, кто жаловался на воровство избиения, голод, и любую другую производную неуставщины, презирали все и навсегда.
Презирали сослуживцы, презирали прапорщики и офицеры, даже многие замполиты и особисты, те, которые по долгу службы обязаны были следить за дисциплиной, презирали жалующихся. Солдат мог стать стукачом, но даже тот, кому он стучал, даже тот, кому по должности положено собирать сведения о преступлениях, творящихся в части, презирал его.
Почему презирали?
Да потому, что это была единственная защитная реакция многочисленной армии преступников всех мастей на то, что кто - то против их этих преступлений.
Преступные понятия неуставных взаимоотношений. Порядочные и чистые, обличающие всю преступную погань казались всем белыми воронами.
Бред, конечно, но этот бред был частью нашей солдатской жизни. Тебя мучают, над тобой издеваются, тебя обворовывают, тебя предают..., а ты терпи... Или умри.
Неуставщина стала, к тому времени, основой и стержнем Советской Армии, на которой эта самая Армия и держалась.
Убери уголовную неуставщину, и Армии хана, и наградам хана, и звёздам хана, и победным реляциям хана, и няшкам хана. Всему хана.
В Афганистане нас сбивала с толку война и хвастливые сказки старослужащих солдат, прапорщиков и офицеров об их героических подвигах в предыдущих боях. Мы - то эти подвиги, якобы совершённые до нас, проверить и подвергнуть сомнению ну никак не могли. А прапорщики, офицеры и дембеля прямо - таки упирали на эти свои 'сказочные подвиги'. Они соловьями разливались, славя друг друга.
Офицеры так и говорили: пусть старослужащие молодых солдат учат, как могут, они, эти старослужащие, через такое прошли боевое горнило, что вам, молодым солдатам, и не снилось.
Ну а остальное их старослужащее 'героическо - фантастическое великолепие' уже наше салажное воображение дорисовывало и приукрашивало.
Мы прямо в красках, в своём воображении, 'видели' этих годков и старослужащих 'Чудо Богатырей' прямо расшвыривающих духов направо и налево в очередном бесстрашном бою.
они, 'суровые годко - дембельские великаны', убившие всех врагов в страшных сражениях, вот они 'мужественные и победоносные...' дедушки наши славные, мать их в дышло, гандоны штопаные...
А эти 'великаны, мужественные и победоносные богатырляди', те, которые над нами издевались, были зачастую обычными моральными уродами, с которыми на гражданке, пардон, и с одного стакана пить бы побрезговал.
Офицерам зато, так очень было удобно и дюже выгодно.
Других годков и дембелей им взять было неоткуда. Какие в подразделении были, такие и прославлялись.
А то, что ещё полгода, год назад эти годки и дедушки были точно такими же салагами, как мы, с теми же унижениями, слабостями, глупостями и залётами, об этом все умалчивали. Это была табуированная тема. Никто не смел в молодым солдатам о молодухе их годков и дембелей. Такие рассказы сломали бы всю блевотную неуставную иерархию.
Старослужащие годки и дембеля учили нас именно, по своему. Без особой оглядки на устав, закон, человеческое достоинство и справедливость. Учили так, что молодые солдаты от их неуставного обучения вешались, стрелялись, становились инвалидами, сбегали к духам в плен или убивали своих старослужащих садистов и упырей 'учителей'.
После года службы (полгода учебки в Союзе, полгода Афгана) жить в армии, на Афганской войне, становилось не в пример легче. Мы становились годками и уже сами начинали гонять молодых.
Я, видимо, став старослужащим, как ни старался быть чище и лучше, чем мои прошлые мучители, на взгляд некоторых солдат роты, которые были младше меня призывом, мало чем отличался тогда от остальных, за что и в меня, на моём втором году службы, стоявшего в курилке караульной территории, вместе с другими сержантами роты, стрелял из автомата солдат нашей роты.
Он как раз на стенде оружие проверял, готовился на пост караула заступать. Пристегнул рожок, передёрнул затвор и шарахнул по нам очередь. Не попал он ни в кого, только по счастливой случайности. Накипело у человека. Очень накипело.
А может и специально не попал, просто шуганул нас хорошенько. Знал ведь гад, что если попадёт, то под расстрел пойдёт, а если просто мимо шандарахнет, то его по тихой переведут далеко далёко в другую часть, подальше от нас, где о его стрельбе и залётах никто ничего знать не будет.
Хотя, лично я думаю, что, судя по разлёту пуль, не хотел он промахнуться, а именно просто промазал.
Чуйка наша фронтовая и дембельская тогда сработала, мы как увидели, да что там увидели, краем глаз цепанули, что он с автоматом разворачиваться стал от стенда, не по уставному, сразу задней стенкой мозга опопу в горсти дёрнули от точки нахождения своих тел.
Матёрые мы уже были тогда на такие чуйки, обстрелянные не раз в боях, на инстинкте меняли позицию своего местонахождения, опасности любые наперёд машинально просчитывались нашими мозгами даже без нашего участия, а мышцы тотчас реагировали. Всё на инстинктах, на подкорке сознания, на автомате в такие моменты происходило зачастую. Война...
При этом при всём, досталось мне от него жути уже во второй раз. Первый раз он сдал меня за несколько месяцев до этого, аж замполиту дивизии. Я сломал этому солдату челюсть.
Меня возили на показательный суд. И тут вот, он уже в меня стрельнул. Наверное, обидным ему стало, что меня за его челюсть не посадили и даже дисбата не дали.
Видимо от всех нас и от каждого, ему в своё время досталось, он и возрадовался, когда мы все в курилке возле него с заряженным автоматом дружно сержантским составом его личных мучителей скучковались.
Только немногие 'несчастливцы' так и не смогли подняться с колен и унижений после 'положенного' неуставщиной первого года молодой службы.
И обычно не могли по двум причинам:
1) Либо это было реальное чадо и чмырдяй (человек, который по разным причинам не следил за своим внешним видом, правда иногда, в виду особых исключений, это прощалось, например, механикам водителям боевых машин, которые сутками были в масле и моторной грязи из за ремонта и обслуживания), или трус (имелась в виду индивидуальная трусость, так как трусость массовая всё же иногда была даже в ВДВ, она потом, после её проявления, просто замалчивалась, 'забывалась' и стыдливо даже в разговорах позже не упоминалась, этакое табу), или это был по нашему тогдашнему разумению - слабак (человек физически более слабый, чем остальные или по моральным порядочным принципам 'не привыкший' к жестокостям и дракам), или это был стукач или вор (имеется воровство именно у солдат своей роты, любое другое воровство было не 'за падло') и так далее...
2) Либо тебя очень круто ненавидели ротные офицеры, которые делали всё, чтобы ты не стал 'припухшим дедушкой' ВДВ (например, они, из - за тебя и твоих проделок, попали на карандаш командира полка или командира дивизии и отныне им и звания, награды и продвижения по службе не доставались, а ордена зарубались).
Я знал в роте несколько таких пацанов, которых наши ротные командиры ненавидели.
Пацаны были, по нашему солдатскому разумению, правильные, героические и смелые, просто либо они были очень шебутными и разгильдяистыми, либо настолько Героическими, что офицерам просто было жгуче стыдно, что обычный простой солдат может совершать такие подвиги, а у них кишка тонка, пожертвовать собой за солдат сослуживцев. Часто в этих солдатах совмещались и Героизм, и шебутность, и разгильдяйство.
К войне и к жизни в 'суровом' фронтовом коллективе, лично я был, к моему удивлению, и как в реалии оказалось, абсолютно сразу неприспособлен. Потом, конечно, я втянулся, но сразу, это - нет и ещё раз нет.
При этом, в учебке, я чувствовал себя довольно сносно и нормально, насколько может чувствовать себя нормально средний пацанчик (а ничего выдающегося во мне к тому времени ещё не сформировалось), в казарме на сто с лишним человек, где практически все мы, были одного призыва, за исключением восьми весьма тихих годков и пяти дембелей сержантского состава, из которых один регулярно не вылазил из губы (гаубтвахта).
Это (моя неготовность к пребыванию в безудержно суровом фронтовом обществе 350 - го полка, где требовалось быть именно личностью, а не частью серой массы, как в учебке) меня очень сильно добивало, в переносном и в прямом смыслах этого слова. Влился я в коллектив роты сразу и авторитет сразу получил в ней от дембельского состава, который потом умудрился почти полностью растерять из за своей неуёмной тяги к правде, справедливости и порядочности.
Впрочем, душевно я к армии не приспособлен до сих пор. Вольный я человек, претит мне до сих пор устав и дисциплина. И понятия неуставняка претят.
А ведь практически с детства в шинели и бушлате был, до Афгана училище закончил речное, после Афгана вышку специальную закончил на факультете 'А', на второй войне побывал, офицером стал, золотые погоны носил.
Вернее сказать, я, прибыв в Афган, был, несомненно, готов к голоду, холоду, многочисленным тяготам службы, недосыпаниям, огромной физической нагрузке. Всё это я уже успел пережить в своей предыдущей короткой молодой жизни.
Всякое в ней случалось.
Я, воспитанный на рассказах деда фронтовика, пошедшего три войны, насмотревшийся 'правильных' идеологических, патриотично выверенных с курсом Партии и Правительства, советских кино, устаканенный дворовыми пацанскими понятиями, чем - то схожими с понятиями неуставных взаимоотношений, даже где - то в глубите души, уже и был готов к самопожертвованию и собственной смерти, во имя своей Родины, и ради спасения своих товарищей.
Но я, как и многие молодые солдаты, прибывшие в Афганистан, абсолютно не был готов к издевательствам, к подлости, к предательству, к мерзости и подонству со стороны, казалось бы, по условиям военного времени, в доску своих. То есть со стороны сослуживцев и командиров всех мастей.
При этом я был далеко не из 'ботанов', успел до армии окончить речное училище, в котором тоже было некое подобие жёсткого дембелизма, между старшими и младшими курсантами.
Успел поработать в Союзе, на сухогрузах целую навигацию, и даже несколько последних месяцев навигации, был боцманом на судне с коллективом в двадцать человек взрослых мужиков от 18 лет и гораздо старше.
Но, если в училище, я считался человеком, и был хоть как - то защищён Советским законом, групповой поддержкой своих друзей однокурсников курсантов и более мудрым и зрелым гражданским сообществом, вполне адекватных и опытных преподавателей, и просто старших прохожих лиц, меня окружающих, а на гражданском флоте меня уже уважали как грамотного специалиста и помогали достойно вливаться в суровый флотский коллектив, то в Афганистане, в собственной 'родной' роте, я сразу - же стал бесправный 'аллё, воин', безликий капралишка, лишённый любой защиты, любой возможности справедливости и любого правосудия, лишённый права даже считаться просто человеком и Гражданином.
Моим 'судьёй, прокурором и повелителем' на всё время войны в Афганистане стали 'неуставные взаимоотношения', 'дембелизм' и безразличное ко мне командиров всех мастей.
К такой 'вонючей житейско - армейской блевотине' я готов не был.
Я не мог удобно существовать в двух параллельных мирах преступных и уставных взаимоотношений.
Первые были мне мерзки, вторые тяжко терпимы.
Спасало меня, на первых месяцах службы, только отношение ко мне моих двух друзей, собратьев по срокам службы. Их моральное уважение меня и поддерживало, правда, очень недолго. Один из них, красава пацан, кандидат в мастера спорта (или мастер, уже не помню точно), младший сержант Мартышкин - застрелился, не выдержав всей мерзости окружающего мира, второй, Макеев (Макс) героически погиб в бою при сопровождении колонны.
Дальше я выживал один, пока после года службы не нашёл в роте ещё троих друзей, которые тоже погибли.
Все трое были убиты в одном и том же бою.
Домой я уезжал 'круглым одиноким сиротой', что и следовало ожидать, в виду того, что друзья у меня были мужественными, смелыми и рисковыми пацанами. Иных вокруг себя я и не терпел и в свой личный мир дружбы не допускал. Меня всегда тянуло к лучшим.
Такие лучшие пацаны, либо становятся ранеными, либо погибают. Редкий, по - настоящему мужественный солдат курок, который два года воевал в горах, не имеет ранения. Я знал таких несколько, все они, хоть и остались целыми, живыми и не ранеными, но имеют ордена Красной звезды.
С тех пор я всегда отношусь очень скептически к тем, кто говорит, что он смело и отчаянно, жертвуя собой, воевал два года в Афгане в Горах, а воевали там именно в горах, и не имеет ранения или ордена Красной звезды.
Храбрых, рисковых, готовых пожертвовать собой за других, было очень мало. Осторожных, не рискующих, не рвущихся вперёд, было много.
Кстати, о требовании полтинника к тому, чтобы прибывающие, в него, становились личностями:
Мне мой полк дал стержень в жизнь. Я горжусь, что я с Полтинника. Если бы так всё в нём было однозначно, как типа Чёрное и Белое, то я бы просто перечислил в книге всех в две половины, вот подонки, вот Герои.
Но проблема в том, что реальных абсолютных подонков было не так уж много, больше было тех, в ком удивительно сочетались многие и мерзкие и сильные качества.
Например, взять моего взводного В. Ш.
Он был очень сильным, очень смелым и даже отчаянным, но в, то, же время он был очень жестоким по отношению к подчинённым солдатам и сослуживцам офицерам, что в результате привело его к подставе своих солдат под духовские пули.
Да, в Полтиннике были и абсолютные подлецы и трусы, но таких было немного.
Зато было немало тех, кто готов был умереть, но поставленную задачу выполнить.
Полтинник, 350 - ый полк ВДВ это было уникальное подразделение, которое выполняло все поставленные перед ним задачи. Выполняло несмотря ни на что.
Именно поэтому Полтиннику от командования доставались самые сложные задачи.
И ещё, солдаты и офицеры полтинника в большинстве были настолько гордые и смелые, что для них не существовало никаких авторитетов и никаких непобедимых врагов. Наплевать на все запреты и приказы, сделать всё упрямо только так, как сам считаешь нужным, готовность умереть в бою в любой момент, даже просто потому, что нужно идти в полный рост на пули и не потому, что приказ, а потому что гусарство, кураж, упрямство, пусть там и в сотни раз у противника превосходящие силы, сдохнуть, но не отойти, ни на шаг, положить всех живых, чтобы вытащить одного убитого, но своего, десантника.
При этом адская жестокость и стальная, безкомпромисная требовательность друг к другу, превращающая, в общем - то славных, в основном людей, в жёсткие чудовища.
Жуткий селекционный отбор.
Быть солдатом или офицером Полтинника мог далеко не каждый. Совсем не каждый.
Нет ни авторитетов, ни смерти, ни опасности, есть только то, что хочу я сам.
Есть коты, они ходят сами по себе.
Тигры это тоже коты, только очень большие и сильные.
Так вот, Полтинник это был полк, состоящий из больших и малых Тигров, которые жили сами по себе, всегда везде и всюду, а если и дружили или сбивались в подразделения, то по странному стечению обстоятельств. Каждый был обособленной личностью. Каждый имел свою душевную территорию обитания, допуск в которую был не просто ограничен, а невозможен.
Потом и я стал такой же личностью типа сам по себе. Но стал ей не сразу. Я очень долго морально цеплялся за коллектив, как за удобное стадо. А в полтиннике не было Стада, была стая самостоятельных личностей, но не стадо. И вожаков в этой стае скидывали с пьедесталов запросто. Заморгался и слетел к самому подножию. Каким бы суровым, авторитетным и грозным не был ранее.
Незримая борьба за свою авторитетную самостоятельность шла в полтиннике на каждом уровне.
Очень немного было тех, кто так и не смог стать личностью и как то приспосабливался к окружению, и готов был поставить свою шею под ярмо и зубы товарищей по оружию.
Некоторым удавалось стать личностью сразу, с первых дней службы.
Такими сразу личностями, например, были мои друзья Макеев, Шашлов и Сайдхуджин.
Такой личностью был Яковенко, с которым мы в Афгане особо не дружили, но с которым я сейчас очень дружу, чем и горжусь. Яковенко, был независимой, гордой и очень доброй личностью с самого начала. При этом получить от него дружеского рукопожатия мог далеко не каждый. На доброе слово он не скупился, жизни солдат и офицеров спасал, как здравствуйте, мне только несколько раз спас, подвиги совершал, не задумываясь, а руку в дружбе пожимал очень редко.
Вокруг меня, в Афгане, всегда было два подразделения. Два абсолютно разных мира, в котором одно плотно уживалось с другим.
Один, навязывающийся с первого взгляда и пропагандой всех мастей и уровней, мир - это был мир крепких парней Героев, которыми командовали храбрые и умные офицеры и прапорщики.
Второй мир - это был мир обычных людей, в замкнутом рутинно - убогом и тяжелейшем пространстве тяжкого труда, быта и ежедневной рулеточной смерти, в котором все ужасные и гротескные позы и пертурбации мирной жизни гипертрофировано искажались и вырастали в десятки и сотни раз более крупные уродливые формы абсолютного скотства или необычайной героической самопожертвенности.
Эти миры переплетались в каждом из нас и во всех сразу, образуя сплошной лабиринт воспаленного жестокостью и приспособления к службе и войне разума, и выпадали из его объятий и сплетений только удивительные исключения из общих правил.
Таким исключением был мой удивительный сослуживец по роте, пулемётчик Артур Яковенко (о нём я расскажу ниже и очень много). Это был человек удивительным образом сочетавший в себе и образ Василия Тёркина, и Необычайный Героизм, и простоту общения, и жизненную философию Конфуция.
Это был человек, который навсегда стал для меня и для многих тысяч других ветеранов непререкаемым авторитетом, Героем и Легендой ВДВ.
Слава Богу, что он жив, и только во имя памяти о нём и равняясь на его мужество и стойкость, я написал эту книгу, заранее зная, что обреку себя ею на неоднократные угрозы, проклятия, обвинения и желчь всех тех, кого я называю подонками армейской жизни и заблудшими душами Афганской войны. Уж очень не любят у нас, когда Правду обнажают.
Видимо, у таких, как Артур Яковенко, есть удивительная сила духа, которая и через десятки лет, после знакомства, влияет на людей, заставляя их, становится лучше и чище. Память о нём, стойком оловянном солдатике, спасшем лично не один десяток сослуживцев от неминуемой смерти, заставила меня хоть и в конце жизненного пути, но стать чище и лучше, и отдать ему дань уважения в виде такой вот Книги.
Если кто - то будет рассказывать вам, что именно его служба в Советской Армии в восьмидесятые годы была лихой и красивой с начала и до самого конца, не верьте. Это либо враньё, либо хвастливая бравада.
Каждый из нас, служивший в Афгане или в Союзе, в восьмидесятые годы, с лихвой хлебнул и издевательств и унижений. Для одних эти издевательства и унижения тянулись больше, для других меньше, но они, эти скотские месяцы, были у каждого из нас. И почти всех из нас они сломали и превратили в таких же больших и малых скотов, которыми были наши мучители.
Почти всех. Кроме очень немногих. К таким немногим относился и Артур Яковенко. Удивительный парень, который не сломался, не скурвился, не стал скотом и подонком.
Все солдатские страхи в Афгане можно условно поделить на два типа.
Первый страх - это страх быть убитым.
Хождение на боевые, увеличивал этот шанс, вернуться домой в цинке, в десятки, а в иных боях и в сотни раз. Поэтому в боевые роты, где постоянно был недобор, в виду военных потерь, солдаты тыловых подразделений особо не рвались. Их, во многом, просто сдерживал элементарный животный страх за свою жизнь. Тыловиков, было всегда в полку и в дивизии, в две трети раза больше, чем тех, кто реально ходил воевать. Воевали немногие, обслуги было больше гораздо.
Другой страх - это страх быть морально и физически униженными своими же сослуживцами, как правило, дембелями, реже годками, а так же прапорщиками и офицерами младшего звена с наших батальонов и рот.
Этот страх морального и физического унижения, для многих курков, ходящих в горы на войну, в начале молодой службы был самым страшным, так как страха быть убитыми в бою многие из курков просто не замечали.
Рисковать каждый день борзо и дерзко своей жизнью и свободой - это было по пацански обычно и просто. Почти все мы привыкли рисковать ещё с гражданки, надеясь на свои кулаки, жизненный опыт, ловкость и смекалку.
Но мы не желали быть униженными такими же как мы, и не желали обслуживать таких - же как мы, пацанов, которые всего лишь на полгода - год, отслужили больше нас. Не устав, а армейская реальная жизнь, дембелизм и неуставные взаимоотношения заставляли нас чувствовать себя отвратительно.
Мы, волею преступного попустительства своих командиров и волею своих пацанских понятий были насильно воткнуты в рамки абсолютного подчинения таким же, как мы, только чуть старше призывом.
Поэтому молодыми солдатами мы с удовольствием ходили воевать, несмотря на все пули, снаряды, бомбы, гранаты, мины и всех врагов, так как на войне дембелизма всё же было поменьше, чем в полку. Ну и не последнюю роль играл детский наивняк, что именно с тобой самого страшного в бою и не случится.
Страх за свою жизнь начинал появляться у некоторых курков только под конец службы.
Хотя, справедливости ради стоит сказать, что и опасающиеся за свою жизнь с молодых месяцев службы в курках тоже были.
Например, таким был писарь штаба полка Андрей Б., который сначала был в нашей пятой роте, но после первых - же боевых, бухнулся в ноги начальнику штаба полка и сбежал от нас в штаб полка. Причём бухнулся в ноги, это не метафора, а реальность. Реально в ноги упал и на коленях ползал.
И я бы не осуждал его, ну мало ли, не готов человек к войне, умирать не желает, в горах не прёт, слабый, но Б., служа в комендантском взводе, превратился в наркомана и преступника, ворующего у своих, и издевающегося над молодым призывом с комендантского взвода, где он теперь находился (с нашей пятой роты - то он свалил) с помощью более старших по срокам службы подельников и писарей, которых он сумел опутать поставками наркоты и предложениями различных штабных благ. Мерзкий и склизкий стал человек. Впрочем, чего ожидать от труса и наркомана.
Лично для меня, нежелание в Афгане идти воевать в горы, из - за страха за свою жизнь - это трусость. А страх быть униженным или быть состоявшимся в бесправном подчинении у тех, кто недостоин руководить тобой - это черта, присущая гордым людям.
Трусов я не люблю. Гордость - уважаю.
Попытка дать сразу, в начале службы, отпор дембелям, ни к чему лично у меня не привела.
В первый же вечер знакомства с ротой и своим будущим дембелем заместителем командира взвода (его звали Сопаж или Сапаж, фамилия Су-баев или Сау-баев, точно уже не помню) я получил от него по морде, за то, что, по его мнению, не шибко грамотно руководил разгрузкой кроватей с автомашины (рота прибыла с охраны складов ГСМ, где была почти 2 месяца). Командовать разгрузкой меня поставили в виду того, что к тому времени, я был уже командиром младшего звена, то есть, младшим сержантом. Я прибыл с таким званием из учебки.
Пока рота была на охране складов, я был за штатом, автоматчиком, но по совместительству, негласно, с одобрения и веления, улетающих в Союз дембелей роты, неофициально командовал двумя десятками молодых солдат своей роты, своего призыва, которые тоже только прибыли в Афган, как и я.
Так я проболтался немного, успел сходить на пару мелких боевых, больше похожих на приключения, особо ничем себя в службе и бою не проявил, в виду своей неопытности (не трусил и ладно), и дембельского ужаса неуставщины ещё не почувствовал.
Да и с чего было чувствовать. В роте было два десятка молодых солдат, пара годков, один дембель и несколько, так называемых гражданских, то есть старослужащих, которые уже улетали домой. Последним было на нас практически наплевать, годки ещё сами не привыкли к тому, что они уже не чижы молодые, а годки, дембелю тоже всё было по.
В мои обязанности входило следить, чтобы молодые не раздражали, готовых к отлёту в мирную жизнь, 'гражданских' (так называли дембелей, у которых вышел приказ об увольннеии в запас) дедушек, вовремя бегали на зарядку, никуда не отлучались от палатки, ходили строем в столовую, приносили дедам из неё жратву, мыли полы и бегали стрелять сигареты на плац у проходящих мимо 'булдыря' (жаргонное наименование полкового магазина) офицеров для, всё тех же 'гражданских дедушек'. Благо булдырь был за углом, в тридцать метрах.
Меня все слушались, так как я был свой, одного призыва, зуботычины не раздавал, был с лычками на погонах, был более менее справедлив и распределял обязанности между всеми поровну.
Да и с почти всеми молодыми солдатами я был знаком ещё с Лосвидо, где уже успел побыть заместителем командира взвода и ими же, уже покомандовал. И в полк, в Афган они прибыли почти все вместе со мной.
Зуботычины я не раздавал и по моральному и по неуставщинному принципу. Во первых, мне это было ещё 'не положено' по сроку службы, во вторых я ещё не успел стать падлой, готовой гнобить свой же призыв только потому, чтобы самому не быть битым.
Да и граждаским дембелям роты, которые потихоньку сваливали из Афгана в Союз я чем - то приглянулся. Они даже тельник новый и знаки у меня не отобрали и старались меня не трогать. Впрочем, они и остальных молодых практически не трогали. Видимо все их мысли были уже на гражданке.
Уже позже, когда в полк прибыла вся остальная рота, я узнал о двух залётчиках: К-ве Сергее и Т-еве, которые тоже должны были улетать домой вместе с этими практически 'гражданскими дедушками' ВДВ, но не улетели в виду залёта по избиению молодых, и по поимке их на употреблении наркоты в карауле, а именно 'чарса', афганской конопли, то естественно было подсудным делом. Караульные несли службу по периметру полку, чтобы духи не напали (особенно ночью) на полк (территория полка была просто окружёна лёгких заборчиком с колючей проволокой, который моджахеды могли преодолеть в секунды) и не вырезали личный состав и не подорвали бронетехнику.
Видимо перспектива такого - же сомнительного удовольствия, разделить судьбу Костоусова и Тулубаева, и останавливала улетавших в Союз 'гражданских дедушек' от издевательств над нами. Впрочем, это дало мне только некоторое облегчение при первичной адаптации в моём личном начальном Афгане.
Употреблять наркоту в карауле было просто идиотизмом и преступлением, потому, что обкумареный часовой был бы убитым в первую очередь, а его автомат в руках душман стал бы дырявить наших солдат.
Но дембельская расхлябанность и вседозволенность распоясанная и подогретая уголовным неуставняком, сносила башню и не у таких.
Отсутствие жёсткой уставной дисциплины и нормального офицерского контроля, к тому времени очень сильно подорвало наш полк и поставило его в позорное положение сборища недисциплинированных анархизирующих солдат.
Многие годки и старослужащие нашего полка употребляли в это время наркотики. И я не избежал этого позорного тяготения.
К-сов был заместителем командира второго взвода, сильный, спортивный, смелый, жестокий и крепкий, Т-баев был его друг и земляк, пухлый, маленький, круглый и физически слабый.
К-сов приходил на пост к Т-ву в качестве друга, проверяющего и помощника начальника караула и там они и покуривали.
К-сов был старшим сержантом, стал рядовым, Т-баев был ефрейтором, поэтому его лычка была ему недорога и он потерял свою соплю без содроганий и сожалений, чего не скажешь о морально раздавленном разжалованием К-сове. К-сов своими бывшими лычками и командирством очень гордился. Он заслужил их в боях и честно.
Самое страшное ждало их впереди.
В то время, как сослуживцы их срока службы, пусть и с опозданием на 1 месяц, но улетали в Союз, домой, К-сов и Т-баев задержались из за залёта в Афгане ещё на всю осень и зиму, почти до самой весны следующего года.
К-сова также лишили медали 'За Отвагу' и представления на орден 'Красная Звезда', Т-баева лишать было нечего, боевых наград и представлений у него не было.
И ещё, они оставались в роте, в которой издевались над солдатами молодого призыва, которые стали уже годками, и в роте, где они вовсю гоняли годков, которые уже стали дембелями. Вот этого им бывшие гоняемые сослуживцы не простили. Дембелями К-сов и Т-баев были жёсткими.
Здесь и далее, если непонятно. Солдат ВДВ служил сначала в какой - нибудь учебке в Союзе, от 2 до 7 месяцев, кому как 'повезло', и считался молодым, потом прилетал в Афган и становился опять молодым, пока его срок службы не становился равным одному году. После этого, солдат из молодого духа становился годком и мог уже немного 'буреть', гонять и иногда, если это не мешало демьельским прихотям и повелениям,заставлять исполнять свои блажи и повеления более молодых солдат, пока не отслужит полтора года. После этого, годок уже становился дембелем, так называемым 'дедушкой ВДВ', который мог уже гонять и гнобить солдат любого призыва, и молодых и годков, а прослужив два года, он, после приказа Министра Обороны СССР об увольнении в запас, становился гражданским дембелем, то есть, человеком, ожидающим отъезд домой, в Союз. Такие 'дедушки' уже никого не гоняли обычно, это было в падлу, но все их уважали и терпеливо слушались. Отсюда в книге и два вида дембелей. Это дембеля, которые уже отслужили по полтора года, и им ещё осталось дослужить по полгода, и дембеля гражданские, те, которые уже отслужили в Советской Армии по два года.
Т-баев, не смотря на то, что он, по сути, и срокам службы, был уже гражданским дедушкой, стал шуршать как молодой. Это было полное унижение и опущение. Он мыл полы и посуду, стал естественно ходить грязный и засаленный, летал за сигаретами тем, кому он в своё время раздавал по ушам, носил им с поклоном жрачку из столовой, стирал и подшивал им ХэБчики, чистил им сапоги и получал по мордасам, если что - то делал не так или не успевал.
В общем, снова стал из дембеля зачморённым и избиваемым за малейшее неповиновение чадушкой, при чём, в положении оказался даже ниже, чем обычный молодой солдат, хотя, казалось бы, ниже уже и некуда было. Т-баева гонял даже бывший друг К-усов, даже молодые солдаты его зачастую гоняли и били. Полное растоптание человеческого и дембельского достоинства было удивительно и страшно.
К-усову повезло чуть больше. Хлебало ему, конечно новый замок Сапаж, его бывший годок, пару раз втихаря от нас, молодых, начистил, но оставил на положении годка.
Почему втихаря? Потому, что подобные разборки в дембелях и годках, если они происходили на наших глазах, могли подорвать авторитет этих годков и дембелей. Но так как все обычно кучковались в роте, то подобные расклады всё - таки происходили практически у нас на виду или рядом с нами.
Бедолага К-усов вынужден был постоянно отбивать своё право быть хотя бы в 'годках'.
Это своё право он отбивал на мотании хвостом пред бывшими годками, ставшими дембелями, перед бывшими своими молодыми, ставшими годками, которыми он когда - то командовал, как заместитель командира взвода.
Потом у Сапажа украли его медаль 'За Боевые Заслуги'. Он прятал её и хранил её вместе с дембельским альбомом и дембельской парадкой за ружейным парком, маленькой комнатой в палатке, где хранилось оружие. Там была довольно большая щель, между стеной палатки и задними стенками пирамид с оружием, шириной сантиметров пятьдесят, в которую можно было пройти в полный рост.
Для того, чтобы она появилась, втайне от офицеров и прапора, дембеля и передвинули шкафы с оружием. Вход в эту щель заслоняла две кровати, одна над другой. На нижней спал Сопаж, на верхней, спал я, как будущий преемник Сопажа по замкомвзводству.
Угловое спальное место очень котировалось. Оно было и рядом с печкой, потому, что из - за комнатухи с оружием, которая занимала часть палатки от входа и почти до трети в длину, оно получалась почти у центра палатки, где и стояла печурка. То есть там было теплее.
И благодаря боковой стенке оружейки, наши кровати были практически невидимы от входа в палатку, что делало их некой частичной зоной личного душевного комфорта. Хоть с одного бока, но вне прямого обзора и хоть чем то загорожено.
По хорошему, я обязан был быть, что - то вроде личного ординарца у Сопажа, чистить ему сапоги, подшивать, подстирывать..., но Сопаж не заставлял меня это делать, хотя. Он, по всей видимости, берёг мой авторитет, потому, что понимал, что после него замком (заместителем командира взвода) стану я.
К тому времени я уже был командиром отделения. Так, что мне было чуть - чуть легче, чем другим молодым солдатам. Правда, очень чуть - чуть. Да и Сопажу было достаточно остальных молодых во взводе, которым он руководил, чтобы те исполняли его указания по службе и по его обслуживанию.
Потом, после отъезда Сопажа в Союз по дембелю, я действительно стал заместителем командира этого взвода, причём ещё по молодухе, но пробыл я им очень недолго, мне засвербило вступить в конфронтацию, аж с командиром дивизии.
Результатом стало моё разжалование, снятие со всех должностей и последующий адский службадон молодого рядового и более того, вплоть до расстрела. Ниже, в книге, об этом написано очень подробно.
Но, вернёмся к моему бытию во взводе под командованием Сопажа.
Подозрение в краже медали Сапажа пало на К-усова.
К-усова били сильно и долго, но он не признался в краже.
А может быть и не воровал.
И быть бы ему зачморённым на уровне Т-баева, да отправили и его и Т-баева в Союз. Этим К-оусов и спасся. Нашлась ли потом у Сапажа медаль, я не помню, но злой он был как бешенный волкодав.
Сапаж был очень хитрым, смелым и даже героическим. Мне он казался этаким ротным Чингиз Ханом.
Хотя, под конец службы, фронтовая смелость Спажа сошла на нет, и он, используя свою силу, хитрость и изворотливость, стал всячески уклоняться от боевых, оставаясь в роте под видом больного, на время боевых выходов. Бог ему судья. У меня на него злобы нет.
Боевая медаль для боевого курка значит очень много. Это как логическое признание его заслуг и службы.
Жалко и обидно, что далеко не всех курков наградили боевыми наградами. А достойны боевых наград были, не смотря на все залёты, ошибки, и неуставные преступления, абсолютно все, кто ходил воевать в горы.
Война, дело страшное. Каждый из курков совершал подвиги за два года боевых в горах.
Некоторые читатели будут сейчас возмущаться. Мол, что - то ты, писатель, гонишь. Тут ты нам распинался, какие все дембеля упыри и сволочи преступники и тут - же пишешь, что всех твоих мучителей нужно боевыми медалями и орденами награждать.
Ну, что же, давайте разбираться.
Кто такие годки и дембеля? Это бывшие молодые солдаты, которые и сами прошли через ужасы неуставных взаимоотношений молодой службы.
Дембеля и годки не появились вдруг и ниоткуда. Их ротация происходила, как круговорот.
Сначала у каждого солдата были месяцы учебки, где ты был общей массой почти в сто человек, таких же, как ты, молодых, на от силы, полтора десятка годков и дембелей учебной роты. Так, что здесь если и были адики неуставняка, то у кого как. Туркать всех молодых, дедушек и годков тут не хватало, для полной замордованности учебной духов.
Некоторым в учебках, как мне, повезло, например, у нас в учебной роте практически не было дембельско годкового беспредела. Вернее был, но, как - то практически для порядку. Хотя один раз по морде и один раз в грудан мне в учебке от дембелей досталось. Скотство и это, конечно, но, это терпимые моменты. Другим повезло куда меньше, и они начали хлябать свои избиения, издевательства и лишения от годков и дембелей в своих учебках сразу.
Потом почти все мы (кроме тех очень немногих, кто оставался в учебках на замену постоянного состава) шли в войска, где уже начиналось реальное окунание в мерзость понятий неуставщины и дембелизма.
Мы хлебали мучения этих понятий всеми частями тела и души в полный ход, пока сами не становились годками, а потом и дембелями.
В результате этой постоянной ротации в тисках и рамках взаимоотношений по уголовным понятиям, вместо устава, в виду отсутствия должного прапорщицкого, офицерского и генеральского контроля, за исполнением именно уставных и добрых человечных служебных и личных будней и радостей службы, нормальные, в общем - то ребята часто становились упырями, мразотами и моральными уродами. Хотя были и поганцы сами по себе изначальные.
Справедливости ради, скажу, что и среди молодых иногда попадались ещё те уродцы.
Но война есть война. И они, годки и дембеля, воевали. И молодые воевали. И воевали часто, очень мужественно, храбро и отважно.
Поэтому говорить о том, что они не заслужили боевых наград, потому что служили в условиях неуставных взаимоотношений и часто сами были замазаны в этом, не стоит.
Пацаны служили, как могли, они искренне считали, что именно так и служат, что именно только так можно и нужно служить, и некому было их на путь истинный направить, и воевали они, по полной, часто жертвуя собой, в том числе, и во имя тех, над кем они изгалялись.
И те, над кем измывались, тоже часто защищали своей жизнью годков и дембелей. И защищали не потому, что хотели заслужить их благодарность, или из за страха перед ними, а именно потому, что все мы были одной крови, мы были из СССР.
Подвиги подвигами, скотские взаимоотношения, скотскими взаимоотношениями...
Все курки достойны боевых наград. Далеко не все их получили. Это была лотерея.
Вот информация из Интернета:
В моём 350 - ом полку ВДВ на постоянном составе одновременно служило более 1500 человек. Из них более двухсот были офицерами и прапорщиками и более 1300 были солдаты.
Мы не просто так остановились на этом слове 'БОЛЕЕ'. Точных цифер интернет не даёт, поэтому пока и будем опираться на то, что есть.
Примерно раз в пару лет, в виду того, что солдаты служили в нём около полутора лет, а офицеры около двух лет, 350 - ый полк ВДВ полностью обновлял свой состав из чего мы можем сделать вывод, что за период всей Афганской войны в полку прослужило более 15.000 человек.
350 - ый полк ВДВ считался самым боевым в 103 дивизии, то есть воевал больше всех, и косвенное тому подтверждение это то, что по данным интернета почти более трети наград, полученных за десять лет Афганской войны, служившими в 103 - ей дивизии ВДВ, были выданы именно служившим в 350 - ом полку.
Всего было награждено в 350 - ом полку ВДВ за десять лет Афганской войны (по данным интернета) более 5.000 боевых орденов и медалей.
15.000 человек, 5.000 орденов и медалей. Запомним эти цифры.
Теперь далее:
За десять лет Афганской войны в 350 - ом полку ВДВ (по данным интернета) погибло 358 офицеров, прапорщиков и солдат. Погибших награждали всегда.
За десять лет Афганской войны в 350 - ом полку ВДВ (по данным интернета) служило более 1.000 офицеров и прапорщиков, которые практически все имеют по минимум одной боевой награде, а многие и по две боевых награды. Но будем снисходительны, и посчитаем, что они имели всего по одной боевой награде.
Итого за десять лет Афганской войны в 350 - ом полку ВДВ (по данным интернета) погибшие солдаты, прапорщики и офицеры, и живые прапорщики и офицеры были награждены более 1.358 - мью боевыми наградами.
Всего (по данным интернета) более 5.000 наград на более чем 15.000 человек, из них более 1.358 это погибшие военнослужащие, и живые офицеры и прапорщики.
Остаётся чуть более 3.642 наград на 13.642 солдат.
То есть из более чем 15.000 военнослужащих, более чем 10.000 человек остались без единой боевой награды.
Может они не воевали, а в столовой отсиживались?
Нет, конечно.
Только непосредственно на боевые в горы, за десять лет Афганской войны в 350 - ом полку ВДВ (по данным интернета) ходило из более чем 15.000 человек - 5.000 человек.
Более 10.000 человек в самом боевом полку 103 дивизии, за десять лет кровопролитных боёв, остались без единой боевой награды.
Почему???!!! За что так с ними поступили...
Были ли в моей службе и вообще в Армии хорошие, добрые и человечные годки и дембеля, были ли порядочные и человечные офицеры?
Конечно, были, но и они, если хотели вписаться в армейское сообщество надолго и авторитетно, в той или иной мере были поражены гнилью неуставняка и круговой поруки замалчивания больших и малых преступлений, которая, не смотря на всю их доброту, порядочность и человечность, не давала им выбраться из этого липкого и всеобъемлющего, всеобщего пакостного теста круговой поруки и абсолютно незаслуженного снобного и барского превосходства одних над другими.
Это, прогнившее, тестообразное жиле преступного, либо полностью позже засасывало в себя таких людей, калеча их до своей извращённой похожести, либо навсегда отрыгивало их.
Был ли и я поражен такой гнилью? Конечно да. Она и сейчас иногда проскальзывает во мне.
Были ли всё же те, кто, на мой взгляд, так ей и не был поражён?
Я знал несколько таких солдат, которые дожили до положения годка или дембеля, не погибли или погибли уже после того, как стали годками и дембелями, и не запачкались неуставняком и преступлениями. Знал я и одного такого прапорщика и несколько офицеров.
Мне до них очень далеко. Это были более сильные морально и духом человеки, чем все мы, остальные.
Дембелей и годков можно было примерно поделить на четыре группы:
Первые, это конченые упыри и садисты, испытывающие непреодолимую тягу постоянно кого - то унижать, бить и чморить, самоутверждаясь этим в обществе себе подобных и обеспечивая себе различные няшки и поблажки, заставляя молодых солдат обслуживать себя и работать за них.
Вторые, это вполне нормальные ребята, которые позволяли себе унижать и чморить и избивать других, очень редко, в дни и часы личных срывов, или когда молодой уж очень сильно тупил, ошибался или наглел.
Третьи, это Удивительные солдаты, которые своей широкой душой, смекалкой, мудростью, смелостью и храбростью заработали себе безмерное уважение сослуживцев и старались относиться к другим солдатам и к солдатам младшего призыва именно по человечески, при этом постоянно одёргивающие других годков и дембелей при уж больно яром издевательстве тех над молодыми солдатами. Но таких чистых было очень немного.
Четвёртые, это те годки и дембеля, которые хоть и стали по срокам годками и дембелями, но в виду совершения до этого, или во время этого позорных, по общепринятому в подразделении проступков, сами жили чуть лучше молодых солдат.
Такими проступками было: воровство у своих товарищей по роте и сослуживцев (такое прощалось крайне редко), трусость в бою (такое вообще не прощалось), чмырдяйство (неумение достойно следить за своим внешним видом), физическая немощь (слабак и не тянет в горах, отстаёт, на солдатском жаргоне 'дохнет', годкам и дембелям такое не прощалось, 'дохнуть' в горах мог только молодой, хотя и молодых за это чморили), иногда стукачество (оно всё же, особенно совершённое по молодухе, прощалось сослуживцами своего призыва, если стучали только на дембелей).
Бывало такое: по молодости, забитый в конец солдат, закладывал своих обидчиков дембелей или годков ротному замполиту или повыше куда стучал, таких дембелей наказывали, потом они и годки уезжали в Союз или на зону, молодой сам становился дембелем и вокруг него уже были не его годки и дембеля, которые ему не давали поднятся за стукачество, а вокруг был уже свой призыв, который, в отдельных случаях, если стучавший был неплохим пацаном, а просто уже накипело у него тогда, прощали ему это стукачество и принимали в свой круг почти полновесным дедушкой.
Но годком такой стукач всё одно жил на положении молодого, в отличие от своих погодков, потому, что даже если он и деда своего застучал, то его годки ему этого не прощали. Поэтому такой 'задроченный' солдат вынужден был полтора года служить как молодой, пока все его годки и деды с роты не свалят, и только последние полгода, сразу иногда скакал в дембеля.
Но, в любом случае он был хоть и 'прощённым' дедушкой, а нет, нет и могли ему припомнить его слабость его соротники и жил он всё одно, вроде дембелем, но дембелем приниженным и молодых гонять права не имел. Типа ты же стучал, когда тебя гоняли, вот и неча других гонять. Такие недодембели обычно были вечно озлобленные и мстительные и издевались над молодыми очень изощрённо, делая это так, чтобы не влетело от своего же призыва.
Были ещё и другие разные причины того, что солдат, под конец службы, становился на положении молодого (например выше описывалась история Т-убаева, зачморённого уже в период его бытности не просто дембелем, а гражданским дембелем).
Награждения, как правило, были обычной лотереей. Кому повезло, кому нет.
Наиредчайше кого награждали конкретно за конкретный подвиг.
Обычно представляли при удобном случае, если не лень было и есть время писать наградной (а лень или некогда многим командирам было очень часто и почти всегда) высосав подвиг из пальца или выдумав его, но при этом, зная, что человек, или совершил подобный подвиг ранее, когда по разнарядке представляли других, а до него ещё не дошла очередь, либо человека просто уже положено было наградить, в виду того, что он уже долго воевал (долго по нашим, Афганским меркам, это не менее года).
Но, вернёмся к моему началу службы:
Тащился я, и обитал в роте, в начале своей Афганской службы, тихо и размеренно...
И тут, вдруг, в 12 часов ночи абсолютно вся остальная Рота приехала в полк, злая и голодная. И она разительно отличалась и от учебной роты, и от роты мирного времени в Лосвидо и от той части роты, которая встретила меня в Афгане с самого начала..
Эта, приехавшая часть роты, была жестокой, и вымотанной, она была полностью фронтовой и с исковерканной боевыми операциями и трупами психикой, ротой вчерашних ещё почти детей, но уже в короткий срок, у кого года, у кого нескольких месяцев, заматеревших мужиков, хлебнувших кровавого и несправедливого ужаса войны.
Она была ротой не минуты отдохнувших (в отличие от той части роты, в которую я попал сразу, эта часть сразу после боевых была брошена в жёсткие полуфронтовые условия охраны складов ГСМ, рядом с душманскими территориями) небритых, издёрганных бесконечными боями и бытовым адом, людей, которые умели убивать, и убивали врагов и тех, кто походил на врагов, и тех, кого они определяли как врагов, направо и налево, не задумываясь, потому, что им разрешалось убивать официально любых врагов.
Не советский или Афганский солдат, но с оружием или пусть даже просто патроном в кармане, это враги, нашли в доме при прочёске оружие, или любой боеприпас или патрон, это враги, увидели во время выхода на боевые в горах афганца мужского пола, это тоже враг.
Кишлак если был объявлен духовским, значит официально там все враги, любого возраста и пола.
Враг подлежал немедленному уничтожению, всеми доступными способами и средствами. Оставление врага или того, кого обозначили врагом, в живых означало предательство, каралось всеобщим презрением сослуживцев, обвинением в трусости и судом военного трибунала.
Доходило до маразма, ткнули пальцем в точку на карте, сказали, что там все враги и хана там всему живому. Никто не будет ни с кем разбираться. Враги там и всё.
Почти сорок человек годков и дембелей с напрочь повёрнутой от войны и замкнутого мужского пространства психологией и психикой. Она, моя родная рота, которой я до сих пор горжусь, родилась для меня тогда ротой ужаса и ротой чужой, совсем не виртуальной, реальности.
Вместе с ними было несколько несчастных молодых солдат моего призыва, которые оказались в Афгане на пару месяцев раньше меня и которые успели влипнуть, по самый кошмар, будучи отправленные на охрану складов вместе с множеством годков и дедов.
И получи, товарищ младший сержант, тут - же, в течение быстрых пяти минут, от Сопажа, назначение на командира отделения, плюсом 'шикарная' должность старшего по разгрузке кроватей, тумбочек и прочего барахла, и заодно, по челюсти.
Я, следуя пацанским принципам и пацанской науке гражданки, ещё не врубившийся в полковые традиции регулярных частей Советской армии, совершенно отличных от неуставных традиций учебки, ответил сразу ответным ударом в морду замкомвзводу Сапажу, и был тут же, в секунды, избит и им и другими дембелями с применением подручных средств, в виде кроватных железных спинок.
На мне выместили всё, что накипело у них за время почти двух месяцев муторной охраны складов ГСМ. Почему муторной, да потому, что у них там практически не было молодых. Годки и дембеля вынуждены были пахать и нести службу во многом лично сами.
Солдаты моего молодого призыва, которые были со мной ранее в роте, естественно за меня не вступились. И мне и им сразу и наглядно показали, кто в роте хозяева.
Тем более не заступились и те, несколько молодых солдат, которые были на охране складов с несколькими десятками годков и дембелей. Им очень не повезло прибыть в роту раньше нас, и убыть с основным составом роты на охранный выход. Естественно, что своей порции ада они уже хлебнули и были напрочь сломаны.
Старшина роты, прапорщик К., лениво сделал вид, что ничего не произошло, а взводные и ротные к тому времени уже убыли в свой офицерский модуль, впрочем, и им было бы это всё до лампочки.
Вразумили деды молодого капралишку по своему и ладно, меньше потом с этим юнцом возни будет дисциплиной.
После этого, чтобы замести следы побоев для глаз уже штабных офицеров (не ротных, а именно штабных), которые могли наведаться в роту на утреннее построение и увидеть меня, красавца в кровоподтёках, дембеля мне в приказном и принудительном порядке предложили биться до крови с одним из молодых солдат моего призыва Лёхой М-вским. Всё это делалось под эгидой 'стучать западло'. Лёха был из тех молодых, которые прибыли с основной ротой и к таким закидонам уже привык.
Нас уже с учебки приучали, что жаловаться офицерам, что тебя избили дембеля - это в ВДВ считается западло. Так, что, теперь, если кто и чего бы увидел во мне разбитого и кровавого, то это можно было бы списать на обычную драку между глупыми молодыми солдатами. То, что это 'списание' могло привести нас с Лёхой в дисбат, никого не волновало. Мы были обычные, никому не нужные, никто и никак духи.
Офицеры к этому времени, как я уже сказал выше, свалили в свой офицерский модуль, а прапорщик 'К. В.' предпочёл не вмешиваться.
Переглянулись мы с Лёхой, и начали драться, на потеху дембелям. А никуда не денешься. Закон стаи. Только драка определяет уровень уважения.
Потом, конечно, мы с Лёхой познакомились лучше, всё происходящее обсудили, пришли к обоюдному выводу, что все дембеля скоты, но такова и была скотская жизнь молодого солдата.
Бились мы с ним потом ещё несколько раз, дембеля утверждали, что только так можно стать настоящим бойцом десантником. Очень им наши драки полюбились гладиаторские.
Это конечно был полный маразм и скотство, но не будешь биться, будешь бит дембелями с ещё большей жестокостью, типа 'за трусость'. В конце концов, избить друг друга или быть избитым дембелями, было для меня гораздо лучше, чем сесть в дисбат, за то, что ударил сержанта заместителя командира взвода. А именно так и могли повернуть дело, будь я шибко 'правильный и уставной'. Да и избили бы всё одно, а избиение приписали тому, что я был буйный и за автомат схватился, чтобы всех пострелять.
Называть меня потенциальным драчуном было бы невероятно глупо. Я никогда не любил драки ещё с детства, и хотя был пацаном не мелким и развитым, старался не участвовать в них, и очень избегал бить людей по лицу.
Не был я никогда тем грозным хулиганом и драчуном, которым так хочется мальчишкам и юнцам часто себя представить.
Даже сейчас, довольно неплохо владея приёмами рукопашного боя и спокойно лупя в голову противника ногой на два с лишним метра вверх, делая на регулярных тренировках по несколько тысяч ударов руками и ногами с утяжелителями на каждой руке и ноге по 2-3 килограмма, я не считаю себя любителем драться. Драка это не моё.
Да и как можно просто драться, если каждый мой удар, в виду его силы, может элементарно убить противника или необратимо покалечить его.
Потом и я стал заместителем командира взвода, именно этого взвода, правда удержался на этом посту недолго, был разжалован лично командиром дивизии (об этом есть подробно далее в книге).
Лёха под дембель, тоже получил лычки, сначала младшего сержанта и стал командиром отделения, потом получил лычки сержанта и стал тоже замкомвзводом этого взвода, в части даже поставили плакат с его портретом, как очень хорошего и храброго солдата. Мы с ним так и остались в добрых приятельских отношениях до самой отправки нас домой, и часто вспоминали наши молодые годы и драки до крови на потеху дембелям.
Почему молодые солдаты не давали отпор дембелям? Вся дедовщина в подразделениях шла прямым ходом и начиналась от наших сержантов замкомвзводов (заместитель командира взвода), которые были старше нас по званию и которые пользовались непререкаемым офицерским покровительством.
ЗамКомВзводы часто создавали для себя костяк и группы из пользующихся их покровительством, а значит и практически безнаказанных садистов уродов годков, дембелей и иногда даже молодых солдат (правда крайне редко привлекались молодые солдаты и только отъявленные упыри, готовые гнобить свой же призыв за разные няшки и за то, что их самих дембеля не трогали), которые творили в роте что хотели, с молчаливого согласия офицеров и прапорщиков роты.
Предчувствуя вопросы, скажу, что я мало чем отличался от остальных и тоже был в замкомвзводах и в дембелях морально не всегда подарок.
Стыдно ли мне за это? Порой да. Порой нет.
Все мы пытаемся оправдать свои мерзкие поступки теми или иными обстоятельствами. В любом случае, в глубине души я понимаю, что любое издевательство одним над другим, и его избиения и унижения это ничем не оправдываемое скотство и преступная мерзость.
Так, что и во мне жила эта мерзкая скотина, а порой пробуждается и сейчас. И это тоже есть мой позор, а совсем не доблесть.
Быть ловким, большим, сильным и мускулистым, уметь драться и уметь лупить на два с лишним метра ногой вверх не есть лицензия на глумление над другими.
Но как - же сложно бывает обычно удержаться от позерства наглого и физического превосходства, над более слабыми и тихими.
Простите меня, все несправедливо обиженные мной. Может, хоть этой книгой, я частично заглажу свою вечную и вряд ли до конца заглаженную вину перед Вами.
Офицерам и прапорщикам роты, эти дембелимство и неуставняк были по полной выгодны, так как они, с помощью этих солдат и сержантов садистов, могли подолгу отсутствовать в роте (отдыхая в своём офицерском модуле от забот службы), и могли руководить через них ротой, зная, что те, как жестокие и безжалостные надсмотрщики, выполнят нашими силами любое поручение и выплеснут свою злость от боёв и неустроенности службы на нас, а не на сопротивлении офицерам и прапорам.
Офицеры и прапорщики могли так гораздо легче поддерживать дисциплину в роте, основанную на страхе, голоде, унижениях, издевательствах и побоях. Командирам так было удобнее.
Учитывая, что все замкомвзвода были старше остальных солдат по званию и должности, солдаты не могли дать им физического или морального отпора, замкомвзвода сразу вспоминали про то, что этот отпор закончится для подчинённых однозначно трибуналом и сроком.
Жаловаться офицерам и прапорам было бесполезно, они не выносили сор из избы и покрывали замкомвзводов и дембелей по полной.
Если бы в роте всплыли случаи избиений, издевательств, голодомора или дедовщины, то офицерам и прапорам зарубили бы и звания и награды. Причём чем дальше бы уходила информация о неуставняке, воровстве, побоях и издевательстве, тем шире бы становился круг наказанных, вплоть до командира 103 Дивизии.
Так, что, ожидать справедливость и заступничества молодому солдату моего призыва было неоткуда. Никому было невыгодно признавать, что 350 - ый полк ВДВ и 103 -тья дивизия ВДВ времени моей службы, полностью разложены неуставными взаимоотношениями, преступлениями и разгильдяйством.
Причём разложены настолько, что даже элиту, разведку дивизии, вынуждены были практически расформировать как отдельное подразделение и восстанавливать с нуля, настолько, даже это подразделение, стало неуправляемо и криминализировано. Что уж там было говорить о простых батальонных и специальных ротах и подразделениях обслуги.
Предательство, подпольная торговля водкой, оружием и наркоторговля (наркотики отправляли в СССР в солдатских гробах) процветали даже среди высших штабных офицеров нашей 103 дивизии.
Где тут ждать справедливости для солдатика. Любая справедливость сразу тянула за собой проверки и комиссии из Москвы, а они предателям и ворам были не нужны. С одной стороны придётся делиться, с другой, возможно и отвечать по закону.
Вот и стрелялись, вешались, травились молодые солдатики от полной безнадёги, либо терпели, либо убивали своих мучителей и шли в дисбаты и на зону, или убегали к душманам.
В нашей роте, например, командир третьего взвода, лейтенант 'Ш. В.', такие жалобы на неуставные взаимоотношения рассматривал только как стукачество.
Командиру роты капитану 'Т.' было попросту часто уже устало по хрен, он сам мог приказать солдата верёвкой к другому солдату привязать, чтобы считать их было легче и чтобы они не убежали из роты, куда подальше от глумления и скотства.
Взводный второго взвода, лейтенант 'С.', сам боялся дембелей и взводного 'Ш. В.'. 'Ш. В.' избивал взводного 'С.' и гнобил, да так, что, тот, бедолага, предпочитал спать в солдатской палатке взвода, а не в офицерском модуле, лишь бы лишний раз по морде от 'Ш' не перепало.
Взводный первого взвода, лейтенант 'Х.', был всегда сам по себе и в ротные проблемы никогда не влезал.
Прапорщик 'К. В.' был полностью зависим от офицеров, и вставать на сторону солдат ему не было никакого смысла, хотя он был для солдат более свой, чем офицеры роты и в роте бывал чаще, чем офицеры. К тому же он зависел своими награждениями напрямую от командира роты и замполита роты.
Замполит роты 'О. П.' не хотел портить отношение с 'Ш. В.', так как если бы стал заступаться за солдатский молодняк, 'Ш. В.' бы и его загнобил, как загнобил взводного 'С'.
'Ш. В.' был физически очень сильный. 'О. П.' был слабоват физически и разгружался в боевой экипировке до минимума, так как в полной экипировке дох (быстро ослабевал и уставал до невозможности идти) в горах. Даже свой офицерский бушлат 'О. П.' заставлял носить молодых солдат.
Не то, чтобы он на них бушлат свой одевал, нет. Молодой солдат пёр бушлат замполита до привала, а там замполит забирал свой бушлат и носил сам. Потом опять переход, опять бушлат скатывался в рулон, навьючивался на молодого солдата и снова пёрся этим солдатиком до следующей ночёвки. А ведь офицерский бушлат это дополнительные несколько килограмм на и так увешенного до предела молодого солдата. И всё это надо поднимать на себе в горы.
Мины, ленты АГС и мешки с патронами 'О. П.' тоже не таскал. Прикрывал он свою слабость 'заботой' о молодых солдатах. Типа, если он, замполит, кого - то из молодых солдат, заставит тащить в горах, на боевых, его личное замполитное имущество, то дембеля и годки на этого молодого солдата меньше нагрузят.
Всё это было голимое враньё. Дембеля и годки своё имущество таскали сами, или втихушку, оставляли часть боевого снаряжения на броне (в основном оставляли лишние мешки с патронами, так называемые 'БК'). Но основная часть дембелей, честно и упорно всё своё тащили в горы сами, не заставляя таскать свои пожитки молодых солдат. Тем более, всё сами тащили на себе годки. Перекладывать свои вещи солдатам старшего призыва на солдат младшего призыва было западло.
Хоть такое положение неуставняка шло на пользу молодым солдатам.
С другой стороны, это было не от того, что жалели молодых солдат, а от того, что те, в большинстве своём ещё слабовато тянули в горы (не приспособились ещё к таким нагрузкам) и если дембеля и годки накидали бы им своей поклажки, то молодые бы просто упали без сил и тогда остальным дедам и годкам пришлось бы уже тянуть в горы и груз молодого и его самого. Дополнительный груз достался бы всем дедам и годкам. Горы шутить не любят, упавший от усталости, восстанавливается очень долго, тут даже часовым перерывом не обойдёшься, минимум ночь нужна упавшему для восстановлениия.
Поэтому, во избежание таких сюрпризов в виде молодого беспомощного тела и его груза, которых нужно будет нести остальным, и было такое правило в неуставняке.
Не о молодом заботились деды, а прежде всего о себе.
Хотя, существовал приказ, по которому, такого уставшего солдата могли офицеры и имели право, и просто пристрелить, если того требовала боевая обстановка и солдат отчаянно брыкался, чтобы его не несли. Тогда несли просто труп, который не брыкается.
Почему уставший солдат мог сопротивляться, чтобы его несли дембеля? Потому, что от такой усталости и мозги могли поехать и человек просто мог уже не понимать, что от него хотят и хотел просто немного отдохнуть, в надежде, что силы его восстановятся от отдыха.
И такой 'упавший' солдат знал, что если его понесут, и он не будет брыкаться, то потом до самого дембеля его будут гнобить и избивать, как слабака и ещё и десантную тельняшку отберут и запретят носить (это было очень тяжким позором для десантника, лишиться тельника), и на боевые больше брать не будут или переведут как чадушку в тыловое подразделение, где все будут знать его позор и чморём он на дембель уедет, без тельника, неушитый и опозореный...
Но лишь немногие молодые солдаты, в эти упавшие моменты, когда уже круги перед глазами и мозг плывёт, понимали, что краткий отдых ничего не даст, если ты 'упал', в плане восстановления силы.
Ты всё равно 'сдохнешь' через сотню - другую шагов снова. И не всегда была возможность сделать даже короткий привал для такого солдата, потому, что война и духи могут по пятам идти и убить всех, или нужно занять вовремя очередную высоту, чтобы выбить оттуда моджахедов или обеспечить безопасность прохождения очередных войск или грузовых автоколонн внизу, или и то и другое и третье сразу...
Так, что при случае, офицеры имели право расстрелять любого не устроившего их солдата и свалить всё это на то, что солдат выдохся, а нести себя не давал, а рота была в опасности, а боевой приказ не давал времени на отдых...
Мы всё это знали и понимали всю обречённость любого восстания против существующих порядков и офицеров. Пристрелят, неугодного, и спишут на то, что солдат 'сдох' на боевом выходе. Хотя, иногда пацанов прорывало...И табуреткой на ротного замахивались и матом офицерам в лицо кричали и массово отказывались приказы выполнять. Но это было очень и очень редко. Когда уже совсем крыша от психоза или безысходности и издевательств уезжала.
Война...
Так, что, упаси Господь, 'сдохнуть' в горах настолько, чтобы тебя понесли.
Хотя, нет - нет, да 'сдыхали' молодые, и тогда дембеля, матерясь, брали РД (рюкзак Десантника) и всю поклажу молодого на себя, а 'сдохший' какое то время шёл сам, моля судьбу, чтобы не отобрали ещё и автомат.
Автомат в горах хоть и тяжесть, но, учитывая, что в ВДВ у него был приклад железный, а не деревянный, как в других войсках, десантники безбоязненно (не боясь разбить приклад) использовали его как трость, опираясь на него во время хождения и стуча, с каждым шагом, прикладом в камни. Офицеры, правда, за это иногда поругивали, но так делали почти все и офицеры так делали тоже.
Очень тяжело было в горы шагать часами.
Таких 'сдохших', которых нести не нужно было, конечно потом тоже били и немного чадили, но не так ужасно, как тех, кого нужно было нести самих. Такое 'сдыхание', если, конечно, оно не случалось постоянно, на каждых боевых, терпимо, в дальнейшем, через месяц, другой, прощалось молодому. Но горе, если 'сдыхал' годок или дембель. Таких сразу и навсегда опускали в чадушки и ниже молодых.
Был у нас в роте такой дедушка опущенный.
Прослужил он в ремонтной роте уже до самого перехода в дембеля и оставалось ему в Афгане всего полгода дослужить. Качок, гора мышц, гроза ремроты, постоянный друг наших ротных дембелей. Дед ремроты номер один! Жил как падишах, все ремротовские молодые перед ним и пукнуть боялись и исполняли все его личные блажи приказания и распоряжения. Тот старательно качался, ел от пузва, не гнушаясь отбирать пайки у молодых, да спал. Стирали ему, еду из столовой таскали, сапоги ему чистили, даже в жару веером его обмахивали. Царь ремроты, просто царь...
И захотелось ему стать реальным фронтовиком и на боевые походить и даже, может, орден заработать, или боевую медаль. Решил качок, что раз он дембель грозный, штанги с гантелями тягает, все дембеля в нашей роте его корефаны и лепшие друганы, то и почему бы и ему настоящим, а не тыловым, боевым рексом ВДВ не стать (Рекс ВДВ - это жаргонное выражение, так с юмором называли тех Десантников, которые считали себя очень крутыми).
Сказано, сделано. Написал он рапорт о переводе и тут же его перевели.
Закатил он поляну, по поводу перевода в боевую роту из тыловиков ремроты, нашим ротным дедам, нас гонял недели две по полной, ходил, красава, весь в знаках, ушитый, подшива в палец толщиной, в подтяжках, змей накаченый, любил ходить, с голым торсом, чтобы, значит, все видели его накаченные мышцы, восхищались его грозной фигурой и боялись его...
А потом пришли боевые...
Тут - то наш качок грозный и сдулся. Ну, а если быть точнее, 'сдох' он в горах.
Не потянул он в горы - то. Не осилил. Мыщцу штангой ростить под прислуживанием молодняка и подаванием полотенчика влажного это одно, а часами как вьючное животное в горы переть, это другое.
Если бы он в придачу к рощению мышц качанием, ещё рукопашкой до изнурения занимался, да бегал по нанадцать километров каждый день, то оно, конечно, наверное, в горы он бы и потянул. В горах мышцы не главное, главное дух крепкий и выносливость.
Были, например, ребята солдаты из медсанчасти полка. Да, они качались. Медсанчасть не госпиталь и не медсанбат, служба не тяжёлая и не голодная, есть с чего мышцу ростить и когда со штангой заниматься. Но они ещё и каждое утро, до официального подъёма бегали по 5 - 10 километров, от своего модуля до здания аэропорта. Поэтому они очень часто ходили в горы воевать с какой - нибудь ротой в качестве основного санинструктора или дополнительного санинструктора. Они не дохли в горах. Занятие бегом дало им возможность качать не только 'булки' но и выносливость.
То есть, они могли в горы не ходить, но ходили по собственной инициативе и воевали там как все. За медалью ли они ходили туда, или чтобы орден получить, это дело десятое, хотя, думаю, что через начальника медсанчасти и через свои связи с писарями, они могли награду и не ходя на боевые себе сделать, так, что, скорее всего, они ходили в горы именно потому, что просто были смелыми пацанами. Хотя, справедливости ради отмечу, что дембелизмом они страдали сильно и молодых солдат любили и бить и унижать.
Но, медсанчастные солдаты ходили воевать, а нам, куркам, лишняя 'таблетка' на боевых, совсем лишней не была ('таблетками' в боевых ротах называли санинструкторов, потом, с моей лёгкой руки, их стали называть 'Док', я это прозвище 'Док' придумал не сам, а взял, то - ли из книги 'Остров Сокровищ' Роберта Льюис Стивенсона, то - ли из советского фильма по этой книге).
Но вернёмся к тому накаченному дедушке, который перевёлся в нашу роту и который 'сдох' в горах.
Пришли с гор на броню. Наши ротные деды ему и говорят, хоть ты и корефан, а если снова сдохнешь и мы твоё барахло опять на себе понесём, то не обессудь, зачморим. Насупился он... и на следующий день, на выходе в горы, снова 'сдох'.
И стал наш качок жить отныне, как распоследняя чадушка молодая и даже ниже.
Он, было обратно, в ремроту просится, ан не берут. Так он там молодых загонял неуставняком, что и ремротовские офицеры от него отказались. А ну как пришибёт в дембельском угаре какого ремротного молодого, что тогда? Отвечать то и офицерам придётся.
Вот такая история падения грозного полкового дембеля качка и превращение его в опущенного чмырдяя, которого даже его бывшие молодые из ремонтной роты приходили гонять.
Молодые солдаты, даже самые хитрые, оставить своё снаряжение на броне, как некоторые не совсем сильные годки и деды, не могли, за это их били и чморили нещадно. Благо, основная часть молодых солдат, всё - таки пёрла всё нагруженное на них в горы, а те, кто и был слабоват, за первые полгода Афгана становились, так или иначе, более выносливыми.
У офицеров и прапорщиков была круговая порука, каждый из них зависел своими слабостями от других. Бывало даже так, что старшие по должности зависели от младших.
Более сильные и выносливые офицеры боевых подразделений чадили слабых и менее выносливых офицеров. И такое было.
Жаловаться выше ротных командиров, в штаб полка или дивизии, перепрыгивая их ротные головы, тоже смысла не имело, офицеры роты, сами сразу объявляли такого солдата стукачом, со всеми вытекающими последствиями службы такого солдата уже как потенциального смертника и будущего трупа.
Такой 'прыгающий через головы' солдат правдолюбец дожить до дембеля шансов просто не имел. Даже если им и двигали самые благие намерения и радения за счастье всех солдат роты, батальона, полка или дивизии.
Этими Благими намерениями, такой правдолюбивый и справедливый бедолага солдат, выстилал себе дорогу прямо в ад и в потенциальную могилу.
Я, по молодости службы, однажды попытался открыть глаза командиру 103 дивизии генералу Слюсарю на бардак в его дивизии и что? Был немедленно разжалован, объявлен стукачом, и никто и не стал разбираться ни с каким бардаком.
Так ведь не на ухо шептал, не называл фамилий, не бегал в штаб на личную аудиенцию. Я ведь открыто обо всём рассказал, на собрании, в присутствии многих своих сослуживцев (тогда нас замков собирали и некоторых командиров отделений, а я тогда замкомвзвода был, самым молодым замкомвзвода по сроку службы в дивизии) и офицеров. Назвал почти все паскудные вещи, которые тогда знал и видел, происходящие в полку и в дивизии, своими именами, но, ни одной фамилии, ни одного имени не сказал. Ни на кого лично не пожаловался.
Лишь четко сказал, что в нашей 103 - ей дивизии ВДВ и в нашем славном 350 - ом Полку ВДВ, процветает мародёрство, преступления, воровство, наркомания и жуткие издевательства над молодыми солдатами. Какой же я стукач?
Я за армию родную радел. Хотел, как в кино, видеть наставничество и дружбу между фронтовиками. Хотел порядочных офицеров и генералов. Как в фильмах, на которых я воспитывался. Война ведь. Родина ведь в опасности.
Да только реальная жизнь и реальная война, это не кино.
Да плевать этот генерал, командир 103 дивизии ВДВ 'А. С.' хотел и на Родину и на подчинённых.
Это мне Родина родной была, а ему, судя по бардаку и преступлениям, которые он развёл в вверенной ему нашей Родиной, дивизии, слово Родина была просто словом. Иначе он бы костьми лёг, ночей бы не спал, но держал дивизию в полном порядке уставном, а не в болоте неуставщины и уголовщины.
И знал он всё, творящееся в дивизии, не хуже меня, а то и в сто крат, лучше. Только его эта вся мерзопакостность очень видимо устраивала. Он в ней как щука в мутной воде себя чувствовал, и менять ничего не хотел.
А я, наивный, тогда поверил в Героя Советского Союза, 'боевого генерала', командира 103 дивизии ВДВ 'А. С.'.
Впрочем, ниже, в этой книге и в комментариях к ней, об этом эпизоде написано очень подробно, читайте внимательно.
Да я и сам был частью этого скотства. По молодухе был жертвой, по дембелю не раз был скотом.
Правда, когда я генералу всё это высказывал, был я ещё чистым и не замазанным. Наверное, поэтому и наивняком 'страдал'.
Но я - то был обычный необразованный солдатик, залетевший в армию по причине разгильдяйской гражданской жизни и нежелания повышать свой уровень образования.
У офицеров был пятилетний опыт службы в высших Училищах!!! А у генералов ещё и академии. Они, офицеры и генералы, были обязаны пресекать этот дембелизм и круговую поруку в корне и зародыше, не жалея своего живота. Иначе, зачем они пошли в Офицеры и генералы? Для карьеры? По глупости?
В общем, беседовать о совести и долге можно бесконечно. Нет часто в людях, ни совести, ни долга перед Отечеством. Одна склизкая гниль в душе и на сердце.
Как офицеры, наши ротные командиры своих обязанностей в полной, человеческой мере в Афгане не выполняли, и как отцы командиры они, практически, не состоялись. И это факт.
Исключением я бы назвал только первого своего Афганского ротного, капитана Т. Он как - то немного выпадал из этой общей обоймы ротного офицерского состава.
Капитан Т. Е. М. Командир пятой роты. Благодаря ему, я выжил.
Именно он спас меня позже от неминуемой расправы командира дивизии генерала А. С. Думаю, что сделал он это, рискуя своей карьерой, и это ему, потом наверняка аукнулось. Но он на это пошёл. Ему меня стало жалко.
Поэтому лично я капитану Т., или как его за глаза называли солдаты Телёпа, безмерно благодарен.
Солдаты его, в основном, любили и очень уважали. Как офицер он был храбрый и шёл в атаки первым и за спины солдат никогда не прятался и солдат никогда не обворовывал.
Правда и то, что, не смотря ни на что, лично я считаю и помню Т. порядочным и хорошим человеком, некоторые солдаты роты считают его не очень хорошим офицером, просто так сложилась моя и его жизнь.
Не был я тогда ангелом и он ангелом не был. И я бузил, и он иногда с некоторыми солдатами палку перегибал. Правда, в отношении меня он делал только хорошее.
По крайней мере, тогда, в годы моей молодой службы, он был единственным светлым и человечно душевным армейским пятнышком в моей грустной судьбе.
Моё отношение к ротному Т. можно охарактеризовать вот этими словами из моей книги: "...Для меня тогда был один авторитет, это мой первый командир роты. Покажи он любую цель, хоть полковника, хоть генерала, хоть министра, хоть ребёнка и цель в доли секунды уже могла не планировать свою горемыстную жизнюху дальше. Убил бы, не задумываясь о последствиях. Скажи ротный, что надо идти завоёвывать Пакистан, или США, пошёл бы и приказа с печатями не попросил показать. Главным приказом и главной истиной, для меня молодого курка, тогда были слова ротного командира...."
И это было не потому, что я готов был выполнять любой приказ любого офицера. Просто этот ротный был для меня очень авторитетен.
Бога я тогда в молодые годы службы не знал, отец был далеко. Для меня почти Богом и практически отцом стал тогда капитан Т.
Мне хочется, чтобы читатели увидели его именно таким, каким видел его я.
Хорошим, добрым, смелым человеком, о котором я, даже, несмотря на все его ошибки, всё равно вспоминаю с теплотой и с уважением. Да и ошибки ли это были?
Это сейчас хорошо рассуждать о том, что он мог сделать или не должен был делать. Тогда все его поступки были оправданы и временем и жизнью. Идеальных людей нет.
Я думаю, что если бы я был на месте капитана Т., то и вполовину бы не был таким хорошим офицером, как он. На фоне всех остальных офицеров Т. резко отличался в лучшую сторону: жестокости, трусости, карьеризма, снобизма, заносчивости, расчётливости, изворотливости, идиотизма, тупости, мерзости и подлости в нём не было ни на милиграм.
Он казался нам очень пожилым, хотя был ещё вполне молодым. Он как - то для нас выглядел минимум лет на 60.
Говорили, что у него в Союзе был какой - то залёт, поэтому он и задержался надолго в капитанах и ротных. Хотя я думаю, что, скорее всего, он просто и спокойно врезал по морде какому - нибудь вышестоящему прохиндею. На это он был запросто способен. Спокойно выслушать любого вышестоящего или более сильного урода и дать тому спокойный но чёткий отпор.
Я бы хотел глубже понять его как человека и описать это в книге побольше. Всё - таки, я хоть и служил под его командованием, но видел его только как командира и мало тогда задумывался о его человеческой сущности. Я тогда был и молод и малообразован для этого.
К нему всегда тянулись солдаты. Панибратства не было, а уважение безмерное было к нему у многих солдат и офицеров, даже из других подразделений и рот. Ротный Т. не просто тупо выполнял приказы, он всегда берёг солдат и был очень умным стратегом. Наверное, благодаря таки ротным и выигрываются войны.
При нём, всегда все боевые задачи, были ротой победно выполнены, а потери всегда были ниже, чем в любой другой роте. Можно было сказать, что потерь при нём практически не было. Он всегда грамотно вёл и бои и операции проводил грамотно.
Второй наш ротный, К., который сменил в Афгане ротного Т., и в подмётки Т. не годился, в буквальном смысле этого слова.
Так, что Е. М. Т. был реальным мудрым офицером и реальным Героем Афганской войны.
Я его только сейчас начал чуть больше понимать. Он очень переживал видимо за нас на той войне и постоянно рвал своё сердце за нас.
Потому, что был мирный СССР и вдруг его отправили на войну, и 70 человек жизней смотрят ему в рот и как на Бога надеяться и кругом могут любого из нас убить, даже возле палатки, и везде пули.
Он же не в окопе родился, и для него так же всё было стрессово, а показать это он, в отличие от нас, не мог. Вот и старался, как мог нами командовать в условиях войны выдержанно, грамотно и спокойно, без суеты, страха, нервоза и мельтешения.
По крайней мере, мы все в роте понимали, что из всех ротных, которых мы видели вокруг, в других ротах и батальонах, наш ротный Т. был самым человечным и самым мудрым и солдат берёг. Это мы всегда знали точно. Конечно, и злились иногда на него и материли внутри и между собой, но мы всегда знали, что он, скорее всего, себя смерти отдаст, чем любого из нас. Вот и старался он, как мог, и получалось это у него куда лучше, чем у других ротных. Поэтому и сердце у него не выдержало, что он его нам подарил и нами надорвал.
Он, как Офицер и Командир, заложил в нас, своих солдатах, настоящий дух ВДВ. Этим духом и живу.
Умер Т. просто. Он, после ухода на пенсию, работал в детском парке на карусели. Карусель крутилась, Т. пропускал на неё детей и рассаживал их и пристёгивал им ремешки. Всё, как всегда. Личная и спокойная ответственность за безопасность детей, вчерашних детей на войне и детей в мирной жизни. Сердце во время работы остановилось. Т. устало опустился на свой стул у входа на Карусель и умер. Не стало нашего командира.
Я как образцовый и дисциплинированный советский солдат в Афгане не состоялся - это факт.
У офицеров роты, в Афгане, я в первый год службы, в любимчиках не ходил, особенно после залёта в истории с командиром дивизии, но мне повезло, на втором году службы, я сумел всё - же подняться, мне забыли все мои 'грехи' службыв, я сумел стать гораздо сильнее морально, утратил наив, офицеры и старшина прапорщик меня уважали, часто хвалили и считали хорошим солдатом и поблажек я от них видел очень много.
Но обо мне особый разговор, я на втором году службы выпадал из общей ротной обоймы, у меня появилась своя 'крыша' из штаба полка, и мне даже ротные офицеры помехой бы при любом раскладе, как мне тогда казалось, не стали.
Правда, эта 'крыша' о своей роли 'крыши' даже не догадывалась, так как за заступничеством я к ней никогда не обращался и в жизни бы - не обратился, надеялся я всегда только на себя.
Да и моя так называемая 'крыша', стукачей не жаловала, и скорее всего, в ответ на мою жалобу, пнула бы меня от себя сапогом подальше.
Но в роте о том, что 'крыша' была мне совсем даже не 'крышей', никто не догадывался, и поэтому меня лишний раз старались не задевать и не доставать, и меня это вполне устраивало. Пусть ротные и батальонные офицеры думают, что задевать меня чревато, лишь бы не мешали мне дожить до дембеля.
На втором году службы, я уже и с офицерами своей пятой роты, очень даже ужился.
Я, практически стал таким - же удобным для офицеров 'сказочным' дембелем, как и многие остальные дембеля до меня и моего призыва. С меня даже можно было получить для роты определённую помощь, с учётом моего положения и связей.
Я мог узнать заранее, когда и где будут следующие боевые, помочь получить без очереди со складов сухпайки на эти боевые, и помочь роте в некоторых других, очень нужных бытовых вопросах службы.
Самая главная истина солдатского Афгана заключается в том, что многие солдаты и частично, бывшие в Афгане младшими офицерами (от прапорщиков и командиров взводов до командиров рот), ветераны боевых действий, прошедшие Афганскую войну, до сих пор считаем самым лучшим солдатом лишь того, кто был физически сильнее, и кто, к тому же, 'правильно' жил по 'понятиям' дембельского и армейского неуставняка.
А настоящий герой Афганской войны, это, на самом деле, как раз совсем другой солдат и офицер.
Настоящий Герой - это тот, кто смог внутри всей этой афганской грязи, порока, мерзости и лжи, прежде всего, остаться нормальным и хорошим человеком для себя и для окружающих его людей.
Настоящий Герой - это тот, кто мог пожертвовать собой, своей жизнью, своими благами, своими орденами и своей карьерой, ради любых других людей, не взирая на их поступки, и полезности для себя лично.
Пусть он, этот Герой был слабее, пусть не всегда чистый и отутюженный ходил, пусть ремень у него не на яйцах висел, пусть какарда не гнутая, пусть он сам свой котелок мыл, пусть он никого не бил и не унижал, ни кого не посылал в столовую за своей едой, и никого не заставлял обслуживать себя, и работать за себя. Пусть у него никогда не было толстой подшивки на воротнике, пусть его одежда не была ушитой, пусть он был без орденов и медалей и без дембельских знаков на хэбчике...
Но настоящим героем в Афгане был и оставался человеком, который просто любил других людей. Который, проявляя и излучая эту любовь, спасал на этой Афганской войне, рискуя своей жизнью, как других хороших людей, так и сволочей всех мастей, от смерти, не взирая на любые их поступки, только потому, что они носили одну с ним форму, форму советского солдата и были граждане одной с ним страны.
Таким, каким был простой парень, пулемётчик пятой роты 350 - го полка ВДВ Артур Яковенко. Были и ещё такие ребята и в нашей дивизии и нашем полку и в нашей пятой роте. Были и среди прапорщиков, и среди офицеров, и среди солдат. Немного их было, но они были. Такие парни и были лучшие, и они и есть настоящие Герои Афганской войны.
Наверное, это и правильно, что настоящий Герой не нуждался в поддержке своего имиджа с помощью 'атрибутов дембельского позёрства'. Чтобы стать настоящим Героем надо было быть выше собственного обожания, издевательств над ближними и личной сволочности. Надо было быть обычным человечным человеком.
Да и зачем Герою гнутые какарды, ушитое ХэБэ, блестящие значки, ремни на яйцах, зуботычины в лица более слабых? Настоящие Герои и подвиги свои совершают, не задумываясь, и не позёрствуя. Правда, настоящие герои часто остаются незамеченными, не награждёнными и забытыми, и это тоже паскудная правда войны.
К сожалению, я таким настоящим, не позёрным и человечным Героем не был. Я был таким только иногда, очень и очень редко, но далеко не всегда. И я горжусь только теми драгоценными и редкими минутами и часами службы в Афгане, когда я бескорыстно жертвовал собой ради других и когда смог оставаться порядочным человеком, в лучшем понимании этого слова.
Жаль, что у меня таких дней и поступков было очень мало. Хорошо, что такие дни и поступки в моей службе всё - таки были.
Вот это и есть то самое коварное мерило, которое будет ещё долго делить ветеранов Афгана на два моральных лагеря.
На тех, кто до сих пор верит в силу и правильность чванливого, господского и издевательского дембельского и иного морального и дискриминационного, человеческого превосходства одного человека над другим, офицера над солдатом, старшего призыва над младшим, сильного над слабым, и верит в эту мишурную и преступную правильность скотских дембельских понятий и неуставняка, и на тех, кто выше всего ставит именно человеческие качества доброты и взаимоуважения, любовь к ближнему и самопожертвование во имя ближнего.
Я имею в виду не служебное старшинство и подчинённость, не уставное главенство, а именно дискриминационное, когда один человек пытается возвыситься над другим, именно не законными и дискриминационными методами, действиями и способами.
Потому что, если признать правоту только любящих, самопожертвующих, добрых, честных и чистых, то окажется, что большинство ветеранов афганцев, либо трусы, молчавшие, когда вокруг них в Афгане творилось зло и беззаконие, и молчание их длится порой и по сей день, либо они сами конченные беззаконные подонки, воры, мрази и сволочи, либо должны покаяться за все свои вольные и невольные гнусные беззакония. А покаяться в своих злых и неправильных делах сможет только очень сильный и смелый душой человек.
Эта книга не попытка реабилитировать себя любимого.
В моей службе были и позорные, и очень позорные страницы, и героические, и обыденные, и смешные и грустные, и трагические. Хорошо, что в моей службе не было личной трусости и самовольного уклонения от боёв.
Некоторые скажут, ну вот, типа сам себя выгораживает, и сразу пытается обелить. Не пытаюсь. Отсутствие трусости в бою и отсутствия уклонения от боевых во мне не было не из - за того, что я был беззаветно мужественный и храбрый. Скорее всего это было в виду моего пожизненного авантюризма, пофигизма и юношеской романтики, воспитанной на, во многом лживой белиберде того времени, читаемой мной в многочисленных приключенческих книжках и вбиваемой, всевозможными партийными и комсомольскими пропагандистами с помощью собраний, лекций и киношняги, в голову моему поколению (лживой белиберде, потому, что я смог на деле убедиться, чем настоящая война и настоящие взаимоотношения в армии, отличаются от киношной идилии) и упрямости, восходящей до идиотского упорства, идти только так, как я сам себе наметил.
Проще говоря, отсутствие трусости и осторожности, лично во мне, было от моей молодой упрямой дурости и непонимания до конца того, что я могу быть, по настоящему убитым.
Любовь и уважение к Родине во мне больше воспитали мои родители, любовь к Народу воспитала, как ни странно улица и сам окружающий меня Народ, или вернее часть его, которая меня окружала ибо окружающие меня люди, обычно, в основной своей массе, были хорошие и работящие, порядочные и честные Советские граждане множества различных наций и вероисповеданий.
Так уж получилось, что свою Родину я любил с детства, и с детства же уважал свой Народ.
В моей службе был мой вынужденный уход из боевой пятой роты в писаря, после медсанбата и расстрела, и мой добровольный возврат с тёплого штабного места обратно, в свою же пятую роту, были издевательства и избиения, чморение, бои, перестрелки, засады, сопровождения колонн, засады, прочёска кишлаков, зелёнки (зелёный массив) и гор, расстрел, разжалования, присвоения званий, ранения и награды. Всякие страницы были в моей биографии. Ни от чего этого, ни скроешься, не отмажешься, не отмоешься, не спрячешься.
Хорошо, что мои друзья сослуживцы по роте и полку все пункты моей военной дороги знают до мельчайших подробностей, понимают правильно и меня не осуждают.
Было бы сложно жить, если бы пришлось что - то скрывать из своей фронтовой судьбы от своих друзей и выдавать себя перед ними за более лучшего и чистого человека.
А так, какой я есть, такой и есть.
Даже моя жена не знает и десятой доли того плохого, что было со мной в Афгане, что знают обо мне мои друзья. А раз они остаются друзьями и подают мне руки, значит я в их глазах вполне нормальный и хороший человек.
Все они, мои косяки, мои ошибки, героические и позорные страницы моей биографии, по счастью, касаются, по большому счёту, только меня лично и никаким кардинальным образом не повлияли, ни на чью жизнь, судьбу или здоровье (я имею в виду тех, с кем я служил).
Никто из советских солдат, генералов, офицеров и вольнонаёмных советских специалистов в Афганистане из - за моих ошибок и проступков, кроме меня самого, не голодал, не пострадал судьбой, не умер, ни погиб, не покалечился, не лишился карьеры, не сел в тюрьму.
Были, конечно, по дембелю и морально униженные мной, было, что я хитрил, ловчил и обманывал, нарушал воинскую дисциплину, четырёх человек я ударил в разное время службы по лицу (именно один раз ударил, а не наносил несколько или множество ударов, я никогда никого и не избил из военнослужащих, хотя, блин, хотелось и не раз), но я готов у каждого лично просить прощение, за всё сделанное мной зло, и также искренне каюсь каждый день перед ними и Господом, за все свои прегрешения перед морально и физически мной обиженными сослуживцами.
Хотя, по большому счёту, некому меня обвинить в загубленной жизни, подорванном здоровье или сломанной судьбе. Не сделал я страшных проступков, влияющих на человеческие судьбы, на здоровье, на жизнь, на смерть, или человеческое достоинство моих сослуживцев, прапорщиков, офицеров, генералов и солдат. Все мои фронтовые позоры были обычными личными залётами и неприятностями.
А вот я могу предъявить счета и не к одному конкретному человеку. За отказ в элементарной медицинской помощи (в том числе и в бою), за побои, за расстрел, за голод, за дистрофию, за болезни, за издевательства, за равнодушие, за увечья, за шрамы и ранения, за напрочь загубленное здоровье, за укороченную жизнь, за искалеченных и погибших друзей. И простить я смогу только искренне покаявшихся. Только нужно ли им моё прощение? Они и сами по уши в личных трагедиях и позорах своей службы и с этим им и жить и умирать.
Я не считаю себя самым храбрым или самым героическим, но свои награды я заслужил честно и представлен к ним был именно ротными командирами, чему есть письменные именно их свидетельства.
Каждый из фронтовиков, внутри себя, сам способен сказать правдиво самому себе, сделал ли он хоть что - то, что даёт ему право с гордостью носить свои боевые награды.
Не то право, когда дали, поэтому и носишь, хотя и не заслужил, а когда сам понимаешь, что совершил на войне что - то хорошее и смелое, что делает тебя достойным именно этих твоих наград.
Поэтому свои боевые награды я ношу с честью, гордостью и справедливо.
Очень больно и жалко, что при этом есть большое количество солдат и офицеров, которые заслужили своими подвигами не менее меня, а зачастую и более меня, и которые, не имеют наград за свои подвиги. Хорошие, по моему мнению, это люди или плохие, это уже не важно, но они совершали подвиги и за подвиги должны быть награждены.
В такие минуты свои награды одевать не хочется, потому, что получается несправедливость. У тебя есть, ты получил, а рядом множество солдат и офицеров, которые не получили и которые более достойны, а вы идёте рядом и все думают, что у тебя боевых наград больше, значит ты более достоин и более героичен, и подвигов больше совершил, но это не так. Это неправда. Не всегда тот, у кого боевых наград больше, более отважен, чем тот, у кого их меньше, или совсем нет.
В такие минуты боевые награды снимаешь и кладёшь их обратно в коробку.
Были в нашем триста пятидесятом полку ВДВ и непосредственно в моей пятой роте, более гордые, и более сильные, и более храбрые, и более достойные, и более мужественные и более стойкие, чем я. Немало и достаточно много таких было. И служба у некоторых из них была куда как чище и славнее, чем моя. И я никогда не смогу поставить себя с ними на одну доску по подвигам и заслугам.
Были и трусливые, и пакостливые, и сволочные, и преступные и приспособленцы и воры и предатели и спасающие свои шкуры и косящие от боевых... На таких, я всегда смотрю с омерзением и вспоминаю о них с презрением.
Правда - она для меня не в вытаскивании всей гадости Афгана.
Мне, в общем - то, всё равно на тех, кто сломался, опозорился, совершил ошибки, совершил преступления или испохабился, но если при этом все их преступления, мерзости и слабости коснулись только их.
Именно мне, именно на них, всё равно. От их поступков ни я, ни другие не пострадали.
Правда для меня - она в наказании или покаянии всех виновных именно в бедах и в трагедиях своих сослуживцев, в страданиях, болезнях, ранениях и смерти своих соратников по оружию и службе. В наказании или покаянии всех тех, из - за кого в Афгане пострадали и страдают до сих пор другие.
Вот этих - не покаявшихся, виновных в горе, страданиях, болезнях и смерти других солдат, я и припечатал, и буду дальше припечатывать в своём произведении.
А уж кто, к какой категории относиться сам пусть решит.
Не виновным, в трусости, в предательстве, в воровстве, в неуставных взаимоотношениях, в глумлении над подчинёнными, в голоде сослуживцев и подчинённых, в горе однополчан и сослуживцев, в их ранениях, в их смертях, в издевательствах над ними, в скотском отношении к ним, со мной спорить и биться незачем.
А виновные в преступлениях перед подчинёнными, и перед сослуживцами, ясен пень, и орать начнут и спорить и оправдываться и 'ошибки' в моей книге и отзывах однополчан искать и меня грязью обливать будут.
Бьются, в основном, с этой книгой, спорят и жалко оправдываются тем, что все так делали:
- не уважающие и стыдящиеся своей не боевой службы солдаты тыловики, за право быть на одной доске с фронтовиками, ходящими в горы воевать, потому, что абсолютно каждый из солдат тыловиков, не ходивший в горы воевать, мог всегда попроситься в боевую роту (тут же бы перевели, в курковых ротах всегда людей не хватало). Не просились обычно, за редким исключением, солдаты тыловики, в курковые боевые роты, именно и прежде всего по причине своей личной трусости,
- бьются с моей книгой наркоманы, воры, преступные мародёры, бьются карьеристы и испачканные в неуставняке, бьются испачканные в преступлениях.
- бьются с этой книгой гробившие своих солдат по ошибке, жестокости, карьеризму и равнодушию прапорщики, офицеры и генералы.
- Бьются с книгой предатели, фронтовые трусы, подонки и сволочи, бьются они за право быть в людской памяти наравне с чистыми, порядочными и человечными воинами.
Эта книга призывает граждан чётко разделять ветеранов боевых действий на тех, кто в Афганистане пакостил, кто воровал, кто издевался над сослуживцами, и на тех, кто реально в горах воевал и карданил, и кто в тылу отсиживался, на храбрых и трусов, на порядочных и сволочей, на людей и упырей...
Вот и бьются упыри, предатели, преступники и трусы с правдой, чтобы люди этой фронтовой правды не увидели и даже настоящих фронтовиков на свою сторону перетягивают любыми путями, чтобы они их скотство липовыми сказками прикрыли.
А в этой книге всё честно рассказано, и об авторе и об обстановке того времени.
Эта честность, преступников, упырей, подлецов и трусов бесит. И покаяться они не хотят. Все они белыми и пушистыми в глазах людей хотят выглядеть, а чистыми, по настоящему, в Афгане очень немногие были, из всех многих сотен тысяч там воевавших.
Ведь покаяние не только повлечёт за собой прощение, оно также вполне возможно вызовет их отторжение, из привычного им окружения и общества себе подобных, отторжение от ветеранских организаций, руководство которыми и членство в которых они своими красивыми сказками себе добыли. Отторгать их будут и те, кто осуждает, и те, кто сам ещё не покаялся.
Всё это очень непросто.
А ну как люди у очередного обвешанного медалями и значками 'героя' прямо спросят, ходил ли он в горы воевать или не воевал, а в полку или под горой отсиживался?
Писал ли, сей разукрашенный до пупа интернетовскими медальками воин, времён Афганской войны, рапорта на перевод в боевую роту?
Качественно ли выполнял свой фронтовой труд в тылу подразделения, или воровал, да на тёплом месте отлёживался. Издевался ли над сослуживцами, совершал ли преступления, ставил ли карьеру и свой карман выше правды и людских жизней или нет.
А ну, как поменяют всем тыловикам, в боях не участвующим, удостоверение Ветерана боевых действий на удостоверение 'Ветерана тыла Боевых Действий', как это сделано в большинстве стран мира.
А ну как прислушается Правительство и люди к правде, рассказанной в этой книге, да как отберут ветеранские корочки у всех, кто их преступлениями и бездарным командованием перед сослуживцами и Родиной запачкал.
Одно дело честно, смело и порядочно на фронте себя вести, другое дело преступления воинские совершать, гробить солдат лживым и бездарным командованием, и над сослуживцами издеваться и изгаляться.
Не спорю, без тыла много не навоюешь. Я с огромным уважением отношусь к тем, кто меня и моих товарищей честно, без совершения преступлений, кормил, поил, обстирывал, лечил, оперировал, обогревал...
Без тыла и штабов, мы бы в три счёта на той войне загнулись. Но нормальные, порядочные и честные солдаты тыловики не возмущаются этой книгой. Они тоже часто были под тем же неуставным и преступным прессом, что в ней описан.
И они не приписывают себе героических подвигов в бою. И нет ничего плохого в том, что одни могут идти под пули, а другие не могут, по причине своей профессии или личного здоровья, или слабого физического развития воевать в бою. Каждый нормальный человек всегда способен приносить другим пользу своим самоотверженным и порядочным трудом, а не только автоматом. И это тоже фронтовой Героизм, быть таким самоотверженным тыловиком.
Служба в тылу, по большому счёту, это часто даже не трусость, это человеческая особенность. Одни рождаются физически сильными или готовыми к драке Воинами, другие не готовы к жизни и службе в экстремальных ситуациях и в боях. Одни могут ходить в атаки, другие нет.
И те и другие должны дополнять друг друга и жить рядом мирно.
Готовить вкусные борщ или кашу, хорошо прооперировать раненого, вылечить больного, правильно обеспечить быт и жизнь военнослужащих в условиях войны, обшить, подстричь, развеселить, накормить, растопить баню или печь, честно работать на складе или правильно работать в штабе (все бои сначала планируются в штабах на карте), умело отремонтировать боевую технику, - такое же искусство, как умение выиграть бой.
Работа банщиком, кладовщиком, писарем, поваром и кочегаром также требует труда, таланта и выносливости. И нормальные тыловики порядочно служили и честно рассказывают о своей службе, и я несколько месяцев, был таким же тыловиком из 20 месяцев службы в Афганистане. И я об этом честно в книге пишу, стыда здесь нет.
И пока я был тыловиком, за меня другие ходили в горы и карданили и погибали там, обеспечивая мою жизнь. И я это помню и знаю на всю жизнь.
Поэтому я, никогда не поставлю себя на одну доску с такими парнями, как Артур Яковенко, который все 20 месяцев, без перерыва, тянул лямку курка и тянул её порядочно и чисто.
Такие, как именно те из оставшихся в живых, которые служили со мной в 350 - ом полку ВДВ в одно со мной время: пулемётчик Яковенко, сержант Мозговой, старшина роты прапорщик Гонцов, заместитель командира полка майор Конобрицкий и многие другие порядочные, честные и человечные солдаты, прапорщики и офицеры, живые и мёртвые - они навсегда выше меня.
Но я хочу, чтобы люди помнили и знали, что те, кто был в Афгане не все одинаковые, как цыплята в инкубаторе.
Я хочу, чтобы люди помнили и знали, что на Афганской войне были тыловики и фронтовики, герои и трусы, чистые и мерзкие, были порядочные и скоты, были те, кто сочетал в себе и храбрость, и плохое, и гадкое одновременно, были те, кто действительно был готов отдать жизнь за других, и те, кто был боязливо осторожный, и не спешил в самое пекло, были те, кто накрывал собой гранату, и те, кто бился в трусливой истерике при свисте пуль, были те, кто отбивался от духов до последнего патрона, и те, кто в бою не делал ни одного выстрела, а лежал трусливо в укрытии, сжавшись в комок, были те, кто издевался над сослуживцами, бил их и отбирал у них еду, были те, кто стрелялся и вешался, были те, кто взрывал своих однополчан, были те, кто расстреливал своих товарищей по оружию, были герои, были смельчаки, были честные, были правильные, были подлые, были скоты, были падлы, были ссуки, были предатели, были мародёры, были наркоманы, были трусы, были подонки, были воры, были преступники всех мастей, были мы всякие, было нас много всяких, и все мы были вместе и всех было много и многие сочетали в себе всё и сразу. Мы все были очень разными...
Когда я несколько лет назад стоял на могиле своего погибшего со мной в одном бою, друга 'Б. Ш.', я поклялся ему, что расскажу людям о Афгане всю нашу солдатскую правду, как бы она не была горька.
В том числе и правду о страшном и всеми забытом бое пятого июня 1984 года, где 'Б. Ш.' погиб как герой, выполнив до самого конца свою присягу перед Родиной и товарищами. В том бою он был самым храбрым. Обычный парень из Москвы, работающий до войны осветителем в телестудии Останкино.
Что, чего бы это мне не стоило, я найду того гада, который отправил моих друзей и меня на смерть. И я спрошу с него полностью за их утраченные жизни.
Такую же клятву я дал своему погибшему, в том же бою, другому своему другу, А. С., который получил в том бою сначала одно ранение и продолжал сражаться, а затем получил второе, вошёл в болевой шок и больше не очнулся, сжимая намертво автомат с пустым магазином. Все оставшиеся после второго ранения в рожке пули, он уже мёртвый, выпустил в духов.
Тридцать лет искал я по стране эти две могилы своих друзей. Я их нашёл. Теперь найду и гадину, отправившую нас на смерть.
И клятвы свои я всегда выполняю, даже спустя десятилетия.
Как и раньше, на войне, готов принять весь удар на себя.
Там принимал и здесь сдюжу. Я воин.
За всех солдат и офицеров, кого в Афгане называли пушечным мясом. За всех, незаслуженно забытых, за всех, искалеченных морально и физически. За реальную правду об Афганской войне. За справедливость к живым и мёртвым.
А удары есть и будут, в том числе и от бывших 'своих' и даже, как ни парадоксально, от тех, на чью защиту и реабилитацию и нацелены этот рассказ и эта книга.
Они порой идут даже от тех, с кем вместе ходил в горы и бой, и с кем делил тяготы нелёгкой службы. Очень уж неудобные вопросы я им теперь задаю и не каждый из них готов на них дать правдивые ответы.
С правдой встречаться всегда очень нелегко.
Пока пишу эту книгу, я каждодневно заново переосмысливаю всю свою службу, и всё более разочаровываюсь и в своих тогдашних поступках, и в поступках многих людей, окружающих меня в Афганистане.
Слава Богу, что одновременно с этим я начинаю по новому, и с большей силой ценить тех немногих чистых и порядочных, также находящихся тогда рядом со мной.
Память моя, раньше упорно цеплялась за всегда храбрых, уверенных, и 'всегда только правых и уважаемых' ротных, взводных, батальонных, полковых и дивизионных командиров, именно такими я их и видел по молодости лет.
Мы не знали другой, более справедливой солдатской жизни, других, более справедливых командиров и своим полудетским умом считали, что так всё и должно быть. Вся их жестокость, всё их наплевательское отношение к нам, всё равнодушие, их жертвование нами в угоду своей карьере, своему имуществу, и своим орденам, воспринимались нами как должное и само собой разумеющееся.
С нами не считались, наше мнение практически не учитывалось, в нас, обычно, видели только низших кастой и рангом исполнителей приказов в рамках жёстко контролируемой ими, типа нашей самостоятельности.
У вас было дома сильное и клыкастое домашнее животное, которое вы вынуждены не любить, а просто терпеть, потому, что оно принадлежало другому Вашему домочадцу и по необходимости стало неотъемлемой частью Вашей жизни?
Для большинства наших командиров мы, к сожалению, были именно такими нелюбимыми животными, которых они вынуждены были терпеть, как неминуемое зло в своей службе и как тяжкие неизбежные факторы их карьерной лестницы.
К нам почти всегда относились во много раз хуже, чем вы к такому домашнему монстру.
Это не метафора.
Разговаривать с командирами на абсолютно равных позициях было нельзя никогда.
Иерархия армии и их личные амбиции этого никогда не позволяли.
Нам не доставалось даже объедков с хозяйского командирского стола. Даже куска хлеба.
Мы могли загибаться от голода, но, практически ни один командир и не думал протягивать нам и даже полкуска хлеба.
Мы могли умирать от побоев и издевательств, но, ни один командир не желал гробить свою карьеру наведением именно и только уставной законности и порядочности в своём подразделении.
Я, за все два года Афгана, лично знал всего двух офицеров, которые реально отдавали солдатам свою еду и своё офицерское имущество просто так, потому, что они жалели солдат.
Не то, чтобы им эта еда и имущество были им самим не нужны. Очень даже были нужны, и они могли просто продать его и получили бы неплохие деньги, за эту еду и имущество, но они отдавали это бесплатно солдатам. Это был заместитель командира 350-го полка ВДВ Юрий Васильевич Конобрицкий (83-85) и ещё один офицер с ремроты, очень жалею, что забыл, как его зовут (его я помню по 1984 году).
Ещё таким был старшина роты первого батальона, прапорщик Олег Гонцов.
В общем, не повезло мне массово встретить за время моей службы реально заботливых и пекущихся о солдатах офицеров.
Хотя после войны, через тридцать лет, прапорщик, старшина 5 роты, 'К. В.' стал моим другом. Я был этим очень горд. Во мне ещё жил дух идеализированного мной же, прошлого.
Потом, когда я написал эту книгу, мой старшина К. В. отдалился от меня. Он и другие офицеры моей пятой роты, хотели эту книгу видеть совсем другой.
Они поняли, что я знаю правду и боялись этой правды. Они надеялись, что время и жизнь обломали меня, и я стал уже не таким прямым и упрямым, каким был в Афгане. Они просчитались.
Я же предать настоящую правду, и своих живых и погибших солдат друзей по роте не смог. Даже во имя обретённого друга командира.
Некоторые могут подумать, что я просто отрицательно отношусь к офицерам, в общем, и тем более к ротным офицерам, но это совсем не так.
Во, первых, я и сам, волею судеб, закончил вышку и стал офицером, так, что курсантские несколько лет и офицерское золотопогонье коснулось и меня, и я с удовольствием носил свои офицерские звёзды.
Во вторых, у меня есть немало друзей офицеров и прапорщиков, даже два генерала есть в друзьях, много друзей, чьи родственники офицеры прошедшли и Афган и Кавказ, в том числе воевавших в Сирии и на Донбасе.
Тесть у меня офицер, дед и прадед мои были офицерами, даже свояк мой (муж сестры моей жены) тоже офицер (полковник) и тоже воевал в Афгане.
Даже самый лучший мой друг - офицер и он тоже прошёл Афган и ещё одну войну.
Даже из пяти человек, которых я ставлю, как воинов Афгана, куда выше себя и принимаю все их замечания и советы, как должное, один является старшим прапорщиком, а трое - офицерами.
Так, что нет мне резона отрицать офицеров и ставить их вне себя.
В, третьих, как ни парадоксально звучит, я не ненавижу и своих ротных офицеров. Более того, я их всех уважаю, за те части войны, где они совершали подвиги (а они их именно совершали), и мне их по - человечески жалко, что они так поломали своими мерзкими поступками свою судьбу.
Даже к человеку, который меня расстреливал, у меня нет чувства мести или ненависти. Он и сам был жертвой своей нравственной слабости и душевного скотства. Он и так уже наказан и судьбой, и этой книгой.
Есть ли те, которых я ненавижу по Афгану за их преступления? Есть, и они уже мертвы.
Почему я их ненавижу? Потому, что из - за них и их преступлений погибли мои друзья.
Успокоилась ли моя ненависть после смерти этих подонков? Я надеялся, что успокоится, но она не успокоилась.
Ненависть плохое и ненасытное чувство и лучше это чувство не иметь в своей душе. Ненависть разрушает человека и отравляет его. Она как рак, пожирает и пожирает... Очень стараюсь вытравить её из себя.
Нашим ротным офицерам в Афгане, кроме разве что моего первого ротного Телепенина (это моё личное мнение, по поводу Телепенина), по ходу, нужны были только ордена и карьера. Дисциплину они отдали на откуп дембелям и садистам.
В отзывах к этой книге есть мнение моего второго командира пятой роты 'К. Г. П.', есть мнение замполита пятой роты 'О. П.'. Остались взводные лейтенанты: 'Ш. В.', 'С..', 'Х.', старшина роты - прапорщик 'К. В.'.
Взводный 'С.' вряд ли что - то скажет, его и сами офицеры били, тот - же 'Ш. В.' бил не один раз, и дембелей он боялся, и ночевал 'С.' в солдатской палатке, из за того, что его как труса гнобили в офицерском модуле, и накрывал голову одеялом и делал вид, что не слышит стоны избиваемых молодых солдат, чтобы не вмешиваться.
А если бы и вмешался, то и ему, думаю, запросто перепало бы по морде от какого - нибудь нервного дембеля. Взводный 'С' был физически слабым и душевно бздливым. Трус, одним словом.
Взводного 'Х.' я нашёл, он молчит и ничего не отвечает, даже на контакт не идёт, хотя лично у меня к нему претензий нет никаких. Он даже своим офицерским пайком на боевых, с солдатами делился, правда, только с некоторыми дембелями.
Взводный 'Ш. В.', понятно, что скажет, от него правды и сочувствия вряд ли дождёшься, он редко кого уважал, кроме тех, кто наглостью и кулаком, мог другому, свою правоту насадить, хотя я, на телевизионной передаче 'Жди Меня', где мне организовали встречу с командирами и помогли их найти, чуть не поверил, что он другим, более добрым и человечным сформировался, пока он, погибших за него в бою солдат, защищавщим его раненого и беспомощного, не стал чмшниками и чадами называть и на могилу к одному из них даже ехать отказался. Хотя и ехать - то было всего пару часов.
Старшина 'К. В.', вроде как все осознал и поменялся мировозрением, но он, как был, так и остался зависим, в плане сегодняшней личной и общественной жизни, от бывшего взводного 'Ш. В.', от бывшего комдива 103 дивизии С. А. и от бывшего командира 350 полка С. А. В. Против них старшина роты, прапорщик 'К. В.' не пойдет открыто, даже за правдой, хотя знаю, что он в душе с книгой согласен, и всё гадкое, что было в роте, осуждает.
Да и повязаны они все офицеры пятой роты и прапорщик старшина пятой роты, многим повязаны.
Я в глазах своих офицеров пятой роты, после передачи 'Жди Меня' очень сильно поднялся, они мне руки жали, приветы благодарственные от других офицеров роты передавали.
Ещё бы. На всю страну я сказал о них как о Героях. Да я и сам тогда, несколько лет назад, хотел в них видеть именно героев. Свои обиды я им давно простил. А всей правды их подлого предательства ещё не знал. Я им ещё верил.
Знаете, как брошенная на произвол судьбы собака, верит в хозяина, что он за ней вернётся. Так и я верил, что мои командиры вернутся к разговору о нашей Афганской службе и расскажут мне, как они все эти годы искренне переживали за свои не всегда порядочные поступки и преступления и расскажут мне всю правду о том, почему же наша рота попала пятого июня 1984 года в страшную засаду и мясорубку.
Хрена с два, они это переживали. Им было, как всегда, плевать и на нас и на наши судьбы и на наших погибших товарищей, своих подчинённых. Они были холодными предателями хозяевами, а мы так и остались для них ненужными и брошенными клыкастыми ненавистно терпимыми только ради няшек, наград и карьеры псами.
Будь я духом слабее, будь я сволочью и мерзостью, может быть и другую книгу написал.
Такую, которую именно они хотели видеть. Сказочную и лживую. Они от меня этой другой книги очень ждали. О безупречно стопроцентно героической и чистой пятой роте, о них, смелых и боевых заботливых командирах. О постоянной человечности, взаимовыручке и взаимопомощи между солдатами о их постоянном взаимоуважении, о сытой и счастливой военной жизни...
Они не думали, что человек может быть ещё и порядочным и может наплевать на свои личные интересы. Они забыли, что я и в Афгане был, прежде всего, порядочным и не трусом. А может, не забыли, но очень надеялись, что меня жизнь пообломала и сделала осторожным приспособленцем.
Сам же я их нашёл, сам первым им руку протянул. Значит, стёрло время из меня все их гадости. Значит, опять я стал тем очень удобным дембелем, который не будет с ними спорить и будет молчать про их преступления, во имя личного комфортивизма.
А я, вот взял и ротного обвинил в том, что он нашу пятую роту на гибель предательски вывел, и Комбата второго обвинил, что он нашей пятой роте на помощь не пришёл, и Комбата первого обвинил, что он свой батальон до окончания боевых трусливо бросил и в Москву укатил, и Командира 350 полка 'С. А. В.' обвинил, что он в полку покрывал дембелизм, неуставщину и другие преступления, и не прекратил издевательства, и комдива 'С. А.' обвинил в тех же преступлениях, только уже на уровне подчинённой ему дивизии
И офицеров ротных обвинил в преступлениях, происходивших под их руководством в роте, и садистов своих дембелей, на которых эти ротные офицеры опирались, тоже в преступлениях обвинил.
И не получилась книга такой красивой. Героической получилась, а красивой и благообразно прилизанной и сказочной - нет.
А я не смог против простых и честных пацанов, жизнь мне не раз на войне спасавшим, и против погибших товарищей моих и против правды, пойти.
Жалею, ли я об этом?
Сам себя не раз спросил и понял, что не жалею.
Ни капли не жалею.
Променял я фальшивое уважение и лживые рукопожатия ротных командиров на честную правду, для погибших пацанов, для моих ротных друзей и на справедливость для живого Яковенко.
И думаю, правильно, что променял. Погибшие пацаны и сослуживец Яковенко, спасавший неоднократно мне и другим солдатам и офицерам жизни, дороже для меня оказались, чем личные блага и няшки от бывших командиров.
А няшки могли быть очень даже немалыми, прямо золотыми могли быть няшки. По Московски золотыми. И продвинуть мою книгу в самых верхах обещали и ввести меня в круг особо приближённых к генералу А.С., бывшему командиру 103 - ей дивизии ВДВ, а значит и к верхушкам ветерансого Движения.
Только не хочетелось мне вливаться в карьерные ряды няшечных моральных уродов, коими и так и Москва, и Россия уже полна до самых краёв. Хочется с совестью жить в ладах.
Только все ли из вас знают, что такое совесть.
Мы искали в командирах высшую справедливость, наделяя их в своих умах, всеми теми лучшими качествами, о которых мечтали сами. Мы видели в Афгане зло со всех сторон, нас обкрадывали и обдирали все и вся и мы надеялись, что ротные командиры, которые ходят с нами в бой, никогда нас не предадут.
Мы тогда верили в них больше, чем в себя.
Мы были обычные наивные и глупые дети, верившие в сказки.
Мы искренне тогда считали, что наша пятая рота 350 - го полка ВДВ самая лучшая: и командиры типа не трусы, и не оскорбляют нас так погано, как в соседних ротах. Обзывают и матерят, конечно, но не так же, как в других ротах и батальонах. Меньше матерят и меньше обзывают.
Типа, вот в других ротах вовсе солдат перхотью считают, а нас просто грязью.
И гордились мы искренне своей службой именно в пятой роте и никакой другой. Никто из нас, служивших в пятой роте, никогда не хотел перевестись из роты в спецназ или разведку, мы считали, что выполняем не менее, а зачастую и более серьёзные задачи, чем эти подразделения, а значит мы лучше, храбрее и героичнее, в сравнении с другими подразделениями.
Мы искренне считали, что нам повезло служить в самой доблестной роте, с самыми доблестными командирами, самого доблестного полка, самой доблестной дивизии и из кожи вон лезли, чтобы соответствовать такой чести.
Как мы были наивны и глупы.
Доблестными роты, полки и дивизии были именно за счёт доблести служивших в них солдат, то есть именно нас, а не сами по себе. А вот отношения к солдатам, в этих подразделениях были отнюдь не доблестными, а зачастую просто преступными.
Даже с, героически погибшими на боевых выходах, солдатами, мы, их сослуживцы, ни разу на плацу перед отправкой в Союз не прощались. Их всегда быстро и тайком отправляли бортами в СССР.
Казалось бы, вот, Герои, погибшие в бою, защищая Отечество и Народ, вот мы, их сослуживцы. Поставили бы на плацу цинки, знамёна склонили, музыка соответствующая, речи правильные, слеза у кого скупая мужская...
Нет. Привезли с боевых трупы, в морг по быстрому засунули, нам запрещали к моргу и близко приближаться, и, в лучшем случае, непосредственно в подразделении, где служил погибший, только по личной инициативе командира подразделения, могли на койку убитого фото поместить в траурной рамке и берет положить десантный. Но это на короткое время, от пары дней, до недели и только по личной инициативе командира подразделения, на его страх и риск.
Почему?
Одна из причин была той, что наши командиры из штаба 103 - ей дивизии ВДВ в этих гробах вместо тел погибших, а иногда и вместе с погибшими, контрабандой переправляли в СССР наркоту, драгоценные камни и исторические раритеты (сабли, монеты, ювелирные изделия, ковры, картины, кувшины, ружья... и прочее то, что любой коллекционер старины и антиквариата схватил бы за огромные деньги и был счастлив).
Где уж тут о нормальном отношении наших больших командиров к живым говорить, когда они и мёртвых не щадили, считая их гробы удобной 'посылочной упаковкой', а тела павших героев просто прикрытием для своих мерзких делишек.
Про то, что в грузе 200 возят наркоту, знали почти все в нашей роте, да и в других ротах, подразделениях и службах полка и дивизии знали. Вслух не говорили, не осуждали, но тайком обсуждали и перешёптывались. Шила - то в мешке не утаишь, да и не сами штабные тела в морге упаковывали и цинки запаивали. Были у них и подельники и офицеры и солдаты, кто - то проговаривался, кто - то намекал, кто - то видел...
Цинки запаивали в палатке морга в медсанбате на территории 350 - го полка ВДВ. Понятно, что это делали не при солдатах полка. Потом гробы под надёжным присмотром отправляли в СССР. Несколько раз цинки с погибшими солдатами с нашей роты, сопровождал и наш старшина роты, прапорщик 'В. К.'.
Знал ли обо всём этом наш командир 103 дивизии ВДВ, Герой Советского Союза, генерал - майор 'А. Е. С.'. Конечно, знал. Думаю, что и не только знал. Не мог не знать. Жаль, что только сейчас это становится гласным. Раньше, это всё отчаянно замалчивалось и прикрывалось.
Да и не до вякания нам было. Считали, что так оно и без нас заведено и не нам это исправлять, с нашими солдатскими погонами. Молодым было не до этого в виду, того, что и так жизнь была как в гвоздях, а годки и дембеля к тому времени уже успевали понять, что в эту сторону лучше не вякать, себе дороже и не исправить и слушать никто не станет и поплатиться можно всем, вплоть до жизни и свободы.
Только я и вякнул и то, потому, что был хоть и молодым, но уже заместителем командира взвода, а значит мои 'гвозди', между которыми я молодничал, были не такие дискомфортные, как у других молодых, и ума житейского армейско службы у меня ещё не было, как у годков и дедов. Вот я и вякнул. Тут на меня вся 'кувалда' генеральская и опустилась. Хотя вякнул - то чуть - чуть, по 'касательной'. Но, в назидание другим, моё чуть - чуть в их сторону, стало ужасом в мою сторону.
Помню своё начальное отношение к комдиву нашей 103 дивизии ВДВ, Герою Советского Союза 'С. А.'. Это тогда был для меня фронтовой бог и кумир. Я абсолютно не знал его как человека и наделял его в своём воображении всеми наилучшими качествами Героев Великой Отечественной Войны из советских художественных кинолент. Но кино и реальность - разные вещи.
Поэтому, когда я узнал его как человека - пришло разочарование.
Герой из него был как из дерьма пуля, а командир ещё хуже.
Они, прапорщики, офицеры и генералы Афганской войны, были самыми обычными людьми, с такими же слабостями, гадостями и радостями, как и любые другие люди в любом людском обществе и коллективе.
Не были они ни идеальными, ни особыми, и нимбы у них, как оказалось, тоже отсутствовали, они были просто самые обычные люди.
И мы для них часто были просто нижними чинами и серой быдляцкой массой, до которой они редко снисходили с высоты своих звёзд и с которой они могли поступить, как им хотелось и зачастую абсолютно безнаказанно.
Иногда, некоторым солдатам и подразделениям в Афгане, везло, и они получали нормального командира и человека, но это было очень и крайне редко.
Настоящая верная и долгая человеческая любовь к ближнему, настоящая и бескорыстная дружба, настоящий боевой командир 'слуга отечеству, отец солдату' - все эти человеческие категории в повседневной жизни так же редки, как шанс найти на обычной улице, в грязи, крупный многокаратный бриллиант. И вряд ли можно и вериться с трудом, но надеемся и обычно выдаём желаемое за действительное...
Время после Афгана наше шло, страна менялась, мы менялись, мы прозревали, а война в нас всё ещё жила и живёт.
Это всё ещё наша Афганская война. Она в нас и для нас, к сожалению, всё ещё продолжается.
Правды очень боятся, правду - ненавидят, правда, ставит всё на свои места, правда оголяет и обнажает саму суть, правда неудобна и, обычно, не нужна, правда разделяет друзей, любимых и семьи. Правда часто скидывает с постов и пьедесталов наглых, великих, уверенных и лживых, и возвышает забытых и загнанных, на то она и правда.
Всё, что написано ниже, ещё и очень горькая фронтовая правда.
Нет в этом рассказе виноватых и правых, есть моя и чужие личные жизни, время и реалии, заставляющие нас быть тогда именно такими. Есть боль, ошибки и преступления каждого из нас.
Пора пересмотреть и Ветеранам и обществу и Государству своё отношение к Афганской войне и к Ветеранам Афганской войны, покаяться друг перед другом, простить друг друга, раздать долги и начинать жить по новому и фронтовикам и Государству, и обществу, и не повторять больше подобных ошибок сучьей жестокости по отношению друг к другу.
Каждый из нас, даже желающий правды и справедливости, в том числе и я, хочет выглядеть самым чистым и лучшим, считая, что именно он - то и есть тот самый правдолюб, который может припечатать любого своим обличительным словом и при этом не припечатать и себя.
Но, правда ещё и в том, что из всех многих сотен тысяч солдат, прапорщиков, вольнонаёмных, офицеров, генералов и чиновников, прошедших Афганскую войну Советского Союза, и так или иначе причастных к ней, только считанные единицы не запачкались в той или иной отвратительной и мерзкой грязи, этой страшной, лживой, поганой и бесстыдной, всё ещё продолжающейся в наших душах бойни.
Бойни, которая, прежде всего, велась и ведётся даже нами, ветеранами боевых действий, друг против друга и против любых нормальных и моральных принципов любви, сочувствия, равенства, человечности, совести и нравственности.
Мы всей ветеранской братвой замкнулись в адовом кругу фронтового вранья, чёрствости и показухи.
Мы втянулись в это враньё и показуху правительством и чиновниками Советского Союза, и потом уже сами, своими фальшивками, помогали им втягивать туда, армию, политиков, чиновников и весь остальной народ.
Эта война, не только унесла десятки тысяч лучших пацанских жизней (а погибали действительно почти всегда именно самые чистые и лучшие, потому, что только такие и шли первыми на войне в атаки и на опасность), она нанесла несоизмеримую моральную травму всем оставшимся в живых её фронтовикам, всем вознесённым, всем прославленным и обласканным, всем известным, всем забытым, всем уцелевшим, всем павшим, всем раненым и искалеченным.
Она нанесла своими фальшивыми, приукрашенными бреднями несоизмеримую моральную травму всему нашему народу, на много поколений вперёд. До сих пор мы не можем правильно и честно оценивать Афганскую войну и все её мерзости, совершёнными и совершаемые нами друг против друга и совершёнными против Афганского Народа.
Эта двойная истина войны (настоящая фронтовая правда, и наша, и чиновничья ложь для народа), там, в Афгане и здесь, на Родине, не только сожрала нас, она продолжает жрать лживым героизмом и лживым патриотизмом наших детей, внуков и будет жрать наших правнуков, если мы не восстановим всю правду и справедливость о ней, и не попытаемся научить будущих солдат, офицеров, генералов и чиновников не повторять наших прямых и косвенных преступлений друг против друга, как на войне, так и сейчас.
ГЛАВА ВТОРАЯ. 'ПРЕСТУПЛЕНИЯ'
30 с лишним лет назад протрубили о выводе советских войск из Афганистана.
На память об этой стране и войне, у меня остались ранения в руку и полтора с лишним десятка осколков в голове, несколько осколков в области сердца, несколько грыж на позвоночнике, плохо работающая левая нога, 2 медали 'За Отвагу', голубой берет ВДВ с тельником в шкафу, несколько фотографий и сержантские погоны в коробке под кроватью.
Что - то я помню хорошо, что - то уже забыл. Прошло время. Я успел окончить, после Афгана, специальное высшее учебное заведение, получить офицерские погоны, съездить ещё на одну войну в бывшую горную и гордую советскую республику и опять в обнимку с автоматом.
Это воспоминания отдельного солдата из отдельного подразделения ВДВ и пишу я именно так, как всё виделось мне именно моими глазами, и слышалось моими ушами. Не примете это за истину в последней инстанции.
Память - подлая штука.
Когда, на Первом телевизионном канале, на передаче 'Жди Меня' я обнимал своих ротных командиров, с которыми много раз ходил в воевать в горы в Афгане, и которых я не видел долгих два с половиной десятилетия, я искренне радовался счастью своей встречи с ними и высшей наградой в этой жизни были, тогда для меня, их рукопожатия и похлопывания по плечу.
Они, эти командирские рукопожатия и похлопывания, значили тогда для меня больше чем любые ордена, медали и звания, больше, чем любая, реальная и настоящая правда, об Афганской войне.
К времени этой встречи, спустя двадцать пять лет после войны, во всех ошибках и несчастьях своей службы, я обвинял только себя, в других сослуживцах солдатах и офицерах, помнил только героических парней и напрочь позабыл и вытравил из своей памяти все ужасные страницы мерзости армейской службы.
Потом, через несколько лет после этой встречи, когда я уже вовсю писал эту книгу и начал говорить с однополчанами и языком правды, память начала возвращать мне все свои страшные куски тех военных событий и возвращает до сих пор.
Все эти куски я соединил в эту книгу и продолжаю её ежедневно дописывать, ставя всё на свои места, открывая правду себе и миллионам других читателей.
Бывают, конечно, и некоторые не состыковки, и ошибки, всё - таки, память это память, и я их, эти ошибки, тщательно исправляю, поэтому, если у читателя есть более точные и более достоверные, документальные и документированные факты описываемого мной, пишите мне свои отзывы, и я с удовольствием буду корректировать свои недочёты и ошибки.
Многих интересует кто я такой. Некоторые считают, что я никогда не служил в пятой роте второго батальона 350 - го полка ВДВ. Находятся даже такие, которые говорят, что я и в Афгане - то не был.
Говорю честно: в Афгане был, в пятой роте служил с начала Афганской службы и до её конца (с перерывом в несколько месяцев) и всё описываемое а этой книге, к сожалению, горькая правда.
Дочитайте книгу до конца. Прочтите отзывы моих сослуживцев к этой книге и мои комментарии к этим отзывам. В книге, отзывах и моих комментариях, есть все подробности моей службы и моё отношение к окружающим меня в Афганистане солдатам, прапорщикам, офицерам и генералам.
В мае 1982 года я был призван в Советскую Армию и попал в ВДВ.
Май 1982 - сентябрь 1982 - учебка ДШБ в Гайджунае (Рукла, 301 - ый учебный полк), где я учился на командира отделения ВДВ, и из которой, выпустился младшим сержантом.
Конец сентября 1982 года по середину октября 1982 года - заместитель командира взвода - учебная часть ВДВ в Лосвидо (Витебск).
С середины октября 1982 года по конец июня 1984 года: служил в Афганистане в 350 Полку ВДВ, 103 дивизии ВДВ, на различных должностях. В том числе, два раза в 1983 году был разжалован в рядовые.
Мой ВУС по военному билету 100097-А
С середины октября 1982 года до февраля 1983 года - автоматчик в 5 роте за штатом, затем командир второго отделения второго взвода в 5 роте, потом заместитель командира второго взвода в 5 роте, затем, после зимних боевых на Бараках и спорного конфликта с командиром дивизии, был разжалован, и с конца февраля 1983 года по конец мая 1983 года - служил пулемётчиком в третьем взводе 5 роты, 2 - ой батальон, 350 полк ВДВ, 103 Дивизия ВДВ.
С конца мая 1983 года по начало июля 1983 года, после расстрела, лечения в медсанбате, после боевых на Бараках и заключения медицинской комиссии, был признан негодным к службе в боевой роте, и в связи с просьбой не отправлять меня в Союз, и благодаря заботам командира роты, капитана Телепенина, был переведён на должность писаря заместителя командира полка по технической части и оставлен в 350 полку ВДВ в Афганистане, без отправки в СССР.
Учитывая, что зампотеха полка в полку не было (он, не дождавшись своей замены, убыл в Союз), я фактически исполнял обязанности зампотеха полка: занимался списанием загубленной и подорванной на боевых полковой техники, распределял ГСМ, распределял грузовые и боевые машины полка на выезды, подписывал путёвки водителям полка, проверял правильную работу КПП полка, нарядов и дежурных на них и так далее...
Если кому - то эта работа кажется позорной, дело их, но мне главное было остаться в Афгане, чтобы не комиссовали в Союз.
В июле 1983 года в 350 полк пришёл новый заместитель командира полка по политической части 'Ю. В. К.', и он предложил мне перейти к нему.
Писарь ему был по штату не положен, но надёжный солдат, не замаранный в неуставняке, ему был нужен.
'Ю. В. К.' импонировало, что я, перед тем как стать писарем, без малого, почти целых 8 месяцев, служил в боевой роте, ходил воевать и даже дослужился до заместителя командира взвода.
Моё разжалование его не смущало, он и сам знал подлинную цену лично разжаловавшему меня командиру 103 дивизии ВДВ генералу 'А. С.'.
Я согласился перейти к замполиту полка, с просьбой - условием, что он мне поможет вернуться в мою бывшую пятую роту, и не будет препятствовать тому, чтобы я с ротой ходил на все боевые. Тем более, нас с новым замполитом, объединяли общие отрицательные взгляды на бардак и уголовщину, творившиеся в полку и в дивизии, с которым замполит всю свою Афганскую службу боролся с полной отдачей, не особо заботясь о своей карьере и безопасности.
Про безопасность, это не для красного словца. В него и гранату в окно кабинета кидали и стреляли ночью. Очень некоторым упырям не понравилось, что замполит полка не просто бубнит о политике, а лично и активно с первых шагов своей службы стал жёстко бороться с полковыми ворами, неуставщиной и беспределом в полковых подразделениях.
Замполит полка пообещал, что поможет мне вернуться в боевую роту (не просто в любую роту, а именно в мою пятую роту) и слово своё сдержал, но попросил меня также дослужить его помощником до самого моего дембеля.
Ему хотелось иметь под рукой надёжного солдата, ходившего на боевые, который в случае экстремальной ситуации, не струсит и не бросит его на произвол душманов.
А ситуаций таких хватало.
Если кто - то считает, что замполит полка всю службу сидит в кабинете и протирает штаны за составлением текстов для политзанятий, то он глубоко ошибается.
Хотя, до тех пор, пока я не попал к замполиту, я и сам думал именно так.
На замполите 350 полка ВДВ кабинетная работа практически не лежала. А вот постоянные выезды и секретные переговоры с представителями Афганской разведки и непонятными личностями, обвешанными оружием, под покровом ночи, на нём очень даже лежали. И нужен ему на этих выездах был солдат, которому он мог бы доверить свою жизнь и возимые им документы.
К слову сказать, с этим человеком мы дружны до сих пор. Хороший, смелый и честный мужик двухметрового роста, с пудовыми кулаками, ходивший воевать именно в горы наравне с солдатами и душевно борющийся до сих пор с мразью любого ранга.
Он один из немногих по - настоящему порядочных офицеров, которых я знал в Афганистане. Он возглавляет сейчас региональное отделение Союза Десантников России и является заместителем В. А. Востротина, Председателя Союза Десантников России.
Лично я горд, что меня, простого солдата 350 полка, заместитель командира этого полка и героический офицер этого полка, считает своим другом и разделяет мои взгляды на правду.
В конце января 1984 года, после многочисленных просьб и рапортов, с помощью замполита полка, мне удалось вернуться в 5 роту.
Жил я опять в своей пятой роте, спал в пятой роте, ел с пятой ротой, и на все боевые, своей пятой роты, я ходил исправно, не отлынивая, по своему добровольному желанию, ни от одних боевых.
Замполит был мужик честный, хороший и боевой. Поручений от него было не так уж много, да и я к тому времени уже научился всё делать быстро, точно и в срок.
К тому же он дополнительно определил меня в специальную команду, сопровождающую выезды на точки высоких чинов из Москвы, часто приезжающих в Афган с проверками.
Нас в такой команде было человек десять со всего полка, набранных из боевых рот.
Основным критерием отбора в неё были: служба в Афгане не менее года, из которых не менее восьми месяцев хождения на боевые, личная храбрость, хорошая выносливость, умение точно стрелять, и грамотно воевать даже в одиночку. Критерии определяла Москва, я им, по мнению замполита полка, соответствовал.
Так что, между боевыми выходами в составе роты, я с удовольствием сопровождал больших Московских офицеров по точкам, становясь для них на время личным телохранителем.
Работа по сопровождению была, хоть и опасная, но не особо пыльная и главное, не скучная. Катайся с проверяющими шишками, по Афгану, смотри, чтобы их не перещёлкали, да закрывай их своим телом в случае любого боестолкновения.
Бросать замполита полка мне совсем не хотелось, и до самого дембеля я числился его личным помощником, со всеми открывающимися привилегиями свободного перемещения по части, освобождения от присутствия на вечерних поверках, построениях и хозработах.
Отказываться от такой легальной лафы на втором году службы мог только полный идиот.
Отказываться от пребывания в пятой роте, я тоже не хотел, и с удовольствием ходил с пятой ротой на все сопровождения колонн, и в горы на боевые, как обычный курок автоматчик, без всяких привилегий в боевой службе, войне и перестрелках.
Почему с удовольствием?
Да потому, что был я пацан рисковый и любитель приключений.
В боевую роту я тогда вернулся по причине собственного патриотизма и идиотизма, искренне считая, что раз попал в Афган, то должен воевать, а не просиживать штаны в штабе. О маме и папе и об их горе, если меня убьют, я тогда почему - то подумал меньше всего.
Итого, с октября 1982 года по конец мая 1983 года и с конца января 1984 года по начало июня 1984 года включительно - почти 13 месяцев, я служил в пятой роте, принимал неоднократное и непосредственное участие во всех боевых выходах и сопровождениях роты, именно в составе пятой роты, либо с автоматом, либо с пулемётом в руках.
Мои ранения именно в боях: ранение в правое плечо, и множественное осколочное ранение в голову, возле сердца и в правую часть тела и груди.
За срочную службу солдатом и за ранения в бою, после которых я всё равно продолжал воевать, не выходя из боя, я награжден двумя медалями 'За Отвагу'.
К обеим 'Отвагам' был представлен именно командирами пятой роты, о чём у меня есть их личные письма и записи. Замполит полка меня ни к одной награде не представил, он считал, что солдат должен заслужить награды в бою, а не в штабе, за что я ему безмерно благодарен.
Хотя все же пару раз, он предлагал мне написать на меня представления: сначала, через пару месяцев моей службы с ним на медаль 'За Боевые Заслуги', а потом даже на орден 'Красной Звезды'. Он искренне считал, что я достоин по своим подвигам этих наград (он для этого специально беседовал с моим ротным, чтобы узнать, как я воевал), но я отказался.
Дело в том, что мне, тогда, не хотелось щеголять наградой, хоть и заслуженной, но по представлению Замполита полка.
Хотя, это, наверное, только я был такой щепетильный. Наград этих я, к тому времени, был точно достоин, впрочем, как и каждый курок, смело повоевавший в горах с моё.
Но, тогда я, как и все курки, надеялся на 'высшую справедливость', при которой всех реально воевавших должны были наградить. Каждый из нас, курков, знал, что он достоин боевой награды и не одной, каждый верил, что он их обязательно получит. Получили немногие. Остальным была, фига под нос, а не 'высшая справедливость'.
Грёбанная война, грёбанная 'наградная лотерея'...
Очень сильно вросли в нас, ветеранов афганцев, и в общество, разные срчинённые нами сами, пропагандой и обществом 'сказки' об Афганской войне Советского Союза. Настолько, что и сами ветераны и общество уже искренне в это верят и не хотят иных легенд и, наверное, не захотят никогда.
Эти лживые, выхолощенные от искренности и действительной реальности, медово окультуренные, воняющие официальной прилизанностью легенды о войне в Афганистане - искорёжили и извратили всё представление последующих поколений 'Защитников Родины' о долге, совести, чести, о том, как надо быть, и кем надо быть.
Эти уродливые и выхолощенные сказания помогли и помогают, до сих пор, практически уничтожить всё чистое и лучистое в, следующих дорогами гражданского и воинского долга, после нас, молодых пацанов и девчонок.
Если мы не поставим всё на свои места, не откроем всей правды Афгана и Чечни, не восстановим справедливость в отношении фронтовиков Ветеранов Боевых Действий - мы напрочь потеряем свою моральную боеспособность ещё на многие десятилетия вперёд, а может и навсегда.
Мы будем наступать в любом последующем сражении на одни и те же грабли человеческого бездушия к 'пушечному мясу', а так же на грабли скотского отношения к этому 'мясу' во время службы и войны, и после службы и войны.
Это как фальшивая красивая дорога, ведущая в никуда души тех, от кого зависит сила России, и её способность дать отпор любым гадам, желающим навсегда уничтожить нашу Родину как сильную Державу.
Мы, во многом, потеряли пропагандисткою чистую моральную силу Героизма наших солдат Афганской войны и готовы терять её и дальше.
С помощью нашей же фальши и нашего же вранья, мы уже практически потеряли всю Героическую патриотическую подпитку для подрастающих поколений в отношении Афганской войны.
Психологически сегодня равняться не на кого, одни отшлифованные, далёкие от реальности и людей сказочные штампы и остались.
Это напрочь подрывает боеспособность, так как бой с жалким и лживым патриотизмом внутри - это практически проигранный бой и такое же жалкое несение службы в мирное время.
На одних ура фиглярских шлягерах и полублатных песнях а ля солдатского фольклора от невоевавших сограждан от попсятины, и сказочно - лживых фильмах боевичках не выползти.
Эти смешные шняги годятся, только для вдохновлённых таким ширпотребом, со школьной скамьи, молодёжных недоумков, которые попадая на очередную фронтовую безжалостную бойню, понимают потом всю пошлость, фальщ и ненужность подобной белиберды, но в виду полной моральной неготовности к тяжёлой настоящей реальности войны, становятся отказниками, трусами, инвалидами, или возвращаются к мамкам шально - героическими, но в цинках. Под 'бум - бум' и на голом 'ура' много не навоюешь. Мышцы, авантюризм, понты, позёрство и наглость тоже на войне далеко не самые главные элементы выживания или победы.
Война требует серьёзности, чистого ума, знаний и умения чётко, моментально, оперативно и логически принимать наиболее верные решения. Даже математика, физика, знание иностранных языков и химия, нужны на войне в полной мере. Без Грамотного правописания, синтаксиса, пунктуации и знаний правил Русского языка даже награды не получишь. Любой наградной, даже с одной ошибкой или помаркой, завернут тут - же.
Главный пример для подражания Советского Солдата в Афганистане моего времени, был зелёный берет США - Рембо. Обидно, но это факт.
Не на Гастелло, не на Матросовых, не на храбрых и мужественных фронтовиков прошедших бои Великой Отечественной Войны, мы, к великому сожалению, равнялись. Мы уже тогда равнялись на американского киношного Рембо. Он нам был ближе и понятнее, чем свои советские солдаты. Настоящие и Великие Герои, совершившие подвиги в Афгане до нас, были нам, к сожалению, безразличны.
Мы сами совершали подвиги и совершали их часто, но они проходили рутинно и редко замечались, а за иной подвиг можно было и по морде от своих схлопотать.
У нас, к моему сегодняшнему отвращению, тогда была душевная связь с Рембо, он был более свой, чем убитые чиновничьей официальщиной и напомаженностью, настоящие свои. Он был и чужой, но в то же время был типа парень с 'нашей' улицы, такой же, как мы, с нашими ошибками и проблемами, с нашими радостями. Он не был чистеньким и прилизанным советской пропагандой мальчиком, он был настоящим дворовым пацаном.
Естественно, что 'учил' нас господин Рембо, не любви к России. Он учил нас выживать в среде обывательского и чиновничьего равнодушия к нашим подвигам.
Он, своей киношной судьбой, чётко показывал нам, что нас ждёт в мирном обществе, и мы ему верили и учились у него противостоять 'правильному' не боевому обществу, так же, как он противостоял 'правильному' обществу своей страны.
В учебке, в Союзе, на учениях, мы вообще частенько солдатам немецких войск из советских кинофильмов, подражали. Рукава засучивали как они, автоматы держали как они, даже фразами на ломаном немецком, при этом паскудном кривлянии, кидались... Глупые недоумки.
И одёрнуть бы нас за такое прикладом в рыло, чтобы зубы в крови вместе с этими фразами на немецком вылетели и мозги на нормальное место встали, да некому было. Офицерам было практически плевать, сержанты сами нам такой пример давали своими поступками, с них мы и обезьянничали.
А ведь, зачастую у каждого из нас, Деды горнило Великой Отечественной Войны прошли. Мой дедушка трижды в танке горел только под Москвой. Весь израненный был, добровольцем на фронт ушёл. С мертвецкой в Казанском госпитале выполз, подлатался, сбежал из госпиталя и снова на Фронт, Родину защищать от фашистких гадов...
Вот мне на кого равняться нужно было, а не на Рембо киношниками из пальца американскими высосанного.
Удивительно, только в двадцать первом веке, через десятки лет после войны, узнал от тестя, бывшего полковника (он Маргелова реально и лично знал), что засучивать рукава десантников после десантирования, перед атакой заставил именно Маргелов и ничего это общего с киношными немцами не имело.
Мы - то, дурни, в учебке, типа армии Германии подражали, рукава всё засучивали и автоматы как шмайсеры на шею вешали и опирались на них двумя руками, выкрикивая при этом фразы на немецком из кинофильмов о Войне.
Нам, идиотам, некому и объяснить было, что в ВДВ, это закатывание рукавов, ввёл герой Великой Отечественной Войны Василий Филиппович Маргелов, чтобы десантники, в рукопашной схватке, ловчее врага по мордам били, а не сопли рукавами обтирали.
Вот так, хорошее начинание опошлили мы сами, научившись неправильной подоплёке от наших сержантов из учебки. Правильно говорят: "заставь дураков Богу молиться, они и лбы расшибут".
Вытравляли всю память о Маргелове из ВДВ тогда разными способами, опошляя все его нужные начинания и перекраивая непонятно с чьей мерзкой подачи их на поганый лад. Хорошо, что хоть сейчас о Великом Человеке ВДВ вспомнили.
Так и служили. С портретов одни Герои смотрят, в душах зачастую совсем другие сидят. Чужие, причужие и от Родины очень далёкие.
Даже храбрые и героические подвиги наших предшественников солдат и офицеров, героически воевавших перед нами в том же Афганистане были чужими. Их подвиги были убиты для наших душ фальшью официального пропагандизма и прилизанностью.
Например, огромные портреты солдат десантников Мироненко и Чепика, взорвавших себя вместе с душманами и ставших Героями Советского Союза, висевшие в столовой нашего полка, все были истыканы штык ножами. Это дембеля развлекались тем, что кидали штык ножи в портреты Героев. Никто и не думал переписывать эти портреты заново, и так сойдёт, с дырками.
А мы над этими Героями на истыканных портретах, хихикали поганенько в кулачок. Умишком мы скудны по малолетству были, а вправить наш необразованный ум правильно было некому.
Власть тогда в полной мере постаралась, чтобы эти два Героя Советского Союза, подорвавших себя в бою, вместе с хотевшими взять их в плен душманами, стали для нас морально чужими.
А ведь это были обычные и нормальные пацаны, такие же, как мы сами, с такими же ошибками и залётами, с такой же тяжкой жизнью по молодухе и такой же, 'развесёлой' службой по дембелю.
Идеологически считалось, что нас эти портреты должны были направить на почётную смерть. Сдаваться было нельзя. Окружили тебя враги, умри достойно на последней гранате, подорвав себя и их.
Направляли осквернённые портреты плохо, но лично я, ещё по оставшейся во мне с гражданки фильмовой и пацанской наивности, верил в подвиги Мироненко и Чепика, и готовность подорвать себя вместе с врагами была в меня втравлена на всю жизнь и до сих пор.
Для меня и сейчас, погибнуть в бою, куда слаще, чем скончаться от старости в мягкой постели. Я - Воин.
Втравлена моя смелость и храбрость, не их официозным примером и портретами. Втравлена пацанским законом ВДВ: 'Умри, но не Сдавайся'.
Подвиги Мироненко и Чепика советская пропагандистская машина от таких, как я, отгородила своим чиновничьим пафосом и патетикой.
С удивлением узнал, уже через три десятка лет после войны в Афганистане, что и Мироненко и Чепик были, на самом деле, суровыми сержантами дембелями, ничем от нас не отличавшимися.
В Афгане же мы видели в них прилизанных и уставных солдатиков, служащих строго в соответствии с моральным кодексом строителей коммунизма.
Кто же таким прилизанным и уставным подражать будет? Какой пацан за такими 'моралистами' пойдёт?
Нас сразу готовили к тому, что подвиги должны совершать 'настоящие строители светлого будущего'. А их совершали мы, обычные залётчики солдаты.
Мы, ветераны боевых действий в Афганистане, благодаря такой линии лживого приукрашивания и прихорашивания наших подвигов и службы, сами продолжали и продолжаем игриво приукрашивать и прихорашивать всё, что казалось нам неказистым, создавали легендарных кумиров командиров, чуть ли не иконы с них рисовали виртуальные, врали сами себе и друзьям, и водили за нос сограждан своими героическими рассказами, укрывая любые несостыковки и грязь.
Прощали мы всех и вся, всё плохое, своё и чужое, чересчур быстро забывали, хорошее в стократ в россказнях умножали, на ошибках и не думали учиться.
Мы, изголодавшиеся по честности в коммунистическом, очковтирательском и фальшивом пионерско - комсомольском пространстве нашего детства и юности, тогдашнего Советского Союза, насмотревшиеся красивых и мужественных патриотических фильмов о войне, хотели, что бы у нас тоже был, как в кино, свой красивый кусок великой справедливости жизни и 'героических будней'.
Пусть наш и будет врушный, нечестный и обманный, но пусть он будет.
Каждый из нас вносил свою лепту маленькой лжи, не понимая, что только честная и отрезвляющая правда может уберечь от многотысячных потерь. А многотысячные людские потери от армейских преступлений шли.
Десятки тысяч погибших, пропавших, осужденных и раненых на Афганской войне,- это тоже цена нашей лжи и нашего вранья, о нашей войне. Если бы мы все были честнее и учились на своих ошибках, не замалчивая их, погибших, осужденных, раненых и искалеченных было бы в разы меньше.
Наивные в своём военном юношестве, мы, часто до сегодняшних седых волос, несли именно это детско - юношеское восприятие реальной боевой действительности через всю свою жизнь, передавая эту лубочную картинку всем последующим поколениям.
Не далеки были от нас и наши командиры по взводам и ротам. Не далеки, и по возрасту, и по сознанию, и по восприятию. Между нами лежали, обычно, всего три - десять лет разницы
Могу сказать честно и искренне: десантники 'КУРКИ' моего времени службы, никогда не отступали без приказа даже под страхом тотального уничтожения, это негласное правило соблюдалось свято, без ропота и угроз. Нет приказа отойти, лежи, грызи землю, отстреливайся и погибай.
И погибали часто ни за что целыми взводами, ротами и батальонами, только потому, что какая - то падла, в офицерских или генеральских погонах, или игнорировала боевой устав, выстраданный нашими предками в многочисленных предыдущих войнах, или просто боялась доложить наверх о своих ошибках выдвижения.
В такие поганые ситуации, попадали мои друзья и по полку и по Афгану, и попадал я сам (подробно об некоторых таких слачаях, будет ниже).
Также курки десантники старались не бросать на поживу противнику убитых, раненых и оружия. Можно было лечь всей ротой из - за одного раненого или убитого.
Хотя, позорные исключения и случались, но, как правило, только по приказу вышестоящих командиров, сами солдаты курки обычно своих не бросали. Такому трусливому случаю, и я лично был однажды свидетелем (подробно об этом будет ниже).
Оставить убитого или раненого сослуживца врагу, оставить врагу часть вооружения, увидеть врага и не убить его любой ценой - это считалось во время моей службы в ДРА (Демократическая Республика Афганистан) несмываемым позором.
Правда, иногда (очень редко) такой позор совершали массово, десятками человек и тогда об этом позоре просто старались забыть, оправдываясь некими обстоятельствами боя, хотя по мне так это просто элементарная паника и массовая трусость за свои шкуры. Бросать раненых посреди поля под пулями, а самим прятаться в укрытии, по моему, это западло.
Почему старались забыть? Да потому - что, как друг другу в глаза смотреть, если все, начиная от офицера командира, отдавшего приказ к немедленному отходу и первым убежавшего с поля боя, трусливо, в панике бегства, ломились мимо любого, лежащего на земле, даже не вникая, почему он лежит, ранен ли он, убит ли, или просто замешкался, или в отличие от остальных не желает покидать поле боя, веря в победу и десантный дух.
А офицер командир, вместо того, чтобы организовать грамотный отход, первым рвёт пятки в безопасную канаву, которая находится подальше на несколько десятков метров от места положения его бойцов, которых он на это место и вывел своим приказом. А вместе с ним и другие офицеры, первыми сховавшиеся в безопасном отдалении от солдат и поля боя, трусливо смотрят из безопасной канавы на раненого и тех, кто их старается вытащить из под обстрела.
Вот и когда сто процентов, находящихся в бою нескольких десятков солдат и командиров офицеров, дембелей и годков струсили, а только пара человек старались, раненого вытащить, и эти двое обычные забитые молодые, то, как их героями объявить. По морде им, сапогами по рёбрам, по голове прикладами железными, сутками их избивать, за то, что они не такими как все, трусливыми чмырдяями оказались, а посмели отважнее других быть. Супротив общества роты, падлы попёрли... Получи, получи...
Замполит роты, который почти всю роту сразу в бой кинул на голое поле, под душманские пулемёты, без разведки местности, хотел геройство проявить, приказ комдива лично выполнить старался, башкой не думал, как правильно нуна, карьера и мечта об ордене, вместо мозгов, видимо тогда у него на первом месте оказались.
А остальные офицеры и слова ему не сказали, вместе с ним в поле рисовое полезли и нас туда же на убой погнали. Ну, наше дело солдатское, сказали вперёд, и идём в атаку на кишлак, скажут отступать, будем отступать.
Когда уже нас всех пулемёты вражеские к земле прижали, тогда у зампала очочко - то и зашкалило, и мозги появились. Сообразил он, что если сейчас будут массово убитые и раненые, то не видать ему более ни карьеры ни орденов и вдали фонариком ему дружески трибунал стал подсвечивать. А лейтенантик он молоденький, только в Афган приехавший, только карьерку ростить начал, надежду на орден лелеет, а то и на два, как минимум, к концу службы мечтает получить.
Вот и отдал он приказ к отступлению, да только с перепугу позабыл, что именно он и должен, как старший по должности, это отступление организовать, а не первым, как зайчишка ломится в тыл, обгоняя своих солдат и мелькая у них своим очком перед глазами.
Ломанулся летёха замполитный, как олень от охотников, за ним остальные офицеры помчались, они же тоже понимают, что по уставу это он должен отступление организовывать, а не они. А человеческое чувство жалости к солдатикам им не знакомо было, им свои шкурки были дороже, как и замполитному летёхе.
Хороший офицер, он бы, видя, что старший по должности струсил, сам бы организацию отхода взял на себя, но это хороший, а эти хорошими - то не были.
Сержанты и дембеля, видя такое дело и понимая, что их офицеры тупо в поле кидают на судьбу и небесное чудо, тоже на себя брать ответственность организации побега из под пулемётов брать не стали. Годкам и подавно это дело тухлым показалось.
Вот и ломилось трусливое стадо (а иначе и не назвать такое общество в тот момент), не разбираясь, кто раненый уже валяется, кто мёртвый, кого нужно перевязать, кого оттащить в укрытие, позабыв про товарищеский долг и про Честь Десантную. Какая тут, к чёрту честь, тут паника. Никто никого и прикрывать огнём не стал, как это положено при грамотном отходе, хорошо, что хоть оружие не побросали.
Только двое молодых солдатиков и прикрывали отход роты на том поле в полный рост, стоя и смотря, как их соротники мимо в страхе мелькают, а потом, сами уже отходя последними, увидев раненого, схватили оного и стали его тащить в укрытие. А когда поняли, что им, обессилевшим от побоев и голодухи (жрачку часто у молодых тогда отбирали, дистрофия среди личного состава была как здрасте), раненого на себе не вытащить, приняли единственное решение, пусть умереть рядом с раненым самим, но его не бросить. Вот это было по Десантному. Сам погибай, а товарища в бою выручай. Легли пацаны рядом с раненым и давай огневые позиции духов своим огнём затыкать, чтобы они в раненого снова не попали.
Я, конечно, понимаю, что не все могут быть воинами, даже те, кто в боях оказался. Так, что я, трусов, по человечески, понимаю и их за их трусость не укоряю. Ну не все могут быть всегда смелыми, присущи многим людям и паника и страх жуткий и боязнь за свою жизнь до такой степени, что и друга и родственника первого в пекло бросят, лишь бы самим вторыми быть. Лагерно блатная ссыкливая философия 'Умри ты сегодня, а я завтра' присуща многим...
Я их обвиняю в том, что они потом, с согласия командиров офицеров тех, кто не струсил, двое суток избивали и голодом морили.
А почему такой прессинг был? Да очень просто. Замполит, когда увидел, что ему 'повезло' и при бегстве роты с поля боя только одного солдата ранило, то есественно возрадовался. За одного погибшего или раненого солдатика головомойки от выше стоящих не бывает.
Но радость егойная, замполитно-офицерская очень быстро в ужас переросла, когда он увидел, что раненого бойца ещё двое солдат яростно защищают, отстреливаясь от духов, что есть мочи. Он понял, что это может закончиться, уже тремя трупами, которые именно ему уж точно прикажут вытащить с поля, а это уже хана и кирдык, только потому, что все три трупа повесят именно на него и ни на кого более.
Он, наверное, рассчитывал, что того раненого быстро душки добьют и он его под покровом ночи тихонько вытащит, естественно не сам, а отдав приказ другим солдатикам, а тут уже, на его глазах целый подвиг разворачивался, и ему в этом подвиге места не было, а было страшное расследование особого отдела, в котором уж точно бы докопались и про его бегство с поля боя, без организации отхода и про хаотичное 'стадное' отступление остальной роты.
Три трупа или три раненых это точно расследование.
А может и больше, потому, как их тоже вытаскивать нужно, а значит и ещё могут быть раненые и трупы и всё это из - за того, что это именно он грамотный отход не организовал и не проследил, есть ли раненые на поле.
Какой уж тут орден и загубленная карьера, тут полный трибунал с судом и возможный срок светил...
Сержанты дембеля, этот расклад тоже просекли и поняли, что и их не оставят в покое и им тоже будут и представления к наградам зарублены и лычки с погон могут полететь и позор будет на всю оставшуюся жизнь от однополчан, как за трусость.
А уж когда их послали солдатиков и раненого дымовухами прикрывать и помогать раненого вытащить, дедушки вконец обозлились.
Только они с этого поля свалили, а их опять туда.
И , ты читатель, не поверишь, как этих солдат замполит и дембеля хором увещевали раненого бросить и в укрытие бежать. И матерились и кары небесные обещали и пристрелить грозились и черепа проломить и рёбра переломать.
Прямо требовали, чтобы они раненого бросили.
А те, не бросили. Сказали, хрен вам, господа офицеры и 'товарищи' дембеля. Сдохнем, но товарища духам на поживу не оставим.
Поэтому и били. За подвиг били, за героизм, за то, что раненого спасли и не дали ему сдохнуть в том поле, за то, что два молодых 'задрота' не струсили, как они.
Раненый потом, за своё ранение орден Красной Звезды получил, Замполит замечанием от ротного отделался, правда, пытался всё же про награду заикаться, типа за спасение раненого и отход роты практически без потерь, пока ему ротный популярно не объяснил, какой он чмурдон. Дембеля нагоняй получили небольшой от офицеров за то, что они этих молодых в узде покорности держать не смогли.
А эти два молодых солдата получили жуткие двухсуточные побои от дембелей, с одобрения офицеров, которые стоили им по несколько потерянных лет жизни каждому и навсегда обеспечили им убитое здоровье. Побои такой силы никогда бесследно не проходят.
Было на моей памяти и такое.
Во времена моей службы солдатам даже невозможно было представить, чтобы ротный или взводный договаривался с моджахедами о возможности беспрепятственно пройти или о ненападении друг на друга. Это было позорищем и приравнивалось к предательству. Увидел врага, знаешь, где враг находится - уничтожь его, на то ты и десантник. С врагом никаких сделок. Так нас тогда воспитывали в 350 полку ВДВ. Воспитывали не замполиты. Воспитывали дембеля и взводные командиры.
Какие - то переговоры могли вестись заранее на уровне штаба полка, начальником разведки полка и замполитом полка (и они проводились), и то, не с реальными маджахедами, а с формально лояльными силами самообороны и ополчения отдельных кишлаков и территорий.
С ними оговаривалась или огневая поддержка или, чтобы они не высовывались и не огребли ошибкой по соплям от нас.
Кто - то скажет, а как же военная хитрость, как же воевать, если вас горстка, а врагов сотни и даже тысячи? Неужели нельзя покривить честью ради спасения человеческих жизней? Неужели обязательно надо именно принимать бой и погибать?
Надо. В этом и есть солдат десантник и его честь и доблесть. Подставишь очко один раз, струсишь, будешь дырявым на всю жизнь. И никакими последующими победами трусость, дырявость и подлость не закрыть. Увидел врага - убей его, или возьми в плен, не можешь убить или пленить - сражайся с ним до последнего и погибни с честью в бою. Только так.
Отступивших от этих правил десантников 350 полка ВДВ ждало всеобщее презрение однополчан и в Афгане, и на гражданке, в Союзе. Жизни такому моральному уроду не было бы до самой смерти. Хотя попытки уйти от кары и презрения происходят постоянно. Только позор настигает таких трусов и преступников и через десятки лет.
Но это только 2 постулата, старательно выполняющихся почти всеми солдатами и офицерами курковых и рот и батальонов и других подразделений ВДВ, ходящих воевать в горы (это выражение такое 'ходил воевать в горы', а реально воевали и в зелёнке, и на равнине и в кишлаках и вдругих местах...), до лета 1984 года включительно, именно в 350 полку ВДВ, так называемыми 'курками' (от слова автоматный курок), солдатами срочной службы и командующими ими младшими офицерами (командирами взводов и рот), непосредственно участвующих в боевых действиях и беспрерывно, все полтора года службы, лазающих по горам в поисках банд моджахедов, вшей, подрывов, ранений, болезней, смертей и жуткой усталости. Хотя позорные исключения были и у нас.
Потом, после моей службы, примерно с середины Афганской войны и до её конца было по - другому.
С моджахедами советские офицеры и командиры частей уже зачастую вели мирные переговоры, с ними договаривались о ненападении, и просили не трогать наших солдат при прохождении ими определённых территорий.
Когда об этих переговорах и договорённостях рассказывали вернувшиеся из Афганистана, служившие после нас, офицеры и солдаты из Ограниченного Контингента Советских Войск в Афганистане (ОКСВА), мы были в шоке. Для нас, служивших ранее, до них, это было равносильно позору.
Мы встречали наших боевых ребят из Афгана, хлопали их по плечу, пили за встречу водку, помогали им адаптироваться в обществе, но в душе откладывался осадок. Они не делали, так как мы, у них уже было другое видение боя и войны, другие 'переговорные и договорные' поступки, которые мы, служившие ранее, внутри осуждали как их слабость и даже проявление трусости.
Даже сейчас во мне борются два противоречивых чувства. С одной стороны, конечно, хочется, чтобы как можно больше наших ребят оставались живыми. С другой стороны, мы же присягу давали: '...и до последнего дыхания быть преданным своему Народу, своей Советской Родине и Советскому Правительству.
Я всегда готов по приказу Советского Правительства выступить на защиту моей Родины - Союза Советских Социалистических Республик и, как воин Вооруженных Сил, я клянусь защищать её мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами.
Если же я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение советского народа ...'
Именно так: '...не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами...'
Но это, когда присяге верили, давали её от всего сердца и с чистой душой.
На деле же было так: человек рождался в СССР, не спрашивая, его определяли как жителя коммунистической страны, ставили в паспорт национальность (порой такую, что и паспорт показывать не всем друзьям и товарищам хотелось), загоняли в октябрята, пионеры и комсомольцы, не спрашивая, насильно забирали в Армию, и, не спрашивая совали в руки текст присяги и вешали на шею автомат.
Уже потом, после присяги человека принудительно кидали на Афганский фронт и выбора ему не давали.
Ну а не хочешь быть гражданином ССССР - будешь диссидент с помещением в психушку или в тюрьму.
Не хочешь быть октябрёнком, пионером или комсомольцем - будешь изгой общества.
Не хочешь в Красную Советскую Армию, давать присягу и топать на фронт - шагай пацанчик в тюрьму, как уклонист или дезертир.
Не у всех хватало душка на таком принудительном фоне, ещё и жертвовать жизнью за такую 'жестокую' Родину.
Мозгов к 18 годам тоже не у всех нас хватало, чтобы разобраться в хитросплетениях 'родного и любимого' Советского правительства.
Вот и шли, либо из - под палки, либо добровольно и с радостью, фильмов патриотических насмотрясь, либо с пацанячьим восторгом в войнушку настоящую побегать, либо с дворовым бойцовским настроем умения выбираться с любой жизненной передряги, либо с рабоче - крестьянской обречённостью батрака - гражданина СССР.
Афган всех солдат встречал одинаково: практическим отсутствием медицинского обслуживания, убогой пищевой баландой, грязью бытовой и моральной, равнодушием командиров, трупами убитых и избитых сослуживцев, и кулаком в морду.
Вот и ломались вчерашние детишки десятками тысяч, кто сбегал в плен, кто приспосабливался и не сопротивлялся, кто уклонялся, кто стрелялся, кто подрывался на гранатах или запалах, или кидал гранаты в обидчиков. Больные дизентерией и не леченые срались, больные почками ссались. Трусливые, кололись гепатитными шприцами и иголками, глотали гепатитную мочу, просились на коленях в тыловые подразделения или делали всё остальное, чтобы попасть в подразделение не ходящее воевать или обречённо попадали сразу в такое тыловое подразделение и избегали малейшего повода написать рапорт о переводе в боевую часть.
Солдаты довольно массово употребляли наркотики, офицеры наркоманились реже. Были те, кто воровали, были те кто трусили, были те, кто утоляя свою душевную сволочность, унижали, избивали и убивали товарищей по службе и оружию, были те, кто предавали.
Те же, кто не сумел свалить от всего этого ужаса и найти более сладкого и спокойного места службы, где можно было выкроить время отдыха от войны, и те, кто считал себя сильными или очень храбрыми, служили в боевых ротах и ходили воевать в горы.
Эти, неумевшие свалить, а также сильные и храбрые вчерашние детишки, и составляли фронтовой костяк боевых волков, которых в 350 полку ВДВ называли ёмким словом 'курок' (к куркам, не всегда называясь курками, относились и те спецы, которые также ежедневно ходили с боевыми ротами на войну в горы: АГСники, связисты, сапёры, миномётчики...).
Они, курки, получали всё отвратительное, что было на Афганской войне первыми и полностью, без послабления.
Остальные солдаты, не рвавшиеся на передний край войны в горы или физически не приспособленные к этому фронтовому краю, в основной своей массе ссыпались в тыловые спецы, обслугу и писаря. Хотя были и уникальные исключения из правил, но об этом ниже...
Перейти в курки мог любой солдат из любой тыловой службы, обслуги или писарей, в курковых ротах всегда был недобор и большие потери, но таких желающих смельчаков из тыловых, было крайне мало, единицы.
Никто практически, за редким исключением, не хотел менять сладкое и тихое место службы в Афгане, дающее право называться, в любом случае, всё равно Ветераном Боевых Действий, наравне с настоящими фронтовиками, на реальные фронтовые подвиги и будни.
Все они рассчитывали, что только одно место службы Афган, уже даст им право на почётное уважение остальных граждан. А кто уж там будет разбирать, в тылу этот солдат или офицер отсиживался, или в бой ходил. Для граждан СССР все 'Афганцы' были только теми, кто воевал. Вот и врали и врут тыловики про то, что они тоже типа воевали...
Именно поэтому, когда я слышу или вижу очередного 'фронтовика ветерана', я всегда спрашиваю, 'Курок' он или 'Кардан', или нет. И если я слышу ответ, что 'фронтовик' не 'Курок' и не 'Кардан', то мой следующий вопрос: строчил ли сей 'боевой' ветеран ежедневные рапорта на перевод в курки, в боевую роту.
Ответ я обычно знаю заранее. Такие рапорта строчили единицы. Остальные просто трусили перейти в 'Курки' и это однозначно и это прямой факт. Ну а к трусам у меня и отношение как к трусам.
Впрочем, смелые солдаты и офицеры тыловики, писавшие рапорта о переводе во фронтовые курковые роты обычно видны сразу и их очень мало.
Ради справедливости хочется особо сказать о солдатах водителях или на солдатском жаргоне 'КардАнах', от слова и термина 'Кардан'.
Гнать по Афгану в колоннах или отдельной машиной особенно в наливниках (бензин, саляра) была полная жопа. Если мы - курки ВДВ ездили на боевые хоть за какой - то бронёй (в БэТээРах и БээМДэшках), то эти бедолаги были для душман очень сладкой и лёгкой добычей.
Водил обычно называли 'смертниками', водил бензовозов называли 'факелами'.
Мой лучший друг последний год службы в Афгане ездил на УРАЛе бензовозе. Он был в зоне смерти практически всегда, когда садился за баранку. В случае попадания трассера в бензовоз водитель даже не успевал выпрыгнуть из кабины. Огненный шар окутывал всё на несколько десятков метров, не оставляя никого в живых.
Очень уважаемый мной офицер - десантник, генерал - полковник Валерий Александрович Востротин, герой Советского Союза, получивший свою звезду за личный подвиг в бою, председатель Союза Десантников России считает, что солдаты водители афганской войны, в особенности водители бензовозов, были самыми храбрыми солдатами. Наверное, он прав.
Спорить не буду, трусов среди водителей не было. Там было также страшно, как и в горах в бою и часто даже страшнее. Так, что водителям в курки проситься и переводиться было незачем. И уважать водил Афгана надо не меньше курков.
Сейчас многие историки спорят, как слабо и наспех обученные в советских военных учебках ВДВ восемнадцатилетние пацаны, с успехом противостояли матёрым и отлично обученным, часто в несколько раз превосходящим их во всех отношениях взрослым мужикам моджахедам и элитным спецчастям, спезназам, наёмникам, США, Франции, и других стран. Противостояли, имея на руках более худшее вооружение, худшее питание, было дело, даже худших генералов...
Как в старой сказке о Мальчише Кибальчише всё ищут зарубежные историки страшную тайну силы советских 'сопливых' солдат.
Особой тайны не было. Курки ВДВ в основной своей массе состояли из дворовых королей, хулиганов и крепких уличных пацанов, способных с младенчества биться за свои принципы и территории до полной победы, с любым противником, не отступая ни на полшага.
Школа, ГПТУ, армия. Это была основная биография основной массы советских солдат, служивших в Афгане.
Это были не хлипкие ботаны и не изнеженные интеллигентными вывертами балаболы.
Это во многом была хулиганская элита дворов, подворотен, улиц, школ и ГПТУ. И эта уличная элита надевала голубые береты и тельники и получала в руки автомат.
Все кто был с этой элитой рядом, все, кто вливался вместе с ней в её солдатский строй переламывались ей, и под неё, с хрустом лицевых костей, скрежетом обнажённого мяса, треском выбитых зубов и запахом реальной личной крови.
Если этим пацанам, ставилась боевая задача, они, обычно, выполняли её, не смотря ни на что. Они с пелёнок знали, как решать грозные дела и при этом остаться в живых.
И многие из них умели отдавать себя, реальной пацанской чести полностью, без скулёжа, просьб, торга и мольбы. Честь и желание не унизиться в глазах таких же, как они, были и есть для многих из них всегда дороже собственной жизни.
Курок ВДВ - это звание можно было добыть только через огромные физические нагрузки и реальное хождение в бой на душманские пули. Никакое ушитое ХэБэ (солдатское обмундирование), никакие военные значки, медали и ордена, никакие подтяжки и грозное позирование с автоматом на фоне гор, никакая толстая подшива, никакие каблуки на сапогах, никакие аксельбанты, никакая дембельская жестокость не делали солдата курком ВДВ и настоящим фронтовиком.
Я видел в Афгане солдат дембелей, награждённых орденами 'Красной Звезды', которых чморили как последних парашников только за то, что их ордена не получены за конкретные бои и подвиги, а были выписаны за деньги, просто так, по блату, по разнарядке, или за штабные дела.
Я встречал солдата Героя Советского Союза, которого даже на гражданке чморили и гоняли за сигаретами его вчерашние сослуживцы, только потому, что его звезда была получена им незаслуженно.
Получить боевую награду не за бои, не за подвиги, не за ранение в бою - это для настоящего курка ВДВ западло.
Тысячи курков, заслуживших своими подвигами за полтора года непрерывных боёв в горах не одну боевую награду, ходят без единой боевой медали или боевого ордена, и никто из них даже не мог помыслить, чтобы купить их. Купить, значит обесчестить себя навсегда.
А сколько тысяч проболтавшихся в Афгане в тылу и под горой прохиндеев, и часа не бывших в настоящем бою, трясут рядом с ними боевыми орденами и боевыми медалями, просто купленными, или полученными за штабную работу, по блату, по дружбе, или приписанными себе нечестным образом.
Ползать перед моджахедами на пузе, во время моей службы, курки десантники тоже не любили, и где возможно, старались идти в полный рост. Возможность так делать была не везде и не всегда, но с пару - тройку раз мы гордо ходили в атаку на духов именно прямо, на зависть засевшим за камнями остальным родам войск (обычно это были мотострелки), засучив рукава и выпятив грудину в тельнике. Наверное, так и слагались легенды о никогда не склонявших перед врагом десантниках или по духовски - 'ПОЛОСАТЫХ'.
Последний раз такая смелость демонстрировалась нашей пятой ротой на Панджшере в 1984 году. Зажали там ребят мотострелков крепко. Только они рванут вперёд, по ним тыт же били шквальным огнём и принуждали отступать за камни.
Трусами они не были, но им нужен был психологический перелом, а духов надо было шугануть именно такой открытой атакой в полный рост. Ну и тридцати секундная речь командира батальона по рации, что надежда только на нас.
Шли мы в тельняшках, сняв куртки ХэБчиков и опустив по пояс комбезы, без РД, с автоматами на перевес. На нас смотрели с надеждой и восторгом. Десантура идёт. Моджахеды драпанули словно зайцы, разве, что не верещали. А как мы - то собой упивались. ВДВ одним словом. ВДВ смерти не боится. Идём в полный рост, стреляем в духов убегавших.
Красиво, как в кино. Обалденно, что такой картинный эпизод есть в моей жизни. Ну и мотострелкам помогли, и кусок Панджшера чесанули. Жара, солнце, речка горная бурлит, зелень лезет и мы, красавцы, в тельниках, с закатанными рукавами, буром на моджахедов прём.
Когда перед лицом мне отчертили,
В далёком небе, сапогом черту,
Те, что казённую тень ужаса слепили,
Из душ, склонившихся на тщетную мечту.
Я видел ветер, я смотрел сквозь тишину.
И так хотелось мне тебя над ней увидеть.
Я выпил досыта проклятую войну.
Я научился ждать и ненавидеть.
Новорождённая воронка, дитя войны.
На дно упало, скрипя зубами, пол старшины.
И растекаясь от мяса красным, слезился снег,
Кого осколком, кого фугасным, пол роты в нет.
А я всё мчался над сапогами, а я летел.
И надрываясь на всю округу, Ура им пел.
Нам в этом Мире так много надо ещё успеть.
Мне выть хотелось, а я от боли мечтал Вам петь.
Небеса, вы мне распахнитесь,
Мне сквозь щели, зубов - облаков.
Вы сегодня там мной ощенитесь,
На бессчетное вымя веков.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ: 'ОТПРАВКА 5 РОТЫ ВДВ на СМЕРТЬ'
О 'храбрейших' войсках Ахмад Шаха Масуда (душманский главарь одной из банд маджахедов с очень большими амбициями), который и контролировал Панджшерское ущелье, у меня свои представления.
И к самому Ахмад Шаху Масуду у меня нет никакого уважения. Обычный алчный бандит с большой дороги, который ради наживы, денег и личной власти не жалел ни своих, ни нас.
Несколько раз он вообще свою банду просто трусливо бросал и удирал от Советских войск, сломя голову, тайными тропами в Пакистан, предав и бросив на произвол судьбы и наши пули своих единоверцев и подчинённых.
Обычная манера поведения обычного уголовника. Нагадил, и в кусты, главное, чтобы самого не поймали, а подельники ему были до фонаря.
На Пагмане, в районе перевала Катахейль, гора Ката Санг (2547 m.), в начале лета 1984 года два неполных взвода пятой Роты второго батальона 350 - го Воздушно Десантного Полка, 103 - ей дивизии ВДВ, численностью чуть более сорока человек, прикрывая отход на места постоянной дислокации, после Панджшерской операции, основных Советских войск, сутки стояли насмерть против нескольких тысяч Масудовцев, выбитых советскими войсками с Панджшера.
Эти два неполных взвода (в одном взводе ВДВ по штату всего 21 человек, а тут взвода были очень поредевшими в виду предыдущих Панджшерских боевых), с приданными к ним несколькими человеками (сапёр, три артнаводчика и три миномётчика, и два АГээСника)), заняли горку, которая как пробка в бутылке держала моджахедов в маленьком ущелье, не давая им возможности выйти без потерь. Там у них была база. Сам Масуд, после его разгрома нашими войсками в Панджшерском ущелье, как всегда удрал в Пакистан, а его банда отошла на скрытую в горах моджахедскую базу. На эту базу пятая рота, выведенная своими же офицерами под духовскую засаду, и напоролась.
Ну и пошла мясорубка. Огонь артиллерии и бомбёжку солдаты пятой роты вызывали на себя.
Передышки не было ни на секунду. Духи поливали нас шквальным огнём без перерыва до самой ночи. У них был полный безлимит боеприпасов. База всё - таки, не на себе тащили, как мы.
У масудовцев множественные крупнокалиберные ДШК, ЗГУ, тысячи штыков, миномёты. У нас только автоматы, три выстрела гранатомёта и один ротный пулемёт. Был ещё миномёт и АГС, но из них мы так и не смогли сделать, ни одного выстрела. Не было ни одного квадратного метра площади для их развёртывания, все поливалось ураганом пуль без остановки.
Окружённые, мы били врага из естественных горных щелей, как когда то наши деды и отцы били фашистов в Брестской крепости.
Приказ мы выполнили полностью (мы то не знали тогда, что наши ротные офицеры вывели нас не туда, куда было приказано им выйти и считали, что наша задача и есть держать духов до победного или до своей полной смерти, чтобы наши основные силы успели благополучно уйти), силы душман масудовцев сковали почти на сутки, на себя, гору не сдали, оружие, раненых и убитых не бросили, и потом, заставив врагов позорно бежать с поля боя, после успешного выполнения приказа, ещё добрых полтора десятка километров сами, неся убитых и раненых, ушли к ближайшей броне своего батальона.
Какая нам была разница, что их было больше и вооружены они были лучше. Мы из ВДВ, нам приказано, мы бьёмся. Врагов больше, значит, и умирать слаще, побольше из с собой прихватим.
Шли мы, после боя на свою броню, пешком, вертушки роту забрать не стали, вертолётчики прилетать отказались, сказали, что из - за большой плотности обстрела не смогут сесть возле нас.
Основные советские войска ушли в Кабул без потерь, масудовцы были обездвижены суточным боем и бежали, бросив свою базу.
Не особо кого и наградили. Бой был знатный, редкий бой, даже для Афгана. Победный. Но как - то приказно забытый (нам так и сказал комбат наш по возвращению, построив батальон, чтобы мы все об этом бое не трепались нигде, и забыли его, как и не было), и никогда особо не обсуждаемый.
Даже более того, был странный приказ вышестоящих офицеров забыть и не вспоминать об этом бое. Кто - то очень хотел, чтобы никто ничего об этой нашей бойне не узнал.
Обычные Российские пацаны. Был приказ, была задача. Смерть, не смерть, Родина сказала. Потом приказали молчать. Мы очень долго молчали, целых тридцать лет молчали, пока не решили узнать всю правду.
Когда мы уходили на дембель, каждому из нас сунули подписку о неразглашении в течение 25 лет. Узенькая такая полоска от стандартного листка с печатью и напечатанным текстом. Хочешь, подписывай, хочешь не подписывай. Подписавшим, давали военный билет и разрешение на отлёт в СССР. Не подписавших, ждал особый отдел и тёмная неизвестность. Подписали все и я в том числе.
В то время курки солдаты знали одну задачу: они должны беспрерывно чесать горы в поисках бандформирований и, найдя их, уничтожить любой ценой (как там было в Присяге: '...не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами...').
Мы знали и считали, что именно для этого мы, десантники 350 - го полка ВДВ, 103 - ей Воздушно Десантной дивизии находимся в Афганистане.
Одни должны находить врагов и уничтожать врагов, другие обеспечивать этих находивших и уничтожавших.
Находили и уничтожали не жалея сил и жизни. Обеспечивали же нас подло, погано и паскудно.
И я, с большим уважением преклоняюсь перед всеми, кто находил и уничтожал душман (как бы он это ни делал, каждый делал то, на что хватало сил) и я презираю тех, кто, должен был воевать и обеспечивать воевавших, но бежал от войны и от, положенной по уставу и закону, помощи куркам, как чёрт от ладана ('...не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами...').
Именно поэтому, почти все старослужащие курки и я в том числе, пошли на нашу последнюю боевую операцию, не пытаясь улизнуть с неё домой первыми бортами ('...не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами...'). Почти все.
А возможность слинять была, чем всё - таки, некоторые старослужащие курки нашей роты и воспользовались.
Например, я, пользуясь своим положением помощника Заместителя командира по политической части, аж целого Полка, мог запросто уехать в Союз первым же бортом. Не улетел. Не улетел по двум причинам. Первая, это совесть. Вторая причина, была меркантильная. Я считал, что уж коли совесть не позволяет мне бросить роту, то раз боевые очень опасные и сложные (а они были именно такими и все понимали, что боевые будут очень тяжкими, и шанс быть на них убитым возрастает многократно), то вдруг меня представят к боевой награде и наградной пройдёт. К тому времени на меня уже не раз писали наградные, но награды не приходили (обычная военная лотерейная паскудность), а получить награду через замполита, как я уже писал выше, мне не хотелось, хотелось получить её именно как все, без протекции, через представление именно от командира боевой роты.
Вы, естественно скажите, что вот, мол, сам осуждает молодых, что они, приходя в роту, первым делом интересовались, как боевую награду получить и сам туда же.
Отвечу. Не совсем это так. Я к тому времени, уже больше чем полтора года в Афгане провёл и на боевые ходил много, но о наградах и не заикался.
В первые полгода даже не думал, потом ещё полгода, надеялся, и только в последние полгода войны, под дембель, было мне очень обидно, что представления пишут, а награды не приходят.
Так, что воевал я не за медаль и не за орден, воевал я за Родину и по причине моего шального характера, а вот уж коли мне всё одно, по причине совести нужно на боевые ещё сходить, то, может быть, всё же сходить именно так, чтобы снова посчитали меня отважным солдатиком и снова представили меня.
Лотерея, эти награждения. Чем чаще представляли, тем больше шансов получить, так мы тогда считали.
Хотя, и это неправильно было, по большому счёту. Но я святым не был. Я был обыкновенным солдатом, который знал, что он воюет хорошо и смело и совершает подвиги, и хочет за эти подвиги получить хотя бы одну награду.
Все мы, воевавшие в горах, достойны были нескольких наград. Но далеко не все получили и одной. Лотерея...
Теперь поподробнее про первую причину, про совесть. Я смотрел на этих 'желторотых' молодых солдат и понимал, что они воевать нормально не смогут. Даже более того, некоторые из них, могут просто предать. Прецеденты уже были. До этого мы случайно услышали на боевых, как наши молодые солдаты договаривались, в случае опасности сдаться в плен к духам и сдать духам и нас и наших офицеров. Они решили, что в таком случае маджахеды не будут их убивать, а передадут ЦэРэУшникам и уже ЦэРэУшники помогут им, молодым солдатам выехать в США.
Мы передали этот разговор офицерам, офицеры особистам. Особисты, после нашего сообщения о таких делах, провели своё расследование, но спустили всё на тормозах, типа молодые покаялись, что это просто шутка была, что их не так поняли...
Какая там шутка, мы - то понимали, что молодые были уже с гнильцой. Их, когда они приходили в роту, интересовали только льготы и как орден получить. Так впрямую и спрашивали, когда им льготы дадут и как стать Героем Советского Союза, и что для этого нужно совершить. Ну полные тухлые долбогрёбы.
На боевых выходах, в тяжелых ситуациях, они старались осторожно не рисковать, первыми шаг вперёд, когда нужны были добровольцы на опасные дела, не делали.
Я понимаю ещё, когда дембель 'уставал' от войны и морально 'ломался', но молодым солдатам, если они были трусами и не хотели ходить на боевые, по идее следовало бы писать рапорта о переводе в тыловую часть и не позорить своей пакостностью боевую роту.
Мы сами будем судить и осуждать тех, кто уже по полной хлебнул войны, и просто устал от неё, или струсил воевать дальше и хитро воспользовался возможностью закончить свой личный Афган, раньше братьев по роте. Их осудят их мёртвые и живые товарищи по войне, к которым эти трусы не пришли на помощь в бою. Я помню всех трусов по фамилиям и именам. И дембелей и годков и молодых. Назвать их мне абсолютно не сложно.
Трусость и предательство своих боевых друзей и однополчан настигает слабого душком солдата или офицера в любом месте и в любое время службы. Даже на дембеле.
Некоторые солдаты и офицеры так и считали, что они уже заработали свою боевую медаль или орден, и больше ничего не получат, и трусливо избегали в последние месяцы службы любых боевых операций и сопровождений, придумывая для себя различные отмастки, а потом быстро демобилизовались в Союз.
Другие солдаты и офицеры воевали до конца и часто уходили на дембель раненые и в бинтах прямо с боёв, или с госпитальных и медсанбатовских коек. Так уехал и я. Раненый и в бинтах.
Медсанбат, медсанбат.
Мы лежим, дышим в ряд.
Мы ещё на войне.
Мы в бинтах и во сне...
Падал снег, с кусками мяса. Шла Война.
Звоном, болью за фугасом. Тишина.
Белым саваном, туманом, от реки.
И цепляются руками. Помоги.
Мне сегодня очень страшно,
Медсестра.
Юля, Наденька, Наташа...
Из вчера...
Окруженье, окруженье,
Мы не сломлены.
Нет нам брошенным прощенья,
Мы озлоблены.
Нет нам выжившим победы,
Мы уставшие.
Взгляд вопроса, злят ответы,
Нам бы в павшие.
Жмут особые отделы
Нас вопросами.
Раком ставят в беспределы
Вшиво босыми.
Спят герои по покосам,
Холмик, звёздочка.
А по нашим сигаретам,
Слёзы досыта.
Там, на линии огня,
Открываются глаза.
Там над взрывами заря,
И с осколками роса.
Там в историю и небо,
Души тают остывая.
Там так любишь жизнь и лето,
Пыль скрипящую глотая.
Там так хочешь,
Так мечтаешь.
Там над трупами хохочешь,
Сном издерганным стихаешь.
Там мгновения решают,
Там минуты слаще года.
Там зверями завывают,
Там военная работа.
И небритые шинели,
И уставшие шинели,
И патронов не жалели,
И друг друга не жалели.
И не впитывала горка,
Грязь из мяса, грязь из крови,
И как знамя, крови корка,
Всадников хлестала боли.
Каждый выживший и павший,
Всех закрывший, всех пославший.
Каждый бешеный и падший,
Веривший и обречённый,
Оглушённый и взбешённый,
Отрешённый, изумлённый...
Был безликой ротной массой,
Был безликой ротной мессой,
Был святой и личной правдой,
Был солдатской горькой пьесой.
Был взнесённый и сгноённый,
Был погасший и зажженный.
И делила на изгоев,
И делила на героев,
Чья - то жёсткая рука,
Чья - то твёрдая рука.
Раздавая ордена,
Отправляя в дембеля,
Заставляя пить до дна,
Миску горькую ссудя.
Злого повара Кремля.
Вашу мать, итио, мля...
Кто - то ломался с молодости службы, и поднялся потом, кто - то сломался в конце, и этим перечеркнул все свои прежние заслуги. Молодыми мы ломались с помощью издевательств сослуживцев и с помощью равнодушия командиров. Старослужащие малодушничали именно и только ввиду личной трусости.
Но вернёмся к Пятой роте и её бою при выходе на высоту Катасанг.
Есть в этом великом и героическом бою, с 5 на 6 июня 1984 года, какая - то загадка или тайна, как хотите.
- Почему и кем пятая рота была отправлена так далеко от своей брони в самый последний день боевых?
- Почему никто не пришёл на помощь роте, бившейся с такой армадой моджахедов почти сутки, хотя буквально рядом было море брони и наших солдат?
- Почему для огневой поддержки не прилетел ни один вертолёт?
- Почему комбат второго батальона построил весь батальон, и в приказном порядке, официально, приказал забыть об этом бое, нигде о нём не вспоминать, а в штабе полка, с каждого из нас, ещё и расписки о неразглашении в течение 25 лет взяли.
- Почему вскоре, после этого боя, был взорван у самой земли вертолёт, в котором летел этот комбат, почему вместе с ним летели 2 солдата из пятой роты, которые были в том бою, и которые там ну никак не могли находится, и почему один из этих солдат, который успел выпрыгнуть из взорвавшегося вертолёта, и по хорошему должен был остаться в живых, был тут же убит прямым и точным выстрелом прямо в сердце.
Очень много вопросов, можно было задать, и начинать их задавать, надо было с командира первого батальона (да, да, именно первого батальона, это не описка) и с ротного пятой роты.
Для этого их нужно было найти. Нужно было найти многих причастных к этому бою и к гибели комбата второго батальона.
Здесь и дальше вы увидите картину нашего расследования по выяснению обстоятельств этого боя. Перед нами стояло несколько задач и множество вопросов, на которые никто из офицеров и генералов, напрямую или косвенно причастных к этому бою, не хотел правдиво и честно отвечать.
Все они, в том числе и Герои Советского Союза, врали, мямлили что - то невразумительное, или просто отмалчивались.
Короче, понятно было, что они, что - то скрывали.
Что - то такое, что и через тридцать лет сковывало их рты и ответы печатью молчания. Даже выйдя на пенсию, они боялись сказать правду.
Скрывалось что - то такое, из - за чего все они, от прапорщиков до генералов, узким кругом причастных, собрались срочно, растревоженные нашим расследованием, уже в наши дни, через тридцать лет после этих событий, на Кубинке, совещались несколько дней, а после этого, пользуясь старыми генеральскими связями и авторитетом Героев Советского Союза, запросили у Государственных органов передать им весь Государственный архив по всему периоду службы и 350 - го полка ВДВ и 103 - ей дивизии ВДВ в Афганистане, и в особенности, по периоду за 1982-1985 годы.
Все приказы, все планы выходов, все переговоры по всем боям должны были быть переданы им и только им. Они желали передачи им в полное пользование всего, что могло изобличить их и предать огласке все их просчёты, ошибки и преступления, стоившие нам жизни и здоровья.
Правда, запрос они дали маскируясь якобы благими желаниями сохранить всё для потомков в виде тщательно отсортированных музейных реликвий.
Мотивировали и тем, что в государственном архиве всё лежит неразобранным, а уж они всё разберут и разложат по аккуратным полочкам.
Только почему, в основном, упор делался на период 1982 - 1984 года службы, когда 103 - ей дивизией ВДВ командовал именно инициатор этого совещания и запроса генерал майор А. Е. С., которому я в своё время задал очень 'неудобные' вопросы ?
Непонятно кто разбирать станет и чьими руками. И что конкретно останется, а что огонь 'нечаянно сожрёт' при 'случайном' пожаре.
Попытались и мы получить доступ к этим переданным им архивным документам и получили немедленный отказ. Не позволили нам, простым солдатам, господа 'кубинские сговорщики' прапорщики, офицеры и генералы прочитать архивную документацию. Поняли они, что мы, своими уже зрелыми умами, правду можем узреть об их преступлениях.
Поэтому мы начали свой собственный сбор свидетельских показаний и документов, чтобы все и всё было названы своими именами и чтобы преступники, предатели и трусы так и остались в народной памяти именно преступниками, предателями и трусами, не смотря на все свои звания и награды.
Мы начали со справок из интернета.
СПРАВКА из ИНТЕРНЕТА ?1:
5 июня 1984 г., боевая потеря вертолета Ми-24. Осуществлявший атаку цели у кишлака Пишгор, вертолет капитана 'С.' был обстрелян противником, ранен летчик-оператор. При выполнении ухода от объекта атаки попал под огонь средств ПВО повторно и был сбит. Экипаж погиб.
Может быть, это и сыграло свою роль, и вертушками, которые мы просили для огневой поддержки и вывоза убитых и раненых, больше решили не рисковать? Или этот вертолёт летел к пятой роте?
- Почему рота сама тащила убитых и раненых после суточного боя до брони?
- Почему вертушки отказались прилетать забрать после боя хотя бы убитых и раненых пятой роты?
СПРАВКА из ИНТЕРНЕТА ?2:
6 июня 1984 г., боевая потеря вертолета Ми-24 50 осап (Кабул). Вертолет капитана 'В.С.' ведомым в паре выполнял удар по наведению с земли. На выходе из атаки произошла детонация боекомплекта на борту, вероятно из-за поражения огнем с земли. Когда в кабине произошел взрыв, летчик-оператор ст. л-т 'В.П.' понимая, что уже ничего не сделать, сбросил фонарь и выпрыгнул с высоты 150м. Парашют раскрылся у самой земли. Ни командир, ни борттехник ст. л-т 'А.Ч.' спастись не успели.
А может, поэтому пожалели вертолёты? Уже для убитых и раненых пожалели?
Неужели эти 2 фактора гибели вертушек и есть влияющие на роковой отказ в поддержке пятой роты вертолетами? Информация - то по связи быстро расходилась. За потерю нескольких вертушек в сутки, генералов и начальников, причастных к их высылке, больно шлёпали, награды и карьеры рубили запросто... Кто же захочет, потеряв две винтокрылые машины, ещё больше терять.
А может быть, всё же отправили нам помощь, и эти ребята вертолётчики погибли, летя к пятой роте на помощь?
Тогда почему мы об это не были в курсе. Уж если бы сбили вертухи в пределах нашей видимости, то мы бы это обязательно заметили и летунам по любому на помощь пришли.
СПРАВКА из ИНТЕРНЕТА ?3:
'...пассивность на дорогах приводила к безнаказанности действий мятежников, особенно когда для сопровождения колонн выделялись недостаточные силы. Так, 5 июня 1984 г. колонна из 150 машин подверглась нападению в районе Шинданда и понесла тяжелые потери, так как для охраны этой колонны было выделено всего два БРДМ и две зенитных горных установки...'
Из воспоминаний генерал-майора Евгения Григорьевича НИКИТЕНКО (http://vtz-donetsk.ucoz.ru/index/chast_7/0-61).
Ещё один факт разгильдяйства? Может быть, он повлиял на то, что к пятой роте никого не отправили на помощь? Может быть кто - то очень испугался, что его накажут за то, что именно он отправил пятую роту на верную гибель?
Все эти 'бешеные' и большие потери Советских войск в короткий период с мая по начало июня 1984 года запросто могли привести к элементарной карьерной панике среди высшего офицерского и генеральского состава, в результате которой роты и батальоны ими швырялись куда попало, и как попало.
Слухи и информация о потерях и ошибках среди высшего эшелона управления частями и подразделениями 40 армией, начиная с командиров полков и заканчивая большими генералами, распространялась по остальным командирам и высшим офицерам частей и дивизий довольно быстро.
Возможно, так безответственно могли швырнуть и пятую роту. А потом, поняв, что рота погибает, просто типа 'забыли' доложить об этом наверх? А то, доложишь, и получишь ата - та по розовой начальствующей попке и очередную няшку в виде ордена 'Красной Звезды', 'за героическую бумажную работу' не дадут.
- Почему пятой роте несколько первых часов боя было отказано в сильной и шквальной, и постоянной, огневой поддержке, когда рота упорно по рации вызывала огонь на себя? Ведь броня и артиллерия были очень даже рядом и снарядов в наше время не жалели.
Вызов огня артиллерии на себя, в то лихое время, не был чем - то из ряда вон выходящим. Десантники в Афганистане, зажатые моджахедами часто прибегали к этому виду 'помощи' и вышестоящие командиры никогда, в такой 'помощи' никому не отказывали.
На моей личной боевой памяти было несколько таких вызываний. Ничего, выжили.
В этом бою такую огневую поддержку должны были оказать сразу, по первому требованию, и эти требования от нас были, ведь, это не просто мы по слабой рации вызывали огонь на себя, с нами была группа артнаводчиков, которые по специальной связи передавали чёткие координаты огня, но не оказывали её, эту поддержку, несколько первых часов, словно кто - то очень хотел, чтобы роту просто уничтожили. Так хотел, что игнорировал все наши просьбы об огневой помощи и поддержке. Может быть этот кто - то и придерживал огневую поддержку, в надежде, что всю роту или конкретно кого - то из солдат роты душманы уничтожат в первые - же часы боя.
Только после многократных просьб, через 6 - 7 часов, после начала бойни, был осуществлён весьма небольшой и очень скромный, очень кратковременный, словно, так, для отмастки, что, мол, что - то было сделано, удар артиллерии и авиа бомбометание по нашим позициям и по позициям душман. Не думаю, чтобы этот удар был очень ощутим для духов, но нам он дал немного передышки.
Знаете, как утопающему, уже когда всё, смерть пришла, дать возможность сделать хотя бы всего один глоток воздуха.
Но это для простого утопающего значения не поимеет, а для профессионального пловца, это даст шанс побороться за жизнь. Мы, дембеля, и годки были профессионалами войны.
Этот огонь, вызванный нами на нас, дал тогда нам же возможность выжить дальше.
Мы вдохнули свой глоток воздуха и стали бороться дальше и за своё выживание и за выполнение задачи по сдерживанию на себя духов.
Могли ли мы сдёрнуть с той горки. Думаю, что да. Только не знали мы, что эта не та горка, на которую нас должны были вывести, а совсем другая. Вот и не сдёрнули и бились до последнего, понимая, что должны сковать душков, сколько бы их было, именно на себя.
А то, что погибнуть могли, так то, дело десятое, не о том думали, а о том, как бы бой на подольше затянуть, чтобы духи на нас сконцентрировались, а не на отходящих наших войсках.
Обязательной в таких боях была и приходящая помощь со стороны других подразделений.
В этом случае никто на помощь пятой роте не пришёл.
Броня и основные силы полка и дивизии находились всего в паре десятков километров от нас, но никого нам на помощь так и не прислали.
Просили ли мы помощи? Ну, конечно просили.
На все вопросы, заданные по данному бою офицерам роты, другим офицерам, причастным к нему, я много лет натыкался, либо на глухое отмалчивание, либо на голимое враньё и наглое отшучивание, либо на бросание телефонной трубки в разговоре, либо на нежелание говорить на эту тему.
От себя лично, в самом начале расследования по бою, я имел следующие солдатские факты, которые помнил сам и которые чётко врезались в мою память:
- Наша пятая рота, после длительной двухмесячной операции, после её завершения, готовилась убыть в полк и уже минуты три сидела на броне (сверху на БэТээРах и внутри них), чтобы отправляться в место постоянной дислокации полка, когда наш ротный и взводные нам, солдатам, сказали, что моджахеды зажали первый батальон и надо срочно выйти ему на помощь. Приказ есть приказ, это война, никто и роптать, особо, не стал.
Пятая рота сошла с брони и начала выдвигаться в горы мимо бывших Аминовских дач. От роты к этому времени оставалось всего чуть более сорока бойцов, вместе с приданными АГээСниками, связистами артнаводки, сапёром и миномётчиками. Шёл последний, заключительный день тяжелейшей двухмесячной Панджшерской операции с последующим кратковременным чёсом (прочёсывание территорий в поисках бандформарований и уничтожения их) Пагмана.
Последний, для всех подразделений 103 - ей дивизии ВДВ, кроме пятой роты.
- Буквально через час после начала выдвижения пятая рота уже проходила мимо позиций первого батальона.
Солдаты первого батальона сказали нам, что их никто не зажимал, и им абсолютно не нужна была никакая помощь по прикрытию. Они были расслаблены, веселились, перекусывали сухпайками и готовились к убытию в расположение постоянной дислокации полка в Кабул.
Более того, некоторые бойцы управления первого батальона говорили, что это просто их комбат сделал так, чтобы первый батальон уехал в полк раньше второго батальона (оставим эти слова на совести этих солдат).
У бойцов первого батальона была другая информация, чем та, которую довели до нас? Врать и придумывать, им не было никакого смысла. Мы, солдаты, в таких случаях друг другу не врали. Да и трений между первым и вторым батальонами никогда не было. Мы всегда дружили, часто ходили, друг к другу в гости, в соседние модуля (батальоны жили каждый в своём модуле, они стояли рядом). Каждый, конечно, гордился именно свои батальоном, но мы все были одной командой и в случае необходимости батальон за батальон стоял не жалея жизней.
Теперь, когда я говорю об этом, я имею в виду в основном, именно многих солдат и некоторых прапорщиков и офицеров первого батальона, но не всех.
Ведь только теперь, в результате многолетнего расследования, я знаю паскудную правду о том, что командир первого батальона А. П. С, был очень дружен с полковником М. Ю. И., первым заместителем командира 103 - й дивизии ВДВ и пользовался этой дружбой для того, чтобы наиболее сложные, опасные и трудные дырки затыкали не его батальоном, а вторым батальоном, которым командовал подполковник С. В. И.
Своими глазами и я, и остальные бойцы пятой роты, отлично видели, что первый батальон никто не зажал и все три роты первого батальона свободно отдыхают.
Уже тогда мы начали понимать, что нас почемпу - то обманывают, говоря о зажатом духами первом батальоне, но относили это за счёт секретности проводимой операции. Врали нам вышестоящие начальники довольно часто, но мы и подумать не могли, что нам станут врать наши ротные офицеры. Тогда мы посчитали, что их тоже ввели в заблуждение. Потом оказалось, что наши ротные офицеры так же наврали нам при постановке задачи. Они отлично знали, что ведут нас именно умирать.
- Комбат первого батальона до этого боя уже вылетел в Кабул с аэропорта Баграм. Боевая операция ещё не закончена, комбат оставляет батальон и улетает в Кабул. Почему?
На кого был оставлен первый батальон? Кто и почему отпустил комбата первого батальона с боевых до окончания операции и прихода его батальона в полк? А может кто- то более выше стоящий своим приказом заставил или обязал комбата первого уехать именно до окончания боевых, чтобы отправить пятую роту на смерть?
- Солдаты пятой роты, за пару часов до подхода к конечной точке выдвижения (это должна была быть гора КАТАСАНГ), слышали как взводные офицеры, замполит и ротный спорили, что ротный ошибся по карте и вывел роту на несколько километров дальше, чем положено, прямо в тыл моджахедам.
Действительно была ошибка по карте или нет? И если была, то почему никто из офицеров пятой роты не доложил о ней в штаб по рации и не сказал нам солдатам об ошибке выдвижения?
Когда рота шла к конечной точке, она скрытно проходила мимо многочисленных костров, возле которых сидели моджахеды.
Почему ротные офицеры и командир роты не связались по рации с командиром полка, и не сказал ему, что пятая рота движется в тылу большого бандформирования? Или связались, но получили приказ всё - таки двигаться вперёд?
И действительно, выдвинуться в 19:00 4 июня 1984 года на 'помощь' первому батальону, через час после начала выдвижения пройти мимо первого батальона, и прийти на конечную позицию только в 4:15 утра 5 июня 1984 года. Слишком большой переход, для простого прикрытия отхода полка и дивизии на места постоянной дислокации.
Мимо позиций первого батальона пятая рота проходила в 20:00, 4 июня. Почему мы просто не сменили первый батальон на позициях? Почему ещё шли 8 часов и кучу километров дальше? Куда действительно, кем, и зачем была отправлена пятая рота?
- Почему разведка полка и дивизии не знала, что такая многотысячная армия моджахедов по сути была почти под боком у расположения дивизии и полка? Почему разведка не знала, что такие силы Ахмад шаха не уничтожены на Панджшере, а просто скрытно вышли оттуда и тихо ждали на своей тайной базе в горах, пока основные силы русских уйдут из Панджшера.
Или знали, но умолчали. А может и не молчали, и говорили, но никто из генералов и офицеров штабов 103 - ей дивизии ВДВ и 350 - го полка ВДВ не хотел их слушать.
- Никто, за исключением маленькой артподдержки и нескольких авиабомб, не помог пятой роте, бившейся сутки с превосходящими силами противника. Помощи артиллерии и авиации совсем не было несколько первых часов (по моей памяти первые часов десять, двенадцать мы бились сами по себе), не смотря на многочисленные, многочасовые, почти умоляющие просьбы под шквальным огнём. Роту моджахеды расстреливали из многочисленных ДШК практически в упор.
К вашему, читатель, сведению, ДШК - это очень крупнокалиберный пулемёт, тремя пулями способный сорвать башню у лёгкого танка).
Роту не просто расстреливали из ДШК, били именно разрывными пулями, в течение многих часов не переставая, без малейшего намёка на передышку.
Каждая такая пуля, была шириной почти полтора сантиметра и длинной почти одиннадцать сантиметров, и разрывалась на множество крупных и мелких осколков, раня и калеча нас впрямую и рикошетом.
Шестьсот выстрелов разрывных пуль в минуту каждого пулемёта ДШК (а этих пулемётов по нам било очень много) в течение почти суток.
Каждая пуля ДШК способна пробить стальную броню, толщиной от полутора до двух сантиметров. Стальную броню! Здесь лупили по живым людям, которые были одеты в обычное хлопчатобумажное обмундирование и бронежелеты 6Б2, который с лёгкостью пробивался даже из автомата с расстояния в 500 - 600 метров.
Для ДШК наши старенькие бронежилеты, которые уже давно подошли к рубежу гарантийных сроков даже простого хранения на складах, и с уже давно осыпавшимися в них пластинами, были как картонка. Наш броник и считался только как противоосколочный и защищал, даже в самом лучшем случае от осколков только часть груди, живота и спины. Голову, шею, руки и ноги, данное бронеизмочаленно в многочисленных и многолетних боях, изделие не защищало совсем.
Также в наших бронежилетах воздействие вторичными поражающими элементами. Пуля, когда разбивалась о бронепластину, разбрасывала во все стороны свои осколки, состоящие из фрагментов оболочки, рубашки и сердечника.
Эти осколки от развалившейся пули с огромной поражающей скоростью, попадали в руки и ноги бойцов, а также в шею и в подбородок снизу. Также на наших бронежилетах было большое количество рикошетов. Пуля, попав в бронежилетную пластину под углом, рикошетила в незакрытые бронежилетом части тела или в воевавших рядом товарищей.
На горе, где мы держали оборону, даже огромные каменные валуны разлетались в щебень.
Душманы словно исполняли чей - то приказ во что бы то ни стало уничтожить пятую роту. Ведь такие длинные бои всегда шли волнами. Атака, обстрел, затишье, опять атака, обстрел и снова перерыв... Да такой массированный и многочасовой обстрел нас именно с ДШК, был просто неразумной 'роскошью' даже для духов. Пули к ДШК стоят огромных денег и такой суперщедрый их расход, мог говорить только об одном, нас целеноправленно уничтожали не жалея денег.
Ведь гораздо проще было обстреливать нас только из лёгких пулемётов и автоматов, вынуждая нас тратить на ответный огонь свои очень боеприпасы, а ДШК применять только для подавления нашего сопротивления из хорошо укреплённых каменных позиций. А потом, дождавшись, когда у нас кончаться патроны, просто подойти и вплотную добить нас. Маджахеды были опытны в таких горных боях, и поливать нас просто так дорогими патронами бы не стали. Нас очень старались уничтожить быстро и сразу не жалея никаких сил и средств. Зачем?
Старались именно уничтожить...
В нашем этом суточном бою перерывов не было. Враг поливал нас свинцом почти сутки, не переставая ни на минуту.
Вертолётов поддержки тоже не было. Сражались сами. До брони, после боя мы тоже топали сами. Никто не выслал нам никакой поддержки и помощи. Ни танков, ни вертолётов, ни войск. Ни живым, ни раненым, ни убитым.
Помощь артиллерии и бомбардировщиков была практически символической и больше напоминала не поддержку сражающейся части, а на плановый обстрел квадрата местности в горах.
Такие обстрелы велись довольно часто, когда по данным разведки, на определённом квадрате, 'числилась' очередная банда моджахедов.
Типа шумнули немного советские войска, авось кого из душман и зацепит. Как из стаканчика пластмассового водичкой брызнуть на толпу дерущихся.
Так и здесь. Шумнули чуть, чуть и всё. А рота бьётся, рота просит плотного огня на себя. Нет огня для пятой роты. Бейся рота сама, бейся и погибай.
- Почти никого за этот бой, кроме убитых не наградили. Ну, убитых, понятно всегда, чаще всего, награждают. Живых всех по полной даже не наградили, даже раненых всех не наградили, а раненых в таких боях награждали всегда, без исключений.
Комбат второго батальона "С. В. И.", к которому и была приписана пятая рота, лично, при мне, обещал всех офицеров и командира 5 роты 'К. Г. П.', и одного из самых храбрых сержантов, замкомвзвода, 'А. М.' из Челябинска (реально этот парень полгоры держал под своим командованием сам и командовал боем на своём участке сам, никого из духов со своей стороны к роте не подпустил) представить к звёздам Героев Советского Союза, всех убитых представить к орденам 'Красного Знамени', всех раненых к орденам 'Солдатская Слава 3 степени', всех уцелевших к орденам 'Красной Звезды' и лично переписывал фамилии и лично дал распоряжение батальонным писарям всё это задокументировать. Этому есть многочисленные свидетели.
Комбат "С. В. И." лично у меня спрашивал все фамилии особо отличившихся и подробности боя.
Почему у меня? На мне был бушлат с сержантскими лычками, я был ранен и весь в кровищи, а кроме меня, рядом с комбатом был только наш ротный, который еле мямлил и никаких подробностей сказать не мог, только поддакивал мне. Да и комбат знал меня лично, уважал, и знал, что я помощник заместителя командира полка и врать не стану.
Я к тому времени уже понимал, почему ротный 'К. Г. П.' так мало знает о бое.
Когда мы после боя спустились с горы, молодые солдаты, которые бились недалеко от позиции ротного, рассказали мне, что весь бой ротный 'К. Г. П.' провёл, прячась за миномётной плитой, и даже умудрился потерять свой автомат в начале боя. Ротный бросил свой автомат в первые минуты боя и даже не пытался взять другой автомат любого раненого или убитого солдата или офицера.
Представьте себе простого солдата, пусть даже и с сержантскими лычками у которого целый комбат (а для меня, как и для любого солдата, тогда это был офицер очень большого ранга) спрашивает подробности боя в присутствии ротного. Спрашивает, как шёл бой, кто и как воевал, кто ранен, кто убит, спрашивает, кого особо отличит в наградах...
Конечно, мой комбат второго батальона "С. В. И." знал меня лично и очень хорошо. Был случай, когда он наказывал меня перед строем батальона, был случай, когда он дарил мне комплект знаков на дембель, всякое было, и относился ко мне комбат хорошо и с уважением, но не мне, простому солдатику, пусть даже и помощнику заместителя командира полка, было вести с ним такие разговоры.
Мне не хотелось уронить ротного в глазах комбата, ведь честь ротного, это и честь роты, а рота не виновата, что ротный струсил.
Мне не хотелось ничего, мне было очень стыдно за нашего ротного, но я понимал, что именно сейчас составляются щедрые списки на награды, и если я не назову фамилии пацанов и забуду кого - нибудь, то, возможно их не наградят или не вспомнят про их подвиги, потому, что сами они о своих подвигах не расскажут.
И я говорил и говорил, я повторял фамилии и перечислял подвиги, я с жаром доказывал комбату "С. В. И.", что достойны все и достойны многого.
Пусть, думал я, ротный получит 'Звезду Героя', хрен с ним, главное, чтобы не забыли представить к Герою убитого гранатомётчика Борю Шашлова, который своими выстрелами из гранатомёта, под шквальным огнём, дал роте возможность перегруппировки для длительного боя, и сержанта Андрея Мозгового, взявшего на себя и своё командование оборону и отражение атак со стороны основного, самого доступного к нападению на нас склона горы, чтобы не забыли наградить орденами всех и каждого. Я как мог, пытался рассказать комбату, что в том бою все были предельно храбры и самопожертвененно героичны. Абсолютно все и поэтому наградить нужно абсолютно всех без малейшего исключения.
Я не говорил только о себе. Рядом со мной стоял мой ротный 'К. Г. П.', к которому я тогда уже ничего, кроме презрения не чувствовал, и мне не хотелось дать ему и малейшего повода позже упрекнуть меня в том, что я что - то просил для себя, или, что я хоть как - то, хоть самую малость, выпятил свои подвиги на фоне героизма остальных солдат.
Всего два факта навсегда отрезали ротного от меня: первый - это то, что он подставил роту, выведя её не туда, куда было надо и второй - это то, что он весь бой трусливо провёл под миномётной плитой.
Ротный 'К. Г. П.' стоял рядом, и было видно, что он потерян. Видел это, наверное, и комбат. И, наверное, именно поэтому он спрашивал о бое именно меня, понимая, что я расскажу ему всё более правдиво и целостно.
Наград, которых они были достойны, солдаты за тот бой так и не получили. Видимо у ротного 'К. Г. П.' была своя версия боя, далёкая от реальности, но близкая к его фантазиям, где солдатские подвиги просто не имели права быть выше его 'личного командирского подвига'. И именно свою версию, он, скорее всего, и изложил позже в подробном рапорте по бою.
А иначе как ему потом объяснять, что простой сержант его роты 'А. М.', взял на себя командование частью роты и представлен к Герою Советского Союза, а он, командир роты и целый капитан, и на медаль 'За Боевые Заслуги' в том бою не вытянул.
Вот и выровнял капитан 'К. Г. П.', командир пятой роты, солдатские подвиги не выше своих, выссаных им из пальца.
- Когда раненые в том бою солдаты пятой роты, пришли на броню, их только тогда переправили на вертолёте к палатке развёрнутого и собирающегося к тому времени улетать, медсанбата армии. Там были очень удивлены нашему появлению и сказали, что им ничего не докладывали о нашем бое и о том, что могут быть раненые и, что, если бы мы не появились, практически ниоткуда, то буквально через полчаса и они уже бы улетели.
К тому времени на медицинских точках ни полковых, ни дивизионных медиков уже не было, они уехали в Кабул (так сказали раненым).
И опять, пока срочно возвращали уже вылетевшего в часть врача, на 2 часа нет никакой медицинской помощи.
Потом, после прилёта вернувшегося врача, были первые перевязки и оказания первой неотложной помощи (по паре уколов), в палатке армейских 'таблеток', потом нас погрузили в вертолёт и вертолётом, нас, раненых, доставили в аэропорт Кабул, который находился в нескольких километрах от нашего полка и от дивизионного медсанбата.
Там нас выгрузили и прямо на взлётке и оставили. Вертолётчики связались по рации со штабом полка и попросили выслать за ранеными машину, а им говорят, что 350 - ый полк ВДВ уже давно в расположении, что пятая рота уже сутки как вся погибла, что оставшихся в живых нет и быть не может, и что это не раненые из пятой роты, а скорее всего раненые с другого подразделения и уж конечно с другого полка.
Пятую роту, к тому времени, уже во всех сводках, практически официально считали уничтоженной полностью. Ни у кого и в мыслях не было, что рота может выжить, потому, что из таких боёв роты не возвращались никогда.
Из аэропорта Кабул, раненые самостоятельно, пешком, дошли почти два километра до медсанбата. В медсанбате не было ни одного врача и хирурга. Они тоже ничего не знали о возможных поступающих раненых. Они ничего не знали о том, что рота выжила. Им тоже сказали, что пятая рота уже не существует.
Этого не могло быть. Врачи всегда готовы были сутками ждать поступающих раненых, они никогда нас не подводили. На вопрос где врачи, медсёстры ответили, что полк уже давно в расположении, все отдыхают и празднуют победную Панджшерскую операцию, и бухают. И дежурные солдаты медсанбата с жаром уверяли раненых, что пятой роты нет, что она вся погибла и именно поэтому никто никаких раненых с пятой роты в медсанбате не ждал.
Солдаты пятой роты сидят в приёмной медсанбата, с них течёт кровь, бегает дневальный и тряпками её по полу растирает и тазики подставляет. О бьющейся пятой роте вышестоящие большие командиры просто не вспоминали, даже хирургию не подготовили. Они нас похоронили и вычеркнули из своей памяти и совести.
Ко времени нашего выхода из боя и полк и дивизия уже ушли в места постоянной дислокации. Нас встречала только немногочисленная задержавшаяся комбатом второго батальона, броня второго батальона. Мы уже были списаны на боевые потери. Никто и не надеялся увидеть нас живыми. Для всех, мы были убиты.
Может быть, надеялись, что оперировать будет некого? Или уже тогда нагло постановили вычеркнуть бой из истории Афганской войны.
Почему не стали слушать комбата второго батальона, для которого наше выживание тоже было неожиданным чудом, но который наверняка доложил об этом 'чуде' наверх. Или не доложил? Ведь, судя по тому, что нас не ждали ни в полку, ни в медсанбате, именно не доложил о нашей живучести и нашем уцелении. А почему не доложил? Догадывался уже к тому времени, что здесь что - то не чисто и, что пятую роту могут добить при передвижении в полк. Решил дать нам шанс попасть в полк и медсанбат, поняв, что там нас открыто добивать не станут.
Да, видимо знал и догадывался комбат второго батальона о том, что всё в нашем бое не так просто и, что нас просто именно хотели уничтожить не только духи, но и вышестоящие командиры. Знал и догадывался и дал нам шанс выжить и дальше, за что и поплатился потом, некоторое время спустя, когда была взорвана его вертушка, вместе с ним и двумя солдатами из пятой роты, один из которых был убит прямо возле взорванной вертушки точным выстрелом в сердце. А солдаты из пятой роты ну никак не могли быть в одной вертушке с комбатом.
Из скудных солдатских фактов (которые у меня были на момент начала создания этой книги) пока вырисовывалась только одна очень страшная версия: пятую Роту обрекли на гибель, в надежде, что её полностью уничтожат моджахеды, или в бою, или, когда рота будет идти с убитыми и ранеными долгие километры до брони. Возможно, что у кого - то была связь с душманами, в пасть к которым и отправили пятую роту и кто - то специально попросил духов нашу роту уничтожить и стереть с лица земли полностью.
Кому и зачем могла помешать пятая рота или кто - то в пятой роте.
Об этом и пойдёт речь ниже.
Надеемся, что это не бритва Хэнлона (презумпция, согласно которой при поисках причин неприятных событий должны, прежде всего, предполагаться человеческие ошибки, и лишь во вторую очередь - чьи-то сознательные злонамеренные действия).
Забегая вперёд, скажем, что были в то время в штабе 103 - ей дивизии ВДВ очень большие предатели командиры офицеры, которые и могли всё это подстроить. Они имели, и связь с моджахеждами и было им чего опасаться от одного из солдат пятой роты.
Но это мы узнали потом, почти через год после начала расследования, а сейчас перед нами стояли следующие вопросы:
- Кто и зачем отправил пятую роту так далеко от основных сил в самый последний день операции?
- Кто, зачем и почему вывел комбата первого батальона из состава батальона до окончания этой Пагманской части Панджшерской операции и отослал его в Союз.
Все крупные бои в этой Панджшерской операции описаны подробно в интернете. Об этом бое пятой роты тогда, в начале нашего расследования, не было ничего. Вакуумная пустота информации. До сих пор. Только наше расследование и заполняет этот загадочный пробел.
Полная картина ситуации пока складывается следующая:
В апреле-начале июня 1984 года наши и афганские войска осуществляли в Панджшерском ущелье одну из крупнейших операций за всю Афганскую десятилетнюю войну. Руководил операцией лично первый заместитель министра обороны СССР Маршал Сергей Соколов.
Когда основные силы Ахмат Шаха были якобы 'вытеснены' из Панджшерского ущелья (согласно официальным реляциям), Советская Армия начала прочёсывать прилегающие к Панджшеру и к Кабулу наиболее опасные в плане концентрации моджахедских бандформирований, районы.
Для этого проводились, так называемые 'частные' операции, когда командиры Дивизий и даже полков, могли на своё усмотрение, практически без предварительного согласования со штабом Армии, проводить боевые действия и прочёску территорий как им хочется и где хочется.
Этими 'частными' операциями, естественно и пользовались те, кто благодаря своим высокопогонным положениям, проводил контрабандные и предательские махинации с драгоценными камнями, антиквариатом и наркотиками.
Во имя наживы нас могли и предать и подставить и уничтожить руками духов и захватить с нашей помощью, используя нас и не вводя в курс дела, нужный груз, товар или точку. Типа, вы, солдатики воюйте за наши барыши барыжные, а потом мы, если вы чего увидите или поймёте, или если вы станете невольными свидетелями наших преступлений, вас и убьём духовскими лапками, сдав вас и ваши планы расположения душкам. И на помощь вам никто, солдатики, не придёт. Бырыжные предатели в больших погонах обязательно эту помощь притормозят.
Комбат первого батальона 'А. П. С.', к моменту начала огромной двухмесячной войсковой операции по освобождению ущелья Панджшер от бандформирований Ахмад Шаха Масуда, был уже 'легендарным' в ВДВ комбатом, который прославился тем, что за время командования батальоном имел самый низкий процент потерь среди личного состава. Хотя уберечь своих солдат от убийств на почве неуставных взаимоотношений не мог и он.
Не будем впрямую ставить это комбату первому 'А. П. С.' в вину. Чтобы уйти от неуставняка и прийти к бережному отношению к солдатам, надо было менять всю армейскую систему работы и мышления тогдашних офицеров всей Советской Армии или быть не карьеристом и встать наперекор всей системе.
Маргелова уже не было, уважать солдата, 'любить' его было практически некому.
Комбата первого солдаты любили. Он казался им высшим воплощением героизма и офицерской справедливости. И основания такой любви были. Комбат первый, как впрочем, и комбат второй для своего времени, были достойными фронтовыми офицерами. Но именно как офицеры того времени и именно с точки зрения солдат того времени. Этим комбатам, как впрочем, и другим офицерам Советской армии того времени, не хватало нормального и качественного, а главное, бережного Государственного отношения и контроля за армией, солдатам же не хватало возможности и умения правильно анализировать армейскую и уставную ситуации и делать правильные логические выводы окружающей их служебной обстановки.
Тридцати лет от роду, храбрый командир, комбат первого батальона 350 - го полка ВДВ, 'А. П. С.', имеющий уже к тому моменту ордена 'Красной Звезды' и 'Красного Знамени' (в принципе, подобный набор этих двух орденов был в Афгане естественен для любого нормального офицера рангом командир батальона, для простого офицера или куркового прапора был естественен как минимум, орден 'Красная Звезда', типа как 'положено' по сроку службы и статусу), имеющий ранение в бою, пользующийся любовью и уважением своих солдат, и вышестоящих командиров, офицер десантник - легенда, отслужил к этому времени в Афганистане уже почти два с половиной года. На полгода положенного срока. Это два с половиной года тяжелейшей психологической нагрузки и огромной ответственности реальной фронтовой жизни. К этому же времени комбат первый уже был представлен к званию Героя Советского Союза и готовился это звание, вскорости получить.
Не дожидаясь прибытия батальона в полк, комбат первый 'А. П. С.', оставив свой батальон (с разрешения командира полка? дивизии? Или по неожиданному приказу?), уезжает с Панджшерской операции в Баграм, и оттуда самолётом АН 12, вылетает в расположение полка, чтобы сразу улететь в СССР в тыл.
Борта в СССР из Афганистана ходили крайне нерегулярно, промежутками 2 - 3 раза в год, по нескольку рейсов в промежуток, строго в ограниченный промежуток времени. Упустишь 'свой' самолёт, и сиди, кукуй несколько месяцев, пока снова откроются временной отрезок регулярных рейсов.
Может быть, именно это повлияло на отъёзд комбата первого батальона, и он так спешил на 'дембель', что решил бросить батальон в разгар боевых, лишь бы не опоздать на самолёт в СССР?
А может срочное особое боевое задание, заставило комбата первого батальона пожертвовать своим батальоном и бросить его в разгар боевых действий?
А жертвы, после его спешного отъезда, в первом батальоне действительно были в виде убитых и раненых офицеров и солдат. А был бы комбат 'А. П. С.' на месте, глядишь, и погибших, и раненых бы не было. Он бы всё грамотно организовал, чтобы без потерь. Во имя чего же бросил комбат первого батальона 'А. П. С.' своих солдат и пожертвовал ими и их ранениями и смертями? Неужто, только ради карьеры и няшек?
А может, был у комбата первого батальона 'А. П. С.' хороший друг в штабе 103 - ей дивизии ВДВ, прямо лучший его друг, прямо не разлей вода, например первый заместитель командира 103 - ей дивизии ВДВ полковник 'М. Ю. И.'.
Полковник штаба той самой 103 - ей дивизии ВДВ, где именно прямо в штабе дивизии процветало предательство, нелегальная и массовая торговля водкой, торговля наркотиками, продажа оружия и боеприпасов душманским бандформированиям, отправка героина, драгоценностей и раритетного антикварного барахла в СССР в солдатских гробах.
И именно этой 103 - ей дивизией ВДВ и всем её штабом командовал генерал - майор 'А. Е. С.', который лично приказал расстрелять солдата пятой роты, за то, что солдат 'обвинил' его в развале 103 - ей дивизии и в массовых неуставных и иных преступлениях в 103 - ей дивизии.
Тот самый солдат, который всё - таки выжил, 'недорасстрелялся', и после того, как генерал - майор 'А. Е. С.' закончил свой срок службы в Афганистане и уехал в СССР.
Тот самый солдат, который, пустил по дивизии слух, что у него есть неопровержимые доказательства причастности командира 103 - ей дивизии ВДВ, героя Советского Союза, генерал - майора 'А. Е. С.' к предательству, нелегальной и массовой торговле водкой, торговле наркотиками, продаже оружия и боеприпасов душманским бандформированиям, отправке героина, драгоценностий и антиквариата в СССР в солдатских гробах, и в пречастности к другим преступлениям.
Глупый был солдатик. Хотел отомстить генералу, чтобы генерал поёрзал от страха перед правосудием.
Не учёл 'оловянный' солдатик, что генерал - то уехал, а весь остальной штаб 103 - ей дивизии остался в Афгане служить дальше, и следствие ещё только началось, и никого ещё не арестовали и особисты, тоже могли быть частью повязаны с генералом.
И может, случилось так, что решили похоронить солдатика, вместе с его доказательствами. И командира первого батальона 'А. П. С.', отослали подальше, чтобы особую 'смертную' боевую задачу возложить именно на второй батальон, мотивируя это тем, что комбат второго батальона "С. В. И." на боевом месте, вместе с батальоном находится, вот пусть он и выполняет невыполнимую боевую задачу, поставленную им командованием 103 - ей дивизии, при выполнении которой будет уничтожен и сам 'дурной' солдатик и его возможные друзья, с кем он мог поделиться информацией о преступлениях генеральских, а первый батальон отправили в расположение полка.
И очень хочется нам, чтобы командир первого батальона 'А. П. С.' не был ни в коей мере замешан в преступлениях своего друга полковника 'М. Ю. И.' из штаба 103 дивизии ВДВ.
А ведь комбату второго батальона лично полковник 'М. Ю. И.' из штаба 103 дивизии ВДВ, он же лучший друг комбата первого батальона'А. П. С.', и он же бывший первый заместитель командира 103 дивизии ВДВ генерал - майора 'А. Е. С.', лично отдаёт приказ отправить в горы брать высоту Катасанг всего лишь одну пятую роту и упирает на то, что комбата первого батальона нет на месте, а значит и первый батальон ну никак не сможет помочь ни второму батальону, ни пятой роте.
Главная она эта мотивация отсутствия комбата первого батальона, для оставления пятой роты без поддержки основных сил. Главная и решающая.
На гниль давил полковник 'М. Ю. И.', зам. командира дивизии, комбата второго батальона. И авторитетом давил. Должностью своей давил. Приказом давил.
И сломался комбат второго батальона. И отдал пятую роту ни за понюшку табаку.
Предал он тоже пятую роту и на смерть её пнул, от себя и от своей карьеры подальше. Не стал связываться комбат второй с целым первым заместителем командира дивизии и не стал доказывать, с жаром и пылом, что одна единственная пятая рота не сможет справиться с таким заданием, где и целый первый батальон, в составе трёх рот не справился. Что там какая - то пятая рота, была, и нету, тьфу на неё, поскрипит совесть да успокоится. А своя карьера дороже.
Вот и сказал он пятой роте, что нам всего лишь нужно прийти на помощь первому батальону и обеспечить его отход, что делов - то, пару часов на горке посидеть и подождать, пока первый батальон на свою броню погрузится и в полк поедет. А потом, типа, и мы, всей оставшейся от предыдущих боёв ротой, с горки спустимся, на свою броню усядемся и тоже в полк поедем.
Врал нам комбат второй и ротный рядом с ним стоял и врал. Прямо в глаза врали, солдатам, которые за них самих, и за их ордена и карьеру, не раз своей жизнью рисковали. Комбат второй и ротный пятой роты, точно знали, что нас на смерть отправляют (ниже я приведу вам показания ротного пятой роты 'К. Г. П.' на этот счёт).
За что же они так с нами? За что?
Почему честно не сказали, что нам поставлена сложнейшая боевая задача и что мы смертники. Мы же ВДВ, мы бы выполнили всё до конца, как в Присяге. Может быть, только попросили бы молодых оставить на броне, но были бы более готовы к страшному бою и патронов с гранатами побольше бы взяли (на броне всегда был дополнительный запас боеприпасов и вооружения), и взрывчатку бы взяли тротиловую, и гранатомёты бы разовые по паре штук на брата прихватили, и пулемёт бы лишний с собой взяли и лент к нему побольше, а жратву бы совсем выкинули из рюкзаков, зачем смертникам жратва - то.
И бронежилеты бы лучшие с батальона нам прособирать могли, наши - то совсем старые и осыпанные были (от изношенности титановые пластины в броннике часто рвали внутренние ниткодержатели и ссыпались вниз бронежилета, и толку от такого бронника не было никакого и такие бронежилеты звали 'осыпанными'), одно название было, что бронежилет.
И дембелей и годков операторов - наводчиков боевых машин, со своей брони бы с собой, вместо молодых взяли (на сложных операциях такое иногда практиковалось для усиления роты), и они бы не отказались с нами вместе на смертушку идти боевую.
А так, кинули нас на гибель без хорошего боезапаса, без гранатомётов разовых, без большого количества гранат, без тротила, без дополнительных пулемётов, без хороших бронежилетов, вымотанных и уставших предыдущими несколькомесячными боями. И патронов с гранатами у нас было к тому времени еле - еле в рюкзаках.
Только отомстила судьба за это комбату второго батальона. Он нашу роту на смерть отдал, а через несколько месяцев и сам из - за этого нашего боя видимо погиб.
Вот поэтому, я так думаю, и суетился комбат второго батальона после нашего боя, возле меня, сержантика окровавленного. Вот и не скупился на щедрые обещания наградить всех и каждого самыми высшими боевыми наградами.
Совесть грызла комбата второго в те минуты и часы. А потом, когда нас, раненых на палатку армейской медицины вертушками отправили, комбат нашего второго батальона уже опять про нас забыл и даже медсанбат не предупредил, что мы летим. Не подготовил нам ни докторов, ни санитаров.
Успокоилась уже совесть комбатская. Рота - то почти вся выжила. Всего несколько убитых, да куча раненых. По комбатовским меркам ответственности, так, полусерьёзная ерунда...
Как же мы солдатики всем по хрену были. Всем своим офицерам снизу и до самого верха. По глубокому похрену.
А по наградам, и совсем проще было нам в рожи наши солдатские плюнуть. Не дал нам комбат второго батальона обещанных наград высоких. Раскидал по минималке наградные некоторым солдатам, тем, кого уж за подвиги в том бою совсем никак обойти нельзя было.
Андрюхе Мозговому вместо Героя, орден 'Красной Звезды', офицерам ничего, убитым тоже по ордену 'Красной Звезды' (ну эта награда у нас в дивизии, обычно, всем убитым даже шальной пулей шла, а иногда и самоубийц и погибших по бытовухе, орденами награждали, чтобы поменьше вопросов было, как и почему погиб, приписывали левый подвиг вымышленный и всего суетняка), а ведь Борьку Шашлова тоже к Герою обещал представить и остальных убитых к орденам 'Красного Знамени', представить обещал. Некоторым из раненых медали 'За Боевые Заслуги' дали, некоторым раненым совсем ничего не дали (тоже удивительно, раненых даже случайно и то, всегда награждали, а тут люди в бою сражались). Живых и целых почти никого не наградили.
Я за этот бой 'за Отвагу получил' и то, через несколько лет только пришла.
Не снизошёл орденский звездопад на пятую роту. Более того, выстроил комбат второго батальона потом эту самую пятую роту и остальной батальон, и приказал забыть об этом бое навсегда, будто и не было его. И нам, дембелям, улетающим, наказал в Союзе об этом бое не распространятся.
Мы, дембеля, особо этому не удивились тогда, и значения не придали. Нельзя, так нельзя. Вопросов некому по этому поводу было задавать, начнёшь ротик открывать, и оставят в полку ещё на несколько месяцев служить, до осени или ещё как сгнобят.
Нам тогда много чего нельзя было рассказывать. С нас даже подписки специальные о неразглашении брали и сроком пугали, если рот откроем. Реальным сроком, а не мифическим. В местах не столь отдалённых и очень долгим.
Только сейчас уже, с высоты прожитых лет плевать мне и на сроки и на подписки. Много чего об Афганской войне можно Народу рассказать такого, от чего у людей кровь в лёд от ужаса превратиться. Очень много.
А может уже тогда комбат второго батальона знал, или догадывался, про все преступления, творящиеся под крышей штаба 103 - ей дивизии ВДВ. Может поэтому и не стал спорить с заместителем комдива 'М. Ю. И.', что понимал, что это бесполезно напрочь.
Может потому и в медсанбат не сообщил о раненых и в штаб полка не сообщил и в штаб дивизии не сообщил, что пятая рота не выбита, что раненые есть, что убитые есть, но немного и, что живые есть. Не сообщил, чтобы не прикончили раненых по дороге в медсанбат, понимая, что в медсанбате нас ликвидировать будет куда труднее, потому, что медсанбат не был в подчинении штаба 103 - ей дивизии ВДВ, потому, что ещё были и уцелевшие в том бою и много уцелевших. Может не знал комбат второй всю роту хотели ли уничтожить или кого - то одного из этой роты, или кого - то нескольких из этой роты.
Может своим непротивлением 'М. Ю. И.', и недокладом о нашем уцелении, комбат второго батальона и пытался нас спасти от дальнейшего тотального уничтожения. Как мог, пытался, потому как его, за это недонесение о нашем выживании, точно по голове бы не погладили и могли в вину и преступление вменить.
Загадки, загадки, загадки...
Ну а теперь оставим на время комбата второго батальона и опять про комбата первого батальона вспомним.
Лично зная комбата первого батальона, я ни за что не поверю, что он просто так подчинился обычному приказу, бросил прямо на боевой операции свой батальон и улетел в Союз.
Не давал он до этого момента, нам солдатам, повода считать его настолько малодушным, бесстыжим и шакальным карьеристом, исполняющим любые приказы, заставляющие его плевать на его личный состав батальона.
Комбат первого батальона был не сопливый и безусый лейтенант с училищной скамьи, а прожжённый, опытный и закалённый фронтовик. Он знал, что своим отъездом в разгар боевой операции он подставит и свой батальон, и второй батальон, и весь полк. Подставит до трупов, до раненых, до кровавых убитых солдат и офицеров.
И всей своей службой в Афгане, он всегда стремился показать солдатам, что таких подстав он никогда не допустит. А тут вот взял и допустил.
Может, конечно, так оказаться, что мы все видели одного комбата первого батальона, а он был совсем другим. Как хамелеон. Вроде он такой, а на самом деле очень, совсем другой. Мы и сами легенды часто сочиняли и сказки о своих командирах и потом с жаром в них, опять же сами, и верить начинали. Нужно нам было во что - то и в кого - то верить тогда. В Бога мы не верили, чёрта не боялись, вот и верили в своё же пафосное враньё о легендарных офицерах, мать их наших портяночных.
Но тот, комбат первого батальона, которого мы знали и в своём сознании всеми лучшими чертами наделили, не уехал бы в Союз, ни за что, даже под страхом самых суровых наказаний.
И возникает вопрос, а может, был комбат первого батальона совсем другой личностью, а не той, которую мы все в нём видели?
Или был комбат первого батальона 'А. П. С.' замешан в делах своего друга полковника 'М. Ю. И.' из штаба дивизии?
Или сломался комбат первого батальона и устал от войны настолько, что плевать уже ему было на трупы сослуживцев по батальону и дивизии солдат и офицеров? Замылился...?
Только сдаётся нам, что сильные духом, чистые перед совестью, и смелые, не трусливые, комбаты не бросают, ни своих батальонов, ни соседних батальонов, и свои полки не бросают на поживу врагу. Костьми ложатся, на карьеру и ордена плюют, а солдат своих и офицеров своих, сослуживцев и товарищей своих на боевых операциях не оставляют, и в далёкий тыл посреди боёв не убегают.
А когда комбат второго батальона говорит этому самому полковнику 'М. Ю. И.' из штаба 103 дивизии, что в пятой роте осталось всего 40 человек личного состава, что брать высоту Катасанг силами и целой то роты, это всё равно, что послать их на верную гибель, а тут всего 40 человек, что надо минимум цельный батальон, а то и два батальона на такую операцию посылать, раз до этого первый батальон с этой задачей не справился, или даже весь полк, то полковник 'М. Ю. И.' обрывает его и говорит, что это приказ, а приказы не обсуждаются.
Спасибо, конечно, комбату второму, что хоть как то попытался нас спасти, но уж больно не настойчиво.
Ну не было тогда такой сложной оперативной обстановки, чтобы вот так запросто бросить в смерть пятую роту. И первый батальон был не зажат и духи на пятки не жали.
Мог комбат второй всё это проанализировать и даже просто и тупо послать на три буквы первого заместителя комдива полковник 'М. Ю. И.'?
Конечно, мог. Ну не имеет прав пусть даже и первый зам комдива, но в обход командира 350 - го полка ВДВ, его пятой ротой вот так запросто распоряжаться.
Не ставят замкомандиры дивизий лично боевые задачи отдельным комбатам.
Они должны это с командирами дивизий согласовать, получить письменное подтверждение, или подтверждение через узел специальной связи, и потом согласовать это с командиром полка, а тот уже ставил боевую задачу командиру батальона. И всё это документировалось либо письменно в приказах с печатями, либо по особой связи и заносилось в специальный прошнурованный журнал, чтобы потом никто не смог сказать, что он такого приказа не отдавал.
Конечно, если всё это в порыве боя происходит, и замкомдива один на один с комбатом батальоном руководит, то и устные быстрые приказы сгодятся. Бой есть бой.
Но здесь - то боя не было. И на моей памяти замкомдивы не попадали с отдельными комбатами в такие переделки, чтобы брать управление личным составом на себя, и командир полка рядом был, и командир дивизии рядом был. Была обычная мирная подготовка к погрузке личного состава полка и дивизии для убытия в полк.
Так почему же, первый замкомдива дивизии полковник 'М. Ю. И.', лично так был озабочен, чтобы именно пятую роту бросили в гробы? Почему не разведроту полка послал? Она ведь более крутой считалась и не так выбита в боях тогда была.
Почему полковник 'М. Ю. И.', лично прибежал к комбату второму и стал ему лично устный приказ отдавать, никакими документами и записями его не дублируя и не подтверждая? И почему лично решил это озвучить комбату второго батальона?
Чтобы потом сделать вид, что он тут не при чём и такого приказа не отдавал? А комбат второго батальона, что же, не понимал, что его тупо подставляют? У комбата второго это уже вторая война на его счету была, первую он ещё в Эфиопии военным офицером специалистом, за пять лет до Афгана уже успел повоевать.
Заместитель комдива, даже не батальонами, а полками распоряжается, что ему какая - то там рота, у него таких рот как вшей у солдата в кальсонах, немеряно. А тут, до какой - то роты лично снизошёл и лично прямо настаивает, чтобы именно пятую роту и именно из второго батальона и именно 350 - го полка.
Мог комбат второго батальона сказать в лицо полковнику 'М. Ю. И.', что ему нужно подтверждение приказа в бумажном виде от командира 350 - го полка ВДВ 'А. В. С.'?
Мог, и должен был так сказать по боевому уставу.
Мог, но не сказал. Выслушал просто устное распоряжение, попытался что - то мало - мало возразить, но настаивать не стал, сказал, 'есть', развернулся и вышел.
Вот так, за понюшку табаку, чтобы просто не портить отношения с заместителем командира и свою карьеру и отдал он нашу роту?
А может и знал или догадывался, почему первому заместителю командира 103 - ей дивизии ВДВ полковнику 'М. Ю. И.', так нужна была гибель именно пятой роты. Знал и понимал, что не отдай он роту на растерзание, так и, возможно, батальоном придётся пожертвовать и самого его ликвидируют.
Впрочем, чуть позже и ликвидировали. Как единственного прямого свидетеля преступного устного приказа, лично заместителя первого командира дивизии 'М. Ю. И.', отправки пятой роты под погибель.
И тогда комбат второго батальона, очень уж быстро отправляет пятую роту на верную смерть, о чём сразу, после получения смертельного приказа лично от комбата второго, догадался командир пятой роты 'Г.К.' и о чём он и пишет в своих письмах.
Единственное чего не мог понять (по его словам) командир пятой роты, это за что его с ротой в смертники определили.
Чай не сорок первый год, и не Москва за нами, чтобы вот так, бездарно роту убить ни за что, просто за возможно глупый или преступный приказ.
Не понял, но роту повёл. И солдатам ни слова не сказал.
А вот куда ротный пятой роты повёл свою роту на самом деле, об этом уже дальше читайте...
Есть и версия того, что и зам комдива 'М. Ю. И.' и ротный пятой роты 'К. Г. П.', прекрасно знали, куда нужно отправить роту и куда её вывести на самом деле и, что они были подельники во многих мутных делах.
А комбата второго только использовали, как передаточное звено, для получения приказа, потому, как очень уж странно бы выглядело, если бы зам комдива лично командиру пятой роты приказывал Катасанг штурмовать и роту на смерть вести.
А так, ну миновали комдива, ну миновали командира полка, но зато через комбата приказ передали, а это, типа, уже сам комбат именно пятую роту выбрал, а уж никак ни заместитель комдива настоял, что именно пятую роту бросить в могилы.
Тоже, конечно, шито слабо, но всё - же похоже на правду, типа суровая боевая обстановка, комдива и комполка некогда было тревожить.
И душков заранее предупредили о том, что рота должна быть уничтожена и лупили они по роте именно с многочисленных ДШК, чтобы уже точно никто не уцелел.
Не потому ли ротный пятой роты за весь бой даже автомата в руки не взял и ни одного выстрела не сделал и именно за миномётной плитой просидел весь бой, что знал, что душки именно его не тронут, когда роту добивать и резать начнут? Миномётная плита, на той горке, была единственной реальной защитой от пуль ДШК. Пули ДШК её пробить не могли никак, потому, что она была очень толстая, очень прочная и железная, и ротный это знал.
Пули в ротного пятой роты, сидевшего за плитой, не попадали, она была достаточно большая и круглая, следов пороха и смазки и мозолей от выстрелов на руках отсутствовали.
Странное для основного командира роты поведение, весь бой, все сутки сидеть за миномётной плитой, ротой не руководить, автомат свой типа потерять, при этом не подобрать автомата убитого или раненого, кои были прямо рядом с ним, сидевшим под надёжной защитой плиты.
При этом до Афгана ротный пятой роты 'К. Г. П.' тоже служил советником во Вьетнаме, так, что офицер был опытный и должен был без промедления принять командование ротой на себя и обеспечить это командование, а не сидеть без оружия за миномётной плитой.
Но... мы забежали далеко вперёд...
В те дни, когда книга только писалась, мы ещё ничего этого ещё не знали.
И я, конечно, мог только смутно догадываться, что возможно пятую роту послали на смерть именно из - за меня, но уж слишком были страшны эти подозрения, чтобы мной тогда восприняться в полной мере.
Хотя, сейчас, зная все факты и имея на руках показания свидетелей и документы и для меня и для остальных бывших солдат, ведущих это расследование, всё выглядит именно так.
Но... давайте по порядку, читайте дальше и до самого конца, вас ждёт ещё немало страшной и жуткой правды...
Ахмад Шаха и его банды, на самом деле, давно уже не было в горах Панджшера. Вся операция по освобождению ущелья была против почти никого.
Благодаря предательству наших офицеров и генералов, в том числе и высших офицеров штаба 103 - ей дивизии ВДВ, Шах был заранее предупреждён о наступлении Советских и Афганских войск, вывел основные силы в безопасное место на Пагман, и сам свинтил подальше в Пакистан.
Пагман - Пакистан, прямо каламбур получился стихотворный. Только вот кровью, преступлениями, предательством и трупами этот каламбур сочится.
В ущелье, на Пагмане, на временном перерыве между боями, на заранее подготовленной духовской базе, находились отставшиеся от основной моджахедской армии, малые и разрозненные части бандформирований.
Дополнительная информация по этому противостоянию есть на интернет сайтах, например в книге Меримского В. А. 'В погоне за львом Панджшера'.
Панджшерская операция 1984 года, состояла из двух частей: до майских праздников и после. Между этими двумя половинками Советские подразделения, в том числе и 350 полк ВДВ, прибыли в свои места постоянной дислокации, для двухдневного отдыха, пополнения запасов и, чтобы забрать с собой любой оставшийся людской резерв.
Сгребали и токарей, и штабников, и официантов, и банщиков, и пекарей, лишь бы было больше силы хотя бы на броне. В боевые роты этих сгребаных тыловиков не пихали, держали их на броне, так как в горах от них толку было мало (часто 'дохли' и были необстреляны), зато все те, кого роты иногда оставляли при своей броне, для её обслуживания и охраны, из своего личного и постоянного состава, могли полноценно пойти в горы воевать.
То есть роты мобилизовались полностью и шли в горы на войну, а тыловики охраняли ротную броню.
На временную смену силам 350 - го полка ВДВ и 103 - ей дивизии ВДВ, на места их постоянной дислокации, под Кабул, под видом учений, прибыл 328 - ой полк ВДВ из 104 - ой дивизии ВДВ.
Бедолагам солдатам этого 'перекинутого' с СССР полка, даже не сказали предварительно, что их везут под Кабул в Афганистан. Видимо особисты этой 104 - ой дивизии ВДВ опасались массового дезертирства своих солдат и уклонения от несения службы и отправки в Афган, годками и дембелями 328 - го полка ВДВ, под любыми предлогами, вплоть до нахождения у себя липовых болячек и массового помещания в больничку.
О том, что они находятся в Афганистане, солдаты 328 - го полка ВДВ узнали только от нас, пришедших к ним в гости.
Надо было видеть шугань в их глазах, когда мы сказали им, что душманы находятся от их палаток буквально в километре. Долго не верили, что они в Кабуле, думали, что их разыгрывают.
Некоторые подразделения из этого полка были дислоцированы возле нашего полка и возле штаба 103 - ей дивизии ВДВ, некоторые подразделения отправили на точки.
По рассказам офицеров осенью 1984 года, 328 ПДП 104 -ую ВДД отправили обратно в Союз. Удивительно, что в интернете об этом я не нашёл ни слова. Но считаю, что ребята из этой дивизии, побывавшие в Афганистане, имеют такое, же право быть ветеранами боевых действий, как и мы. Не удивлюсь, если они также были в боях, имели ранения и убитых и получали боевые награды. В Афганистане боевые действия были всюду.
Создавалась видимость большой и серьёзной военной заварухи. Чем больше шума, тем больше звёзд на грудь и погоны все видов штабных полковников и генералов, имеющих хоть какое - ни будь отношение к этой шумихе, от Кабула до Москвы. 'Много шума из ничего'. Большой 'героичный' обман себя значимых и всей Советской власти.
Перед первой половиной Панджшерской операции случилось предательство начальника разведки 149 - го мотострелкового полка, дислоцировавшегося в Кундузе. Офицер в конфликте застрелил мэра Кундуза, забрал с собой двух солдат, и ушел к моджахедам.
783 - ый отдельный разведывательный батальон, который должен был в том числе, обеспечить качественную разведку Панджшера, был весь брошен на задержание изменника.
Поиск не удался, предателя не взяли. Не исключено, что у офицера такого ранга были данные и о надвигающейся 'Великой' Панджшерской операции, которые он передал душманам.
А 19 апреля 1984 года началась 'Беспримерная', заключительная Панджшерская операция против Ахмад Шаха Масуда.
30 апреля, почти в конце первой половины операции, в ущелье Хазара, погибает 1-й батальон 682 - го мотострелкового полка: потери советских войск составили около 60 человек убитыми. Просто один из генералов отдал ошибочный приказ. Командир 682 - го мотострелкового полка был переведён в Белоруссию и понижен в должности. Генерал-майор командир 108 - й мотострелковой дивизии также был снят с поста командира дивизии. Судебный процесс шёл в Ташкенте, в Военном Суде Туркестанского Военного Округа. Были важные герои командиры, стали понурые обвиняемые в суде. Карьера их была навсегда загублена.
Информации именно об этом бое в интернете куча. Почитайте на досуге. Очень поучительный пример бездарности и халатности, в массовой степени размножившийся, после Афгана и в Чеченскую войну.
Не делают 'отцы командиры' вывода из своих фронтовых ошибок и ошибок своих бараноголовых предшественников.
Так, что было чего опасаться и нашему командиру 350 - го Полка 'А. В. С.', и нашему новому командиру 103 - ей Дивизии 'Я. Ю. В.'. За потери и многочасовые бойни по головке судебные органы не гладили. Если узнавали они про эти потери и бойни. А если не узнавали, то 'на нет и суда нет'.
Перед второй половиной операции, 3 мая 1984 года уже сам 783 - й отдельный разведывательный батальон попадает в засаду и теряет тринадцать человек - трёх офицеров и десять солдат. И опять нет полноценной разведки Панджшера.
Информацией и об этом бое интернет просто забит.
Только о бое пятой роты с пятое на шестое июня 1984 года, нет ничего.
Более того, на первой половинке Панджшерской операции конца весны - начала лета 1984 года теперь есть грандиозные потери, но нет огромного количества пленных и убитых духов, так необходимого для победных реляций. Зато, есть ещё и большое множество раненых советских солдат.
Есть большое множество инвалидов, подорвавшихся на минах, как моджахедских, так и на собственных, неразорвавшихся 'лепестках' (минах, сброшенных с Советских самолётов и само ликвидирующихся через несколько дней).
Такие мины не всегда само ликвидировались. В интернете сквозит информация, что на Панджшере, в период перед и во время операции 1984 года, было сброшено около 1.000.000 (миллиона!!!) таких мин и было несколько сот наших солдат на них подорвавшихся (несколько сот советских солдат подорвавшихся на своих минах!!!).
Короткая ремарка: 1.000.000 (задумайтесь!!! Миллион!!!) только мин лягушек. Не считая остальных мин!!!
Каждая из этих 'лягушачьих' мин по себестоимости не пять и не сто рублей, а куда дороже. Доллар тогда шёл (официальный курс) по одному рублю за один зелёный, даже барыги валютчики в СССР меняли один к трём, в лёгкую.
А остальные вложения только в эту операцию!? Техника, самолёты, вертолёты, горючее, боеприпасы, еда, одежда, зарплата и так далее...
На поддержку кабульского правительства из бюджета СССР ежегодно расходовалось 800 миллионов долларов США.
На содержание 40-й армии и ведение боевых действий из бюджета СССР ежегодно расходовалось от 3 до 8,2 миллиардов долларов США.
Не легче было за эти деньги просто купить всех моджахедов с потрохами?
ЦРУ тратило на Афганскую войну в разы меньше.
Мы могли просто перекупить все бандформирования Афганистана и направить всех их в нужное для СССР политическое русло.
На эти деньги можно было сделать Афганистан процветающей развитой страной безо всякой войны.
Причём, речь идёт о множестве миллиардах долларов в год по ценам именно того далёкого времени. Сейчас эти миллиарды долларов по сегодняшнему курсу можно уверенно умножить в десять раз по самым скромным расчётам.
Всё!!!
Афганистан процветает и становится богатой и сытой страной, наши солдаты все живы и здоровы, СССР доволен и счастлив, США плачут от зависти...
Так нет. Советскому Союзу нужно было потрясти оружием на весь мир и иметь у себя под боком огромный полигон, где наше людское мясо было таким же расходным материалом, как патроны. Только к патронам относились куда более бережно, чем к собственным молодым гражданам.
Политика.
Думаю, что Советское правительство к тому времени прекрасно осознавало, что США поставили им охременный шах с Афганским прононсом и очень быстро готовят объявить и мат (вначале книги об это рассказано очень подробно).
Глупо считать, что СССР управлялось старенькими и выжившими из ума дедушками. Огромное количество разведки, армия агентуры и толпы грамотных аналитиков.
Всё было учтено и просчитано на шахматной доске противостояния СССР и США на многие ходы вперёд. Но иногда отдельная сторона просчитывала всё более дальше и лучше.
В этот раз США обставили СССР и создали страшную ситуацию развала СССР в пекле третьей мировой или гражданской войны.
Поэтому Афганистан был нашим капканом, и он же стал нашим буфером, дающим СССР возможность спустить весь свой развал на тормозах и 'малой' Кровью годами затянутой до максимума Афганской войны.
Смазкой в этом 'торможении' были наши солдатские, прапорщицкие и офицерские жизни, здоровье и судьбы. Иногда в эту смазку добавлялись и генералы.
Мы стали той единственной преградой на пути между 'шахом' и последующим 'матом'.
'Мат' мог наступить быстро, кроваво и страшно для всей СССР, а мог наступить гораздо позже и 'более щадящее' (что и произошло).
Были ли мы закланными жертвами?
Конечно же, нет.
Мы были солдатами.
Солдатами, спасающими свою Родину, свой Народ и свой Отечество ценой своей жизни, своего мужества, своего героизма, своих ранений и инвалидностей, ценой своего подвига и своей любви к Родине, Народу и Отечеству.
Но одновременно с этим, что греха таить, молодые пацаны, были ещё и невыгодны народному хозяйству, и лишними ртами для СССР.
Мы, по сложившемуся тогда общему хозяйственному мнению, были обычным мусором и отбросами, которые ещё надо было 'переработать и отсортировать', потом выучить и только потом получить с нас сомнительную прибыль и пользу. Это было очень неэкономично для выгнившей и загибающейся от десятилетий бездумного и глуповатого социалистического хозяйствования Страны Советов.
Это звучит страшно, но в СССР в те годы был переизбыток населения. Гражданин СССР потреблял больше, чем мог дать. Человек как индивид стал невыгоден. Народ стал иждивенцем своего государства и брал от него в разы больше, чем отдавал. Социализм не частная собственность, предпринимателей, которые бы сами себя обкармливали, не наплодишь, капитализм под запретом. Поэтому и появились 'лишние' рты. Побочное явление, казалось бы, идеального такого стремления к коммунизму.
Ресурс в виде людей большой, а распорядиться им правильно и по хозяйски - никак.
Что делают с лишним стадом, когда нет кормов и нет прибыли от содержания лишних голов? Правильно, отправляют на бойню.
Вот нас и отправляли на Афганскую бойню, где наше мясо могло принести хоть если не прибыль, то хотя бы оправдать затраченные на нас рубли и спасти Родину и остальной Народ.
Жестоко? Может быть и жестоко, зато честно и Прямо.
Это была война. Война между СССР и США. И хорошо, что эта война велась в малонаселённых горах, а не в наших городах. Так, что простим Правительство за эту жестокость. Она была хоть и горькой, но вынужденной. США с СССР тогда церемониться не собирались. Они собирались нас уничтожить. Уничтожить как Нацию, уничтожить, как Великую Страну.
Потери местного населения в Афганистане от этой войны составили 1 млн. 240 тыс. человек.
Война убила в Афганистане без малого, десятую часть населения страны и мы Войне заплатили за это безумные деньги.
Война. У неё свои страшные законы выживания и логики. Не мы её развязали, но мы, как могли, делали всё, чтобы она была не такой кровавой.
Но вернёмся к Панджшерской операции конца весны - начала лета 1984 года.
Командование Советских вооружённых сил всех видов нервничает, и боится потерять, уже такие, было близкие золотые звёзды, ордена и внеочередные звания.
Для некоторых командиров дивизий и полков уже вопрос стоит просто о сохранении своих имеющихся званий, орденов и свободы, не до нового 'звездопада' уже некоторым было.
Никому не нужны ещё одни большие потери. А если скрыть гибель пятой роты, не выручая её, то можно и спустить её гибель на тормозах и не получить 'по шее', как минимум, в масштабах дивизии. И в отчётах штаба Армии поменьше плохого малёха станет.
Сама, мол, рота виновата. Забралась непонятно куда и тут её и уничтожили. И сигнал даже никому не подала, что её, эту роту, убивают. А сигнал, мол, подать рота не успела, так это у них видно рация полетела сразу, или пулями её разбило.
Роту, возможно, даже списали бы задним или последующим числом, чтобы не портить картину показателей Панджшерской операции (и такое бывало в практике отчётов Афганской войны) и обвинили бы её в непрофессионализме и самовольстве выдвижения глубже, чем было нужно.
Новому комдиву 103 дивизии ВДВ 'Я. Ю. В.',окружённому продажными и вороватыми предателями подельниками бывшего комдива 103 дивизии 'А. Е. С.', из штаба 103 - ей дивизии ВДВ, такая бойня, с последующим Кремлёвским разбирательством уж точно была ни к чему. Поэтому он и закрыл глаза на всё, что происходило с пятой ротой, доверив разбирательство с этим прямому подельнику бывшего комдива 103 дивизии 'А. Е. С.', его первому заместителю полковнику 'М. Ю. И.'.
Впрочем, судя по тому, что ни один офицер пятой роты за этот героический бой не был ничем награждён, наверное, так и обвинили, что рота сама виновата в своей бойне.
Иначе как сопоставить хотя бы даже два факта: такой знатный победный бой и комбат, сказавший, чтобы мы забыли об этом бое и не вякали.
Получается, либо действительно была ошибка ротных командиров по карте и, как минимум, половина вины этого боя лежит на них, как на предателях, умолчавших про эту ошибку, чтобы спасти свои шкуры и погоны, либо реально пятую роту загнали куда 'Макар телят пасти не загонял' (зачем?), либо специально отправили нашу роту очень далеко (не до самого ли Рая в небесах и за что?). Загадка на загадке.
А может было и то и другое?
И роту отправили на смерть и офицеры ротные, испугавшись такого приказа, попытались сделать вид, что ошиблись по карте и благодаря своей трусости, вывели роту не туда, 'из огня да в полымя'? А может и комбат второй подсказал ротному пятой роты, чтобы тот не шёл, куда им реально приказали, а вышел, типа ошибся, на другую горку?
Может за это, и взорвали потом вертушку, где был комбат второго батальона? А может за то, что комбат второй потом неудобные вопросы стал задавать и правду искать?
А может что - то ещё, потому, что командира пятой роты ну никак не наказали за то, что рота под его руководством, вышла не туда, куда приказали, и понесла большие потери.
А потом, после этого, не просто залёта, а подтрибунального преступления, ротный пятой роты продолжает успешно делать карьерный рост и переводится заместителем командира батальона в первый батальон и даже вскорести получает второй орден 'красная Звезда', что говорит ну об очень лояльном к нему отношении и командира полка и штаба дивизии. За что же ему такие няшки и всепрощение?
Правда, идёт слушок, что этот орден был предназначен одному из солдат пятой роты, а именно санинструктору сержанту 'А. Р.', и просто очень ловко был переписан ротным пятой роты на себя, но это расследование мы проведём чуть позже.
Сейчас мы вернёмся к бою пятой роты и к тому, что никто не желал ей помогать в этом бою ничем.
А если пятой роте помогать артиллерией и многими Мигами со многими вертолётами, запросить и выдвинуть ей на помощь большие силы дивизии и даже Армии, то хрен его знает, как дело пойдёт.
А вдруг счёт убитых солдат и офицеров на сотни и даже тысячи выйдет. Моджахедов ведь несколько тысяч и пятая рота зажала их в горах по полной.
Своими телами зажала. Своими автоматами зажала. Масудовцы тогда пытались выбраться любой ценой из ущельной бутылки. Они точно поначалу, видимо, убоялись, что сейчас на них обрушится вся мощь Советской Армии.
Здесь не спишешь, что духи ушли, здесь будет бой тысяч советских воинов с тысячами афганских душманов. И как карта ляжет, непонятно. А вдруг духи победят? Или не победят, но уложат несколько сот или даже тысяч наших бойцов и офицеров - командиров.
Генералов и офицеров за большие потери и неверные боевые приказы мог ждать не просто разнос, ждал военный суд и реальные сроки тюрьмы. Примеры были. Карьера в парашу, звёзды и ордена в мусор, слава в ведро.
Короче летели в тар - тарары генеральские и офицерские звания, карьеры и ордена со звёздами Героев.
Надо было бы тогда, если помогать пятой роте, уже воевать по взаправдашнему. Может быть, впервые в Афгане, можно было воевать по настоящему, с огромным, сконцентрированном в одном узком и небольшом по территории месте, войском моджахедов, а не с отдельными бандами.
Схезались, возможно, штабные офицеры и генералы. Личное благополучие им ближе стало. Хрен с ней, с пятой ротой, сказали. Себе дороже ввязываться в большую и реальную войну с тысячами моджахедов возле самого Кабула.
Именно такая непростая версия вырисовывается мной, в настоящее время, опытным оперативником с высшим специальным образованием.
В реалии же не было и не стало, к тому времени, победной Панджшерской операции. Была одна напомаженная и фальшивая многошумишная туфта.
Вот и стал отказ пятой роте в помощи, одним из факторов поддержки лжи этой туфты.
Солгали в большом, и продолжали упорно лгать в малом. Расходным материалом и отбросом лжи многозвёздных штабных карьеристов стала пятая рота.
Кто и зачем решил завернуть 103 - тью дивизию и 350 - ый полк на Пагман на 'частную' операцию? Сразу после бесславной Панджшерской операции, без перерыва, без захода в расположение полка.
Возможно, при этом, по первоначальному плану операции, отход 350 - го полка и 103 - ей дивизии должен быть обеспечивать именно первый батальон 350 - го полка.
План наверняка утверждался на самом верху и задолго до начала операции. А комбат первый отсутствует. Командир полка? или дивизии?, возможно, меняют решение на ходу.
Хотя, на мой взгляд, всё это обстряпывал первый заместитель командира 103 - ей дивизии, полковник 'М. Ю. И.'.
Почему, да потому, что новый комдив 103 - ей дивизии полковник 'Я. Ю. В.', вряд ли был ещё способен на такие многоходовые интриги, он только только принял командование дивизией на себя. А вот первый заместитель командира 103 - ей дивизии, полковник 'М. Ю. И.', тот был уже к тому времени прожженный. Он то и мог прикрывать отсутствие своего лучшего друга, командира первого батальона 350 - ого полка 'А. П. С.', оставление им в боевой обстановке своего батальона, и его сваливание в СССР.
На прикрытие отхода, вместо первого батальона, выдвигается второй батальон. А чтобы это выглядело правдоподобно, вполне могли объявить нам о том, что первый батальон якобы зажали духи и ему нужна помощь.
Почему? Комбат первого батальона 350 полка ВДВ 'А. П. С.' и первый заместитель командира 103-й воздушно-десантной дивизии 'М. Ю. И.', хорошие друзья и лепшие кореша. Вряд ли командир 350 полка, памятуя об этом, стал бы подставлять комбата первого.
К тому времени все трое, да и не только они, как умные и грамотные офицеры, понимают, что Панджшерская операция дутая пустышка, моджахеды оттуда ушли заранее.
Да и вся Анава (это укрепрайон Советских войск, пытающийся контролировать Панджшер'), ещё до начала операции знала, что на Панджшере духи, в преддверии нашего большого чёса, уже почти все ушли и их там давно нет. Анава с нашими полковыми и дивизионными офицерами наверняка поделилась подозрениями.
По поводу слова 'Анава', поясняю: 2-й Батальон 345-го отдельного гвардейского парашютно-десантного полка размещался в населенном пункте Анава. Штаб батальона находился в крепости.
Ущелье Панджшер блокировало 20 застав батальона. А остальной 345 - ый полк ВДВ вообще стоял в Баграме, откуда и вылетал комбат первого батальона 'С.'.
Информация среди офицеров распространялась быстро, так, что не было наверняка для комбата первого батальона 350 - го полка ВДВ, его дружка из штаба 103 - ей дивизии ВДВ, полковника 'М. Ю. И.' и командира 350 - го полка ВДВ 'А. В. С.', никаким секретом, что силы Ахмад Шаха гуляют вольно на свободе, между Кабулом и Панджшером в огромном количестве и, что они, скорее всего ушли на Пагман.
Комбат первый наверняка понимал, что его батальон, не дай Бог, может столкнуться с ушедшими из Панджшера бандами (что в принципе, позже и случилось). Тем более на Пагмане, где духовские силы были порой даже сильнее, чем на Панджшере.
А его, командира первого батальона в горах нет. Он в Москве тащится, бросив свой батальон посредине боевой операции и наплевав на личный состав. А формально, по бумагам, командует батальоном именно он. А фактически, первый батальон без командира живёт и воюет.
Представьте себе батальон, в котором нет командира, а есть несколько заместителей, которые как полновестные комбаты полные нули. Представьте себе, что это не просто батальон банно - прачечного комбината, не батальон обслуги, а боевой батальон, который должен выполнять боевые задачи и воевать грамотно. Вот только как оно получится - то грамотно, если главный батальонные начальник и 'грамотей' сдёрнул в тыл, в Союз, бросив своё подразделение на авось.
Щепетильный к личной славе комбат первого батальона, через своего друга, мог просить командира полка (или может командира дивизии) сменить его первый батальон на второй батальон. На всякий случай. Ведь ничего плохого не ожидается. Сменили и срочно вывели первый батальон в расположение. От греха подальше.
А может и не знал ничего комбат первый. Может, заверили его, что всё нормально и его заместители справятся с боевойой задачей не хуже и приказали срочно вылететь в Союз.
Только вот кто, тогда приказал и почему приказал?
А тут пятая рота натыкается на духов. Ей бы выслать на подмогу первый батальон, а его рядом нет. А хоть бы и был, то нет в нём комбата. Первый батальон в полк, от греха подальше отослали, и возвращать его в бой, без основного командира никто не будет.
Пятой роте бы свой, второй батальон на подмогу, а кто тогда будет прикрывать отход дивизии? Остановишь дивизию, остановишь Армию.
Остановишь Армию и всё...
Пятой роте бы вертолёты, артиллерию на помощь, а тогда всплывёт самовольство командира полка (или дивизии?) и отправка комбата первого в Союз. И прощай карьеры, прощай звёзды Героев Советского Союза, прощай легенда о непобедимом комбате первом, прощай генеральское звание нового комдива 103 - ей дивизии ВДВ (он, 'Я. Ю. В.', к тому времени был всего лишь ещё полковник).
Даже если и насильным приказом (потом мы узнали, что это не так) отправили комбата первого 'А. П. С.' в Союз, до окончания боевых, то всё равно могли и его обвинить в том, что он батальон бросил посредине боевых.
Прощай тогда вся заслуженная офицерская честь и слава, здравствуй военный суд, который по полной спросит за каждое нарушение офицерской воинской дисциплины, приведшее к боевым потерям личного состава. А личный состав солдатиков - это имущество Государственное. Маршалов обламывали, не только генералов и офицеров. И потери к тому времени в первом батальоне, брошенном своим командиром, уже были.
И тогда возможно началось страшное. Пятая рота бьётся, а о бое молчат. Не докладывают о бое, наверное, наверх. И помощи не дают. Только лёгкий, ничего не значащий, обстрел и слабая несколько минутная бомбардировка квадрата боя, это всё что может сделать для роты командир полка и комдив. Это всё.
Гибель пятой роты устраивала всех. Никому не нужны были разбирательства произошедшего. Устроила, возможно, и командира полка, и командира дивизии, и командующего армией, ведь не всплывала липа Панджшерской операции и провал этой операции. Не надо принимать многотысячный и непредсказуемый бой с неоткуда появившимися моджахедами, после уже, типа как, проведённой операции.
А командующий и комдив наверняка узнали и о бое и о потерях. Особисты в Афгане зря хлеб не ели. Только видимо сделали генералы вид, что так оно и должно было быть. Грабли ответственности бы по всем больно вдарили. Даже по особистам.
А пленные моджахеды и их главари обязательно бы стали давать показания, что Панджшерская операция апреля - мая - июня 1984 года голимая лажа. А победные реляции уже ушли в Москву и уже дырявились парадные кителя у полковников и генералов под победные ордена и звёзды.
У командира дивизии, полковника, к тому времени, отслужившего в Афгане всего три месяца, это была первая крупнейшая операция, впереди маячило звание генерала и хороший орден, а может и звание Героя Советского Союза.
От пятой роты, возможно, ждали гибели. Очень ждали. Не могло быть иначе. Практика войны показывала, что в боях и в двадцать раз с меньшим противником такие роты просто стирались.
Да, рота просто обязана была сдохнуть.
Потом можно было сказать, что зашла рота не туда, рацию у неё сразу накрыло, и передать рота ничего не успела. Всю вину можно было спихнуть на саму роту.
И рацию действительно у роты накрыло (об этом я узнал позже написания этой версии, из показаний командира пятой роты). Связь рота держала по рации корректировщиков, приданных к ней с самого начала Панджшерской операции, и случайно, по привычке и автоматически, зашагавших с пятой ротой в тот бой. Везде ходили, и здесь пошли.
Крепкие ребята и корректировщики и приданные с самого начала к нашей роте, миномётчики и АГээСники и сапёры. Все они пошли с нами в ту бойню, не всхлипнув и не заныв. И груз у них за плечами был куда поболее нашего (поди потаскай на себе корректировщицкие огромные рации, АГС с 'телом', специальным боезапасом и треногой, Миномёт со стволом, плитой, минами и треногой (это при том, что у каждого из них было ещё и нагружено как у каждого из нас), и устали они, наверняка сильнее.
И пошли всё - таки с нами. Не остались на броне, хотя и могли. И если бы не эта вторая, неожиданная рация корректировщиков, и не сами корректировщики, которые вытащили из дивизии пусть маленький артобстрел и авианалёт, на лупивших по нам духов, но вытащили, то хана бы роте пришла без связи.
Связь дала нам долю моральной поддержки и силу духа. Мы верили, что нас вытащат. Пусть эта вера была глупой и наивной, но мы верили, что нас всё - таки вытащат, что за нами придут и оправдывали всё это поганое и предательское проявление кидания нас на произвол судьбы, некими огромными трудностями тех, кто обязан был нас спасти.
Вера в справедливость, порядочность и помощь, она много для солдата значит. Сейчас, лично у меня, такой веры практически не осталось. Я давно уже из солдата, надеющегося на боевое плечо, превратился в одинокого Воина волка, живущего сам по себе,
Но те, кто обязан был и по боевому уставу, и по человечески, и по солдатски, и по фронтовому, нас выручить и вытащить, на нас просто положили.
Поэтому, даже после боя полковник 'М. Ю. И.' пятую роту не вытащил вертушками, а приказал идти к броне самой, в надежде, что добьют её моджахеды.
А рота выжила. Всего семь убитых. Раненых, правда, много, но это легко раненых, а тяжело раненых тоже мало. Рота боеспособна и может передвигаться сама. С трудом, но может. И воевать может. И рация артнаводная цела. Эта рация и дала нам возможность выйти. И духи роту не сделали. Победила пятая Рота.
А большие командиры всё одно сделали вид, что боя не было. Не выгодно было этот бой показывать. Не мытьём, так катаньем. Нигде в интернете нет даже и упоминания об этом бое. Никакого. Обо всех других боях и стычках есть, гораздо меньших и даже гораздо менее победных, подробные, с картами, списками погибших, показаниями и мемуарами свидетелей, а об этом бое пятой роты ничего, кроме наших данных нету.
Очень такой странный 'секретный' бой получился.
Я оперативник с высшим образованием и хотя всё это мои домыслы, но по имеющимся у меня мизерным фактам и знанию человеческой сучности (я, кроме того, что закончил специальное высшее учебное заведение, ещё и профессиональных психолог, имеющий красный диплом с отличием, занимающийся психологией, аж с 1985 года), пока всё выглядит именно так, как написано выше. Хотя не будем спешить, и будем пока всё это считать версией.
Пытались связаться с комбатом первого батальона, человек просто не стал говорить на эту тему, молчал в трубку, не клал её очень долго, потом уже не поднимал телефон на повторные звонки и вообще отключился.
Но комбат первого батальона 'А. П. С.', успел признаться, что вылетел с Баграма в Кабул, оставив батальон сразу после Панджшерской операции (хотя, как мы узнали позже, он бросил батальон намного раньше). Но это нарушение боевого устава. Командир батальона оставляет батальон задолго до его прихода в расположение части. По чьему приказу и на кого оставляет?
Комбат первый 'А. П. С.' уже был однажды на Пагмане и получил там тяжёлое ранение. Единственный из всех десантников в том бою был ранен только он.
При этом комбат первый достаточно религиозный человек (http://www.pravoslavie.ru/guest/060802162939.htm).
Может быть, это сыграло роль его отъезда в Союз сразу после Панджшерской операции 1984 года, до захода на Пагман. Не стал человек испытывать повторно судьбу и Бога на Пагмане?
А может, не было одной причины, а была куча причин разного плана. Разные бывают причины, трусливые, карьеристкие, преступные, предательские, шакальские. А ещё бывает, когда все они в одну кучу смешиваются в одном с виду порядочном, а внутри, возможно, очень гнилом человеке.
Возможно, всего лишь возможно. А как хочется знать правду. Как хочется простых ответов на простые несколько вопросов.
Ещё один из фактов: Когда курки пятой роты в конце июня 1984 года улетали домой из Афгана, вместе с ними в Киев летел сержант из первого батальона, раненый в ногу. Ранение было свежайшее, во время полёта у него раскрылись швы, и текла кровь, он её выливал из сапога.
Получил он своё ранение тоже где - то в период конца Панджшерской операции.
Может пятую роту, действительно выдвигали на смену позиций первого батальона, потому, что какая - то его часть столкнулась с духами. Но какая, и почему остальной первый батальон, мимо чьих позиций, пятая рота шла, ничего об этом не знал.
Один из моих командиров по пятой роте, которого я отыскал после Афгана, который тоже был в том бою, который стал для меня, другом, и человеком, чьим мнением я очень дорожил (я много лет, проездом на очередное лечение, заезжал к нему домой в Москву в гости, жил в его квартире), долгое время не хотел подымать эту тему, уходил с неё любыми путями (для меня это тогда, было не совсем главным и я не настаивал, а командир ссылался на нехватку фактов и оставлял всё выяснение о бое, в котором он тоже был сам, на потом).
Причём, при этом, командир искренне хотел, чтобы я написал историю пятой роты и выяснил правду об этом бое. По крайней мере, искренне говорил мне об этом хотении.
Правда, хотение его, хотя и было искренним, но было оно другое, не правдивое. Он хотел, чтобы я написал так, чтобы совесть его успокоилась, чтобы я не раскрыл всей поганости тех событий, чтобы не обвинил его и остальных офицеров в тех злодеяниях и предательских поступках, которые они совершили.
Когда я конкретно и впрямую достал командира по телефону (а мы проживаем в разных городах), тем, что мне срочно нужны некоторые уточняющие факты по этому бою, которые известны именно этому командиру, как участнику боя и офицеру младшего звена (командир был прапорщиком, старшиной пятой роты и участвовал в этом бою), командир вдруг сослался на внезапную занятость и попросил перезвонить на следующий день.
Я перезвонил, командир поздоровался, опять сослался на занятость и сказал, что перезвонит сам. Больше я не мог до него дозвониться, и командир, не перезванивает и не поднимает трубку уже который год.
Такого раньше с ним никогда не было. Он был серьёзный и обязательный человек, сделал для меня в наше время очень немало хорошего и доброго. Может он пытается таким образом уберечь от больших неприятностей своего бывшего солдата? Может быть для кого - то правда о бое пятой роты до сих пор страшна.
Страшна, даже не смотря на то, что абсолютно все преступления Афганской войны по закону амнистированы и прощены. Кто - то боится даже не закона, а чего? Боится просто правды? Боится осуждения ветеранов и сослуживцев по Афгану? Боится позора?
Я жил перед написанием этой книги в эйфории обретённых боевых командиров. Я через два десятка с лишним лет нашёл своего командира взвода, нашёл старшину своей пятой роты, нашёл замполита роты, нашёл второго командира роты. Я уже забыл все свои обиды и их несправедливости, я простил давно уже всех и за всё, и они казались мне своими, фронтовыми, честными, открытыми и искренними.
Я обманулся. Они остались прежними. Лишь в старшине роты, прапорщике 'В. К.' было видно некоторое раскаянье и некое искреннее желание правды. Он хотел её и боялся её. Видимо она так сильно давила на него, что он надеялся, что я всё узнаю и опубликую, и этим опубликованием заставлю остальных офицеров признаться в содеянном, и сниму этим со всех них тяжесть и камни грехов, и в то же время, он оттягивал как мог начало этой правды.
А может, он, таким образом, пытался играть со мной и контролировал меня, понимая, что я не отступлюсь, и буду докапываться до истины.
Но он упорно врал мне, что никакой ошибки по карте не было, и пытался, чтобы и я поверил ему и, чтобы все свои воспоминания я посчитал просто бредом. Он врал мне прямо в глаза, хотя знал правду. Ел со мной из одной тарелки и врал. Жал мне руку и врал. Встречался со мной на передаче 'Жди Меня', на первом канале и врал там и н камеру врал и телевизионщикам врал. Приезжал потом со мной на могилы убитых в том бою солдат из пятой роты, моих друзей и его подчинённых, встречался с их родными и друзьями и врал мне и им, стоя на могилах убитых десантников, которые своими жизнями заплатили за его жизнь.
Так он хоть поехал со мной на эти могилы, а другие офицеры, и ехать отказались.
Не нужны, оказались убитые солдаты их офицерам, которые их под смерть, видимо, и подвели.
Не хочу никого поливать грязью. Никого ещё впрямую не обвиняю.
Это просто пока слепая версия, сложенная мной, довольно опытным специалистом, со специальным высшим образованием, из очень скудных и не до конца освещённых и переданных мне фактов (мои друзья по Афгану, бывшие солдаты 350 полка, среди них тоже есть специалисты с высшим образованием в подобных вопросах, говорят, что и они не видят другого объяснения событий).
Больше всего на свете хочу, чтобы она, эта страшная версия оказалась просто полным бредом моего мозга и не подтвердилась ни в одном пункте. Но мне нужно немного фактов и ответов на простые вопросы для освещения всей истории боя пятой роты.
Готов все мои версии объявить просто лживыми, нелепыми и глупыми версиями, но хочу настоящей и честной офицерской правды.
Забегая вперёд, скажу, что почти всё расследуемое нами, так или иначе, подтвердилось, но давайте по порядку, в хронологии расследования:
Не одни только десантники храбро бились в этом кровавом 1984 году. Потери всей 40-й армии в 1984 году были самыми тяжелыми за весь период боевых действий в Афганистане и составили 2.343 человека убитыми и 7.739 раненными и получившими травмы и увечья.
Мы, бойцы 350 полка ВДВ и пятой роты продолжаем это сложное расследование во имя этих десяти тысяч (10.000!!!) убитых и раненых наших товарищей солдат.
ПРОШЛО ВРЕМЯ...
Через два месяца после написания вышеизложенного, в интернете, была обнаружена следующая информация:
'...5.06.84г. Первый батальон 350 ПДП выдвигался ближе к горам. В самом начале в засаду попала 3 пдр. Ротным в 3 ПДР был Новожилов, а погиб взводный Токарев и два бойца Федулов, Боголюбов...'
Значит, был всё - таки бой первого батальона, и были погибшие и были раненые. Почему и этот бой замолчали? Почему на смену целого батальона выдвигалась только одна пятая рота, ведь в первом батальоне своих три роты? Как могла всего одна рота заменить целых три роты? И ведь пятой роте сказали, что зажали первый батальон именно 4 июня 1984 года. А тут информация о бое именно 5 июня. Может смещение дат в интернете?
Разбираться ещё и разбираться...
Нет, у меня желания прижать комбата первого батальона 'А. П. С.' этим случаем. И обвинять его нет желания. И прав у меня, наверное, на это особых, на первый взгляд, вроде нет.
Он вроде мужик героический, но по моему разумению не больше героический, чем любой нормальный курок первого батальона и вообще нашего полка.
Я знаю пацанов 350 полка ВДВ, не менее храбрых.
И целые взвода и роты одиночные солдаты лично на боевых спасали и с тяжёлыми ранениями, полученными в бою при спасении своих сослуживцев домой уезжали, и ни одной медали, ни одного ордена не имеют. И мне, даже с моими двумя Отвагами за Афган, до их подвигов, а возможно и до подвигов комбата первого, далеко и далече.
Нет, я свои честно заработал, но всё же... Обидно мне, что многие остальные простые солдаты, ребята - Герои совсем без боевых наград. Несправедливо это как - то.
А в батальоне первом была такая же неуставщина, как в любом другом. И солдаты там резали на куски в порыве неуставняка, друг друга, и молодых солдат даже убивали за не принесённую пайку масла старослужащему, даже младших сержантов, командиров отделения убивали.
Были в первом батальоне, также как и во втором батальоне, и издевательства и побои, и вши, и несчастные случаи, и дистрофия. Были героизм, самопожертвования и подвиги.
Только Героем Советского Союза стал комбат первого батальона 'А. П. С.'.
А большинство простых фронтовиков солдат первого батальона уехали домой без единой боевой награды, несмотря на все свои многочисленные подвиги. И точно такая же картина была и во втором батальоне.
Любой обычный боевой солдат курок 350 - го полка ВДВ, окажись он на месте любого комбата или любого ротного, или взводного офицера, командовал бы, по моему мнению, не хуже. Конечно, образование не помешало бы, училищное, и где - то опыт руководства людьми, но смелости и мужества было бы, не меньше. Просто, каждому выпал свой Афган именно в определённый момент биографии и возраста.
Потом, много солдат, прошедших Афган, становились и офицерами и генералами, командовали ротами, полками и взводами уже на другой войне, в Чечне, и делали свою работу не хуже комбата первого батальона и не менее героичнее.
В героизме некоторых из них есть и заслуга их первого комбата и это тоже доля истины. Без храбрых офицеров не было бы и храбрых солдат, это тоже, правда. Только, на войне, ещё кроме храбрости, нужны и чистая совесть, и справедливость, и участие. И это тоже доля истины.
Так, что по афганским меркам комбат был нормальным средним офицером, и таких 'нормальных', по Советским меркам, офицеров было много. И подвиги совершали и жизни спасали, и ошибались не раз. И идеал из него лепить не будем. Не одна мать должна быть благодарна ему за вернувшегося с войны сына, это правда. Но и немало матерей залились горючими слезами, возле гробов со своими сыновьями, в смерти которых, и прямо и косвенно виноват лично комбат первого батальона 350 полка ВДВ 'А. П. С.'.
К слову сказать, и мне даже лично комбат первый два раза добро делал (хотя и не помнит, наверное) и вспоминал я его очень даже человечным офицером, а никак не шакалом бездушным. Знаки на дембель дарил он мне новые (была такая форма награждения у комбатов, когда они наиболее доблестным и смелым солдатам дарили комплекты солдатских знаков на дембель: знак Гвардия, знак Классность, знак ВСК, знак Отличник парашютист, знак Отличник Советской Армии).
Медалями и орденами боевыми комбаты распоряжаться лично не могли, а знаками могли.
Такие комплекты мне дарил и мой комбат второго батальона, и комбат первого батальона.
То, что такой комплект знаков, мне дарил комбат не моего батальона, говорило мне и моим сослуживцам, о многом, и было для меня очень большой честью. Значит, настолько я был храбр в боях, что даже 'чужой' комбат меня уважал за смелость.
Пацан я был молодой, каждому доброму слову был благодарен безмерно. Не послали, не прибили, вот и счастлив, и считаю такого хорошим человеком. А люди не бывают либо хорошими, либо плохими. Люди, обычно, разные бывают и тщательно сучность свою гадкую прячут. Иногда очень искусно.
Спасибо, конечно, за знаки, но я их за свою храбрость в боях получил, а лично мне всё - же хочется знать, не его ли поступку я обязан пятнадцатью осколками в голове и потере двух лучших друзей, Бори Шашлова и Андрея Седова, и одного хорошего друга Нагижмана Сайхуджина.
Эти фамилии, как имена Макеева и Мартышкина, моих друзей, в мою память на всю жизнь вплавились.
Лучшие и чистые душой и поступками, в основном, там в Афгане погибали. И дружил я с лучшими и с чистыми и со мной дружили лучшие и чистые.
Не раз я говорил, что почти все курки пацаны, кто отличался беззаветной храбростью в бою и бросался без раздумий на любую опасность, чтобы защитить своих сослуживцев, либо имеют ранения, либо убиты.
Целыми и не ранеными и не убитыми, из боевых курков, оставались, в основном, 'особо' осторожные, не храбрые, и просто трусливые, берегущие себя любимых. За почти два года непрерывных боёв и фронтовой службы, храбрым и отважным ребятам куркам, практически невозможно было остаться без ранений.
У почти всех курков, солдат и офицеров, прошедших Афган, есть свои тёмные пятна в боевых биографиях и невозможно делить фронтовиков на белых и чёрных, но каждый должен попросить у пострадавших из - за него однополчан и у Бога, искреннее прощение за свои грехи, приведшие к смерти, ранениям и инвалидностям боевых однополчан.
Попросить лично и постараться всеми своими силами загладить свою вину, если всё - таки не простят.
А простить надо. Придётся простить. Тяжело обвинять, прощать ещё тяжелее. Жить, не прощая покаявшихся - огромный грех для меня.
Ну а кто не кается, а мажется до сих пор по полной, от грешков и преступлений своих, того не прощать надо, а вытаскивать на Божий и людской суд за шкирку.
Вот отзыв из интернета по бою пятой роты за 04.06.2009. Отзыв написан задолго до поднятия всех этих вопросов, за несколько лет даже до того, как я начал писать эту книгу,, но видимо, не только мы копаем до правды:
"Ищу сослуживцев, кто принимал боевые действия в Афганистане - Провинция Пагман??? Служба с 1982-1984 Кабул полк ?350, 2 батальон. Операция по боевым действиям в этой провинции 4 июня в 1984. Попали в окружение по вине командира роты, вывел не на ту позицию!!!". Сайт, на котором находится эта информация: http://forum.kbrnet.ru/showthread.php?t=6041
То есть кто - то и кроме нас доподлинно знает, что командир пятой роты вывел свою роту, как пишет этот человек, 'не на ту позицию'.
Мы потом нашли этого человека, и он действительно был в том бою, в качественного приданого солдата к пятой роте.
Вот информация от командира пятой роты 'К. Г. К.', присланная им по моему запросу о бое. Информация, на мой взгляд, неоднозначная, но правда есть правда и я её Вам предоставляю именно в том виде, в котором она была прислана. И это его письмо во многом подтверждает мою первоначальную версию о том, что пятую роту заведомо послали умирать.
Там, в этом письме, есть ответы на многие вопросы, но не на все. Поэтому я не буду удалять свою первоначальную версию событий, пока не узнаю именно всей и именно правды о том бое. Ещё раз напоминаю, что и солдатская версия и письмо командира пятой роты - это видение боя именно со стороны приславших свою информацию. Судить читателю.
Но, как и прежде, как только получу полную картину произошедшего, (просьба дополнительно уточнить некоторые факты и добавить информацию, была по моей просьбе снова оправлена командиру пятой роты 'К. Г. К.') готов, в случае своей неправоты, признать общую солдатскую и свою личную версии неправильными и ошибочными, слишком уж из скудных фактов они пока были созданы.
Привожу здесь письмо 'К. Г. П.' командира пятой ПДР (орфография и стиль сохранены, скрин письма есть) В письме даны две мои ремарки (с пометкой 'ремарка автора' и сокращены все имена и фамилии до инициалов:
Я, ... 'К. Г. П.' ...командир 5 ПДР. В вашем письме есть правдивые факты, но,очень много неправды. Зачем? Не пойму! Да, действительно этот бой был 05.06.1984г. А было это так. Дивизия закончила Пандшерскую операцию и возвращались в Кабул. Не знаю чей это был приказ, но не доходя до Кабула 40-80 км. мы завернули в Пагман для проведения частной операции. (странное это понятие 'частная операция', как будто речь идёт о частном пикнике, а не о подразделении Государственной армии, ремарка автора) В этой операции принимали участие 1 и 2 ПДБ и спец. подразделение полка. Роты 2 ПДБ выполнили свои задачи по взятию определенных высот и затем спустились на броню, и готовились к отправке в Кабул. Неожиданно поступил приказ выйти на помощь 1 ПДБ. Командовал не м-р 'С' (майор 'С' - тогдашний командир 1 батальона, ремарка Автора), а его заместитель (фамилию не помню). Когда мы поднялись в горы (дело было к вечеру) я получил приказ от командира 2 ПДБ взять высоту Катасанг, которую должен был взять 1 ПДБ, почему не взяли, не знаю. Я задал вопрос командиру батальона, если 200 человек 1 ПДБ ее не взяли, то как же я ее возьму ротой? (Нас было около 40 человек со всеми приданными расчетами). Ответ был таков: "Пойдешь ночью, зайдешь с фланга и возьмешь". Сразу уточняю: комбат тоже действовал по приказу.
Я выдвинулся на КНП 1 ПДБ, где уточнил, где находится противник. Затем с командиром 2 ПДБ согласовали режим связи и маршрут движения. Решено было спуститься вниз в ущелье и двигаться по тылам противника в режиме радиомолчания. А затем подняться по хребту и взять высоту Катасанг. Немедленный выход на связь при завязке боя. Перед спуском я сказал командиру 2 ПДБ: " Прошу нас считать коммунистами" и начал выполнение задачи. С самого начала мне было ясно, что задача мало-выполнима. Мы обходили спящих духов в 20-30 м. неоднократно. Начало рассветать. Находиться в ущелье было смертельно опасно. Я начал подъем по хребту в горы. Когда рассвело, мы заняли безымянную высоту. Оказалось, что мы находимся через ущелье от горы Катасанг. Сами того не ведая, мы оказались на путях отхода противника. Со всех трех сторон к нам начали подниматься формирования от 20 до 30 человек. Я доложил командиру 2 ПДБ свои координаты и начали бой с поднимающимся противником, хотя не успели укрепиться. Этим мы себя обнаружили. По приказу командира 2 ПДБ я обозначил себя красным дымом, хотя этого делать было нельзя. Обозначения себя дымом не играло никакой роли, так как мы уже были обнаружены противником. Плотность огня была со всех трех сторон очень высокой. По нам работали четыре ДШК. Я начал вызывать артиллерию для уничтожения этих ДШК, но мне ответили, что там находятся наши и огонь не открывали. Кто-то провел радио-игру, а эти высоты не занял, а реально там находился противник и вел по нам огонь из ДШК. Достаточно сказать, бинокль висел у меня на груди, он был пробит пулей. Рюкзак на спине тоже был пробит пулей, ствол моего автомата тоже был пробит пулей. Радиостанция тоже пробита. Примерно через час, когда разобрались, что там наших нет, начала работать наша артиллерия. У меня был только один артиллерийский канал связи. Неоднократно по-нему выходили на связь ком. полка п/п-к 'С.' и комдив генерал 'Я.'. Две вертушки пытались, но пробиться к нам не могли. Так как по ним начали работу несколько ЗГУ. Примерно в 15-16 час. к нам пробились два СУ-25. Нас уже окружили со всех сторон. С верху по нам начали работу из Буров.
Штурмовики уничтожили эту группировку по нашему целеуказанию. Бомбы ложились буквально в 200 м. от нас. Затем мне передали, что у артиллеристов кончаются огурцы (боеприпасы). Колонна ушла в Кабул за боеприпасами. Примерно через два часа артиллерия возобновила свой огонь. Уже по отходящим формированиям банд противника и по огневым позициям ДШК. Так продолжалось примерно до 22 часов. К этому времени у меня погибли рядовые 'С.', 'К.', 'Ш.' и командир расчета АГС-17 (фамилию не помню, расчет мне был придан). Тяжело ранены командир минометного расчета (фамилию не помню) и командир третьего взвода ст. л-т 'Ш.', легко ранены 11 человек. Из них ком-р 1 ПДВ ст.л-т. 'Х.'. Примерно в 2-3 ночи ко мне поднялась десантно-штурмовая рота и помогла вынести погибших и раненых. Сами бы мы этого сделать не смогли. Примерно на 2/3 пути от брони к нам приземлилась вертушка и забрали погибших и тяжело раненых. Не помню, через сколько часов мы вышли на броню и убыли в Кабул. Зачем мы поднимались к первому ПДБ и выполняли его задачу - не знаю, почему была проведена радио-игра и кем, тоже не знаю, почему умалчивают об этом бое, тоже не знаю. Хотя бой был жестоким. Но 5 РОТА ВЫСТОЯЛА.
Теперь о награждениях: Практически все солдаты и офицеры этого боя были представлены к правительственным наградам. Примерно 4-5 человек были представлены к ордену Славы 3 степени, на что пришел из Москвы отказ. Они были награждены орденами Красная звезда. Меня неоднократно спрашивали, почему не снят фильм о 5 ПДР, ведь фильм о 9 ПДР есть, Хотя 5 ПДР участвовала в более жестоком бою, на что я отвечал: "Видно среди нас нет алигархов и выдающихся кинорежиссеров. СЛАВА солдатам, сержантам и офицерам ВДВ!!! А кто замалчивает этот бой - Бог ему судья.'
Вот такое письмо.
Ну, что же, скажу честно, просил, кого угодно разыскать информацию о бое, вот и вышли ребята на командира пятой роты, и он ответил мне, то, что захотел рассказать, в своей, оправдывающей именно его версии этого боя.
Шокировали меня сразу слова: 'В вашем письме есть правдивые факты, но,очень много неправды. Зачем? Не пойму!'
Начал заново перечитывать ответ командира пятой роты и своей неправды пока не увидел.
Зато увидел косвенное подтверждение того, что если бы комбат первый 'А. П. С.' остался со своим первым батальоном до окончания боевых, а не бросил бы его на неподготовленного заместителя, не укатил в Москву, и находился, как положено с батальоном на боевых до самого конца, трагедии боя пятой роты и ранений и гибели солдат пятой роты, скорее всего, можно было бы избежать.
Уверен, что комбат первого батальона 'А. П. С.' , взял бы эту высоту, как обычно храбро и без потерь. И второй батальон, в том числе и пятая рота с удовольствием бы ему в этом подсобили плечом к плечу. Только не было его и некому было красиво брать высоты. Ведь наш комбат второго батальона "С. В. И." в горы с ротами обычно, как ни странно, в отличие от комбата первого батальона, не поднимался, он больше на броне отсиживался.
Удивила также фраза: 'Когда рассвело, мы заняли безымянную высоту. Оказалось, что мы находимся через ущелье от горы Катасанг. Сами того не ведая, мы оказались на путях отхода противника.'
Как это 'сами того не ведая'? Чудный ответ маленького мальчика, а не боевого офицера. Прямо: 'Марья Ивановна, сами того не ведая, вместо школы я в кино пошёл...'. Если бы не трупы погибших и раненые, я бы точно смеялся от души над такой клоунадой ротного. А не ротный ли пятой роты по карте вывел людей не туда? Солдаты сами на войне не ходят, их офицеры ведут.
Как командир целой роты, капитан, воевавший уже вторую войну, не смог увидеть, что ведёт роту не туда. А куда глядели остальные офицеры, каждый из которых уже был на войне в Афгане больше года? Ведь карты были и у них. И сверяли они маршрут все вместе и не раз по ходу нашего выдвижения. И Катасанг был уже изучен к тому времени вдоль и поперёк, там уже проводили бои и боевые операции. Все подходы были размечены уже давно и заранее...
Или был ротному 'особый' приказ не туда выйти? Если был, то кто приказал?
Увидел я косвенное подтверждение о том, что бой наш был страшный и бились наши солдаты отважно. Увидел, что реально силы душманские были очень большие и отлично вооружённые, в отличие от нас, коли даже ЗГУ у них были.
Увидел, что 'вдруг' закончились снаряды у целой дивизии, и пришлось, аж в полк ездить за снарядами. Увидел, что всего два истребителя прислали один раз и всего две вертушки, и те, типа не пробились. А ведь под Кабулом их море было на аэродроме огромном, и истребителей и вертушек, и лететь надо было всего минут 20 - 30. Достаточно было Комдиву 103 - ей дивизии ВДВ сделать запрос в штаб Армии и попросить подмогу большими силами.
За снарядами два часа ездили, а Вертушек и СУшек больше прислать не могли.
И какие два часа? Пусть даже всего 40 км туда, 40 км оттуда, а загрузка, а наводка. Тут уже не 2, а все 4 часа минимум. Не сходится временной зазор у командира пятой роты с реальностью. Никак не сходится.
А когда неполная рота под шквальным огнём, не просто автоматов, а множества крупнокалиберных пулемётов, 2 - 4 часа под непрекращающимся обстрелом, без всякой помощи держит своими телами несколько тысяч человек вражеских сил - это не просто очень жутко - это в условиях войны - героизм.
А ведь мы не бросили позиций, убитых и раненых не бросили, не ушли, не убежали, не уползли. Короче, я, оказывается, ещё и не всей жути в книге описал, ротный её ещё круче описывает.
'К. Г. П.' командир пятой ПДР пишет: 'Перед спуском я сказал командиру 2 ПДБ: "Прошу нас считать коммунистами" и начал выполнение задачи.'.
АВТОР: - солдатикам, почему не сказали, что и они теперь 'коммунисты', почему правды не открыли, а на убой повели как телят. Почему столько десятков лет молчали офицеры о том, что по картам ошиблись они, и роту не туда завели, а когда солдат пятой роты попытался разобраться во всём сам, начали ротные офицеры грязью поливать солдата.
Это пока у меня только эмоции, я только 30 минут назад это письмо от ротного получил. Позже сделаю подробный его разбор. Каждую фразу, каждый факт разложу как оперативник.
А вранья, как говорит 'К. Г. П.' командир пятой ПДР, пока никакого нет. И факты пока подтверждаются.
А роту реально обрекли на гибель. 40 измученных двухмесячными боями человек, чудом уцелевшие после предыдущих двухмесячных Панджшерских боёв, остатки пятой роты, считая и приданные к ней несколько человек расчётов АГС, Миномётчиков и Связистов - корректировщиков, и двух сапёров, кидают на выполнение нереальной боевой задачи, которую не смог, или не захотел выполнить целый первый батальон, численностью в 200 человек.
Есть у меня одна догадка, кто это сделал и почему. Из письма читается, что отправили роту спонтанно и даже ротному ничего точного и конкретного не рассказали (если, конечно, ротный не темнит и не врёт, чтобы себя обелить).
Слишком уж многого, типа, не знает ротный для должности ротного, который до Афгана был военным специалистом на другой войне. Даже сколько до Кабула километров, точно написать не может. То ли 40 - то ли 80 км.
И потом, что значит '40 - 80 км'. Даже я, простой солдат, тупо открыв карту, типа которой была тогда и у ротного, теперь знаю, что до горы Катасанг, где собственно и был бой) от Кабула всего 18 - 22 километра по прямой от Кабула, и не более 10 километров до дороги, где стояла наша броня.
А уж командиру роты, имеющему тогда на руках практически такие - же карты, как у меня сейчас, стыдно не знать, где он воевал и на каких расстояниях, что и где находится.
Слишком много 'не знаю' и 'детского лепета' для целого командира боевой роты: ('Сами того не ведая, мы оказались на путях отхода противника.', ''доходя до Кабула 40-80 км.', 'почему не взяли, не знаю.', 'комбат тоже действовал по приказу.', 'По приказу командира 2 ПДБ я обозначил себя красным дымом, хотя этого делать было нельзя.', 'Я начал вызывать артиллерию для уничтожения этих ДШК, но мне ответили, что там находятся наши и огонь не открывали', 'Кто-то провел радио-игру,...', 'Зачем мы поднимались к первому ПДБ и выполняли его задачу - не знаю', 'почему была проведена радио-игра и кем, тоже не знаю', 'почему умалчивают об этом бое, тоже не знаю').
А вот я, простой солдат, похоже, знаю теперь все ответы на все вопросы. Был в пятой роте тогда один солдат, который должен был умереть любой ценой и не уехать в Союз. И фамилию этого человека я знаю. И кто из генералов желал его смерти знаю. И кто из генералов лично и во всеуслышание, приказал его, солдата, командирам и офицерам пятой роты, расстрелять этого солдата я знаю. И почему желал. И сходится, очень много. Всё очень чётко сходится.
Вот ещё один факт из письма Командира 5 роты: 'Я задал вопрос командиру батальона, если 200 человек 1 ПДБ ее не взяли, то как же я ее возьму ротой? (Нас в пятой роте, на тот момент, было всего около 40 человек со всеми приданными расчетами. Ремарка автора). Ответ был таков: "Пойдешь ночью, зайдешь с фланга и возьмешь". Сразу уточняю: комбат тоже действовал по приказу.'
Вот так. Ротный пятой роты знал, что первый батальон высоту Катасанг не взял и комбат второго батальона это тем более знал.
Но всё равно, не весь второй батальон на горку Катасанг отправили, а только пятую роту. Неуж - то, считали нас, бойцов пятой роты, суперспецназом, состоящим из одних Ильюш Муромцев. Приятно, конечно, что так считали, но перебор. Мы были всего лишь обычными курками из ВДВ. Это, конечно круто, но на сорок штук фантастических ниндзя мы, всё - же, явно не тянули.
Кто - то очень хотел стереть именно пятую роту, или кого - то того, кто ещё живой ходил в её оставшемся, от Панджшерских боёв, составе пятой роты. Кто - то прямо заставил своим приказом комбата второго отправить именно остатки пятой роты на смерть.
Ещё раз напоминаю, что и солдатские версии, и письмо командира 5 роты - это видение боя именно со стороны людей, приславших свою информацию, и моё личное видение и знание обстановки, как очевидца, принимавших участие в этом бою, и обработанные мной. Судить читателю.
Но, как и прежде, как только получу полную картину произошедшего, (просьба уточнить некоторые факты и добавить информацию, отправлена Командиру пятой роты) готов признать солдатскую и свою версию, в случае неправоты, неправильной и ошибочной, слишком уж из скудных фактов пока она была создана.
Правда, пока всё - таки, всё основное версионное, как это ни грько, подтверждается...
И сдаётся мне, что наша солдатская версия и будет самой правдивой.
Прошло несколько дней и от бывшего командира 5 роты, того периода войны пришло ещё несколько писем.
Я приведу и разберу ниже некоторые из них, имеющие отношение к выше описанным событиям.
Кроме этого, вскрылся ещё один бой, который командир роты предпочёл вспомнить всего лишь как 'незначительный эпизод'. И этот бой так же оголил ряд вопросов.
Итак, вспомним краткую фабулу основного загадочного боя пятой роты:
С 4 на 6 июня 1984 года остатки поредевшей в предыдущих боях в ущелье Панджшер пятой роты, 350 - го полка ВДВ, 103 - ей дивизии ВДВ, участвуют в жесточайшем за всю историю Афгана бою, в который эти остатки роты, отправляются непонятно кем, на заведомую гибель (непонятно именно на тот период расследования, сейчас этот загадочный отправитель вычислен и найден).
Мало того, приняв бой с превосходящими силами противника (сорок советских солдат и офицеров пятой роты, с несколькими приданными к ней, солдатами и офицерами в этом сорокачеловеческом составе, против трёх тысяч пятисот душман), пятая рота не только выжила, но и сутки воевала, заставила почти стократно превосходящего противника, оставить свои позиции и отойти, а потом, закончив бой, израненная, с убитыми на руках, героями вернулась на броню батальона.
Бой длился почти сутки. Помощи пятой роте практически не было. Герои мы были на час после боя. Потом о бое и нашем Героизме всем приказали забыть. В том числе, всё об этом бое забыть приказали и самим героям...
Теперь, как я и обещал, сделаем подробный разбор первого письма командира 5 роты:
'К. Г. П.' командир 5 ПДР: 'Я, К. Г. П. командир 5 ПДР. В вашем письме есть правдивые факты, но,очень много неправды. Зачем? Не пойму!'
АВТОР: Мной, через посредника, перед этим, было отправлено письмо бывшему командиру пятой роты того периода, где подробно излагалась солдатская версия боя. Читатель может увидеть её в моей книге выше. 'К. Г. П.' командиру пятой ПДР (парашютно-десантной роты) были заданы конкретные вопросы по бою. Их читатель тоже может увидеть выше в солдатской версии боя. Неправды я лично не увидел, увидел чёткую версию, сложенную из скудных фактов и многолетнего опыта оперативной работы по подобным загадкам.
Если у кого - то из солдат или офицеров пятой роты или ещё у кого - то, кто обладает какой либо информацией по этому бою, есть тоже видение неправды, то, прошу Вас немедленно и подробно написать мне об этом (там, где выставлена эта книга всегда есть мой обратный адрес). Только пишите конкретику, что не так и как по вашему это именно было, а не голые и короткие детские фразы из песочницы, типа 'это неправда, потому, что это неправда'.
'К. Г. П.' командир 5 ПДР: 'Да, действительно этот бой был 05.06.1984г. А было это так. Дивизия закончила Пандшерскую операцию и возвращались в Кабул. Не знаю чей это был приказ, но не доходя до Кабула 40-80 км. мы завернули в Пагман для проведения частной операции.'
АВТОР: Стоп. Операция государственного СОВЕТСКОГО армейского подразделения закончена, а кто - то отправляет советские войска в Пагман, для выполнения 'частной операции'. Для чего и для кого? Что за частная такая операция боевого подразделения ВДВ в Советский период? Как это целый советский командир советской роты не знает, чей приказ он выполняет? Пришёл некто в плаще, тёмных очках и капюшоне и сказал, что он частник и он даёт свой приказ? Смешно.
Как командир роты не может знать расстояние до Кабула, где находится основная база полка, от места своего нахождения? Он, что, безусый молодой солдат, только призванный в армию, или целый капитан Советской Армии, окончивший высшее военное учебное заведение, под названием высшее училище ВДВ, уже прошедший в качестве военного специалиста, перед Афганом, одну горячую точку, покомандовавший боевыми подразделениями ВДВ, имеющий, как минимум, опыт службы офицером почти десять лет и отслуживший к тому времени в Афгане уже минимум полгода.
40 и 80 километров Афгана - это очень большая разница и у каждого командира и офицера есть многочисленные карты следования и заранее согласованный план маршрутов.
И какими силами завернули? Ротой, батальоном, полком, дивизией? Это - то он обязательно должен знать.
Да все наши передвижения утверждались и согласовывались заранее на самых высоких уровнях, и никто не мог в частном порядке для частных нужд никого использовать. Да и смысла в 'завернули в Пагман', никакого не было, в Пагман нельзя было просто 'завернуть'.
Пагман был серьёзным ядром духовской оппозиции, а если и был смысл просто прогуляться по Пагману и 'потрогать' его, то при постановке боевой задачи, до ротного этот смысл обязательно бы довели заранее.
Да и трогать Пагман силами одной, уставшей и обескровленной предыдущей двухмесячной войной, пусть даже десантной дивизии, смысла никакого не было.
Это всё равно, что на танковую колонну в одиночку с вилами переть даже очень сильному и здоровому воину.
Раздавят и не заметят.
А вот то, что не командир 350 - го полка, не командир 103 - ей дивизии, а лично первый заместитель командира 103 - ей дивизии полковник 'М. Ю. И.', минуя все утверждения, субординации, боевые уставы и нижестоящие, и вышестоящие командные головы, поставил свою частную задачу командиру второго батальона, отправить на смерть именно пятую роту, говорит о многом.
Говорит о том, что у кого - то была своя частная нужда заглянуть именно на Пагман и решить там свои, частные дела, а заодно и уничтожить нежелательного свидетеля своих преступных действий.
Слишком уж хаотично мы метались тогда, после Панджшера, несколько дней по Пагману, и при этом я неоднократно оставался старшим всего трёх - четверых человек на выполнении непонятных боевых операций именно такой малой группой.
Объясню. Мы были всего лишь обычной десантной ротой, а не особым супер элитным спецназом. А десантная рота выполняет боевые задачи либо в полном составе, ну на худой конец решает маленькие кратковременные задачки целыми взводами, но никак не решает боевые многочасовые, суточные, или даже несколькодневные задачи, групками по нескольку человек.
А на Пагмане мне пришлось возглавлять не раз именно малюсенькие группы, выделенные из состава нашей пятой роты, и выполнять с ними многочасовые, почти суточные боевые задачи по прочёсыванию местности и жилых посёлков.
Причём все эти задачи выполнялись нами на очень значительных расстояниях от основных сил роты и с односторонней связью (Нам выдавали одностороннюю рацию 'Ромашка', где я мог слышать приказы ротного и взводного, а они меня нет). То есть если бы нас зажали, я бы даже сообщить толком не смог, где мы находимся и, что нас уничтожают духи. Так, буквально промозянкать тангеткой (клавишей) рации, что мне хана. И ещё не факт, что меня бы правильно поняли, ибо такое проморзянкивание было сугубо личной фишкой внутри нашей роты, в виду того, что у 'ромашки' была только односторонняя связь. Да и работала 'Ромашка' всего на два километра по дальности, а мы часто были куда как дальше от роты на Пагмане.
Зачем именно мне ставились такие смертельные боевые задачи, я не знаю.
Считали, что я опытный волк и входил в особую дивизионную группу по спровождению больших чинов по Афгану, а значит, и имел опыт специальных операций? Спасибо, конечно, но я не настолько Рембовидный тогда, в Афганистане, был ещё. Сейчас, учитывая мой многолетний боевой и спортивный, уже специальный и офицерский опыт не только Афганских событий и не только в СССР, и хорошее высшее образование на факультете 'А', да, но тогда ещё нет.
Но, ещё раз поясню, что такие задачи мне ставиться не должны были, ни в коем случае. Во первых, не было нужды, во вторых не было смысла, в третьих и я и остальные были всего лишь обычными солдатиками десантниками, обычной роты, а не специально обученными и подготовленными диверсантами.
Странно это всё было в последние дни моей личной Афганской войны, перед самым моим дембелем в Союз.
В те дни смерть ходила со мной откровенно рядом, выжил я только чудом, а кто - то очень желал моей смерти.
АВТОР: Вот, что нам говорит интернет о Пагмане.
'...Пагман представлял собой хороший и укреплённый душманский район. Средняя численность моджахедов там колебалась от 3.500 до 5.500 человек, внушительной частью из которых были арабские наемники и пакистанские советники.
А арабские наёмники и пакистанские советники - это даже не боевые моджахеды. Это элитные боевые наёмные части, имеющие многолетнюю отличную и боевую подготовку.
Только орудий и минометов- около 170 единиц; пусковых установок реактивных снарядов - 75-80 единиц; средств ПВО - 140-150 единиц; до 120 ед. безоткатных орудий, 25 крупных складов боеприпасов и 20 больших продовольственных складов. Еды, патронов, снарядов и вооружения духам на Пагмане хватало на несколько месяцев беспрерывных боёв с любой, самой сильной армией мира.
Основу оборонительных позиций мятежников составляли бетонно-каменные сооружения закрытого типа для ведения огня, наблюдения, а также подземные галереи, туннели для маневра силами и средствами и укрытия личного состава. Практически на каждой высоте ниже гребня на 100-150 м отрывались окопы и ячейки для стрелков, оборудовались позиции для средств ПВО, артиллерии и пусковые установки РС. Окопы и ячейки соединялись между собой траншеями глубиной 50-60 см. На обратных скатах высот также отрывались окопы для стрелков и небольшие пещеры (размер 5;2;1,5 м) для складов и укрытия для личного состава. Все гражданские строения были приспособлены к обороне.
Пуски реактивных и зенитных ракет осуществлялись, как правило, с выносных площадок подземных сооружений или подвижных пусковых установок, которые после пуска немедленно уходили в укрытия, расположенные в глубине.
Подступы к высотам и лощины прикрывались плотными минными полями и управляемыми по проводам и радиосигналами фугасами.
В целом противником в районе Пагмана была создана сильно укрепленная и глубоко эшелонированная оборона глубиной до 10-15 км с большим количеством огневых средств, для обстрелов Кабула. Лидеры оппозиции придавали большое значение удерживанию района Пагмана...'
АВТОР: Пагман был лучшим плацдармом к штурму Кабула, а кто владел Кабулом - владел Афганистаном.
Никто не спорит, духов с Пагмана надо было выбивать. По горькой иронии, сделать это из всей Сороковой Армии и из 103 - ей дивизии ВДВ приказали сорока человекам пятой десантной роты 350 - го полка ВДВ, вооружёнными одним АГС с несколькими десятками гранат к нему, одним гранатомётом с тремя выстрелами к нему, одним миномётом, с двадцатью минами к нему, сорока автоматами с жалкими остатками после двухмесячных боёв патронного запаса, 80 - 100 гранат на всех, одна винтовка СВД и пара ротных пулемётов.
Спасибо, конечно, за оказанные честь и доверие, господа Генералы, но по моему, вы нас сильно переоценили, или фантастических фильмов насмотрелись, или употребили чего...
Хотя, нам тогда было почти наплевать. Мы были десантники Пятой Роты самого лучшего в истории ВДВ 350 - го полка, легендарного 'Полтинника', и уже поэтому, готовы были выполнить любой приказ и любой ценой. Даже ценой своей жизни.
Выбить душков из Пагмана? Да как прикажете.
Приказ Родины, озвученный командирами, сомнению не подлежал.
И пятая рота этот приказ выполнила и не погибла. 37 вчерашних школяров пацанов, один прапорщик и четыре младших офицера, совершили лучший в истории Афганской войны подвиг, о котором им нагло приказали забыть.
АВТОР: Вот слова одного из участников этого боя: 'В полку, при построении, комбат майор 'С' (сокращение фамилии сделано мной, автором этой книги) приказал дембелям бывшим с 5-ой ротой сделать шаг вперед, сообщил, что нас здесь быть не должно, что мы должны были, по всем параметрам обстановки той заварухи, остаться там на той высоки, и по сему всем дембелям на хер на завтра в СОЮЗ.......'.
Так, что всё было предрешено.
АВТОР: И потом, что значит '40 - 80 км'. Даже я, простой солдат, теперь знаю, что до горы Катасанг, где собственно и был бой) от Кабула всего 18 - 22 километра по прямой от Кабула и не более 10 километров до дороги, где стояла броня.
А уж командиру роты, имеющему тогда на руках почти такие - же и даже лучше, карты, как у меня сейчас, стыдно не знать, где он воевал и на каких расстояниях.
'К. Г. П.' командир 5 ПДР: 'В этой операции принимали участие 1 и 2 ПДБ и спец. подразделение полка. Роты 2 ПДБ выполнили свои задачи по взятию определенных высот и затем спустились на броню, и готовились к отправке в Кабул.'
АВТОР: Я помню, как мы шарахались по этому Пагману малыми группами и пытались его оккупировать и прочесать.
Мы тогда растворились на Пагмане как махонькая крупинка в гигантском поварском котле.
То, что нас не смели сразу, и не вырезали всех, в первый же день, было элементарным везением и счастливым случаем. То есть, задумывалась некая серьёзная операция, либо по разведке местности, либо по прикрытию чьего - то передвижения.
Значит, чуял кто - то, что возле Кабула слоняются нехилые остатки выбитого из Панджшера Ахмад Шаховского войска, численностью в несколько тысяч человек, и видимо надеялся сыграть на их противостоянии с Пагманской оппозицией, которым эти 'гости', выбитые нами с Панджшера, были явно, ой как не нужны.
'К. Г. П.' командир 5 ПДР: 'Неожиданно поступил приказ выйти на помощь 1 ПДБ.'.
АВТОР: правду я написал. Был всё - таки приказ выйти на помощь первому батальону! И приказ был именно для всех очень неожиданный. Правильно я всё помню.
'К. Г. П.' командир 5 ПДР: Командовал не м-р 'С', а его заместитель (фамилию не помню).'
АВТОР: То есть комбата первого батальона 'А. П. С.' к тому времени уже в батальоне не было. Первый батальон, ещё вовсю в боях, а комбат первого батальона уже удрал в Союз (И ведь нигде, ни в одной автобиографии сей факт не указывает господин бывший комбат первого батальона 350 - го полка ВДВ.
Забымши они сей факт указывать, что они, барин комбат 'А. П. С.', почти на два месяца батальон свой бросимши на произвол судьбы и незаконно, нарушив все приказы в Москву веселиться укатимши).
А пока комбат первого батальона 'А. П. С.' по Москвам каталися, его солдаты, его офицеры, его однополчане кровью захлёбывались и в гробы упаковывались.
'К. Г. П.' командир 5 ПДР: 'Когда мы поднялись в горы (дело было к вечеру) я получил приказ от командира 2 ПДБ взять высоту Катасанг, которую должен был взять 1 ПДБ, почему не взяли, не знаю.'
АВТОР: Ну не верю я, что не знал ротный, почему не взяли. Сарафанное радио и военная радиосвязь работали чётко. Особенно между двумя батальонами одного полка.
Сразу сообщали обо всех столкновениях с противником и все результаты этих столкновений. Иначе и быть не могло. Это война, а не дискотека, и батальоны одного полка - это единый организм хорошо отлаженной боевой машины.
Тем более мы шли мимо боевых позиций первого батальона, и задать вопросы нашими офицерами, его офицерам, время было. И знали они друг друга великолепно. И комбат 2 - го ПДБ в жизни бы не стал скрывать важную информацию от командира роты, он был прямым и не лукавым человеком. По крайней мере, тогда нам именно таким он казался. Не стал бы лукавить и врать, если бы не получил конкретный приказ, что правду нужно скрыть.
'К. Г. П.' командир 5 ПДР: 'Я задал вопрос командиру батальона, если 200 человек 1 ПДБ ее не взяли, то как же я ее возьму ротой? (Нас было около 40 человек со всеми приданными расчетами). Ответ был таков: "Пойдешь ночью, зайдешь с фланга и возьмешь". Сразу уточняю: комбат тоже действовал по приказу.'
АВТОР: То есть комбат второго батальона дал сразу понять ротному пятой роты, что есть приказ, который надо выполнить даже ценой гибели.
Чей приказ мог быть отдан нашему комбату? Только приказ командира полка. Это однозначно и без сомнений.
Только вот приказ комбату отдаёт не он, а первый заместитель командира 103 - ей дивизии ВДВ лично сам. С чего бы ему так о судьбе пятой роты радеть? У него таких рот как грязи, десятками, под сотню у него таких рот, и не его дело такие приказы отдельно по каждой роте раздавать комбатам, которых у него тоже предостаточно. Зам комдива командирами полков руководит, а уж никак не комбатами.
То есть пока косвенно подтверждаются факты, что первый батальон сунулся в горы, получил потери, комбата первого батальона нет, его отправили в Союз (или отпустили) до окончания боевых, а это нарушение боевого устава. Может быть, решили не рисковать, а двинуть на замену первому батальону второй батальон? Только почему приказывает лично первый зам комдива, а не командир 350-го полка ВДВ?
И почему выдвинули только одну неполную и измотанную роту в сорок человек личного состава, а не весь второй батальон?
А какой злой по форме, ничего не объясняющий ответ комбата второго батальона: '"Пойдешь ночью, зайдешь с фланга и возьмешь"'.
То есть манёвр типа 'зайдёшь с фланга', это такой офигительный манёвр, который даёт практически стопроцентный шанс на победу в любом бою, даже с очень превосходящими силами противника. Типа, 'Марья Ивановна, там меня сто человек хотят побить. Сидоров, не верещи, зайдёшь с фланга и всех возьмёшь...'.
Надо запомнить эту 'победоносную' фразу. Её нужно красными буквами вписать на ворота каждой воинской части, чтобы знали, как битвы выигрывать. 'Товарищ хенерал, там против нашей роты целая дивизия... Не сыте капитан, берите сорок человек, зайди с фланга и всех возмёшь...'.
Странная стратегия, прям, с волшебным фланговым заходом...
На моей памяти комбат второго батальона так зло никогда не говорил.
А если вдуматься, то ответ именно злой, ибо только в слепой ярости и злобе на что - то, можно дать такой очень короткий и в то же время никчёмно глупый ответ про заход с фланга. Ответ, подразумевающий одновременно и чудо и авось. Крик души комбатовский, а не ответ.
Видно довели человека страшным приказом, не требующим возражений. Замешали комбата второго батальона в грязи преступлений и на совесть его сапогом наступили и заставили выбирать либо роту сдаст, либо весь батальон погибнет.
Мог ли полковник 'М. Ю. И.', первый зам комдива, знать, что на Пагмане сосредоточены тысячи душман? Конечно, знал. Мог ли он иметь с ними связь, учитывая торговлю героином с духами и торговлю оружием? Мог. Мог ли он просто поставить комбата второго перед фактом и прямо сказать, что если роту не отправит в пекло, то духи окружат тогда весь батальон и перебьют его, а броню второго батальона пожгут с гранатомётов и попрошивают в решето с ЗГУ и с ДШК, что батальон просто никогда не вернётся в полк? И это тоже мог.
Иначе как толковать тот факт, что комбат отправил нашу пятую роту на заведомую смерть.
Не верю я, что он был настолько глуп, чтобы, просто так, без веских причин, пойти под трибунал и огромный срок в тюрьме, за гибель своей роты, следуя только устному приказу, пусть даже и заместителя командира дивизии. А трибунал и срок ему бы точно, стопроцентно светил и зам клмдива 'М. Ю. И.', точно и стопроцентно отказался бы от своих слов и приказа перед трибуналом. Ну не дебилы же они, чтобы вот так, поиграть в солдатики ради того, чтобы чётко по этапу зашагать. А вот то, что командир второго батальона, готов был пойти под трибунал и на Зону, ради спасения остальных двух рот, в это я поверю.
А для этого ему нужен был не просто приказ, а чёткие знания того, что у него нет выбора, кроме как роту отправить на смерть, спасти остальные две роты своего батальона и уйти под трибунал и в срок.
И ушёл бы, если бы его вертушку не взорвали парой месяцев позже, как раз ко времени следствия Особым отделом обстоятельств боя пятой роты.
Взорванный в вертолёте комбат обрубал собой все концы для следствия, как обрубали концы и взорванные вместе с ним единственные свидетели приказа зам. комдива 'М. Ю. И.' и переговоров пятой роты во время этого боя, личные связисты комбата и ещё несколько очень 'странных' на первый взгляд солдат из пятой роты, которые ну никак не могли тогда оказаться в одной вертушке, с комбатом второго батальона "С. В. И.". Один из них сумел, таки, перед самым взрывом десантироваться из вертухи, что говорит о том, что сидящие в вертолёте поняли, что их сейчас будут взрывать, и... тут же получил пулю прямо в сердце. Уничтожили всех.
Тогда понятно, почему приказ отправить пятую роту на заведомую гибель был отдан не командиром полка - комбату "С. В. И.", а лично первым заместителем командира 103 - ей дивизии полковником 'М. Ю. И.'.
Командир полка уважал свои боевые роты и своих боевых комбатов. По своему, конечно, уважал, но вот так бросить на заведомый убой целую роту своего полка не смог бы и он. Вряд ли совесть ему позволила потом в глаза полку смотреть и ордена свои носить.
Хотя, кто его знает, на что людей жажда наживы и преступления могут толкнуть.
Ведь убили потом этого командира 350 - го полка ВДВ 'А. В. С.', уже в Союзе в наши дни. Не так давно, в наше время убили. Как книга получила популярность, так и стали убирать её фигурантов. Вышел он раненько из дома в поликлинику и не дошёл до неё. Нашли его, спустя несколько дней, убитым, за городом, в котором он жил, на берегу реки. И ценного ничего у него не взяли и труп в воду не сбросили. Как в назидание.
А потом, вскоре, и генерал командир 103 - ей дивизии ВДВ 'А. Е. С.', вдруг скончался. Неожиданно так.
Зам. комдива 'М. Ю. И.', он полкам и находящимся в них солдатам и офицерам, в глаза не смотрел, ему на полкИ, судя по таким приказам, ему было, как до туалетной бумаги в сортире, сколько нужно, столько и отмотает, преступления свои ими подотрёт и воду спустит.
Личный высокий приказ первого замкомдива.
А почему не приказ нового комдива 103 - ей дивизии 'Я. Ю. В.', который был к тому времени уже три месяца как на должности?
Или всё это очень хитрая игра мести одного генерала 'А. Е. С.', бывшего комдива 103 дивизии, одному солдату пятой роты 'С. И. Г.', которого, он лично приказал расстрелять, за то, что солдат ему в лицо сказал всё, что он думает о преступлениях, совершаемых в его дивизии, под его, генеральским руководством, и которого, так и недорастреляли случайно, хотя и очень старались?
Выжил солдат случайно, а потом, после того, как генерал 'А. Е. С.' в Союз уехал по замене, слух по дивизии пустил, что у него есть компромат в документах на этого генерала по многим его делам и, что он, солдатик, эти документы в СССР увезёт и в КГБ их там передаст, пользуясь типа тем, что у него, у солдатика, папа был заместителем министра МВД одной из самых больших республик тогдашнего СССР. И что этот солдатик хвалится, что уже часть документов своему отцу отправил.
И ведь реально был у него папа на такой должности и у папы солдатика были очень хорошие связи.
Вот и решили солдатика хлопнуть, чтобы не вякнул где и документы не показал особистам или ещё кому?
А почему же в полку не хлопнули, почему такую бодягу с гибелью целой роты затевать нужно было?
Начнём по порядку. Солдатик, когда в Афган попал, то на вопрос, кто у него папа и мама по работе, отвечал просто: 'Строители'. Что могли подумать сослуживцы и командиры, слыша такой ответ? Наверное, что - то типа папа на стройке, у пацана рабочий, а мама штукатур маляр.
Кто же ожидал, что в Афган попал сын начальника СМУ 'Строительно Монтажного Управления' МВД одной из самых огромных по площадям Республики СССР, у которого ещё и мама была Главным инженером гигантского предприятия, связанного с Золотодобывающей промышленностью.
Поначалу, когда парень в Афган попал, он не распространялся особо, кто у него родители, чтобы повод к зубоскальству не давать. Да и пацанчик, хоть и был сыном крупных 'шишок' и тусовался с мажорами отчасти на гражданке, сам мажором не был и привык сам всего добиваться в жизни. Вот поэтому и в армию сам пошёл и в Афган сам напросился, и в боевую роту попал, и командиром отделения там сам стал, а затем сам и заместителем командира взвода там стал.
И потом, когда комдиву всё в лицо высказал, тоже не стал родителями и их связями 'пугать' комдива, считал, что сам способен из этой заварухи выстоять.
А вот когда 'поднялся' солдатик после 'комдивского пресса', то тогда и решил 'обнародовать' своё гражданское родственное прошлое.
И наверняка проверили, а не врёт ли солдатик. И оказалось, что не врёт. Папа солдатика реально крут, и в друзьях у него министры силовики. И мама не из последних людей в Республике.
Поняли тогда, что 'по тихому укатать' солдатика вряд ли получится. Что могут потом быть серьёзные комиссии и серьёзные расследования гибели пацана, на которые шиш повлияешь. И что не спишешь всё на 'липовый бой и подвиг', и орденом не закроешь, как в случае с младьшим сержантом 'М.' или с ефрейтором 'Б.' из той же самой пятой роты, когда один застрелился на боевых, а второй по бытовухе погиб в полку (правда по этой 'бытовухе', надо ещё разбираться, не всё там чисто, возможно убили солдата, а списали на 'Бытовуху').
Этим солдатам 'М.' и 'Б.' тогда липовые подвиги и бои приписали и орденами 'Красной Звезды' наградили. Командиры наши гробы родителям солдатиков отвезли и там врали, про их гибель, помогая подтасовывать факты реальной смерти солдат, списывая их на боевые.
Тут уж больно высоко сидели мамка с папкой у пацана, тут даже в случае липового боя и ордена всё равно бы расследование стало очень серьёзное по его гибели.
Поэтому и могли запросто целой ротой пожертвовать, чтобы уж очень всё на правду походило. Типа, сынок ваш сам в боевую роту напросился и в бой попёрся. Всё бы выглядело очень даже правдоподобно, для любого расследования. Нет пацана, нет и проблем.
'К. Г. П.' командир 5 ПДР: 'Я выдвинулся на КНП 1 ПДБ, где уточнил, где находится противник.'
АВТОР: Зачем же после такого признания утверждать, что не знаешь, почему первый батальон не взял высоту Катасанг. Был на КНП 1 ПДБ и не спросил, что и как? По моему, враньё голимое.
И при этом ротный пятой роты пишет, что он уточнил, где находится противник. То есть он, перед нашим выдвижением, отлично знал, где находятся духи и всё - таки завёл нашу роту им в глубокий тыл и в духовскую засаду. Не в тот тыл, где мы могли душкам по соплям дать неожиданно с их спины, а в тот моджахедский тыл, где нас просто могли брать в клещи и убивать. Зачем?
Может специально под духов нас ротный вывел, и весь бой спрятался за самым надёжным укрытием от любого вида пуль, даже из ДШК, миномётной плитой. Может, поэтому он весь бой не сделал ни одного выстрела и оружия в руки не взял, чтобы духи, которые нас бы добивали, в случае их победы, ему бы, не предъявили, что он в них стрелял. Может они ему были больше свои, чем мы, по неким общим делам с бывшим комдивом, генералом 'А. Е. С.' и с его первым заместителем, полковником 'М. Ю. И.'.
'К. Г. П.' командир 5 ПДР: 'Затем с командиром 2 ПДБ согласовали режим связи и маршрут движения.'
АВТОР: Раз согласовали режим связи, почему не доложил заранее, что идёт он не туда, куда ему комбат приказал?
Раз согласовали маршрут движения, значит чётко и по карте определили, как и куда и каким путём двигаться. Определили все тропинки и повороты, все азимуты и все направления. Тем более, что на Катасанге, уже были бои нашей дивизии и все тропинки были уже обозначены на картах.
И при таком согласовании ротный пятой роты всё - таки завёл роту не на Катасанг, куда было согласовано, а на семь километров в сторону. Чудеса, да и только.
Только на военном языке такие чудеса называются емким словом 'предательство'. Это когда боевой приказ не выполняют, а сознательно ведут подразделение совсем в другую сторону. Это называется предательством.
И при таком подробном согласовании командир 2 ПДБ ничего не объяснил и не рассказал? Да не верю. Обязан был рассказать по боевому уставу, обстановку предшествующую поставленной боевой задачи и её логику действий.
Комбат и ротный, это не такая большая дистанция в субординации, тем более на войне. И комбат второй не мальчик трусливый, чтобы чьего - то приказа просто бояться. И уж он - то точно пятую роту, без немыслимой и внеситуационной особой причины на убой бы не отдал. Ведь, потом всё равно, ему бы за убитую пятую рту трибунал светил с Зоной. Или отдал. Не поверю, что просто так, ради того, чтобы лизнуть замкомдива, отдал, а потом на зону готов был топотать.
Или действительно что - то страшное происходило вокруг пятой роты. Или комбат второго батальона, как и комбат первого батальона и ротный пятой роты были в доле преступлений верхушки 103 - ей дивизии?
А может, не было никакой логики, а был преступный и наглый приказ отправить пятую роту умирать. Только поэтому комбат мог промолчать и нарушить боевой устав. И только поэтому ротный мог всё понять без слов и нарушить этот преступный приказ и попытаться увести нашу роту в другую сторону, а потом сделать вид, что просто произошла некомпетентная ошибка выдвижения. И завёл он роту в тыл к духам на бойню случайно, потому, что и ротным офицерам он ничего не сказал?
Может, не предал ротный пятой роты свою роту, а пытался спасти её от неминуемой гибели? А может просто свою личную шкуру спасал, а не роту, и очень хотел из Афгана живым вернуться?
А как же остальные офицеры пятой роты? Они же видели, что ротный ведёт их не туда. Они тоже решили роту, от гибели спасти? Или тоже струсили погибать? Или тоже были повязаны в преступлениях?
И если даже допустить, что комбат и ротный сговорились и решили плюнуть на преступный приказ и спасти роту, и при этом, даже допустить, что ротный посвятил в это офицеров роты и офицера корректировщика, который был вместе с ротой и, что те согласились пойти на умысел нарушить приказ, то тогда логично, что ни офицеры, ни ротный нам, солдатам ничего не сообщили.
Но вот дальше, уже всё нелогично.
Хорошо, пошли мы не на Катасанг, а в другую сторону, но почему, увидев в зелёнке кучу духов возле костров, не увернули от них, а попёрли им в тыл?
Почему тогда, никого из них за это никак не наказали?
Почему карьера у них всё равно шла в гору и легко и боевые награды они получили по полной?
Уж первый заместитель комдива бы им такое нарушение его приказа шиш бы простил. Отомстил бы им так, что икалось бы и икалось...
Почему потом, через почти тридцать лет, когда я стал задавать им, ротному и остальным офицерам, вопросы о том, почему они нас вывели не на Катасанг, а на семь километров в сторону они ничего не рассказали, а темнили и врали и путались в ответах и мямлили, что никто не ошибся, а потом, когда к стенке припёр я их доказательствами, сказали, что да, вышли не туда по карте, но почему, не скажем?
Почему, даже когда я их впрямую и каждого обвинил в предательстве, они опять молчали?
Ведь, по логике, они, если бы просто решили спасти роту от преступного приказа заместителя командира дивизии, они сказали бы об этом сейчас, в наши дни, не таясь. Они же тогда Герои получались, а не предатели. Они же, тогда получается, роту ценою своей карьеры спасли.
Ведь выводили они роты мимо многочисленных духовских постов, а могли и не идти в глубь, этого духовского скопления, но всё - таки шли. Непонятно получается, в прямую, в лоб, Катасанг штурмовать ссали, с фланга заходить ссали, и поэтому пошли в самый улей духов сзади, чтобы уж точно там сгинуть. Потому, как при штурме прямом, или с фланга, Катасанга, мы бы ещё могли отойти назад и отступить на броню, а из духовского котла уж точно не выбрались бы.
Что - то не сходится. Слишком много получается трусов, или преступников, или глупых офицеров, которые в картах не разбираются. И, что - то не верю я, чтобы все офицеры пятой роты, вместе с ротным готовы были бы пойти под трибунал и долгие сроки, за нарушение боевых приказов, даже ради своих солдат.
Или случилось чудо, появились у них нимбы на головах, возлюбили они нас, солдатиков своих больше, чем себя, убогих, и решили они все до одного в тюрьму отправиться, ради нашего спасения?
А за такое наглое нарушение боевого приказа им зона бы и светила.
И за личную трусость зона бы светила.
И за такую просто коллективную даже и ошибку в выдвижении, их бы поразжаловали и карьеру бы в очко спустили навсегда.
А они, ничего, каждый с двумя боевыми наградами домой из Афгана уехали. Ротный, аж два ордена 'Красной Звезды' получил, заместителем комбата в первый батальон вскоре был назначен. У остальных тоже карьерный рост в полную гору шёл. Никого не разжаловали, не осудили, не наказали, даже выговор не влепили, из партии никого не турнули коммунистической...
Значит, сам собой только один выводок напрашивается, что знали они всё и согласовали вывод роту не туда, куда приказали типа, а конкретно, под убой.
Поэтому и врезалось мне в память, что все офицеры скучковались в одном месте, в том бою, возле ротного и ротой в бою, практически не руководили.
А руководить нужно было, так как атаковали нас одновременно и беспрерывно духи с нескольких сторон, значит, и нужно было офицерам, как минимум разделиться и каждому, нужно было руководить обороной определённого склона, а не сидеть им всем вместе рядком.
Или я не прав?
Вопросы и вопросы.
Мог ротный пятой роты всё понять без комбатовских дополнительных слов? Мог. Мог он вести роту, не зная куда, лишь бы подальше от Катасанга? Тоже мог.
Мог он ничего не сказать своим офицерам по роте и запретить им сверять карты при выдвижении и связываться со штабом? Тоже мог.
Мог он, потом, поняв, что пытаясь спасти роту и себя, случайно завёл её всё равно на страшную бойню, не, на одну, так на другую, впасть в шок и весь бой отрешённо просидеть под миномётной плитой? Тоже мог.
Так же, хочется прояснить читателю, что ротный пятой роты 'К. Г. П.', в этом страшном бою, не взял в руки автомат ещё и, видимо, по причине трусости.
Когда автомат в руках - надо стрелять во врага. А значит, и враг будет стрелять в тебя. Стрелять много и точно. И могут убить или ранить.
Враг видит, откуда пули летят. Мы тогда специально пули с патронами, в рожках автоматных, через одну или две - три, трассерами разбавляли, чтобы видеть более точно куда стреляешь. Но и враг видел, тогда, откуда пули летят.
У ротного могло таких 'разбавленных' рожков и не быть, если он был трусом. Трусы старались рожки не 'разбавлять', только смелые курки могли, ради более точного огня по духам, пренебречь своей бздливой осторожностью.
Вот ещё и поэтому он, ротный, когда писал в этом письме, что в его автомат, якобы попала пуля, забыл упомянуть, что рядом с ним были убитые и раненые, и что он, мог взять их автоматы. Но тогда ему бы пришлось стрелять нашими, солдатскими, 'разбавленными' магазинами и душки могли бы в ответ, более точно влупить по нему.
Быть убитым или раненым в расчёты ротного пятой роты 'К. Г. П.'., видимо не входило. Он явно был трусом. Трусливо не сознался вышестоящему штабу, что вывел роту не туда. Трусливо не взял в бою оружие.
А может он был предателем, специально выведшим роту на духов и знал заранее, что рота погибнет. Гробы - то для отправки наркоты в союз штабным из штаба 103 -ей дивизии ВДВ всегда нужны были в больших количествах. А если рота погибнет, то духи спросят с него за стрельбу в них и спросят строго. Духи за это могут его и расстрелять, и не посмотреть, что он типа 'свой'.
Так, что был ротный пятой роты Г. К. или конченым предателем или предателем и трусом. Третьего не дано.
Но это только версионное отступление, а мы вернёмся к комбату второго батальона.
Вот показания свидетелей о нраве командира 2 ПДБ: 'Помню он из отпуска недели на две пораньше вернулся. На ту войну, на Газнийскую дорогу, командиром должен был НШ (начальник штаба, ремарка автора) идти. Предлагали комбату дежурным остаться. А он говорит: Ох...ли совсем, мои пацаны под пули, а я дежурный! (рассказал кто-то из молодых, убирался у них)'
Не мог, по моему, такой комбат второго батальона просто так свою пятую роту на верную смерть отдать. Не верю я пока в очень уж плохого комбата. Что - то там не так было, как командир пятой роты описывает.
'К. Г. П.' командир 5 ПДР: 'Решено было спуститься вниз в ущелье и двигаться по тылам противника в режиме радиомолчания. А затем подняться по хребту и взять высоту Катасанг. Немедленный выход на связь при завязке боя.'
АВТОР: То есть речь о простом выдвижении не шла. Именно радиомолчание, говорит о том, что выдвигаться нам надо было, в реально близком к нам противнику, у него в глубоком тылу.
Я ещё удивился, чего мы долго друг перед другом до начала выдвижения, прыгали и проверяли, чтобы ни одна мелочь, ни у кого не звякнула. Нам тогда офицеры приказали попрыгать тщательно друг перед другом, чтобы не у кого ничего, на переходе, не звякнуло в карманах и рюкзаках. Такое, на моей памяти было всего пару тройку раз. Чай мы не разведка, чтобы так перед каждым боевым выходом тишиться.
А приказ о немедленном выходе на связь, при завязке боя, говорит о том, что бой этот предполагался. Но нам - то об этом ничего не сказали. Нам - то сказали наши ротные офицеры, что мы просто посидим на горке пару часиков, покушаем и вернёмся на свою батальонную броню.
То есть комбат второй именно знал, что посылает нас если не умирать, то жертвовать собой очень сильно. Вопрос: во имя чего жертвовать? Кого надо было заслонять своим смертельным боем. Ведь даже спартанцев было целых триста воинов.
Нас было всего 40 человек.
И нас отправляли на заведомую смерть.
Во имя чего?
И режим радиомолчания - это серьёзная вещь, которая может обречь подразделение на гибель. Зачем этот режим нужен был?
Кто - то очень не хотел, чтобы в эфире шла информация о том, что пятая рота идёт на смерть по духовским тылам? Кому - то очень надо было всё наше выдвижение скрывать от других ушей?
Хотя и режим радиомолчания, по боевому уставу, обязан был прерываться срочными сообщениями о том, что рота идёт не туда, куда приказали, то есть не на Катасанг. Ошибка в выдвижении сводит на нет всю операцию. А ведь завели командиры роту именно не на Катасанг. И знали об этом, они уже на середине нашего пути, это я чётко помню, так как был я одним из тех, кто поверх них плащ палатку держал, когда они коллективно карты свои сверяли и правильность движения. Палаткой их закрывали, потому, что была ночь, а они подсвечивали карты фонариком и духи могли этот свет засечь.
Поэтому и запомнил я, что они уже на середине выдвижения, глубокой ночью, говорили, что двигаются не туда и про цифру семь километров запомнил.
Но я тогда этому значения не придал. Не наше солдатское дело было, лезть в планы выдвижения, наше дело было, идти молча, куда ведут и там победить.
Вернее так, шли мы на Катасанг в лоб, чтобы там сделать манёвр и умудриться зайти по хребту с фланга, а зашли ему, Катасангу, в попу, в самый душковский анус и оказались там по уши в крови и свинце...
Или это была не ошибка, а сознательное нарушение маршрута командиром пятой роты?
Но такое нарушение прямо говорит о предательстве офицеров нарушителей. Именно о предательстве, а не о долбогребизме, ибо я ещё поверю, что ротный пятой роты был чудный долбогрёб, но остальные офицеры нашей роты, не смотря на все их мерзости, были очень даже толковые и умные. А карты сверяли они все вместе. Поэтому и предательство.
'К. Г. П.' командир 5 ПДР: 'Перед спуском я сказал командиру 2 ПДБ: " Прошу нас считать коммунистами" и начал выполнение задачи. С самого начала мне было ясно, что задача мало-выполнима. Мы обходили спящих духов в 20-30 м. неоднократно.'
АВТОР: Стоп, стоп. Вот здесь поподробнее. Ротный сам себя топит по полной этим письмом, ибо он, в отличие от меня, не умудрённый опытом оперативник, как я, а тупо пишет это письмо на эмоциях, после моих прямых вопросов и поэтому, не контролирует, что пишет.
Значит, что он там пишет? '...'Перед спуском я сказал командиру 2 ПДБ: " Прошу нас считать коммунистами" и начал выполнение задачи....'.
Но почему ты, ротный, нам, своим солдатам - то не сказал, что мы теперь 'коммунисты'?
И почему 'перед спуском', если мы, начинали своё движение от брони, стоящей в низине, сначала шли чуть, легонько вверх, мимо полуразрушенных войной Аминовских дач и по зелёнке ('зелёнкой' называли зелёную зону территории кустарников и деревьев), потом всё время шли уже конкретно сильно вверх в горы и никуда, ни откуда не спускались.
Оно понятно, почему должно было быть радиомолчание, когда мы реально мимо духов крались к смерти, их костры и смех моджахедский, я помню, как вчера. Но почему вы, офицеры, нарушили боевой устав и не сообщили, что ведёте нас не на Катасанг, а в другую сторону.
Ротный, ротный, почему же ни ты, ни наш комбат не сказали нам, что мы идём умирать. Боялись, что мы откажемся, и у вас карьеры и орденов не будет. Продали нас, мальчишек, за цацки звёздочные на своих кителях и погонах?
Но мы - то никогда не отказывались. Мы так погано думать о нас повода не давали офицерам. Мы тогда очень верили своим ротным, комбатам, командирам полка и дивизии, мы верили, что своих, не бросают, не подставляют, что своих не отправляют на верную смерть. Мы вам так все верили, а вы нас предали.
Может, единственное, что мы бы сделали - это попросили бы, оставить на броне молодых солдат своей роты.
Мы выполнили бы всё сами, мы были матёрыми волками дембелями и были готовыми к любым боям и схваткам.
Нам тогда было очень жалко молодых необученных сослуживцев.
Но, ни ротный, ни комбат, не сказали нам не слова про предстоящий бой, и не просто бой, а предстоящую бойню, так как сорок человек против огромной армии духов, это была именно бойня. А то, что духов на Катасанге немеряно, комбат второй уже знал и до этого, раз уж целому первому батальону, с его тремя ротами отпор душки дали по полной.
Мы, солдаты, считали, что это простое выдвижение на очередную гору и обратно. Посидим, поедим и пойдём обратно.
Такое сидение частенько было раньше, когда мы прикрывали общее выдвижение брони полка или других колонн.
Лишь когда уже мы шли мимо духов, мы только об одном жалели, что не можем тут же перестрелять их всех сразу. Даже на гору мы поднялись спокойные и уверенные, что боя сразу не предвидится. Ведь духовские посты остались позади, и мы думали, что просто прошли мимо очередной банды, которую не разгромили только потому, что наша задача была занять высоту для обеспечения выдвижения первого батальона и затем всего полка. Правда я уже тогда никак не мог понять, как занятие нами высоты на таком огромном расстоянии от брони может обеспечить безопасность этого выдвижения.
Мы верили, что нас ведут не на убой. Ведь, иначе бы нам об этом сказали, считали мы. Ведь нам всегда чётко доводили боевую задачу.
Мы поднялись на гору, сняли с плеч рюкзаки с боеприпасами, и тут начался Ад.
'К. Г. П.' командир 5 ПДР: 'Начало рассветать. Находиться в ущелье было смертельно опасно. Я начал подъем по хребту в горы. Когда рассвело, мы заняли безымянную высоту. Оказалось, что мы находимся через ущелье от горы Катасанг. Сами того не ведая, мы оказались на путях отхода противника.'
АВТОР: О чём я сказал выше. Мы вышли в тыл базы врага. И всё правильно, 'начало расцветать'. Я посмотрел на часы перед подъемом на ту горку, было 4:15 утра. Это время я запомнил на всю жизнь.
Мы всей ротой, без развед. дозора и прикрытия тыла, о которых ты, ротный, даже не распорядился, а приказал нам толпой быстрее пёхать вверх, полезли круто вверх на саму горку, которую полукольцом в три четверти огибал хребет.
Сзади горки была зелёнка с огромным количеством духов возле костров, откуда мы пришли. Между этой горкой и хребтом стояли палатки и несколько глянянных домов основной духовской базы. В хребте были многочисленные пещеры со стоящими в них ДШК и ЗГУ и со складами боеприпасов. Все эти пещеры находились гораздо выше по высоте, чем наша горка.
Единственное, что я не понимаю, так это, почему на той горке духовского поста не было. Иначе нас посшибали бы ещё при подъёме.
Наверное, духи просто не ожидали, что кто - то нагло зайдёт к ним в глубокий тыл и усядется перед ними, как на ладони. Это было равносильно самоубийству. Это, как глупейшему идиоту, зайти в толпу смертельных и сильных врагов, которых в сто раз больше по численности, усесться перед ними на очко, чтобы им бить идиота было сподручней ногами и кулаками сверху, и громко проорать им, врагам, что - то очень обидное.
Нашим обидным 'криком' был наш красный дым, который именно ты приказал дать, и который подействовал на моджахедов, как красная тряпка в руках у карлика, на стадо бешеных быков.
Духи просто опупели. Мы, их кровные враги, зашли к ним в крепость, уселись посредине её и 'заорали'...
Ротный, ты не просто ошибся по карте. Ты вёл нас на одну гору, а привёл на другую. И подъём, ты начал не по хребту, а на отдельную не очень высокую горку, стоящую в ущелье перед хребтом. И не увидеть этого ты не мог, у тебя были точные карты, где эта гора была чётко обозначена, как отдельно стоящая, да и визуально это тоже было видно. Ты просто загнал нас в ловушку, как 'козёл провокатор', который ведёт на бойню стадо. (Козёл-провокатор - специально обученный козёл, использующийся на скотобойнях, мясокомбинатах и т. п. В обязанности козла входит сопровождение стада овец на бойню, при этом сам козёл выходит оттуда невредимым, зная о расположении скрытого выхода. Козёл-провокатор успокаивает стадо и вселяет ему уверенность.)
Такой козёл имеет на мясокомбинате официальную должность, на его содержание выделяются средства.)
Мы должны были занять одну позицию (занять с фланга, через хребет, горку, находящуюся с другой стороны хребта), а вышли в глубокий тыл к духам (с обратной стороны хребта). Отклонение от маршрута было на семь километров. Это, очень много, чтобы не заметить ещё на середине пути. Совершенно и кардинально разные маршруты подхода.
Тем более у всех офицеров были подробные карты, и все маршруты выдвижения на Катасанг были подробно уже изучены и протоптаны ещё до нас, потому, что на Катасанге уже было до этого несколько боёв. Заблудиться в тех условиях и выйти не туда, нескольким офицерам сразу (по моим подсчётам, не менее шести офицеров с достаточно большим опытом войны и высшим, именно военным, образованием), просто было невозможно.
Каждый из офицеров вёл во время любого маршрута на войне свою карту, и время от времени сверял её с остальными и с картой ротного. Это война, а не поход за бутылкой, иначе быть не могло. Не сверка карт было преступлением, которое, как правило, приводило к потерям личного состава. Все офицеры об этом знали и всегда все выдвижения сверяли постоянно со своими картами.
Вывести нас не туда, можно было только специально. И именно поэтому все офицеры пятой роты три десятка лет врали, что вывели роту именно туда, куда приказали, на Катасанг во фланг. Пока ротного и замполита роты не прижали фактами, никак не сознавались они в этом.
Потом сами же проговорились в своих письмах об этом и уже под фактами признались, что вывели роту не туда.
А сейчас отвечать не хотят, почему не доложили по рации в штаб об отклонении от маршрута сразу, когда увидели, что роту ведут не туда. Что - то они все скрывают.
И наград именно за этот бой никому из них не дали видимо именно потому, что из - за их нарушения маршрута солдат, которого так хотели уничтожить, остался жив. Даже раненым офицерам награды не дали, хотя всегда даже раненых солдат награждали, потому, что понимали, что на Афганской войне, в виду её специфики, ранения в основном, получали только самые храбрые, те которые в бою были на первых рубежах.
А может потому, что слишком 'мало' было трупов, а значит, мало было и гробов, для отправки наркоты, драгоценных камней и антиквариата.
А может, и они были подельниками в преступной цепочке штаба дивизии и их тоже ротный вёл на заклание.
А ведь никакой оперативной и боевой необходимости отправлять пятую роту погибать на Катасанг, не было. Никакой.
Первый зам комдива 103 дивизии ВДВ 'М. Ю. И.', отдавший лично этот приказ отправить именно пятую роту на смерть, скорее всего, преследовал свои и комдива 'А. Е. С.', личные цели убрать свидетеля своих преступлений, и остальных подельников.
В любом случае, если бы офицеры и ротный не чуствовали за собой никакой особой вины, они бы так прямо бы и сказали в ответ на мои расспросы. Я ведь прежде чем эту книгу публиковать, долго их расспрашивал и говорил, что напишу их версию событий полностью. Только не дали они никакой версии.
'К. Г. П.' командир 5 ПДР: 'Со всех трех сторон к нам начали подниматься формирования от 20 до 30 человек. Я доложил командиру 2 ПДБ свои координаты и начали бой с поднимающимся противником, хотя не успели укрепиться.'
АВТОР: Конечно, не успели. Из - за твоего приказа выпустить красный дым, из за твоего умолчания солдатам, что будет тяжёлый бой, из за твоей безалаберности и трусости...
Ты, скорее всего, бзднул, ещё тогда, когда понял, что и тебя отправили на смерть. А потом ты повёл роту не туда, куда приказали. Ты, скорее всего, специально решил не идти на Катасанг, зная, что тебя там точно убьют, и сразу повёл нас не туда. Поэтому ты нам, солдатам и не сказал, что будет тяжёлый бой. Может ты уверенно и заранее знал, что его не будет, а случился бой, только потому, что ты, случайно, вывел нас в тыл к духам?
Второй вариант только тот, что ты всё это заранее обговорил с комбатом, что не пойдёшь на Катасанг, а пойдёшь в другое место, чтобы выжить. Третий вариант то, что ты специально вывел роту в тыл моджахедов, заранее зная, что мы будем все ими уничтожены, кроме тебя, потому, что ты был повязан в преступлениях по отправке в солдатских гробах наркоты, драгоценных камней и антиквариата.
Ну и последний, четвёртый вариант, в который я просто не верю, что сразу шесть офицеров ВДВ вдруг, ни с того, ни с сего, стали настолько тупыми, что умудрились вывести роту, по очень подробной карте с маршрутами, на семь километров не туда, куда нужно и ещё сделали, в результате своего тупизма всё, чтобы рота, зная, что она полночи двигалась мимо кучи духов, выдвигалась на позиции не в боевом порядке, а как стадо баранов.
Первые три версии говорят о том, что ты предатель, четвёртая версия говорит о том, что ты и остальные офицеры решили угробить роту в виду своего разгильдяйства и некомпетентности.
В любом случае, ротный, ты нас подставил по полной своим предательством. Почему именно предательством? А всё очень просто. Если ты повёл нас не на Катасанг специально, испугавшись за свою жизнь - ты предатель.
А если ты, видя, что ошибся по карте, по собственной лошарости, и ведёшь нас не на Катасанг, не доложил об этом, как положено в штаб, из за своей трусости получить нагоняй за некомпетентность, то ты тоже предатель.
Ты и ротные офицеры предали нас, своих солдат даже уже тогда, когда, перед выдвижением, ещё на броне, не сказали нам, что мы идём в тяжёлый бой и на верную смерть.
Вы предали нас вторично, когда не дали нам возможность получить больше вооружения и боеприпасов, хотя прекрасно знали, что у нас и того и другого уже очень по минимуму.
Как же, вы считали, мы будем воевать в опасном и смертельном бою с превосходящим противником, если у нас с собой не было ни индивидуальных гранатомётов 'Муха', ни тротила, ни дополнительных пулемётов, ни дополнительного количества гранат и мин, ни дополнительных патронов...
Вы предали нас опять, когда не доложили наверх, что ведёте роту не туда.
Вы предали нас четвёртый раз, когда не обеспечили развед. дозор, при выдвижении на гору и группу прикрытия.
Вы предали нас пятый раз, когда приказали выпустить красный дым и обозначили этим нас духам.
Вы предали нас шестой раз, когда практически не руководили боем, метаясь по горке и бросали раненых истекать кровью, когда они просили вас перевязать их.
Вы предали нас в седьмой раз, когда не представили всех солдат за тот бой к наградам.
Вы предали нас в восьмой раз, когда не раскрыли нам правды о бое и об ошибке выдвижения.
Вы постоянно нас предавали в те проклятые сутки, как предавали и раньше, а мы получали ранения и погибали за вас в том бою, закрывая вас своими почти детскими телами.
Скажи ротный, ты честно нам раньше, что будет бой, и мы идём на смерть, мы бы так беспечно доверяя тебе, не вылезли открыто на ту горку. Мы бы так её заняли, что духи бы ничего и не заподозрили, и ударили бы по ним первыми.
Духовские палатки, где враги спали, были тогда, когда мы поднялись на эту маленькую горку, куда ты, ротный нас вывел, у нас как на ладони. Это был глубокий духовский тыл и их база. Мы просто не успели даже сгруппироваться. Всё решили секунды.
Мы беспечно замаячили наверху горы, ты же не сказал нам, что нас ждёт бой, нас первыми увидели духи с окружающего гору хребта и духи, вышедшие из палаток, и лупанули по нам с нескольких ДШК почти сразу.
Почему почти? Да потому, что духи ещё могли принять нас за своих издалека, и их замешательство в понятии кто мы такие, дало бы нам несколько драгоценных минут для развёртывания миномёта, для развёртывание гранатомёта АГС, для нашей сгрупированности и занятия нами выгодных позиций.
Но ты, вдруг, увидев душков внизу, возле палаток, очень настойчиво потребовал, чтобы мы немедленно зажгли сигнальный красный дым, который чётко дал понять душманам, что мы именно советские войска, а не типа свои из очередной банды. Издалека, нас запросто духи, в первые пять - десять минут, могли сначала принять за своих моджахедов. Мы издалека не особо - то друг от друга, в основном и отличались.
Ты заставил нас, своих солдат, дать такой сигнал своим чётким приказом, зажечь красный дым и душки сразу поняли, что мы советские и открыли по нам шквальный огонь. Всё решили секунды и красный дым.
Мы, под этим шквальным огнём, вынужденно бросились в рассыпную, и каждый стал биться на том месте, куда он нырнул. Без общего руководства боем. Ты боем не руководил.
Единственный, кто нам подарил несколько секунд для того, чтобы мы бросились в рассыпную, был Гранатомётчик пятой роты москвич Боря Шашлов, который до войны работал в Останкино. Если бы не он, то мы бы и в стороны разбежаться не смогли бы, нас бы просто всех скосили.
Шашлов, стоя в полный рост под шквальным огнём, моментально после красного дыма, не ожидая команды, наплевав на тебя и твои приказы, в доли секунды чётко всё наше поганое положение, и выпустил со своего гранатомёта в обстреливающих нас духов сразу, один за другим, все три своих гранатомётных заряда выстрела. Больше у него просто не было боезапаса. Он нас спас. Если бы не он, рота в первые же секунды духовского обстрела потеряла бы, как минимум, половину своего состава, а то и две третьих состава. Мы же все тогда на самой макушке скучковались и сухпайки стали доставать пожрать, как ты нам и приказал. Ты всё сделал для того, чтобы мы на горке в расслабухе были, ты нам даже не намекнул, что мы в опасности боя можем быть. Мы тебе доверяли. Раз ротный сказал, что всё нормально и можно просто отдыхать, значит всё нормально, значит он и со штабом связался и разведданные получил, что духов рядом нет... А ведь тебе комбат лично сказал, что будет охребенный бой и что духов немеряно настолько, что первый батальон их всем составом сделать не смог. А нас - то было всего сорок человек...
Не было у Шашлова больше зарядов ещё и потому, что ты, ротный, не позаботился о том, чтобы рота, выдвигающаяся на смертельный бой, о котором ты чётко знал заранее, смогла бы получить больше боезапаса и вооружения, в том числе и гранатомётные заряды.
Единственные грамотные приказы, которые я слышал в том бою, это были приказы одного из замкомвзводов сержанта Мозгового и ещё слышал мат лейтенанта 'В. Ш.', командира третьего взвода, который хоть и был тяжело ранен, в первые минуты боя, весь бой отчаянно пытался по рации артнаводчиков вызвать подмогу и артнаводку.
И за эти подвиги именно сержанту Андрею Мозговому отдельное спасибо.
Низкий поклон тебе до самой земли и забытый офицерами пятой роты, герой гранатомётчик из Москвы, Боря Шашлов, который не бросил свой портплед, а в условиях огромного риска, стоя выпустил все свои три гранатометных заряда по духам, чудом при этом уцелел и потом храбро отстреливал духов до самого своего последнего ранения. И это в условиях, когда и тело от земли нельзя было оторвать из - за ливня разрывных пуль из нескольких ДШК сразу. Почти стоя выпустить подряд три заряда, а не спрятаться за камни, как сделали абсолютно все из нас в первые же секунды боя.
Руководители телекомпании 'Останкино' поставьте мемориальную доску этому парню. Боря Шашлов до Афганской войны работал на 'Останкино'.
Гранатомётчика Бориса Шашлова комбат второго батальона тоже, как и Андрея Мозгового, обещал представить к Герою Советского Союза. Это был самый храбрый солдат, которого я встречал за всё время службы в Афганистане. Любила и уважала его вся рота.
К нам он пришёл из ремонтной роты, где был очень уважаем и мог сладко тащиться всю службу до самого дембеля. Кстати его ещё в ремонтной роте представили к боевой награде, как отличного солдата. Так что, к нам он пришёл не за медалью. Парень закидал штаб полка рапортами о переводе из тыловиков в боевую роту. Он очень любил свою Родину и хотел быть на переднем крае. Награды и льготы его не интересовали никогда.
И пусть после этого хоть одна падла скажет, что москвичи плохо служат в армии. Да если бы все солдаты России были как этот Москвич, это была бы лучшая армия мира по моральным и боевым качествам.
Ещё был рядовой Андрей Седов, который получил в том бою два ранения, второе из которых стало для него смертельным, но который, даже раненым, не уполз для перевязки и так и не покинул переднего края обороны, защищая КП ротного (КП или Командный Пункт, так ротный называл своё место пребывания, где он весь боя просидел, спрятавшись за миномётной плитой) и умерев с автоматом в руках сжимая указательным пальцем автоматный курок. Седова Андрюху так и нашли с пустым автоматным рожком. Последние пули в духов, он выпускал уже мёртвым. Он пришёл к нам из автороты под дембель, так хотел стать настоящим 'курком' и стал им, намертво сжав в последнем своём бою символ этого слова.
Команд ротного я лично не слышал и руководства им боя я лично не видел.
'К. Г. П.' командир 5 ПДР: 'Этим мы себя обнаружили. По приказу командира 2 ПДБ я обозначил себя красным дымом, хотя этого делать было нельзя.'
АВТОР: Врёшь ты, ротный. Красный дым ты приказал зажечь за полчаса до того, как к нам стали подниматься духи. Как только мы внизу увидели духовский лагерь, так ты и приказал зажечь красный дым. Комбат приказал тебе зажечь дым, думая, что мы на Катасанге и там, на Катасанге, это было оправдано, чтобы нас не сшибли свои, которые могли оказаться рядом. А на этой горке это 'зажигание' было очень странное безропотное выполнение такого приказа. Духи могли ещё сомневаться, что мы советские войска и принять нас за выходившую из окружения ахмадшаховскую банду, таких же, как они (это часто случалось), и мы бы получили время для занятия верных позиций, а тут красный дым, которым себя в Афгане всегда обозначали именно и только советские подразделения.
А здесь, на абсолютно другой горе, ты метался между своими мыслями, как затравленный зверёк. Ты уже знал, что мы не на Катасанге, и остальные офицеры это знали. И всё равно тупо выполнял приказы, пытаясь сделать вид, что всё нормально, вместо того, чтобы доложить в штаб, что ты предал нас.
'К. Г. П.' командир 5 ПДР: 'Обозначения себя дымом не играло никакой роли, так как мы уже были обнаружены противником.' Плотность огня была со всех трех сторон очень высокой.'
АВТОР: И опять ты врёшь, ротный. Обозначения себя дымом играло огромную, если не решающую роль в том бою. Этим красным дымом, зажжённым по твоему трусливому и паническому приказу, ты лишил всю нашу роту возможности выдать себя за банду и выиграть драгоценные минуты для занятия нужных и верных позиций.
'К. Г. П.' командир 5 ПДР: 'Плотность огня была со всех трех сторон очень высокой. По нам работали четыре ДШК. Я начал вызывать артиллерию для уничтожения этих ДШК, но мне ответили, что там находятся наши и огонь не открывали. Кто-то провел радио-игру, а эти высоты не занял, а реально там находился противник и вел по нам огонь из ДШК.'
АВТОР: Давай ещё раз, ротный. Ты до сих пор, уже сознавшись, что вывел роту не туда куда нужно, аж на семь километров, пытаешься уверить меня, что кто- то должен был занять высоты хребта, находящегося перед нашей горкой?
Ты вышел не туда, перед тобой никто ничего занять был не должен. Занять хоть что - то могли только там, куда ты нас не вывел, а это было на семь километров в другой стороне. Аууу, ротный.
Или же ты тут, просто лоханулся и проговорился, дав повод понять, что на самом деле у тебя изначально была поставлена секретная задача, вывести нас, на семь километров в сторону, в глубокий тыл духов и, что кто - то тебе пообещал, что некое подразделение будет находиться на хребте и контролировать ситуацию по нашему уничтожению.
И что означают твои слова 'кто - то провёл радио - игру'?
Если ты вывел нас не туда, а всё это время выдвижения, уверял комбата, что идёшь туда куда нужно, уже зная, что врёшь, то такую радио - игру провёл ты сам.
Или же ты, что - то недоговариваешь в этом письме и у тебя есть сведения, что кто - то ещё должен был выдвигаться на Катасанг? Тогда ты и их предал и подставил, не доложив комбату, что идёшь не туда.
Ты же сам уверял меня в первых строках письма, что кроме нас никто Катасанг брать был не должен, что комбат только нашу роту туда кинул.
Не мытьём, так катаньем, или комбат второго батальона или кто - то за его спиной, типа заместителя командира дивизии, или командир полка, или ты сам, или вы все вместе, чего бы - то ни стало, хотели уничтожения пятой роты и не давали ей своими приказами ни единого шанса на выживание.
'К. Г. П.' командир 5 ПДР: 'Достаточно сказать, бинокль висел у меня на груди, он был пробит пулей. Рюкзак на спине тоже был пробит пулей, ствол моего автомата тоже был пробит пулей. Радиостанция тоже пробита.'
АВТОР: Пулей какой? Если пулей из ДШК, которые нас, как ты пишешь и как я могу подтвердить, то это фантастика. Такая пуля, попав в твой бинокль, пробила бы его как листик картонки и снесла бы тебя вместе с биноклем, висевшим на твоей груди. Если бы попала в автомат, то случилось бы, то же самое. Броню лёгкого танка такая пуля прошивает. В любом таком случае ты бы был либо ранен, либо убит. А если не из ДШК, то, как же автоматная пуля могла пробить ствол другого автомата? У тебя что, ствол автомата был сделан из тетрадного листа? Чудеса и только. Опять же, пуля, пишешь ты, пробила бинокль ВИСЕВШИЙ НА ГРУДИ!!!. Бинокль пробила, а тебя и не задело? А у тебя не было ранений в том бою. НИ ОДНОГО!!!
Ты ротный на гниль начинаешь давить. Типа, посмотри, народ читающий, я в самой гуще обстрела был. Только вот все мы там были в такой гуще. И ни у кого рюкзак на спине не пробило и в автомат не попало. Только у тебя, да ещё и в бинокль добавкой. А ты, прямо, как заговорённый, целёхонек и невредим остался.
А вот, что касаемо, твоего автоматного ствола, то пробить его пулей из духовского автомата было невозможно, там сталь отличная, её не пробить. А вот если бы из ДШК ствол твоего автомата пробили, то ты бы сейчас уже вовсю в могиле гнил. Разрывнуха из ДШК ударившись в твой ствол превратила бы тебя, твою грудь и твою голову в решето. А били по нам из ДШК именно разрывными. Да и не разрывная пуля тебя бы прибила вместе с биноклем и автоматом.
Ты, ротный, никому больше не говори, что пули, попавшие в твои автомат и бинокль были именно из духовских ДШК.
Да одной такой пули хватило бы, чтобы ты уже с ангелами беседовал, даже если бы они попали в бинокль или в твой рюкзак. Били то по нам, повторюсь, не простыми пулями, а разрывными. Простыми - то пулями из ДШК башню лёгкого танка срывают, а уж одной разрывной пулей из ДШК можно сразу несколько человек положить и вывести из строя.
Отлично помню, что когда мы спустились с горы, я спросил у ребят, бившихся со стороны горы, где был ротный, как он там себя проявил. Ответ сослуживцев меня обескуражил. Пацаны сказали, что ротный весь бой провёл без автомата за миномётной плитой, даже не пытаясь хоть сколько - то контролировать солдатские позиции роты, которые солдаты защищали каждый, кто как умел. Ротный за весь бой не сделал ни одного выстрела. Хорошо, что мы, дембеля, умели уже воевать и без командиров, мы были к тому времени уже хорошие специалисты войны и знали и понимали, что делать в бою и без команд.
Врать не буду, я тоже ротного в бою не видел. Очень хочется верить, что он храбро стрелял во врагов из автомата и бросал в них гранаты, или лично управлял ведением сражения, но этого, к сожалению, не было.
Ротный, после боя, подошёл ко мне и попросил у меня мой автомат, сказав, что мне он уже не нужен, так как я ранен в правую руку. Автомата ему я не отдал. Где был в это время автомат ротного или другой автомат, с которым он воевал, я не знаю, но автоматы убитых на горке во время боя были. При желании можно было, и подобрать один из них, храбро рискуя жизнью, вместо своего, типа 'пробитого пулей'.
Да и автомат раненого взводного лейтенанта 'Х.' или, автомат, тяжелораненого, взводного лейтенанта 'В. Ш.' можно было взять. Они с ним рядом находились.
Не взял ротный ни их автоматов, ни автомата убитого рядом с ним Седова, ни автомата якобы убитого рядом с ним Сайхуджина ни какой другой автомат.
Очень странно, почему.
А ведь в одном из писем, приведённых ниже, ротный пишет, что, например Сайхуджин Нагижман был убит вплотную к нему. Так тесно, то кровь Сайхуджина брызнула якобы прямо на ротного. Вопрос, чего же ротный автомат Сайхуджина не взял и не стал из него косить ряды врагов?
А может уже тогда ротный решил, что если у него на руках не будет следов от автомата, то в случае его пленения, духи его пощадят?
И бинокля у него не было, и гранаты у него некой пулей вместе с рюкзаком оторвало, и автомата он не имел, и пистолета не имел, и гранаты, которые у него на поясе висели тоже куда - то делися. Прямо сидел разоружённый 'до трусов' наш ротный 'героически' за миномётной плитой и 'грозно' сверкал на наступающих врагов страшными очами из - за этой плиты.
Кстати, этого 'пробитого пулей' автомата ротного так никто и не увидел. Он исчез в небытие. Как и исчез якобы пробитый пулей бинокль и якобы пробитый рюкзак. А ведь мы, уходя с той горы после боя, забрали всё своё оружие, рюкзаки и имущество. Даже фляжки пробитые пулями забрали, даже сапёрные лопатки забрали.
Курки ВДВ при малейшей возможности не оставляли врагу ни лоскутка ткани, ни обгрызаного сухаря из сухпайка. Оставить что - то врагу, в то время считалось у нас предательством. А спускались мы с той горы, после боя спокойно и без особой спешки, подбирая абсолютно все куски и элементы снаряжения и вооружения, брошенные или потерянные в пылу боя.
Сдаётся мне, что ротный просто трусливо бросил свой автомат и бинокль, или зарыл их в щебень, пользуясь обстановкой, а потом придумал сказку о пробитых пулями, своих автомате и бинокле.
Сидение ротного за миномётной плитой 30 лет спустя косвенно подтвердил, очень разозлённый этим нашим расследованием и моей книгой, замполит пятой роты. Одной случайной строчкой из своей переписки на страницах блога по обсуждению этой книги, он, сам того не желая, раздражённо поняв, что факт сидения ротного весь бой за миномётной плитой был нами уже полностью доказан, выдал ротного пятой роты с потрохами.
Вот слова 'П. О.', замполита пятой роты того времени: '...По плите постоянно долбили пули, что и спасло жизнь ему (командиру пятой роты, ремарка автора) и артнаводчику...'.
Всё - таки просидел ротный сутки боя за плитой. Не метался по горе, координируя действия роты, не подбадривал солдат своими мудрыми словами и советами, не подавал пример своими решительными и героическими действиями.
Да и то. Вдруг убьют 'храброго' ротного. Берёг он себя для будущих победных реляций. Очень берёг. На нас только ему было наплевать. А может и вправду был в шоке от сделанного им предательства? Так вроде это ротный боевой роты ВДВ, а не барышня салонная. Чего в нервные шоки впадать, воевать надо было, и ротой смело командовать.
А мы, солдаты, бились сами. И каждый из нас готов был умереть за любого офицера роты. Даже за трусливо сидевшего за миномётной плитой своего командира роты.
'К. Г. П.' командир 5 ПДР: 'Примерно через час, когда разобрались, что там наших нет, начала работать наша артиллерия.'
АВТОР: Как нам этот час дорог был. Только я помню, мы несколько часов бились без поддержки артиллерии, а не час. И артиллерийский обстрел наших и духовских позиций, потом, через несколько часов, был очень жиденький и слабенький. Но об этом я писал выше в солдатской версии. Как помнил, так и писал.
'К. Г. П.' командир 5 ПДР: 'У меня был только один артиллерийский канал связи. Неоднократно по-нему выходили на связь ком. полка п/п-к 'С.' и комдив генерал 'Я.'. Две вертушки пытались, но пробиться к нам не могли. Так как по ним начали работу несколько ЗГУ. Примерно в 15-16 час. к нам пробились два СУ-25. Нас уже окружили со всех сторон. С верху по нам начали работу из Буров.'
АВТОР: Две вертушки и два СУ-25 - это как раз то, что мог сразу дать именно тогдашний комдив 103 дивизии ВДВ 'Я. Ю. В.'. Это был только самый минимальный официальный и положенный по боевому уставу и приказам, резерв комдива 103 дивизии ВДВ на экстренный случай. Но и они, эти резервы, по полной не пробились к нам. Об этом я тоже выше писал.
А вот почему нам не дали на поддержку больше вертушек - это загадка. Может 'Я. Ю. В.' не доложил наверх о бое и дал только то, что мог дать сам? Или доложил, но ни фига дополнительно ему для нас не дали?
Странно, почему не дали. Если бы комдив доложил о бое и попросил подмогу, дали бы наверняка больше авиации и артиллерии. В этом никогда не отказывали. Значит, наш комдив ничего не попросил для нашего спасения. Может он пытался скрыть 'частную' операцию своей дивизии на Пагмане.
Кабул - то с огромным количеством вертушек и Сушек рядом был. Буквально в десятке километров. Мы мимо этого аэродрома очень часто ходили и проезжали. Всегда там была куча свободных машин и экипажей. И спасли бы нас в два счёта. И артиллерию серьёзную можно было нам подбросить. И даже более мощной артиллерией перекрыть наш бой, не снимая её с места. И на бОльшие расстояния напрямую с основных позиций пушки стреляли, не проблема.
Только для этого надо было комдиву всего лишь доложить о бое на верх, и сказать, что он обгадился и дал добро выслать всего одну роту на конкретную убоину. Или не сразу сказать, но потом придётся признаться, что роту отправил, дивизию в расположение вывел и помощи роте сам дать не может быстрой.
А может первый заместитель комдива полковник 'Ю. И. М.' не дал ему этого сделать? Комдив в дивизии без году неделя, всего три месяца, как в Афгане. Вот, может, и спрашивал он совета у полковника 'Ю. И. М.', чего делают в таких случаях в Афгане. И наверняка спрашивал, ибо 'прописывал' комдива в дивизии именно полковник 'Ю. И. М.'. С водкой прописывал, с дорогими подарками.
Чего, чего, а 'привязывать' и 'покупать' в штабе 103 - ей дивизии начальников и командиров очень грамотно умели. Да и предыдущий комдив 103 - ей дивизии 'А. Е. С.', наверняка насоветовал своему преемнику, новому комдиву 'Я. Ю. В.' на первых порах во всём слушаться своего первого заместителя полковника 'Ю. И. М.'.
Или доложили наверх, но был чей - то ещё более высший приказ оставить всё как есть.
Владел то ситуацией и был подельником в торговле с духами оружием и перевозкой героина, драгоценностей и антиквариата в солдатских гробах, в то время, ещё один вышестоящий преступный генерал авторитет из опергруппы Генштаба, да и не только он.
А бились мы действительно с серьёзным противником, имеющим даже свои ЗГУ.
'К. Г. П.' командир 5 ПДР: 'Штурмовики уничтожили эту группировку по нашему целеуказанию. Бомбы ложились буквально в 200 м. от нас.'
АВТОР: Какое удобное слово 'нашему'. Не по 'моему', а по 'Нашему'. Трусы в бою так всегда любят обобщать. Ведь не по 'нашему', а по твоему 'ЛИЧНОМУ!!!' целеуказанию они должны были бомбить.
Только ты за плитой сидел и никаких целеуказаний оттуда дать не мог.
И какой там, уничтожили. Скинули наспех, что могли и дальше быстро улетели. Штурмовики боялись, что их собьют, так по рации корректировщикам и сказали. Мы постоянно орали, корректировщикам, чтобы передавали летунам и вертушкам, чтобы они не бздели, и, чтобы корректиры на нас артиллерию навели, нам тогда всё одно помирать было на роду написано, так хоть с музыкой. Не было почти артиллерии. И бомбы падали куда попало. А по нам уже почти десять часов, к тому времени лупили без малейшей передышки и постоянно атаковали. Духи как взбесились. Такого никогда не было, чтобы так долго не прекращался обстрел и атаки. Ну постреляли , ну атаковали. Их отбили, они переждали и снова, их опять отбили, они опять переждали и опять полезли. Здесь не было и сеукунды на переждать.
Когда мы на горку - то залезли, то многие из нас решили перессать это дело. Столько выдвигались, столько лезли, ссать было никак, поэтому у многих мочевые пузыри полные были до краёв. Это, конечно, пардон, но это жизнь и живые люди. А вот когда мы писюны - то вытаскивать стали на той горке, тут по нам и шандарахнули, да так, что мы и ширинок не застегнув по щелям каменным разлетелись. А и там поссать никак. Ни на коленки приподнятся, ни на сантиметры пах от земли оторвать, чтобу хотя бы под себя сделать и щебнем прикопать. Лично я и позабыл, что ссать хотел и поссал аж только часов через двенадцать, лёжа, буквально на несколько сантиметров тело приподняв от земли. Под себя поссал, загрёб чего было на земле из песка и щебня, на эту мокрую лужу и в неё жи и вжался снова. Потому как, пули ежесекундно по самой макушке, спине и опе, почти чиркали. Они нас поливали, мы их прицельно одиночными били. У нас патронов - то только и было что точно в цель ложить, мы их поливать не могли, у нас боеприпасов почти не было. Не дали нам пополнить боеприпасы отцы командиры перед выходом. Видимо, знали заранее, что мы и так все тут поляжем. Чего ещё патроны мы будем тратить казённые. Их потом списать можно и душкам продать.
'К. Г. П.' командир 5 ПДР: 'Затем мне передали, что у артиллеристов кончаются огурцы (боеприпасы). Колонна ушла в Кабул за боеприпасами. Примерно через два часа артиллерия возобновила свой огонь. Уже по отходящим формированиям банд противника и по огневым позициям ДШК. Так продолжалось примерно до 22 часов.
К этому времени у меня погибли рядовые Сайтхужин, Кирейс, Шашлов и командир расчета АГС-17 (фамилию не помню, расчет мне был придан).'
АВТОР: Ещё забыл ты ротный моего друга Андрюху Седова который погиб как раз недалеко от тебя, буквально в нескольких метрах, защищая твой импровизированный 'грозный и опасный для врага КНП' за миномётной плитой. Кстати плита эта размером очень маленькая, меньше метра в диаметре. И если за ней прятался, как пишет замполит пятой роты и ротный и артнаводчик, то можно понять, что скрючился там ротный, как улитка, голову к яйцам прижав. Где уж там ротой командовать, там дышать - то можно с трудом. Да и не верю я, что за такой плитой могут спрятаться 2 человека. Нет там места для двоих. Только ротный там и сидел, это и ежу понятно сразу, как только глянуть в интернет и увидеть там размер плиты ротного миномёта.
А духи, что духи, сдюжили они и ушли. Не сделали духи пятую роту. Да и кто её мог сделать. Она же непобедимая пятая рота. Простая и обычная как все курковые роты ВДВ, и самая для нас лучшая из всех, пятая рота ВДВ 350 - го полка, во главе с самыми лучшими командирами.
Так мы тогда думали, и сомнений у нас тогда не было.
Это наше малограмотное и наивное в то время, отсутствие сомнений в друг - друге и командирах, и давало нам силы в том бою. Мы верили, что не можем не победить, мы просто обязаны были выжить и победить именно потому, что мы были десантники с пятой роты легендарного полка полтинника.
Но не надо думать, что будь мы умнее и менее наивны, мы бы все погибли. Скорее всего, будь мы более умными, и не такими наивными, и не такими доверчивыми к офицерам, мы бы не попали в такую ловушку вовсе, или у нас не было бы таких потерь. Мы бы воевали гораздо ловчее и грамотнее и вооружения и боеприпасов взяли бы с собой много и на горку бы поднялись скрытно.
А вот, если бы духи не ушли, то они бы нас вскоре всех поубивали. Это факт. И ушли духи не через зелёнку. Через ровную зелёную зону мы им уйти не тоже дали. Держали мы там духов.
Уходили они через окружавший нашу гору тяжёлый хребетный перевал, бросив свои отличные позиции, палатки, ДШК, ЗГУ и боеприпасы. Уходили душки в спешке, полагая видимо, что к нам вот - вот, прибудет крупная подмога.
И даже если был это 'договорной' бой и нас под духов просто подставили специально, то могли духи и решить, что и их 'подставили'. В мутной среде наркоторговцев такие подставы и обманы были обычным делом. Там не было места для Подвигов, героизма и Родины. Там были только барыжничество, преступления, предательство и мерзость блевотная.
Ведь не могли себе представить душманы, что мы так отчаянно сопротивляемся, не ожидая близкой подмоги от своих. По их прикидам, мы должны были под таким их напором уже давно сдаться. А мы к тому времени уже ничего не ожидали. Мы знали, что подмоги, никакой не будет и нас бросили. Мы просто дрались до последнего и готовы были к драке хоть голыми руками. Мы просто были Десантниками и просто так в плен не собирались. Лучше зубами в горло врагу, лучше последней гранатой себя вместе с моджахедами, только не плен....
Лейтенанту 'В. Ш.' тогда удалось связаться по рации корректировщиков, с каким - то своим знакомым офицером, который нам так и сказал, что нас уже нет и, что нас уже считают всех погибшими, поэтому вытаскивать нас вышестоящие командиры не намерены и, что полк и дивизия уходят в места постоянной дислокации. Именно поэтому нас и в медсанбате не ждали. Мы просто были тени из потустороннего мира. Мы были призраки с того света. И мы были почти все живыми, хоть и много раненых было.
'К. Г. П.' командир 5 ПДР: 'Тяжело ранены командир минометного расчета (фамилию не помню) и командир третьего взвода ст. л-т 'Ш.', легко ранены 11 человек. Из них ком-р 1 ПДВ ст.л-т. 'Х.'. Примерно в 2-3 ночи ко мне поднялась десантно-штурмовая рота и помогла вынести погибших и раненых.'
АВТОР: Вот здесь не помню. Ну не помню я, чтобы нас кто - то с горы снимал после боя и до брони вёл. Сорок человек личного состава, из них несколько убитых, тяжело раненый, взводный 'В. Ш.' и ещё куча легко раненых. Мы были способных передвигаться сами. Простая арифметика говорит о том, что сами мы выйти вполне могли.
Кроме этого, ротный сам в своём письме пишет до этого, следующее: 'Дивизия закончила Пандшерскую операцию и возвращались в Кабул...' и '...В этой операции принимали участие 1 и 2 ПДБ и спец. подразделение полка...'
Какая такая тогда 'десантно-штурмовая рота'?
В составе 103 - ей дивизии ВДВ и 350 полка ВДВ никогда не было НИКАКИХ!!! десантно - штурмовых подразделений, а были только подразделения ВДВ. Откуда взялась эта ДШР? Если она была, то логично, что ротный пятой роты, как человек писавий ежедневные дневники обо всём, что происходило с ним и с пятой ротой на Афганской войне (об этом он сам говорил), должен знать, откуда в боевой операции 103 - ей дивизии ВДВ взялась загадочная ДШР?
Возникает вопрос, почему при наличии рядом с погибающей пятой ротой целой её родной дивизии, в которой несколько полков и ещё оставшихся на броне пяти рот двух батальонов родного 350 полка, вытаскивать пятую роту пришла совершенно неизвестно откуда взявшаяся ДШР? Что командирам 103 -ей дивизии и 350 - го полка свои роты не хватило ума и смелости нам на помощь отправить?
Или всё - таки, я что - то забыл, и была некая загадочная ДШР, которая наплевав на всю гадкую ситуацию оставления пятой роты без помощи, самостоятельно, нарушив все приказы, пошла вытаскивать из мясорубки своих братанов десантников?
И таких спасителей командир пятой роты забыл записать в ежедневник поминальник?
Духи - то у нас ещё на хвосте сидели до самой брони. Всё ждали, когда будет удобный момент на нас опять напасть. Только мы теперь уже и развед дозор пустили и тыл прикрывали, хрен подскочишь.
Реально такой 'неизвестной' ДШР нам свечки в благодарность ставить надо.
Как же зовут командира этой загадочной Десантно - штурмовой роты? И где были в это время наши родные роты нашего родного полка и другие роты и полки нашей родной сто третьей дивизии воздушно - десантных войск?
'К. Г. П.' командир 5 ПДР: 'Сами бы мы этого сделать не смогли. Примерно на 2/3 пути от брони к нам приземлилась вертушка и забрали погибших и тяжело раненых.'
АВТОР: Вот это я помню совсем не так. Помню я, как пришли мы на броню батальона своим ходом, как комбат расспрашивал меня о том, как всё было. Помню, как вертушки, отказались к нам подлетать во время нашего перехода от горки, где мы бились, до брони батальона из - за страха быть сбитыми. Они так и говорили по рации открытым текстом, что боятся, что их собьют.
Потом, нас, раненых, кроме раненых офицеров, перекинули на вертушках на развёрнутый медсанбат в палатке. Потом опять на вертушке в Кабул, откуда мы своим ходом, с аэродрома, прибыли в стационарный медсанбат, стоящий рядом с нашим полком, где уже не было ни санитаров, ни хирургов (они ушли отдыхать, бухать и праздновать возвращение полка и дивизии в расположение).
И нам там, в медсанбате, сказали просто, что пятая рота вся погибла, полк давно в расположении и моется в бане, и мы явно не с пятой роты. А мы стоим, в шоке, с нас кровь струями течёт, санитар дежурный солдатик под нас тазики подставляет, чтобы кровищей полы не залили.
Живые мы, говорим. Живые. Только раненые сильно, но живые.
'К. Г. П.' командир 5 ПДР: 'Не помню, через сколько часов мы вышли на броню и убыли в Кабул. Зачем мы поднимались к первому ПДБ и выполняли его задачу - не знаю, почему была проведена радио-игра и кем, тоже не знаю, почему умалчивают об этом бое, тоже не знаю. Хотя бой был жестоким. Но 5 РОТА ВЫСТОЯЛА.'
АВТОР: Про постоянные: 'не знаю' ротного я уже писал выше, повторяться не буду. А про память? Странная память у ротного. Очень странная. Спишем на то, что 30 с лишним лет прошло, я, в конце концов, тоже не всё отчётливо помню.
'К. Г. П.' командир 5 ПДР: 'Теперь о награждениях: Практически все солдаты и офицеры этого боя были представлены к правительственным наградам. Примерно 4-5 человек были представлены к ордену Славы 3 степени, на что пришел из Москвы отказ. Они были награждены орденами Красная звезда. Меня неоднократно спрашивали, почему не снят фильм о 5 ПДР, ведь фильм о 9 ПДР есть, Хотя 5 ПДР участвовала в более жестоком бою, на что я отвечал: "Видно среди нас нет алигархов и выдающихся кинорежиссеров. СЛАВА солдатам, сержантам и офицерам ВДВ!!! А кто замалчивает этот бой - Бог ему судья.'
АВТОР: Теперь о втором и третьем письмах ротного, прибывших вслед за первым. Чтобы не было у читателя в голове каши, оговоримся, что мы, кроме вопросов подвига по пятой роте с 4 по 6 июня 1984 года, пытаемся ещё и пробить солдату 5 роты Артуру Яковенко заслуженную награду, поэтому некоторые вопросы командиру пятой роты задавали и в связи с этим.
В связи с этим, я ещё раз предлагаю читателю самому всё лично прочитать в отзывах к одной из версий данного произведения (сразу скажу, что не полной версии) на форуме http://desantura.ru/forum/forum82/topic21524/
где даны все письма Славина к ротному пятой роты и письма - ответы ротного пятой роты Славину и даны показания некоторых бойцов пятой роты. Ещё можно найти мне письмо по электронной почте slavinigor@rambler.ru
, и дать запрос мне на полный текст книги и все отзывы и письма по ней. Я в этом, никому не отказываю.
А по подвигу пятой роты с 4 на 6 июня 1984 года стали вырисовываться уже четыре версии:
1) Один, из очень больших звёздных начальников генералов, предыдущих командиров 103 - ей дивизии ВДВ, возможно, очень хотел уничтожить одного солдата, находящегося именно в пятой роте. Нельзя ему было допустить возвращения этого солдата в Союз.
Слишком много солдат знал и были у генерала сведения, что солдат и на него имел компромат по совершённым этим генералом в Афганистане преступлениям. Версия детективная, но имеет под собой и основания и определённые показания и в неё все укладывается. И сюда укладывается абсолютно все факты.
Я этого предыдущего комдива 'А. Е. С.' знал лично.
Сколько людей при нём, в его дивизии, и стрелялось и вешалось и избивалось и погибало.
В санчасть не попасть было, мы голодали, вечные вши, рваньё в обмундировании, воровство медикаментов и еды, в том числе сухпайков для питания солдат на боевых, торговля военным имуществом и оружием, мародёрство, отправка героина, драгоценных камней и антиквариата в Союз в солдатских гробах.
Я попытался в 1982 году, по молодости службы, ему рассказать о существующем беспределе и гнили в его полках и дивизии. Как он орал, как возмущался. Я стал тут же из замкомвзвода обычным рядовым и объявлен вне закона. Он, сначала приказал меня под трибунал отдать и расстрелять перед полком. Потом его уговорили, не горячится.
Тогда комдив лично сказал и мне и остальным, что я до дембеля не доживу, и он лично за этим проследит. А офицерам роты сказал, что за мою смерть никто никогда ответственности не понесёт и меня можно хоть расстрелять на боевых, хоть просто убить. Что потом офицеры на боевых и сделали и расстреляли меня. Но стрелявший подскользнулся и пуля ушла чуть вверх, стригнув мне только волосы. Ещё сказал, что я не жилец, хотя бы потому, что теперь все дембеля в полку и в дивизии, благодаря ему, будут считать меня стукачом, и если меня пристрелят на боевых операциях сослуживцы, то ни он, ни особый отдел, ни разбираться, ни наказывать никого не станут.
Хотя, какое стукачество, разговор - то наш шёл при свидетелях, при солдатах и офицерах полка. Ведь доложил я ему о разваленной им дивизии открыто и в присутствии своих офицеров роты и солдат, служивших вместе со мной в одной роте. Наивно думал, что добрый Герой Советского Союза ничего не знает о реальном положении дел и преступлениях в своей дивизии.
Знал он всё, и лучше меня знал.
Комдив 'А. Е. С.' даже после каждых боевых приходил в медсанбат к пострадавшим и раненым на боевых солдатам и приносил пакет с конфетками и печеньем...
А заодно узнавал все мелочи произошедьшего и кто конкретно по солдатской версии виноват....
Он приходил лично в медсанбат, не от сочувствия к солдатикам, а потому что работал на опережение.
Любой залёт, любые потери личного состава били по его орденам и по его карьере, и по его махинациям. Он должен был лично знать на кого надо вовремя переложить вину, кто какие будет показания из его подельников будет в дальнейшем особистам давать.
Обычная 'оперативная' работа карьериста. Печеньки, конфетки, да это для него было просто 'тьфу'. Плата за оперативность сведений из первых пострадавших от его приказов и преступлений солдатских рук.
Прошло время. Комдив 'А. Е. С.' уже считал, что я погиб. Я смог, сначала с помощью своего первого командира пятой роты 'Т. Е. М.', от генерала 'спрятаться' в полку, и долгое время, по документам, числился в погибших, и не был приписан ни к одному подразделению полка.
Под дембель я сделал глупость, через писарей штаба дивизии пустил слух, который, как я был уверен, обязательно должен попасть в уши Комдива 'А. Е. С.', уже находящегося в Союзе, что я жив и у меня есть на него документный компромат и свидетельские показания о его причастности к преступлениям.
Он получил мой сигнал, через своих людей, и он не сомневался, что компромат у меня мог быть, я к тому времени был уже крутой дембель с обширными связями, к тому, же личный помощник заместителя командира 350 - го полка ВДВ, вхожий куда угодно (штабы полка и дивизии находились друг от друга в нескольких сотнях метров).
И генерал 'А. Е. С.' вполне мог подстроить через оставшихся своих подельников со штаба дивизии, чтобы пятую роту отправили на заведомый убой вместе со мной. Это было вполне в его стиле и в его компетенции.
Эта версия наиболее правдоподобна. Мы с ребятами сейчас всё продумали, все оперативники и следователи со стажем, всё сходится очень чётко. Но это пока сейчас может быть только версией.
Наша 103 дивизия в то время протухла сверху до низу и держалась только на любви к Родине немногих солдат курков и очень немногих младших офицеров курков и ещё более немногих старших офицеров. Всё остальное, практически поголовно, за небольшим исключением настоящих солдат и офицеров фронтовиков было морально разложено.
2) Солдатская версия, прописанная в самом начале книги, с которой всё и началось и которая практически подтверждена письмами ротного пятой роты. И в неё тоже почти всё укладывается. Но всё - таки не всё а почти.
3) Обычная версия простого офицерского разгильдяйства и неразберихи, где всё в куче и плюсом ещё предательство и ошибка по карте ротного пятой роты, выведшего роту не туда, и никому вовремя об этом не доложившему, тем более он сам это в письме подтверждает, и всё остальное. Но в неё укладывается далеко не всё произошедшее. Или просто не хватает фактов.
4) Версия 'частной' операции, тоже не менее детективная, но так - же имеющая под собой и факты, и основания. Здесь две ветви.
Ветвь А) Много было алмазов в Афганистане. Очень много. И стоили они десятки и сотни миллионов. И не всё убежавший Ахмад Шах мог с собой захватить. Кое, что должно было достаться некоторым советским военноначальникам.
И ветвь Б) Кто - то очень хотел вожделенную звезду Героя Советского Союза получить. Любыми путями. Любыми жертвами. Уж очень знаковая Панджшерская операция была, а результатов по ней почти не было.
В эти две ветви, последней, четвёртой версии тоже почти всё укладывается. Но в то же время не совсем всё.
Новые поиски в интернете и новые факты.
Командир первого батальона 'А. П. С.' в телефонном разговоре лично со мной сообщает, что вылетел из Баграма в Кабул, а затем из Кабула в Союз сразу после окончания Пнджшерской операции 1984 года.
Официально Панджшерская операция 1984 года проводилась в сроки с 19 апреля по 5 мая 1984 года.
А вот как позиционируются все официальные версии службы в Афганистане, на всех страницах интернета, даже в 'ВикипедиЯ', командира первого батальона 350 - го полка ВДВ, героя Советского Союза уже сегодня генерал - майора 'А. П. С.', на тот период:
'...С января 1982 г по июнь 1984 года - командир парашютно-десантного батальона в составе ограниченного контингента советских войск в Афганистане.
С 17 мая по 10 июня 1982 г. батальон принимал участие в боевой операции по уничтожению крупных банд мятежников в районе населённого пункта Дидак, провинция Парван. В ходе боя капитан 'А. П. С.' принял оптимальное решение, умело организовал взаимодействие с авиацией и артиллерией. Поставленная задача была выполнена без потерь личного состава и боевой техники. Было захвачено в плен 320 мятежников, 260 единиц оружия, 3 склада с продовольствием и боеприпасами.
С 12 по 20 января 1983 года майор 'А. П. С.' принимал непосредственное участие в боевой операции по уничтожению крупных банд. В феврале 1984 года во время проведения операции в Ниджбарском ущелье батальон под командованием майора 'А. П. С.' штурмовал господствующие высоты, занятые противником. В ходе боя майор умело руководил подразделениями. Лично сам находился на самых опасных участках. Несмотря на сильное сопротивление бандитов, плотный оружейно-пулемётный огонь, большое количество минных полей, противник был выбит с высот.
Звание Героя Советского Союза 'А. П. С.' присвоено 23 ноября 1984 года за мужество и героизм, проявленные при выполнении интернационального долга, в составе ограниченного контингента советских войск в Афганистане.
В 1987 году окончил военную академию имени М. В. Фрунзе...'
Геройская, лаконичная биография.
Но нигде, ни в одном интернет источнике нет ничего о точной дате убытия комбата первого из Афганистана, ни строчки о его участии в одной из самых крупнейшей операции за всю историю войны в Афганистане (Панджшерской операции с19 апреля по июнь 1984 года) и... самое главное, ни строчке о его службе в Афганистане с марта 1984 года по июнь 1984 года включительно.
А нас пока очень интересует именно этот период, а именно период начала июня 1984 года и точная дата убытия комбата первого батальона 350 - го полка ВДВ в Союз.
Именно в этот период продолжалась одна из крупнейших операций Советский войск в Афганистане - Панджшерская операция.
И о такой огромной операции нет ни строчки в биографии Героя Советского Союза 'А. П. С.', командира первого батальона 350 полка ВДВ?
Комбат 'А. П. С.' не придал значимости этой операции? Или он не участвовал в ней? Или в такой значимой операции не было героических боёв первого батальона?
Да за Панджшерскую операцию весны - лета 1984 года все старшие офицеры, участвовавшие хоть как - то, пусть и в штабах, в этой операции, получили ордена и медали по полной. Неужели комбата первого ничем не наградили? Почему?
Отзовись, комбат первого батальона 350 - го полка, Герой Советского Союза, проясни ситуацию. Где ты был, когда солдаты и офицеры твоего батальона сражались и умирали за Родину. Может вкусняшки в Москве в тылу безопасно кушал?
Помните, информация описанная выше:
'...5.06.84г. 1 батальон 350 ПДП выдвигался ближе к горам. В самом начале в засаду попала 3 пдр. Ротным в 3 ПДР был 'Н.', а погиб взводный 'Т.' и два бойца 'Ф.' и 'Б.'...'
Есть и другая, на мой взгляд, более точная информация с сайта: http://bachavolga.narod.ru/simpletokarew.html
2 июня 1984 года, в районе ущелья Панджшер, проводился второй этап очередной Панджшерской операции. Взвод первого батальона 350 - го полка ВДВ должен был блокировать кишлак. Группа солдат с гвардии лейтенантом 'Т. П. Н.', действовала в разведдозоре и в районе кишлака Казери-Мир, при подходе к домам, они попали в засаду. Завязался бой. В ходе боя, гвардии рядовой 'Б. В. Г.', заметил душмана целившегося в командира и прикрыл его собой, и, получив смертельное ранение, погиб. Гвардии лейтенант 'Т. П. Н.' тоже получил два ранения, но продолжал командовать группой. Засада была хорошо организована душманами. Они простреливали группу с нескольких сторон. В ходе дальнейшего боя командир получил еще три ранения, но продолжал командовать взводом. Потом подошло подкрепление, санинструктор взвода гвардии рядовой 'К. С. Н.' под огнем душманов смог вытащить погибших - гвардии рядового 'Б. В.Г.' и гвардии лейтенанта 'Т. П. Н.'.
Посмертно гвардии лейтенанту 'П. Н. Т.', было присвоенное воинское звание - гвардии старший лейтенант.
'Т. П. Н.' награжден медалью "Воину-интернационалисту от благодарного Афганского народа" и орденом Красной Звезды (посмертно).
И ещё нашли на другом сайте:
другую информацию, которая по дате ближе к правдивой, чем эта:
1) 2 июня 1984 г.
Лейтенант 'Т. П. Н.', командир парашютно-десантного взвода.
Действуя в боевом разведывательном дозоре, его взвод попал в засаду. В завязавшемся бою получил пять ранений, но продолжал управлять взводом. Скончался на поле боя от большой потери крови.
Награжден орденом "Красная звезда" (посмертно) Похоронен на кладбище Тракторозаводского р-на г. Волгограда, РФ. В память о нем на здании школы ? 61 г. Волгограда установлена мемориальная доска.
'Т. П. Н.', лейтенант, ком-р пар.-дес. взвода, род. 28.5.1961 в г. Волгоград. Русский.
В Вооруж. Силах СССР с 5.8.78.
После Казанского СВУ окончил Рязанское ВВДКУ.
В Респ. Афганистан с апр. 1984.
Участвовал в 4 боевых опер-ях. 2.6.1984, действуя в разведдозоре, его взвод попал в засаду.
В завязавшемся бою был ранен в руку и ногу, но умело организовал отпор пр-ку.
В ходе боя получил еще три ранения, но, не считаясь с собственной жизнью, продолжал управлять действиями подчиненных.
От большой потери крови скончался на поле боя.
Нагр. орд. Красной Звезды (посмертно).
Похоронен на кладбище Тракторозаводского р-на Волгограда.
В память о нем на здании средней школы ? 61 Волгограда установлена мемор, доска.
2) Рядовой 'Б. В. Г.', наводчик-оператор БМП.
Действовал в составе взвода, который во время блокирования населенного пункта в ущелье Панджшер при подходе к дувалам, был встречен огнем. В ходе боя заметил мятежника, целившегося в командира взвода. Погиб, спасая командира.
Награжден орденом "Красная звезда" (посмертно) Похоронен в совх. "Золотая Нива" Велихановского р-на Северо-Казахстанской области, Казахстан.
'Б. В. Г.', рядовой, наводчик-оператор БМП, род. 11.02.1963 в с. Золотая Нива Валихановского р-на Кокчетав, обл. Казах. ССР. Русский. Учился в Омском речном уч-ще.
В Вооруженные Силы СССР призван 18.4.83 Кировским РВК Омска.
В Республике Афганистан с октября 1983.
Принимал участие в 11 боевых опер-ях. 2.6.1984 действовал в составе взвода, который во время блокирования нас. пункта в ущелье Панджшер при подходе к домам неожиданно был встречен огнем пр-ка.
В ходе боя заметил мятежника, целившегося в ком-ра взвода.
Погиб, спасая командира.
За мужество и отвагу награжден орденом Красной Звезды (посмертно).
Похоронен в совхозе "Золотая Нива" Валихановского р-на.
3) Рядовой 'Ф. В. В.', старший механик-водитель БМП.
При выполнении боевой задачи при прочесывании кишлака заметил как один из мятежников с ручным пулеметом расположился на крыше дувала. Открыл огонь из автомата по пулеметчику, ответным огнем был смертельно ранен.
Награжден орденом "Красная звезда" (посмертно) Похоронен в пос. Люга Можгинского р-на Республики Удмуртия, РФ.
'Ф. В. В.', рядовой, ст. механик-водитель, род. 14.9.1964 в г. Можга Удм. АССР. Удмурт. Работал на з-де "Ижмаш".
В Вооруж. Силы СССР призван 3.10.82 Ленинским РВК г. Ижевск.
В Респ. Афганистан с апр. 1983.
В составе пар.-дес. подразделения неоднократно принимал участие в боевых опер-ях. 2.6.1984 при выполнении боевой задачи по прочесыванию кишлака заметил, как один из мятежников с ручным пулеметом расположился на крыше дома. Предупредить товарищей не было времени, и отважный воин открыл огонь по пулеметчику пр-ка.
В бою получил смертельное ранение.
Нагр. орд. Красной Звезды (посмертно).
Похоронен в пос. Люга Можгинского р-на.'
То есть, не 5, а 2 июня, и не на Пагмане, а в районе ущелья Панджшер, в районе кишлака Казери-Мир были потери первого батальона.
То есть первый батальон терпит потери именно на Панджшере, первый батальон ещё должен воевать дальше, а комбат первого батальона 'А. П. С.', всё - таки уезжает в Союз, оставив батальон на менее опытного заместителя, не смотря на то, что впереди сложный Пагман, и что от его личного опытного умения на этом Пагмане зависят жизни солдат им любимого первого батальона.
Если ты читаешь эту книгу, бывший командир первого батальона 350 - го полка ВДВ, генерал 'А. П. С.', то запомни эти имена и фамилии погибших солдат и офицера своего батальона, которых ты бросил в боевой обстановке. Они тоже на твоей совести, как и убитые, и раненые в бою с 5 на 6 июня 1984 года солдаты и офицеры пятой роты. Пусть все эти мальчики кровавые камнем лягут на твою совесть и душу до самой твоей кончины. И никогда ты перед Богом за их мучения и смерти не отмолишься. Как не отмоешься и за всех раненых и покалеченных душой и психикой в тех боях.
Вот несколько строчек из писем солдата участвовавшего в том бою (сокращение имён до инициалов сделано автором, орфография и текст сохранены):
'...с В. Ф. и др.ребятами из 5 роты встречались в 2019 году в Москве на 30 летии вывода 350 пдп из Афганистана .Вспоминали этот бой ,тяжело и больно...'
И до сих пор, спустя более тридцать пять лет, солдаты, закалённые десантники, матёрые бойцы, взрослые и сильные мужчины, прошедшие не один кровавый бой, не могут отойти от того ужаса боя, случившегося с 5 на 6 июня 1989 года, в котором они оказались и по твоей вине, комбат первого батальона.
Кто же заставил комбата первого оставить своё подразделение и не довести свой батальон до безопасного места постоянной дислокации, и убыть в Союз?
Вот что говорит Комбат первый о себе в различных интервью:
'...Начну с того, что Золотая Звезда у меня на груди - это заслуга прежде всего моих подчиненных, воинов-интернационалистов, сотен солдат и офицеров...'
'...Поэтому одна у меня есть мечта: к концу земного пути заслужить звание православного воина, православного христианина.
В нашей жизни столько свидетельств не только о существовании Господа Бога, но и о том, что Он влияет на нашу жизнь каждую секунду. Надо только внимательнее вглядеться в свою собственную жизнь. Стать настоящим христианином - вот главная задача, вот наш главный труд, вот то, ради чего мы живем...'
Не верю я, что такой комбат первый мог так просто оставить свой батальон, должны были быть веские причины и веский приказ бросить батальон до окончания боевых. И очень хочется услышать его версию событий и версию такого 'Очень Веского Приказа'.
Ему звонили, и все эти вопросы задавали, и я лично звонил и вопросы задавал, бывший комбат первого батальона 'А. П. С.', просто долго молчал, потом повесил трубку
В связи с этим, хочется знать, почему даже ротный пятой роты не знал и до сих пор не знает, кто именно отдал комбату второго батальона приказ отправить больше чем наполовину поредевшую в предыдущих боях пятую роту на штурм горы Катасанг.
Ведь если потери первого батальона были не на Пагмане, то откуда у ротного сведения, что первый батальон пытался взять Катасанг и не смог? Значит, знал ротный это, раз утверждает, что так и было. Или были потери первого батальона и на горе Катасанг, о которых, мы пока ещё ничего не знаем?
По моему солдатскому разумению, если десантники, что - то берут, какую - то высоту, и не могут взять, то должны быть и боевые потери в виде убитых и раненых, мешающие это что - то взять. Десантура - это не отряд карапузов, который просто пошёл и отступил. Десантура зубами вцепившись выполняет приказ.
Тут и вспоминается весёлый первый батальон, мимо которого 4 июня шла на смерть пятая рота. Первый батальон, который утверждал, что их абсолютно никто не зажал.
Может быть просто кто - то очень главный решил вообще никак не рисковать первым батальоном, в котором нет комбата, которого этот кто - то и отпустил или отправил в Союз.
Комбат первый ни за что не мог самовольно оставить свой батальон. Либо был его личный рапорт с просьбой отпустить его до окончания боевых, либо был очень властный и необходимый приказ очень вышестоящего командира (ком. полка, ком. дивизии, ком. армии...), обязывающий комбата первого всё немедленно бросить посредине боёв, и батальон бросить, и боевую операцию бросить, и немедленно вылететь в расположение части и убыть в Союз.
Беря во внимание именно всем известную натуру комбата первого, можно предположить, что он бы ни за что не бросил бы свой батальон до окончания боевых, и обязательно довёл бы его в расположение полка и наверняка дождался бы сменщика, а не оставил батальон просто на заместителя.
Если только не была эта всем известная натура фальшивой и показушной маской, а на самом деле была совсем другая натура у него.
Иначе, что могло его заставить написать рапорт с такой просьбой? Какие такие 'особые' обстоятельства? Я таких обстоятельств, стоящих жизни и здоровья нескольких десятков его однополчан десантников пока не вижу.
И на Пагман свернуть спонтанно не могли, после Панджшера, по чьей то 'озорной' прихоти. Всё согласовывалось заранее и на самом верху. Неожиданный приказ бросить на Пагман 103 - ю дивизию ВДВ, мог идти только от очень большого верха, понимающего всю степень ответственности такого решения.
Или неожиданно бросили только один 350 - ый полк из всей 103 - ей дивизии? Тогда это вообще заведомая глупость, отправить в хорошо укреплённый духовский Пагман всего один полк, пусть даже и десантный, тем более, что в полку было всего, на то время, два батальона, по три роты в каждом, а третий батальон выполнял самостоятельные задачи, далеко от полка.
И получается, что задачу первого батальона и второго батальона выполнял просто один второй батальон, часть которого, в виде четвёртой и шестой роты была на броне, а часть, в виде неполной пятой роты, состоящей всего из сорока человек, отправили погибать.
Опять сплошные вопросы, главные из которых: Кто, почему, и за что отправил пятую роту на заведомую смерть.
Есть хорошая книга. Она называется: 'Боевой устав воздушно-десантных войск. Часть II (батальон, рота). - М.: Воениздат.
Так вот такое впечатление, что офицеры первого и второго батальонов 350 - го полка ВДВ на эту книгу глубоко плевать хотели. Или вообще её не читали и не изучали. На мой солдатский взгляд это конечно получается.
Но сейчас и я, уже давно ставший тоже офицером, могу определить выполнялись условия этой книги или нет. Похоже, что не выполнялись.
Вот простая и лаконичная строчка с сайта:
'...6 июня 1984 года. 350-й воздушно-десантный полк возвращается на базу...'
Обычная строчка. Полк возвратился на базу сразу после попытки уничтожения пятой роты. Не наказав духов. Не проведя зачистку района. Утеревшись и забыв.
'...6 июня 1984 года. 350-й воздушно-десантный полк возвращается на базу...'
Да такого не было никогда, чтобы духов за такой бой не наказали.
Прошло время и мы вышли на заместителя командира первого батальона 350 - го полка ВДВ 'Ч. С. Н.'.
Он показал, что комбат первый 'А. П. С.', покинул батальон не просто в июне, а сразу в начале мая, после первой половины Панджшерской операции весны 1984 года, даже не доведя батальона до расположения полка.
На вторую половину Панджшерской операции и на Пагман, по показаниям заместителя командира первого батальона 350 полка 'Ч. С. Н.', батальон ушёл уже без своего комбата 'А. П. С.' и там понёс потери в виде убитых и раненых солдат и офицеров.
А в конце июня комбат 'А. П. С.' снова появился в батальоне, побыл несколько дней, сдал дела, и улетел уже навсегда в Союз.
Что же заставило командира первого батальона 350 - го полка ВДВ 'А. П. С.' срочно бросить батальон прямо на войне, даже не приведя его с боевых в расположение полка, и что заставило 'А. П. С.' не командовать первым батальоном в следующих труднейших операциях: вторая половина Панджшера (май 1984 года) и Пагман (июнь 1984 года).
Ведь, если бы не оставил 'А. П. С.' батальон, и потерь было бы меньше или совсем не было бы.
Из - за этого поступка, похоже, и второй батальон понёс большие потери в виде убитых и раненых, так как первый батальон без комбата видимо не смогли отправить на помощь второму батальону, когда его зажали духи. Берегли видимо тогда авторитет комбата первого, настолько берегли, что целой пятой ротой решили во имя этого авторитета пожертвовать.
Впрочем, не только чужой, но и свой авторитет берёгли, видимо, командир 350 - го полка ВДВ 'С. А. В.' и командир 103 дивизии ВДВ 'Я. Ю. В.', ведь без их ведома не оставил бы комбат первого батальона 'А. П. С.' свой батальон в разгар боевых действий.
Трупы и раненые в первом батальоне, трупы и раненые во втором батальоне.
Командиром 'А. П. С.' был, вроде, грамотным, не допустил бы убитых и раненых и на помощь второму батальону пришёл бы обязательно.
Если бы не бросил свой батальон на заместителя.
Какие боевые задачи заставили комбата первого 'А. П. С.' пожертвовать своим батальоном?
Ради чего он рискнул здоровьем и жизнями своих солдат?
"Ларчик" открывается просто. Комндир первого батальона 'А. П. С.' убыл в Москву на Пятое Всеармейское совещание секретарей комсомольских организаций - 28-30 мая 1984 г.
Убыл простым делегатом, коих были многие сотни.
И убыл задолго до его начала. Безо всяких особых причин убыл. Покайфовать, личные дела порешать.
Мог вместо 'А. П. С.' поехать кто - нибудь другой, менее нужный в батальоне и в полку, чем комбат? Да запросто.
Только быть делегатом было очень престижно и полезно для будущего поступления в Академию. Для поддержания будущего награждения Звездой Героя тоже престижно было.
А вдруг, если не поехать, не дадут Героя Советского Союза, или вдруг с академией тогда не получится, а поступить в академию очень хочется.
Что там первый батальон. Справится как - ни будь сам батальон. Ну а если и убьют и ранят кого, так война. Комбат всё равно через пару месяцев на дембель уедет. Не век же солдатиков прикрывать от пуль грамотными решениями.
Может комбат 'А. П. С.' был хотя бы секретарём одной из таких комсомольских организаций? Ну хоть в батальоне?
Нет, не был. Ни в Дивизии, ни в Полку, ни в Батальоне...
Может он хотя бы был комсомольцем?
Тоже нет. Не был комбат первого батальона 'А. П. С.' тогда даже комсомольцем, был он уже партийным, то есть членом Коммунистической Партии Советского Союза, а совещание было именно для секретарей комсомольских организаций.
Мог комбат 'А. П. С.' не ехать в Москву и остаться командовать батальоном и не допустить потерь?
Мог, но уехал.
Ждала 'А. П. С.' звезда Героя, ждали совещание в Москве и Академия. И личные дела ждали, ведь почти на месяц раньше начала совещания он уехал.
А его батальон, а убитые и раненые?
А что батальон, что убитые и раненые, Карьера звала комбата 'А. П. С.', звезда героя звала...
По мерзостно - человечески я комбата 'А. П. С.' понимаю. Не из тех он командиров, которые в Афгане застревали со своими подразделениями на многие годы, лишь бы потерь меньше было среди подчинённых. Даже у него в батальоне был такой командир, с которого комбат 'А. П. С.' мог бы взять пример. Это прапорщик 'О. Г.', который не бросал своих солдат, а тянул с ними лямку до самого вывода войск. Почти восемь лет 'О. Г.' воевал в Афгане.
Как "батяню комбата", которым 'А. П. С.' везде себя позиционирует - нет, не понимаю.
Комбатом 'А. П. С.' был. Грамотным и смелым, наверное, был комбатом.
"Батяней" - НЕТ, не был. Не стал 'А. П. С.' батяней - комбатом, не стал.
И нигде, ни в одной автобиографии не упоминает бывший комбат первого батальона 350 полка ВДВ 'А. П. С.' об этом своём оставлении батальона и об участии в конференции.
Вымарал он эти факты из автобиографий, вдруг дотошные вопросы начнут задавать. А может и забыл 'А. П. С.' об этих фактах своей биографии навсегда.
Хотя, думаю, что помнит.
Просто ему, наверное, очень стыдно. А может и не стыдно, может и плевать он хотел на убитых и раненых мальчишек, с высоты генеральских погон и золотой звезды Героя, полученных за счёт их жизней.
ПОСЛЕСЛОВИЕ ВТОРОЙ ГЛАВЫ:
'КАК ПРЕДАЛИ 5 РОТУ 350 ПОЛКА ВДВ'
Прошло ещё несколько месяцев и вот мы точно узнали и выяснили, кто же отправил своим приказом неполную пятую роту второго батальона 350 - го полка ВДВ на смерть.
Итак, подведём итоги нашего нового этапа расследования:
К 4 июня 1984 года пятая рота второго батальона 350 - го полка ВДВ, в результате почти двухмесячных боёв на Панджшерском ущелье, поредела больше чем на половину личного состава, и осталось в пятой роте, к тому моменту, два неполных взвода, вместе с приданными (прикомандированными) с других частей и подразделений сапёрами, связистами, АГСниками, химиками и миномётчиками, итого всего в ней теперь было всего сорок человек, что подтверждает в своём письме и командир пятой роты, того времени, капитан 'К. Г. П.'.
Дело шло к вечеру, пятая рота уже садилась на броню, когда пришёл ротный и сказал нам, что зажали первый батальон и именно нашей роте надо его выручать.
Надо, так надо. Святое дело, братанов из беды вызвалять.
Правда боеприпасов у нас в обрез было уже, но новых боеприпасов нам командир роты брать не позволил, так как сказал, что наша выручка первого батальона будет состоять только в том, что мы спокойно посидим часа два на небольшой горке, а первый батальон в это время также спокойно погрузится на свою броню и уйдёт в полк.
А мотом, мол и мы, спокойно перекусив на горке, спустимся с неё и тоже на своей броне уйдём в полк.
Про то, что мы идём в страшный бой с превосходящим нас во много раз противником, командир нашей пятой роты капитан 'к. Г. П.' нам не сказал ни слова. Не сказали об этом нам и другие офицеры роты и не сказали нам об этом офицеры приданных к роте подразделений.
Наша пятая рота пошла мимо разрушенных Аминовских дач, типа выручать первый батальон.
На самом деле первый батальон никто не зажимал. Просто комбат первого батальона 'А. П. С.', бросил свой батальон уже как месяц, и свинтил в Москву делать карьеру для поступления в академию и для близкого получения золотой звезды Героя Советского Союза (об этом подробно написано выше).
Прикрывал отсутствие комбата первого батальона 'А. П. С.' , его самый лучший друг, полковник 'М. Ю. И.' - первый заместитель командира 103 - ей воздушно-десантной дивизии.
Полковник 'М. Ю. И.' был лучшим другом комбата первого батальона, он помог ему с поездкой в Москву на совещание, он пробил ему представление на Героя и поступление в Академию, и он, вот уже почти как два года делал всё, чтобы самые тяжёлые боевые выходы доставались второму батальону, а не первому батальону.
И именно полковник 'М. Ю. И.', своим личным и прямым распоряжением приказал бросить на Катасанг именно пятую роту, так как отлично понимал, что первый батальон, получивший пару дней назад боевые потери, мог получить их на Катасанге ещё больше. И, наверное ещё потому, что очень хотел, чтобы в бою убили одного из солдат пятой роты, который пустил слух, что у него есть документный компромат по преступлениям и его, полковника 'М. Ю. И.' и его крыши, бывшего командира 103 - ей дивизии, генерала 'А. Е. С.', который к тому времени уже убыл в Союз по замене.
А если будет много потерь первого батальона, то хана комбату первому. Не видать ему тогда ни звезды Героя, ни Академии, да и под суд запросто можно загреметь с поездкой Московской и оставлением батальона.
Полковнику 'М. Ю. И.' было глубоко наплевать на всю пятую роту, и он послал её на смерть, штурмовать гору Катасанг чтобы прикрыть своего друга, командира первого батальона и своего бывшего комдива. Именно полковник 'М. Ю. И.' приказал комбату второго батальона отправить на смерть, на Катасанг, всего одну пятую роту.
Полковник 'М. Ю. И.' убивал двух зайцев. Он закрыл уезд в Москву своего друга, комбата первого батальона, и практически зачистил пятую роту, где находился солдат имеющий компромат на него, на бывшего комдива 103 дивизии и на остальных офицеров штаба 103 дивизии, по спекуляции водкой, по торговле оружием с душманами, по перевозке в гробах убитых солдат героина, драг. камней и антиквариата, по воровству, по предательству и по другим преступлениям. Об этом компромате полковнику 'М. Ю. И.' ранее рассказали писаря штаба 103 - ей дивизии.
Пятая рота на Катасанг не вышла. Она, по непонятным причинам (то ли, в результате сговора командира роты с 'М, Ю. И.', то ли из за трусости офицеров роты и командиров роты, то ли из за их некомпетенции и предательства) вышла совсем к другой горе, прямо в тыл к духам, где героически сутки сражалась с тремя с половиной тысяч душманов и заставила их отойти (об этом тоже подробно написано выше).
Офицеры пятой роты долго не хотели признаваться, что вывели роту не туда, куда намечалось приказом, но, в конце концов, командир пятой роты и замполит пятой роты проговорились об этом в письмах к одному из солдат пятой роты, который и был инициатором этого расследования.
Вот, что написал ротный пятой роты 'К. Г. П.', когда его прижали фактами (орфография и знаки препинания сохранены): '...Начало рассветать. Находиться в ущелье было смертельно опасно. Я начал подъем по хребту в горы. Когда рассвело, мы заняли безымянную высоту. Оказалось, что мы находимся через ущелье от горы Катасанг. Сами того не ведая, мы оказались на путях отхода противника...'
А вот, что написал замполит пятой роты 'О. П.', когда и его прижали фактами (орфография и знаки препинания сохранены): '...Ночью когда мы шли ротный раза 2 нас приглашал к карте Мы шли параллельно к хребту горы ,которую должны были взять и не могли на хребет поднятся-была отвесная скала вдоль которой мы шли .Помню шел и думал ,если обнаружат -ляжем все...Так шли и не смогли поднятся пока не наступило утро...
...Близ лежащая высота была именно эта, злополучная ,,если так можно выразится. Нам просто некуда было деваться. Оставаясь в ущелье,рота была обречена.Справа скала,которая сопровождала нас всю ночь и не давала возможности выйти к высоте Катасанг...
...как потом выяснилось их (душманов прим. автора) было немало и займи мы Катасанг, господствующую высоту им (душманам прим. автора) пришлось бы несладко, но мы оказались на высоте гораздо ниже высот где находились укрепления духов...
...мы еще не успели окопаться...лопатки остались на броне,использовали близлежащие камни...
... начал докладывать координаты....Много раз одно и тоже. Штаб: не может быть,как вы там оказалиь(5км в глубину ущелья)...'
Офицеры пятой роты тридцать лет, дружно, с пеной у рта, отрицали сам факт того, что вывели пятую роту не на Катасанг, а совсем в другое место. Сознались они только сейчас и то, под напором добытых нами фактов и нашего расследования.
И если они просто, из за вынужденных обстоятельств не смогли выйти на Касасанг, то не скрывали бы они этой правды целых тридцать лет. Мы много где бывало, не могли выйти в Афгане точно или прямо. И никогда от нас, солдат этого не скрывали. А тут тридцать лет скрывали. Значит есть что скрывать, не просто тут всё ещё.
Офицеры не продумали, что их уцелевшие вчерашние солдаты вырастут, выучатся и смогут вывести их на чистую воду. А зачем им (офицерам пятой роты) была нужна правда? Ведь она показывала их полную некомпетентность, как боевых офицеров ВДВ. Правда делала их виновными в гибели и ранениях своих подчинённых солдат. Правда позорила офицеров.
А ещё, правда позволяла сделать выводы, что офицеры пятой роты не просто заблудились и физически не смогли подняться на Катасанг, как они пытаются всё представить, а, как минимум, струсили идти на Катасанг, и сговорившись и нарушив приказ, повели роту совсем в другую сторону.
Правда позволяла сделать выводы, что офицеры пятой роты надеялись, что они просто походят и вернутся на броню. Наказание за ошибку по карте - это всё - таки это не смерть в бою.
Но жизнь повернула всё по - другому, и офицеры вывели свою пятую роту в тыл к духам, на верную смерть, при этом ничего не сказав солдатам.
При этом, сами офицеры, уже на середине пути понимали, что ведут роту не туда, что рота практически уже окружена душманами (мы шли мимо многочисленных костров с греющимися возле них моджахедами), и, и что в любую секунду может начаться бой.
Но ничего об этом солдатам так и не говорили. И боеприпасов не позволили с вооружением больше взять.
Офицеры просто подставили солдат и предали их и тем, что не сказали сразу, куда они нас ведут, и своим молчанием о сложившейся в выдвижении ситуации, и мы, солдаты, были из за этого абсолютно не подготовлены к внезапной атаке душман.
Мы слепо и предано доверяли своим офицерам.
Душманы застали нас, солдат, врасплох и сразу оставили пятую роту практически без и без того скудных боеприпасов, воды и еды, разделив нас и наши рюкзаки с боеприпасами, водой и едой, которые остались на верхушке горы. Когда мы вышли на горку, то рюкзаки с припасами и патронами сняли и положили в кучу, как обычно, тут по нам и вдарили, мы - то бросились врассыпную, а боеприпасы остались лежать.
Духи по ним прошлись ураганным огнём из ДШК и практически уничтожили наши все боеприпасы, воду и еду. Что было у нас в подсумках, только тем, практически и отбивались. Очень мало рюкзаков тогда уцелело, из лежавших на вершине горы, и подобраться к этим остаткам мы смогли только когда ночь пришла. На верхушке горы было самое жаркое место, по ней ежесекундно хлестали.
Хорошо, что у хоть немногих рюкзаки с собой оказались, это у тех, кто их снять с себя не успел.
При этом офицеры скучковались все в одном месте, возле верхушки горки и даже не смогли грамотно руководить боем. Солдаты стали кольцом и барьером между душманами и офицерами и своими телами и жизнями защищали подставивших их офицеров до самого конца боя. А потом, уже в Союзе офицеры даже не пришли к солдатам на их могилы и более того, некоторые из этих офицеров и сразу после боя и потом, даже спустя многие годы, только презрительно отзывались о погибших из - за них и за них солдатах и смеялись над ними и об обстоятельствах их гибели.
Так до сих пор, даже после написания этой книги, даже после опубликование офицерских писем и фактов, есть некоторые солдаты из пятой роты, в том числе и, которые участвовали в том бою, подающие руку этим офицерам, обнимающиеся с ними на встречах, считающие их своими лучшими друзьями...
Воистину странна жизнь, где те, кого предали, лыбзаются с теми, кто их предал...
Офицеры их предали, офицеры обгадили их мёртвых сослуживцев солдат, офицеры их подставили, офицеры ничего не сделали, чтобы им дали боевые награды даже за этот бой, хотя у каждого из офицеров есть аж по две боевые награды.
Вот такая психология человеческая, которая гонит униженных и преданных, в объятия унижающих и предающих. Не способна эта часть солдат мужественно повернуть свою жизнь в сторону чести, правды и самоуважения. Гораздо легче им цепляться за призрачные и фальшивые сказки, которые они, как и я десятилетия рассказывали родным, близким и окружающим об Афганской войне.
И я подавал руку этим офицерам и обнимался с ними. Пока не осознал всю поганость такого общения и не написал этой книги. Не стоят они нашего, солдатского доверия и уважения. Таких офицеров называют в армии шакалами.
1) В пятой роте было тогда, в численном составе пять -
шесть офицеров (командир роты 'К. Г. П.', взводный первого взвода 'З. Х.', взводный третьего взвода 'В. Ш.', замполит роты 'П. О.', офицер из приданных корректировщиков '?. ?. '), был ещё один офицер из приданных '?, ?,', я не могу его вспомнить, плюс к ним и один прапорщик 'В. К.' (старшина пятой роты).
К офицерам из приданных подразделений у меня претензий и презрения нет почти. 'Нет', потому, что я их не знал как офицеров и людей, они были с нашей ротой очень короткое время, а 'почти', потому, что они, как и наши офицеры из роты, знали, что мы идём не туда, куда нам приказали и тоже, как и наши ротные офицеры, не доложили сразу же об это в штаб, а позволили нам, солдатам, своим молчанием, безалаберно выйти на нашу бойню.
2) Гора Катасанг, куда пятую роту отправили, была
очень хорошо известна, там уже были неоднократные бои и боевые операции. Эта гора была хорошо изучена и очень хорошо были на картах прорисованы все подходы к ней. Невозможно было заблудиться при выдвижении на Катасанг, никак невозможно.
Давайте посмотрим, что нам говорят о тех, других, предыдущих боях на Катасанге:
'...День 7 октября 1982 г. для командира вертолёта МИ-24 Спелова Сергея начался обыкновенно - с полёта. Срочно потребовалось оказать помощь десантной группе, которую окружили банды душманов. Это был 88-й вылет экипажа за один месяц службы в Афганистане и, к сожалению, последний... На выходе с очередной атаки над горой Катасанг вертолёт был сбит. Вместе с командиром погибли члены экипажа. На месте прежней службы в Приморском крае погибшему экипажу поставлен обелиск...'
'...Накануне в ночь, группа Р.Р. 357 ПДП и ОРР 80 (ОРР 80, это Отдельная Разведывательная Рота 103 дивизии ВДВ, примечание автора) поднялись в засаду на высоту 3600. С рассветом другие подразделения загнали "духов" в ущелье. С нашей высоты достать было трудно, вызвали вертолёты на уничтожение банды. На третьем заходе второй МИ-24 был подбит из ДШК - попали в хвост, он переломился, задрался вверх и по нему ударило ведущим винтом. Взрыв. Падение. Взрыв в ущелье. По рации доложили о случившемся и получили команду вынести вертолетчиков. Несколько часов спускались, собирали погибших, поднимались обратно.
Затем прилетели МИ-8, забрали лётчиков, оставили боеприпасов. После в ущелье несколько групп МИ-24 устроили ад. Конечно, тогда мы не знали ни фамилий, ни званий погибших.
Я думаю, что все десантники в Афгане благодарны всем лётчикам!...'
'...7 октября 1982 г., боевая потеря вертолета Ми-24 50 осап ( Кабул ). Вертолет командира звена капитана Спелова С.Ю. осуществлявший прикрытие десантной операции у перевала Пагман близ Газни, попал под огонь замаскированой зенитной горной установки. Вертолет загорелся . Летчик-оператор ст.л-т Назаров В.И. покинул вертолет с парашютом, но из-за малой высоты тот раскрытся не успел, Назаров погиб. Командир и борттехник ст.л-т Ампилогов М.В. покинуть машину не успели и погибли после столкновения с горой Катасанг.
7 октября 1982 года после выхода из атаки в районе горы Катасанг был обстрелян из ЗГУ и взорвался в воздухе Ми-24Д капитана С. Спелова. Экипаж погиб, спасая высаженную группу десантников...'
Более того, это был настолько знаменитый бой, что ему даже посвятили песню:
Экипажу Ми-8мт, совершившему посадку На склонах высоты 3120 в районе перевала Катахейлъ (Пагман)
Мы этот взлет после обеда ждали,
И ждали люди в наших ГСН
На двух высотах парни голодали
В районе перевала Катахейль.
К ним не пробраться по душманским тропам,
И не подъехать на стальной броне,
Заявку дал комдив на вертолеты,
Но нет погоды, снег идет везде.
И понимая сложность обстановки,
В молчанье жестком ждали в ГСН,
Переживали с ними и пилоты,
А время поджимало к темноте.
И тишину эфира вдруг нарушив:
"Семь двадцать восемь, - запуск и на взлет,
"Пять сорок первый", - прикрывай получше".
И задрожал в раскрутке вертолет.
Еще чуть-чуть, ребята, потерпите.
"Взлет произвел - прошу отход в район",
"Вам связь с "Бойцом" - площадку оцепите".
"Дым наблюдаю, захожу на склон".
И затаились скалы в ожиданье,
А вертолет уверенно к земле
Направил летчик твердыми руками
Назло уж торопившей темноте.
И фары выпустил, и выбрал курс умело,
И смело на посадку вертолет
Повел наш друг, как мастер, зная дело,
Не сомневался он, что повезет.
И высоту в три тысячи освоив,
На оборотах, и в кромешной темноте,
Земли коснулся наш советский воин,
Не думая в то время о себе.
И как сидел, со склона, в пропасть, сходу,
Направил он послушный вертолет
Десант смотрел и думал: "Да, работка,
Ну молодец. Спасибо, брат пилот".
И только тут заметил он: - стемнело.
Нас полосы огни давно уж ждут,
А на душе чего-то потеплело:
"Как хорошо, что отвезли еду"
И вам друзья, и вашим экипажам
"Зеленых", "полосатеньких стрекоз"
За мужество, отчаянье, отвагу,
Я посвящаю в каждый праздник тост.
Желаю счастья, море дней веселых,
Афганских далей больше не видать,
Вернувшись к русским городам и селам.
Друзей, кто служит здесь, афганских будней,
Желаю никогда не забывать.
Кабул 12.09.82
И про ущелье, не позволяющее подняться на Катасанг тоже полная брехня и отмастки.
Восьмидесятая отдельная рота разведки 103 - ей дивизии ВДВ в 1982 году, вон поднялась на этот хребет и на Катасанг и даже прочесала его и ничего, без крыльев обошлись и все тропы записали, как и положено было.
А ты, ротный, эти карты получил и имел их, ведь это были копии карт нашей дивизионной разведки, которая и воевала уже на Катасанге, они всегда отличались высокой точностью. И вертолётчики съёмки сделали точные.
Упорно, практически каждый день, мы, солдаты пятой роты, пишем письма офицерам пятой роты, где задаём всего один вопрос: 'Почему они, зная, что ведут роту не на Катасанг, не доложили в штаб об изменении маршрута'. И упорно офицеры пятой роты не хотят на него отвечать. Они этот вопрос просто игнорируют.
Вот очередное письмо (орфография сохранена) которое мне прислал замполит пятой роты, бывший свидетелем тех событий и мой ответ ему:
ПИСЬМО ЗАМПОЛИТА ПЯТОЙ РОТЫ (сокращение имён до инициалов сделана автором, орфография и знаки препинания сохранены):
'ПОВТОРЯЮ Привет! Все правильно сказал 'К.' (это командир пятой роты, прим. автора) почти правильно. Ночью когда мы шли ротный раза 2 нас приглашал к карте Мы шли параллельно к хребту горы ,которую должны были взять и не могли на хребет поднятся-была отвесная скала вдоль которой мы шли .Помню шел и думал ,если обнаружат -ляжем все...Так шли и не смогли поднятся пока не наступило утро...
Близ лежащая высота была именно эта, злополучная ,,если так можно выразится. Нам просто некуда было деваться. Оставаясь в ущелье,рота была обречена.Справа скала,которая сопровождала нас всю ночь и не давала возможности выйти к высоте Катасанг..Уже светало.. Бегом бросились на высоту,промедление смерти подобно-мы чувствовали это все.Поднялись быстро,Солнце уже выходило из-за гор,осветив все ущелье.Я достал карту и ох..л...Посмотрели в бинокли и тоже ох..ли.Бойцы увидели все невооруженным глазом..Ротный дал команду окопаться,минометчики и агсники предложили отработать цели
Нас сразу обнаружили как только мы открыли огонь по живой силе...как потом выяснилось их было немало и займи мы Катасанг ,господствующую высоту им пришлось бы несладко,но мы оказались на высоте гораздо ниже высот где находились укрепления духов...Я стал наносить огневые точки,в основном ДШК,на карту по кругу на хребтах- около шести.Лавина разрывных понеслась на высоту где мы еще не успели окопаться...лопатки остались на броне,использовали близлежащие камни...В течении10 минут наше огневое господство прекратилось..
В основном, все рассредоточились и вгрызлись в камни . 'К.' (это командир пятой роты, прим. автора) с Николаем(артнаводчик) и связистами в 5 метрах от меня .. 'К.' (это командир пятой роты, прим. автора) начал докладывать координаты....Много раз одно и тоже. Штаб: не может быть,как вы там оказалиь(5км в глубину ущелья)
Нам срочно нужна была огневая поддержка.. А между тем бой нарастал Появились раненые и убит Сайтхужин прямо на мох глазах- пуля ДШК попала в голову ...Увидел я его стоящим..кричу ему: ложись! он меня не слышал.Духи напирали по немногу -мы отбивались,досталось дембелям и тем кто оказался ниже по высоте . После очередной очереди из ДШК с позиций моджахедов ранен в обе ноги Шклярик.Вкалол ему промидол 2шт..Он мужественно с пробитыми ногоми пролежал до утра...мы с Кубиевичем несли его потом до вертолета МЫ НЕ СМОГЛИ ПОДНЯТСЯ Не всегда по карте можно представить реальный ландшафт,особенно в горах есть свои особенности ,при встрече объяснил бы все и нарисовал...я эту карту запомнил на всю жизнь'
А ВОТ МОЙ ОТВЕТ ЗАМПОЛИТУ ПЯТОЙ РОТЫ:
'ТЫ ПИШЕШЬ: 'Ночью когда мы шли ротный раза 2 нас приглашал к карте Мы шли параллельно к хребту горы ,которую должны были взять и не могли на хребет поднятся-была отвесная скала вдоль которой мы шли .Помню шел и думал ,если обнаружат -ляжем все...Так шли и не смогли поднятся пока не наступило утро...'
ОТВЕЧАЮ: Вот, что пишет мне ротный 'К.' (это командир пятой роты, прим. автора): 'Я выдвинулся на КНП 1 ПДБ, где уточнил, где находится противник. Затем с командиром 2 ПДБ согласовали режим связи и маршрут движения.'
То есть, 'К.' (это командир пятой роты, прим. автора) согласовал маршрут движения. До этого на Катасанге уже были бои и все маршруты и подходы к Катасангу были хорошо изучены и все предыдущие выдвижения на Катасанг нашего полка были именно с той точки, откуда и мы выдвинулись. И все места подъёмов на этот хребет были обозначены и изучены. И где конкретно находятся духи, 'К.' (это командир пятой роты, прим. автора) тоже знал. Он это 'уточнил', именно так он и пишет в своём письме, ещё он пишет, что маршрут движения с комбатом он, ротный, 'согласовал'.
и ГЛАВНЕЙШИЙ ВОПРОС: если всё - таки не смогли подняться по хребту, то почему не доложили сразу об этом в Штаб? Почему надо было подняться на гору, увидеть врага, обозначить себя тут - же красным дымом, чтобы духи точно поняли, что мы советские войска и получить за это от них по полной, а уже только после этого доложить в штаб, что нам полная жопа и мы вышли не туда?
И почему дали нам время на расслабон, а не приказали скрытно подняться на эту гору и не занять аккуратно и ползком нужные позиции. И почему нам перед поднятием сказали, что сейчас поднимемся, похаваем и через 15 - 30 минут пойдём обратно, а не сказали, что будет бой.
ТЫ ПИШЕШЬ: 'Близ лежащая высота была именно эта, злополучная ,,если так можно выразится. Нам просто некуда было деваться. Оставаясь в ущелье,рота была обречена.'
ВОПРОС: Почему нам, солдатам, об этой обречённости не сказали? Западло с нами общаться было, что ли, тебе, очень важному замполиту роты.
Первый раз не сказали, что идём на Катасанг умирать. Второй раз не сказали, что мы выходим не туда, куда должны были. Третий раз не сказали, что на этой подвернувшейся левой высоте очень большая вероятность боя...
ТЫ ПИШЕШЬ: 'Справа скала,которая сопровождала нас всю ночь и не давала возможности выйти к высоте Катасанг.'
СПРАШИВАЮ: Значит, ты опять подтверждаешь, что вы, офицеры, далеко заранее поняли, что мы не можем подняться на Катасанг. Почему не докладывали об этом в Штаб? Почему нам ничего не говорили?
ТЫ ПИШЕШЬ: 'Уже светало.. Бегом бросились на высоту,промедление смерти подобно-мы чувствовали это все.'
СПРАШИВАЮ: Почувствовали все - это кто 'все'? Мы солдаты ничего не почувствовали. Мы, солдаты, получили от вас, офицеров вводную, что поднимаемся на нужную высоту и, посидев на ней 15-30 минут, поев и оправившись, мы спустимся и пойдём назад. Почему, если вы 'все' всё почувствовали, ничего нам не сказали и не приняли меры к скрытному занятию горы. Мы не банда анархистов и никогда бы не стали скидывать сами рюкзаки, разбредаться лениво по горе и стоя открыто поливать гору из писюнов и доставать консервы, наплевав на Ваши приказы. Вы сказали нам расслабиться и отдыхать.
Скажи вы нам при подъёме уже на самую макушку горы ползти ползком и занимать скрытно позиции - мы бы так и сделали. Но вы нам ничего не сказали.
ТЫ ПИШЕШЬ: 'Поднялись быстро,Солнце уже выходило из-за гор,осветив все ущелье.Я достал карту и ох..л...Посмотрели в бинокли и тоже ох..ли.Бойцы увидели все невооруженным глазом..Ротный дал команду окопаться,минометчики и агсники предложили отработать цели
Нас сразу обнаружили как только мы открыли огонь по живой силе...как потом выяснилось их было немало и займи мы Катасанг ,господствующую высоту им пришлось бы несладко,но мы оказались на высоте гораздо ниже высот где находились укрепления духов...Я стал наносить огневые точки,в основном ДШК,на карту по кругу на хребтах- около шести.Лавина разрывных понеслась на высоту где мы еще не успели окопаться...лопатки остались на броне,использовали близлежащие камни...В течении10 минут наше огневое господство прекратилось..
ОТВЕЧАЮ: Обнаружили нас, не когда мы открыли огонь, а когда ротный 'К. Г. П.' приказал обозначить нас красным дымом, лишив нас всех абсолютно всякой возможности занять хорошие позиции.
Также, отдельно для тебя, который не одного окопа в Афгане видимо не отрыл, ну да оно естественно, за тебя всё молодые солдаты делали, окопы рыли, укрепления строили, вещи твои таскали на горы на боевых. Ты же у нас слабенький был, дохленький, всё норовил, чтобы за тебя другие всё делали. Так вот, для тебя, на горах в Афгане, окопы не рыли и не окапывались, ибо невозможно там окопаться, там всё камень кругом, вырыть ничего невозможно. В горах, в Афгане мы строили окопы из камней, накладывая их друг на друга, и чтобы построить такой окоп требовалось не менее часа. Более того, такой окоп не защищал от пуль, так как был очень хлипкий. Его строили для отмастки и для защиты от пронизывающего холодного горного ветра, если он был, чтобы спать было теплее. А если строить на горе хороший окоп, то на это уйдёт не менее 5 - 6 часов, что мы, естественно себе позволить ну никак не могли.
И только иногда, очень редко, на отдельных горах можно было прорыть небольшое углубление, в котором даже ноги не спрячешь, а 'окопаться' в горах невозможно.
Эх ты, окопальщик доморощенный, вояка левый...
А лопатки сапёрные, которые мы имели каждый, именно вы, офицеры, нам тогда приказали на броне оставить, как и большую часть боеприпасов. Почему? Ну, это вам, офицерам лучше знать, почему ведя нас, сорок человек, на штурм Катасанга, где не справился и целый батальон, вы лишили нас основных боеприпасов, дополнительного вооружения и сапёрного оборудования. Вывод только очень страшно поганый напрашивается и предательством он воняет.
А 'огневого господаства', которое по твоим словам прекратилось через десять минут у нас там не было. Какое там огневое господство, даже на десять минут, если вы нам сказали большинство боеприпасов на броне оставить и индивидуальные гранатомёты не брать. А если бы мы взяли больше гранат и тротила, мы бы духов закидывали гранатами по полной и взрывали бы их тротиловыми ловушками, а если бы вы позволили нам взять каждому хотя бы один индивидуальный гранатомёт 'Муха', то мы бы имели не менее сорока реактивных снарядов, а не всего три, которые были у Шашлова. А могли взять и по два и по три гранатомёта.
ТЫ ПИШЕШЬ: В основном, все рассредоточились и вгрызлись в камни . 'К.' (это командир пятой роты, прим. автора) с Николаем(артнаводчик) и связистами в 5 метрах от меня .. 'К.' (это командир пятой роты, прим. автора) начал докладывать координаты....Много раз одно и тоже. Штаб: не может быть,как вы там оказалиь(5км в глубину ущелья)
СПРАШИВАЮ: И опять самый главный вопрос: ПОЧЕМУ ТОЛЬКО КОГДА НАС УЖЕ НАЧАЛИ ДОЛБИТЬ ДОЛОЖИЛИ В ШТАБ, ЧТО ВЫШЛИ НЕ ТУДА? ПОЧЕМУ НЕ ДОЛОЖИЛИ РАНЬШЕ?
И как -то странна твоя фраза о том, что ротный начал докладывать координаты. То есть раньше он не понимал, типа, где он находится, а тут вдруг сразу и координаты определил. Значит, знал он, где мы, раз координаты знал. Сдал ты, замполит ротного этой фразой с потрохами. Ротный - то, получается, точно знал координаты, значит, и знал, что мы двигаемся не туда. Знал а в штаб не докладывал. Куда же вы нас вели, тогда, без боеприпасов, тщательно скрывая маршрут от штаба? На убой?
ТЫ ПИШЕШЬ: Нам срочно нужна была огневая поддержка.. А между тем бой нарастал Появились раненые и убит Сайтхужин прямо на мох глазах- пуля ДШК попала в голову ...Увидел я его стоящим..кричу ему: ложись! он меня не слышал.Духи напирали по немногу -мы отбивались,досталось дембелям и тем кто оказался ниже по высоте . После очередной очереди из ДШК с позиций моджахедов ранен в обе ноги 'Ш.' (офицер командир взвода, примечание автора).Вкалол ему промидол 2шт..Он мужественно с пробитыми ногоми пролежал до утра...мы с 'К.' несли его потом до вертолета МЫ НЕ СМОГЛИ ПОДНЯТСЯ
СПРАШИВАЮ: А чего тогда 'К. Г. П.' (это командир пятой роты, прим. автора) жалится, что был весь бой без оружия и чего он потом, после боя автомат у солдат выпрашивал для себя? Чего он автомат и боеприпасы убитого Саида (кличка солдата Сайтхуджина) или Ш. раненого не взял?
И про 'мужественно' лежащего с пробитыми ногами офицера 'Ш.', тоже смешно. Мужественно можно раненым отстреливаться, как солдат Андрюха Седов, который получил два ранения и даже мёртвый жал на курок автомата. А 'мужественно' лежащий, это смешно, ибо мужественно раненым воюют, а лежать, не стреляя в наседающих духов, спрятавшись в щели, это отнюдь не мужественно.
А вот когда этот 'мужественный' офицер 'Ш.' потом, после боя, пахабно и с издёвкой, отзывался об убитых и погибших солдатах, это мерзко. Они погибли, его раненого защищая, а он изгалялся, что они теперь мёртвые выглядят как чадушки и чмошники. Я его слова чётко помню, как он смеялся над трупами солдат и оскорблял их. И потом, тридцать лет спустя, когда я вас, офицеров нашёл, через передачу 'Жди Меня' на Первом канале, офицер 'Ш.' тоже убитых солдат оскорблял погаными словами и на могилы к ним отказался ехать, а ехать - то было часа два от силы и машина была. Он же на той горке ''мужественно' весь бой лежал и ни одного выстрела в духов, нас атакующих не сделал, а солдаты рубились с моджахедам по полной за него свои жизни отдавая. И он их ещё чмошниками называет...
ТЫ ПИШЕШЬ: Не всегда по карте можно представить реальный ландшафт,особенно в горах есть свои особенности ,при встрече объяснил бы все и нарисовал...я эту карту запомнил на всю жизнь
ОТВЕЧАЮ: 'К.' (это командир пятой роты, прим. автора), как прямо читаемо из его личного письма, согласовал маршрут движения со штабом нашего второго батальона. До этого на Катасанге уже были бои наших солдат с духами, в том числе и нашего триста пятидесятого полка, и все маршруты и подходы к Катасангу были хорошо изучены и все предыдущие выдвижения на Катасанг именно нашего полка были именно с той точки, откуда и мы выдвинулись. И все места подъёмов на этот хребет были обозначены и изучены. И где конкретно находятся духи, 'К.' (это командир пятой роты, прим. автора) тоже знал.
Наш ротный 'К.' прекрасно знал как, каким маршрутом и какими тропами надо идти, чтобы выйти именно на Катасанг. И вас, офицеров пятой роты он ознакомил с этим маршрутом и с поставленной задачей, досконально. Но повёл он нас совсем другим путём и вы ему в этом не препятствовали. Почему?
Может быть потому, что вы, офицеры, и не собирались вовсе идти на Катасанг?
и ответь мне всё - таки на ГЛАВНЕЙШИЙ ВОПРОС: если мы не смогли подняться по хребту, то почему вы, офицеры, не доложили сразу об этом в Штаб.
Прижали мы, спустя тридцать лет, офицеров нашей пятой роты, заставили их признаться в том, что они роту вывели не туда, куда было положено, и подставили её под смерть. А теперь офицеры поняли, что следующим шагом им докажут и трусость, и предательство, и не выполнение приказа. Вот они и пытаются хоть как то оправдаться.
Каждый офицер имел свою отдельную карту, и отдельно от других офицеров выверял по своей карте маршрут движения. Время от времени офицеры все свои карты сверяли, чтобы не было ошибок в выдвижении.
Это боевой устав и нарушение его офицерами не должно было быть ни когда и нигде. Нарушение в бою боевого устава ведёт всегда к потерям личного состава и наши офицеры это отлично знали и знают. Новичков тогда среди них не было. У каждого был большой опыт боёв и службы на Афганской войне.
Шла наша пятая рота к горе очень долго, весь вечер и всю ночь.
Карты сверяли много раз. Есть тому свидетели.
И замполит пятой роты в письмах ко мне проговорился, что карты сверяли. Правда сказал, что сверяли пару раз, а сверяли и должны были сверять по боевому уставу гораздо больше. Ну, ему выгодно сказать, что всего пару раз, глядишь и пролезет.
Ошибки в пути и выдвижении пятой роты на Катасанг, просто не могло быть. Не могли все офицеры одинаково ошибиться и вывести роту не туда. Но всё - таки они её вывели не туда.
Обязаны были офицеры, и немедленно доложить по рации в штаб батальона или полка о том, что ведут роту не туда, или просто не могут поднятся на Катасанг из за отвесного ущелья.
Но никто из офицеров пятой роты не доложил по рации о том, что рота идёт не туда, или о том, что рота не может подняться на Катасанг из - за каких то причин и сложного рельефа местности.
Почему же офицеры не доложили об этом? Почему они грубо и нагло молчали и нарушали все пункты боевого устава и просто здравого смысла? Почему они преступно молчали?
И вывод из выше написанного пока может быть сделан только один:
Офицеры сознательно, в сговоре, нарушили приказ и сразу не пошли на Катасанг. Офицеры струсили идти в бой на высоту Катасанг.
Именно поэтому долгих тридцать лет они нагло отрицали даже сам факт того, что вывели роту не на Катасанг, а совсем на другую гору, совсем в другом месте. Они и в ошибке выдвижения признались только под давлением фактов и улик.
Косвенно этот вывод подтверждает и то, что ни когда пятая рота начала выдвижение, ни когда пятая рота двигалась, ни когда пятая рота подходила к неизвестной горе, офицеры роты ни слова не сказали солдатам, что ведут их в смертельный бой. Более того, солдатам сказали, что они дойдут до горы, на горе перекусят и пойдут обратно. Именно поэтому солдаты сразу попали под шквальный огонь душман совсем неподготовленными к обороне. Офицеры пятой роты опять предали своих солдат.
Вот какое письмо нам прислал один командир подразделения, из служивших в Афганистане, из нашего 350 - го полка ВДВ 'О. Г.'.
Очень боевой и заслуженный командир. Одних только орденов 'Красная Звезда' три штуки имеет именно за бои и личные подвиги.
Он после нас был под командованием бывшего командира пятой роты 'Г. К.' в Афгане (орфография и стилистика письма сохранена, примечание автора):
'Так Г. К. (фамилия и имя командира пятой роты 'К. Г. П.' сокращена до инициалов мной, автором) потом пришёл к нам зам.комбатом Пошёл с нашей ротой в Панджшер, завёл её ночью не туда, под утро когда мы поняли, что заблудились, я со взводом залез на хребет и оказалось, что рота находится прямо под укреп.районом духов. Я ему прямо там сказал, что он тупой осёл и ту****ень, а солдаты роты вообще на него наехали и обложили матом. По возвращению в Кабул, мой наградной был отозван и я получил выговор, по жалобе К. (К. это 'К. Г. П.', бывший командир пятой роты, примечание автора) Больше он в командиры не лез и сидел на базе в Кабуле.'.
Ничего не напоминает? Именно также 'К. Г. П.' поступил 5 июня 1984 года и с нашей пятой ротой. Завёл ночью не туда и прямо под укреплённый район духов. Именно также командир пятой роты 'К. Г. П.' 25 мая 1984 года завёл не туда и подставил под духовскую засаду первый взвод своей роты.
Прямо не командир роты, а специалист по снабжению морга солдатскими гробами.
Теми самыми гробами, которые так нужны были для перевозки наркоты, драгоценностей и антиквариата в Союз.
И в бою 25 мая, и в бою 5 июня, командир пятой роты 'К. Г. П.', сделал всё, чтобы лично не стрелять в духов, а остаться в безопасности и не командовать боем. Оружия в руки не взял. Ни одного выстрела в душманов не сделал, словно они ему лучшие друзья были или партнёры. Очень не хотелось стрелять во врага командиру пятой роты? Или духи только для нас, солдат, врагами были?
Очень мне не хочется думать, что командир пятой роты 'К. Г. П.', выполнял чей - то коммерческий приказ подвести своих солдат под гробы под засады определённых банд, с которыми уже всё было решено заранее.
Ведь именно так поступали предатели из штаба 103 - ей дивизии ВДВ. Они подставляли наших солдат под душманские пули по предварительной договорённости с главарями духовских банд.
И ежу понятно, что не сами лично высокие офицеры из штаба грузили оружие для передачи его духам, упаковывали наркоту в гробы, везли эти гробы в Союз, сопровождали их в Союзе, помогали матерям хоронить солдат в этих гробах, водили в бой подставленные под засады подразделения.
За них это делали другие солдаты и офицеры, которые тоже в доле были преступной и предательской.
И очень странна сегодняшняя, прямо необычно тесная дружба некоторых бывших самых обычных солдат 103 - ей дивизии ВДВ и 350 - го полка ВДВ, и бывших офицеров пятой роты и прапорщика пятой роты 350 -го полка ВДВ с бывшими высшими чинами из штаба 103- ей дивизии ВДВ и бывшим командиром 103 - ей дивизии ВДВ 'А. Е. С.', проходившими по делу о предательстве, торговле оружием, спекуляцией водкой и переправкой героина в солдатских гробах из Афганистана в СССР.
Отдельные несколько солдат, прапорщик, низшие офицеры именно пятой роты, высшие чины из штаба 103 - ей дивизии и целый генерал создают вместе одну общественную организацию и первым делом, просят у чиновников Министерства обороны, немедленно передать им в личное и безраздельное пользование все архивные документы и приказы периода именно их службы в Афганистане.
А ведь в пятой роте, именно того периода Афганской войны, все погибшие не в бою, а от бытового разгильдяйства и преступной неуставщины солдаты, были безо всяких расследований и разбирательств награждены боевыми орденами 'Красной Звезды'.
Этим солдатам задним числом приписали участие в боях и героическую гибель именно в боях, обманув их родных и близких. Именно эти награждения боевыми орденами лишали матерей права на эксгумацию трупов их сыновей и соответственно вскрытия гробов, для выяснения настоящей причины их гибели.
Очень удобно. Стреляется солдатик от рук садистов дембелей (которых на него науськал офицер роты) или погибает от того, что в полку бардак. Дело заминают и не расследуют. Солдатику пишут липовое участие в липовом бою и липовую героическую смерть от пуль врага. Награждают посмертно орденом. И гроб спокойно летит в Союз, без права вскрытия его родными и близкими.
А как же, в бою погиб солдат, не имеете мамаша по Советскому закону права вскрывать гроб погибшего в бою орденоносца.
И прапорщика роты вместе с гробом отправляют, который и врал родителям и о липовом бое и о липовой смерти от пуль врага их сына. В глаза врал.
Заодно прапорщик следил, чтобы уж точно гроб не вскрыли. Потом родня расходилась, а ночью гроб, кому надо вскрывали и наркоту вынимали.
Не вериться, конечно, в такой уж жуткий расклад, но именно так всё складывается и получается. В один бесчеловечный и жуткий конвейер, с участвующими в нём персонажами, которые отчаянно врут, отмалчиваются и со скрипом, по капле, сознаются и проговариваются в своих преступлениях, против своих - же солдат, только после того, как их припирают документами и свидетельскими показаниями.
Пятую роту и её солдат предавали много раз. Её предавали, когда нагло и в лицо врали матерям погибших, врали прямо у гробов их сыновей, её предал заместитель комдива, полковник 'М. Ю. И.', её предал собственный ротный, скрыв от солдат, что ведёт роту умирать, её, по всей видимости, предали и другие офицеры пятой роты, которые судя по всему, решили не выполнять боевой приказ, а повели пятую роту совсем в другое место.
Предали роту, и когда она поднималась на горку, не сказав ей, что вот - вот, возможен бой. Предали, когда выпустили красный дым и лишили роту драгоценных минут группирования для ведения боя. Предали в штабах батальона, полка и дивизии, когда отказывали в артподдержке и поддержке МИГами и Вертушками. Предали, когда отказались забирать возле горы раненых. Предали, когда не забрали раненых на аэродроме Кабула. Предали, когда не подготовили врачей и хирургов. Предали, когда не наградили большинство из участников того боя, даже раненых не всех наградили.
Солдаты об этих предательствах не знали, и не задумывались тогда о предательствах, и никому не предъявляли счетов. Они вгрызлись пятого июня 1984 года зубами в каменную землю, на которую их привели предатели офицеры и сражалась.
Сражались за Родину, за Десантную честь, за офицеров, за выполнения приказа, за оправившего их на смерть первого заместителя командира 103 - ей дивизии, за не поддержавшего их в бою комбата второго батальона, за бросившего их и укатившего в Москву комбата первого батальона, за плюнувшего на них командира 350 - го полка, за всех остальных, кто их обворовывал, предавал и продавал их все годы их службы. Стойко сражались солдаты пятой роты и победили. Победили несмотря ни на что и вопреки всему.
Почему заместитель командира 103 - ей дивизии полковник 'М. Ю. И.' приказал отправить на смерть именно пятую роту, а не какую - нибудь другую из второго батальона с более полным составом?
Скорее всего, чтобы погиб один из солдат именно этой роты, который имел смелость пустить слух, что у него есть компромат о воровстве, о перевозке в солдатских гробах героина, драгоценных камней и антиквариата в Союз, о предательстве, о торговле оружием с духами, и о других преступлениях, на уехавшего в Союз бывшего комдива 103 - ей дивизии ВДВ 'А. Е. С.'.
Да ещё, наверное, как всегда, потому что требовалось побольше гробов с солдатскими телами для отправки наркоты, захваченной валюты, антиквариата и камушков драгоценных Панджшерских и Пагманских в Союз.
Вот и решили пожертвовать пятой ротой и убить двух зайцев сразу: и солдатик всезнающий погибнет и гробов много будет.
Чуяли воры и предатели, что особисты им на пятки наступают. Нужно было последним всплеском побольше в Союз переправить и затихнуть.
А вскоре, уже официально, особистами и КГБ, вскрылись все эти и другие преступления совершаемые офицерами штаба 103 - ей дивизии ВДВ. Были там и спекуляция водкой и торговля оружием с душманами в обмен на наркотики и перевозка наркотиков, драгоценностей и антиквариата из Афганистана в СССР в солдатских гробах и другие мерзкие преступления.
Проходили по этому делу в разном качестве: и подполковник 'И. Б.' - начальник отдела боевой подготовки газеты ТуркВО "Фрунзевец", и Генерал - майор 'Г. С. Г.' из опергруппы Генштаба, и полковник 'В. П.' - начальник штаба 103-й воздушно-десантной дивизии, и Герой Советского Союза генерал майор 'А. Е. С.' - командир103 - й воздушно-десантной дивизии, и полковник 'М. Ю. И.' - первый заместитель командира 103 - й воздушно-десантной дивизии и многие другие генералы, офицеры, прапорщики и солдаты...
Об этих преступлениях частично написал Марк ШТЕЙНБЕРГ - военный историк и обозреватель "Кругозора", полковник в отставке. Родился в 1927 году. С 1945 - го - в Советской Армии, специальность: минер-подрывник. С 1984 г. в запасе. С этого же времени - журналист, штатный сотрудник в журналах и газетах Ташкента.
Опубликовал он около 1000 материалов военно-стратегического, технического и исторического содержания. Регулярно публикуется также в военных газетах России. Является военным консультантом.
Вот его статья: http://www.chayka.org/node/3048
Фамилии и имена сокращены мной, автором, до инициалов.
'...К исходу первого десятилетия нового века Афганистан прочно утвердился в прискорбном статусе рекордсмена по производству одного из самых тяжелых наркотиков - героина, 95 процентов мирового потребления которого сегодня обеспечивает эта страна. Плантации опийного мака, уничтоженные во времена господства Талибана, расширились стократно по сравнению с периодом советской оккупации. Впрочем, опийное сырье производилось и тогда, однако условия транспортировки были сложней намного. Везли в основном на юг, в Пакистан. Советская граница была "на замке", почему северный маршрут наркотрафика почти исключался. Находились, впрочем, ловкачи, умудрявшиеся преодолевать и "железный занавес". Из них самыми, пожалуй, успешными были некоторые мои тогдашние сослуживцы.
...За Оперативным отделом штаба Туркестанского военного округа к концу 70-х годов утвердилось прозвище "Союз изгнанных". И потому, что почти все служившие в нем офицеры либо сильно проштрафились, либо проворовались в войсках. Но ведь еще мудрый маршал Борис Шапошников, называя Штаб - мозгом Армии, его Оперативный отдел считал мозгом Штаба. Так что "мозгом" штаба ТуркВО тогда была вполне аморальная компания.
Но даже среди самых лихих ее членов выделялась парочка полковников: Г. Г. и В. П.. До перевода в штаб умудрились они довести "до ручки" полки, которыми командовали. А полки эти имели весьма звонкие наименования. Кстати, об именах. Г. - необычайное это имя многих в штабе приводило в недоумение. Некоторые слыхали о тевтонском имени Гертруда, но уж к девам Г. сопричислить никак не получалось. Сам он гордо заявлял, что имечко его расшифровывается как "Герой труда". И впрямь, родился он в те легендарные времена, когда модно было деток клеймить на всю жизнь высоко-идеологическими Виленами (Влад. Иль. Лен.) Исааковичами да Коминтернами Степанычами.
Впрочем, в штабном кругу звали Г. просто Гера, что вполне соответствовало фатоватой его повадке. Никто и не помышлял тогда, что созвучно это имечко тяжкому афганскому наркотику. П. же обзывали и вовсе непочтительно - Васькой, за сходство с котом. Однако в штабе ТуркВО Гера и Васька в унынии не пребывали, душу отводя в инспекторских набегах по бесчисленным гарнизонам Средней Азии. А в набегах такого рода руководствовались они - да и не только они! - принципом "МВД": ты нам приличную МВД (Машину, Водку, Даму), а мы тебе - приличную оценку...
Зима 1979-80 годов ознаменована была началом трагической эпопеи Афгана. Формирование 40-й Армии и последующий её уход "за Речку" - так на военном сленге звали Аму-Дарью - сопровождались великим множеством оргмероприятий и штатных перестановок, суливших весьма радужные перспективы штабным военачальникам. Открывались вакансии, маячили высокие посты, ордена и даже лампасы. Охочие до таких благ штабники косяками потянулись "за Речку". Как понимаете, Г. с дружком были в числе передовых. Г. занял генеральский пост в опергруппе Генштаба, а П. стал начальником штаба 103-й воздушно-десантной дивизии.
В Кабуле дружки обретались "на горе" - так называли в войсках комплекс помещений штаба 40-й Армии, располагавшийся на территории бывшей летней резиденции свергнутого и убитого афганского диктатора Хафизулы Амина. Она называлась дворцом "Тайбег", что в переводе с языка Дари означает "Дворец в чудесном саду". Сад, и вправду, чудесный, разбит на горе, царящей над котловиной, в которой раскинулся Кабул. И дворец был красивым очень. По крайней мере - до декабрьского штурма...
После него, дворец наспех отремонтировали, и в нем разместился штаб 40-й армии, соединения которой оккупировали страну. А остальные помещения в дворцовом саду заняли всякого рода управления и службы. Офицеры и вольнонаемные жили здесь же, в "модулях", так называли в штабе сборные щитовые, похожие на контейнеры, домики. Питались все в "бочке", как окрестили столовую, действительно напоминавшую огромную бочку.
В ней, кстати, можно было за немалые денежки приобрести спиртное, несмотря на провозглашенный командованием строжайший "сухой закон". Но буфетчики рублей не брали, предпочитая валюту - афгани. Афгани же в этой нищей, вроде бы, стране открывали советским военным возможности приобретения недоступных в Союзе товаров. За афгани, кстати, получить можно было и другого плана "товар" - женщин.
Их оказалось неожиданно много здесь, в Кабуле. И речь, конечно же, не о восточных гуриях, на кого отнюдь не походили наглухо закутанные в хиджабы афганки. Но немало было и своих - медсестер и врачих в армейском госпитале, вольнонаемных и солдаток в штабах и службах, официанток и продавщиц Военторга. Современные эти маркитантки в большинстве своем были, как говорится, всегда готовы к услугам. Но - на сугубо коммерческих условиях. Для того ведь и приехали в этакую даль и страсть...
Вот и возникла перед многими военными проблема презренного металла. Рубли почти не котируются, афгани нет на-дух, а на военторговские чеки можно разве что ширпотреб советский прикупить. А в кабульских дуканах (магазинах) и на рынках столько вещей - и экзотических, и суперсовременных! Да и, кроме того, башли здешние требовались и для "подмазки" приезжего начальства, благосклонности евонной ради, и ныне и впредь, так сказать.
Проблема эта стала во весь рост перед Г. и В.. Осмотревшись, однако, сообразили дружки, что в этой, пусть и убогой отсталой стране, разжиться денежками вполне реально. Служебное их положение предоставляло к тому немалые возможности. Г. получил вожделенные лампасы и как представитель опергруппы Генштаба в войсках вызывал некоторый даже трепет. А П. командовал штабом 103-й воздушно-десантной дивизии, контролировавшей Кабул и окрестные провинции.
Дивизия формировала рейдовые батальоны, которые вели маневренные действия против отрядов афганских моджахедов и арабских шахидов. Десантники при этом несли, конечно, потери. Но и трофеи случались немалые. При захвате горной базы или разгроме душманов (на языке дари - "враги") в крупном кишлаке, когда рейдовикам доставались брошенные дуканы, на их долю перепадало немало добра: японская радио и фотоаппаратура, драгоценности и - главное - афгани и даже доллары.
Основную массу трофеев забирали, естественно, командиры рейдовых батальонов. И когда случалось им бывать в штабе дивизии, они щедро делились с начальством. Попробовали бы зажать! Но дураков среди рейдовиков не было. Так что П., третьему лицу в дивизии, доставалось немало. Хватало, в общем, на свои удовольствия и для ублаготворения приезжего начальства оставалось.
Генерал-майор Г. отоваривался также из трофейных источников при наездах в войска. Но и на "гору", в штаб опергруппы, везли презенты все, кому требовалось содействие в делах карьерных. А разве кому-то не требовалось?! Да и просто так - с заделом на будущее. Генштаб ведь, шутка ли! Так что и Г. не бедствовал, хватало на дам и на выпивон регулярный. Да и в Союз с оказией отправлял, и сам возил, случалось, в Генштаб восточные редкости.
Но как-то на пирушке по случаю именин пивоваровской пассии Инночки дружки познакомились с подполковником И. Б.. Небольшого роста, полноватый и простоватый с виду, оказался И. бесценным в компании мужиком и крепко по душе пришелся и Гере, и Ваське. А был он хоть и подполковник всего-то, но не подчиненный - начальник отдела боевой подготовки газеты ТуркВО "Фрунзевец". Уважаемый человек - пресса, одним словом.
Именно он и явился генератором, так сказать, идеи будущего предприятия. Потому как был очень даже не прочь погреть руки на Афгане. Но так, от случая к случаю, как П. с Г., Б. не светило. А между тем, считал он, что если взяться за дело с умом, то обогатиться в Афгане можно солидно, на всю оставшуюся жизнь. Вот Б. и разработал план такого обогащения и предложил его старшим товарищам.
План этот основан был на его же, Б., опыте, но предполагал намного большие масштабы и совсем другие методы. Наезжая периодически "за Речку" для сбора газетной фактуры, Б. наловчился добывать заодно опиум-сырец, увозил его в Союз и сбывал. Естественно - малыми дозами, по своим скромным возможностям, и чтоб не засветиться на военной таможне. Теперь же, учитывая ранг и возможности новых дружков, рассчитывал он развернуть этот промысел гораздо шире.
План газетчика сулил сказочные барыши и, несмотря на очевидный риск, встретил полное одобрение и деятельную поддержку. Компаньоны горячо принялись за дело, и через малое время первая 20-литровая канистра, набитая плотной массой коричневого зелья, приютилась в сейфе начальника штаба 103-й ВДД.
Откуда же он брался, сырой опиум, в стране, собственный режим и оккупационные власти которой заведомо противодействовали наркодельцам? Почти во все годы оккупации войска 40-й Армии и кабульского правительства контролировали не более 15 процентов территории Афганистана. Центральные города провинций, основные три шоссе - вот, собственно, и всё, что входило в сферу этого, к тому же, достаточно зыбкого контроля.
Огромная, площадью в две Франции, страна продолжала жить так, как и жила веками. В основе всего - ритуалы религии, тысячелетние обычаи, примитивные промыслы, антисанитария и нищенский быт. Репрессии кабульских властей, безжалостные военные операции советских войск заставили жителей бежать целыми семьями, кланами в Пакистан и в Иран. Обезлюдела "зеленка" - основная житница страны - полоса плодородной земли в предгорьях Гиндукуша, орошаемая горными потоками через систему кяризов: колодцев, соединенных туннелями.
А в горах, на Гиндукуше, занимающем две трети страны, образ жизни и подавно остался средневековым. Сюда доходили лишь отголоски войны. Кроме скотоводства, пуштуны и хазарейцы традиционно сеяли опийный мак, в горах работали кустарные лаборатории, изготовлявшие сырой опиум, а иногда - и гашиш, как на местном наречии называли героин. И какое уж столетие действовала система скупки наркозелья и транспортировки его через горные проходы Пешавар и Чаман в Индию и Пакистан. Там сырец доводился до кондиции и, тысячекратно выросший в цене, уплывал во все страны света. Оккупация и гражданская война этот промысел не отменили. Однако теперь опиум и гашиш все чаще служили валютой для приобретения оружия и боеприпасов. Ибо незанятые оккупантами земли находились во власти моджахедских полевых командиров. Они весьма нуждались в оружии, а более всего - в боеприпасах к нему.
О дефиците боеприпасов у моджахедов было известно и советскому командованию, которое зачастую на этом строило замыслы боевых операций. Знали об этом, конечно же, и Г. с П.. И когда стал вопрос: чем расплачиваться за опиум, криминальная троица пришла к единому решению - боеприпасами. В частях 40-й Армии и до того было немало случаев продажи душманам патронов и гранат. Занимались этим, в основном, прапорщики, заведовавшие складами, и масштабы такой торговли были ограниченными. Но за канистру опиума одним цинком с патронами не рассчитаешься. Да и не одна же канистра требовалась дружкам - задумана-то была крупномасштабная операция.
Стали подыскивать поставщиков зелья. На них вышли через один так называемый "договорной" гарнизон. К тому времени некоторые здравомыслящие начальники гарнизонов стали заключать устные своеобразные соглашения с оперировавшими в их районах полевыми командирами душманов. Договаривавшиеся стороны обязывались не вести боевых действий друг против друга, не нарушать коммуникаций, разрешать моджахедам посещать семьи, не блокировать кишлак данного отряда и другие такого же порядка условия, значительно облегчавшие быт и деятельность противников.
"Договорные" гарнизоны жили относительно спокойно, не принимали круглосуточных мер боевого охранения, бесперебойно снабжались. Несли меньше потерь. Более того, "договорные" моджахеды сами порой охраняли их от нападений пришлых из Пакистана арабских отрядов, по крайней мере, своевременно предупреждали.
Через одного начальника "договорного" гарнизона П. связался с полевым командиром крупного душманского формирования. Переговоры завершились к обоюдному удовлетворению. И в один, не больно-то прекрасный день, из армейской базы вышел многотонный КРАЗ с боеприпасами. Он шел без охранения, только в кабине сидел автоматчик.
Между тем, такие машины по Афганистану уже давно не ездили в одиночку. Их присоединяли к большим колоннам, организовывали походное охранение, да еще с воздуха сопровождала пара "горбатых", как называли в войсках ударные вертолеты МИ-24. Правда, КРАЗ с боеприпасами шел в ближний гарнизон, но предупрежденные о его рейсе душманы перехватили грузовик в ущелье, убили солдат, разгрузили патроны и сожгли машину. Вот после этого налета и появилась в сейфе полковника П. первая канистра с опиумом. А потерю машины, боеприпасов, гибель солдат списали без всякого расследования. Такое ли еще списывалось в Афгане! И потом не раз погибали одиночные транспорты с боеприпасами, подставляемые под душманские засады кровавыми комбинаторами.
Транспортировкой наркотиков в Союз занимался лично генерал-майор Г.. И это потому, что багаж их превосходительств таможенному досмотру ни в Баграме, ни в Ташкенте, куда "Герой Труда" летал частенько по служебным надобностям, не подвергался. Вот и прихватывал канистру-другую, благо в чемодан среднего размера вполне помещаются. В Ташкенте товар принимал Б.. Дальнейшей судьбой опиума ведала его жена, Л.. Выросшая в Ашхабаде, имевшая там друзей криминального толка, еще до нынешнего большого дела, она не раз реализовывала в этом городе малые партии зелья, которые муж доставлял "из-за Речки".
В Ашхабаде же наркобизнес процветал издавна. От города до границы с Ираном меньше 30 километров, проживало в нем немало персов, связи с родиной никогда не терявших и умудрявшихся при всех советских препонах получать оттуда наркотики. Благо, потреблявших это зелье в здешних краях испокон веку было предостаточно. Но местные "паханы" наладили связи и с подельниками в других краях Союза. Так что, когда Л. намекнула на возможность крупных поставок, то встретила полное взаимопонимание и готовность к весьма высокой оплате. Конвейер контрабанды наркотиков заработал и действовал бесперебойно более года, перекачав из Афгана немалые количества сырца и гашиша, а самим поставщикам обеспечив солидный барыш. Часть этих средств использовали они для "смазки" другого конвейера - служебного.
Результат не замедлил сказаться. Генерал Г. Г. с двумя орденами за оперативную деятельность в Афгане был назначен заместителем командующего общевойсковой Армии в город Житомир. Рассмотрев заслуги полковника В.П. в организации рейдовых действий против душманских отрядов в Афгане, высшее военное командование сочло необходимым предоставить ему возможность и других офицеров этому научить. Посему и назначили Ваську старшим преподавателем кафедры оперативного искусства Высшей военной академии Генштаба - пост генерал-майорский. Не обделен был и подполковник И. Б., в отношении которого вопрос продвижения тоже решен был положительно. Он ждал приказа о переводе в Москву начальником отдела газеты "Красная Звезда".
Шел 1985-й год, и кто знает, каких высот карьерных достигли бы герои этой криминальной эпопеи, когда б не познакомился генерал Г. с некоей прелестницей всежитомирского масштаба. Которая и сумела охмурить даже такого бывалого ловеласа, как Г.. До такой степени, что решил он расстаться с законной супругой. Чего генеральша снести не смогла и поступила по известному совковому рецепту - стукнула "кудаследует" про опиумные операции изменщика.
А такого рода дела находились в компетенции Особых отделов - военной контрразведки КГБ. Шутить их сотрудники не любили, и там "гдеследует" генерал Г., хоть и "Герой Труда", живо раскололся и подельников выдал. Взяли и П. с Б.. В отличие от подельников, журналист самым стойким оказался: молчал как партизан, не желая раскрывать, куда и каким образом сбывался опиум, чего дружки его не знали вообще. То ли жену спасти пытался, то ли "паханов" ашхабадских трепетал. Тогда военные чекисты применили обычный прием тогдашнего следствия - посадили в так называемую "пресс-хату" к матерым блатным на одну лишь ночь. Больше не потребовалось: утром Б. сам на допрос запросился и как на духу выложил все подробности афганского наркотрафика.
Судил криминальную троицу военный трибунал Туркестанского военного округа и приговорил их к смертной казни. Не казнили, однако: высшая московская инстанция заменила расстрел 12-ю годами тюрьмы. Думается, и здесь "подмазка" сработала...'
Там много повязанных было, жалко не всех осудили и разоблачили. Помогать высокопоставленным предателям кому - то надо было. В гробы наркоту они же не сами упаковывали. Некоторые из предателей и преступников смогли отмазаться сами, некоторых отмазали высокопоставленные дружки и подельники, третьи остались в тени, отделавшись испугом и ломкой карьеры.
Да и не принято было в то политически - коммунистическое время сажать в тюрьмы Героев Советского Союза.
Поведали нам и о командире 103 дивизии ВДВ 'А. Е. С.' и первом зам командира 103 дивизии ВДВ полковнике 'М. Ю. И.', и о его дружке, комбате первого батальона 350 полка ВДВ 'А. П. С.' и о других, причастных к разным делам Афганской войны...
'Весёлая' получилась история 103 - ей дивизии ВДВ, с уголовными делами, с осуждёнными, с предательством, с торговлей духам оружия, со спекуляцией водки, с наркотрафиком, с острой нуждой в солдатских трупах и в солдатских гробах, в которых наркоту и камушки с раритетами перевозили. Больше трупов, больше гробов, больше наркоты и контрабанды можно перевезти на Родину.
Кого повязали, кого осудили, кого не выдали, кого откупили...
Мерзко всё это.
Только нету больше и никогда не будет в живых солдат пятой роты: ни Сутягина, ни Шашлова, ни Седова, ни Сайдхуджина, ни Макеева, ни Мартышкина, ни остальных...
Никогда не будет остальных погибших солдат 103 - ей дивизии ВДВ, чьи трупы и гробы были так нужны подонкам, предавшим своих солдат, которыми они и без этого мерзко командовали.
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ: 'ЖИЗНЬ в СМЕРТИ'
В 1985 году, обалдев от количества трупов родных граждан в Афгане, Советское правительство, ссыканув нарваться на более активное недовольство населения внутри среднеазиатских республик СССР, и поняв, что основной план ЦРУ по быстрому расчленению СССР, провалился, представительно встретилось с главой Афганистана Кармалем и сказало ему, что пора афганцам самим воевать за свои хижины и посевы.
Нашим войскам в 1985 году Советским Правительством было дано указание стараться, не вступать в непосредственные боевые действия, и сосредоточиться на службе прикрытия, охране коммуникаций и обороне важных стратегических пунктов.
Гибнуть теперь наших солдат стало меньше.
Правительство СССР понимало, что развал Государства, хоть и всё же неизбежен в ближайшем будущем, но благодаря солдатам и офицерам, стойко и мужественно воевавшим в Афганистане, планы США по быстрому уничтожению Страны накрылись медным тазиком.
Поэтому необходимо было всё же не раскидываться боевыми солдатами и офицерами, которые могли пригодиться в дальнейшем, при расчленении Страны во всё же неизбежных, хоть и не таких кровавых вооружённых столкновениях и конфликтах.
В виду этого, было также введено некоторое ограничение набора юношей для войны в Афганистане из Среднеазиатских республик и из других Республик и территориальных формирований, с большим процентом населения, придерживающихся Исламской религии, а так же, из республик, которые были нацелены на возможное отделение от СССР.
Впереди было ещё почти четыре долгих года тяжёлой войны.
Ещё четыре года для более бескровного развала СССР. Ещё четыре года для вчерашних детей, которые своими жизнями и своим здоровьем сводили на нет, все усилия США, развязать жуткую войну на территории СССР для его уничтожения.
Вид, у возвращающейся с боёв любой курковой роты, моего времени службы, был далеко не пафосный и не парадный. Усталые, грязные, внешне словно серые, небритые, насквозь пропитанные пылью и потом, поджарые и загорелые, кто - то в бурых от крови истрёпанных бинтах, у каждого отрешённый и злой взгляд воспалённых от бессонниц глазниц, свисающие с рюкзаков пулемётные ленты и каски, вскинутые на плечи пулемёты и автоматы. Ротная колонна, молча и напряжённо шла к своим палаткам, и никто не смел, перебегать её путь. Штабных и тыловых, как ветром сдувало. В этот момент можно было запросто попасть под раздачу. На курков и спецов, ходящих с курками в горы, смотрели с завистью и страхом. Они могли. Они воевали. Они ходили на пулемёты, накрывали собой гранаты, они отстреливались до последнего патрона, они прочёсывали горы и кишлаки... Они знали самую суть войны и жили в её сердце. Все остальные только были или рядом с войной, или прикасались к ней крайне редко.
Месяц непрерывной боевой работы в горах. Курки понимали, что вся эта Афганская война держится только на их жилистых плечах и пацанячьих жизнях. Всё остальное было вокруг них и для них.
Всё... кроме полноценной и качественной еды, сна, нормальных бытовых условий, достойного денежного довольствия, нормального обеспечения, человеческого отношения, необходимых медикаментов, кроме заслуженных наград и заслуженного уважения вышестоящих командиров и всех видов начальников и штабов.
Очень хотелось под конец службы, чтобы весь наш взвод, да и вся рота, вдруг оказались в Москве, на Красной площади. Именно такими, какими мы были на боевых. В полной боевой комплекции и с оружием. Чтобы люди глянули и прониклись. Чтобы жуткое зрелище измотанных, грязных, заросших, перевязанных серо - бурыми бинтами парней отпечаталось у сытых и весёлых граждан на сетчатке глаз на всю жизнь.
Говорил об этом несколько лет назад со старшиной нашей пятой роты, прапорщиком 'В. К.'. Он сейчас живёт в Москве. Хотя сам родом из маленького шахтёрского городка. В детстве играл на скрипке. Ему тоже хотелось народу и правительству роту показать посреди Красной площади. Во всей боевой 'красе'. Мысли совпадали.
Но он был маленький командир, с двумя маленькими звёздочками на каждом погоне и даже без просветов. Он был храбр и смел. У него за Афган 'Красная Звезда' и 'За Отвагу'. Он это честно заработал. Каждый солдат в роте обязан ему кусочком своей жизни. И каждый солдат заработал на грудь не меньше, а в отдельных случаях и больше. И все офицеры и прапорщики нашей пятой роты обязаны своим солдатам своими жизнями не меньше, а может и больше, чем солдаты им.
Каждый командир в нашей пятой роте, включая взводных, ротных, замполитов, прапорщиков... был обязан своей жизнью своим солдатам.
Тем самым солдатам, для которых они так и не смог стать 'родными отцами', тем самым солдатам, которые загинались рядом с сытыми ними от голода и побоев, многим из которых они из за собственной лени, так и не написали за все, почти два года службы, ни одно представление на боевую награду, не смотря на все их солдатские подвиги и ранения.
У старшины роты ещё несколько опасных военных командировок в жизни было, с моей точки зрения, он внешне похож на бультерьера, сбитый мускул, костяшки кулаков в мозолях. Какая там скрипка уже. А мог, наверное, великий скрипач получиться.
На груди качается, в сердце бьёт, медаль.
Серебро, в крест ленточка, красная эмаль.
Танк и самолётики, маятник войны
Я вернулся, Мама, из чужой страны.
Я приехал утром, трезвым и больным,
Я теперь у Родины стал таким своим.
На всю жизнь качается рота за спиной,
Я её в подарок Вам привёз с собой.
Я на Площадь Красную приведу броню,
Я народу сонному сотворю зарю.
Ярко - ало - красную, тёплую как кровь,
Я любовью полон, я сама любовь.
Вот, они - солдатики. Строем пеший ход.
Пыльные бушлатики, выбирайте взвод.
Щёк небритых сумраки, серые бинты,
Заполняют совестью ямы пустоты.
Ай, народ мой, ласковый, на колени встань,
Дети это павшие, ты в глаза их глянь.
Верившие в лучшее пацаны Страны,
Я остался, мама, в стороне войны...
Я остался, мама, с ними и с собой,
На один остался с прерванной судьбой.
От верблюжьих лакомств вонью стелет дым,
Я в зубах с гранатой таю молодым.
Таю, улетаю облачком домой,
Я сегодня, мама, тихий и немой.
Я сегодня, мама, прибегу во сне,
Босоногий, маленький, как не на войне...
Были в курковых ротах, в том числе и в нашей, прапорщики и офицеры, продававшие, уходившим домой солдатам, положенное бесплатное парадное обмундирование, знаки, и береты с тельняшками за чеки (специальные Советские деньги, ходившие в частях и расположениях советских войск в Афганистане). Нет денег, езжай солдатик домой в тех же тряпках, в которых на боевые ходишь, в тех же рваных сапогах, рваном тельнике. Не даст тебе солдатик, офицер и прапор положенного бесплатно за бесплатно. Барыжная часть прапорщицкой и офицерской души, солдатик, твоих последних денег жаждет.
Продавали также и представления на боевые награды, и места в отправке домой (первая партия или последняя - много значило). Либо в числе первых в Союз улететь, либо в числе последних, через месяц и более...
Знаю, немало курков, в том числе и из своей пятой роты, которые своих взводных и ротных офицеров, и прапорщиков, в том числе и наших, иначе как суками и шакальём не называют. Видно натерпелись от этих 'отцов командиров' сполна несправедливостей.
Хотя одно другому не мешало. Бывали случаи, когда такой спекулянт продавец и 'не уважающий' своих солдат, офицер, или прапорщик был и более - менее храбрым человеком, вот только благородных порывов отдать свою жизнь за погибающего или раненого солдата у них не было. Спекуляция на нужде других, и благородство с самопожертвованием в одном человеке не уживались, ну никак.
Реально, каким уродом, гнилью, чадушкой и сморчком надо быть ротному прапорщику, чтобы парадки (парадное обмундирование), и солдатские знаки (знак Гвардия, знак парашютист, знак ВСК, знак Отличник СА, знак Классность и другие знаки...) солдатам фронтовикам своей же роты, в бой с ним ходившим, за деньги продавать. При этом практически каждому курку такая парадка и такие знаки были бесплатно положены и были штабом записаны в личном военном билете солдата.
Узнавайте себя, шкуры спекулянтные и тряситесь, чтобы ваши фамилии ваши солдаты публично в газетах, интернете и на телевидении называть не стали. Как только вы высовываться и рисоваться начнёте, или орденами выпячиваться прилюдно на праздниках станете, так всё о вас и расскажут солдаты.
Так же прилюдно, и на телевидении, и в прессе и в интернете. Как парадное обмундирование и сапоги со знаками, положенные солдатам бесплатно, вы за чеки этим же солдатам продавали, как вы своим барахлом офицерским, да сервизами чайными и магнитофонами, мародёрно отобранными у местного Афганского населения и солдат, солдат же на боевых нагружали и заставляли их носить ваши 'трофеи' и ваше военное имущество до самого прихода в полк.
Солдат и так нагружен по самое, а вы ему сервизик чайный или обеденный, намародёрнутый на боевых в кишлаке, в его же солдатский бушлат совали, чтобы он не разбился. И прёт на себе солдат сервиз офицерский и бережёт его, а не себя, в тяжёлых горных перевалах, в боях и атаках. А ну, как разобьётся, какая чашечка или блюдце, ну как пулей их повредят в бою, сгнобят офицеры напрочь, наградной зарубят, по нарядам замучают, дембелям подскажут, чтобы избивали его почаще, чтобы еды в столовой лишили.
Холодно ночью в горах, а как на себя бушлат солдатику одеть, если в него фарфоровое офицерское барахло завёрнуто? Как ночью одеялом укрыться солдатским, если и там блюдца да чашки, или магнитофон командирский, на боевых стыренный. Лучше замёрзнуть, чем разбить, или на горке забыть, имущество офицерское, лучше под пулю подставиться в атаке, чем за камень нырнуть и чашку какую ненароком офицерскую разбить...
Да ещё и не сам офицерик свою мародёрнутое барахлишко по солдатам рассуёт, а дембелям это поручит. А дембелям, как модой солдат откажет - то, прибьют дембеля за такой отказ. А офицер потом дембелю наградной за труды подмахнёт или от наряда дедушку ослобонит. А молодому? Что молодому? Да ничего. Молодой солдат, он и есть молодой, существо полностью бесправное и от настроения и психики командиров и дедушек зависящее. Именно от настроения и психики, а не от Устава, и не от того, какой он, молодой солдат, в бою смелый да ловкий...
Всё помнят, господа командиры Ваши солдаты. И как вы автоматы на боевых теряли, а солдаты их находили, как штык ножом в молодых солдат дембеля в сердце кололи, а вы заставляли раненых об этом молчать и служить дальше с ножевыми ранениями в груди. При этом отказывали им в элементарной медицинской помощи.
Помнят, как вы поощряли избиения дембелями подчинённых вам солдат и поощряли, когда у молодых солдат отбирают еду. Как сами за миномётной плитой в бою прятались, а солдат посылали, ради собственного развлечения, без оружия и затворов на убой в сторону душман, со словами: 'я хочу видеть тебя мёртвым'.
Как офицеры сами били молодых солдат. Как бежали офицеры и прапорщики в безопасные укрытия, мимо, раненых в бою, солдат своих подразделений, и даже бинта им не подавали, истекающим кровью, не то, чтобы оттащить в безопасное укрытие.
Солдат и так с ног валится от усталости, а тут заботливый командир ему свой бушлатик, одеяло, каску, магнитофон или сервиз чайный, с кишлака у местного населения в наглую наворованный, сверху нагрузит.
Тащи курок бесправный в гору офицерское барахло, не вздумай чашечку какую разбить или одеяльце офицерское запачкать. Солдату же мало нагрузок, он ещё и скотинкой вьючной себя почувствовать должен.
А офицер, потом, в Союзе, чаи с какавами распивая в кругу родных и близких, орденком сияя, который ему этот солдатик своими боевыми подвигами обеспечил, и не вспомнит о солдатике, и на могилу к нему, погибшему, не заглянет, или вообще скажет, что это же чадо погибло, оно же от шока болевого умерло, раненым сжимая автомат в бою, оно же всего полгода в роте послужило и провоевало. И такое слышал я от офицеров пятой роты после войны. И такое...
Встречал я наших ротных офицеров пятой роты, которые о солдатах погибших, с презрением отзывались и на могилы к ним помянуть не ездили, хотя могилы были в паре часов езды на машине от их дома.
Просто помянуть, даже не поклониться, за то, что этот солдат именно этого раненого офицера собой закрыл и жизни через это лишился.
Да если бы не эти солдаты, кто знает, много бы эти офицеры сами навоевали.
Смотрел по телевизору передачу, где впрямую рассказывали как высшие члены правительства СССР, и отдельные штабные генералы, предавали воевавших в Афганистане солдат, передавая душманам планы наших атак и предупреждая их заранее о готовящихся боевых операциях.
Подонки, они и везде подонки, хорошо, что об этом открыто говорить стали.
А как в солдатских цинковых гробах из Афгана в Союз вывозили наркоту и драгоценные камни и антиквариат. Вывезут останки, с почестями, под салют и слёзы родителей захоронят. Потом, ночью раскопают, вскроют, наркоту с антиквариатом и камни заберут, гроб обратно закопают.
По всей России тогда солдат из Афгана тысячами хоронили. Окошечки на гробах изнутри краской белой замалёвывали. И то, если были окошки. Когда и без окошек даже. Цинки никогда не разрешали вскрывать, хоть лоб мать расшиби о гроб. Да и автоматчики из 'почётного' караула с военкомом рядом, поди, вскрой, 'закон запрещает'.
Рудников драгоценных и маковых полей в Афгане много. Сам в 'рубиновый, и сапфировый, и лазуритовый туалеты' не раз ходил. Такая яма в горах, по стенкам которой рубинчики, сапфиры, лазуриты видны в породе. Это афганцы их так добывали. Сидишь на горе в засаде, а гадить ходишь в такую яму.
И алмазы немалые я в своих ладонях держал и вышвыривал их потом куда подальше, размахнувшись...
Некоторые солдаты такие драгоценные находки офицерам тащили или ныкали. Я всегда выкидывал и молчал, если что находил.
Цинки ещё, почему не дозволяли вскрывать. Там часто трупы были очень обезображены. Или вообще кирпичи на распорках и кусок тела. И хэбчик с беретом сверху.
В морг один раз прихожу, пацаны морговские сказали, что там моих знакомых, убитыми с Джелалабада привезли, с моей учебки, мол, были пацаны. Думал, узнаю кого.
Какой там. Животы вспороты, внутрь земля насыпана, тела раздувшиеся, кому голову отрезали, кому язык через горло вытащили, кому кожу по поясу надрезали и над головой сдёрнув, завязали, кому член откромсали и в рот вставили. Моджахеды так над нашими солдатами и офицерами издевались. Это на засаду нарвались бойцы. Так никого и не узнал. Лежат, братаны, вздувшиеся, как брёвна толстые. Жара, вот их и разбарабанило.
Наркоты в Афгане было немеряно, почти у каждого солдата годка или дембеля, а иногда и у молодых, был в загашнике кусок чарса (конопли прессованной) величиной с кулак и более. Героин приобрести в полку и в дивизии тоже было легче и дешевле, чем пачку сигарет в полковом магазине.
Любой полк или дивизия в Афганистане делились на Курков, спецов и штабных.
(Ничего не могу сказать о подразделениях ГРУ и КГБ, я с ними именно в Афгане не работал).
Курки - это те, кто постоянно и непосредственно чесал и воевал с автоматом, или пулемётом, или с СВД в руках в боях, в горах, на местности, в кишлаках и в зелёнке (зелёной зоне).
Спецы - это артиллеристы, зенитчики, постоянные караульные различных объектов, водители всех видов автомобильной и броневой техники, солдаты подразделений химической защиты (некоторые из них, тоже в горы воевать ходили, но некоторые), ремонтники, повара, кочегары, электрики, заведующие клубами, киномеханники, служащие музвзводов, банщики, санитары и врачи медбатальонов, мед частей (некоторые из этих, тоже в горы воевать ходили, но некоторые), госпиталей и моргов, продавцы и официанты, кладовщики... то есть все те, кто обогревал, ремонтировал, возил, кормил, обслуживал и поддерживал курков в их нелёгкой военной судьбе и службе (простите, если кого не перечислил). Из них в горы, с боевыми ротами, воевать ходили считанные единицы и то, только под дембель, по личной прихоти, а постоянно воевать в горы практически из них никто не ходил.
Отдельно нужно сказать про водителей боевой техники и про водителей, перевозивших грузы по Афганистану.
Водители боевой техники (БМД, БМП, БТР, БТС, Танки, САУ и другие...) получали свои ужасы войны по всему Афгану, за что им и поклон и уважение. Они перевозили частью нас, подрывались на многочисленных минах с нами и без, срывались в пропасти, сгорали подбитые на сопровождениях колонн...
Как правило, в каждой боевой машине были механик водитель, который вёл эту машину и оператор наводчик, который стрелял из вооружения этой машины (пулемёты и пушки).
Очень немногие, буквально единицы, операторы наводчики, ходили в горы с курковыми ротами. За два года я, таких операторов наводчиков, из нескольких сотен, с кем мне приходилось сталкиваться, ходящих в горы с ротой видел всего один раз. Так, что это, скорее всего, было редчайшее исключение.
Механики водители в горы воевать не ходили, это факт. Я из сотен механиков водителей, с кем мне довелось столкнуться за 2 года Афганской войны, не знаю ни одного, кто ходил бы воевать в горы.
Говорит, ли это о том, что они считались между нами, солдатами, тыловыми? Конечно же, нет. Они считались боевыми, в особенности те, кто из них, кто служил в ротах. Боевыми, но не курками...
В нашей роте был мой дембель, механик - водитель кличка 'Пахом', ефрейтор по званию, с Кургана (Курганских в полку и в дивизии очень уважали), по сроку службы он приходился мне дембелем, который был, к тому же, очень лютым дембелем (ох и натерпелся я от него), но которого очень уважала и слушалась вся рота и даже сержанты заместители командиров взводов и даже офицеры очень прислушивались к его мнению, хотя он был всего лишь ефрейтором.
Как бы он меня не гнобил и какие бы несправедливости я от него не вытерпел, но факт остаётся фактом, 'Ю. П.' был очень уважаемым и авторитетным пацаном в роте и в полку, я таких уважаемых и авторитетных больше не встречал, даже всю роту на него мог оставить иной раз командир роты. Но при этом, пацан, уехал домой без единой боевой награды.
Хотя, лично я, несмотря на все его издевательства, по отношению ко мне, считаю, что он как минимум достоин и ордена 'Красная звезда' и медали 'За Отвагу'.
Служил - то он хорошо и смело и сил в службе не жалел и в боевых ситуациях вёл себя храбро и смело. Лично у меня такого авторитета, как у него, в роте и в полку, и близко не было. Впрочем, такого авторитета среди сослуживцев, ни у кого, на моей памяти, не было.
Земелька круглая. Мой лучший друг 'А. Т.', тоже мой дембель, с моего полка, тоже с Кургана, здоровый, как медведь, друг этого самого механика - водителя 'Ю. П.' и тоже очень авторитетный пацан.
С 'А. Т.' мы вместе потом в вышке учились и вместе на вторую войну сходили, жёны наши две подруги практически с детства, живём мы сейчас с ним в одном городе.
Так, что Механики водители и операторы наводчики, в отличии от голимых тыловиков, получали свою порцию войны на сопровождениях колонн и в маршах между горами. А вот когда мы уходили в горы воевать, то для них в основном наступала полная лафа и расслабуха. Они терпеливо ждали курков и, в основном, не воевали.
Теперь о про водителях, перевозивших грузы по Афганистану. Эти пацаны хлебанули Афгана по полной. Да, они не ходили в горы и не чесали кишлоки и не воевали в зелёнке. Но они колесили по дорогам Афгана, что было, частенько, даже куда опасней, чем нам воевать в горах. Боеприпасы и горючее за спиной делали таких водителей потенциальными смертниками. Единственная радость, которая им была доступна, это то, что они не лезли в горы, как курки и не так уставали. Всё остальное у них было часто ещё тяжелее и опаснее, чем у нас, курков.
Были ещё боевые курки спецы: связисты, АГСники, сапёры и миномётчики. Этим доставалось даже боле нашего на боевых. На боевые они ходили вместе с курковыми ротами, но тащили на себе куда больше нашего, а сапёрам ещё и первые мины все доставались. Сапёры всегда ходили впереди курковой роты и первые мины и подрывы были ихние.
Иногда воевать в горы ходили по дембелю и некоторые химики и некоторые медики из числа солдат медицинской службы именно части, а не медсанбатов и госпиталей. Служившие в медсанбатах и госпиталях в горы воевать не ходили, ни солдаты, ни офицеры, они работали в тылу.
Быть курком было и очень почётно и очень тяжело. Всё что могло быть самое жуткое и тяжёлое на афганской войне (кроме 'карданного счастья' водителей) ежесекундно доставалось именно им.
Самая заветная лично моя мечта была такая: я сижу в кресле и три минуты, гарантированно, наслаждаюсь полным покоем.
Что это за мечта, скажете Вы? А вот такая мечта, целых три минуты гарантированно знать, что с тобой ничего не случится, тебя не убьют, не отбомбят, не обстреляют, и никуда по тревоге не дёрнут.
Знаете как в обычной жизни, где в принципе, конечно, никто не застрахован от случайностей и несчастных случаев, но именно и только от них. А в основном у обычного человека жизнь протекает практически спокойно и ровно и заранее распланировано. Человек спокойно ест, спит, смотрит телевизор, гуляет и знает, что ничего с ним кардинального не произойдёт.
У меня, как и у каждого курка Афгана, покоя не было двадцать четыре часа в сутки. Как не было и кресел. Табуретки были. Были по молодухе службы под задницу, по голове и по рёбрам. Вместе с войной, кровью, вшами, гигантскими физическими нагрузками, голодом, издевательствами, избиениями, наплевательским отношением и всем остальным, этот психологический фронтовой, дембельский и офицерский прессинг порой был просто невыносим.
Спасением молодого солдата было только внешнее, напускное отупение и практическое замораживание любых великих эмоций, кроме животного волчьего воя по далёкому, тёплому, сытому и доброму дому.
Да и у курков годков и дембелей, такого гарантированного, хотя бы трёх минутного, расслабления практически не было. Война, она была больнейшим бичом по первому году службы и дамокловым мечом по второму году службы для любого курка.
Я вчера сумел родиться,
Мать - Афганская война
Умудрилась разрешиться
Телом раненым меня.
Страшно, Господи, как страшно
Было первых триста дней.
А вторые, лишь ужасно,
И немножечко сытней
И ещё хотели, чтобы
Знали все Вы, за рекой,
Мы за Ваши огороды,
С матом жертвуем собой.
Умираем, погибаем,
А как хочется пожить.
Помяните нас под Раем,
Так, чтоб с водкою завыть.
Что - то вбилось в лоб святое,
Хвать за сердце и в Войну.
Что - то въелось в нас такое,
Срубцевалося в мозгу.
И заставило трудиться
На работе фронтовой.
И в Россию так влюбиться,
Всей оравой Полковой.
Небольшое отступление:
в школе уже в девятом классе я с огромным интересом читал и 'Капитал' Маркса, и Ницше, и Канта, и Гегеля.
В первые три месяца после демобилизации из Афгана в любой сказанной мной фразе, из 5 слов, три было матом. В приличных общественных местах и дома, при родителях, мат я заменял многозначительным мычанием в виду того, что не мог подобрать нужных слов.
Я просто забыл почти все слова. Словарный запас, дай бог, составлял тогда слов 200-300. Именно тех, которые мне были нужны на фронте. Всё остальное заменяли жесты и молчание.
Это была обычная естественная защита организма и мозга. Такая - же, как проваливание в кратковременный сон при вызове огня артиллерии на себя. Организм не выдерживает страха и ужаса, и отключает мозг.
Мне такое свойство организма очень нравилось. Сослуживцы часто, за храброго меня считали, типа ни фига у бойца страха нет, кругом снаряды рвутся, а это тело спит спокойно сном младенца и праведника и дышит ровно. Причём просыпался я ровно сразу после обстрела.
Хотя однажды заснуть не удалось. Сутки пластались, еле выжили. Наверное, сон не пришёл потому, что надо было отбиваться, а не просто ждать, когда духи вокруг, от вызванного нами огня на себя, под обстрелом погибнут.
Один из моих командиров по роте до сих пор вспоминает, что даже в горы я таскал с собой толстенные книги и пытался их читать.
Это была жуть. В горы стрались брать только самое необходимое. Всё несли на себе, каждый грамм учитывался.
А тут солдат тяжёлую книгу тащит.
Правда, справедливости ради скажу, что книги я брал в горы уже по дембелю, когда с горами и с тяжестью подъёма в них был 'на ты', по молодухе я их бы просто не упёр.
Скорее всего, это была сила привычки, вернувшаяся ко мне, в мои 'лучшие' месяцы войны (служба годком и дембелем всегда была лучше, чем служба по молодухе), оставшаяся внутри меня ещё с гражданки. В Союзе, до армейки, я часто носил с собой книги из домашней или городской библиотеки, и читал их в автобусе, или в очередях магазинных, или на пляже...
Ничего из прочитанного на войне я, к сожалению, не помню, кроме тома Дюма про трёх мушкетёров. То ли 'двадцать лет спустя' то ли 'сорок...'. Особо на войне не почитаешь, даже когда на горке сидишь, но просто так бездумно сидеть и пялиться в прицел или на камни, мне тоже не хотелось.
Солдаты умудрялись на войне и стихи писать. Очень даже неплохие стихи. Всё - таки всплески нормальной душевной жизни в нас порой пробуждались.
По приходу роты с боевых действий...
Здесь я прерываю предложение, так как весьма удивительное это словосочетание 'боевые действия'.
Наверное, надо было ввести три категории. Ветераны Боевых Действий, ветераны обеспечения Боевых Действий и ветераны тыла при боевых действиях. Одни реально воевали в горах или карданили по дорогам в пулях и опасности, вторые иногда воевали, в основном до горы только, потом под горками курков ждали, другие дальше часть носа не казали.
Ну да всем охота именно бравыми вояками считаться. Кто же захочет рассказывать, что он был в Афгане, а на настоящей войне, в горах так и не был.
Фотками начнут трясти, где с автоматом позируют, или со снайперской винтовкой, или с пулемётом. Лентами пулемётными обвешанны, в касках, в трусах с пулемётом, с голым торсом, со штык ножами в зубах...
Был я несколько месяцев пулемётчиком в Афгане. И спал даже со своим пулемётом в обнимку. Но, чтобы позировать картинно с ним?... Да упаси меня... Мне и настоящей войны с ним хватало.
Очень часто таких тыловых 'героев' можно узнать на фотках по укороченному автомату калашникова, АКС- у. Его выдавали только штабным, комендачам и тыловикам, а потом, под конец моей службы и потом ещё и водителям бронетехники и операторам наводчикам, чтобы им с таким укороченным автоматом легче было внутри боевой машины помещаться.
Курки такие автоматы презирали. Такой пукалкой много не навоюешь.
Часто к нам в роту прибегали разные тыловики, чтобы сфотаться с настоящим боевым оружием. У тыловиков - то в основном, только эти укороченные пукалки и были. Пулемёты, реальные автоматы и снайперские винтовки им были не 'положены'.
Ружейный парк, он же оружейка, он же руж. Парк, (комнатка для хранения оружия) у нас, у курков в ротах, на щепку закрывался, вместо замка. Бери любое оружие и боеприпасы, не хочу. Хоть с ног до головы обвешайся и ходи. Никто не контролировал. Да и мы не жадные были.
Конечно, книга учёта оружия была на столике дежурного по роте, рядом с оружейкой, и он должен был туда скрупулёзно записывать любую выдачу и возврат оружия и при этом докладывать офицеру. Но офицерам было по фигу и дежурному было по фигу. Солдаты сами открывали книгу, если было не лень и сами туда записывали, что взяли и когда вернули. Но так, в основном делали только молодые солдаты, а годки и дембеля на это обычно плевали. Анархия у нас с оружием была полная. Автоматы были и изолентой перевязаны (деревянные части), чтобы не отвалилось, и покарябанные все и воронение было уже сильно стёрто и слова всякие написаны были на автоматах...
Бардак был у нас в Афгане и несправедливость к нам была в Союзе.
Вот мой старшина роты, прапорщик. Ходил с ротой на все боевые. Часто выполнял функции реального боевого командира. Офицеров в роте не всегда хватало. А в удостоверении ветеранском у него литера буквенная перед номером не та стоит. Прапорщицкая какая - то специальная литера.
Какое - то крючкотворное чудо решило, что прапорщики должны не так обеспечиваться льготами, как другие. Старшина роты типа по званию относится к категории прапорщиков и не имеет права на санаторно - курортное лечение за счёт государства. Это хана полная. Значит, ходить в атаки под пули ему можно, а в санаторий никак. У него, что, психика железней, или болезней меньше? А генерал штабной или тыловой офицер штаба, пожалуйста, вне очереди на курорт, вперёд многодетной матери или бабушки трудяги?
Так, вот, по приходу роты с боевых операций, роте надо было разгрузиться. То есть сдать в ружейный парк (комнату хранения оружия роты) все гранаты, запалы, тротил и так далее.
В принципе, никто у себя это заныкать и не желал. Всем хотелось побыстрее с себя всё это скинуть, умыться и спать завалиться.
Счастье роты, если дежурный по роте был молодой солдат. Всё ему скинули, и пусть всю ночь укладывает всю эту дребедень по ящикам. А если дежурный - дембель. Ему и вошкаться с этой горой оружия и боеприпасов неохота и другому не перепоручишь. Дежурный то именно он. Ему и учитывать и считать и отвечать, если что не туда покладёшь, и надежды на смекалку и опыт молодых солдат дневальных никакой.
А как правило дежурных в роте на время боевых оставляли именно дембелей. Этакая льгота 'особо уставшим'.
Самого один раз дежурным по роте оставили, но потом в глаза сослуживцам всё равно стыдно было смотреть.
Вроде не сам просился и ничего позорного не делал, всех по очереди оставляли, давали передых психологический.
Типа внутриротной награды за усердную боевую службу. Лежишь на кровати две недели, балдеешь, спишь да кушаешь. Никто и претензий не предъявлял, а всё равно стыдно. Ну да, тыловым и штабным, в ротах курковых и дня не служившим, такой стыд не понять.
Дневальными к дежурному, на время боевых, оставляли совсем дохлых молодых солдат из категории умирающего 'бухенвальда'. Это, которых, на боевые смысла брать не было из - за дистрофии.
И пихали тогда солдатики по приходу с войны всю боевую трихомудию по тумбочкам.
Откроешь иную, а оттуда вываливаются и тротил, и запалы, и гранаты, и ленты пулемётные.
Тумбочки у нас были вроде средней кладовки в квартире. Всего много, порядка нет.
Иногда тумбочки открывал проверяющий офицер со штаба полка. Крику было как от контуженой коровы.
Срочно и тайком всё патронно - гранатное из тумбочек, после такого шмона и крика, выкидывалось в солдатский сортир, в выгребную яму. Как только он не взорвался.
Особенно смешно было, когда вываливаемое плюхалось в говнянную жижу. Солдаты, сидевшие на очках (а их всегда было немало, ввиду некачественной пищи и массовой дизентерии) с криком и матами срывались вон. Летела брызгами поднятая жижа и нежно окутывала не успевших вскочить. За очередным неуклюжим молодым бросателем, обрызганные неслись с проклятиями до самой ротной палатки.
Кстати этот сортир, стоящий возле самой колючей проволоки вместе с мусорными контейнерами, афганские пацаны всегда хотели украсть. Сделан он был из досок. Доски в Афганистане ценились. Бедная страна, даже дерева толком нет. За одну хорошую доску можно было купить джинсы с часами японскими или дублёнку. Мусорные баки наши, эта шпана афганская тоже, всегда прошаривала в поисках всякой привлекательной хрюнатени (как бомжи в у нас возле подъездов роются).
Потом за колючкой, на ихней, Афганской стороне, всё усеяно нашим мусором было. Разбрасывали, сволочи. Перелезет мальчонка через проволоку колючую, бак мусорный ловко опрокидывает, загребает, что попалось, и на свою афганскую сторону обратно бежит. Караульный к нему несётся. Пока караульный бежит в одну сторону, с другой позиции следующий пацанчик помойку рушит. Караульные в детей не стреляли, хотя, если караульный молодой, он потом сам всё опрокинутое собирал обратно в помойку.
Неохота собирать, конечно, но не убивать, же за это детей. Жестокости в 350 - ом полку ВДВ к местному населению, в особенности к детям, у нас тогда почти не было. Почти.
Мы по утрам всей ротой, организованно и строем, бежали к колючке (колючая проволока по периметру полка), за туалет. В туалете мы не помещались.
Выстраивались в ряд и по команде все дружно ссали на афганскую территорию. Потом шли разбросанный малолетними аборигенами мусор, за колючкой убирать обратно в полковые мусорные баки. Один крендель из наших, там подорвался, видно моджахеды с растяжкой или миной подсуетнулись.
После этого случая возле мусорки и туалета поставили ещё одного 'туалетного' часового (раньше там недалеко был караульный пост полковой охраны территории и железобетонный дот с окопом для него), а нас за колючку больше уже не посылали мусор подбирать.
И вот как - то выбегаем мы ротную пись - пись делать, а туалета родного нет. Спёрли. Одна яма с говном осталась. Так наш тубзик, а он был далеко не маленький, полковой, несколько раз только за мою службу воровали. И часовой специальный не спасал. Спал, гадёныш, наверное. Или в доле был с туалетными ворами. Такие 'в доле' иногда случались у солдат'.
Однажды и я это чудо туалетно - инженерной мысли охранял, целый час.
Сидел я как - то днём в расположении. Вернее полулежал на кровати. Дежурный был молодой, он пошёл броню мыть, а я типа за него, взводную палатку караулю. Повязку его нацепил, лежу, кайфую вполглаза.
И тут неожиданно заходит комиссия со штаба дивизии. Крик, визг, писк..., почему днём лежишь, почему в тумбочках боеприпасы и вообще, что за тон, и что за пререкания.
Короче, пнули меня штабные полковники, туалет охранять на сутки. Взял я автомат, подсумок с дополнительными магазинами нацепил, часок рядом с туалетом покантовался, покурил, с корешком из шестой роты покалякал (его тоже на охрану туалета замели, тоже днём в роте на койке валялся). Потом мы свалили. Полковники ушлые оказались, через два часа кинулись проверить, реально ли старослужащие туалет охраняют. Счас! Фамилию я - то им вымышленную сказал. Круговерть была полная. Так меня и не нашли. Я даже на отбое отсутствовал. Молодой дежурный естественно меня не сдал.
Комиссии всяческие любили шмонать наши солдатские тумбочки, пока нас в подразделении не было, всё штабным казалось, что мы сладко живём, всё неуставное у нас отобрать хотелось. Фотки и фотоаппараты любые изымали, не положено, платочек солдат мамке припрячет, не положено, хлеба кусок найдут в тумбочке - орут о воровстве продовольствия, мыло или лезвие бритвенное притащишь с боевых - мародёр. А конфискованное у солдат, себе часто просто забирали. Ссуки.
После года службы у солдата обычно возникало непреодолимое желание сделать себе на память об Афганистане татуировку. Прямо чесалось во всех местах от хотения намалевать на себе героическую картинку.
Самой излюбленной была татуировка с изображением самолёта и десантирующийся парашютист на фоне него. Ну и надписи типа ОКСВА (Ограниченный Контингент Советских Войск в Афганистане), или АФГАНИСТАН, ещё годы службы, номер полка или дивизии.
Делались такие наколки, как правило, на правом плече, реже на левом. На груди справа или слева тату делали с группой крови. Опытные образцы иногда татуировали на плечах молодых солдат, часто погано, неумело и бледно. Такой 'портак' человеку оставался на всю жизнь, как память об издевательстве. Наколки делали не все. Многие не делали. Не делал и я. Потом, работая за границей, был рад, что не поддался всеобщему увлечению. Такая татуировка раскрыла бы меня сразу.
Хотя, потом меня вычислили. Был суд. Суд был в США. Прокурор американский просил кучу лет.
В полку время от времени случались самоубийства. По халатности и добровольно. Два из них произошли у меня на глазах.
Вот пример халатности. Чистка оружия, солдаты должны перед ней, для изъятия патрона из патронника, отстегнуть магазин, направить ствол автомата на сорок пять градусов в небо, передёрнуть затвор и нажать на спусковой крючок. Я это вызубрил ещё на охоте с папой в Союзе. Только там у меня ружьё было, а не автомат, но смысл тот же.
Солдаты иногда ошибались. То передёргивали затвор с пристёгнутым полным магазином, то забывали про патрон в патроннике и передёргивание, чтобы он вылетел прочь. Так и здесь. Магазин - то солдат снял, а передёрнул и нажал на курок, ещё и склонившись над стволом. Заездился мальчишка, или просто устал и запутался в движениях. Дело было на броне, между боевыми выходами, все были измотаны боями и чёсом, чистка шла без стола, на земле, на расстеленных плащ палатках. Так и убил пацанчик себя, прямо в грудь. Полгода ему до дома оставалось.
А вот пример добровольного самоубийства. Другой парень, с нашей роты, зимой, на Бараках, сам застрелился. Метрах в двухстах от меня. Парень был молодой по призыву, но уже сразу в своей роте уважаемый, спортсмен, самбист, командир отделения. Гоняли его, конечно, но не так, чтобы очень. И почти не били.
Говорили нам потом, что он верующий был, поэтому и застрелился. Мол, оружие вера держать не позволяла. Вопрос, почему в Союз не попросился, или в писаря не ушёл. Да и самоубийства верующим тоже не одобряется в церкви.
Солдат к этому времени уже на третьих больших боевых был и на сопровождениях был и на малых боевых выходах. Да и папа, у него, какой - то секретарь КПСС города был. Короче не вязались все эти факты между собой. Парень упал, пена кровавая. Мы только в горы выдвигаться начали. Хрипит: никого не вините... и умер. Все тогда плечами пожимали, типа кто его знает, на самом деле, чего стрелялся.
Сейчас - то, уже знаем, от чего. Он очень гордый был и порядочный. Не смог он вынести дембельских издевательств и офицерской мерзости. Не столько над собой, сколько ему было противно вообще в таком скотстве отношений жить, а изменить он ничего не мог.
Так гордый лев бросается со скалы, совершая самоубийство, когда его травят сворой мелких шавок. Есть такой факт в природной истории. Не может лев вынести такой визжащей шавочной своры и убить их выше его львиной породы. Вот он и предпочитает самоубиться, только бы из такого позора уйти. А у некоторых львов в таких ситуациях и вовсе разрыв сердца случается.
Сильнее всех нас он оказался. А мы в этой скотской шавочной грязи отношений остались выживать и приспосабливаться.
В самый конец своей службы, в последний день боевых, я получил ранение в очередном бою. Добрались мы до медсанбата только через сутки после ранений. Мне повезло, я угодил не в госпиталь в Кабуле или Ташкенте, а в медсанбат при дивизии, он находился буквально метрах в семистах от моей роты, поэтому, оклемавшись, я уже во всю бегал в роту, да и вообще в полк, курнуть с сослуживцами (с друзьями уже не получалось, убили тогда в этом бою последних моих друзей по роте, остальных раньше убило), посмотреть вечернее кино для солдат на стене клуба, до отбоя, и кино для офицеров, уже в самом клубе после отбоя. Молодые солдаты из наших подразделений, приносили нам из расположения роты табуретки, и даже стулья где - то добывали, и мы, полковые дембеля, важно восседали на них в первом ряду. Молодые солдаты в первом ряду сидеть не имели права по неуставняку. Нести дембелю самому себе стул или табуретку, для просмотра кино на стене клуба летом, тоже считалось западло, должен был нести молодой туда и обратно.
В кино для офицеров, уже не на стене клуба, а в самом клубе (для офицеров кино всегда крутили только в клубе и только после отбоя солдат, для солдат, в тёплое время кино крутили на стенке клуба, в холодное внутри клуба) после солдатского отбоя, я же теперь ходил, пользуясь офицерским бушлатом одного из офицеров роты. Настоящий, редкостный офицер. Ему было не жалко, а ХБ нового образца у солдат и офицеров, так называемая 'песочка', было одинаковое.
'Отбой' - это время, когда солдаты должны были ложиться спать в подразделении. В летнее время отбой был в десять вечера, подъём то в шесть, то в семь утра. В летнее время подъём был, когда в пять утра, когда в шесть утра, отбой был в десять вечера. Офицеры вставали и ложились когда хотели и когда было возможно.
Кроме этого днём солдаты спать не имели права и даже на кровать не имели права присесть или тем более лечь. Молодых за это били дембеля, годков и дембелей за это наказывали нарядами офицеры подразделения. Это считалось очень серьёзное нарушение дисциплины.
Только иногда годки и дембеля, могли официально спать от двух до четырёх часов днём, в случае, если они заступали в наряд или караул на сутки и более. Молодым солдатам такое тоже было положено, но им этого дембеля не давали по понятиям неуставняка. Считалось, что молодой солдат не имеет права спать днём ни в каком случае.
Часто положенное время на сон днём такого молодого солдата, заступающего в караул или в наряд, было использовано дембелями для самих себя. Типа это дембель идёт в наряд и спит, а потом типа резко делали замену и в наряд или в караул шёл молодой солдат.
В карауле, когда вся рота, всем составом и молодые, и годки, и дембеля, заступала в караул, тоже молодым солдатам не давали спать сутками, они несли службу за дембелей. Хотя положено было от двух до четырёх часов отстоять на посту, потом два часа отработать в караулке по поддержанию чистоты и изучению устава караульной службы, а потом четыре или шесть часов поспать. Но спали только годки и дембеля, работали только молодые солдаты. Иногда рота заступала в караул на несколько дней и молодые солдаты по нескольку суток были без сна и засыпали прямо на посту. Это грозило тем, что душманы могли пробраться на территорию полка и убить и часового караульного и других солдат вырезать. Дембелей и годков это волновало мало. Личный сон и личная лень им были куда дороже безопасность молодого солдата и его жизни и безопасности полка.
Если дембеля во время проверки караула заставали молодого солдата всё же уснувшим на посту, то его очень сильно и долго били. Спать всё равно не давали. Знали ли об таком положении вещей офицеры? Конечно, знали. Им было по фигу и мер они не предпринимали. Дембелизм и неуставные взаимоотношения им были выгодны.
Молодые солдаты часто спали на посту, спал и я по молодости. Спали даже стоя и с открытыми глазами. Организм вырубался в сон сам. И как не вырубиться, если по двое и трое суток без сна.
Отстоишь четыре шесть часов на посту за себя и дембеля, потом пару часов в караулке 'шуршиш' на уборке караулки, потом опять на пост, потом опять работаешь в караулке, потом всё сначала... и так сутками. И еду молодые получали в последнюю очередь, то, что дембеля с годками не доели. Часто и ничего не доставалось из еды. Так и стоишь на посту, избитый, голодный и бессонный.
Потом, годком и дембелем я уже в караул совсем не ходил. И в наряды практически не ходил, буквально пару - тройку раз и то, чисто номинально числился. Нагло, да, паскудно, да, но такая тогда жизнь была, сам не отнаглеешь, будешь огребать. Вот и наглели. Не был я примерным солдатом и правильным не был. Из всех моих 'заслуг' в Афгане можно было только немного в лучшую сторону отметить. Я не был трусом, я всегда готов был отдать жизнь в бою за своих без раздумий, я не предавал, я не торговал ничем с духами и местным населением и я очень редко (по пальцам одной руки можно пересчитать), применял физическую силу, чтобы самоутвердиться или доказать свою правоту.
Так, что в принципе, никто меня не может упрекнуть за то, что я ему искалечил жизнь, здоровье или службу или на боевых струсил или собой не закрыл в бою или душкам оружие с боеприпасами торганул. В бою собой закрывал, не трусил, не издевался, еду не отбирал, не предавал, не торговал...
Но вернёмся к кино.
Единственное о чём он меня попросил, что если я залечу с офицерскими погонами, во время моего похода в кино для офицеров, то отвечать буду сам. Не залетел. В полку всегда было много разных офицеров из других частей ВДВ и все офицеры друг друга в лицо не знали.
В медсанбате мы, конечно, ходили в больничном (трусы, тельник, штаны больничные, куртка больничная и халат больничный и тапки больничные, но мне песочку медсанбатный каптёр на самоволки всегда выдавал. Уважал за ранения. Правда не мою форму, а чужую, моя песочка ещё с боевых, вся кровищей была ухряпана. Но всё равно всегда чистую, подшитую, ушитую и выглаженную. Хороший парень каптёр медсанбата, понимающий. Респект ему по полной.
Я тогда думал, песочку мою пробитую осколками и кровавую домой на память привезти. Потом решил, что не нужно. Друзьям показывать по городу смысла не было, всё одно не поймут, перед девками выпендрять, тоже смысла не было, не та вещь, чтобы её девок охмурять, родителям тем более в жуть показывать такое. Про музеи Афганской войны тогда никто и не подумывал и не было их. А для себя? Так у меня и так на шкуре моей дырки и шрамы остались от ранений на всю жизнь.
Хотя иной раз да жалею, что не привёз свой ХэБчик (так мы называли своё Хлопчато - Бумажное обмундирование, китель или куртку и штаны или галифе) всё в крови в Союз. Хочется иной раз, кое - кого, мордой в такое ХБ ткнуть. Смотрите мол, падлы, сытые тыловые, как нам там 'сладко' воевалось. Проникайтесь, утырки, настоящим патриотизмом и любовью к Родине.
Афганские дети мы называли их 'Бочата', от Афганского 'Бача', то есть ребёнок), виденные мной в Афгане, были в основном, ушлые, чумазые и чернявые.
Возле колючей проволоки, ограждающей наш полк от афганской территории, они всегда крутились. У каждого был героин и пачка афганей (деньги местные). Естественно, что обычно это были не их деньги и товар, а это им давали взрослые из местного населения и духи. Все детишки предлагали меняться их героином на наши сигареты или чеки, или просили продать им за афгани оружие или боеприпасы или любую другую военную лабуду.
Героин был откровенно дешёвый, цвета бледного какао, но нам, куркам он был не нужен и без него было тошно. Мы, курки, не употребляли героин, от него мы бы загнулись на переходах, в горах, на боевых, в два счёта. Эта гадость делала солдата навсегда слабым и не боевым.
Штабные солдаты и солдаты спецы, на войну не ходили, поэтому некоторые из них героин у бочат часто брали. Мы, курки иногда меняли свои сигареты на чарс (наркотик из конопли), лепёшки. Курки меняли только сигареты, остальное менять считалось западло. Да и не было у нас остального. Своего не было, а лишнее воровать надо было, у курков на воровство времени почти не было. За торговлю оружием или боеприпасами курки готовы были порвать на части любого, не - взирая на звание.
Потом это проданное и обменянное предателями оружие и боеприпасы убивало нас и наших фронтовых товарищей. Ни один курок, за очень редким исключением (я помню всего два таких случая), как бы он не был голоден или морально уродлив, никогда не менял на еду у местного населения или даже у афганских правительственных солдат и милиционеров, ничего из оружия или боеприпасов. Голод, голодом, а честь ВДВ была у всех курков.
Особисты (офицеры Особого отдела) часто нам говорили, что нас предают и делает это кто - то из высокопоставленных офицеров штаба полки или дивизии. Просили присматриваться к старшим офицерам штабов, кто из них подозрительно долго общается с афганскими солдатами и офицерами афганской армии или вообще общается с местными жителями. Обещали за выявление предателя 'Орден Ленина'.
Видимо серьёзно достал штабной предатель особистов, коли к солдатам за помощью обратились. Теперь мы знаем, что это был начальник штаба нашей 103 - ей Дивизии ВДВ, полковник 'В. П.'.
Впрочем, кроме него и другие были предатели и в штабе дивизии и в нашем полку. Жадной до денег падали всегда хватало.
Были и перебежчики на сторону моджахедов. И офицеры бежали и солдаты. Офицеры реже, солдаты чаще. Хотя перебежчиков было не очень много. Массовых откровенных и открытых переходов на сторону врага, среди советских военнослужащих, не было.
О нас моджахеды знали очень много. Предателей в нашей дивизии и в нашем полку видимо с лихвой хватало.
Уже позже, через одинадцать лет, работая в США я столкнулся с их спецслужбами. В том числе проходил проверку и на детекторе лжи. Мне очень чётко и по русски рассказали, где и в каком звании я служил в Афганистане, и чем занималась наша рота и даже конкретно взвод в котором я служил.
Потом подобное подтверждение их подробных знаний о нас я получил от одного из офицеров нашего полка, которому тоже довелось побеседовать с представителями разведки чужой 'великой' державы. Моджахеды и агенты ЦРУ о нас знали многое. Тем не менее, мы их часто лупили.
На боевых мы встречали иногда Пуштунов. Такое племя есть в Афгане. Белобрысые или рыжие, глаза васильковые, кожа белая. На мальчонку пуштуна посмотришь, и кровью сердце обливается. Ванятка русский и всё тут.
Детям афганским мы иногда отдавали остатки своего и без того скудного пайка: галеты, сахар, консервы. С брони еду им кидали, когда через Кабул с боевых приезжали. Дети их часто ещё голоднее нас были.
Афганцы нас бывало, в кишлаках лепёшками угощали, молоком. Сами они тоже нищие были. Штабные офицеры нас пугали, что отравленное всё может быть. Сами, падлы, ездили в город покупали афганскую еду и жрали в обе щеки. И лепёшки с фруктами, когда мы к броне спускались, у нас отобранные, жрали, не давились.
Никогда я не слышал, чтобы кто - то афганским хлебом или молоком траванулся.
Нам, солдатам, афганские деньги иметь запрещалось. Солдатам вообще, по ходу всё запрещалось, кроме права погибнуть в бою.
Однажды к нам в часть привезли бывшего сержанта, торговавшего оружием и боеприпасами с афганцами. Его везли в Союз на суд. На одну ночь, пока ждали самолёт в СССР, этого 'торгаша' оставили в караулке нашего полка. Утром тот лежал в камере караулки, в луже собственной крови, избитый и с проломленной головой. Виновных не нашли, да и особо не искали. С предателями курки тогда поступали именно так.
Покидать Афган, после службы, мне тогда очень не хотелось. Да и не только мне. Прикипали часто мы, курки, к войне сильно.
Я по дембелю, перед последней Панджшерской операцией, написал рапорт на имя командира полка, чтобы меня оставили на сверхсрочную службу сержантом сверхсрочником в моей пятой роте.
Потери в роте на тот момент были огромные, и я искренне рассчитывал, что меня оставят.
Мне предложили должность в полку, но на складе, но я отказался. Меня интересовали не чеки и просто служба в полку, а именно хождение с моей пятой ротой на боевые.
К моему сожалению, мне отказали. Обещали в штабе полка уверенно сделать вызов из Союза и всё оформить через военкомат, но так и не сделали.
В это же время, когда я был в медсанбате, туда, из соседнего полка прибыл солдат годок, который, как нам передали его сослуживцы, хотел убежать к моджахедам. По крайней мере, его в этом подозревали.
Этот солдат умудрился отстать на боевых от роты и его нашли только через двое суток. Пока суть, да дело, да расследование, из полка его было решено убрать. Не нашли ничего лучшего, как сунуть в медсанбат, в палату для больных по бытовым причинам. Раненые и 'бытовики' (получившие увечья и ранения по бытовым, не боевым случаям) в медсанбате, где я лежал всегда помещались в разных палатах и даже в разных корпусах. Видимо из - за того, чтобы реальные фронтовики, 'косил' (так называли 'бытовиков') не лупили.
Конечно, то, что раненые в боях, часто били и гнобили увеченных в бытовых происшествиях это плохо. 'Бытовик' 'бытовику', рознь, да и никто не был застрахован от бытовых травм. Но мы, курки, тогда почему - то считали, что раз курок, да ещё который не пользуется уважением в роте, пострадал в быту, значит, сделал это практически всегда специально, чтобы 'откосить' от боевых, а значит этот солдат трус.
Солдатское сарафанное радио сработало и здесь. И курок был именно такой, не пользующийся уважением среди сослуживцев.
Мне, в общем - то было до лампочки на него. Вызвали мы его ночью к нам, в палату для раненых, допросили. Не били, не издевались, просто побеседовали. Парень в побеге не сознался. Может и не виноват был. Борзый паренёк был при этом, нагловатый.
Я ему сказал, чтобы он сдал в медсанбатовскую библиотеку мои прочитанные книги и перечислил, какие надо новые принести. Сказал выполнить до обеда. Обед прошёл, книг нет. Послал за ним. Не идёт. Пошёл сам. Пришёл в его палату, и без разговоров дал в рыло. Типа, он обнаглел, мне раненому дембелю, какой - то там годок книги нести не желает.
Тут на беду, в эту же палату, именно во время нанесения мной удара по его моське, заходит сам Начальник медсанбата. Залёт.
На следующий день меня вместе с бинтами выписали немедленно в мою роту, чему я был безумно рад. Борта в Союз уже заканчивались, и если бы я долечивался в медсанбате ещё неделю, то ещё потом четыре - пять месяцев тянул в роте сержантскую лямку срочной службы. Сверчком (сверхсрочником) я её тянуть был готов, а за три копейки солдатиком оловянным уже не хотелось.
Так у меня в справке о ранении и написано: 'выбыл в часть за нарушение Госпитального режима'.
Обратной стороной моего предпоследнего нарушения воинской службы было видимо то, что мой рапорт на сверхсрочку зарубили. Хода происшествию не дали, хотя могли и посадить и на том спасибо.
Командир полка сослался, что у меня правая рука плохо работает теперь, после ранения и в башке куча осколков и контузия, и что надо мне, мол, домой сначала как положено по дембелю съездить, подлечиться, а потом написать рапорт на сверхсрочную через военкомат по месту жительства и там мой рапорт придёт в полк и его подпишут, но это была, скорее всего, бюрократическая отмастка.
Наверное мне сверчка (сверхсрочную службу) зарубили в том числе из за того, что я Всё равно, по ранению мне был бы, положен как сверхсрочнику, отпуск домой. Пока туда, пока дома, пока обратно, всё бы зажило. Я так тогда думал. Даже врачи так думали. На самом деле, не долеченная рука ещё два года очень плохо работала. Да и сейчас работает не очень.
Я, конечно, был искренне уверен, что я вернусь в Афган в свою пятую роту сверчком, но судьба распорядилась совсем иначе. А может, командир полка не желал, чтобы именно я остался в Афгане из - за происшествий между мной и бывшим комдивом, а может ему меня, дурака, просто жалко стало. В любом случае, рука, из - за воспаления и загнивания раны, пока я добирался с Афгана до дома, работала плохо, с дренажа тёк сплошной гной, комиссию на сверхсрочную, мне в военкомате зарубили, да и родители намертво встали против того, чтобы я вернулся в Афган.
Если бы мои солдатские требования на билеты домой были обеспечены полностью и как положено, то ранение бы не воспалилось, так как я добрался бы очень быстро и получил быстро положенные уколы от воспаления раны.
Советская власть 'забыла' зарезервировать билеты домой для фронтовиков Афгана, и мы добирались с войны к родителям, как могли сами. Вот ранение в пути и воспалилось. Дома меня повторно прооперировали, и я ещё месяца два ходил на перевязки. Главное, без руки не остался.
Многие бывшие курки рвались обратно в Афганистан. До самого вывода войск многие скрежетали зубами и выли по войне, как когда - то выли по дому. Война манила нас обратно. Мы, писали рапорта, обивали пороги военкоматов. Тщетно.
Мне цари не указ, мне генсеки не власть,
С президентами мне не креститься.
Я успел свою Русь, для себя получить,
И готов на Неё век молиться.
Я готов за Неё хоть куда, хоть на что,
В Бога, душу и пекло любое.
Под конвой, и под танк, и на фронт под ружьё,
Чтобы солнце над Ней - золотое.
Я готов лечь на дзот и один против ста,
И работать в износ дни и ночи.
Не доесть, не допить, и чтоб совесть чиста,
Весь на пот, чтоб не было мочи.
Ты живи, процветай, моя милая Мать,
Мне улыбка Твоя, в сердце счастье.
Ты позволь мне себя, без остатка отдать,
Уберечь от беды и ненастья.
Я живу иногда, не совсем и не так,
Но одно знаю чётко и точно,
Кто полезет на Русь, тот получит в пятак.
Со всей дури, и больно и мощно!
До гор, где и в которых, собственно и были основные бои, обычно добирались на БМД или БТР. Бывало, добирались по нескольку суток.
Механики - водители порой тоже не спали по двое - трое суток, доставляя нас на войну. Обветренные до красноты лица, сантиметровые маски из пыли. Вели они боевые машины с открытыми лицами, убрав стёкла, через которые нужно было смотреть на дорогу. Пыли в Афгане много, дороги, не асфальтированные в основном, стёкла мгновенно становились грязные, не напротираешься, вести нужно след в след, чтобы на мины не напороться, и чтобы в пропасть не уйти, вот механы и терпели.
Мы, курки, в это время отсыпались впрок. Спали внутри как селёдки в бочке. Теснота неимоверная. Любая мина или выстрел с гранатомёта делали такую боевую машину общим гробом. И если официально аббревиатура БМД переводилась как 'Боевая Машина Десанта', то мы её переводили как 'Братская Могила Десанта'.
В БТР было места куда побольше, чем в БМД, но всё равно тесновато. Зато в БТР было удобней ездить сверху. Свои плюсы и минусы. Сверху нас могли снять снайпера, но были теплые места на моторе зимой, и легко дышалось летом.
Внутри было летом душно, зимой холодрыга. Верхние люки в БТР то открывали, то закрывали. С одной стороны в люк могли закинуть с горки гранату, с другой стороны с открытым люком было легче выжить при попадании из гранатомёта.
Погибали и умирали в Афгане по разному. Кто от болезней, кто от героина, кто стрелялся или вешался, в кого стреляли, кого сжигали или взрывали свои или враги. Кто погибал от множественных ранений или от мгновенной пули. Кто входил в болевой шок или умирал от потери крови. В основном погибали в боях, но погибали и от бытовых случаев.
Лето, жара. Стирал солдат с нашей роты своё ХБ. Повесил его на ограждение из колючей проволоки вокруг полкового умывальника. Тут срочно построение. Строили нас часто, по поводу и без. Подбежал, горемыка, схватил полусырое обмундирование и упал без дыхания. Провод, дающий ток на лампочку в умывальнике старый был, перетёрся о край крыши и упал на колючку.
Написали домой погиб смертью героя. Орден 'Красной Звезды' присвоили посмертно. Неплохой был солдат, уважаемый в роте, оператор наводчик боевой машины, через полгода домой собирался. Сам он был из города Сочи. Хоть и дембель, но без жестокости, добрый, кашей меня на броне, пару раз по моей молодухе подкармливал. Почему подвиг приписали и орден. Да сидеть командиру полка и ещё нескольким ответственным офицерам не хотелось. Мы тоже молчали. Да и кто нас услышать готов был, бессловесную скотину войны.
Хотя, по мне, так правильно орден дали. Он его в предыдущих боях честно заработал. Механы и операторы в своих машинах на марше подрывались. Мы, спешимся и неподалёку идём в особо опасных местах, а они едут. Оператор наводчик вообще сидит в окружении боеприпасов. Рванёт от любого подрыва и факел. Одно счастье, в горы не ходить.
У каждого курка при себе был 'оранжевый дым', это такая штука, которая похожа на маленькую ракетницу с маленькими сошками ножками, которые складывались вдоль этой 'ракетницы'. Ножки отгибали, держали в одной руке, другой дёргали за верхнее кольцо и держали.
Валил густенький оранжево - коричнево - красный дым. Типа дымовухи самодельной. Это, для всех, кто видел этот дым, означало, что мы свои, Советские.
Такой дым должен был быть только у Советских солдат. Мы часто меняли ракетницы у афганских солдат на их сухпайковые консервы. Они иногда были повкуснее наших, но часто без этикеток. Как лотерея. Поменял и может, повезёт, достанется более вкусная каша или даже мясо куриное. Мне у них рисовая каша с курицей нравилась. Мяса в консервах у них было больше, чем в наших, советских.
Оранжевый дым, оружие и боеприпасы менять было негласное табу. Это считалось предательством. А афганские военные его всегда выпрашивали, готовы были за него кучу мясных консервов дать. Деньги предлагали.
Такой дым зажигался, когда летела вертушка или МИГ или бомбардировщик. Зажёг дым и тебя не бомбят, ты показываешь, что свой, советский. Такой дым зажигался, если случайно артиллерия или другое советское подразделение открывали или могли открыть огонь по своим. Зажёг дым и сиди спокойно, не обстреляют.
Издалека мы все были похожи на банду. Сложно определить курки это или моджахеды. За оставленный врагу оранжевый дым, даже в бою, могли и под трибунал отдать.
Я лично, не помню случаев, когда у моджахедов был бы этот дым. Оранжевый дым выручал очень часто, но он выдавал наше местонахождение, поэтому без конкретной необходимости им не пользовались.
Ни один солдат в моё время службы, как бы он не был голоден не менял такой дым или боеприпасы ни на что. Только ракетницы и только Афганским правительственным военным. Совесть была.
Чего только мы, солдаты курки, на войне не делали, что только не творили, но до предательства солдаты курки, в основной своей массе, никогда не опускались.
Отец при моём возвращении с войны, особо отметил у меня стеклянный, холодный, 'замороженный', равнодушный, ничего не выражающий взгляд глаз.
Ещё он часто вспоминал, как при хлопке случайно лопнувшей лампочки на лестничной клетке, где мы с ним курили, я невероятно быстро уложил его на пол и вжался рядом сам. И если моё поведение при хлопке ему было понятно, он отлично, с детства, помнил фронтовиков, возвращающихся со второй мировой, которые тоже иногда бросались на землю или пригибались, от резких и громких звуков, похожих на звук взрыва или выстрела, то объяснить для себя мой стеклянный взгляд он не мог.
Этот взгляд его пугал, как нормального человека пугает взгляд убийцы или змеи. Отчего у меня был такой взгляд, я не знаю. Был да был. До войны у меня был взгляд очень добрый. Даже в учебке, пацаны часто говорили, что у меня взгляд как у больной собаки, очень добрый.
Нет у меня такого больше 'собачьего' взгляда. Нет и вряд ли он вернётся обратно. Война 'подарила' мне другой взгляд, ничего не выражающий, безжалостный, беспристрастный, стеклянный и холодный.
Солдатская жизнь курка в Афгане делилась на две части. Жизнь в расположении, и жизнь на боевых.
В части было тяжело морально и муторно, холодно и голодно. Ни одной секунды не было покоя, гоняли по делу и без дела, всевозможные построения были почти каждый час.
Если у солдата выдавалась свободные полчаса, командиры обязательно их тут же заполняли работой или очередной чисткой оружия. Командиров бесил вид праздно живущего или отдыхающего солдата. Куда - то сквозануть, где - то расслабиться у молодого бойца Курка не получалось. Да и годки с дембелями особо никуда отлучиться не могли. Нас пересчитывали как цыплят чуть ли не ежечасно.
Я лично видел, как исчезнувшего пару раз, минут на десять, из поля зрения наших ротных командиров молодого солдата просто привязали верёвкой к другому, менее бегающему солдату. Причём приказ о привязывании сделал лично ротный и привязали их перед построенной ротой.
Делалось это во имя 'искренней заботы об этом солдате'. На самом деле, исполнялись приказы сверху.
Наверху понимали, что если позволить солдату немного самостоятельности и вольности, он просто пошлёт всех с этой войной куда подальше. Солдат мог задуматься и понять правду и отказаться воевать, а этого коммунистическая партия допустить не могла.
Ещё одному солдату, укравшему и съевшему с голодухи из столовой курицу, предназначенную для обеда командира полка, на шею привязали ещё одну сырую, мороженую курицу и он неделю с ней жил.
Жара. Курица тухла и воняла.
Снять было нельзя, грозили расстрелом или тюрьмой. Приговор вынес лично заместитель командира полка по строю. Он очень любил подобные издевательства над солдатами. Я его помнил ещё по Лосвидо, где перед Афганом был сначала командиром отделения, а затем, почти сразу, и заместителем командира взвода.
Тогда нас также подняли по тревоге, только ночью и этот же гад (в Лосвидо он тогда был командиром учебного полка) сказал нам, полусонным, что поймал солдата, укравшего из столовой и тайком съевшего полкурицы и килограмм жареной картошки.
Я стоял, тогда и думал: ну съел и съел, и на здоровье. Жрать, значит, хотел солдат сильно. Чего такого.
А шакал распинался по полной. Мол, солдат весь полк объел, солдат мародёр, солдат вор, и так далее. Нам было наплевать, кого там солдат объел. Каждый из нас готов был точно также запихать в себя полкурицы и кило жареной картошки. Приговор тогда, этому крадуну, в Лосвидо был также суров. Солдату на месяц повесили на шею сырую курицу на верёвке. Доходил ли он с ней месяц или нет, я не знаю, но то, что ему сказал командир полка, что он будет с этой курицей ходить месяц, я помню. Наверное, месяц и ходил. Жутко, нереально, но это была наша служба...
Раньше я думал, что такое мерзкое наказание могут придумать только фашисты в концлагере. Голодный человек с курицей на шее, которую нельзя снять и съесть.
Вряд ли шакалы заботились о нас. Они боялись сами недоесть своей курятины. Как будто у них зарплаты не было, на которую они и так жрали до сыта. Да и офицерская столовая с гораздо лучшими продуктами и куда более сытной едой и особые офицерские сухие пайки у них были. И белый хлеб с тушёнкой и кашу гречневую и сгущёнку с маслом и сахаром, они за особое лакомство, как мы не считали. Это для нас было часто недосягаемым деликатесом, а для них это была обыденная повседневность, ешь по полной.
Много чего из того, что советские солдаты и офицеры делали и получали в Афганистане, попахивало и воняло чем угодно, только не светлым будущим, гуманизмом, человечностью и справедливостью.
Кто - то не добежал ночью до туалета, расположенного на другом конце плаца от палаток, где мы обитали, и наделал кучу прямо на плац. Тогда многие не добегали. Дизентерийный понос не шутка, а в медчасть полка хрен кого из солдат отведут, только офицеров там и лечили в основном.
Командир полка приказал построить полк и заставить голыми руками дежурного сержанта по плацу убирать наделанное чужое дерьмо. Тот отказался. Полк стоял несколько часов. Без еды, воды и отдыха.
Больные дизентерией солдаты стояли и срались в штаны. Больные почками ссались. Остальные переминались с ноги на ногу. У многих курков, от тяжеленных физических нагрузок, часто нескончаемо болели ноги и позвоночники, стоять долго без движения для большинства было целой мукой, а подобное переминание давало частичную иллюзию снятия усталости и боли.
Паскудное наказание, виноват один, страдают все. На наших однополчан всегда давили нашей же жестокостью. На любого провинившегося сразу же давили коллективом. Такой прессинг не выдерживал никто. Полк, если сначала и сочувствовал дежурному сержанту, то потом начинал ненавидеть его. Сержант эту ненависть чувствовал и понимал, что его, после построения просто уничтожат как личность свои же.
Выбора у него не было. Он уже был раздавлен. Раздавлен Командиром полка, неуставной ситуацией и нашей ненавистью.
Дежурный плача убрал всё руками. Это был хороший сержант, но жизнь его с этого момента была сломана. До самого дембеля ему уже было не подняться из чморей.
Он пожалел нас, стоящих, мы его жалеть не стали.
Мы были жестоки в своей стае. Чем он был виноват? Тем, что оказался не в том месте в не то время? Ему потом 'повезло'.
До основного дембеля этот сержант не дожил. Он погиб в бою. Погиб как всегда погибали в боях, героически и с автоматом в руках, спасая своё отделение от превосходящих сил противника.
Казённая, сухая и безликая фраза: 'спасая сослуживцев от превосходящих сил противника'. Попробуйте вы осознанно и добровольно отдать свою жизнь в девятнадцать лет, за таких же сопливых, едва оперившихся детей, как вы сами. Он это смог.
Солдат ломали морально под страхом жестоких расправ. Ломали просто так. Из - за личных амбиций ломающих. Ломали ежеминутно и ежечасно. Ломали командиры и 'братья' сослуживцы старослужащие.
Были ли случаи сексуального насилия солдат офицерами или солдат солдатами? Слухи такие ходили. А из яви, я и сам был свидетелем того, что иногда очень забитым молодым солдатам, даже в боевых ротах, старослужащие присваивали обидные клички в виде женских имён и уговаривали их на сексуальную близость или просто обещали, в случае отказа от добровольного секса, ночью изнасиловать силой и 'хором'. При чём это были далеко не метафоры. Не знаю, чем заканчиались подобные угрозы и уговоры, свечку не держал, но они, эти угрозы и уговоры были среди солдат и не раз.
Несколько раз я слышал даже как офицеры обещали иному 'провинившемуся' молодому солдату, что отдадут его в сексуальные утехи дембелям.
Иногда 'особо приближённые' к дембелям молодые солдаты издевались по их указке и им в угоду над своим же молодым призывом. На этом поднимались и делали карьеры вплоть до заместителей командиров взводов. Получали звания вплоть до старшин.
Например, таким был солдат пятой роты 'П. Н.'. Был он родом с Украины.
Я не к тому, что вот, мол, раз с Украины, так это плохой солдат.
С Украины в Афгане было немеряно и солдат и офицеров.
Боевые награды за войну в Афганистане получили 40.537 Украинцев. 2.376 человек погибло в боях.
Всякие были в Афгане солдаты.
И Украинцы были разные. Я статистику там не проводил, кто и откуда, был хорошим, а кто и откуда был плохим.
У меня часть родни Украинцы, дай им Бог здоровья и жизни долгой, тесть, умнейший и заслуженный человек, лично знавший Маргелова, полковник очень крутой службы, родился и вырос на Украине, всю жизнь честно СССР, а потом России отслужил, сослуживцы с полка и по батальону, и по роте, по Афганистану, у меня есть Украинцы, и я с ними поддерживаю дружеские отношения. Друзья по гражданской жизни есть Украинцы и живут они рядом. Для меня Украинцы были, есть и будут Братским Народом.
Но этот 'П. Н.' был особой темой.
Я был с ним вместе в учебке в Гайджунах. Там это было ленивое, вечно сонное, толстое, неуклюжее, слабое чадушко, над которым насмехалась вся учебная рота. Мы даже не понимали, как такого пельменеобразного, слабого, ленивого и туповатого солдата могли призвать в ВДВ. На любом кроссе он был в числе последних, подтягиваться и подъём переворотом делать практически не мог, на занятиях постоянно засыпал, всё делал кое как, стрелял всегда мимо.
Хотя потом, мне стало его жалко, и я даже сдружился с ним, защищал его от насмешек, морально поддерживал. Да и не его одного. Я всегда старался слабых и обиженных защищать.
Правда, под конец учебки, он и меня вконец достал и мы с ним больше не были дружбанами, даже, скорее всего, недругами стали. Я высказал ему всё, что о нём думаю, его это задело. Он очень был злопаметен и обидчив.
'П. Н.' был настолько туп, слаб и неуклюж, что умудрился из сержантской учебки выйти всего лишь ефрейтором, а не сержантом. Его хотели вообще отправить из ВДВ в мотострелки и даже ефрейтора не давать, но потом, вместо кого - то 'блатного' записали на отправку в Афган. Типа, хоть в чём - то пригодился.
В Афганистане мы попали в один полк, я в пятую роту, 'П. Н.' то ли в четвёртую, то ли в шестую. Но и в той роте он не удержался по причине своей неуклюжести и неспособности нормально служить и его перекинули в нашу пятую роту для усиления личного состава.
Вот здесь 'П. Н.' попал удивительно в струю. Тогда у нас в роте была нехватка личного сержантского состава, а 'П. Н.', хоть и был всего лишь ефрейтором, но всё же заканчивал сержантскую учебку и по уставу считалось, что его можно поставить на самую маленькую сержантскую должность, на командира отделения. Вот и поставили.
И вот тут и понеслось. Стал наш ефрейтор в угоду дембелям и годкам гнобить направо и налево свой же призыв по чёрному. Дембелям это понравилось. Всё не самим руки пачкать, пусть 'П. Н.' за них молодых лупит.
Лупил же 'П. Н.' свой призыв с нескрываемым садизмом. И в своём отделении лупил, и в других отделениях в своём взводе и даже в другие взвода роту лупить наведывался. Садизма было в нём хоть отбавляй. Ни одного момента не упускал, где можно было под прикрытием дембелей и своей командирской должности поиздеваться, помучить или избить других солдат. Дембеля ему даже иной раз позволять стали расправу чинить над некоторыми годками.
В раж входил 'П Н.', когда бил кого - то, и всё норовил при этом кровь пустить и презрение к другим национальностям выразить. В нём ещё тогда некий поганый душок презрения к России и всему Российскому уже витал. Украину он уже тогда отдельным 'царством' считал.
Но тогда мы таких 'националистических идей', понять не могли и списывали это на придурь. Это теперь мы знаем, что бывают такие моральные уроды, которые одну нацию или одну национальность выше других ставят.
Вот так рос и поднимался наш 'П. Н.'. Стал заметен офицерами, пригрет ими, в особенности замполитом 'О. П.' и взводным 'Ш. В.'. Взводный 'Ш. В.' в нём вообще души не чаял и сейчас не чает. Сошлись два любителя жестокости и неуставняка.
Дембеля вскоре дембельнулись, молодые которых 'П. Н.' избивал, годками стали, годки, над которыми 'П. Н.' измывался дембелями стали. Казалось бы, вот тут то ему и хана. Да хрен там. К тому времени 'П. Н.' уже очень сильно в доверие к офицерам взошёл и сам стал уже старшим сержантом и заместителем командира взвода. Команду вокруг себя сколотил в несколько человек таких же садистов и упырей. Команда его состояла из нескольких человек, в основном на полгода его младше призывам, которых он особо выделил и пригрел, когда уже сам годком стал. Со своим призывом он ни с кем так и не сдружился. Типа он сам по себе, его призыв сам по себе. Рядом в одном взводе и роте служат и ладно.
С помощью своей команды он и измывался над простыми солдатами. Не было ни одного дня, чтобы 'П. Н.' когонибудь не избил, не повредил в кровь. Проломить солдату голову или приказать швырять в него штык нож, за малейшее непослушание или неправильное исполнение приказа, избивать солдат железным прикладом по голове, было для 'П. Н.' обычным развлечением.
Вот несколько строк из письма солдата пятой роты о сержанте 'П. Н.' (орфография и стиль письма сохранены):
'...вы интересовались и задавали вопросы по сослуживцам и конкретно интересовались сержантом 'П. Н.' (здесь и далее сокращение полных ФИО до инициалов сделано автором) Так вот кое что о нем. Появился в 5 роте в начале весны 1983 года. Был переведен из 4 роты... ...Так вот чем был известен во взводе , садист каких поискать издевался и бил молодых сослуживцев,отбирал все деньги какие были .По вечерам часто наркоманил... ...На боевых особо не старался если не сказать хуже.Ну и для примера история с электричеством или последствия его использования.[Все происходило в комендатуре г. Кабул .Так вот 5 рота 1 взвод заступила на дежурство по комендатуре ,нуи конечно ближе к вечеру 'П. Н.' и его приближенные любили заваривать чай в котелке.Для этого использовали самодельный кипятильник из двух бритв и куска провода .В роте электричества не было,а вот в комендатуре слева от входа в помещение караула стоял бачек с питьевой водой и над ним горела тусклая лампа.Так вот к этим проводам кипятильник и подключали.Короче говоря во время нагрева воды в котелке по какой то причине при прохождении рядом с бочком с водой всегда ощутимо било током. Вероятно мокрый пол или где то коротило на массу.Так вот когда это случайно выяснилось то главным развлечением 'П. Н.' стало заставлять ходить солдат по мокрому полу.Их конечно било током не слабо . 'П. Н.' всегда улыбался глядя на это и сильно смеялся глядя на корчившихся от ударов тока солдат. Так он развлекался в комендатуре. Парадокс в том, что он был на хорошем счету у офицеров роты...'.
Это при том, что в нашей пятой роте аккурат перед этим солдата током убило.
Может 'П. Н.' очень хотелось тоже кого - нибудь из своих не просто избить в кровь, а ещё и убить, и на бытовуху всё списать, и безнаказанным остаться?
Вот ещё из письма солдата пятой роты:
'... 'П. Н.' (здесь и далее сокращение полных ФИО до инициалов сделано автором) помню отлично. Ссука свалила сразу после первой половины Панджшерской операции 1984 года. На вторую половину не пошла, ссыканула, что пристрелят свои же. Ну и вообще ссыканула воевать до конца.
Я с этим упырём вместе в учебке был. Там это было обычное сонное, туповатое и ленивое, толстое, рыхлое тело, над которым все вечно смеялись. Учебка у нас была сержантское, так ему, единственному даже младьшего сержанта не дали, только ефрейтора. И даже ефрейтора дали в насмешку, по заявке учебных сержантов. А вообще хотели рядовым выпустить, настолько это было чадо.
Потом это чмо поднялось в Афганистане, в пятой роте за счёт природного садизма и с одобрения и под покровительством дембелей. Оно даже над своим призывом издевалось. Офицеры очень быстро поняли, что этот садист и упырь может им помочь держать роту в страхе и повиновении. Офицеры стали его продвигать по службе и давать звания, вплоть до старшины. Когда дембеля и годки уехали он уже издевался под прикрытием своих сержантских лычек, и с покровительства офицеров, типа я тебя бить буду, а если ты меня ударишь, то пойдёшь под суд за то, что поднял руку на сержанта. Самым ярым приверженцем 'П. Н.' и его покровителем был взводный...
...Сволочь 'П. Н.' знатная была... ...именно в учебке он с самого начала был моим другом, потом скурвился, застучал меня учебным сержантам и учебному ротному, и дружба моя с ним окончилась.
У 'П. Н.' ещё с тех времён национализм играл... ...А я вспоминаю, как взводный лейтенант 'Ш. В.' с сержантом 'П. Н.' меня убить два раза пытались и смеялись при этом весело....'
Много чего подобного придумывал сержант 'П. Н.' ради удовлетворения своего изощрённого эго.
Покрывали сержанта 'П. Н.' и все его преступления взводный лейтенант 'Ш. В.' и заместитель командира роты по политической части 'О. В.'. 'Лейтенант 'Ш. В.' покрывал от того, что сам был, не менее жесток, и мог запросто, ради потехи, отправить солдат под духовские пули, предварительно приказав сержанту 'Ш. В.' и его сообщникам вынуть у солдат из автоматов затворы, чтобы они не могли стрелять. Дембелизм был выгоден 'Ш. В.' и помогал ему насаждать в роте свой культ жестокости и преступной власти.
Замполит лейтенант 'О. В.' откровенно боялся лейтенанта 'Ш. В.', так как был физически очень слабый и понимал, что если он напишет рапорт о его садизме и о садизме сержанта 'П. Н.' то, 'Ш. В.' его загнобит и будет бить и чморить, как он бил и чморил командира второго взвода лейтенанта 'С.'. Вот был такой вынужденно дружеский симбиоз слабого лейтенанта замполита 'О. В.' и сильного и жестокого лейтенанта 'Ш. В.' Трусость одного порождала безнаказанность других.
Порывались некоторые солдаты из призыва сержанта 'П. Н' ему харю начистить, вызывали его один на один драться. Была, очень редко правда применяемая, по разным причинам, такая форма разборок, между солдатами, когда, не взирая на звания и должности один солдат мог другого выяснить отношения по мужски, вызвать. Не всегда, крайне редко, удавалось иную вышестоящую дрянь на такой мужской разговор вытащить. Уклонялись дряни, от таких 'разборок', всяческими способами, вплоть до прямой угрозы посадить вызывавшего.
Да и посадили бы. И покровитель лейтенант 'Ш. В.' любого бы загнобил, за своего подручного сержанта 'П. Н.'. Военные действия, а тут рядовой сержанта драться зовёт. Трибунал.
Вот и 'П. Н.' любыми способами от этого уклонялся. Хитрый стал, многоходовый, злобный, садистный интриган.
Вот так из тупых, казалось бы, ленивых, трусоватых и слабых пельменей в результате получения власти вырастают злобные упыри.
Был ли 'П. Н.' хорошим солдатом и сержантом и смелым фронтовиком? Нет, не был. Был садистом, поборником неуставняка, наркоманом, мародёром, трусливым часто был, никогда ни кого не прикрывал, не стремился в первых рядах в бою быть, берёг себя, любимого, всеми силами.
С последних Панджшерских боевых 'П.Н.' вымутил себе через писарей штаба полка старшинские лычки на дембель и поняв, что ему могут и всё припомнить и на пересылке или в Ташкенте в аэропорту отмудохать его же сослуживцы по призыву (прикрывать - то там уже 'П. Н.' было некому), свинтил втихушку в Союз прямо посредине боевых.
Больше, после Афгана, мы о нём не слышали и в соцсетях его тоже нет. Затаился видимо, а может где на Украинских событиях голову сложил. Он же ярым националистом был.
Меня могут некоторые упрекнуть, мол, а ты - то тоже командиром отделения был и заместителем командира взвода, потом был, и тоже любил посачковать и поотлынивать от службы, и залёты делал и покуривал. Ты - то, мол чем от 'П. Н.' отличаешься. И вот, мол, пишешь, и тот тебе плох и этот нехорош. А хорошие - то в роте и в полку, по твоему, авторскому мнению были?
Отвечу, да, я отличаюсь от 'П. Н.' и сильно отличаюсь, ибо не был я таким продуманным садистом и упырём и националистом не был. И в дивизии, и в полку, и в батальоне, и в роте было немало хороших ребят солдат разных призывов и офицеры хорошие были. И я некоторых таких хороших перечислил в этой книге и плохих далеко не всех перечислил.
Но хорошие солдаты и офицеры погоды у нас, к сожалению, не делали, так как и они были во много поражены гнилью круговой поруки, дембелизма и неуставщины.
Это как болото. Попал в него и каким бы хорошим ты не был, всё одно оно тебя, как правило, засосёт и в дно своё фундаментом отложит. И со дна этого подняться и всю правду о болоте поведать, практически невозможно. Пока засасывает, ты руками машешь, кричишь, на помощь зовёшь, выкарабкаться пытаешься, других предупреждаешь об опасности. А оно всё тебя втягивает в себя и втягивает, пока совсем не поглотит...
А выглядит иной раз болото вполне безобидно, травка, цветочки, этакая благодушная полянка...
Но, как наступишь в эту полянку, так расступится она и покажется из неё тухлая трясина и с чавканьем тебя туда втянет. И булькнуть не успеешь, а если и успеешь, то вонючая жижа тебе твой рот, тут же собой и заткнёт...
Было, конечно и наоборот, приходил солдат в Афганистан сержантом с учебки, уезжал рядовым. Не всем было дано другими командовать. Кто - то бить и издеваться не умел или не хотел, кто - то просто не мог командовать другими и терял звание. Кто - то по залёту звание терял. Я вот дважды был разжалован. Трижды на замкомвзвода назначался, трижды с них слетал, два раза с потерей звания и лычек (лычка - полоска на погонах означающая звание у ефрейторско - сержантско - старшинского состава солдат срочной службы).
Первый раз потерял должность, когда в Афган с замков сержантом в запасе из за перевода попал. Ну это причина была обычная и от меня не зависящая. Одну часть расформировали, вторая мне должность не готовила. Второй раз за то, что с комдивом решил в правду 'поиграть'. Тут, за Правду пострадал и за бурость свою и честность и принципиальность. Третий раз, просто по личному безалаберному залёту, то есть по собственной глупости.
Ставить меня замком было офицерам всё же выгодно, я был неплохой вояка, только вот очень шебутной и упрямый. Поэтому под конец службы меня просто держали за штатом, но иногда офицеры в роте, в связи с моим сержантским званием и опытом командирским, поручали мне кратковременное командование разным количеством солдат.
Особого умения, полководческих и командирских талантов сержантам и старшинам не требовалось, ори погромче, издевайся пожёстче, бей в лоб за любые пререкания, топчи более слабых физически и духом, верти хвостом перед командирами, годками и старослужащими, пока сам дембелем не станешь, всю нагрузку по работе, войне и службе, кидай на молодых. Смелость и храбрость сержантам куркам, конечно тоже была нужна иначе авторитет мог в анус уйти.
Но, храбрыми в курках были многие солдаты и офицеры, людьми нет.
Иногда старослужащие просто заставляли молодых солдат биться между собой. Причем обязательно до крови. Такая вот была потеха, 'гладиаторские бои' взводного или между взводного значения. Топчи один молодой другого, чтобы тебя не утоптали.
Дембеля и сержанты также любили бить молодых солдат в кость ноги, спереди, ниже колена. Это попадание в кость было подло, всегда неожиданно и очень больно.
Удар сапогом разбивал в кровь ногу почти до кости, нога начинала гнить. Гнила и не заживала порой и по полгода. Били потом неоднократно уже по самой ране, чтобы кровь опять хлестанула. Шрамы оставались страшные, как от тяжёлого ранения. За что? Да просто так. За то, что бесправный и ответить не имеешь права. Садизм чистой воды.
Офицеры роты знали об этих и других избиениях и лишениях пищи, солдатами старшего призыва солдат молодого призыва, и никаких мер практически и обычно не принимали.
Не помню ни одного офицера, который бы подкармливал голодающих молодых солдат или дал им свободное время для приведения себя в порядок.
Грязное обмундирование, чёрные неухоженные и потрескавшиеся в ранах руки, страшный бич любого молодого солдата. Особенно зимой.
Летом можно было умудриться постираться и на броне, пока её моешь. Всё одно боевую технику мыли в основном только молодые солдаты, урывками можно было и быстро найти пару минут, чтобы своё ХБ хоть как - то стирануть, и на дуло брони развесить, где оно на жаре быстро в пятнадцать минут высыхало.
Зимой в трусах, на морозе много не настираешься, да и где потом сушиться. Попасть молодому солдату самостоятельно в полковой умывальник было невозможно. Нет на это ни минуты лишнего времени, да и кто отпустит одного молодого куда - то стираться.
К тому же рядом с полковым умывальником стояли палатки разведки полка. Их молодые солдаты набрасывались стаей и били любого, кто не из их роты, пришедшего самостоятельно, без подразделения в умывальник. Даже 'годкам', солдатам отслужившим год, порой доставалось. Да, что годкам, молодые разведчики и дембелей из чужих рот бывало били.
Науськивали молодых солдат из роты разведки, на солдат других рот, дембеля разведки, которые так воспитывали в своих молодых солдатах стойкость, силу и мужество. Своеобразно воспитывали. Били своих, чтобы чужих в бою не боятся.
Поэтому, постираться зимой молодому солдату курку в нашем полку было почти невозможно, за исключением единичных 'счастливых' случаев. Вода для стирки была только в бане или в холодном солдатском умывальнике, ещё была в изобилии в тёплом умывальнике офицерского модуля. Но там не постираешься. Туда не попасть никак.
Не помню ни одного случая, чтобы кто - то из ротных офицеров взял молодых солдат и отвёл их хотя бы в свой офицерский модуль постираться.
В офицерском модуле был нормальный умывальник, где вода лилась из краников. Офицер, выдели хотя бы час бойцам, выдай мыла, отведи солдат на стирку, разреши потом всё это высушить в своей офицерской комнате при обогревателе. Пока всё сушится, дай солдатам самый дешёвый чай, дай по куску сахара и по паре кусков хлеба. Хрен там.
Уверен, что читая эти строки, большая часть офицеров, возмущённо скажет: что я нянька, что ли. Постираться помоги, чаем напои, хлеба дай, проследи, чтобы не били, проследи, чтобы хавчик не отбирали, проследи, чтобы солдат здоровый был...
В курковой боевой роте ВДВ три взвода по 21 - му человеку, плюс отделение управления семь человек. Из офицеров: ротный, заместитель командира роты, замполит роты, три взводных офицера и два прапорщика - старшина роты и зампотех роты. На каждого носителя погон со звёздочками от силы 4 - 5 человек солдат молодого призыва. Капец, какая трудность им на ноги встать помочь и сделать из них реальных солдат с первых дней войны, хотя бы в бытовом отношении.
Не знаю, может офицер в роте только для того, чтобы зарплату получать и солдат в бой водить, прячась за их спинами в окопе или за миномётной плитой, как наш ротный 'К. Г. П.' делал, но не смочь при этом обеспечить человеческую жизнь вчерашним детям, которых тебе доверили матери и Родина?
Маргелов так к солдатам не относился. 350 - ый полк ВДВ был его любимым полком, и солдаты в этом полку при Маргелове ходили чистые и сытые. И офицеры при Маргелове питались с солдатами в одной столовой и из одного котелка.
Наши полковые офицеры кушали в отдельной офицерской столовой и из тарелок. Из котелков питались только мы - солдаты. Даже в полку. Еда у офицеров тоже была со своих, офицерских котлов, более вкусная, питательная и разнообразная. По нашим, солдатским мерка, почти деликатесная. Мы, солдаты, в основном жрали голимые помои, или как мы называли солдатскую еду - 'Парашу' или 'Парашку'. Параша, она и есть на вкус параша.
Всё в подразделении от командира всегда зависит и от соблюдения им дисциплинарного и воинского и боевого уставов. При хорошем офицере и солдаты все чистые, сытые и счастливые.
В Афгане я не видел ни одного счастливого молодого солдата. Ни когда и ни одного. Там для солдат было всё тяжкое и мерзопакостное, кроме солдатского счастья по человеческим меркам.
Командир полка знал, что больше половины его солдат больны физически и психологически, и не виноваты в своих проблемах и болезнях. Но он жил в другой обстановке.
У него была личная резиденция в коврах и ординарцах в виде большой палатки за полковым магазином, в котором работала продавщицей его близкая женщина. Жена была в Союзе, в полку была любовница. Это было по тем временам в Афгане обычной нормой многих офицеров. Кому не хватало личной женщины, покупали женские ласки за деньги у вольнонаёмных женщин, работающих в магазинах, медсанбатах, госпиталях, офицерских столовых, библиотеках, парикмахерских... Стоила подобная 'любовь' в то время в Афгане 25 чеков в час (про то, что такое чеки, я писал выше).
Продавались, конечно, не все дамы, но многие. Некоторые изначально ехали в Афган именно за таким приработком, их на солдатско - офицерском жаргоне называли 'чекушками' от слова 'чек'.
У командира полка также был личный повар и личный официант. У него были ордена 'Красной Звезды' и 'Красного Знамени' (как всегда, вручённые 'за личное мужество и героизм', хотя в боях он лично не участвовал и в горы не лазал), любовница и огромная власть. Он видимо любил солдат по своему. И, наверное, был самым 'мужественным и героичным' в полку, так как других живых солдат нашего полка и нашей дивизии, награждённых орденом 'Красного Знамени', кроме как комбатов я не встречал.
А вот реальных смелых и отважных солдат Десантников, до которых и лично мне далеко было, видел в полку много и ежедневно. Только не светились у большей части из них, ни медали, ни ордена, ни золотые звёзды. Хотя солдаты и совершали настоящие и реальные подвиги, в отличие от командира полка и командира дивизии.
Герой Советского Союза от Российского государства получает около 30 тысяч рублей в месяц. Думаю, что командир 103 - ей дивизии ВДВ, как честный человек должен был понимать, что его Золотая Звезда и ордена, по настоящему, принадлежит его бывшим бойцам. Справедливо будет, чтобы он на деньги, полученные за звезду Героя, ездил к матерям замученных в его дивизии солдат и просил у них прощенья за то, что не уберёг мальчишек в результате своей лени, не профессиональности, равнодушия и некомпетентности, и не смог обеспечить их детям возвращение домой живыми и здоровыми.
В такие же поездки надо было отправиться и командиру 350 - го полка ВДВ и комбату первого батальона, который бросил свой батальон прямо на боевых, посредине боёв, и укатил в Москву строить карьеру.
Чтобы они тоже ездили к матерям убитых, искалеченных и замученных в результате неуставных взаимоотношений, повесившихся и покончивших с собой из за дембелизма, убитых в боях, под их бездарным командованием и погибших в быту, в их подразделениях, полках и дивизии солдат и просили у, семей этих солдат прощенья за то, что не уберёгли мальчишек в результате своей лени, не профессиональности, равнодушия и некомпетентности, и не смогли обеспечить их детям возвращение домой живыми и максимально здоровыми.
Хотя, какие претензии к прапорщикам, офицерам и генералам по поводу 'быть для солдата отцом родным'. Вспомним текст Присяги того времени:
'Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Вооруженных Сил, принимаю присягу и торжественно клянусь быть честным, храбрым, дисциплинированным, бдительным Воином, строго хранить военную и государственную тайну, беспрекословно выполнять все воинские уставы и приказы командиров и начальников.
Я клянусь добросовестно изучать военное дело, всемерно беречь военное и народное имущество и до последнего дыхания быть преданным своему Народу, своей Советской Родине и Советскому Правительству.
Я всегда готов по приказу Советского Правительства выступить на защиту моей Родины - Союза Советских Социалистических Республик и, как воин Вооруженных Сил, я клянусь защищать её мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами.
Если же я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение советского народа'
Вот так: '...беспрекословно выполнять все воинские уставы и приказы командиров и начальников...', '...всемерно беречь военное и народное имущество...'. Поэтому, приказы мы все выполняли беспрекословно, имущество берегли даже ценою своего здоровья и жизни. Людей только никто не берёг, люди в их душе и умесчитались не имуществом, чего их беречь. Не заложено было тогда Государством в тексты и головы генералов, офицеров и прапорщиков чёткое правило любить и беречь солдата.
Всё было обтекаемо и сложно. Трудно было генералам, офицерам и прапорщикам, в основной свое массе, понять, что солдат и есть тоже тот самый Народ, о котором в Присяге чётко говориться '...до последнего дыхания быть преданным своему Народу...'.
Нас, солдат, наши генералы, офицеры и прпапорщики, как Народ обычно постоянно во всём предавали, а не были нам преданными.
Хотя был один прапорщик 'Г. О.' из первого батальона, который был исключением из этого. Героический человек и Командир с большой буквы. Почти 8 лет не вылазил он из Афганских боёв и берёг солдат. Низкий ему поклон. Были и другие достойные прапорщики и офицеры, но как же их было мало...
Ещё я часто видел молодых солдат собирающих хлебные корки в офицерской и солдатской столовых.
У этих голодных человеческих существ не было ничего. Даже их жизнь принадлежала другим. Командир полка и командир дивизии их со своего стола не подкармливали. Наверное, самим мало было. А голодным солдатам хотя бы простого чёрного хлеба пару кусков три раза в день надо было, чтобы хоть немного насытится и не ути в дистрофики (дистрофия была, пожалуй, в Афгане самым распространённым диагнозом среди молодых солдат моего периода службы).
Да никто из офицеров полка и дивизии голодающих солдат с диагнозом дистрофия не подкармливал. Если бы откармливали, пришлось бы отчитываться за лишний съеденный солдатами корм, в там глядишь и воровство бы всплыло и убийства и преступления и лень офицерская и непрофессионализм и приписки. И пошли бы вчерашние 'герои' офицеры, генералы и прапорщики в тюрьму.
Хотя, справедливости ради скажу, что однажды, зимой 1983 года, человек 15 доходяг, которых уже совсем ветром шатало, и кости у которых, вовсю через шкуру выпирали, по приказу командира дивизии ('очень героичного' человека с золотой звездой) собрали со всего полка, поместили в медсанбат и 14 дней кормили 'усиленным пайком'.
Видимо очередная московская комиссия увидела в его дивизии массу таких тощих и умирающих от голода солдат и заставила его хоть что - то сделать.
Хотя в ту пору нужно было полполка спокойно класть в медсанбат, как дистрофиков. Несоответствие веса, и роста было почти у всех солдат очень явным в сторону дистрофии. Голод свирепствовал в то время в 350 - ом полку ВДВ и в 103 - ей дивизии ВДВ. Лютый голод.
Вам удивительно? Голод в 1982 - 1983 годах, в то время, когда в Союзе хлеб чуть чёрствый в помойку выкидывали и никто в Союзе не голодал.
А мы в Афгане в это время голодали. Для нас тогда даже лишний маленький порционный кусочек хлеба был недосягаемым лакомством. От голода пупы к спинным хребтам чуть не прилипали...
Вот и решили самых умирающих от голода несколько подкормить, типа банка сгущёнки дополнительно в день на десятерых и яйцо одно в день вроде давали, и хлеба вместо одного куска аж целых два в обед давали. Всё это под присмотром офицера и с обвинением этих доходяжных солдат в членовредительстве.
Типа они сами голодали, по личной инициативе, чтобы на боевых сдохнуть побыстрее. Если бы не присмотр офицера за поглощением солдатами дополнительной баланды, эту подкормку бы у доходяг отняли другие не менее голодные солдаты.
Солдатам - дистрофикам было плевать на уголовную статью о членовредительстве, они были в том голодном полуобморочном состоянии, когда человек уже не соображает. Главное, что они ели и у них еду не отбирали.
Очень многие им завидовали. Это солдаты могли поесть немного больше.
Комдив 'А. Е. С.' был вынужден поместить доходяг в медсанбат. Они бы просто сдохли прямо на боевых, а это потери, за которые Комдива бы наказали. Он очень не хотел их лечить. Он орал на них и обещал расстрелять перед строем. Они портили ему все показатели и мешали. Но ещё больше они навредили бы ему, будучи мертвецами. А впрочем, они и были живыми мертвецами. И этими мертвецами их сделал комдив своим бездарным управлением дивизией.
Надеюсь эти 'мальчики кровавые' комдиву снились. Хотя вряд ли, не тот стыд у комдива, не та честь, не офицерская, судя по творящемуся в его дивизии беспределу.
В роте старослужащие иной раз или заберут у молодого солдата половину пайки, или просто, есть не дадут, или на голову его пайку баланды выльют. Типа, наказан, сегодня не ешь, или ешь, но ту половину, которую с пола соберёшь.
Наказывали молодых солдат очень часто, злобно и за любую провинность. Когда этим, лежавшим в медсанбате, доходягам выдали зарплату, ночью пришли их дембеля и отобрали её. Всё одно вас, говорят, кормят, не сдохните. А один доходяга с комендантского взвода был, так его заставляли это яйцо дополнительное, которым его подкармливали, прятать и ночью дембелям комендантского взвода отдавать. Не отдаст - приходили ночью и били. Яйца были недосягаемым лакомством в то время для солдат. Для офицеров это была обычная опостылевшая еда. Офицеры не голодали и дистрофией не болели. Их кормили очень усиленно.
Впрочем, зарплату у молодых солдат везде и всегда и в казарме забирали.
Первые несколько дней парни просто лежали обессилившие от голода и побоев регулярных, им даже еду в палату носили, по немного, чтобы не померли от 'обилия' еды - то. Желудки у них уже отвыкли от нормального количества пищи. Потом медленно, через несколько дней, их стали выводить во двор. Они ходили как тени. Мы один раз шли ротой мимо них. Тощие, похожие на мертвецов, с отрешёнными лицами они и дышали через силу. Через ещё пять дней доходяги уже смогли даже помогать в медсанбате по хозяйству.
Один из них, медленно помирающих от 'великой заботы командиров, партии и правительства' был с моей роты, моего призыва. Как мы ему завидовали. Человек смог поесть и отдохнуть. Хотя мог и сдохнуть от истощения. Палка о двух концах.
Таких доходных 'бухенвальдов' очень много, тогда было. Этим 'повезло', остальным нет. Не мог же комдив почти всю свою дивизию положить по медсанбатам на подкорм и лечение от дистрофии.
Когда нашего доходягу в медсанбат уводили, он уже только напоминал живого человека, так, полутруп. Все силы у него уже были войне отданы. Ещё завидовали, что у него был квадратный потолок. Наш, палаточный, треугольный, лично у меня вызывал рвотные спазмы и позывы. Я просто мечтал о квадратном потолке. Наверное, потому, что у нас в городке, в Союзе, в больших треугольных палатках жили только бомжи алкаши.
Я в детстве жил в большом и длинном бараке, рядом с кладбищем и видел эти палатки и кровати для бомжей, стоящие возле него.
Кровати у этих бомжей были такие - же, как у нас в Афгане. Правительство Советское по ходу с одних складов нас с бомжами обеспечивало. Говорят, бомжи до сих пор в таких палатках кое - где живут.
Солдат этот потом рассказывал, как первый раз, окрепнув, вышел на улицу. Стою, говорит, шатает меня от слабости. Апатия полная. То ли выживет организм, то ли умрёт, всё же от истощения. Вдруг говорит, слышу... музыка: Пугачёва песню поёт. 'Миллион алых роз'. Тут, говорит и понял, жить надо. Так потихоньку говорит, под песни Аллы Пугачёвой и выжил.
Тогда какая - то умная голова часто хорошую музыку включала по громкоговорителю в полку и в медсанбате. Психологически нас это поддерживало.
А Пугачёвой солдатское спасибо. Одного из нас она реально от смерти в Афгане спасла. Парень потом окреп. Медаль 'За Отвагу' получил. Раненый от моджахедов отбивался.
Эти пятнадцать загибающихся от голода и ежедневных побоев тоже, как и я до этого, пытались открыть глаза комдиву на творившийся в полку беспредел и издевательства. Комдив только глазками моргал и всё отрицал и называл полной клеветой.
Дескать, в его дивизии ни дембелизма, ни побоев, ни вшей, ни дистрофии, ни голода, ни издевательств, ни покрывающих неуставщину и нарушения офицеров, нетути. Врал в глаза солдатикам не стестняясь.
А чего не врать - то. Если признать всё, что было на самом деле, его бы самого надо было на зону палками гнать. Подлючий комдив 'А. Е. С.' оказался. Личная карьера и благополучие для него выше правды были. Променял он свою совесть на звёздочку Героя Советского Союза. Хотя и Героического ничего не сделал. В атаки не ходил, в боях не участвовал. Так, штаны в штабе, да под горой в личной резиденции под надёжной охраной брони и разведбата дивизии, просидел весь Афган.
По уставу - то положено было генерала 'А. Е. С.' комендантской роте охранять, только понимал генерал, что охранники из комендачей никакие, вот и приказал себя охранять солдатам и офицерам разведывательного батальона дивизии. Только чужими руками генерал жар и загребал. Даже с комендантской ротой дивизии справиться не мог. Разведку же не он муштрил, вот она и была боеспособной.
Ну и бесило его, что неудобные вопросы ему, генералу, задают простые солдаты.
Туфта была в нашей 103 - ей дивизии ВДВ, везде было скотство, туфта и ложь.
Однажды, почти всех молодых солдат полка из курковых рот, собрали в одно стадо и привели под очи комдива 'А. Е. С.' - Героя Советского Союза.
Там и командир полка был и другие штабные офицеры полка и дивизии.
Шли мы на эту встречу с трепетом и надеждой, как Народ шёл к 'Царю батюшке' в 1905 году, разве, что иконами и рушниками вышитыми не трясли. С воодушевлением шли, с ожиданием лучших перемен.
Вспомнил, мол, о нас, 'кормилец'. Сейчас, типа, мы ему всю правду откроем о нашем скотском молодом положении, он прослезится и трепетно, по геройски, приобняв нас за фронтовые плечи, искоренит все наши побои и издевательства и голод и бесправие неуставное под самый корешок.
Пришли, сели перед ним как кролики перед удавом, уши с полулысеньких вшивых головёнок развесили. Морды разбитые, сапоги стоптанные, шапки зачуханые, обмундирование грязное, руки чёрные от въевшийся грязи, в коростах. Худые, голодные, вшивые, оборванные, обворованные, избитые и обречённые.
Как начал комдив 'А. Е. С.' нас попрекать. И, дескать, сволочи мы и потенциальные дезертиры, и партию и правительство в грош не ставим и заботы ихней и его личной не ценим, и стираться не хотим и в баню не ходим, и 'помои' столовские нам не в прок, ну и типа того...
Я всегда со своим языком не в ладах был, и от такой комдивной речи обвинительной и несправедливой очумел, и неосмотрительно вякнуть решил. Я тогда уже замкомвзводом был, думал хоть меня - то, смелого, да хероического, боями и службой потрёпанного выслушают.
Товарищ генерал, говорю, не виноваты мы, лютуют в дивизии над молодыми шибко, жратву и деньги отбирают, дохнем мы в горах на войне. От слабости дезинтерийной, доходяжной и дистрофичной, срёмся, ссымся, да и к войне не все морально приспособлены, баню по полгода не видим, вшей отборных горстями из кальсон вытаскиваем, в санчасть нас водить отказываются, постираться нам и минуты не выделят, еды страшно не хватает, хлеба вдосыта не едим...
Нас бы говорю, подкормить малёха, от побоев и поборов уберечь. Неуставщину бы нам искоренить. Хлебушка, говорю, нам бы хоть по несколько кусков в день добавить, в санчасть бы нас сводить, полечить, таблетками поддержать, раны от побоев залечить. Баню бы нам хоть раз в неделю дать, а не раз в полгода. Постираться бы нам, вшей повывести, сапоги сырые высушить...
Я, говорю конкретно ни на кого не жалуюсь, но такая грустная картина по всему нашему полку и по всей дивизии вашей, мол. На вас, мол, генерала вся надёжа. Выручай, мол, Герой Советского Союза своих молодых воинов, пока от мордобоя, голода, дембельского беспредела, вшей, дизентерии, энуреза и дистрофии не передохли.
Посмотрел 'боевой' генерал на меня наглеца, как очень важный, столичный барин на ходока - холопа, от самой мелкой его деревни, которых у него сотнями, и двинул речь мне в ответ.
Да какую речь!
Многое я о себе от генерала, сразу плохого узнал и понял, что жизни моей цена копейка.
Вы, орал генерал, десантники, не можете справиться со старослужащими, которые вас обижают. Не можете дать физического отпора своим обидчикам?
Где - то генерал был прав, и физический отпор можно было дать, что я однажды и сделал, съездив своему первому замкомвзвода по морде, через месяц службы в Афгане. Думал я тогда, что меня уважать станут.
Не стали.
Просто отмудохали дужками железными от кроватей и всё. Остальные молодые меня в моём сопротивлении не поддержали. Себе дороже. За нападение на сержанта Замкомвзвода им бы дисбат светил по полной.
Видимо генерал искренне и глупо считал, что кучка оборзевших молодых сможет сломать машину дембелизма Советской Армии.
Да закончилось бы такое молодое восстание в лучшем случае трибуналом для всех в нём восставших, а то и расстрелом в условиях военного времени. Почти все сержанты нашего времени были дембеля и годки и если бы молодой рядовой солдат поднял руку на сержанта дембеля, даже в порядке самозащиты, то трибунал и срок этому молодому рядовому был бы обеспечен, по любому.
Да и знал всё это генерал без меня, ему просто самому весь этот бардак и неуставняк в пользу был. Руками упырей неуставных ему легче дивизией управлять было и все огрехи в ней и преступления замазывать.
Да и знал генерал, что он дивизией только два года покомандует в Афгане, а потом плюнет на неё и полетит в Союз, а там ему другое хлебное место дадут. И чего ему ради двух лет - то корячиться и себя рвать. И так сойдёт. Ему наша дивизия была всего лишь так, маленькой кочкой для нескольких орденов и дальнейшей карьеры. Мы для него были обычным двухлетним переходным звёнышком. Чужими мы были для него.
В 'родных' дивизиях генералы подолгу служат, десятилетиями бывало с ними не расстаются.
Я, конечно, пытался ещё что - то вякнуть в своё оправдание, но жизня и правда моя, уже потеряла для генерала всякую ценность.
Через полчаса я уже был простым рядовым пулемётчиком.
Комдив решил, что автомат слишком лёгок для меня.
Грустное карьерное превращение. Спасибо, что вообще не посадил, хотя и грозно верещал генерал, что меня перед строем расстрелять надо, в качестве примера, что бы другим неповадно было с генералами так разговаривать.
И ещё сказал, генерал 'А. Е. С.', чтобы на боевых не жалели меня, а затыкали мной все опасные дыры, что мёртвым я ему больше понравлюсь. И что за мою смерть никого не накажут. Более того, что если меня пожалеют и я не буду вскорести убит, то не видать ни моим ротным, ни моим батальонным офицерам ни повышения по службе, ни наград.
Как только он услышал, что я говорю о преступлениях в его дивизии, так тут же он и озверел. Растрелять пред строем батальона, нет растрелять перед строем полка, нет, растрелять перед строем дивизии, кричит, слюнями брызжет. Прямо как буд - то я бы выдержал три расстрела сразу.
Тут штабные из штаба 103 - ей дивизии ВДВ его успокаивать стали. Нельзя говорят нам никак его расстреливать и под трибунал отдавать вроде не за что. Не за меня они радели. За себя боялись.
После расстрела бы следствие, возможно началось, тут бы и всплыли бы все преступления штаба 103 - ей дивизии. Вся торговля оружием с душманами, вся перевозка героина в солдатских гробах, предательство и многое другое...
Вот и решил меня генерал - майор, комдив 'А. Е. С.' убрать руками офицеров роты и дембелей роты. Так мне и сказал, что он лично проследит, чтобы меня убили на боевых или я бы сам повесился от издевательств и избиений.
Ещё добавил, что специально объявит меня стукачом, за то, что я его дивизию так опозорил, что назвал все преступления творящиеся в ней своими именами. Очень генералу не понравилось, что в его дивизии умник нашёлся, который, слишком много видит, знает и понимает. А ведь я тогда уже замкомвзвода был, хоть и отслужил в Афгане, к тому времени, всего несколько месяцев. Самый молодой заместитель командира взвода в дивизии был.
Моё 'уничтожение' офицеры с дембелями моей роты претворяли в жизнь с особым усердием. В особенности старался взводный первого взвода 'В. Ш.'. Он и дембелей на меня постоянно и ежедневно натравлял и под пули духовские меня безоружного отправлял и даже расстрелять меня пытался перед ротой. Пули автоматной очереди случайно выше моей головы легли. Промахнулся он тогда, а продолжить мой расстрел ему первый ротный 'Т. Е. М.' не позволил. Сказал, что духи по пятам идут и с мёртвым моим телом роте тяжко будет от духов отрываться. Так я и остался недорасстреляным тогда.
ПРОСТОЙ СЛУЧАЙ ИЗ МОЕЙ ВОЙНЫ
Меня расстреливали летом перед строем.
Сказали мне, что должен я в могиле гнить.
А я мечтал, что буду я героем,
И что домой вернусь и буду жить.
Меня расстреливали буднично и просто,
Построив роту в серый хмурый день.
И это было фронтовое скотство,
И на колени встать мне было лень.
И я смотрел на дырку стволовую,
Не плакал я, и даже не потел.
Я вспоминал, день, прожитый в пустую,
И про тушёнку, что я так и не доел.
Я был уставший, истощён, возможно, жалок,
Но мне на это было наплевать.
А взводный всё орал, что он в подарок
Пришлёт мой труп, туда, где моя мать.
Как выжил я, не спрашивайте братцы.
Случилось чудо, очередь ушла,
Стригнув мне волосы, видать мой ангел в святцы,
Вписал мне долгие лета на имена.
В тот день вторично убивать меня не стали.
Потом уж как - то было недосуг.
Потом меня представили к медали,
Потом нашлось ещё чуть, чуть заслуг.
И это был не самый худший день в той жизни
Обычный грёбаный военный беспредел.
Недорасстрелянный я улыбался в мысли,
Что ту тушёнку всё - таки доел.
А ведь для меня тогда, перед моим первым разжалованием, Генерал Герой Советского Союза, был как небожитель, способный разрешить любые проблемы в любом месте. Фильмов я, мля, патриотических в школе насмотрелся
Лживые фильмы, видимо, тогда были. Лживым был этот генерал. Обычной мелочной, злопамятной и продажной личиной он был. Продал он нас своих солдат и всю свою службу продавал. Плевать он на наши судьбы хотел. Ему свой карман, свои погоны и свои ордена дороже были всех нас вместе взятых. Одно слово, шакал.
Несколько месяцев после этого я жил тяжким курком штрафником. Очень старались меня довести до самоубийства, или под пулю подставить. Знаю я теперь, что такое: '...там снайпера, пусть вперёд идёт этот урод, не пойдет - мы его расстреляем, пойдёт, его духи убьют, нам хоть так, хоть так за него (меня) ничего не будет...'. Видел я и автоматную очередь от взводного офицера над головой и могилу себе в полный рост копал и избивали меня каждый день.
Все в роте знали, что за мою смерть виновных искать не будут. Я стал проклятым. Сам комдив желал видеть меня погибшим и назвал стукачом.
Правда, не все меня старались загнобить. Далеко не все. Свой призыв меня одобрял. Годки наполовину измывались, офицеры через одного, дембеля почти все. Многие в роте понимали, что я никакой не стукач, а хотел как лучше, для всех, и что я несправедливо разжалован и с должности снят. Дембелям только почти всем это не нравилось, так как я на их дембельский неуставняк покусился и офицерам многим мой залёт в тоску был, ордена им могли зарубить и карьеру, если я живой останусь. Если бы, вся рота на меня ополчилась, то естественно хана бы мне пришла уже через неделю, а так, выживал я как мог.
Генералу не выгодно было нас лечить, сытно кормить и в баню, как положено, водить. Для этого он должен был нам солдатскую баню новую построить, так как старая просто не справилась бы с положенной помывкой, воров из столовых разогнать, еду нам нормальную дать и в отчётах показать сотни больных солдат. Тут бы его генеральству дерьмовому, карьере, прибылям и орденам, хана пришла.
Кто мы ему, он и без того, без нашего благополучия, всегда сыт, помыт, при деньгах, при любовнице, при водке и при славе, а мы и так на войну пойдём.
В справедливость и 'доброго царя' я уже никогда в жизни, после этого разговора не верил.
Падлы они все для меня лично, преступные и неуставные 'цари' и 'царьки' Советской Армии и Советского правительства, всех мастей и разлива.
Я просто понял, что я есть в Советской армии пустое никто.
Генералу обо мне первые несколько месяцев специально постоянно докладывали, жив я или отошёл уже в мир иной. Очень хотелось генералу смерти моей. Поэтому пришлось мне разыгрывать целую детективную историю и стать с помощью первого ротного 'Т. Е. М.' 'живым мертвецом' на долгие три месяца. Я об этом потом расскажу, чуть позже, как оно живым быть и мёртвым одновременно и как это в условиях военного времени можно солдатику сделать было.
Потом, после моей мнимой смерти, я восстановился до сержанта, потом меня опять разжаловали, уже за дембелизм и дебелизм с моей стороны, потом я опять восстановился, и так сержантом и демобилизовался.
Хотя лычки я уже носил не всегда. Мне тогда уже было по хоботу на мои лычки сержанские. На ХэБчике я их не носил, на бушлате они болтались. Поэтому, когда я был без бушлата, то меня обычно принимали посторонние за обычного рядового. А когда надевал бушлат, то, как бы 'становился' сержантом. Ещё очень редко пришивал лычки на ХБ на пару - тройку полковых или дивизионных смотров, на которые я обязан был прийти. Обычно я их избегал.
Да и 'Отваги' свои я только через три года после дембеля получил. Где они до этого блудили, хобот его знает. Но представляли меня к ним именно мои ротные командиры, о чём есть их письма и документы. Видимо, не смотря на все мои залёты никак нельзя меня было не представлять. Служил - то я храбро.
К слову сказать, за весь период моей службы с 1982 по 1984 годы, похоже, из всей моей роты, а может даже и полка, из всех солдат, я один имею две боевые награды.
Думаю, что не потому, что я был самым лучшим воякой, были в нашей пятой роте и в полку ребята и гораздо круче меня. Но получить две боевые медали в период моей службы - это была огромная редкость. Половина солдат, даже раненых в бою, и по одной - то не имели.
В среднем, по статистике, чтобы солдат получил хотя бы одну боевую награду, надо было отправить на него не одно, а несколько представлений в разное время и все они должны были быть за разные подвиги и в разных боях. Часто и после пяти представлений ничего не получали.
Это же, сколько представлений на меня ушло, чтобы я две медали 'За Отвагу' получил?
С другой стороны, награды в Афгане для солдат были всегда, как лотерея. Лично я считаю, что все курки, как минимум, достойны ордена 'Красная Звезда', медали 'За Отвагу' и медали 'За Боевые Заслуги', а все не ходившие в горы тыловики, если они честно несли свою службу, достойны медалей 'За отличие в Воинской службе' обеих степеней. А если и не курок, а участвовал в боях, то, думаю, нужно и медаль 'За Отвагу' дать или 'За Боевые Заслуги', а некоторые и ордена 'Красная Звезда' заслуживают.
Бывали случаи, что и тыловик, а в такой переплёт попадал и в такой бой, что и Героя Советского Союза можно дать.
Разные ситуации были.
Только вот мало кто, чего получил. Штабные по полной болучили, это 'понятно', а реальные фронтовики так и не получили всех своих наград, что им положены были за их Подвиги и Героизм.
Если бы дембелизма не было, то солдаты бы в Афгане, наверное, давно взбунтовались и с войны ушли.
Какой же идиот будет воевать в условиях бытового скотства, офицерских издевательств, поборов, предательства и воровства.
Дембеля выполняли некую функцию заград. отрядов для молодых бойцов. Конечно, не специально выполняли, их к этому хитрожопость бытия Афганского военного времени подвела.
Вот тебе, товарищ дембель, с попустительства офицеров и генералов, власть преступная, незаконная, неограниченная над душами и телами молодых, ты за это их на войну води с собой и сам воюй.
А кто в отказ от войны пойдёт, или обслуживать тебя по холопски не станет, ты того, товарищ дембель, гноби, бей, унижай, объяви трусом, чадом и предателем, и опять лупи его что есть силы и гони на войну, иначе сам за него войны и работы грязной хлебнёшь по полной.
Власть над другими людьми. Почти легальная. Почти безграничная. Где бы девятнадцатилетний, малообразованный, не обременённый особым интеллектом и интеллигентностью мальчишка её ещё получил, кроме как на Афганской войне.
Вот и рвались мы к этой власти и вожделенному неофициальному званию 'дембель' всеми силами. Почти все рвались, ибо это звание было единственным нам доступным способом снять с себя огромный груз тягот воинской службы, пусть и за счёт избиения и издевательств над более слабыми и молодыми товарищами по службе.
А кто не рвался нагло и преступно сесть на шею другому, тот рисковал это звание 'дембеля' до конца службы так и не получить и всю работу и тяготы войны тянуть самому.
Такая вот мерзость.
А генералы и офицеры иногда дембелей наказывали. Редко, правда, но наказывали. Когда иной дембель в их личную вотчину власти нагло лезть начинал, или когда своими действиями их карьере прямую угрозу начинал создавать.
Если бы не наказывали, то Дембеля и генералов с офицерами в оборот взяли. Власть преступная - штука заразная.
И ведь побаивались зачастую офицеры рот, своих дембелей на боевых. В полку не боялись особо, хотя были такие чадушные офицеры, что и в полку своих солдат боялись, у нас таким был лейтенант 'С.', командир второго взвода, а на боевых многие офицеры солдат побаивались.
В полку дембелей урезонить быстро можно, а на боевых их порой в десять раз больше было, чем офицеров. Да и по возрасту, ротные взводные всего, от силы, на несколько лет старше дембелей были и не всегда были физически крепче их.
Выгоден был генералам и офицерам дембелизм и все его поганые составляющие. Очень выгоден. Он им руководить подразделениями очень помогал.
Добивали вопросы некоторых штабных офицеров типа 'как служба, жалобы есть'. Кто тебе чего скажет. Будешь жаловаться, и говорить правду - будешь 'стукач'.
Кто твою правду слушать будет. За нашу солдатскую правду и её признание властью, офицеров и генералов в очко бы на зоне пялить начали.
Пробурчишь в ответ 'нормально' и думаешь, сука, шакал, чё, сам не видишь как дела. Подыхаем потихоньку, со стонами в кулак.
'Отец родной' в сторону отвалит и потом пишет в мемуарах, что постоянно интересовался бытом солдатской службы и вообще был опорой подчинённым во всём.
Сравнивать офицерскую службу и солдатскую нельзя. Это как вонючую опу с пальцем сравнивать. Я, конечно, сам рвался обратно в Афган до самого вывода войск. И на сверхсрочку рапорт писал, только чтобы именно в своей роте 'сверчком' (сержантом сверхсрочной службы) служить.
А сейчас понимаю, угробил меня Афган. И по здоровью и по психике. Лучше бы его проклятого не было.
Ну а большинство 'героев весёлых боёв' наоборот, в своих 'воспоминаниях' считают, что это у них лучшие годы были. Воистину права русская пословица: 'кому война, кому мать родна'. Опять же, служба у каждого своя была.
Некоторые подобные 'херои' и боёв толком не видели. Всё возле штаба, столовой, складов или техники крутились. Или на боевых, под горой, курков 'хероически' на расположившейся броне (бронетехнике, на которой этих курков к горам привезли) ожидали и кашу с курковских сухпайков на протвинях жрали.
ПЕРЕДЕЛАННАЯ ПЕСНЯ.
Посвящается всем, кто реально воевал на Афганской войне.
Шестая строка посвящается моему другу, пулемётчику пятой роты, второго батальона, 350-го полка ВДВ, легенде ВДВ и Герою Афгана, Артуру Яковенко.
Мы герои Афгана, рядовые, старшИны, сержанты.
Те, кто в горы ходил, и машины в колоннах водил.
Кто собой накрывал, сослуживцев спасая, гранаты.
Кто горел в БэТээРах и кто караваны громил
Кто пылал в БээМДэ, в БээМПэ и КАМАЗах в подрывах.
С пулемётом израненный, взвода отход прикрывал.
Кто в свинцовых дождях, Кто с РД, с Вещмешками на спинах
Кто в бинтах с боевых, кто двухсотым домой улетал.
Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого не жалели.
Мы пред нашим комбатом, как пред господом Богом, чисты.
На живых порыжели от пыли и крови бушлаты,
На могилах у мертвых расцвели голубые цветы.
Расцвели и опали... Проходит десятая осень.
Наши матери плачут, ровесницы молча грустят.
Мы не знали любви, не изведали счастья ремесел,
Нам досталась на долю нелегкая участь солдат.
У погодков моих, там ни слёз, ни любви, ни покоя.
Только сила и гордость. А когда мы вернемся с войны.
Все долюбим сполна и напишем, братишка, такое.
Что отцами-афганцами будут гордится сыны.
Кто вернется - долюбит? Нет! Сердца на это не хватит,
И не надо погибшим, чтоб живые любили за них.
Нету сына в семье - у родителей счастья нет в хате.
Разве горю такому помогут рыданья живых?
Ну а кто не вернется? Кому долюбить не придется?
В боевых и на марше был пулей иль миной сражен?
Зарыдает ровесница, мать на пороге забьется,-
У погибших друзей нет ни счастья, ни дома, ни жен.
Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого не жалели.
Тот, кто в горы ходил, кто водилою шёл на подъём.
Тот поймет эту правду, она к нам в окопы и щели.
Приходила во снах и под броник на сердце тайком.
Пусть живые запомнят, и пусть поколения знают.
Эту взятую с боем суровую правду солдат.
И твои костыли, и смертельная рана сквозная.
И могилы в Союзе, где тысячи юных лежат.
А когда мы вернемся,- а мы возвратимся с победой,
Все, как черти, упрямы, как люди, живучи и злы,-
Пусть нам водки поставят и мяса нажарят к обеду,
Чтоб на ножках дубовых повсюду ломились столы.
Мы поклонимся в ноги родным исстрадавшимся людям.
Матерей расцелуем и подруг, что дождались, любя.
И уже никогда свои годы войны не забудем
Все долюбим, ровесник, и сможем пожить для себя.
Это наша судьба, это с ней мы ругались и пели.
Подымались в атаку, и были со смертью на ты.
Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого не жалели,
Мы пред нашей Россией и в трудное время чисты.
Нас не нужно судить, всем нам судьями станут Комбаты
Мы пред совестью нашей, как пред господом Богом, чисты.
На живых порыжели от пыли и крови бушлаты,
На могилах у мертвых расцвели голубые цветы.
Сейчас, разбирая в памяти дни моей первой войны, я понимаю, что мои взгляды на нашу жизнь и службу в Афганистане тогда, в далёком 1982 - 1984 годах и сейчас, меняются кардинально.
Мы, солдаты курки 350 - го полка 103 - ей дивизии ВДВ, были самым низшим ярусом в армейской пирамиде полка. Ниже нас, курков, по негласной офицерской иерархии, в полку не было никого.
При этом, кроме курков, никто в этом полку полноценно и постоянно не воевал.
Офицеры знали, что на войну мы пойдём в любом случае, и что от нас, солдат курков, практически ничего не зависит. Ни еда, ни комфорт, ни наградные, ни карьера... НИЧЕГО. Курки не могли повлиять ни на что.
Никто не задумывался, что пройдут годы, десятилетия, и курки сами станут старше, умнее и образованнее. Никто не заглядывал тогда так далеко вперёд. Казалось всегда, и вечно будут правы абстрактные и реальные дембеля и офицеры. Всегда они будут героичнее, и мудрее, и честнее. Всегда наши просчёты, болезни и ошибки будут только именно нашей виной и никак не их. Они были многочисленными царьками, управляющими нами как беспрекословными рабами. Потом такими царьками по годковщине и дембелю, становились многие из нас.
'Раб' солдат мог перерасти в дембеля, и с ним начинали считаться нижестоящие молодые 'рабы' следующего призыва и даже начинали по-другому относиться офицеры. Но по молодости службы, первые полгода Афгана, существо 'молодой солдат курок' было никем и ничем. Оно было безжалостно брошено на личное выживание в условия жёсткого естественного отбора фронтовой зоны. Даже имени у него не было. Только презрительное 'Аллё, воин'.
Именно так нас и подзывали на первых месяцах службы на Афганской войне. Мы были мясом фронтовой зоны Афгана.
Вот вам и новое понятие словосочетания: 'ФРОНТОВАЯ ЗОНА', где слово 'ЗОНА' имеет именно лагерное значение.
На фоне этого и делали с нами офицеры, что хотели. Всё равно они уже получали индульгенцию от своей трусости и чмошества только одним своим офицерским званием. Хотя среди них также были и чмошники, и самострелы, и наркоманы, и воры, и мародёры, и садисты, и упыри, и трусы. И в штаны они также делались, и воровали, и стрелялись, и наркоманили, и грабили, и насиловали, и били друг друга. Насмотрелся я на них и знаю я об этом больше, чем обычный солдат нашего полка. Они искренне считают, что всё тайна, и никто ничего не расскажет. Как вякать начнут против правды, что я написал, расскажу подробно и про это. Каждому напомню его позоры и преступления. Все они в моей памяти живут.
Только делали эти гадости офицеры с жиру, и от малодушия, и от трусости, и от наглости, и от того, что они именно так хотели.
Солдаты молодые получали свои позорные дни, попадая в сложнейшие личные и жизненные обстоятельства и от безысходности и от невозможности делать иначе. У каждого молодого солдата есть свои позорные части службы. Не мне их этим тыкать. Это их личное и на благополучие, здоровье и жизнь сослуживцев это обычно, никак не влияло.
Офицеры и дембеля делали свои позорные дела и поступки, в основном, только с личного пожелания. Только до солдатского сведения офицерские и генеральские позоры не доносилось. Это сразу уходило под гриф неразглашения личному составу.
Офицеры очень ловко начали слагать сказки и мифы, о самих себе, всегда правых, чистых, непобедимых, смелых, мужественных... уже в то далёкое время. Мозгов и опыта в этом у них было поболе, чем у нас. А подкрепляли они свои сказки наградами, полученными за 'хорошую службу' и 'умелое руководство'.
Как молодой солдат мог впрямую обвинить офицера или дембеля в трусости, разгильдяйстве, издевательствах, некомпетентности, халатности, чмошничестве, чадушности, жадности, корысти...? Да никак.
Учитывая, что многие офицеры ещё и обкладывались со всех сторон приближёнными садистами и упырями дембелями, давая им при этом некоторые поблажки, посылая на них более часто, чем на других, представления на награды, закрывая глаза на их преступления и издевательства.
Складывалась круговая порука, называющаяся в юридических формулировках и документах 'неуставными взаимоотношениями'. За этой формулировкой скрывались сотни тысяч заболевших, умерших, погибших, покончивших с собой, убежавших к моджахедам, искалеченных морально и физически солдат.
Вся эта круговая порука создала свою идеологию 'нестукачества'. Любой, кто пробовал восстать против этой машины неуставных взаимоотношений, тут же оказывался перед выбором подачи официального рапорта о нарушениях и преступлениях или о молчании. Кто, вякал против неуставняка, или кто подавал рапорт против нарушения устава, преступлений, и беззакония, творящихся вокруг него, считался СТУКАЧОМ.
Слово 'СТУКАЧ', справедливо произнесённое или нет, было приговором любому солдату или офицеру. И если офицер мог просто тихо уйти из армии, то солдат получал ад физического уничтожения его как личности до самого увольнения в запас и часто даже после, на гражданке.
Можно было быть по молодухе каким угодно чморём, чадом, трусом, самострелом, членовредителем, вором, наркоманом, мародёром, садистом, кем угодно и ты всё равно мог, хотя бы под дембель, выбраться из этого своего гадкого положения и, или дослужить нормально и красиво, или просто подняться в глазах сослуживцев.
'СТУКАЧ', из каких бы благих и нравственно чистых побуждений он не искал правды и справедливости, был обречён на вечные моральные муки в воинском коллективе Афганской войны, и обречён на тотальное презрение однополчан.
Это вдалбливалось в наши головы и офицерами и дембелями любыми правдами и неправдами. Этакий 'обет молчания' 'мафии' Советской армии.
Вступил в доблестные ряды Защитников родины - исполняй легальный Устав Советской Армии и ещё более тщательно исполняй 'обет молчания' Советской армии.
Вот мы и молчали и не 'стучали'.
А офицеры и пользовались вовсю и Уставом, и этим 'обетом молчания' и творили, что хотели, практически безнаказанно.
И выживали молодые солдаты в Афганистане, не благодаря умелым действиям офицеров и поддержке более опытных старослужащих солдат, а вопреки им. Выживали только благодаря своим личным качествам и изворотливости и ещё потому, что если бы нас в прямую и массово офицеры и дембеля убивали, то на боевые ходить было бы совсем не кому. Это порой только офицеров и дембелей и сдерживало от полной расправы над нами.
Хотя и убивали. Меня и других били не раз, именно пытаясь при этом довести до самоубийства, и голодом морили, ждали, когда ослабну и сам умру, и по настоящему расстрелять офицеры пытались.
Не расстреляли только потому, что спорили и не могли решить, кто труп мой понесёт, а автоматы уже направлены на меня были, и стоял я обречённо, ждал только очереди. Хотя один раз всё же стреляли по мне очередью, по молодухе, когда меня комдив 'А. Е. С.' разжаловал, лично лейтенант взводный 'Ш. В.' стрелял, но по независящим от него обстоятельствам, пули прошли чуть мимо, стриганув мне только волосы.
Лейтенант 'Ш. В.' мне ещё тогда, когда комдив меня разжаловал, когда орал, что я покойник отныне, когда говорил, что никому за мою смерть ничего не будет, сказал, что я до годка не доживу и, что он лично постарается этому всячески поспособствовать и, что он и сам меня убьёт. За что же меня так возненавидел 'Ш. В.'? Может, был он страстным поклонником комдива 'А. Е. С.'? Нет. Просто 'А. Е. С.' сазал, что ни 'Ш. В.', ни остальные офицеры не получат ни одной награды, покуда я жив.
Вот и всё.
Испугался 'Ш. В.', что не достанется ему вожделённый орден 'Красной Звезды', которым обычно всех курковых офицеров награждали, по традиции, вне зависимости от подвигов и героизма. Что ему, взводному 'Ш. В,', жизнь какого - то там солдата, тьфу и всё, перешагнул и забыл. А орденок очень охота на грудя прицепить. Как без орденка - то.
Вот и старался вовсю лейтенант 'Ш. В.', 'наказ' комдивский отработать, чтобы я сдох. И затвор у меня в бою вынимал и под пули духовские в полный рост отправлял и на мины. И лично еды меня лишал и личным приказом еду мне давать запрещал и сухпайки на боевых отбирал, и через дембелей. И науськивал не меня дембелей, чтобы они меня били смертным боем, чтобы я сам от боя такого повесился. Так и говорил, что очень ждёт, когда я повешаюсь или застрелюсь, так мол, говорил, все мои мученья разом закончатся, а он, типа лейтенант 'Ш. В.' походотайствует, чтобы мне посмертно орден дали и подвиг левый приписали. Паскудно, но так оно и было.
А я всё жив. Всё не самоубиваюсь и духами не убиваюсь, и на минах не взрываюсь....
Он, взводный, и раньше бы лично меня пристрелил, сразу же, не ждал, когда я сам с собой покончу или в бою згину, но понимал, что комдив - то пообещал, что никого за это не накажут, а мог и слова свои потом 'позабыть'. Для комдива лейтенантик взводный совсем ничего не значил. У него таких лейтенантиков сотни. А вот вышестоящие особисты, могли и расследование затеять по поводу моего убийства лично взводным. Тогда 'Ш. В.' мог и под трибунал пойти, кимдив бы им своё очко прикрыл не задумываясь и без колебаний.
Но в результате, я не погибал, и 'Ш. В.' решил сам меня расстрелять перед строем. Только оказался я недорастрелянным. Первый мой ротный, капитан 'Т. Е. М.', видя такую хемню и понимая, что в случае моей гибели от рук летёхи и ему может влететь краем и по жалости ко мне, решил меня от комдива спрятать и из роты убрать.
Ротный пятой роты 'Т. Е. М.' выделялся среди многих офицеров полка и дивизии, и был более человечный. Да и до этого был у него, какой - то офигенный залёт уже, был он 'вечным' капитаном, как тогда говорили. В его возрасте офицеры уже батальонами и полками вовсю командовали. Какой это был залёт, мы солдаты не знали, но то, что ротный в капитанах уже лет десять как переходил, это факт.
Видимо все эти факторы и ?помогли? ротному принять мудрое решение, которое спасло мою жизнь.
Договорился ротный с зампотехом полка, что тот возьмёт меня на своё место, как человека, успевшего уже, до армии, поучиться в университете, на инженерно техническом факультете, и как закончившего училище и поработавшего механиком на флоте.
Заместитель полка по технической части, как и любой офицер, должен был прослужить в Афгане всего 2 года, а потом убыть в Союз по замене. То есть на его место должен был прибыть другой офицер. Только вот переслужил зампотех, к тому времени уже почти на полгода больше, а замены всё не было.
При этом, ротный, сказал мне, что я, если хочу выжить, не должен вставать на учёт нив какое новое подразделение. Типа вот был солдат, и вот его нету. Ротный поговорил, чтобы меня пока никуда не приписывали, типа я в роте буду числиться, но со списков роты меня вывел, типа я ранен был и скончался где - то в госпиталях. Я тогда и впрямь после очередных боевых в медсанбат загремел и хотя и к тому времени прибыл уже в роту, но в роте на учёт ещё не встал.
В общем, всё сошлось и неразбериха в бумагах дала мне шанс исчезнуть и списков личного состава полка, а комдиву доложили, что я, наконец - то сгинул. Комдив обо мне, к тому времени, уже и так почти забыл, я думаю, поэтому особенного расследования и не проводил, на самом деле я усоп, или нет. У него и без меня всего, видимо хватало.
Единственная погань всего этого была то, что я не будучи никуда приписан, соответственно не получал и денежного, ни вещевого, ни пайкового довольствия.
Денег нет, еды нет, казармы нет, оружия нет, обмундирования по замене нет, бани нет. Ничего нет, кроме кабинета в штабе полка, который к тому времени уже неделю как на ключ был закрыт (замотех, в связи с его незаменой, положил на всё и на службу не выходил) и кроме того, что на мне было.
Но в любом случае это было легче, чем быть мёртвым и я с ротным согласился, что это мой единственный шанс на жизнь.
Солдатиком я, к тому времени, был в полку ещё не приметным, офицеры штаба и писаря меня в лицо и по фамилии не знали. Случай мой с дерзостью комдива особо не распространялся и был уже почти полгода как позади к тому времени и был давно уже миллион первой новостью полка сзади. Да и комдив мою рожу тоже не запоминал, а фамилия моя была самая обычная 'С - ...ин'. 'Стёпкин, Сливин, Старин, Славин, Стивин, Сабин...' Мало ли на свете однозвучных и распространённых фамилий.
В общем, всё сошлось в мою пользу.
Жил я себе прямо в кабинете, умываться бегал в офицерский модуль, где меня принимали, за дневального офицерского модуля, которые тоже часто там умывались, старался не помадаться офицерам своей роты и комдиву на глаза, на всякий случай. Жрачку добывал на хлебозаводе, на складах, и в дивизионной столовой, где у меня были знакомства ещё с ротной службы, когда я замком был. С обмундированием было посложнее, но я, к тому времени, уже наловчился менять дишнюю жратву с одного склада, на обмурдировку с другого склада. Я им консервы, они мне берцы, штаны, куртку, сапоги, тельник, трусы, носки...
Без денег было тяжеловато, получку - то я не получал, но натуральным обменом тоже неплохо выходило. Бедновато, но зато живой.
Рта мне теперь казалась далёким кошмаром, где и на смерть меня офицеры не раз смеясь, отправляли, вытащив у меня на боевых затвор из автомата, с пожеланием не вернуться с задания, а сдохнуть быстрее от снайперской пули. Очень некоторым дембелям и некоторым офицерам меня убить там хотелось. Мешал я им видимо сильно одной жизнью только своей?
Так, что присвоение себе офицерами и солдатами тыловиками орденов за сидение под горой и в штабе - это просто семечки, на которые, как правильно сказал один из солдат пятой роты: '...А мы тогда сидели в красном уголке модуля и хлопали в ладоши глядя на этот фарс...'.
Спасибо 'господам' офицерам и дембелям, что всё - таки не прикончили...
По ночам, в полку, плац то и дело перебегали солдаты. Они, проснувшись от естественных позывов организма, бежали сломя голову в туалет, который находился тогда, в дни моей молодухи от палаток нашего батальона и палаток спецов на другом краю плаца.
Энурез, больные почки, дизентирия, понос. Да и от холода в палатках, бегали ссать несколько раз за ночь. Лечение было далеко. Для многих оно было недосягаемо. Туалет тоже был далеко, через плац, но он был досягаем. Нахезать на плац было лучше, чем в штаны. Все старались добежать до туалета. Ссать и срать на плацу и у палатки было 'за падло'. За это тоже 'чморили'. Хотя дембеля ссали и возле палатки. Хорошо, хоть срать бегали в туалет, как и мы. По дембелю можно многое, чего нельзя по молодости службы.
Хотя немало солдат и ссались и срались. И на плац, и у палатки, и в штаны ссались и срались.
Не все успевали добежать. А то и во сне срались и ссались. Прямо в постелях во сне, или на ходу, или на построении.
Дезентерия, дистрофия и энурез не спрашивали солдата, хочет он обосраться или обоссаться или нет. От личных качеств солдата это не зависело. Раз... и всё... Было всё в животе... и вывалилось наружу. Болезнь - это и есть болезнь. Её лечить надо. А лечить - это значит, солдата из подразделения в медсанбат или госпиталь убирать, а то и с войны списывать. Очень и очень редко офицеры на это шли.
Ну, срётся, ну ссыться, ну сдыхает на глазах от болезней, побоев и истощения. А службу - то, один хрен, кому - то нести надо.
Что было, то было. В каждой роте были и те, кто срался, и те, кто ссался. И не по одному. Кто - то был известен всем, кто - то умудрялся сохранить это обсирание и обоссание в тайне. И офицеры, бывало срались и ссались.
Почему хезались? У кого из солдат желудок напрочь был изуродован баландой, кто с почками больными маялся, побоями отбитыми или в горах застуженными, кто из - за дистрофии, кто из - за дизентерии, кто от другой инфекции. Афганистан, мать его, грязи и болезней там всегда хватало.
Отмудохают дембеля больного, обозовут засранцем, зассанцем и чадом и ротный со взводными офицерами погонят его на войну.
Не самому же ротному капитану или взводному лейтенантику работать и воевать в одиночку. Легче обвинить заболевшего солдата, что тот специально заболел, наорать, науськать дембелей, чтобы избили по полной, и жратву отобрали. Типа голодный и избитый здоровее станет. Раз не жрёт, значит и срать нечем. Правда у такого голодного и сил тоже никаких ни воевать, ни жить не было, но кого это волновало.
Слишком много офицер солдатиков в санчасть с утра отправит и воевать некому, и накажут командира и уголовное дело могут завести. Типа вот, до чего доверенное боевое подразделение довёл, половина личного состава по госпиталям и медсанбатам больные валяются. Невыгодно было офицерам и генералам солдат лечить. Гнобить их выгоднее было.
Утром ведь как: когда мы в полку были, сержант, командир отделения или заместитель командира взвода, у рядовых своих на утреннем осмотре, перед тем, как в столовую шагать, спрашивает: 'Больные есть?'. Стоит молодой солдат и понимает, скажет он, что болен - будут бить и не факт, что в санчасть отправят, но факт, что бить будут, больно и сильно.
Стоит сержант и думает: 'ну ссуки, только скажите, что больны, убью падлы. Что я за вас, гниды молодые сейчас на работы пойду, а завтра за вас на боевые, в горы полезу. И лычки сержантские снять с меня могут, за то, что вы чады больны. Я вам, чмори, лично больные места зелёнкой и кровью вашей намажу, чтобы жаловаться на болезни неповадно было... ну и так далее...'.
Стирай солдатик обосранные или обоссанные ночью, во сне, штаны с кальсонами, суши матрас и неси службу дальше. Сарделька тебе большая и волосатая под нос, а не лечение. Вот если уже ходить не сможешь, а ползать от боли станешь, тогда ещё и посмотрим.
Вот если дембель в санчасть пойдёт - это нормально, от дембеля на работах в полку, всё одно никакого толку не было, не работали дембеля. И от войны некоторые дембеля под этим соусом косили. Смотрели мы на их фокусы уклонистические, по молодухе, и впитывали способы несправедливости жизни, для дальнейшего претворения их в жизнь самим. Когда мы дембелями станем. Если доживали.
Были офицеры, которые молодых ослабленных болезнями солдат в самые трудные места на боевых кидали, чтобы на боевые потери списать. Типа убьют такого солдатика, а в роту на его место нового дадут, свежачок, только с учебки.
Выдержит новый молодой задротыш дембельский и офицерский пресинг - хорошо, нет, отправят в цинке вслед за старым чадушкой.
Сколько таких молодых пацанов погибало на боевых из за обессиливания. Сил у таких заморышей больных не было ни воевать, ни отпор врагам давать, ни от пуль уклоняться.
И шёл солдат на боевые. Ослабленный до нельзя болезнью, немощный, ещё и избитый дембелями за свою болезнь, с клеймом позорника и чадушки.
А в чем позор - то? Что заболел? Что не лечат его, бедолагу?
Ладно бы сам специально заразился или почки назло всем добровольно застудил, камни ледянные к ним прикладывая всю ночь. Антисанитария полная кругом, хочешь, не хочешь, болели. Многие болели.
За всё время войны в Афганистане заболело четыреста пятнадцать тысяч девятьсот тридцать два человека. Они что, все чадушки, чмори, падлы, ссуки и членовредители?
Почти полмиллиона больных за десять лет. Сорок одна тысяча пятьсот девяности три больных в год.
Сто тринадцать заболевших военнослужащих ежедневно, тик так, тик, так, день прошёл, уже двести двадцать шесть, ещё день, уже триста тридцать девять... Каждый день - сто тринадцать настолько больных солдат, что их вынуждены были зарегистрировать как больных.
Это не считая множества убитых, раненых и погибших в бытовых происшествиях...
Это только официально зарегистрированных. Тех, кого всё - таки в санчасть отвели. А сколько сот тысяч так и не отвели?
Солдат до этих болезней 'забота' Советской власти, ротных офицеров и армейского начальства довела.
Я по давности лет и реальных членовредителей - то уже прощать начал.
Членовредителями в Афгане в обиходе называли тех, кто сам себя калечил или специально заболевал заразой какой типа гепатита и других, чтобы избежать прессинга, издевательств и избиений дембелизма, в основном и очень редко, чтобы, от боевых откосить.
Не каждый солдат мог неуставные тяготы и ужасы Афгана выдержать. Есть люди, неприспособленные к избиениям и издевательствам над ними, есть люди не приспособленные и к боям и к убийствам, пусть даже и врагов. И не их в этом вина. Вот и калечили себя солдатики, лишь бы подальше от ужаса, чаще всего нет, не войны, а ужаса дембелизма, на носилках унесли.
А власти и командирам нашим почти всегда всё это по фигу было. Ситуацию исправлять никто не спешил.
У меня нет претензий к однополчанам, которые по той или иной причине не смогли воевать. Нет претензий к членовредителям, к самострелам, к слабым, к забитым, к униженным, к чморям, к чадушкам, к опустившимся или к морально и физически не подготовленным к боевым действиям.
Падлы те, кто их на фронт отправлял, без нормальной подготовки. А некоторых вообще нельзя было в армию брать по различной психологической и моральной невозможности их выживания в нашей 'волчьей стае'.
А вот к офицерам и генералам претензии есть. У них у всех училища за плечами и практика курсантская в войсках была. Должны были определиться к выпуску, кем быть.
Шакалом вонючим, или офицером настоящим.
Это не мы солдатики сопливые - скотинка на убой, головёнки глупые. Не ждали, не гадали, хлоп и забрили.
В палатках, которых мы жилив роте, мои первый год службы в Афгане, зимой, снег, лежащий сверху, от дыхания и тепла маленькой железной печурки, подтаивал и, через ткань палатки, стекал на верхние ярусы коек, где застывал льдом.
Бушлаты и одеяла, которыми мы укрывались, из - за этого часто примерзали к кроватям. Молодые солдаты, спали на верхних ярусах, дембеля, на нижних. Встаёшь утром на подъёме, и отдираешь одеяло во льду от железяки.
Солдаты спали в двойных кальсонах ( у каждого солдата зимой были, положенные по обмундированию, холодные кальсоны и тёплые), в зимних шапках, укрывались тонким солдатским одеялом, сверху накидывали свой личный бушлат, мёрзли и расчёсывали во сне укусы многочисленных вшей, живших в наших кальсонах и в нашем обмундировании.
Часто спали ещё и одев сверху кальсон и кальсонных рубах с тельниками ещё и обмундирование, особливо когда тревоги боевые были ночью частые.
Внизу, возле ржавой самодельной буржуйки кругами стояли сапоги. Дембельские ближе, сапоги молодых дальше. Буржуйку отключали за час, полтора до подъёма. Спали часов по пять - шесть, редко семь.
Часто были боевые тревоги, до пяти штук за ночь. Тревоги были настоящие боевые. Если тревоги не было, ранним ночным утром под звуки горна соскакивали, электричества в палатках вечно не было, в темноте, под тусклый свет керосиновой лампы, искали скрюченные от холода полусырые сапоги. Одевались скученно, толкаясь, пуская в ход кулаки, тычки, затрещены и мат. Дембеля и годки били молодых, молодые и годки толкали и тыкали кулаками друг друга. Всем нужно было первыми выйти из палатки. Даже дембелям полагалось быстро выйти из палатки. Последнего могли и причморить если годок или дембель, если последним, выбежавшим из палатки был молодой, его ждали как минимум побои, а иногда и наряд вне очереди.
Горн трубил на плацу, специальным солдатом из музыкального взвода.
Каждый солдат к утру должен был быть подшитый. Это, сложенная пополам, длинная белая тряпочка, пришиваемая на длину воротника изнутри солдатской куртки (ХэБчика или Песочки). Подшита, она должна была быть белыми нитками. У каждого солдата за подкладкой панамы летом и за козырьком шапки зимой была иголка с чёрной и иголка с белой ниткой.
Пилотки в моё время в Афгане уже никто не носил.
Шапки, панамы, Песочки, ХэБчики, ремни, бушлаты, рукавицы, даже сапоги и ботинки подписывали хлоркой и ручкой. Подписывали, потому что всё это друг у друга беззастенчиво воровалось. Просрал своё, стащи у другого. Горе тебе, если нитки или иголки не было. А не было их частенько у солдатиков по молодости службы. Метайся, а будь подшитым, а времени на подшивку всего ничего. Вот и подшивались молодые солдаты, годки и дембеля в основном ночью. А ещё дембеля и некоторые годки, часто не сами подшивались, а заставляли подшивать себе ХБ молодых, под страхом чморения и избиений.
Денег на это жалкое обязательное имущество, типа ниток, иголок или бритвенных лезвий с зубной пастой, дембеля иногда оставляли молодому солдату с отобранной у него получки, не всё иногда забирали.
Но молодой солдат эти оставленные деньги норовил проесть.
Вожделенная банка сгущёнки и пачка обычного печенья. Молодые солдаты спали на верхних ярусах двух этажных кроватей. Чудесным образом пронесённая мимо дембеля сгущёнка и печенье лопались очень тихо под одеялом. Главное, чтобы не поймали.
Поймают, позору и избиений не оберёшься. Жрать под одеялом считалось позором. Типа крысятничество.
Ага, кто - то молодому чадушке даст это деликатетсво съесть открыто. Хрен тёртый. Этой же банкой в лоб и получишь.
Вот и лопали, под одеялами, и не признавались даже между собой.
Я, мол, ни в жисть не жрал под одеялом. Жрали, ещё как жрали.
Ни одного молодого солдата лопающего при дембелях гордо и открыто, купленные в булдыре сладости, я за все почти два года службы не видел. Даже при мне не лопали, а я молодых вообще не трогал. Мне они были до глубокой лампочки. Но у молодых солдат срабатывал инстинкт самосохранения, который уже был выработан в учебке. И говорил он одно, не жди от дембеля справедливости и добра.
Вот хитростями солдатскими я, став годком, а затем и дедушкой, с молодыми делился без утайки. Жалко их было, если они могли погибнуть от незнания специфики быта афганской службы.
Короче, деньги молодым солдатом проедены, подшивы нет, ниток нет, иголки нет. Ну, иголку занять можно было. На нитки же и подшивку молодые солдаты часто рвали собственную простыню. Полотном подшивались, нитки выдёргивали из ткани, расслаивая её. Не подшиться тоже нельзя было, чирьяками шея изойдёт, и при отсутствии подшивы, от ответственного за утреннюю проверку сержанта дембеля в ухо получишь без базара.
Даже на боевых, мы старались каждое утро подшиваться и бриться, правда это удавалось очень редко, в основном, когда мы с гор, в тыл на броню, под гору спускались.
Ещё утром надо было быть бритым. По молодухе брились мы часто на сухую. Фирменные лезвия и станки, а также фирменное мыло, мы в основном добывали на боевых, обшаривая кишлаки. Также покупали в солдатском магазине наши лезвия 'нева' и мыло 'консул'. Небритых молодых солдат могли побрить вафельным полотенцем. Тёрли такому молодому годки или дембеля морду сухим солдатским полотенцем, пока кожа не начинала слазить. Сплошная гнойная корка, от уха до уха. Зато навсегда запоминалось.
Времени на подшивание и бритьё у молодых солдат никогда не было. Дембеля его всегда чем - нибудь заполняли. Подшивался и брился молодняк глубокой ночью. Вставали и тихонько подшивались и брились, потом снова спать ложились.
Не все так могли. Уставали молодые солдаты, от вечного недоедания и работы, за годков и дембелей, очень. Постоянный голод делал молодых солдат сильно слабыми.
Если дневальные дембеля или годки были в наряде по роте, им нужно было ночью не спать, а охранять палатки роты. Естественно, что они ночью предпочитали спать, а за себя старались ночью молодого солдата поднять, службу караульную возле палатки за них нести заставить. Отоспаться потом не давали. Плюс мочевой пузырь несколько раз за ночь от холода поднимал, если зима. Спали молодые солдаты урывками, когда повезёт.
Вот так и служили молодые солдаты, бесправными, голодными, избитыми, недоспавшими и замученными. И ещё война...
Писаря, комендачи, штабные солдаты всех мастей, многие спецы (солдаты специальных подразделений, как тыловых, так и ходивших с курками в горы) и часто водители, по второму году службы (первому не полагалось), в край подшивы, торчащей над воротником, вставляли шнур тонкой капельницы. Получался толстенький красивый белый кантик поверх воротника.
Такие нафокстроченые, все переушитые, в подтяжках, с толстыми кантами идеальной белезны подшивки, всегда в новеньком, практически с иголочки обмундировании, холёные, с намазанными смягчающими кремами ручками и личиками годки и дембеля писарята и различные другие штабные солдаты, на фоне боевых фронтовиков курков, смотрелись как сутенёры на улицах Парижа среди рабочих сталелитейного завода. Или как гламурная пародия на бойца ВДВ. Да и что у них было от реальных боевых десантников. Татуировки на плечах да эмблемки в петлицах.
В остальном и в основном, на девяносто девять процентов, это были холёные и изнеженные трусливые и откосившие от боёв клопики паразиты на фронтовом курковом теле, нагло присваивающие себе их награды и подвиги. Редко среди них нормальные и порядочные ребята попадались. Я только одного такого встретил за все годы военной и послевоенной жизни.
Курки так зафокстроченно практически не одевались. Не до красоты обмундирования и нежности ручонок им было, даже на втором году службы. Выжить бы на нескончаемых боевых. Чистый, побритый, да и дадно. А то, что ХэБэ полинялое и заштопанное, так война у них, в отличие от сидевших в тылу и доезжавших только до горы и остающихся на броне.
Война и нагрузки очень сильно старили курков. Порой, визуальное различие между молодыми и дембелями было лет в десять. Смотришь и не понимаешь, откуда такие старые солдаты в армии взялись.
Реально это различие было в один, полтора года. Война съедала молодость. Приглядитесь к фотографиям, сами увидите. Молдый и дембеля часто очень сильно в возрасте отличаются, хотя между ними обычно не более полутора лет разницы. Война старила.
Особым шиком второго года службы считалось надвинуть шапку ушанку и берет (домой уезжали в беретах) на затылок, чтобы чуб торчал. На первом году солдаты стриглись почти под ноль. Молодым чубы не положены были. И усы не положены были.
Я волосы не расчёсывал, они тогда красиво и кудряво вились, последние полгода вообще не стригся, у меня волосы уши под дембель закрывали, я их за уши зачёсывал. Зато чуб был шикарный. Почему не стригся? Хотелось хоть что - то не по уставу иметь. Задолбал меня устав к тому времени.
Ремень, свисающий на пах, длинные волосы, не застёгнутый, а запахнутый в облипку тела бушлат, чтобы тело красиво облегал, начёсанную и набитую (шапка набивалась по сторонам, чтобы походила на куб и начёсывалась, чтобы была пышнее) шапку на затылке, десантные ботинки с высоким голенищем, зашнурованные только до середины, согнутая какарда и бляха ремня, лишняя расстёгнутая верхняя пуговица, поля загнутые у панамы (типа рейнджер ВДВ), чего я ещё неуставного себе мог позволить.
Какарду, солдаты на шапке (на панаме была звёздочка, её не гнули) гнули на втором году службы. Её чуть сгинали по бокам, чтобы она не была плоской, а была, как бы полукруглой. Чем круглее, тем круче.
Если гнутую какарду обнаруживали у молодого солдата, дембеля, годки, а часто и офицеры, разгибали её ударом в лоб прямо на солдате.
Ещё любили у молодых 'мерить грудину'. Бить в грудь так, чтобы ножка пуговицы вбивалась в грудную клетку, чтобы очень больно было молодому. Потом синяк на полгруди. И сердце навсегда посаженое. Часто так били, иногда по нескольку раз подряд. Просто так били, скуки ради, потехи ради. Ни за что. Только за то, что молодой солдат и не может и не имеет права дать ответки.
Каждую ночь в небе и над Кабулом хаотично летали вереницы трассеров. Кто палил, куда палил? Как фейерверки маленькие. Ещё вечерами гремели реактивные снаряды, улетаемые в горы. Типа духов издалека мочат в их сартирах.
Артиллерийская и автоматная канонада гремела и напрягала. Очень хотелось тишины и спокойствия. Не было у курков ни тишины, ни спокойствия. Никогда.
Трассера мы заряжали в магазины через один, реже через два патрона с простыми пулями. Трассеров на полный заряд рожка к автомату не всегда хватало, а ночью в бою, очень удобно видеть, куда пошла твоя очередь. Правда, духи могли тебя так засечь. Для скрытного огня по душманам у нас были магазины с патронами без трассеров.
Часто моджахеды бросали в речки и родники дохлых, раздувшихся трупным смрадом коров. Пить такую воду было нельзя даже с пантацидом, отравишься. Гадили душманы нам как могли. Мины ловушки оставляли, растяжки гранатные ставили, воду травили... Война...
Я на втором году службы любил ходить впереди роты метров на 300 -700 разведдозором. Хотя, заставляли дальше 30 -50 метров не удаляться. Дальше удаляться было очень рискованно, но зато, удалившись, можно было несколько минут посидеть и отдохнуть, пока рота подтягивалась. Обычно в такой дозор высылали редко одного, чаще двух, очень редко трёх и четырёх бойцов, чтобы в случае засады они первыми принимали засадные пули и, если повезёт, то и бой на себя принимали и этим спасали роту. Смерть на живца. Рота слышала выстрелы и понимала, что впереди засада. Разведывательные дозоры ловили первые пули и редко могли успеть ответить ответным огнём.
Опасно, конечно очень, и первая пуля тебе и первая мина твоя (разведдозоры шли даже впереди сапёров), зато сам себе голова. Захотел быстрее пошёл, захотел - медленнее, захотел, присел и отдохнул.
Когда шёл сильно быстро, командиры злились, рота отставала и растягивалась. Старался идти нормально. Бывало, сапёрам помогал обнаруживать мины 'лепестки'. Увижу мину и ставлю знак и кричу, что мина, или поджидаю сапёра, показываю мину и дальше бегу в отрыв, чтобы между мной и ротой порядочная дистанция была. Сапёр по любому сзади меня шёл тогда.
Не то, чтобы я такой уж прямо наисмельчайший был. Просто был не трусливый и бесшабашный. Не сопоставлял ещё, в полной мере себя и смерть.
По горам, ледникам и скалам мы шарахались без альпинистского снаряжения. Как мы умудрялись часто не срываться в пропасть? Такие чудеса акробатики выделывали. Иногда срывались.
Помню только вышли в новые горы, полдня не прошли, один солдат 'Ш.' в пропасть слетел. Вытащили, стонет. Старшина взял меня и ещё четырёх солдат, и мы его к броне понесли. Пять человек и один полутруп, сладкий малочисленный деликатес для любой душманской банды. За здоровье и жизнь своего мы могли и рисковать, я по крайней мере всегда рисковал, жизнь сослуживца в основном всегда дороже собственной была. Так курков учили. Погибни, но товарищей собой закрой.
Хотя, некоторые солдаты и офицеры, были 'особо осторожные', и собой ради спасения и жизни других рисковать не спешили. И таких тоже было немало. Было немало и смелых. Разные были и в курках.
Дошли, смотрим танки наши возле речки. А они по нам прямой наводкой. За маджахедов приняли. Пока дым опознавательный зажгли, пока по рации связались. Косые в тот день были танкисты, никого из нас не убили. Отдали им, сорвавшегося с горы, чела - братана и обратно пошли.
Наши, уже возле кладбища афганского расположились, костёр разожгли.
Днём костёр не страшен, главное, чтобы дыма особо не было. Ночью или когда смеркается, моджахеды по нашим кострам стреляли. По кладбищам своим духи редко стреляли, религия. Мы их могилы тоже не разрушали. Мертвяки нам ничего плохого не сделали.
Поели мы, фляжки в угли от костра поставили, с последней заваркой, чтобы чай заварился на оставшемся жару, а по костру пулемётная очередь. Мы в стороны. Все целы, а чаю кирдык, пробиты фляги. Окопались поближе к могилам. Ночь в жажде. Пить охота, воды нет.
У каждого из нас было по две фляги, одна белая пластиковая, на два литра, вторая обычная солдатская, алюминивая, с крышкой завинчивающейся на цепочке. Пластиковую флягу мы носили в подвесном состоянии на грудной перемычке РД (рюкзак десантника), так было удебнее, и опорожняли её, в течении дня, самой первой, потихоньку, так как от жары вода в ней, нагреваясь, невкусно начинала пахнуть пластмассой.
Вторую флягу, алюминиевую обычно берегли на ночь и немного на утро, горло промочить (ночью мы не только дрыхли, но и по очереди несли караульную службу, охраняя друг друга), в ней мы, также часто грели себе чай на ужин.
Носили мы вторую фляжку в зелёном матерчатом чехле на солдатском ремне.
Такие фляги мы, курки, должны были носить даже в полку. В неё по утрам, перед завтраком, всем нам наливали отвар верблюжей колючки и рекомендовали этот отвар пит в течение дня. С водой была напряжёнка, сырую пить воду было тоже опасно из за гепатита, дизентерии и других инфекционных многочисленных болезней (всё таки Афганистан), кроме того, нас уверяли, что отвар верблюжей колючки очень полезен для желудков и организма. Вонял этот отвар кошмарно, мало кто его уважал, но мне он почему - то нравился и лично я его пил где - то даже с удовольствием.
Заваривали нам это пойло в большиз полевых кухнях, все шли в столовую мимо них обязательно и каждому во фляжку наливали это.
Хотя дембеля часто и выливали этот отвар и набирали во фляжки воду из умывальника или ещё где. Иногда кипятили, иногда кидали туда таблетки пантацида, которые делали воду пахнущей хлоркой, для обеззараживания. Такие таблетки мы часто кидали в воду и на боевых, когда набирали её в колодцах, реках и арыках, чтобы обеззаразить.
Вода сильно при этом воняла хлоркой и удар по кишечнику, желудку и организму, конечно был страшенный, но мы тогда о вреде пантацида ничего не знали и считали его просто очень вонючим, но нужным. Сколько мы этой 'пантацидной' воды перепили на боевых, кошмар. Все солдаты курки губили своё здоровье на той войне, сейчас, под старость почти всем это боком вылазит.
Но, вернёмся к тому случаю, когда душманы наши фляжки продырявили.
Утром с ротным старшиной прапором во главе, мы впятером пошли вниз искать воду. Нашли, набрали, а тут духи. Много. Мы от них, к своим. Бежим вверх по горе на кладбище, где мы обосновались, к своим, гора лысая, без валунов, один щебень, спрятаться негде, пули свистят. Добежали, залегли, ждём атаки. Духи в атаку не идут, тоже затаились. Мы по рации запрашиваем разрешения спуститься в кишлак и уничтожить банду. Нельзя, говорят, это не банда, это народная милиция, они, мол, вас самих за банду приняли. Глянули мы друг на друга и впрямь, как банда, кто, во что одеты и рожи небритые.
Тогда с обмундированием очень плохо было, прямо беда, на боевые одевались, кто во что горазд, где кто чего достанет, выглядели очень разношёрстно и потрёпанно.
Я в этой книге шибко о боях не пишу. В боях ничего интересного нет. Мы стреляем, в нас стреляют. Мертвые падают, раненые орут. Все как обычно. Мне хочется наш быт на войне и в полку описать, чтобы лучше к солдатам относились и быт, и жизнь, и службу их обустраивали лучше.
Однажды на горку вышли, видим внизу дом большой одинокий, прямо коттедж целый шикарный, люди вооружённые, типа маджахеду, ящики зелёные большие, типа снарядных, метра по полтора в длину, из него выносят на дорогу и вот - вот за гору по ней завернут. Вызвали артиллерию, по связи, чтобы вдарили по этим несунам, пока они не скрылись, с автоматов - то мы бы их могли и не достать.
Первый снаряд перед духами лёг, второй позади разорвался. Третий в них пошёл, ещё два в дом прямым попаданием легли. Вилкой классической взяли душков. Спустились мы человек вниз (я всегда на любом кипеше добровольцем вызывался, хотя далеко не все с роты в добровольцы лезли, я и в Афган добровольцем ушёл), все мёртвые в доме и возле него лежат, мужики бородатые, женщины, детишки. Моджахеды с ящиками разбитыми валяются. Документы там были духовские. Что - то мы с собой взяли, остальное сожгли. Я фотог духовских набрал, листовок всяких ихнах, где мы смешными, страшными и зверскими были изображены, пацанам в полку подарить тыловым. Они любили такие бакшиши ('Бакшиш', солдатское жаргонное слово, в переводе с Афганского значит 'Подарок).
Вдруг видим, из одной разрушенной стены тягучая желтая жидкость течёт. Мёд!!!
Пчёл взрывной волной выбило, а мёд с сотами остался. Вкусно было. В каски набрали, несём наверх роте. Смотрим ещё один дом на подъёме, кустарником окружён, мы его сразу даже и не заметили. Маленький, как конура собачья. Вошли. Там старик весь в морщинах плачет, девочку к себе прижимает, лет двенадцати. Понимает, что кирдык пришёл. Правильно понимает. Прошарили мы весь дом, нашли патроны. Ясен пень, что дух он.
Старшина прапорщик говорит, пусть живёт, не трогайте. Я в сундуке нашёл монеты старинные, себе забрал, домой на дембель увезти, и штук двадцать гранат (фрукты такие). Каждый фрукт в отдельную тряпочку завёрнут, бережно так. Я ещё удивился, афганцы так в сундуках фрукты никогда не хранили, в сундуках только очень ценное держали. Гранаты фрукты тоже в тех местах не бог весть какое лакомство было их в каждом саду было полно, хоть опой ешь.
Я эти фрукты выгребаю, чтобы с собой унести, а старик на колени упал, бормочет, руки тянет. Я думаю, неужто из - за монет так старый расстроился. Внучка к нему жмётся, трясётся вся. Но мы ж не насильники какие, детей просто так не трогали. Думаю, вот наглый старик, обычно афганцы при шмоне молчат терпеливо, голову понурив, чтобы не пристрелили, даже когда мы что и забирали себе в их домах, а этот прямо разверещался.
Переводчик наш ротный (в каждой роте были солдаты, знающие их язык, из нашей Советской средней Азии) ему говорит, мол, не ссы старый, не тронем, а старик не унимается, говорит так быстро и много.
Оказалось, что это особые гранаты, на семена оставленные, уникальный сорт, таких больше в мире нет нигде. Внучку заберите, дом сожгите, только фрукты не трогайте.
Есть мы вкусненького хотели очень. Не оставили ему фруктов. Разделили между собой и ночью съели. И вправду, вкусные очень были.
Глупые мы были, да и не поверили ему особо. Может и зря. Монеты я себе забрал. Несколько месяцев их хранил. Под дембель, в одном из боёв, какая - то своя крыса из своих, пользуясь ажиотажем, пока я в другой стороне от духов отбивался, их у меня из рюкзака стырила (рюкзак у меня тогда ввергу горы остался, а я вниз по склону пластался). Брат по оружию, мать его крысячью. И такие солдаты в ротах курковых попадались. Война войной, а и у своих прямо посреди боя тырили. Правда не часто.
По приходу с боевых в полк, на следующий день, все курки мыли Бронетехнику. Каждый взвод мыл свою. Дембеля сверху сидят, курят, молодые моют. С мылом мыли, каждую щель, каждый каток, каждый трак, каждое колесо. Как тело родное мыли, даже лучше.
Грязь слоями, глина, много. Себя так в бане не мыли, как броню. Зимой холодно мыть было, руки колом застывают, воду молодые из умывальника полкового вёдрами носят, БМД или БТР машина огромная, на каждую несколько десятков вёдер уходит, всё на себе таскали, умывальник за несколько сот метров от автопарка, и не высушишься нигде. Так мокрые и ходили. На себе сохли.
Броня иногда подводила и ломалась. Однажды мы два часа толкали свой БТР. Большой и шумной толпой. Движок не выдержал подъема, а в нас дури много и не бросишь же почти целый БТР. Было весело тогда, в тот момент, потом были бои и трупы.
В магазине полка все продукты были очень дорогие. Даже здесь государство умудрялось на нас наживаться. С тоской вспоминал лимонад, по двадцать пять копеек полулитровая бутылка, дешёвое печенье по одиннадцать копеек пачка и соевый Шоколад по десять копеек большая плитка, в моём маленьком городке в СССР. Как их здесь не хватало. В Афгане цены на подобные и иные продуктовые товары, были для нас, солдат, по нашим зарплатным меркам, запредельными.
Конечно, эти магазины были рассчитаны, в основном на офицеров, но и они были бы рады более дешёвым продуктам. Это дорогое изобилие немудрёных вкусностей при наших, в основной массе 7 - 9 рублях солдатской получки, выглядело полным издевательством.
Государство расплачивалось с нами чеками и всеми путями пыталось потом эти чеки, с нас же и вытянуть, высокими ценами.
По самой моей молодухе, ещё когда, я даже не был командиром отделения, дембеля прочухали, что я очень начитанный. Заставили меня через ротного писать всем характеристики на дембель. Типа ты книг много читал, опиши наши героические подвиги во всей красе.
Дали в щедроте кусок торта вафельного, две сигареты с фильтром и ушли на стрельбище всей ротой.
Писать характеристики явно было лучше, чем месить пузом и сапогами грязь и мокрый снег на окраинах Кабула. Стрельбище было возле складов ГСМ, по дороге чуть левее пересылки на аэродроме. Между складами и горами и было стрельбище. Там ещё показуху снимали Советские киношники, как типа мы, десантники, храбро воюем. На настоящие боевые, эти киношники естественно не ходили, ссали.
За стрельбищем был небольшой невысокий хребет, так мелкие горки, на котором сидели в постоянке разведчики, меняясь сменами. За хребтом был кишлак, в котором обитали духи. Их постоянно оттуда выкуривали, они постоянно возвращались. Так часто было, мы духов выбьем, а они через пару часов обратно возвращаются. Весь Афган - то мы контролировать ну никак не могли, он был огромным.
Кишлак уничтожить этот не разрешали, почему не знаю, но разведка сидела на хребте, иногда обмениваясь с духами очередями и караулила, чтобы духи не напали на Аэродром с пересылкой ('пересылка' жаргонное выражение пересыльного пункта, то есть пункта, куда прибывают солдаты и гражданские из Союза и откуда улетают обратно, Советской стороны Кабульского Аэропорта и Аэродрома) и не напали на склады ГСМ (топливные склады).
Пересылка представляла из себя большую ЦРМ (железный полукруглый склад), переделанную под 'временный' аэропорт, за ней, почти вплотную стоял наш советский маленький магазин, типа полкового булдыря, но по ходу чуть меньше.
На это стрельбище солдаты 350 - го полка ВДВ, в особенности курки и не ходили при мне почти никогда. Но, на нашу беду, тогда нам прислали в нашу пятую роту на замену, аж трёх молодых летёх из Рязанского училища ВДВ, которые в своём необузданном и молодом рвении решили, что нам мало боевых, так надо нас ещё и поучить как по пояс в снегу воевать.
Приходит в подразделение такой молодой лейтенантик и давай очко рвать в ажиотаже, что с курсантов до командования целым взводом допердел.
Нет, я не против, тяжело в учении, легко в бою, но ты ж нас подкорми для начала, дай нам возможность обсушиться и помыться, после твоего грёбанного обучения.
Ты то, утырок звёздочный, к себе в офицерский модуль свалишь, там постираешься в тёплом офицерском умывальнике горячей водичкой, в баньку офицерскую сходишь, чаи с какавами похлебаешь и бутеров себе наделаешь, ещё и водочки или спиртика булькнешь, а мы - то, как. Бани нам никто не даст и ты нас туда не отведёшь, просушиться нам в палатке негде, печурку там только на ночь затопят, а зима, мы несколько часов на стрельбище кувыркулись, по пояс в снегу, горку штурмовали, под твоим присмотром, вверх, вниз, под смешки разведчиков, сидящих над ней.
Мы мокрые и потные все. Постираться нам негде, чаёв у нас нет, спирта тем более. Параша столовская на ужине скудная. Мы больные, во вшах сверху донизу, мокрые, потные, в холодище морозной (в Афгане, под Кабулом, где мы дислоцировались, зимы были лютые, снежные и холодные тогда), дистрофичные, голодные... Ссука ты шакал...
Поэтому я несказанно был рад такому счастью писания характеристик. Это писание пусть и в холодной палатке всяко, было краше, чем кувыркание мокрым и потным в снегу. Зато потом я был сухой и не лязгал зубами в мокром от тающего снега и потном насквозь обмундировании.
Беда была вся в том, что дописав половину очередной характеристики, я начисто засыпал. Получалось это моё засыпание от вечного недосыпания и усталости молодой службы. И ручка моя в моём сонном бреду, выводила на готовом 'героическом' характеристичном листе сплошные круголя.
Некоторые характеристики я умудрялся писать частично в полусне. Какая в мою сонную голову пурга лезла, ту и писал машинально. Еле успел к приходу роты всё написать. Пурговых характеристик я и сам в попыхах усталости не заметил. Ротный, прочитав, две верхние нормальные первые характеристики из всей стопки, не глядя, поставил печати и подпись на все остальные.
Дембеля гордо, на следующий день начали прозревать на мои сочинения, предвкушая описания подвигов, которыми будут восхищать родных, друзей и девушек на гражданке. Подвигов не было. Вернее они были, но вперемешку с моими сонными мыслями. Что за мысли, уточнять не буду. Мысли были о еде, бабах, грёбаном Афгане и всё в основном на матах.
Огрёб я за сонную эпистолярность по полной, и всю следующую ночь переделывал свои бредовые романы. Спасло меня от выбитой челюсти только, то, что самым грозным дембелям, по счастливой случайности, я сам того не ведая, всё написал правильно. Видимо писал им самым первым, ещё, когда в бодрости хоть какой - то был.
Часто мы по молодухе как зомби сонные были. Не высыпались тупо.
Электричества в полку всегда было мало, хотя недалеко от туалета стоял большущий ангар с дизелями и генераторами. Вечно там, что - то ломалось.
Уже сейчас мы знаем, что это просто офицерами и вольнонаёмными разворовывалось топливо для дизелей, а всё списывалось на поломки и аварии. Ворьё было везде и всюду.
Опа была, когда свет отключали в нашей солдатской столовой. Жрачка не готовая, всё холодное, темно.
Открывали ворота столовой, она тоже была просто ангаром, подгоняли грузовик и он светил фарами. Полутемно, зимой ледяной ветер свищет, летом пылюка летит. Берёшь открывалку от цинка с патронами, консервную банку дешёвой рыбы в томате хрясь. От неё потом изжога на полночи, она старая, противная, её мало, на всех не хватает, и тогда кашки парашки холодной сверху, если её сварить успели. А то и просто голос из темноты, что жратвы нет и не будет, так как котлы не работают без электричества. Хлеба нам дадут немного с собой и заварки. До молодых, естественно, ни хлеб, ни заварка 'не доходили'. Разворачивались и шли в казармы голодные. И спать голодными ложились. Портянку то грызть не будешь. Война и ворьё...
В комендантском взводе деды, даже эти поганые рыбные консервы, отбирали у молодых, и вскрывать им не разрешали. Афганцам продавали. Давали афганцы за них буквально копейки, но жадности дембелей и годков комендачей, и писарей пределу не было. За эти копейки они готовы были своих же сослуживцев на голодную смерть обречь.
Рота, три взвода, три взводные палатки с солдатами и пустая палатка бытовки, в которой кроме пыли ничего не было, в каждой взводной палатке по двадцать рыл солдат в с табуретами, столом и кроватями. Развернуться там было негде. Два человека не разминуться.
Часто палатки рушились под тяжестью снега, ломалась продольная верхняя балка палатки, на которую ложилась вся снеговая нагрузка. Зимы в Кабуле бывают очень снежные.
Всю ночь, матерясь, мы тогда восстанавливали рухнувшую палатку, скрепляя эту балку, как только могли, до следующего снегопада. Естественно, что сон наш никто не продлял.
По утрам нас выгоняли на плац на зарядку. Стояли полчаса на ветру, тряслись от холода. Как таковой зарядки почти не было. У кого было курево, те курили. Дембеля пинали молодых. Летом ещё и просто ёжились от утреннего перепада температур и ждали солнышка.
Часто на зарядке убирали плац от крупных камней. Плац весь был из камней разной величины. Всегда убирали более крупные камни. Оставались, самые мелкие. В конце моей службы плац тупо покрыли асфальтом. Видимо камни на нём совсем закончились.
Умывались по утрам либо натаянным на палатной буржуйке в наших котелках снегом, набранном тут же, возле палатки (иногда особо ушлые молодые туда, в дембельский котелок, естественно, плевали или кидали снег с мочой), для этого молодых заставляли вставать на полчаса раньше и греть дембелю воду (не втанешь и не нагреешь, изобьют). Либо ещё мылись тем, что успевали набрать в котелок в ледяном умывальнике, когда в нём была вода. В умывальник для дембелей тоже бегали молодые солдаты и тоже вставали для этого за полчаса раньше. Заодно можно было и для себя попытаться воду набрать и нагреть.
С одного котелка умудрялись помыть и шею и торс и голову, и даже зубы почистить. Молодые лили аккуратно воду дедушкам. Не дай боже, не хватит, свою отдашь и будешь без умывания. А частенько и отдавали свою, дембеля часто заставляли молодых греть по два котелка, дембельский и свой грели, сами без умывания оставались.
Сапоги тоже чистили. Большие железные банки, как говорили еще с Маргеловским кремом стояли в каждом взводе. Сапоги были просто пропитаны им.
Ноги наши в мокрых от снега и пота сапогах тоже часто зимой были синие от крема. Ещё у молодых солдат сзади от крема были чёрные штаны. Молодёжь не успевала начищать сапоги до блеска, так чтобы крема на сапогах не оставалось. Садились на корточки где и хлоп, штаны сзади чёрные. Сразу такой боец с грязными штанами определялся дембелями и годками, как 'чмошное чадо'.
'Умная' 'молодёжь', пока перед отбоем топталась возле палатки (в палатку молодые не заходили, так как там могли избить), мыла от грязи сапоги перед отбоем и чистила их кремом на ночь. Утром не впитавшийся крем тщательно очищался щёткой.
Казалось бы, чего тут такого, потратить на тщательную чистку сапог, чтобы они не пачкали штаны и были чистыми, минут десять по утрам? Да не было у молодых этих лишних минут!!! Дембеля обслужи, за сигаретой ему метнись, в грудан и в ухо получи мимоходом, чего ещё исполни, воду свою отдай, денег на нормальный крем и щётку нет, дембеля отобрали...
А на ночь тоже сапоги не почистить. На улице темно, хоть глаз выколи, в палатку, где хоть какой - то свет есть, от керосиновой лампы, не зайти, там тут же изобьют и припахают чего дембелей обслужить или за сигаретой с фильтром отправят (так дембеля часто делали, отправляли молодых солдат искать им сигареты с фильтром или выпрашивать их у офицеров для дембеля), да и не положено было молодым, по неуставным понятиям, в палатке сапоги чистить, только дедушки и годки могли это сделать.
Проблема, поэтому, была в том, что молодые мыли сапоги в грязных ледяных лужах у палатки в темноте. Ничего не видно. Вроде помыл. Утром бац, а сапоги не чистые, а в грязи высохшей и размазанной вкруговую вместе с кремом по ним.
Короче, чтобы держать сапоги в чистоте, и не пачкать ими задницы, надо было уделить этому чуть больше времени. У молодых солдат этого временного 'чуть' не было. Вечером гоняют, утром гоняют. Каждый дембель 'барин', его 'обслужить' нуна. Их тоже в своё время гоняли. Они нас гоняли. Потом гоняли мы. Круговерть неуставного уголовного гоняния в природе.
Даже сигареты молодые специально носили для дембелей. Навыпрашиваешь сигарет у офицеров или вдруг чудом пачкой сигарет разживёшься в булдыре, и аккуратно их хранишь. Дедушка отправит за сигаретой и ты, типа, бежишь. Поотираешься где минут десять, отсидишься, передохнёшь от прессинга и тумаков и несёшься обратно. Вот, мол, тебе дедушка сигарета с фильтром. Без фильтра принесёшь, изобьют, не принесёшь, изобьют, откажешься нести,изобьют. Куда ни плюнь, везде побои.
Сами молодые такие хорошие сигареты с фильтром, курили очень редко. Лучше сам что похуже покуришь без фильтра, или бычок присмолишь, или совсем без сигареты будешь, чем дедушке не принести и избитым быть.
Стрелять у офицеров тоже не в кайф. Через одного офицеры не курили, многие говорили, что нет сигарет, хотя и были, некоторые впрямую на три буквы посылали. А время тикает. Ели больше пяти или десяти минут пробегаешь и даже с сигаретой прибежишь, то изобьют всё одно, а без сигареты, вообще уроют.
Некоторые дембеля прочухивали, что у молодого такая сигаретная заначка есть и специально начинали его чаще гонять. Поэтому молодые старались быть хитрее, приносили сигареты через раз. Получали, конечно, за это побои, но к побоям мы все привыкали.
Привыкали к побоям... Вот такая штука. И к избиениям можно привыкнуть и считать их обычной и неотъемлемой частью молодой службы. Мама моя дорогая. Скотство - то какое... А ведь мы на войне были, воевали, фронтовиками себя считали, боевыми братьями потом друг друга называли...
Память всегда старается выжать прочь или спрятать в самые дальние свои уголки, из человека, все его унижения и избиения, все издевательства над ним...
Где же, братцы справедливость,
Я с ним рядом воевал,
Уповал я всё на милость,
Он меня всё избивал.
Он гнобил меня нещадно
И здоровия лишал
Материл меня площадно
Сапогами в грязь топтал
Когда я отслужил почти полтора года общей службы, (в Союзе и в Афгане), меня возили на показательный суд над одним старослужащим, старшим сержантом. Не нашим, не с полтинника (350 полк ВДВ), а с другой части.
Тогда в одном мотострелковом полку в самом большом клубе, собрали, типа, самых 'ярых' дембелей, которые больше всего на неуставняке залетали, со всей Армии. И прямо на сцене был суд над старослужащим, который покалечил молодых солдат из своего подразделения.
Это сделали, чтобы нас 'научить свободу любить'. И меня туда 'делегировали'. Чтобы я смотрел и проникался.
Нас троих из полка на этот суд возили. Мы считались самыми ярыми дембелями, издевающимися над молодыми солдатами больше всех. На самом деле мы просто были в списках политического отдела дивизии как ярые 'дедушки'.
Никогда я сильно не страдал неуставными взаимоотношениями и почему попал в этот список, до сих пор удивляюсь. Наверное, потому что, накануне, выбил челюсть одному особо наглому годку со своей роты, а тот стуканул на меня, аж в политический отдел дивизии, самому главному замполиту.
Не то, чтобы я сильно его избил, так, один раз 'удачно' ударил, но этого хватило, чтобы челюсть вылетела. В Афгане в условиях высокогорья, кости и связки становились слабыми и переломы и выбивание челюсти было, 'как здрасьте', а не то, чтобы я как - то там особо жутко бил. Короче, я ударил, а она вылетела, а он рапорт побежал катать, ибо доставалось ему очень часто от всех, даже от своего призыва, хотя он и был уже годком, просто он был подлючий очень, а я оказался 'последней крайней каплей'. Меня это, конечно же, нисколько не оправдывает, но я был тогда не такой 'умный' как сейчас, и все споры в мужском коллективе, часто именно так заканчивались. В общем, я поступил плохо, за что и влетел. Прости меня 'Ершик'.
Взяли мы с собой оружие, гранаты, запасные магазины, сели в грузовик и повезли нас в энту - то часть в огромный клуб. Там сидело видимо, не видимо таких же 'гадов дембельских'.
Вывели на сцену старшего сержанта. Зачитали приговор: семь лет. Ударил молодого солдата, у того лопнула селезёнка. Потом вывели ещё одного старослужащего, итог - одиннадцать лет за избиение двух молодых.
Посидели мы, послушали, поохали наигранно. Приехали, рассказали остальным. Не трогало нас это тогда никак. Сейчас жутко. Мог ведь и на нары загреметь, вместо счастливого дембеля. Ходил бы сейчас с судимостями, без наград, без льгот. Наград тогда осужденных солдат и льгот боевых лишали. Сколько я таких повидал. И воевали храбро и ранения получали, и ордена за подвиги получали. А потом залёт, суд, дисбат или зона и никаких льгот и никаких орденов. Не по людски это как - то. Воевал же, чего льгот - то лишать. А раз орден дали или медаль боевую, значит, заслужил отвагой и героизмом, тоже чего лишать. Напакостил - ответит, это уже другое. Чего всё в кучу - то мешать.
С одеждой и обувью, по первому году службы, при комдиве 'А. Е. С.' была совсем беда.
Штаны у всех были разные. У кого зимние галифе, у кого летние штаны. Потом ещё и песочка добавилась. ХэБэшки тоже часто разные были. Механики водители ходили в ещё чёрных комбезах и чёрных механовских куртках. Курки, кто в зелёных солдатских бушлатах, кто в офицерских, кто в телогреечных курточках, кто в подътелогреечнике.
Обувь тоже была разная. У кого просто сапоги, у кого ботинки, у кого сапоги со шнурками, у кого полусапожки десантного образца. Молодые солдаты были затянуты ремнём так, что и дышать было трудно. Если у молодого солдата ремень был ослаблен, его били в область живота. Так иногда калечили.
Не положено было по неуставным уголовным понятиям молодым солдатам даже немного ремень расслабить.
Усы молодые солдаты тоже отращивать не могли, как и чубы. Усы молодым солдатам по неуставняку не полагались. Стрижка молодых солдат должна была быть всегда почти под ноль даже холодными зимами. Тоже не по уставу, а по неуставняку уголовному.
Некоторые дембеля, когда оставалось сто дней до дембельского приказа, тоже стриглись наголо. Но уже по своему желанию. Такая была дембельская традиция. Я не стригся назло уставу и назло традициям. Я всегда был против 'коллектива'. Не любил я 'коллектив' и 'коллективное' обезличивание.
Любил личность и личную ответственность.
У меня под дембель волосы уже закрывали уши, и терять их (волосу, естественно, не уши) я не собирался даже по вине тупых традиций. Я и так к тому времени потерял половину своей рассудительности, лексики, доброты и души. Не хватало ещё и часть внешности и личной индивидуальности ощущения потерять.
Дембеля и годки ремень носили более вольготно, чем молодые, бляхи у некоторых старослужащих, особенно тыловых, свисали чуть не до яиц. Усы были почти обязательным атрибутом дембеля. Конечно, у кого росли.
Чубы носили многие старослужащие. Молодым чубов не с чего было формировать. Зимние квадратно фасонные шапки (их специально набивали квадратно и расчёсывали для пушистости) дембеля носили на затылке.
Молодые солдаты шапки имели захезанные и носили их обязательно не выше двух пальцев от брови. И не ниже. Развязывать уши шапок в полку было за падло. На боевых, кто хотел, развязывал. Мороз в горах не шутка. Там никто на фасон внимания не обращал. А в полку старались выпендряться.
Если у Дембеля шапка становилась старой и выношенной, без зазрения совести отбиралась самая лучшая шапка у молодого солдата, а ему отдавалась старая дембельская. Никто и вякнуть не смел. Вякнешь, зубы выщелкнут дедушки.
Полк дислоцировался под Кабулом. Зима моя первая в Афгане была очень снежная. Вторая не такая снежная, но всё одно, сильно холодная, особенно при большом горном перепаде температур. А в горах, в ледниках и на снежных перевалах было не просто сильно холодно, а очень, очень холодно.
Курившим солдатам полагалось то ли двадцать, то ли двадцать пять (точно уже не помню) пачек в месяц сигарет без фильтра. Отвратительные сигареты. Курить их можно было только от безысходности и по великой бедности. Их даже дембеля не отбирали, настолько они были бросовыми и вонючими. А меня, тогда, такие табачные бесплатки вполне устраивали. Мы с батей - сибиряки, часто на охоте и не такую махру смолили.
Не курившим солдатам полагалась большая килограммовая пачка сахара рафинада на месяц. Не всегда, конечно, её выдавали, как сигареты бесплатные (эту гадость давали регулярно и без перебоев), но всё же иногда выдавали. Сахар для нас, солдат, в полку был очень страшенным дефицитом. Так просто солдатам его было не достать. Жратвы нам всегда не хватало, нагрузки были большие, сахар поддерживал солдатский истощённый организм, малёха, но поддерживал.
Короче подустал и я, мягко говоря, первые полгода службы в Афгане. Ротный мне и посоветовал: ты, мол, сынок, не куревом, бери паёк, а сахаром. Сахар он глюкоза, организму пригодится, может 'ноги и не протянешь', от нагрузок и 'великой' заботы вышестоящих и партейных из самого вурху.
Первый ротный 'Т. Е. М.' у нас человеком, на фоне других офицеров, был. Нам он казался очень старым, седым и мудрым, а ему всего тридцать шесть лет было. Для ротного капитана он был, конечно, очень старым, по возрасту ровней с командиром полка, даже старше комбата.
Говорили, что у него какой - то залёт был роковой ещё в Союзе. А так, по человечности, храбрости и уму он бы любого офицера полка обошёл на сто очков. Хотя именно он был тем самым офицером, который приказал одного солдата к другому верёвкой привязать. Но он, же был тем самым ротным, который спас меня от преследования комдива 'А. Е. С.' и спровадил меня в писаря, при этом вычеркнув изо всех списков живого личного состава и не воткнув, ни в один другой список.
Так я и стал 'невидимым' служивым человеком 350 - го полка вычеркнутым изо всех его списков. А комдиву 'А. Е. С.' доложили, что я, то ли погиб на боевых, то ли сдох в госпитале с ранением. Так и жил я, погибший по факту на словах, выбывший из части в медицинские пенаты, но, типа не прибывший обратно с лечения, фактически живой, но нигде неучтённый. Между 'небом и землёй' я завис на некоторое время. Списки тогда не шибко сверяли, раненые и убитые по всей армии огромным количеством ежедневно туды - сюды шарахались, из части в медсанбат, из медсанбата в госпиталь, или сразу в госпиталь, а ещё и, кто в Союз, и кто обратно, а кто на рамочку с траурной каймой...
Юридически меня не было нигде, юридически я был мертвецом, который гнил, где то в горах, или ехал в цинке домой. Труп, оставшийся у духов или мертвяк для Союзного погоста.
Но тогда, по истории с сахаром, я ещё был в роте, уже разжалованный, уже побывавший под расстрелом, наполовину доходяга, гвардии пулемётчик, приговорённый комдивом 'А. Е. С.', ротными офицерами, кроме разве первого моего ротного 'Т. Е. М.' , и особенно взводным летёхой 'В. Ш.', некоторыми годками и почти всеми дембелями роты к близкой смерти. Короче, жил я в окружении нескольких десятков человек, которые прекрасно осознавали, что если я останусь жив, то им не видать ни орденов, ни званий, ибо именно так охарактеризовал свою политику, в отношении меня, офицерам роты комдив, а офицеры роты годкам и дембелям соответственно. Патовая, можно сказать ситуация для меня и алчная и садистко - развлекательная для других.
Часто так в нашей дивизии делалось при комдиве 'А. Е. С.', с его ведома, когда за одного, типа провинившегося, жестоко заставляли страдать других, при этом говоря им или давая понять, что только смерть провинившегося может дать остальным прощение.
В отношении меня сказали прямо, прикончить, и ещё индульгенцию всем дали по поводу моей кончину.
Поэтому, сахарок мне был ой как нужен, он повышал мои шансы на жизнь на несколько процентов.
Но его ещё нужно было дождаться (если прапора со складов не умыкнут), получить (если дембеля не заберут себе), сохранить и растянуть на месяц (уберечь, чтобы не отобрали и не украли).
Но очень хотелось жить, и я решил сыграть в эту рулетку с сахаром, пусть и ради всего нескольких процентов на шанс выжить.
Дешёвые сигареты меня от голодухи уже никак не поддерживали, организм мой вовсю переходил в стадию, когда махра не претупляла чуство голода, а тело уже начинало жрать себя само, поедая остатки моей мышечной ткани. Короче, глюкоза срочно нужна была, ибо я слабел и тупел, мышцы исчезали, мозг помирал.
Я не круглый дурак был, послушался ротного, дал заявку на сахар. Ручонки потираю, сладость во рту чую, слюнкой давлюсь, тем более, что ротный обещал мне сахар передать так, чтобы не на глазах дембелей. Он понимал, что если сахар мне передать в открытую, то его у меня тут же заберут, а прапор, выдающий сахар и сигареты, как всегда сделает вид, что ничего не видел...
Ага. Сейчас. Не учёл я особой алчности дембелей.
На мой сахар они кружили как пираньи вокруг кровоточащей плоти.
Короче сахар, проплыл мимо моего носа как дымок от сигары на экране кинофильма. Получил я сахарок, а тут как тут дембеля. Спрятали 'дедушки пятой роты ВДВ' моё сахарное богатство возле стола дежурного по роте между стенками взводной палатки. И взять я его никак не могу. Дежурный сам дембель, а дневальным сказали, что если я сахар трону, то им хана.
Доходчиво так мне деды объяснили, что это не мой сахар, а их, и даже кулак в ухо сунули для наглядности слов.
Ночью, пока это дежурное старослужащее тело носом в стол упёрлось и пузыри пускало от снов похотливых, пользуясь тем, что меня никто не видит, учитывая, что молодых дневальных я тоже никак не подставлю (они были на постах снаружи палаток и за мой сахар типа приглядеть ну никак не могли), я справедливость восстановил. Забрал я свой сахарок в секунды, отточенными движениями и всё тут.
Мыкали меня по утру и весь день, по поводу внезапно исчезнувшего сахара старослужащие 'братаны по оружию' долго. Я не признался.
Сахар был уже мною спрятан далеко и надёжно. Мне он действительно помог окрепнуть. Но такую дурную ошибку обмена сигаретного пайка на сахарный по молодухе я уже не совершал. Эти поганые цигарки на боевых, худо бедно, у афганцев можно было хоть на какую - то еду сменять, а сахар всё одно отберут.
Кроме пуль, мин, дембелизма, бытовухи и наркотиков солдат косили, дизентерия, дистрофия, желтуха, малярия, тиф и другие болезни. Нас постоянно кололи различными прививками. Приведут в клуб полка и одновременно с нескольких прививочных пистолетов в обе ляжки, в обе ягодицы, в обе руки и под лопатку, каак засандалят по уколу.
Прививки мало кому помогали. Думаю, на нас просто испытывали всякую медицинскую военную дрянь. Иногда одновременно ставили до десяти прививок.
Некоторые солдаты пили мочу желтушников (других солдат, заболевших желтухой), чтобы заболеть самому и не ходить в горы. Хотя и без того желтуха могла быть подцеплена и солдатом и офицером где угодно. На войне антисанитария была страшная.
Желтухой специально заражались не из - за страха перед боями, в основном. Боялись молодые солдаты часто не пуль. Боялись бесславно сдохнуть от физических нагрузок и боялись регулярных и ежедневных дембельских побоев и издевательств.
Гепатитчиков или их ещё называли желтушниками, вначале Афганской войны отправляли лечиться в Союз, а потом давали пару месяцев отпуска дома. Возвращались в Афган после этого, понятное дело, далеко не все. Мамки и папки делали всё возможное, чтобы их сынулек в Союзе комиссовали. Бывало, что и просто прятали в наглую. А учитывая, что заболевало гепатитом офигительно много, то понятно, сколько солдатиков обратно не ехали в Афган.
Тогда в Союз на лечение солдат отправлять перестали, только офицеров. Солдат лечили в инфекционном госпитале прямо в Афгане, а вместо отпуска сували им бумажку, где врачи рекомендовали командирам частей, таких выздоровленцев особо не мучить работами и боевыми.
Ну да, кто же их особо слушался.
В Союз, по слухам и повествованиям офицеров, можно было солдату и уехать самому, придя в штаб полка, и сказать, что не хочешь больше служить в Афгане.
Тогда подобных 'дезентиров' ещё могли отправить в СССР. Если, конечно, они доживали до этой отправки. Ведь после рапорта на отправку, отказник возвращался в свою роту и ждал борта на Союз. О его поступке знали все офицеры его роты, о его поступке знали писаря, а значит, знала и рота, так как практически в каждой роте у дембелей был 'свой' писарь в штабе. Если он, отказник, был из курков, то его уже не брали на боевые, как ненадёжного. Он становился 'отверженным'.
Даже свой призыв его уже ненавидел. Они лямку будут под пулями тянуть, а этот в Союз поедет. Поэтому, нетрудно догадаться, почему подобные отказники часто уже на следующий день бежали забирать свои рапорта на отправку их в СССР. Но были такие, кто проходил через всё это пресинговое, и уезжал. С них снимали все льготы и навсегда, до самой седой бороды и далее, для всех своих однополчан и многих земляков он становился изгоем и предателем. Руки ему почти никто не подавал, каждый ему его позором в городе тыкал и все его презирали. Время то было советское, мнение сверстников и окружающих очень много значило
Хотя, за что презирать - то. Воевать не каждый может. Война, она не каждого под себя выстраивала, многие и ломались.
Стрелялись и вешались в Афгане молодые солдаты от голода, издевательств и безысходности, искренне веря, что даже самоубийцам домой напишут, что погиб в бою и посмертно всё равно дадут орден 'Красной Звезды'. Иногда это было правдой.
Командирам мылили шею за большой процент самоубийств, солдат не хватало, особенно в курковых боевых ротах, поэтому большую часть самоубийц, при удобном случае, списывали на боевые потери.
Глупо предполагать, что солдат становился самоубийцей из - за того, что боялся ходить на боевые. Типа боюсь, что убьют потом, убьюся сам пораньше. У нас в роте всех самоубийц и погибших при бытовых случаях списали на боевые потери и наградили посмертно орденами 'Красная Звезда'.
А вот многих живых настоящих героев не наградили ничем.
Почему? Во первых, есть лимит на награды на роту, во вторых, офицеры часто ленились писать наградные, в третьих, было и так, что только солдата хотят представить к награде, а он где - то накуралесил и ему награду 'рубят', типа как в наказание. А 'шебутными' были многое из нас. Знавал я и таких солдатиков, что аж, и к Герою Советского Союза их даже представляли, и к орденам с десяток раз, а уезжали они ни с чем, редко в лучшем случае, с одной боевой наградой.
Так же бредом сивой кобылы можно назвать объяснения некоторых, что дембелизма на самом деле не было, потому, что у каждого солдата было на руках боевое оружие. Мол, если кого обидят, можно и пулю от него в полку получить и обидчика пристрелить могут в тихушку в спину на боевых. Бред сивой кобылы все эти рассуждения.
Во первых, у нас, советских, основным оружием были автоматы калибра 5,45. У моджахедов был калибр 7,62.
Во вторых, все знали, что абсолютно всё наше солдатское и офицерское оружие отстреляно и все пули промаркированы. Автоматы и пулемёты были каждый закреплены за конкретным солдатом. Особисты в два счёта могли по пуле определить, из какого оружия она выпущена, какой части и какому солдатику или офицеру это оружие принадлежит. Очень быстро определяли.
Пули, выпущенные из огнестрельного оружия, все имеют особые индивидуальности, как отпечаток пальца. И это нам в полку тоже объяснили сразу. Так, что идиотов, убить сослуживца, и тут же подписать себе смертный приговор было немного. Хотя, 'идиоты' случались.
Можно, конечно было взять 'случайно' чужой автомат и воспользоваться трофейным оружием, но простые следственные действия и допросы всё равно бы вычислили убийцу. Тем более, чужой автомат солдат, мог взять только из ближайшего окружения своей роты, а всё трофейное оружие учитывались сразу офицерами роты и по приходу на броню должно были быть сдано. И если в роте на боевых появлялся трофейный БУР, Шмайсер, ППШ или наган, или пистолет, то им, конечно, немного пользовались, но все знали, кто их таскает и уж если в период их использования, в роте появился бы труп, а трофейное оружие пусть даже и исчезло, то всем бы стало понятно, откуда ноги растут.
Да и 'баловались' трофейными захватками в основном офицеры и дембеля, даже годкам они редко перепадали в работу. И ещё один важный фактор, у каждого и так был свой автомат, пулемёт или винтовка и тащить чужое оружие в горы никому не хотелось. Понты, понтами, а тяжесть неимоверная, лишнюю гранату и то норовили лишний раз не брать. Поэтому от подобного захваченного хлама старались избавиться при первой же возможности и сдавали его на броне.
Таскали мы трофейки много, склады брали душманские и с убитых духов забирали, потом нагружались этим барахлом и несли на броню, проклиная душков и весь этот треклятый груз на своём горбу.
Редко, когда трофейное оружие в роте оставалось.
Например, у нас в роте был трофейный пулемёт Дягтерёва и ещё у старшины в каптёрке я видел парочку типа натовских гранат.
Конечно, при особой сноровке, и учитывая, что бы всё же были на войне, можно было и исхитриться и заляпустить отмщение, но мы же, были буквально вчерашние дети и в нас, не было ещё такой хитроумности, какая бывает у матёрых преступников. Поэтому терпели побои и издевательства в основной своей массе и не пыркались.
Конечно, попадались и такие, что терпение их кончалось, и они убивали своих обидчиков, и таких тоже было немало. Были, редко и нераскрытые убийства, ещё реже были и очень хитрые отмщения, тщательно закамуфлированные под несчастные случаи и под боевые потери.
И в меня, стоящего в группе сержантов роты, стрелял психанувший солдат с нашей роты. Хорошо, что ни в кого не попал.
До сих пор по интернету гуляют слухи о двух очень известных, погибших в Афгане солдат старослужащих, чьи портреты и подвиги самоподрыва вместе с врагами, были массово растиражированы для нашего воодушевления, которые погибли в бою и которых, якобы, на самом деле, просто убили свои же молодые солдаты и обставили всё, как смерть в бою.
Лично я терпел дембелизм, как неизбежное, вынужденное и как мне казалось тогда, нужное и необходимое зло. Шесть месяцев издевательств можно было, и потерпеть, чем за урода дембеля, потом лет десять в тюрьме париться или клеймо отказника и предателя, убежавшего от боевых в Союз, всю жизнь носить.
Сейчас бы терпеть не стал. Я против того, чтобы подонки, и моральные уроды ходили спокойно по Российской земле. Закон позволяет гражданам, в результате самообороны, остановить любую сволочь, поднявшую на тебя или твою семью руку.
Батя мой, охотник и сибиряк говорил, что плохого человека только смерть или страшное потрясение остановить может. И он был по своему прав.
Самые глубокие психологические травмы проявлялись у солдат потом, когда ты осознавал всё, что с тобой происходило с точки зрения грамотного и взрослого человека, когда становился уважаемым и состоявшимся человеком, увидевшим, что можно было служить и жить по другому, более порядочно.
Тогда, в Афгане, мы были просто вчерашними детьми, которые не знали, как можно правильно противостоять обрушивающемуся на нас окружающему злу. Злу, которое шло на нас и со стороны врагов и со стороны своих. И если зло врагов было понятно, предсказуемо, ожидаемо и было понятно, как его пресекать, то зло от своих, было подло и неожиданно.
Хотя, не удивлюсь, что есть немало бывших солдат, вспоминающих полученные по молодухе службы и позже, оплеухи, с благодарностью к свиньям, их наносившим. У каждого свои понятия о побоях. Лично я встречал и тех, кто считает побои, мародёрство, неуставщину и воровство армейского имущества, необходимым и в порядке вещей. Я лично, таким отбросам, руку не подаю и не подам.
После войны, через год, поступив в высшее специальное учебное заведение, проучившись в нём несколько лет и благополучно закончив его, я с удивлением увидел, что в мужском коллективе разных сроков службы, можно жить и без дембелизма, без преступлений и без неуставняка.
Мы так же были в погонах, в шинелях, в бушлатах, также постоянно и почти ежедневно, выполняли служебные и боевые задачи и задания, связанные с реальным риском для жизни, в том числе, и на боевой командировке, на войне (это была уже другая война, не Афган).
Но жили без унижений друг другом, руководствуясь здравым смыслом, приказами и уставом. У нас не было даже малейшего намёка на дембелизм. Первый курс, второй курс, третий курс... последний курс. Все были равны. Если бы кто - то начал качать права по поводу того, что он старше курсом или больше служит, на него бы смотрели, как на идиота и дебила. Таких у нас не было. Даже в шутку никто не пытался пыжится большим сроком службы или старшим курсом. Ни у кого даже мысли не возникало кичиться своим сроком службы.
Храбрым поведением при выполнении служебных заданий гордились, на войне своим мужеством гордились. Отличными отметками гордились. Знаниями гордились и профессионализмом гордились. Спортивными достижениями гордились. Меткой стрельбой, опрятным внешним видом, красивой строевой выучкой гордились. Наградами, от Родины полученными, гордились. Именно гордились, а не выпендривались.
Всё было у нас практически как в армии, но только в два раза дольше, и качественнее, и без рукоприкладства и неуставных взаимоотношений.
Были иногда по глупости, и залёты и нарушения дисциплины. Я однажды двадцать нарядов вне очереди отхватил дежурным по столовой за самоволку и все двадцать отработал, бегая ночами всё в те же самоволки. Вместе со мной мыл посуду и полы такой же пацан с боевой медалью и старшинскими погонами, ушедший со срочяки старшиной и ставший потом старшиной по званию и в курсантах.
Не за падало нам было посуду и полы мыть, столы накрывать. Плац мели, казармы драили, душевые свои мыли, и туалеты мыли и унитазы чистили, потому, как мы в них, пардон сами и ходили. Кровати сами свои заправляли, сапоги свои сами драили, получку друг у друга не отбирали, еду в столовых не отбирали.
Рядовые, сержанты, старшины, любого курса, все работали вместе, и никто не пытался откосить за счёт своих лычек. Это также называлось дежурство по столовой, дежурство по роте, караул... Такие же отделения, взвода, роты... И казармы, и туалеты, и писсуары мы мыли за собой сами, не взирая на звания, сроки службы и награды.
Мы всё мыли сами и туалеты и полы и посуду, мели плац, наглаживались сами. И орденоносцы, и старшины, и сержанты, и рядовые. Все курсанты мыли и убирались по очереди. Кто не хотел, мог убираться восвояси на гражданку. Я был и простым курсантом и командиром отделения и командиром взвода и старшиной курса (роты). За время учёбы получил почётную грамоту ЦК ВЛКСМ. Обо мне написали книгу, и издало её Государственное издательство. Но я ничем не кичился. И до сих пор переписываюсь со многими своими сокурсниками, и они с уважением вспоминают, что я был очень хорошим старшиной роты.
Было у нас, иногда, всякое, но обычное, то, что может случиться в любом нормальном человеческом обществе. Не было унижения друг друга, никто не заставлял другого делать за себя свою работу, не заставлял обслуживать себя другого, только потому, что он младше годом службы.
Я был просто поражён, что служба может быть по другому.
Та же страна, тот же СССР. Разница между одним и другим подразделением в один год. Вот армия и война, вот вышка и тоже боевые действия, но уже на другой войне. Можем, же когда хотим.
При этом на курсе (роте) в сто с лишним человек курсантов, было всего два офицера. Начальник курса и замполит курса. И они не всегда были нам приятны и нами уважаемы.
Все остальные командирские посты мы, курсанты занимали сами. Сами командовали отделениями и взводами. Девять курсантов командиры отделений, три курсанта заместители командира взвода, ещё три курсанта заместители взвода по учебной работе, три курсанта - командиры взводов, один курсант старшина курса (роты), Комсорг курса, парторг курса, три заместителя начальника курса, остальные просто курсанты. Практически все командирские должности занимали курсанты. Была самодисциплина, самоуважение и понимание ответственности.
Были и самоволки и залёты и нарушения, всякое было и хорошее и очень плохое. Дембелизма и неуставщины не было. Каждый отвечал за свои промахи перед уставом и командирами, как и положено по закону. Вышли все выпускники грамотными и хорошими офицерами. Некоторые стали генералами. Полковниками и подполковниками стали практически каждый третий. Все вспоминаем вышку с гордостью, радостью в глазах и взаимоуважением. Постоянно со многими и своими сокурсниками и с ребятами курсов помладше и с ребятами курсов постарше, встречаюсь в городе. Всегда рад.
Стать предателями сослуживцев, а именно так называли отказников от службы в Афгане, желающих среди солдат, было мало. Особистами, офицерами и дембелями распространялись слухи о том, что отказников отправляют не просто в обычную часть в Союзе, а в специальную часть, где их сержантами командирами являются отслужившие в Афганистане раненые и вылечившиеся дембеля десантники, которые, якобы, не могут из - за тяжёлых ранений вернуться воевать в Афган.
Мол, эти дембеля и отказники работают в Союзе на загрузке боротов для Афгана, типа дембеля старшие, а отказники грузчики. И дембеля все сержанты и так гоняют таких отказников, что те не спят сутками, что сержанты их до смерти бьют палками и расстреливают за любую провинность и им за это ничего не бывает, что, мол, такой приказ есть, именно так гнобить отказников из Афгана.
Сейчас понимаешь, что это была обычная лживая офицерско - генеральская пропаганда. Но тогда многие молодые солдаты ей верили. Идиотов, менять своих дембелей в Афгане на, ещё более лютых, чужих в Союзе, находилось очень мало. Предпочитали или просто бежать к духам, или пить гепатитную мочу, или кончать жизнь самоубийством.
Короче три причины заставляли нас служить и умирать именно в Афгане:
Кто - то считал, что отказникам, которых называли не иначе, как предателями, даже если они и выживут в мифическом 'союзном аду' на разгрузках - загрузках, после службы, не будет жизни в Союзе, так как его сослуживцы будут всегда напоминать ему о его позоре и всегда будут его гнобить, где бы он не жил, так как дембельнувшиеся ветераны Афганцы есть практически в любом населённом пункте СССР, и соответственно плыл по течению безысходности и терпеливо терпел все побои и издевательства, понимая, что они не вечны и свой, личный дембель неизбежен.
Кто - то в виду своей силы воли готов был сжать зубы и тянуть лямку до конца.
Кто - то покончил с собой и получить возможность хоть частично остаться героем. Таким обычно, приписывали левый подвиг и награждали посмертно орденом 'Красной Звезды'. Слабое, конечно, утешение, но хоть что - то.
Были и те, кто убивал мучителей и шёл в тюрьму или к стенке, или сбегал к душманам.
Солдат курков не хватало на любой войне, не хватало их и в Афгане. Ни разу в нашей роте не было полного состава. Но никто из тыловиков к нам особо и не рвался. Почти все, за редким исключением, ссали писать рапорта на перевод в боевую роту и сидели по своим тёплым тыловым подразделениям.
Полк был интернациональным. Народ был со всех городов и республик союза. Больше всего было солдат с Украины и с города Курган. Курганских уважали, эти парни почти всегда были крепкими солдатами.
С питьевой водой была на боевых вечная напряжёнка. В полку, по второму году службы, когда нас поселили из палаток в казармы, стало чуть полегче, так как в каждом модуле казармы поставили по питьевому бачку.
На боевых мы пили воду откуда придётся, вплоть до дождевых лужиц внутри выемок в камнях, спасались вонючими хлорными таблетками 'пантацид', кидали их во фляжки с водой. Считалось, что эта гадость обеззараживает воду из любого арыка. То, что пантацидная гадость убивала наши почки и печонки, и весь наш организм, как всегда, всем было по хоботу. И нам, потому как глупыми были в виду возраста и офицерам с генералами было плевать на наше здоровье.
Идёшь, бывало, в горах, на боевых, после дождя и видишь в камне лунка природная, или душками выдолбленная, с дождевой лужицей. Глоток сделаешь и дальше по цепочке передаёшь, что воду нашёл. Следующий чел, глоток делает, за ним следующий и так далее. Если везло, всем хватало водицы, если нет, то остальные, не испившие, только тихо завидовали глотнувшим. Даже моджахеды такие выемки не травили. Они же сами из них тоже пили в горах. А вот речки духи травили и колодцы травили. Речки трупами коров перегораживали, чтобы вода трупная через разложившиеся туши текла. В колодцы трупаков пихали. Если нюха нет, то не заметишь такой туши вверху по течению, напьёшься и хана.
У меня всегда был очень хороший нюх, природа одарила. В иной жизни, может и в создании парфюмерии бы работал. Часто меня просили воду понюхать, 'трупная' она или нет. Я чуял сразу, если через разложенку текла, даже когда никто не унюхивал.
Ещё меня природа одарила аллергией на все анестетики. Поэтому мне ещё после первого попадания в медсанбат, по молодости службы, врачи сказали, что любое ранение для меня это почти стопроцентная смерть, так как обезболить меня не смогут. Удивлялись всё, как меня с такой аллергией вообще на войну взяли. Поэтому потом, при ранении, меня тоже оперировали на живую. Терпел, зубы стиснув, и всё.
В полку стояли большие полковые кухни, на которых постоянно варили верблюжью колючку. Этот отвар мы разливали по своим фляжкам, и пили этот 'компотик' находясь в полку. Говорили, что колючка обеззараживает воду. Каждый солдат в полку обязан был таскать такую фляжку с отваром. Без неё не пускали на завтрак, обед или ужин в столовую и за её отсутствие могли сильно наказать. Я с удовольствием пил это пойло, мне оно было по вкусу. Особенно если в неё сахара кидануть.
Большинство солдат этот отвар пили с отвращением. Запах верблюжей колючки и Афган - это было неотделимо. Её и её 'больничного запаха' (она сильно воняла аптекой) было много везде и в любое время года.
Ещё при входе в столовую проверяли чистоту рук. У многих молодых солдат руки, от избиений (руки подставляли под удары сапогами дембелей, которые часто, ради потехи и просто так били молодых, ногами в сапогах, отрабатывая удары типа карате) были в гнойных язвах и еле чистые. У некоторых руки от въевшейся грязи походили на головёшки.
Почему руки были грязные, да потому, что ухаживать за собой молодому солдату было в основной массе некогда и негде. Молодой солдат не мог, как годок или дембель, самостоятельно пойти в полковой умывальник и помыть руки. Молодым это запрещалось командирами и неуставняком. Считалось, что молодой солдат, может вместо похода к умывальнику и сбежать из части от войны и зашкерится где - нибудь от постоянных побоев.
В палатках, где мы жили, мыть руки тоже было негде. Ни воды ни умывальников, ни мыла Молодые делали всегда и постоянно всю самую грязную работу. Вот грязь у молодёжи и въедалась в руки, хрен щёткой ототрёшь.
Таких 'грязноруких' могли на завтрак, обед или ужин и не пустить. Пока солдат бегал, пытаясь руки очистить, приём пищи проходил. Солдат оставался совсем голодным, изо дня в день слабел, превращался в дистрофика. Никто из офицеров свои роты, в умывальник, помыть руки перед обедом, не водил. Крутись солдат как хочешь.
Командира полка это устраивало. Поставить возле входа в столовую или возле палаток, где мы жили, элементарный умывальник на 2 - 3 соска, хотя бы один на всю роту, ни у кого из штабных и ротных командиров не хватило мозгов и желания. Нам же и ставить их самостоятельно не разрешали, и взять нам, солдатам умывальники было негде.
В бой же не командиру полка со штабными ходить. Формально всё сделано, умывальник где - то есть, обед помойный в столовой есть. А солдатики, что солдатики, сдохнут, обессилев, без завтрака, обеда и ужина, матери ещё детёнышей нарожают. Россея большая, мяса много.
Работали молодые солдаты много и всегда голыми руками. Технику обслуживали боевую, палатки и землю рядом с ними обихаживали, камни с плаца убирали...
Сразу после работ вели в палатку и оттуда сразу в столовую. Грязь не то, чтобы не смывалась, она въедалась. Ну и тем более такая роскошь, как крем для смягчения рук использовалась только штабными. У курка в кремах не было ни смысла, ни денег не было для кремов. То в земле на плацу ковыряешься, то оружие чистишь, то боевую машину от грязи и глины трёшь, то ещё чего.
На боевых, мыть руки доводилось редко, только когда рядом были водопады или ручей. Были они внизу, обычно, под горой, а мы воевали вверху, в горах. Зато окопы в земле и из камней строили ежедневно.
В горах вода была не всегда и для питья. Часто её таяли снегом в касках или фляжках на кострах. Снег брали на вершинах гор, которые мы штурмовали. Пить такую талую воду не хотелось. Она не утоляла жажды и была как совсем выхолощенная и пустая.
Иногда в ледниках в горах и мылись просто снегом, не тая его. Иногда была баня на броне, но до брони было далеко, броня ждала нас, в горах находились по две, три недели. Грязные, гниющие руки - ужас молодого солдата, который был всегда с ним. У дембелей руки были чище по одной причине, они их в основном нигде не пачкали, предпочитая всё в полку и даже на боевых, даже окопы в горах, делать руками молодых солдат.
Очень мучительно было на боевых, идти в горах мимо чистейших горных ручьев, и горных водопадов. Пить, пока мы не вышли на нужную точку или высоту, было нельзя. Мы просто набирали чистую воду и шли дальше. Некоторые солдаты, обезумев, всё же кидались к текущей рядом прохладной воде и жадно начинали пить её, их силой грубо оттаскивали. Такой солдат, опившийся воды, сам уже дальше идти не мог. За них несли их вещи и оружие, их тащили самих. Обузой и смертельной опасносттью для всей роты такой солдат становился. Он задерживал движение роты и она могла не выйти вовремя на нужную высоту и выполнить боевую задачу. Или душки могли догнать роту и уничтожить её с тыла. Или могли, пользуясь тем, что рота движется с таким 'уставшим' челом очень медленно, подготовить засаду спереди.
С другой стороны, расстреливать выдохнувшихся и не желающих идти солдат было не особо и выгодно. Трупак - то всё одно с собой придётся тащить, так как убитых мы всегда должны были доставить на броню, любой ценой.
Да и особисты потом могли долго мурыжить офицера, который расстреливал.
Поэтому расстреливали, в основном, очень редко и только тех, кто был уж очень ненавистен офицерам и мешал своими 'залётами' им получать ордена и делать карьеру.
Было так, что и не 'уставших' расстреливали под этот 'соус'.
На хвосте у боевых рот частенько были моджахеды, да и срывалось задание занять во время ту или иную высоту для обеспечения прохождения брони внизу. Короче с такими 'жаждующими', роте в любом случае наступал писец. Если пить воду во время длинных горных переходов, то идти не сможешь. Сдыхаешь физически. Вода ослабляет физические данные организма, солдат становится слабым и падает.
Мы терпели и не пили. Тело шло и высасывало всю влагу само из себя. Время от времени солдат разворачивал сахар от сухпайка и отправлял в рот. Сахар помогал идти и давал немного силы. Три сухпайка в РД, в каждом сухпайке по три пакета с сахаром, в каждом по два кусочка.
Он рассыпался в сухом рту как пыль, слюны от засухи просто не было вообще. Глотали эту колючую пыль как могли. Она не таяла. Где то внутри нас, провалившись по пищеводу сухой струйкой, сахар растворялся и давл немного сил. Но сколько его было, того сахара на полтора - два десятка дней в горах, кусочков двадцать, в самом идеальном, лучшем случае. Вода, даже два - три глотка, в движении убивала силы, напрочь.
Пили воду в основном, только ночью на привалах. Ни у одного генерала не хватило мозгов заказать солдатам плюсом к сахару, элементарную глюкозу для пополнения сил или концентрированную сладкую воду в банках. Да что глюкоза, соль и то, мы носили в каких - то самодельных пакетиках, спичечных коробках. Никто не позаботился о специальных контейнерах. В самолётах Аэрофлота у туристов, для их удобства, соль и перец были в пакетиках и влажные салфетки были. А у нас на войне не было такого.
В советской армии солдат снабжали как плохая мачеха пасынка для пикника на природе. За 10 лет войны в горных условиях у нас в полку и в дивизии, не было в боевых ротах ни одной поставки альпинистского снаряжения, ни одного крюка, ни одного метра верёвки, ни одного карабина. Ничего, никому и никогда. Ни одному нашему подразделению.
Зато у всех штабников и генералов кучи наград на сиськах. Пусть генералы и штабные офицеры их, эти свои награды, лучше себе к попам привинтят, которыми они тогда о курках думали.
А иногда воды не было совсем. Терпели. Иногда если был снег, таяли его в касках, охлаждали и пили. Снимали с каски ремни и ставили её на костерок. Топливом служили травинки с горной земли или взятые в очередном прочёсанном кишлаке деревянные щепки. Иногда в афганском доме отрывали дверь и её разбиваль в щепы и уносили с собой. Горе и трагедия для Афганской семьи. Деревянные доски на новую дверь в Афгане стоили безумно дорого. Деревьев в горах почти не было. Вода была после каски чуть горьковатая. Талой водой ни в жисть не напивались. Понимали, что что - то пили, но напиться не могли.
Иногда в горах попадались странные деревья. Они походили на большие кусты с листьями, которые все в иглах. Сломать с такого куста ветку и использовать её для костра, было практически невозможно. Молдые по неопытности пытались, дембеля и годки понимали уже, что это тухлое дело.
В Афганистане почти всё было в колючках, любая зелень. Эвкалипты только мне нравились. Большие, высокие, вечные, сильные.
С сексом у солдат было никак.
С одной стороны, говорили, что в чай нам подливают бром, чтобы стояка не было. Может врали, может, и впрямь чего подливали. С другой стороны его, стояка особо не было, из - за огромных физических нагрузок.
Женщины в полку и в частях рядом были, но они на нас как на женихов не смотрели. Да и зачем, чеков у нас тоже не было, свободного времени подавно не было. Рядом были красавцы, обеспеченные орденоносцы офицеры, им женщины и доставались.
Некоторые женщины отдавались за чеки, сумма начиналась от 25 чеков за час 'любви', может, и были солдаты их покупавшие, я о таких не слышал. В Кабуле были бардели с ихними афганскими тётками. Встречал некоторых солдат, хвастающих, что они в эти публичные дома ходили. Думаю брехня. Солдаты, которых я знал, в бордели не ходили. Зарезали бы маджахеды такого полового ухаря за первым Кабульским углом.
На афганок в кишлаках мы не зарились. Они все, на мой взгляд, были очень грязные и страшные. Руки грязные, потресканые, зубов почти нет, кожа сухая, шелудивая. Как у нас в полку говорили: за таз пельменей и в голодный год не полезу. Не знаю, почему у них в кишлаках такие замученные женщины были, наверное от тяжёлой работы и отсутствия нормальных бытовых удобств и отсутствия бань.
Услышав от замполитов очередную байку, что какой - то солдат изнасиловал афганку, мы не верили. С таким же удовольствием можно было изнасиловать дырку в грязном туалете. От туалетной дырки, по крайней мере, вшей не схватишь.
В Кабуле я видел красивых и очень красивых девушек и они были часто без паранджи. Это были либо студентки, либо школьницы старших классов. Они, как правило, ходили группами. Мы проезжали мимо них на броне с боевых. Но, то был Кабул, столица, так сказать цивилизация какая никакая. Туда, в самоволку и на свиданку, мог бегать только идиот смертник. Не жаловали нас в Кабуле, убивали даже в центре города.
На боевых, в любом месте, на горе ли, в низине ли, где мы находились более трёх - пяти часов подряд без выдвижения, мы постоянно рыли себе окопы.
Чтобы, типа, ловчее отбить нападение моджахедов. Если почва была очень каменистая, мы окопы строили из горных камней. Строили кое - как, плюнь - рассыпается. Но строили, лишь бы командиры отвязались. Все понимали, что эти окопы разлетятся при первом обстреле.
Однажды, смотрю, а на стоянке готовый уютный душманский окоп. Уже был раньше выкопан духами для себя. Я в него прыг, первый занял. Сижу, плющусь, копать не надо, душки всё за меня откопали. Рядом сапёр ковыряется. Ковырялся, ковырялся и говорит, чтобы я не шевелился. На мину я уселся. Такой моджахеды сюрприз оставили. Для ленивцев, типа меня.
Часа два сапёр из под меня мину выкапывал. Причём, падлы, мину не простую оставили, в деревянном футляре, чтобы на миноискатель не звенела. Откопали меня благополучно, не взорвался. Пока копали, я успел пожрать и вздремнуть, рассудив, что чему быть, тому не миновать, так чего бы, не поесть и не поспать, пока время позволяет. На сытый желудок и помереть приятней, так мне думалось. Для сапёра такие сюрпризы снимать обычным делом было. Сапёры много жизней курковых спасли и в горы с ними на боевые ходили по полной.
У нашего 350 - го полка и у 103 - ей дивизии были свои гимны. Написал их, по солдатским слухам, командир нашего оркестра. Или не он, за точность не ручаюсь, потому как в инете ещё гуляет инфа, что, например, гимн полка, написал старший сержант, пожилой дядька, командир музыкального взвода нашего 350 - го полка, сверхсрочник
Хорошие гимны, душевные, простые. Так нам тогда, солдатам, казалось. Нам тогда всё казалось простым и понятным. Детская непосредственность, неискушённых жизненным опытом глупцов, с широко раскрытыми чистыми и наивными глазами. Вот некоторые строки из них:
Полковая:
'... А вот идут гвардейцы Витебчане,
Триста пятидесятый полк идёт.
И на Панджшере и на Бомиане,
Приказ был отдан, смело в Бой, вперёд.
Десантники гвардейцы - отечества сыны
Мы воинской присяге своей - всегда верны!
В полку орденоносном нас учат воевать,
Чтоб Родину умело могли мы защищать.
А вот идут гвардейцы Витебчане,
Триста пятидесятый полк идёт.
И на Панджшере и на Бомиане,
Приказ был отдан, смело в Бой, вперёд.
И полк идёт задачу выполняя
И командир полка, и рядовой
Идут гвардейцы, чётко шаг чеканя
Вглядитесь в лица каждый здесь герой!
А вот идут гвардейцы Витебчане,
Триста пятидесятый полк идёт.
И на Панджшере и на Бомиане,
Приказ был отдан, смело в Бой, вперёд...'
А это уже Дивизионная песня:
'... идёт сто третия дивизия вперёд,
К победе нас Родная Партия ведёт...'
Больше не запомнилось, но когда вспоминаю и пою, всё одно настрой идёт патриотический, даже до сих пор. Сразу так воодушевление появляется. Видимо слова простые, а за душу берут. Несмотря на все минусы, несмотря на всех подонков и предателей и все преступления, осталась у меня огромная Гордость и за Дивизию и за Полк. За тех, кто в этом полку и в этой дивизии порядочными были и рядом воевали честно, не трусили.
Солдаты и младшие офицеры, при должном поведении старших командиров, в основной своей массе, конечно бы служили более чисто и порядочно. Только так мало было в старших офицерах и генералах желания навести уставной и законный порядок в дивизии и в полку.
Но, вернёмся к оркестру и Гимнам.
Поручили этому нашему оркестру Гимн Советского Союза отрепетировать идеально и к смотру дивизионному подготовить. Генералов проверяющих с самой Москвы на него ждали. Не знаю, чего у них не так пошло. Тянули они с генеральной репетицией дней десять. Мы всё тренировались, строились без музыки. Дотянули до самого смотра.
Наступил смотр. Мы стоим на плацу, проверяющий из Москвы пузо выпятил гордо и хероически на трибуне, а гимна нет. Какофония сплошная. Говорят, назло комполка или комдиву начальник оркестра это сделал. Обидел комдив или комполка его сильно. То ли наградой обошёл, то ли званием, то ли сказал чего дурное.
Начальника оркестра в полку и в дивизии любили. Дядька он был добрый и хороший.
Смотры нас задалбывали. Были они часто, по поводу и без. Нам бы отдохнуть в перерывах между войной, а нас по плацу гоняют.
А штабные 'вояки' из Москвы любили к нам ездить и смотры устраивать. Туда, сюда прокатился. День в полку провёл. Водки жранул с комдивом и комполка. Над нами поизмывался. И бегом, вечерним самолётом, в Москву обратно, орден получать за 'мужество и героизм' и льготы. Как же целый день 'на войне' в тылу части провёл. 'Рисковал собой и пузом жуть как страшно'. Обычное генеральское скотство.
Помню, идём по горам, устали как собаки ездовые к вечеру, еле тащимся. Сядем, минуту посидим, метров пятьдесят пройдём, опять сядем. Сил нет. Выдохлись. Ни у кого сил нет, ни у молодых, ни у годков, ни у дембелей, ни у офицеров, вымотанные полностью длинными боевыми, мышцы совсем на нет, движемся на инерции. А духи за нами прут и нас с миномёта обстреливают. Близко подойти боятся, мы тогда заляжем и бой примем, во время боя восстановимся силами на одном месте находясь, и их положим, вот они и бздят.
Мы сидим и смотрим как туда, где только перед этим мы сидели, мины ложатся. Одна, вторая, третья... Ближе и ближе...
Опять встаём и идём метров пятьдесят, опять сядем на камни, отдыхиваемся от усталости. Мины взрываются, осколки летят, сил даже прятаться или ложится, ни у кого нет. Одна, вторая, третья... Опять отойдём метров пятьдесят опять сядем. Долго так шли. Как, никого не зацепило, чудо. Несколько километров так шли. Духи нам пятки отстреливали, мы спешили высоту занять. А если бы кого зацепило, мы бы, так как часики идти не могли. Хронометр шага бы нарушили и кирдык роте. Всё. В клочья покрошили бы нас мины. А приказ есть приказ. В бой не вступать, занять высоту любой ценой. После третьей мины встаём и идём, встаём и идём. Сил нет прятаться, времени нет прятаться, никуда не денешься. На иных боевых вышло три взвода роты, вернулось неполных два. Арифметика войны, мать её.
А солдат молодой упадёт и орёт, не могу, хоть пристрелите, не могу идти. Сил не было у молодых с голодухи, и от усталости. Вечно избитый, вечно голодный и замордованный.
Ротный или взводный для острастки очередь поверх его головы даст. Если реально и это не помогает, тащат его другие на себе, а ведь они тоже еле держаться. Война. В некоторых частях, говорили и, что расстреливали таких 'уставших'. Труп легче нести, он не брыкается. А домой похоронка, мол, 'смертью героя...'. И орден боевой для мамки на память.
Под этот соус бывало, что офицеры некоторых солдат, которые им в 'немилость' были, специально убивали и потом говорили, что типа солдатик идти отказался.
На последних боевых нас так вымотали, что никогда такого не было. Шёл и думал, вот бы на мину 'лепесток' наступить. Её ещё мы лягушкой называли.
Зелёная такая мина, приятный салатовый цвет, красивая, а донышко серебряное, на алюминий шлифованный похоже. В этот раз, мин много накидали против духов. Говорили около миллиона только мин 'лепестков' с самолёта сбросили. Они должны были через пару тройку дней самоликвидироваться. Часть из них совсем нехрена не ликвидировалась. Мы их своими ногами ликвидировали. Одна ликвидация - один солдат инвалид.
Никогда так не думал, а тут жуть как от усталости охренел. Пальцы, мечтаю, оторвёт и всего - то. Зато понесут. Но видел мину и обходил. Инстинкт жизни верх брал. А мысль опять лезет и лезет. Так я уже сильный был, впереди роты шёл боевым дозором.
Эти самые мины вместе с сапёром обозначал. Я ору: мина, а он вешки (жезезные прутики) с красными тряпочками, на них навязанными ставит. Последний солдат эти вешки собирает и по цепочки вперёд сапёру обратно их передают. А кто за нами пойдёт, тому уже без вешек путь достанется. Мы же не знаем, свои пойдут или духи. У своих тоже сапёры есть, а душки пусть ноги оставляют на подрывах, нам по фигу. По рации наши передадут своим, что путь в минах и всё.
Если вешек не хватает, то просто по цепочке передавали, что мина.
А как там молодые шли вообще сказка. Хобот его знает, как они дошли, если даже мы, деды в такой выдохности были. Но ведь все пришли, ни один не 'сдох'. Нельзя тогда было уставать, убили бы нас всех и операцию бы завалили. На любви шли. К Родине, к себе и друг к другу.
Другой раз, на Джелалабаде всей ротой на красивой полянке расположились. Валуны кругом, трава нежная, сочная, ручьи хрусталиками между старинными валунами. Сапёр ходил, ходил и всех на эти валуны погнал. Сидим, смотрим, а он растяжки и мины обнаруживает. Штук двадцать поснимал с махонькой полянки. А ведь мы на ней до этого с полчаса располагались и ходили, и водичку в ручейках набирали. Никто не взорвался. Чудо.
Чудо могло быть только от Бога.
Такие чудеса случались вдоль и поперёк. О Боге не задумывались. А если кто и задумывался, то редко, вскольз и когда уж очень припечёт. Не модно тогда было о Боге думать, не по партейному и не по комсомольски. Почти все солдаты и офицеры были комсомольцы или коммунисты. Мать его 'родной' комсомол и 'родную' партию.
Комсомольцами были почти все солдаты ещё со школы, а вот в партию никто особо вступать из солдат не спешил. Были, конечно, такие из нашего брата, кого в виду особых боевых и героических заслуг склоняли подать заявление на кандидата в партию, но обычно все старались отбрехаться. Хотя редко, но партийные среди солдат и случались. Кто был кандидатом в партию уже до армейки и в армии что - то героическое совершал и подписывал бумагу на партийность, были, правда очень редко, кто и в солдатах успевал и кандидатом стать и в партию вступить.
Ничем солдаты кандидаты в члены партии и партийные от других особо не отличались. Разве что старались залетать поменьше, или вернее сказать, очень старались не попадаться на залётах, потому, как нам, не партийным было всё одно, с комсомола очень редко исключали, на моей памяти всего в роте пара таких случаев была, а вот если кого с кандидата в партию или из партии исключат, то за такое могли и боевую награду снять. А в кандидаты и в партию старались блатовать именно тех солдат, кто награды уже имел.
Мо малолетству и дурости я тоже подавал заявление на кандидата в партию. Слава Богу, не прошло оно.
Теперь я крещёный, без Бога никуда. Молитва мне всегда помогает. А тогда о Боге только пару раз вспомнил. Зажали нас крепко. Я уже раненый, в автомате от силы десяток патронов осталось. Гранату, как обычно кольцом на шомпол, держу её целой, не ранетой рукой и шепчу: до свидания мама, до свидания папа, до свидания сестрёнка. Ну и просто так, для очистки совести, Бога попросил простить меня за всё плохое, что в жизни совершил к тому времени. Хотя, что я ужасного, кроме войны, мог тогда совершить, так, глупости всякие малолетние. Даже спасти себя Бога не просил. Не верил я тогда в него настолько, чтобы чуда очередного ожидать и от неминуемого, с его помощью уберечься.
Тогда я уже чётко знал, что мне хана, что погибну. Просто ждал, когда вражины поближе подойдут, чтобы последние патроны по ним выпустить и гранату взорвать возле них и головы своей. У меня тогда мулька была, в сложных случаях гранату за кольцо на шомпол вешал, что под стволом. Если что и одной рукой чеку рвануть можно, прямо с цивья, и палец второй руки с курка не убирать.
Выжил я тогда и домой живым вернулся. Сейчас думаю, что это Бог спас. Кто ещё, кроме него, в этом аду обо мне мог позаботиться.
Едем мы как - то на броне. Впереди грузовичок наш тащится. Вдруг, бах, подрыв. Духи мин понатыкали. Водилу убило, борта отлетели, ящики вывалились. А в ящиках помидоры спелые. Мы к ним. Жрём в три горла, нам бы наесться. В полку то нас помидорами никогда не баловали.
Рядом растёт большущий тутовник с ягодами. Мы к нему. Помидоры лопаем, ягодами закусываем. Плевать на мины, живот бы набить. Старшина прапорщик ругался, ругался, плюнул, тоже в каску помидор набрал.
Все голодали на боевых. Сухпайков не хватало. Уходишь в гору на неделю или две, или больше, а сухпая только на три дня можешь с собой в рюкзак напихать, больше не всунешь, так как остальное, это гранаты, тротил, патроны. Без них то тоже никуда. И солдаты, и прапорщики, и взводные, и замполит роты, и ротный часто на боевых голодали. Правда, офицеры и прапора в полку то не голодали, а мы и в полку голодные ходили.
Голодали, и воевали. Офицеры нашей роты почти все на боевых, с некоторыми солдатами своим сухим пайком делились, правда, не со всеми солдатами, только с некоторыми особо приближёнными дембелями. Да на всех бы и не хватило. Почти все. Были такие, что и не делились.
Были такие офицеры в курковых ротах, и в нашей тоже, что и за скотов нас держали. Прапор 'В. К.' у нас 'боевой' ('боевыми прапорами' часто называли на солдатском жаргоне тех прапоров, кто со своими ротами на боевые ходил, других, на солдатском жаргоне, обычно называли 'Кусками') был, то есть ходил с ротой на все боевые. А ведь мог официально совсем на боевые не ходить. Сиди в каптёрке, считай портянки. Ему на них ходить личная совесть приказывала. Боевые прапорщики огромная редкость в Афгане были. В некоторых ротах прапора на боевые не ходили.
Поэтому я своего прапора 'В. К.' с одной стороны очень уважаю, за то, что он на боевые с ротой ходил, с другой стороны, он в бою мимо раненого солдата своей роты пробежал, и помощи ему не оказал, и в безопасное место не оттащил, и не перевязал, хотя раненый и просил об этом прапора и весь в кровищи лежал на открытом и простреливаемом месте.
Шмыганул прапор 'В. К.' мимо, отделался общими фразами, типа нет у меня бинта, везде опасно, пока тебя тащу, самого пристрелят и дальше поскакал в поисках безопасного укрытия своего тела.
А раненый, что раненый, так и остался там валяться на открытом месте под душманскими пулями и кровью истёкал. Сам он себя перевязать не мог, у него рука была перебита и тело в ранах было и голова ранена.
И приторговывал прапор 'В. К.' солдатским имуществом и знаками и парадками, тельниками, сапогами и беретами. Продавал их часто своим же солдатам за деньги, хотя и у солдат денег было с гулькин нос и имущество это и знаки было им, солдатам, по уставу и закону бесплатно положено.
Но делал прапор 'В. К.' свой барыш на солдатиках, не гнушался, хотя зарплата у него была очень приличная, почти офицерская.
В части офицеры и прапорщики не голодали. У них еду не отнимали и неплохая (по солдатским меркам) зарплата позволяла жить очень и очень сытно. Да и еда в столовой офицерской была куда как лучше и качественней солдатской. Сильно их еда от нашей отличалась. Кардинально так отличалась в наилучшую сторону.
И ведь, что ещё погано. Кормили офицеров и прапоров лучше, качественней и калорийней. Многие обычные продукты, которые нам недосягаемым лакомством казались, были для них обычным рационом, такие как, например, молочный суп с макаронами, гречневая каша, манная каша, хлеб белый без ограничения... И оставалась очень часто у офицеров и прапоров эта еда в котлах, так как далеко не все из них на завтраки, обеды и ужины приходили, а если и приходили, то съедали далеко не всё. Сытые были офицеры и прапорщики и ни капли не голодали в частях. Вот только солдатам их оставшаяся еда не доставалась. Какую - то часть оставшейся еды от прапоров и офицеров молодые солдаты с комендантских подразделений тырили, для своих дембелей, они их это заставляли делать, а остальное шло в парашу. Но зачем выкидывать? Ну, осталась еда в котлах, остался белый хлеб, чёрный хлеб, раздайте их солдатам, которые голодают, сделайте для них дополнительную подкормку, чтобы в дистрофиков не превращались. Ни в жисть не раздавали. Лучше в помойку, чем солдатикам.
Спали в горах на боевых в горах мы, курки, мало, в основном по три - четыре часа в сутки. Час, два спишь, потом охраняешь сон других, и наоборот. Так по очереди. Обычно в каждом окопе было по четыре человека, Два или три спят, один или два их сон охраняют. Пока сидишь и охраняешь, иногда галлюцинации от усталости и бессоницы были. То крысы полчищами лезут, то духи в полный рост убивать идут. Не то, что уснул, а реальные галики при открытых глазах прут. Сам себе по морде дашь, очнёшься и дальше сослуживцев охраняешь, чтобы ночью и тебя и их душманы не вырезали.
Вырезать могли, случалось часто.
Дембеля очень редко по ночам сон других охраняли, за них молодые не спали. Отдежурит молодой в своём окопе и потом, вместо того, чтобы поспать ещё немного, идёт в дембельский окоп дедушек охранять. В результате, у молодого ни сил, ни сна, ни жратвы, а в бой идёт наравне с дедами. Поганая ситуация.
Мясные консервы и сахар часто деды у молодых на боевых отбирали или давали взамен свои консервы с кашей, часто с просроченным сроком. Получит молодой солдат сухпаёк, там банка тушёнки или сосисечного фарша, банка, две с гречневой кашей и банка с перловкой. Сухари и галеты, сахар и чай. Придёт дембель, галеты, и фарш себе заберёт, а взамен даст сухари и кашу. Или не даст ничего взамен. Поэтому молодые солдаты, галеты, сахар, тушёнку и фарш сразу старались слопать, при первой же возможности.
Подошёл дембель, а ему хрен под нос. Могут, конечно, по морде врезать, но зато в животе хорошо.
Хотя, справедливости ради, скажу, что мне сухари больше нравились, чем галеты. Они были ржаные и я к ним привык с детства. А галеты и сосисечный фарш для меня были в диковинку, я такого до армии не ел.
Но очень он был вкусный, этот фарш сосисечный и галеты были куда сытнее, чем просто сухари.
Часто молодые солдаты, пока ехали на броне до гор и боевых умудрялись втихушку сожрать сосисечный фарш и галеты, чтобы они дедушкам не достались.
Курили ночью в горах редко и всё больше или в кулак, или под плащ палаткой. Даже в полку, по привычке и на всякий случай, курили ночью в кулак и в землю закапывали. Снайпера духовские на огонёк били точно. В полку пули тоже свистожужжали. Но, раз ты пулю слышишь, значит, она не 'твоя', не в тебя попадёт, 'свою' пулю не слышишь.
Окурки в горах всегда закапывали. Говорили так надо. Я потом на гражданке долго окурки в землю ногой закапывал по привычке. Правда, окурки на войне не всегда оставались. Обычно тянули сигареты до последней табачинки. Спичками зажимали, чтобы пальцы не палить и выкуривали полностью сигарету, аж до ожогов на губах.
Те поганые сигареты без фильтра, что в полку бесплатно раздавали на табачное довольствие, иной раз на войне в горах, 'за счастье' шли.
В полку боевого курка от тыловика можно было иной раз по такому отношению к куреву сразу определить. Если покурил в кулак и закопал берцем или сапогом в землю, то точно волк фронтовой, а если фасонно двумя пальчиками держит и бычок кидает куда попало, фасонным 'метким' щелчковым отбросом, то явно тыловой, боями не ученый.
Сейчас я давно не курю, бросил, но когда пришёл с войны, то курил на гражданке только именно так, в кулак и закапывал. Так привычней было.
На боевых, было тяжело физически, но можно было добыть и поесть помидоры, сахарного тростника, апельсинов, мёда, барана, курицу, шоколада из тутовника и запить всё это настоящим чёрным или зелёным чаем (такого чая я до сих пор нигде, ни в одной стране мира не встретил, а по разным странам я помотался вдоволь).
Конечно, такую неуставную еду, мы добывали далеко не каждый день и голодали на боевых, бывало, гораздо дольше и хуже чем в части, но всё таки был шанс полакомиться трофеями и поесть человеческой, не казарменной пищи. Опять же на войне не было тупого изнуряющего полкового быта.
О пулях, минах и смерти в горах особенно не думали, это были неизбежные побочные явления любых боевых, и для большинства курков это было не самое страшное в боевой жизни.
Апельсины афганские были в основном кислючие, гибридные с лимоном. Я потом, после них, дома, в Союзе, лет пять вообще цитрусовые не ел, лицо оскоминой сводило при одном слове апельсин.
Сахарный тростник пока наломаешь, весь умаешься, и соком сладким перепачкаешься. Так просто его не отломать. Пилили его штык - ножами. Потом ходишь весь липкий и сладкий. Жуёшь его, жуёшь, сладость выжуешь и жмых выплёвываешь.
Шоколад из тутовника только назывался шоколадом. Прессованный вяленый тутовник и всё. Но сытный, зараза. Изюма вяленого много было на боевых. В карманы набивали. Моджахеды так в горы и ходили. Фляга воды, килограмм такого шоколада, горсть изюма и винтовка с прицелом. Пойди, догони такого боевика с нашим курковым грузом за плечами. У него всё рядом, в любом кишлаке. В горах как дома. А мы для всего чужие и всё с собой несёшь, нигде больше не достанешь, ни у кого не выпросишь, не купишь.
В палатках, в полку, полы были из старых досок. Наступаешь на них, а оттуда, из под пола, между щелей, зимой грязь фонтанчиком. В палатке потеплее бывало иногда, чем на улице, на разнице температур, грязь под полом часто не застывала, а хлюпала, да ещё дневальный, когда полы моет воды подбавит в неё.
Дневальные молодые солдаты мыли эти доски до блеска и скоблили штык ножами чуть ли не каждый час, всё без толку.
В двойных стенках палаток жили мыши. Они бегали и топали как слоны и мешали спать по ночам. Ещё молодые обязаны были носить с собой резиновые скребки (скребок - прямоугольный кусок толстой чёрной резины, примерно 10 на 15 сантиметров, иногда чуть больше, иногда чуть меньше) сделанные из старых автомобильных шин, или из шин БТР, чтобы в столовой столы скрябать до чистоты после еды. Не будет скребка, дембеля солдатом молодым могли стол вытереть, ну и вломить ессественно.
Столы чистили только молодые, годкам и дембелям это не делали, хотя гадили на обеде они больше, чем молодые, молодые лишний раз накрошить на стол, или разлить чего, не имели права.
Такими же скребками, а иногда и теми же самыми, которыми скребли обеденные столы, а иногда и просто штык ножами, молодые солдаты скребли полы в палатках. Скребок должен был быть у каждого молодого солдата. Нету - били.
Штык нож был у каждого дневального. На боевые штык ножи одевали все солдаты, в полку их, в основном, носили только дневальные и дежурные солдаты. Но если любой солдат, даже не дежурный и не дневальный, хотел, то он мог запросто повесить себе штык нож на пояс и быть с ним хоть круглосуточно, это не возбранялось.
Но на такого солдата смотрели все бы как на идиота. Итак сил нет от голода и войны, так ещё и ради понтов штык нож на себя цеплять.
Оружие тоже мог носить любой солдат везде и всюду и с боевыми патронами, хоть спать с ним мог любой. Но в полку оружие носили редко, никому с ним таскаться не хотелось, да и считалось, что на территории полка было безопасно. Хотя оружие брали солдаты очень часто ночью, когда жили в палатках и бегали в туалет. До сартира было весьма далеко и стоял возле самой колючей проволоки, окружающей полк по периметру, то есть непосредственно рядом с духовской территорией. Поэтому, чтобы не попасть под душманский нож, оружие и брали. Душки, нет - нет, да залазили в полк иногда. А всё, что было за колючкой, окружающей советские военные части, априори считалось духовской территорией. Горло могли или пузо вскрыть запросто, за любым углом вне части. Или увести вплен могли.
Дембеля иногда развлекались тем, что ловили молодых солдат на кусок вафельного торта. Оставляли его на видном месте. Дневальный, голодный молодой солдат, моет пол в пустой палатке, видит, торт на тумбочке лежит. Мало того, что это ЕДА!!!, так это, для молодого, ещё и суперделикатесная еда, которую он и позволить себе не сможет, пока годком не станет и деньги перестанут отбирать. Думает, отщипну махонький кусочек (не весь кусок, а именно маленький кусочек от него), не заметят же. Только в рот эти крошки тянет, а тат как тут дембеля. Ага, орут, ты 'крыса', у своих тащишь. Хорошо, если просто день на избиении пройдёт. Могли и зачморить за такое до самого дембеля. Как желание издеваться ляжет. Неуставные положения 'позволяли' зачморить за такое солдата до самого конца службы.
Мы тогда не соображали, что не у всех голодных и истощённых психика такой прессинг тортиком могла выдержать. Многие и сейчас не соображают. Не по христиански это, да и не по человечески. Подло это и погано. Батюшек и психологов тогда в войсках, по наши души не было, а прапорам, офицерам и генералам было плевать на нашу психику.
Был у нас один молодой. Рыжий такой, как огненный. Фамилия 'Е.'. Не то, чтобы зачморёный, но нагленький и пакостливый. Проверял я как - то ночью посты на броне роты. Броня растягивалась длинной гусеницей по дороге, ночью её положено было охранять с обеих сторон, так как роты спали возле колёс своих боевых машин, головами к колёсам, ногами от брони.
В каждой роте три взвода, по три отделения в каждом, и отделение управления роты (писарь роты, связист командира роты, один два переводчика...). В каждом взводе по три отделения. Каждое отделение имеет свою боевую машину, БТР или БМД, которые, нас до гор возили и обратно.
Укрывались мы (каждое отделение возле своей машины, или на солдатском жаргоне 'Брони) тентом брезентом, которым в полку эти боевые машины укутывались на стоянке в автопарке боевых машин.
Тент расстилали от брони, солдаты ложились на одну половину, Рюкзаки под голову, автоматы к себе, как бабу прижимали, не дай Бог, потерять автомат, рожки пристёгнуты, патроны боевые, затвор, правда не передёргивали. Бронники свои клали под себя на одну половину тента, снизу или сверху стелили одеяла свои с, стелили на бронники или на себя, в зависимости от погоды. Ложились, потом дневальные вторую часть брезента на солдат сверху накидывали. Если была жара, то брезентом не укрывались. А если холодно, или дождь, то укрывались и ещё плащ палатки сверху громоздили на себя. Иногда и мокрые спали, куда деваться, война. Брезент мало, мало, но защищал от дождя.
Мы тогда, на двое суток, к броне с гор спустились. Рядом афганская армия стояла. Я к ним в гости сходил, они пончики пекли, целый пакет большой мне дали. Я и сам поел и караульных угостил. Нельзя конечно, но я, же не офицер, чего мне устав караульный блюдить по полной. С рыжим 'Е.' разговорился, пончиками его накормил, приободрил, что скоро, через месяц, годком он станет, служба легче пойдёт. Вроде проникся солдат.
Прошло время, этот хорёк бушлат мой с сержантскими лычками с вешалки взял и на работы в парк боевой техники упёр. Извазял, весь. Свой, он где - то потерял до этого. Я, говорит нечаянно, утром темно было. А, что полдня, ты, рядовой, с сержантскими лычками проходил, спрашиваю, тоже темно было. Стирай, говорю, сволочь. Он не буду, я уже говорит годок, а годкам стирать для дембелей не полагается. Я ему в звезданул от души, попал в челюсть и выбил её ему, а он в политотдел дивизии жалобу накатал.
Ах, думаю поганка, зачем я тебе пончики приносил. Жалеешь такого, жалеешь, а он на шею садится. И дембелизм плохо и наглость некоторых солдат поражала. А через два месяца ему в караулке кто- то из сержантов тоже в морду дал.
Хотя, все эти мордобои, были только от нашей дурости и жизни по понятиям неуставняка.
Было бы всё по закону, написал бы я рапорт на имя старшины, тот этому солдату влупил бы наряд вне очереди, за порчу имущества и заставил бы его по уставу привести мой бушлат в надлежащий вид.
Только ведь, напиши я такой рапорт, меня бы никто не понял, ни прапор, ни офицеры, ни солдаты моей роты. Засмеялись бы и рапортом подсказали место сзади подтереть. Вот таки дела нехорошие...
Схватил, после получения очередной 'пилюлины', через десять минут, 'Е.' автомат, и по сержантам дембелям, сидевшим в курилке, очередь прострочил. Чудом никого не задел. Его сразу от нас изолировали и потом в другую часть перевели, да так, чтобы мы никогда не узнали в какую.
И не посадили ведь даже. Тихо перевели и всё. Правда, слушок был, что перевели не в десантную часть, а в мотострелковую.
Первый мой наряд по части, в Афганистане, был в столовую. Поставили меня к большой квадратнообразной бочке с водой, находящейся на улице. Под бочкой был лоток с форсункой. Туда надо было подливать солярку, вода нагревалась и поступала в цех мойки офицерской посуды. Ещё дембеля ночью в этой ванне (кстати, это именно и была обычная старая ванна, типа как в квартире, в санузле) для мойки офицерской посуды, свою форму стирали и, иногда, когда количество воды позволяло, сами в ней мылись. С баней - то для солдат опа была полная. Баню, мы, солдаты, тогда по полгода могли не видеть. А офицерская работала исправно, хоть замойся в ней офицер, в любое время дня и ночи для офицеров была и баня и душевые с кабинками и горячей водой. Нам в бане, даже когда она была, горячая вода была в редкость, в основном мылись чуть тёпленькой или холодной. Вот такая хрюновая баня была у нас у солдат тогда.
Помоются, потом постираются, потом в этой воде, после них и стирки, офицерскую посуду мыли. Типа, шакалам и так сойдёт, пусть нашу грязь дембельскую, солдатскую хавают. И ведь хавали, реально жрали потом офицеры из этих тарелок, мытых после всех помывок и постирок дембельских, с остатками соплей, вшей, мочи, кала и грязи от одежды и завшивленных тел своих солдат.
Такая вот мстительная месть от дедушек своим шакалам, всем сразу.
Сначала я обрадовался такому назначению. Был я тогда ещё за штатом, обычным автоматчиком, хотя и младьшим сержантом. Дембелей рядом нет, командиры далеко, кухня впритык. Пожрать можно, наверное, стырить. День солнечный, снег хрустящий, от форсунки тепло идёт. Потом, к вечеру очень поплохело мне. Форсунка постоянно от ветра гаснет, соляру жрёт как проглот, каждые пять минут новую подливай, не отойти.
Похавать в столовую отлучиться не могу, огонь тут же погаснет. Вода холодная если пойдёт, дембеля уроют. Попросил дежурного по столовой, принести мне поесть к бочке мою пайку обеденную, никто ничего не принёс. Кого молодой хрящ заботит.
Прибежал корефан с нашей роты, притаранил два куска хлеба и то от себя оторвал, мою то пайку дембеля сами схавали. На этих двух кусочках хлеба сутки и держался. Весь соляркой провонял. ХэБчик извазял в соляре. Снег вокруг бочки от тепла растаял, земля намокла от соляры и снега, грязи по колено. Дым, гарь, лицу жарко, в спину ночной ледяной ветер дует. Ад, и я в аду кочегаром. Никуда не прислонишься.
За столовой были печки, обогревающие некоторые службы полка и столовую. Там служили солдаты кочегары. Они, обычно и жили там, же, на улице. Всё лучше, чем в казарме, избитыми ходить. Сначала жили потому, что были бесправные молодые, потом уже по привычке там жили, так как их в комендантском взводе, куда они были приписаны, чадушками до самого дембеля считали.
Чёрные и грязные они вызывали отвращение у многих остальных солдат. Мне их было жалко. Я в их шкуре был всего одни сутки и мне хватило по полной. Они стояли у этих печек по полтора года. Тогда их считали чморями, и сейчас многие считают. Зато жрать нам пищу горячую, этими 'чморями' разогретую не за падло всем было. Как - то мы неправильно друг к другу относились и относимся. Всё пыжимся друг перед другом, кто героичнее, кто чмо, кто чадо, кто крутой.
Я бывало разговаривал с ними. Сигаретами угощал. Они напоминали мне добрых бездомных дворняг, которых каждый норовит пнуть или огреть палкой. Хорошие они были ребята, низкий им поклон и уважение, за их неимоверно тяжкий труд.
О некоторых своих однополчанах, служивших со мной в Афгане, я вспоминаю с теплотой и радостью. Где - то они сейчас. С некоторыми часто вижусь и приезжаю в гости. С некоторыми только созваниваюсь. К некоторым прихожу только на могилы.
В полку с завидной регулярностью и ежечасно совершались различные преступления. Большие и маленькие. Абсолютно каждый солдат всегда ходил, как минимум, под тремя статьями. Две уголовного кодекса, одна устава. Одна статья касалась неуставной формы одежды, две других: порчи и хищения военного имущества, а именно хищения и порчи боеприпасов и государственного имущества (медицинского оборудования), которого так не хватало даже для раненых.
Причём принуждали солдата к этим преступлениям все командиры, от прапорщика до генерала. Объединял эти три статьи маленький 'похоронный' браслет, который заставляли иметь в нашем полку и в нашей дивизии каждого солдата.
Штука очень необходимая для опознания солдатского трупа, учитывая, как солдат иногда разрывало минами в клочья.
Браслет одевался, как правило, на правое запястье. Делался он из куска провода медицинской капельницы, концы которого соединяла пуля от автоматного патрона.
Внутрь вкладывалась бумажка с данными солдата: ФИО, номер части и домашний адрес. Иногда для красоты использовалась пуля от трассера и ещё для красоты, с обеих сторон в капельницу насыпали порох. Почему государственный механизм не снабжал солдат нормальной 'похоронкой' оставалось только догадываться. У офицеров был офицерский жетон. Итог: боеприпасы испорчены (пули и порох), капельница для переливания крови и введения раненым и больным лекарств, изрезаны, у каждого на руке неуставное 'украшение'. Две уголовные статьи и одна статья нарушения устава. Но и без этого преступлений каждый день хватало, от избиений, воровства, наркомании и мародёрства, до предательств, торговли оружием и убийств.
Однажды, отслужив год с хвостиком, я нашёл подобный жетон офицера. Висел он на связке ключей с цепочкой, и ещё там была маленькая офицерская алюминиевая печать. Это был 'ключ ко всем дорогам'.
Полк располагался под Кабулом. Впритык стояло огромное количество других частей и пересылка. В каждой части должны были быть земляки и магазины. Посетить их было просто 'моим долгом'.
Я брал автомат, одевал офицерское ПШ (в котором ходил на боевые), накидывал сверху офицерский бушлат без погон (такие офицерские БУ бушлаты уже начали появляться у некоторых дембелей, они были теплее и с меховм воротником), и отправлялся в путешествие часа на два - три по расположению дивизии и дальше, аж до самых инфекционных госпиталей и пересылки.
Проходя многочисленные КПП и посты, на территории между частями, где обычно были либо просто солдаты, либо солдаты под руководством прапорщика, я демонстративно вертел на указательном пальце эту связку, чтобы все её видели, печать и жетон офицера.
Кто же из охранявших офицера - то остановит. Офицер не солдат, он может такие посты и КПП беспрепятственно пересекать. Погон у меня не видно, кто его знает, может я аж цельный капитан или майор из штаба дивизии или армии, просто молодо выгляжу. Кому охота на неприятности начальственные нарываться.
Гулеванил я так недели две, потом сдал всё это 'богатство' своему ротному. Он разыскал несчастного офицера потеряшку и отдал мою находку ему. В виде благодарности от потеряшки офицера мне досталось пять банок сгущёнки и большая плитка шоколада. Ротному же по всей видимости перепала водка.
И то, за потерю печати и ключей от чего важного, могли и под трибунал отдать.
Голод преследовал нас по пятам всегда и везде. В полку курку, в основном, можно было поестьь только то, что в столовой дали. Причём в столовой половина нашей и так скудной еды уже до готовки её в котлах, была разворована поварами и прапорами.
В полковом магазине тоже особо харчами на наши копейки не отоваришься. Сок в банке, печенье, сгущёнка, вафельный тортик. Всё дорогое. Хлеб и колбасы с салом там не продавались. Посмотришь, повздыхаешь и свалишь.
В основном лакомились в складчину, после года службы, когда деньги уже не отбирали. На двоих, троих покупали по банке сока, тортик, или пачку печенья и банку сгущёнки. Или иногда, по молодухе службы, наплевав на дедов и их колотушки, если удавалось сразу после получки сбегать в магазин. Благо он от нашей роты в пятидесяти метрах был. Воровали мы так же еду в столовой.
Меня посылали деды по первому году службы воровать в дивизионную столовую. Я считался удачливым добытчиком. На самом деле я не воровал. Я приходил в эту самую дивизионную столовую, где питались офицеры штаба дивизии, подходил к тамошним поварам, таким же бедолагам молодым солдатам, как я сам и они мне давали и хлеб, и солёные баночные помидоры и иногда картошки. Немного, правда, но хватало и от дембелей откупиться и мне с товарищем иногда перепадало. Подкармливались где и как могли.
В горы, особым шиком второго года службы, было брать булку белого свежего хлеба. Добывал я её себе сам, никого не посылая, у всё тех - же друзей из дивизионной столовой. Хорошие отношения были лучше кражи. И ребята из дивизионной столовой и из пекарни никогда не жмотились для меня, знали что я на боевые иду и уважали.
У некоторых может сложиться впечатление, что мы могли брать еду в любое время. Нет. Дай Бог, в роте было две - три булки свежего белого хлеба на всю роту, на все боевые. И подкормиться в полку со стороны мы могли от силы раз в месяц. И картошку подворовывали в столовой, жарили, и хлеб тырили далеко не каждый день и даже далеко не каждую неделю.
В горах можно было воевать и две недели, и три, и месяц, но с собой курок мог унести только четырёхдневный, скудный запас продуктов: шесть банок каши, четыре банки мясных консервов, пару - тройку пачек сухарей, пачки четыре галет, немного сахара, соли и заварки. За новой едой или надо было к броне идти или иногда с вертолётов сухпайки скидывали. Но к броне спускались редко, вертушки с едой были ещё реже.
Если везло и на каждого солдата ещё в полку получали более, чем пять сухпайков, то можно было вместо каши взять на пару банок больше мясных консервов и сахара брали с заваркой по полной.
Остальным грузом на каждом солдате курке были: автомат, два - три больших мешка патронов к автомату, весом по несколько килограмм каждый, гранаты РГД и Ф-1 (четыре - шесть штук), мины для миномёта (четыре - шесть штук), пулемётные ленты (для ротного пулемёта ПКМ), они распределялись на каждого солдата, так как сам пулемётчик много унести не мог, а пулемёт в бою, это очень важное дело, ленты для АГС (автоматический гранатомёт станковый), тоже распределялись на каждого солдата и тоже были очень важны, бронежилет, сапёрная лопата, штык нож, ракетницы (по восемь - двенадцать штук), пара шашек красного дыма, тротил (четыре - шесть штук брикетов), аптечка и бинты, две фляжки (железная и пластмассовая), котелок с подкотельником, стальная каска, солдатское одеяло, плащ палатка, личный подствольный гранатомёт и гранаты к нему, одноразовый гранатомёт 'Муха', теплый бушлат, ватные трёхпалые рукавицы, часто валенки (в горах и ледниках было очень холодно), ватные штаны и ватная душегрейка, и многочисленная прочая военная требуха. Гранатомётчики ещё носили трубу гранатомёта и минимум по три выстрела к нему. Это ещё пятнадцать килограмм плюсом. Пулемётчики носили тяжёлые ротные пулемёты (РПК и ПКМ) и большой запас лент к пулемёту ПКМ, а тот, кто был с РПК носил ещё и большие рожки к пулемёту. У нас в роте был даже пулемёт Дягтерёва. Говорили, что его добыли в первые месяцы Афганских боёв. Так он и прижился. Сержанты и связисты носили рации, сержанты поменьше, связисты побольше. Ещё один из сержантов носил большой и тяжёлый НСПУ (ночной прицел) и запасные батареи к нему.
Ещё, часто были приданные миномётчики и тогда каждый солдат носил от двух до шести мин к миномёту. Их связывали попарно верёвочками и вешали сзади поперёк Рюкзака. Эти минные дуры болтались по нашим бокам. На концах у них были коричневые пластиковые наконечники. Когда мину кидали в ствол гранатомёта, она билась капсулем, вылетала, прилетала туда, куда её нацеливали и билась этим наконечноком. Он разлетался и срабатывала детонация и был взрыв.
Так вот, когда эти мины болтались у нас по бокам, то в горах, когда мы время от времени плюхались на камни передохнуть, эти пластиковые колпачки просто разбивались об камни, и тогда обнажалась мембрана мины. Миномётчики говорили, что мог произойти самоподрыв и просили нас не бить мины об камни. Но мины всё одно бились, так как РД (рюкзак десантника) их не вмещал, а унести их мы могли только именно так, на верёвочках по бокам. Но никто не взрывался. Может миномётчики врали, может нам всем везло. Я не миномётчик, не в курсе. Я был либо автоматчиком, сначала за штатом, потом командиром отделения и носил НСПУ, потом заместителем командира взвода, и носил рацию взводную, потом, после разжалования, был пулемётчиком, потом, под дембель, опять ходил с автоматом.
На боевых всегда, что - то у кого- то терялось. То фляжка, то сапёрная лопатка, то каска, то ещё какая шняга. Нам говорили, что за каждую утерянную или сломанную военную дребедень будут вычитать с наших родителей. Стоимость некоторых вещей была немаленькая. За потери рядовых отвечал, в том числе и сержант. С меня могли высчитать то, что утерял солдат. Поэтому, после каждых боевых я часто и много писал всякие рапорта, кто чего утерял и каким образом. Основным искусством было написать это так, чтобы выглядело правдоподобно, и ни с кого денег не содрали, или не посадили. Типа в пропасть улетело, или подорвалось на брошенной духами гранате...
Приходишь с боевых и отписываешься пачками, за каждую фигню. Вот бы офицеры нам так наградные писали пачками.
Первые четыре месяца войны курком я дополнительно таскал с собой НСПУ (прицел ночного видения) с запасными батареями к нему. Это была сержантская прерогатива. Доверялась только сержантам. Штука довольно тяжёлая, громоздкая, в чехле на большом ремне через плечо. Похожа, когда в чехле, на гигантский маузер. Вдобавок, очень хрупкая и очень дорогая. Если бы я её разбил, или потерял, и мне и ротному было бы кирдык. Меня могли и под трибунал отдать.
Однажды при ночном лазанье по горам, камень под моей ногой сбился, и я метров пять пролетел вниз в расщелину. Воткнулся головой, голова была в каске. Первый вопрос ротного. Цел? Я ответил, что цел, только шее очень больно. На что ротный сказал, что интересуется не моим самочувствием, а судьбой НСПУ. Услышав, что прибор цел, он успокоился. Я его уже не интересовал. Не стону, значит, могу идти.
Еще в НСПУ типа нельзя было смотреть на огонь, или смотреть вообще в него долго, говорили, что он мог посадить зрение. Но ночью эта дорогая фигня реально помогала следить за тем, чтобы душманы не подобрались к нам. Темно, а в него всё видно. Потом мне удалось откосить от него, и это странное чудо советской военной техники уже таскал другой сержант, мне же тут же навязали взводную рацию. Как говорится, рано радовался.
Ещё я постоянно таскал все шнуры и запалы к тротиловым шашкам своего взвода. Тротил таскали все, а запалы и шнуры к нему должны были быть только у сержанта. Тротил особо по назначению не использовали, но на нём было класно жарить кашу с сухпайков. Дров в горах не найти, леса нет, Поэтому тротил все брали с собой без пререканий.
Каждый курок имел свой штык нож. Как нож он был дерьмом. Годился он только для вскрывания сухпайковых консервов и как прихватка для трассерной пули при прикуривании. Спичек на боевых не хватало, они и отсыревали в дождливых горах, и намокали в снегу, и при переправах в горных речках. Такую трассерную пулю вытаскивали из гильзы, зажимали штыкножовыми кусачками и били по ней камнем. Трассер воспламенялся, от него прикуривали, это было шиком солдатской жизни. В полку так не прикуривали, могли и статью навесить. На боевых, командиры просто матерились за это на нас. Бывало и сами от наших трассеров прикуривали.
Консервные банки вскрывали ещё открывалкой от цинка с патронами (каждый солдат старался такой обзавестись), крышкой ствольной коробки от автомата или бляхами от ремня. Жрать захочешь, зубами откроешь.
Автоматы были старые и часто перевязаны изолентой. Рожки от автомата мы попарно, как в кино, тогда не перевязывали. С такими перевязанными рожками и автомат криво стреляет и неудобно. Вот пулемётные магазины в автоматы вставляли.
Я после года службы только с такими магазинами пулемётными и ходил, хотя был уже не пулемётчиком. В них патронов в полтора раза больше.
Гранаты и патроны, лежали у нас в каждой тумбочке, ружейный парк закрывался на маленькую деревянную палочку, и то, потому, что, дверь без неё сама распахивалась. Оружие брали сами, кому какое надо и когда надо. Бронежилеты, зачастую только назывались бронежилетами. Они были чехословацкого производства. Многие из бронежилетов были старые и изношенные до нельзя. Все пластины в них уже давно ссыпались в район живота и паха. Поэтому самым защищённым местом в таком изношенном бронежилете был мочевой пузырь солдата. Новых бронежилетов нам не привозили в полк никогда.
Бронежилет очень выручал в ледниках. Ни один боец, спавший на бронежилете, на моей памяти не отстудил себе почки. Бронежилет, переворачивали вверх тормашками и трясли как перину, пластины распределялись ровно. Курок ложился на бронежилет, заворачивался в солдатское одеяло, накрывался плащ палаткой и засыпал. Сон в снегу или в луже от непрерывного горного дождя - это тоже была на войне обычная повседневность для любого курка.
Писаря и офицеры штабов, полка и дивизии, даже на боевых, спали под горой, возле брони в основном на кроватях, застеленных чистыми простынками и одеялами.
В горы писаря и штабные обычно воевать не ходили. Знаю за два года войны, из многих десятков человек, всего двух штабных офицеров и всего двух солдат писарей, ходивших с курками в горы.
Постелил я мечту на луну и уснул,
Завернувшись в бушлатик и броник,
Запорошённый снегом во сне утонул,
Снился мне покосившийся домик.
Были в домике том, три кровати и стол,
Занавески, сервант и посуда.
Разделённый окошком и солнышком пол,
Дед с отцом, мать в платке и разлука.
И висел мой портрет, при медали и в рост,
И стоял почтальон за порогом.
С хрустом лаяла печь на сибирский мороз,
Что ещё Вам во сне том убогом?
Заберите войну и отдайте меня,
Обменяйте на крылья погоны.
Отпустите, взлетим мы, тоскою звеня,
Перекрыв журавлиные стоны.
Я, за ротным курлыча, на волю иду,
Босиком в облаках утопая.
По небесному, в звёздах и солнце мосту,
Не по детски вздыхая и тая...
За новым запасом боеприпасов и еды на войне нужно было спускаться к Броне (БэТээРы, БээМПэ, БээМДэ...), которая располагалась отдельно в низине и терпеливо, иногда неделями, ждала нас с гор и боевых.
К броне спускались редко, поэтому и патроны и еду, мы растягивали до последнего. Броня - это та бронетехника, которая перевозила курков на боевые, к горам поближе. Иногда нас ссаживали с брони, и мы шли поодаль от неё и смотрели, как БМДэшки рвутся на минах, сгорая в три минуты вместе с экипажем. Бах, крики сгорающих заживо людей, жаркий огонь и всё. Экипаж: механик - водитель и оператор - наводчик, обычно скатывался с нижним броневым листом в огромный раскалённый рулет и сгорал заживо. Иногда нас подрывало вместе с экипажем, иногда броню и нас уничтожали моджахеды с гранатомётов.
Когда нас перевозили по Афгану, я смотрел на многочисленные длинные колонны из многих десятков и сотен сгоревших советских автомашин лежащих вдоль обочин афганских дорог. В каждой из них были советские пацаны. Скорее всего, все они погибли от пуль или сгорели заживо. Эмоций не было. Была война.
Не уверен в всего 14.453 человеках погибших в Афганистане. Думаю, их было намного больше. Особисты на откровениях нам говорили, что в день (в период моей службы), в среднем погибает от семидесяти до ста с лишним наших ребят. Вот и умножьте сто на триста шестьдесят пять, а потом на десять лет войны.
Каждый из погибших в бою был героем, как бы он не погиб.
Отмените закат, дайте мне тишины,
Прекратите стрелять, задымив сигарету.
Я готов обменять все два года войны,
На попытку прижаться щекою к рассвету.
Мне бы только дожить, дострелять, доползти,
А потом в три горла у черёмухи русской,
Песни пьяно орать, и чесать языки,
И стонать по ночам, в правде сонной и жуткой.
Отмените закат, дайте солнца вдохнуть,
Дайте воздуха выпить с соломинки лета.
И портянки откинув, босым отдохнуть,
С ожиданья вспорхнув, пулевого ланцета.
Я всех вас рассмешу, я станцую, спою,
Только вот не стреляйте, и больно, не надо...
Я в том страшном, нелепом, упрямом бою,
Заметался зверьём пред клетьми зоосада.
Садануло меня, выше рёбер и вбок,
Закачало звонком, хлоп в ушах и палёным,
Заготовили мной, мясом пушечным, впрок,
И швырнули в зелёнку, таким же зелёным.
Где вы Боги Войны? Нам так хочется жить,
Здесь меняют меня, на куски из железа.
Я огонь на себя вызвал весь получить,
Дайте только мне Быть, пусть на ветке протеза...
Я молился, как мог, я прощался со всем,
Я вдруг понял - меня очень мало.
Я увидел вдруг То, что стояло за Тем,
Когда нас всех на свете, убитых, не стало.
Я тогда заорал, тихо, взвыл. Про себя.
Раскачал облака и запрыгнул в качели.
Я над бойней летал, крылья звёзд, теребя,
И морзянкой моргал, чтоб свои подоспели.
А потом, вертолёт, и хирург. Медсанбат.
А потом, так обидно, и просто не нужен.
Где - то в новом меня жили лица солдат,
Тех, кто был там убит, и кто не был заслужен...
Отдельный низкий поклон спецам: АГСникам, миномётчикам, радистам, артнаводчикам и сапёрам, которые постоянно ходили вместе с курками. Эти трудились в горах наравне с нами и умирали в бою рядом бок о бок с нами. Кроме этого они ещё пёрли на себе свои АГС, рации и миномёты, а это полная жесть. По ходу им нагрузок было до горла. Сапёры вообще рисковали жизнью больше всех в полку. Растяжки и мины, забытые наши и духовские, были везде и всюду, где мы воевали.
Быть остальными спецами, было в несколько раз легче и менее почётно, чем курком, но и им доставалось иногда очень крепко.
Почему легче? Да потому, что многие спецы в горы не ходили (им не положено было), а очень часто молодые курки, не выдержав именно неимоверных физических нагрузок в горах, просто сдыхали, отставая и мешая остальным выдвигаться в назначенное место, в назначенный срок. Командиры нервничали и матерились, старослужащие их били. Для отстающих или просто слабых и больных, начинался ад из побоев и издевательств, продолжавшийся порой месяцами. Потом, большинство из курков втягивались в эту физическую нагрузку, и выжить было уже легче.
Для многих спецов тыловиков горы были просто географическим объектом рядом, в горы многие спецы тыловики не поднимались и тягот горной войны на себе не испытывали. Ну и, слава Богу, им и своей обслуживающей нас работы по ноздри хватало. Говорят, что у спецов тыловиков дембелизм и издевательства над молодыми солдатами были гораздо ужасней, чем в курковых ротах. Охотно верю.
Дембелизм был выгоден всем, и генералам, и офицерам, и самим старослужащим и иногда даже молодым солдатам. Был выгоден Коммунистической партии и Советскому Правительству.
Во первых, на патриотических фильмах, лозунгах и лекциях долго солдат дурачить и в бой посылать не удавалось. Мы быстро учились понимать, что кино это кино, а реальная война, это кардинально и противоположно иное. Во вторых, любое наказание по уставу, вплоть до губы, было солдату выгоднее и легче, чем получить пулю в башку на боевых, поэтому, наказания и наряды многими солдатами воспринимались как истинное благо и перерыв на отдых, в особенности годками и под дембель.
Требовалась более лучшая страшилка и дубина для солдат, чем устав и патриотика. Такой дубиной и стал дембелизм. Молодые солдаты боялись расправы от своих старослужащих сослуживцев, за малейшую провинность, старослужащие солдаты боялись опозориться и стать переведёнными своими же сослуживцами дембелями, из дембелей обратно в 'чадушки' и молодые.
Огромное, гигантское количество не избалованных совестью, интеллигентностью и интеллектуальностью вчерашних уличных пацанов могло сожрать кого угодно, будь ты хоть суперменом со стальными мышцами и мастером спорта всех единоборств вместе взятых или самым умным ботаном. Опускали и жрали любого молодого солдата. Опускали и жрали любого годка или старослужащего, допустившего промах или слабину в неписаных пацанских или в неуставных законах. Ботаны и хлюпики массово бежали в писаря, складские, столовские, банно прачечные, ремонтные и прочие тыловые подразделения, в оркестры и в клубные, остальные отчаянно выживали в условиях почти лагерного быта и реальной войны. Даже нет, не лагерного. Хуже.
Курки Афгана, моего времени, были примерно сравнимы с теми штрафниками, каких мы знаем по фильму 'Штрафбат'.
Прав ноль, нравы жестокие и развращённые, законы лагерные, война страшная, дальше было уже некуда. Даже настоящая зона в Союзе была куда более спокойней и безопасней, чем наша служба. Некоторые молодые солдаты предпочитали закончить жизнь самоубийством или подрывом конечностей, чем продолжать службу в курках. Смерть или инвалидность для иного молодого солдата были слаще, чем служба курком. Вот такая жестокая правда.
Иногда у нас молодых солдат и зачморённых годков и дембелей, били и издевались над ними просто так. Ради скуки и развлечения. Били и издевались в полку и на боевых.
Самым ненавистным грузом в ранце у солдата были два - три мешка с патронами, так называемые 'БК' (Боевой Комплект). Они и были той основной тяжестью, которая 'убивала' молодых солдат при переходах в горах.
Если остальное, носимое с собой, можно было облегчить хоть немного (не сильно, а именно немного) различными солдатскими хитростями, которые никоем особо не замечались, то нахождение двух - трёх БК у молодого солдата проверялось лично старослужащими.
Эти БК на моей памяти, так никогда и не пригодились. Мы не стреляли веерами и длинными очередями направо и налево, как это показывают иногда в очень глупых фильмах. Мы стреляли либо короткими очередями по два три патрона или одиночными выстрелами и старались не палить 'в белый свет как в копеечку', а бить чётко именно во врага, которого видим или туда, откуда мы видим, что враг стреляет. По пальцам одной руки я могу перечислить случаи, когда стрелял очень длинными очередями по врагам, чтобы заставить их 'заткнуться'. И были это не часы боёв, а буквально эпизоды, от силы, в пару минут длинной.
То есть тех боеприпасов, которые находились у солдата в рожках, вполне хватало на бои и очень и крайне редко мы заправляли рожки патронами из БК на боевых.
Поэтому, я считаю, что достаточно было иметь при себе и пол БК или одно БК в лучшем случае.
Но, по приказу мы должны были тягать не менее двух, а то, и трёх БК. Может оно и правильно, но уж очень тяжко. Можно было бы нас этими БК не в Афгане удивлять, а ещё в учебках к ним приучать. А то в учебке пустое РД на маршах и пробежках тягали, а в Афгане по несколько десятков килограмм на себе пёрли.
Молодым солдатам с непривычки это было часто совсем хоть сдохни.
Три БК могли запросто тянуть в горы только физически развитые и крепкие курки. Не секрет, что сами многие старослужащие и офицеры хитрили и либо вообще не брали БК, либо ссыпали его наполовину. Молодым куркам этого делать не давали. Для них боевые нагрузки объявлялись 'святым делом'.
Горе было тем молодым солдатам, у кого ещё и еду отбирали и голодовкой наказывали. Голод, огромные физические нагрузки, побои, безразличие к происходящему командиров и сослуживцев, моральное унижение, болезни и дистрофия делали своё дело медленно и верно. Молодой солдат превращался в забитую военную скотину, из которой через полгода Афгана, путём подобной 'дедушкиной уголовной дрессировки' вырастал крепкий солдат годок. Самое интересное, что на моей памяти такое количество БК нам никогда так и не пригодилось, даже в самые тяжёлые бои.
Помню, вышли на одну горку, расположились на ней на пару суток всемером. Приказ есть приказ, держать высоту что бы это е стоили. Нам, солдатам, тогда не объясняли зачем нужно держать ту или иную горку. Мы сами уже догадывались, что обычно это нужно было, чтобы какое - то другое подразделение могло без потерь и нарывания на засады выдвинуться к намеченной цели и выполнить боевую задачу. Так и передвигались по горам, страхуя друг друга.
Еда уже суток двое как закончилась. Жрать охота, аж шкалит. Хожу по горке туда, сюда, чую, был на ней недели две назад бой. Ну, гильзы валяются, обрывки бинтов. Хожу и фантазирую, что значит, в переделке могла, и банка чья - то с сухпайка упасть. Хожу, хожу, ищу это 'потерянную' банку.
И знаю, что никаких банок нет, что это галики голимые. А голод гоняет меня и гоняет. И я травинки заодно собираю на костерок, чтобы вымышленную банку разогреть.
Сейчас, думаю, соберу, достаточно, и банку с кашей или тушёнкой найду. До сих пор эти травинки на горке перед глазами. Три с лишним десятка лет прошло, а я как вчера всё помню. Голод. Голод гонял и фантазии бредовые в голову вкладывал.
Я лежу вместе с ротой на тёплых камнях,
Я ищу сухари на сухих валунах,
А кругом только гильзы и нету жратвы,
Дистрофия в полку, вши, понос и глисты...
Замастырь мне браток папиросу,
Из крутого афганского барса,
Чтобы армии грёбаной стосу,
И по полной дембилизоваться.
Чтобы водки по литру на рыло,
Чтоб не смолкли ни в жизни кукушки...
Чтоб на горке ночной не знобило,
По своим не лупили бы пушки...
Чтоб не видеть раздувшихся в морге,
Не тащить мертвецов в плащ - палатках,
Не стоять у черты на пороге,
Чтоб беседа не только на матах.
Чтоб забыться до полной отключки
И очнуться в стогу под рябиной,
Чтобы в нём мне отдались все сучки,
Чтоб с тоски не сродниться с осиной...
И ещё, чтоб понять, что не выйти,
Из синдрома... уже не вернуться,
Мы когда - то счастливыми были,
И по детски могли улыбнуться.
В полку, недалеко от палаток нашей роты, практически впритык, стояла палатка комендантского взвода. У них командиром взвода был полный идиот прапорщик 'Ч.'. Пузатый, очень сильный.
Он избивал своих солдат и молодых, и годков, и дембелей специально сделанной плёткой. Заваливал пьяный посреди ночи и начинал бить. По головам, по лицам, по телам. Куда придётся. Кровати переворачивал с людьми, сапогами бил по голове лежащих и полусонных. Кровоподтёки были жуткие.
Так, что их молодым доставалось и от их командира, и от старослужащих.
Прапор ихний орал от собственной дури, молодые орали от боли побоев. На весь полк крики было слышно. Все слышали. 'Не слышал' только командир полка, палатка которого находилась аккурат напротив палатки комендачей, за маскировочной сеткой.
Ну, этот самый героический десантник полка (судя по количеству боевых орденов) умаялся за день от забот полковых, 'подвигов' за день штабных насовершался, компотику вишнёвого нахлебался, мясца жареного нажужукался и котлеток на ужин, спал ночью крепко. Что ему стоны солдатские. Услышит он стоны и крики, на другой бочок перевернётся и дальше спать...
Один из молодых солдат комендантского взвода 'Ж.', не выдержав ночных побоев дембелей, прихватив автомат, сбежал из палатки и спрятался на чердаке бани. Особо лютовали писаря 'А. Б.' т 'Г. Г.'. Тогда они и другие писаря дембеля, молодых солдат своего взвода всю ночь били. За что били? Да просто так. Героина обдолбались и били.
Весь полк его, 'Ж.' искал. Побег с автоматом это не шутка. Дембеля комендачей очень в тот день боялись, что сбежавший солдат их с этого автомата и пристрелит.
Особенно лютовали над этим солдатиком писарь из штаба полка 'А. Б.' и водитель БэТээРа комендантского взвода 'Г. Г.'. Уж чем он их так 'обидел', не знаю. Говорили, что то - ли наотрез отказался носки им стирать, то - ли копейки свои зарплатные отдать. Короче, именно прапор комендачей 'Ч.', с заместителем командира полка 'С.' (который куриц солдатам на шею привязывал) баню обшаривать пошли.
Солдат как услышал их голоса, так и выстрелил. Да, дурак, не в них, а в себя. В сердце своё стрельнул. Выжил бедолага. Тяжелораненого его отвезли в госпиталь, обвинили в членовредительстве. Мол, самострел.
Особисты спрашивают: чего, мол, сбежал и стрелялся. А он им в ответ: 'я стрелялся из-за того, что меня не брали на боевые'. Даже при смерти стучать солдат не хотел, уродов дембелей его избивавших не смел заложить. Боялся, что за стукачество, его по понятиям неуставняка, замочат другие дембеля, находившиеся в том же госпитале, на излечении.
Стук в полку страшным позором считался. Хотя, таких писарёнковых жополизов, не грех и застучать было. Оба эти поддонка, и писарь и 'А. Б.' и водитель комендантской машины 'Г. Г.' трусы были полные и наркоманы героинщики конченные. Воровали в полку и в дивизии, и продавали духам налево и направо, всё до чего могли дотянуться. На боевые в горы ходить они ссали. Да и не вытянули бы они в горах, сдохли бы от нагрузок как последние чадушки и чмошники. Выносливости то у них не было из - за употребления наркоты. Да и душка по настоящему с врагами воевать не было.
Причём 'А. Б.' ссался на боевых в буквальном смысле этого слова. Не от болезни ссался, от страха. Раньше он тоже служил в нашей пятой роте. Целый месяц служил, потом, после первых же боевых на Панджшер, сбежал в писаря и обратно не возвращался. На коленях (это не фигурально, это реально он стоял на коленях) умолял штабных офицеров его в писаря забрать.
В полку наши дембеля курки, узнав о таком ответе комендантского молодого 'Ж.', на дыбы поднялись. Пришли к комендачам и предупредили, что если ещё раз они так лютовать над своими молодыми будут, их, дембелей штабных, курки сами изуродуют. Уж на что у нас в курках получить в морду или в живот от 'дедушки' было как здрасьте, но так, чтобы всю ночь лютовать, всё же никогда не лютовали.
Говорят, что не только поговорили, но и морды дембелям комендачей набили. Сказали, что не по чину, штабным крысёнышам, боевых и пороха не нюхавшим, так молодых солдат своих гонять.
Оно и понятно, в комендантском взводе сплошь были писаря, кладовщики, банщики и так далее. Хотя знаю несколько пацанов, которые оттуда сбежали в курковые роты. Не так сладка и нежна в курках служба, как в комендачах, зато уважуха от боевых курков и сослуживцев да и самоуважение к себе, как к мужчине и воину.
А твари эти, из за которых солдат 'Ж.' застрелился, ничего, живут и здравствуют. Оба с медалями боевыми купленными ходят. Героинят и теперь по полной. Наверное, про подвиги в школах рассказывают. Лучше бы к мамкам солдат из - за них застрелившихся да ими измордованных и покалеченных, съездили, покаялись на коленях перед ними, за скотство своё гнилое, за то, что душманам военное имущество продавали.
Если есть у них мамы и живы они ещё, то знайте, добрые женщины, что платочек афганский тебе в подарок, сынок твой, купил на ворованные деньги. Он их у других солдатиков отнял. Кто - то из - за этого, с голода и от побоев помер. А ещё, он эти деньги добыл предательством, торгуя с врагами душманами военным солдатским имуществом.
Всем этим и многим другим преступникам, падлам, шакалам, ворам и предателям всех мастей Советская власть подарила прощение в виде амнистии.
Я был не самый лучший и не самый дисциплинированный солдат, но я привык отвечать за свои действия и в таких позорных Амнистиях я лично не не нуждаюсь:
- Постановление ВС СССР от 28.11.1989 ? 842-1 'Об амнистии совершивших преступления бывших военнослужащих контингента советских войск в Афганистане'.
Считаю, что эта Амнистия, которой прикрывают свои гнусные преступления воры, предатели и уголовники, нажившиеся на войне нужно отменить и пусть вся эта уголовная и воровская мразота, и все предатели, понесут заслуженное наказание по всей строгости Закона.
Воры, мрази совершившие преступления против своих сослуживцев и предатели - должны сидеть в Тюрьме и долго.
В интернете постоянно идёт бурная полемика, нужен дембелизм или нет. Я читал Шаламова. Мне кажется, что ВДВ того времени в Афганистане временами чем - то напоминало ГУЛаг, только вместо урок и доходяг были старослужащие и молодые бойцы соответственно.
Были и просто неприспособленные к лагерной, пардон, армейской действительности, были работящие мужики, фраера и урки. И надзирающие органы были, куда без них. Только всё это было с лёгким налётом патриотизма и оружием в руках. Как в ГУЛАге, под предлогом мнимой заботы о перековке политических, урки убивали, калечили и издевались над более слабыми и ещё не приспособленными к лагерной жизни, так и в Афгане многие старослужащие всеми силами 'перековывали' молодых, убивали, калечили и издевались над молодыми солдатами, кто как умел и изощрялся.
Умели только скотски убого и одинаково кроваво жестоко. Естественно, что делалось это не мозгами и умом, а в основном именно кулаком, сапогом и прикладом автомата. Попасть норовили по голове и по костям ног, ниже колена, спереди. Так больнее было. Молодые солдаты заслонялись от ударов руками. Это раздражало избивающих. Заслоняться руками, было категорически запрещено, это считалось проявлением сопротивления. Побои нужно было принимать покорно. За это (за то, что заслонялись) били ещё больше и с ещё большей жестокостью. Гниющие, месяцами незаживающие раны на руках, ногах, телах и лицах молодых солдат от побоев были отличительными знаками солдат первого года службы.
Помню как одного солдата, на боевых, лишили на сутки сна. Такое часто практиковалось и было самым обычным делом. Он нёс караульную службу всю ночь, за себя и за дембелей. То есть нёс не свою нагрузку, а ещё и за поддонка дембеля, который в это время дрых. Под утро, молодой, не выдержав, заснул. Организм вырубился. Две недели предыдущих боёв, на которых молодой солдат успел спасти раненого сослуживца на поля боя и прикрыть под пулями в полный рост замполита роты. Но он был просто бесправный молодой солдат.
За эти свои подвиги он не получил даже представления к награде.
Это был обычный вечно избиваемый за свою непокорность солдатик. Даже за реальные подвиги его представлять считалось не нужным.
Солдата этого заставили вырыть яму, дембеля называли её могилой, в полный рост. Поставили на краю им же вырытой ямы. Поставили так, чтобы подошвы его сапог касались края ямы наполовину, а половина ступней висела над ямой. Всё это сопровождалось беспрерывными побоями.
Парень уже, к тому времени, полтора суток не спал. Стоя на краю вырытой им самим ямы, он постоянно вырубался, терял сознание и падал плашмя в яму. Его поднимали и били прикладами автоматов по голове, сильно били, со всей дури. Потом снова ставили и он опять падал. Так продолжалось несколько часов.
Есть и пить ему не давали. Командиры офицеры и взводный прапор всё видели, но делали вид, что их это не касается. У этого солдата дембеля отобрали все патроны и вытащили затвор из автомата, боялись, что парень пристрелит обидчиков.
Как солдат остался жив после таких побоев и не скопытился, я не знаю, но такие удары железными прикладами по голове не прошли для него даром, я встретил его уже на гражданке, через много лет. Парень каждому дню рад, что он его прожил, он медленно умирает. Больной мозг от ударов по голове, больное сердце от ударов в область сердца. Короче, далеко не жилец. Труп полуходячий с боевой наградой на груди. Был в бою ранен, получил боевую награду. Умирает и тяжко болен, в основном, от побоев, не от ранений.
Я очень хочу, чтобы и за это кто - нибудь ответил. И если Вы скажете, что это не ГУЛаг, то, что это? Обычная служба в Армии? Будь проклята та армия, где так издеваются над солдатами. Человек, поднявший руку на другого человека, ради издевательства и собственных удовольствий, должен быть изолирован от людей, ибо это уже не человек - это мразь и подонок, и место ему в тюрьме.
Замполит пятой роты 'П. О.', если ты человек, помнящий благодарность, найди этого пацана, сделай всё, чтобы он выжил, чтобы его наградили за твою командирскую жизнь (пиши, у меня есть данные этого солдата). Он, единственный, из всей роты, кто прикрыл тебя, встав в полный рост под пулями, и плюнул на свою жизнь ради твоей в 1983 году 12 апреля на Мухмудраках.
Ты бежал, подавая пример к отходу, боявшейся встать и валяющейся под пулями в грязи, роте и кричал, что тебя надо прикрыть, иначе тебя убьют. Тебя слышала вся рота, но встал и прикрыл только он. Больше никто тебя собой не заслонил. Всем на тебя было насрать в виду собственной трусости.
Струны рек по краям улеглись, в коже льда.
Пусто, холодно, мёрзну я братцы.
Чёрный друг мой осенний - вода в никуда.
Танцы бледные, тихие пальцы.
Я на линии плеч, у бушлата прирос.
А как зябко мне, братцы, в воронке.
Звездопады безумных, огромных колёс,
По глазам, до небесной сторонки.
Жадно красное бьёт, на рожденье луны,
Всё врастаю в планету родную.
Облака снежной солью кидают цветы.
На войну, на такую чужую.
Я иду, раздвигая поля - небеса,
Я всё вижу, теперь я всё знаю.
Обрываются в звоне на тишь голоса,
Я солдат, и ещё... умираю.
Умираю я просто, за так, не спеша,
От меня отвернётся атака.
Кони всхлипнут у дома, соломой шурша,
Да завоет в овраге собака.
Ах ты жизнь моя, сука, паршивая дрянь,
Вот, упал, на уставшем параде.
"Встань, солдатик"-, сестра шепчет: "Встань",
Я встаю, и иду, как к награде.
Кто ты, рыжая, с бреда, смешная мечта,
Из далёкого сорок второго...
Как попала ты в мысли мои вот сюда,
Как добралась из боя другого?
Я ползу, матерясь, в бога, чёрта и мать,
Ангел - девочка, метр с сапогами.
Мы с тобою часть мира и нам наплевать,
Нам бы выжить, вцепившись зубами.
Нам бы выжить, вернуться и долго пожить,
Нам бы счастья такого простого,
Нам бы дом свой построить, детей нам родить...
Где ты, ангел из сорок второго...
Хорошо в Афгане вылетали и челюсти. Говорили нам медики, что в связи с горной местностью кости у человека становились более хрупкими. И я ходил две недели по молодухе с выбитой челюстью и другие ходили.
Кушать с такой челюстью выбитой была великая проблема для солдата. Не кушалось никак. Челюсть не шевелилась. Пока травма пройдёт с голоду сдохнуть можно. Но с выбитыми челюстями в медпункты и медсанбаты не клали и перетёртую пищу не предлагали. Сдохнешь от голода, значит судьба твоя такая товарищ 'пушечное мясо'.
Потом на дембеле я тоже одному солдату челюсть сломал, правда, годку. Жизнь такая считалась в порядке вещей. Нас били, мы били. Учили друг друга. Считалось, что лучше кулаком, прикладом автомата, да сапогом свой дембель научит, чем ножом, миной или пулей моджахед.
Почему не офицеры нас по уставу учили, я не знаю. Лень им было, наверное, по уставу, руками чужими нас лупить им ловчее было.
Хотя почему молодой солдат должен за старослужащего заправлять постель, стирать форму и носки, подшивать воротнички и пуговицы, чистить сапоги, мыть котелок, отдавать ему зарплату и лучшие куски в еде, и как это связано с умением воевать в бою? Тогда мы считали это нормой, сейчас я считаю это преступлением. Почему я всё это пишу? Пусть люди правду знают. Пусть оценят нас, боевых ветеранов, со всех сторон.
А ведь даже когда в баланде подаваемой нам на обед, было хоть какое - нибудь мясо, оно доставалось только дембелям. Молодым оно 'не полагалось' по понятиям типа. Молодым 'не полагался' по понятиям неуставняка и сахар, и компот, и белый хлеб, и масло и сгущёнка. Молодым солдатам вообще мало чего 'полагалось' по 'законам' блатного неуставняка.
И хорошо, если хотя бы на обед, раз в день, у молодого был жидкий и пустой суп, перловая пустая каша на воде и грамм пятьдесят чёрного липкого плохо пропечённого хлеба. Это уже было огромное счастье. Можно было хоть как - то существовать. На завтрак и ужин молодой солдат мог совсем голодный остаться.
Пока писал эту книгу, слушал разное. Например, дембель мой, живущий со мной в одном городе, сказал: пиши, ты это пошёл, я это прошёл раньше тебя, вранья тут нет. Бывший замполит советник, с генштаба афганской армии, орал, что я опозорил всё ВДВ. На что его другие ветераны спросили: какое он, мотострелок штабной, собственно, отношение к ВДВ имеет. Ну, дедок старенький уже. За своё замполитное 'героическое' прошлое распереживался. А ну, как в его ордена незаслуженные, не за бои полученные, а за бумажную работу при штабах, теперь плевать на встречах, школьники и студенты будут, когда узнают про их настоящую гнилую жополизную цену. Дитя КПСС, чего с него возьмёшь. Таких партейных, трусливых и гнилых на Афганской войне много было.
Воевать только, не кому было ходить. В добровольцы на фронт, в горы, никто не рвался особо, в боевые роты тыловики массово ссали переводиться. Но сейчас все себя воевавшими считают. Всех уравняли под одну гребёнку, и тыловых и боевых.
Хотя дедок этот долго не унимался, он по совместительству был вечный заместитель (теперь уже именно 'был', смог я его второй раз из ветеранских организаций турнуть, первый раз в прошлом веке из одной организации ветеранской турнул, он потом влез в другую ветеранскую организацию, второй раз в этом веке турнул) в одной из афганских организаций нашего города 'Боевое Братство'.
Всех председателей дедок пережил, а тут такая книга, а он всего лишь советник с ГенШтаба Афганской Армии. Не ротный, не взводный, не курок, даже не комбат. А ему хочется и дальше овации за 'хероические' липовые подвиги собирать. И давай дедок искать, кто с ним письмо опровержение моего рассказа из солдатиков десантников напишет.
Речь то, шла о его, заместительности шатающейся, и о 'хероическом' авторитете поколебнувшемся. А нет никого. Не найти ему никак предателей солдатской правды из курков десантников. Никто из десантников, живущих в моём городе, поперёк этой книги идти не желает. Все сами через такие муки прошли, или даже через ещё большие муки.
Привыкли советники да штабные за спины солдатские прятаться. В Афгане прятались, жить им очень безопасно хотелось, а не Родину, с оружием в руках на переднем крае в горах защищать, вкусно есть им хотелось, сладко пить, мягко спать желалось. На гражданке они прячутся за подвиги солдатские, к боевым операциям любым боком примазываются, в председатели и замы ветеранских организаций лезут, орденами штабными трясут, в первых рядах на встречах, на парадных трибунах, да на концертах сидят.
Здорово, когда за тебя другие умирают, но дай, штабная крыска, этим другим свою курковую правду сказать. Не всё же картинки сказочные да лубочные врушные показывать. Дала вам Родина, господа штабники, льготы и ордена наравне с боевыми солдатами и офицерами. Сами вы ещё себе ещё сверху приписали в десять раз больше. Хватит уже. Война закончилась. Сил нет, на ваше незаслуженное выпячивание смотреть.
На любой войне победитель и герой - это простой солдат и иногда офицер младшего звена. Именно самый обычный советский солдат курок на своём горбу самые распроклятые тяготы Афганской войны и вынес.
Я с Богом в молитвах много беседовал. Обнародовать свои записи, не обнародовать. Крест у меня видно такой, за грехи мои, плевки недовольных правдой вытерпеть. Христу тяжелей было. Меня глядишь, не распнут. В ВДВ такой девиз есть: 'Никто кроме Нас'. Хороший девиз. Никто кроме нас и правды не расскажет. Здесь нам тоже первыми быть придётся.
Что касаемо властей, то крепость мне придала одна женщина своим отзывом. Она пишет: '...Я приравниваю ваш труд к труду писателя Константина Воробьёва, написавшего о войне так, что Берия склонял Сталина "наказать" писателя, на что вождь ответил: Хоть один правду написать посмел...'.
Всего один. Даже в то страшное время, когда война напрямую задела своим свинцовым крылом большую половину Советского народа.
Афганская армия была полным сбродом. Немного воевали ихние службы КГБ (хатовцы) и их десантники (командос). Всё остальное, их милиция (царандой), и ихняя остальная армия, всё это гонялось из - под палки, и постоянно переходило вместе с оружием в руках, на сторону моджахедов и обратно.
Доверия к афганской армии у нас не было никакого. Эти вояки то и дело дезертировали и переходили на сторону душманов. Солдаты у них, с которыми я общался, были простые и добрые вчерашние полуграмотные крестьяне, часто пригнанные в армию под угрозой смерти или ареста. Мы и сами несколько раз участвовали в таких мобилизациях в армию местного населения. Окружали кишлак и всех, от шестнадцати и старше, властям афганским для армии сдавали. Бабы плачут, дети орут, мужики справки суют, что уже служили или больны. Кто эти справки читает. Порвали справку, выкинули в арык, и иди мужчина в афганские войска. Была бумажка и нет бумажки. А без бумажки ты кто? Правильно, бесправная букашка...
На всех боевых, где рядом была 'доблестная' афганская армия мы направляли стволы и в сторону духов и в сторону армии ДРА. Предавали они нас часто.
Говорили, что в Афганской армии было много наших советников и замполитов. Я бы им за работу поставил жирный оценочный кол. Чего они бухтели 'храбрым' воинам Афганистана я не знаю, но толку от их бухтенья не было ни какого. Афганская армия как боевая сила была мертва и гнила, как полуразложившийся труп.
Политика. Всё и всех советники только коммунистической пропагандой пичкали. И своих солдат и чужих. Воевать не учили. Да и не могли научить, наши политические советники были политические балаболы, а не вояки.
Перед каждыми боевыми были общие полковые и часто дивизионные построения курковых батальонов полка. Мы их люто ненавидели. Надо было полностью экипироваться, как на боевые, и строится поротно на плацу полка. Если ещё идти в горы с огромными тяжестями как то было можно, то стоять со всей амуницией на плацу по стойке 'смирно' или 'вольно' несколько часов, было никак невыносимо.
Несколько десятков килограмм давят на плечи, ноги выпрямить от такой тяжести невозможно, стоим на полусогнутых, позвонковые хандрозы и грыжи начинают раскалённым ломом впиваться в каждый позвоночник уже через пять минут стояния.
Вдобавок к этому, холодища зимой или жарища летом. Командир полка и командир дивизии, вместе со штабными говорилками нудно и длинно бухтят о нашем героизме и долге, взывая к нашим патриотическим и интернациональным чувствам.
Стоишь и думаешь, Господи, ну когда же я все долги этой грёбаной коммунистической партии и братскому народу Афганистана отдам. Ещё решаешь в уме задачу, куда засунуть хоть бы одну лишнюю банку консервов. Кому хочется пить, кому курить, кому в туалет (энурез, понос от помоев, называемых едой, и дизентерия, были постоянными спутниками многих солдат), кто - то просто готов упасть прямо на камни плаца и забыться хотя бы часа на два.
Втихушку, если годок или дембель, пытаешься передвинуться в задние ряды построения и присев, глотнуть из фляги воды. Молодым в задние ряды 'не положено' по сроку службы. Ротные и взводные матерятся и грозятся натянуть шевелящимся и передвигающимся их сраки на головы.
Офицерам и прапорщикам в задние ряды перебраться не светит. Плюс комдив может 'оскорбиться' на такого уходящего в задний ряд офицера или на необеспечивающего внимание своих солдат к 'великим' словам комдива, и прощай положенная каждому офицеру и прапорщику 'красная звезда', это такой боевой орден, обычно дающийся каждому офицеру за два года службы в Афгане. Иногда ещё и боевая медаль плюсом офицерам и прапорам прилетала. Если офицер или прапорщик за два года службы в Афгане такого ордена 'красная Звезда' не имел, то либо это был полный офицер залётчик (таких было очень мало, я за несколько десятков лет знаю таких всего двоих), либо уже совсем офицерское чмо, чадо и трус, как, например, был у нас взводный второго взвода лейтенант 'С.', который боялся даже дембелей и свои же ротные офицеры ему часто рожу били за трусость и чмырдяйство (его потом всё - таки из роты перевели куда - то) или тыловик, что 'тыловее' некуда, которого даже штабные не уважали.
Правда, офицеры и прапорщики никаких тяжестей на эти смотры и не таскали. У них были абсолютно пустые РД за спиной и ноги под его тяжестью, как у солдат, не сгинались. И сытые они были всегда и в здоровьи были всегда, в санчасти их лечили от всего и всегда. Это солдату в санчасть никак не попасть было.
На плацу высятся две кучи имущественного барахла. Это 'подарок' от 'заботливого' командира дивизии, Героя Советского Союза, генерал - майора 'А. Е. С.'.
В одной куче рваная подменка грязной и старой форменной солдатской одежды (на какой помойке оно было скоплено?), в другой всевозможная до нельзя изношенная и потрёпанная разномастная и всесезонная солдатская обувь.
Откуда бралось это гнилое, выношенное, старое и драное барахло и где оно копилось, я не знаю.
Но его выкладывали перед нами и это факт.
Это хоть что - то, некоторым солдатам на боевые операции и ходить не в чем. Счастливчики ходят на боевые в оборванных и годами штопаных, прыжковых комбезах, невесть как сохранившихся ещё со времён ввода войск в Афганистан. Остальные трепят свою форму, в которой ходят в полку. Получить у старшины роты прапора что - то новое, практически невозможно, хотя и положено бесплатно. Только за чеки, либо старьё, если оно есть. А если и удасться что -то новое получить, то это тут же отбиралось старослужащими, а взамен отдавалось их заношеное барахло. Вот так прапора и старослужащие на нас наживались.
Сапоги и ботинки часто не выдерживают горных боевых и ты понимаешь, что любая, даже самая стоптанная подменка, лучше, чем совсем босиком. Раздача рванья напоминает мне фильм про Бумбараша. Там так же раздавали опорки нуждающимся бойцам.
Брали всё, иногда даже разнопарые размеры, лишь бы не босиком и не в том, в чём ходишь в полку. Все понимают, что если использовать на боевых свою 'полковую' обувь и форму, то можно очень быстро остаться без неё. Щебень и камни гор 'убивали' за здрасьте, любую обувь и любую одежду.
Наконец раздача рванья и коммунистическо - патриотичный нудизм закончены. Штабные офицеры, уже всем составом, взбираются на шатающуюся фанерную трибуну к комдиву, комполка и к старшим штабным офицерам, писаря трусливо выглядывают из - за палаток и модулей. Оркестр давит марш и мы гордо, победоносным парадным топотом строевых коней тяжеловозов, смешно держа шаг согнутыми в коленях ногами, цирковой поступью шагаем мимо них, держащих руку под козырёк.
Мы уходим завоевывать им ордена и звёзды на погоны, а они будут долго и 'мужественно' ждать нас на броне, жрать до сытой икоты специальные офицерские сухпайки, глотать стыренный у нас в медчастях спирт (он был положен для лечения солдат, но беззастенчиво тырился всеми медиками и штабными офицерами), закусывать его сухпайковыми шоколадками и чувствовать себя настоящими героями.
Дай Бог, чтобы все воровавшие и предающие нас, штабные офицеры и генералы, и все те, кто нас ещё обворовывал и предавал, все они вместе взятые, насмерть подавились теми голубыми десантными беретами, которые потом, после боёв будут лежать в казармах, на пустых, холодных и скрипучих панцирных кроватях погибших мальчишек курков.
Холодно было мне первой зимой, до колотуна. Ноги вечно сырые от износного пота и талого снега, спать хочется, есть хочется. Бушлат старый, вата в нем одно название, сбившаяся в колтуны. Шапка выношенная. К печке в палатке не пробиться. Место вокруг неё мало, очень мало и оно, обычно занято дембелями.
И тут мне фарт попёр. Бегая однажды в туалет, я пересёкся с одним молодым солдатом 'С. М.' из обслуги дизелей. Стоял у нас ангар дизельный рядом с туалетом. Недалеко от него. Слово за слово, на судьбы молодые посетовали и разбежались.
Тут дембеля осенники к дому готовиться начали, и надо было им шинели начёсывать железной щёткой. В такой начёсанной шинели было шикарно в Союз лететь. Шинель становилась пушистая и красивая. Тудым, сюдым, а щёток железячьих нет негде.
Дали нам молодым поручение с напутственным пендлелем. Полк вверх дном перевернуть, а щётку железную найти. Я побежал к своему новому знакомому. Сам я до армии ГПТУ заканчивал на слесаря и механника, соображал, что у дизелистов такая штука могла быть. Так и есть, у того щётка оказалась. Он ею трубы от ржавчины чистил.
Я к дембелям. Докладываю и вру, что щётка есть, но дают её за раз только минут на тридцать, потом, опять вру, щётку надо вернуть. Типа её, щётку, надо использовать в дизельной оченя часто, и должен я бегать туда и сюда вместе с этой щёткой.
Дембеля поначалу обрадовались. Бегай, говорят, орёл ты наш, золотые пяточки. И стал я бегать. Щетку принесу, шинель дедушки почешут, я к дружбану. У него закуток, за дизелями полковыми, с трубами тёплыми вдоль стены, сверху труб одеяла да матрасы старые накиданы. Я на эти трубы сапоги сырые поставлю, сам на одеяла и матрасы. Минут двадцать посплю, обрубался мгновенно, щётку хвать, и бегу с ней обратно в роту. Между делом дружок мне кусок хлебушка даст и чаю нальёт. С хлебом у них в дизельной немного полегче было.
В этом 'дизельном раю' было много вольнонаёмных гражданских техников и инженеров, они солдат подкармливали, жалели. Бегал я так дня четыре. Немного, вроде, но для меня это как отпуск был в счастье.
Потом какой - то 'гнилой финик' из дембелей решил, что я не должен оставаться в ангаре, ждать щётку, а бежать обратно сразу в роту, и потом снова бежать за щёткой. Бежать, это значит именно бежать. Молодой солдат просто ходить никогда не имел права. Он должен был всегда бегать, даже если надо было отойти на 5 метров. Такое правило было у нас в полку для молодых солдат. Отправят тебя куда, ты должен встать в стойку бегуна: туловище наклонено на пятнадцать градусов вперёд, локти согнуты. Ждёшь разрешения и бежишь. Дембель или годок командует: 'бегом...' ты наклоняешься, руки сгибаешь в локтях, дембель или годок резко продолжают: 'Марш...'. Срываешься и несёшься. Бегом туда, бегом обратно. Такое особое изощрённое издевательство.
Бегал я по новому правилу за щёткой дня два. Сил моих беговых уже не было. Товарищ мой опять выручил. Прикинулся он как буд - то годок, бляху на яйца спустил, ушанку козырную на десять минут одолжил у инженера, и бушлат новый. Пришёл к нам в роту. Дембеля его не знали, но как годка уважили вниманием.
Сказал, корешок, что если щётку мои деды хотят, то должен за ней приходить только я и ждать эту щётку должен именно в ангаре, а не бегать туда и сюда. А то сказал, запалимся, и щётку больше дать не смогут. Дембеля сдуру поверили, и я ещё, потом несколько дней с сухими ногами ходил.
Потом шинели начесались, и фортуна снова повернулась ко мне задним тылом. Но эти дни тепла и маленького сна меня хоть немного, но поддержали.
А товарища моего потом по молодухе убили. Захотелось ему тоже на боевые ходить, а не трубы в полку чистить. Попросился он в курковую роту. Колонна их вышла на сопровождение бензовозов. Подбили духи их БТР из гранатомёта. Акурат в то место попали, где он сидел. Так и не стал он взаправдушним годком. Всегда на боевых, в основном, самые хорошие парни гибли. Когда человек хороший, он за спины не прячется, в пекло самое лезет, товарищей собой прикрывает. Трусы и осторожные редко хорошими были.
Вот и получалось так, что ранеными и убитыми были именно отчаянные и смелые, они в основном и к тому же хорошие душой были, так как гниль и другая хитромудрая пакость - то не лезла в первые ряды в боях, и других спасать не рвалась. Нехватка хороших парней видно в те годы Афганской войны в Раю была.
Была ещё, ради справедливости скажем и категория очень умных пацанов, которые были и смелые и отчаянные, но настолько умные и природой смекалистые уже к молодым годам, что умудрялись и в первых рядах быть и собой других прикрывать, но при этом целыми оставались. Я таких, тоже знавал, но это были очень редкие пацаны, буквально по пальцам одной руки. Ну да таких сразу видно, они 'гнильём' и гадостями 'не страдают' ни в бою ни в мирной жизни.
Поэтому и курок курку тоже рознь. Были бесшабашные смелые и отчаянные, были трусливые, были осторожные в плане - только себя берегли, были мудрые не по годам. Видел я и трусливых мышцастых 'гераклов' и героических 'зачморённых задротов'. Всяких навидался за две войны.
Настоящей мужской и фронтовой порядочной дружбы всех и вся поголовно солдат и офицеров в нашем полку и в дивизии, насколько я за два года увидел, почти не было. Правда первому ротному, старшине роты прапорщику и замполиту роты я по наивности доверял свою жизнь на боевых всецело.
Первому ротному я бы и памятник тогда поставил. Хороший мужик был на фоне остальных ротных.
Ушёл он на пенсию подполковником. Потом на пенсии в детском парке карусельщиком работал. Умер рано, сердце не выдержало. Нам он сердце отдал. Как мог, так и отдал.
Новому ротному 'Г. К.' и троим, взводным офицерам, я вообще никогда не доверял. От офицеров роты я лично предпочитал просто держаться подальше. Да и не только я. Потом оказалось, что и замполиту роты 'П. О.' я доверял зря. Он был таким же шакалом, только очень хитрожопее. Старшина роты, прапорщик, и вовсе меня в бою раненого бросил, не оттащил в безопасное место, и даже просто не перевязал. Ссыканул и убежал быстро восвояси. Даже бинта не подал, который я у него попросил. Если бы я в то время уже не надеялся только на самого себя, а всё ещё верил наивно в то, что офицеры и прапорщики это люди, а не шакалы, то сдох бы в том бою обязательно.
Дружили мы обычно по два, три, четыре, пять человек в кругу своего призыва. Конечно, были и редкостные друзья по роте, которым ты мог доверить свою жизнь и спину, но далеко не ко всем, и не всегда было такое доверие. Настоящая дружба это такая же редкость, как найти на улице большой брильянт.
Нас, солдат, вместе обычно хоть как - то сплачивал только общий враг, окружающий нас со всех сторон.
Была такая частушка: 'Афганистан страна чудес, зашёл в кишлак и там исчез'. Смерть ждала солдата практически за каждым Афганским углом. Это и сплачивало, но дружбой это было назвать нельзя никак. Такое сплочение было просто сплочением по общей стране проживания и общей армии. Какая это дружба.
Ну, ещё мы тогда в людях не шибко разбирались. Кто хлеба даст укусить, тот и друг. Кто не даст, тот крыса или шакал.
Всё делили на белое и чёрное. Не замечали ни оттенков, ни психологии отношений, ни логики поведения. Где уж до методов профессора психолога Личко было.
Это потом, несколько лет спустя, после войны, я, основываясь на его трудах изучал психологию поведения и мотивов заключённых в местах лишения свободы, и писал свои труды на эту тематику, опровергнув доказательно на учёном совете марксистский термин о бытие, материи и сознании, повергнув в шок маститых полковников с партбилетами КПСС в кармане. Потом получил, в добавок к диплому об окончании высшего специального учебного заведения на офицера оперативника и юриста правоведа, ещё и красный, с отличием, диплом психолога, отучившись дополнительно в институте Психологии и Психоанализа.
Поэтому, основываясь на собственных знаниях, заявляю, что наш полк и наша дивизия во время моей службы представляли не отточенную образцовую 'военную машину', а формальное армейское сборище плохо обученных, регулярно нарушающих Государственные законы и общечеловеческую мораль, людей с оружием.
Жили, были у нас в полку в первом батальоне два друга солдата. Оба из одного города призывались, чуть ли не с одного дома были, оба уже дембеля, оба по ранениям не могли ходить на боевые и стали работать банщиками в бане первого батальона. Того самого первого батальона, которым командовал комбат 'А. П. С.'.
Не хотели солдаты в Союз уезжать, упросили командиров оставить их в полку, хоть кем, на любой должности, главное, чтобы в роте своей быть и числиться. Так и я когда - то упросил после медсанбата меня в полку оставить, только в Союз не списывать.
Пацаны героические с боевой наградой каждый, друганы, не разлей вода. Уважуха им и почёт, ранения свои они в боях получили. Только работы у банщиков мало, времени свободного много. Наркота пошла. Обдолбались как - то ребята, разум поехал, что - то не поделили и один другого избил. И стал потом бить его каждый день и дальше. Отойдут от гавна незаконного и каются друг перед другом, вечером опять за старое, снова избивает один другого. Потом уже и прощения просить перестал, избивал друга по полной, припахивал его, вместо себя работать заставлял, зачморил в общем.
Пообещал и награду отобрать и зачморить и на гражданке по полной, и всем в родном городе рассказать, что, дескать, чушкарь был избиваемый и чадушка. Ну, такая моча в голову по дембелю, один сильнее оказался, другой слабее физически.
Тот, которого чморили, своего корешка ночью как - то взял и зарезал. Расчленил по кусочкам, в мешок сложил и понёс на кладбище боевой техники, в конце полка, закапывать. Поймали его, не дошёл. Как раз наша рота на боевом дежурстве стояла. Увидели его пацаны с мешком, спрашивают: 'чего несёшь'? Тот отвечает: 'Мясо в столовке стырил'. Наши говорят: 'поделись', мол. Тот бежать. Догнали, мешок отобрали, открыли, а там и впрямь мясо, только не из столовой, а 'человеческое'. Вот такая история печальная и грустная.
Я пока эту книгу писал, во мне всё разные позиции боролись. Сам себя спрашивал: зачем?
Денег на этом не сделаешь, славы тоже не заработаешь. Всё мне хотелось приукрасить чуть - чуть, смягчить. Наверное, где - то и смягчил. Но не приукрасил. Сами и так все себя узнают. Им и мне с этим позором жить дальше. Я ведь тоже не белый и пушистый. Не самый героический, и не самый главный и не самый стойкий. С одной стороны, лучше многих одних, с другой стороны, хуже многих других.
Приятно мне, конечно, что и в лучших друзьях у меня дембель мой, с нашего 350 полка. Уважаем мы по привычке своих нормальных и порядочных дембелей (были и такие в полку, в роте и в дивизии, не все упырями были), хотя, по старости лет и разницы наши в возрастах сравнялись. У меня день рождения первого января, у него шестого, а родились в один год. Только он на полтора года раньше меня в армию ушёл, а я на полтора года позже.
Я ему до сих пор и жизнь могу доверить и посоветоваться. Нет у меня к нему зла и претензий и у него ко мне нет. Время и разговоры по душам всё сгладили. Мы потом вместе на вторую войну сходили и офицерские погоны на одном плацу вышки вместе получали. И медали мои и его вместе обмывали. Но ошибок наших не надо следующим гвардейцам совершать. Пусть другие солдаты на наших проколах учатся.
Сейчас, с позиции взрослого человека, мне твёрдо кажется, что дембелизм, пьяное купание в фонтанах, драки и разнузданное поведение, это не самые лучшие традиции ВДВ. Эти традиции должны стать нам чужими и должны уйти в прошлое.
Десантник в глазах общества должен стать символом не только военного и армейского профессионализма, стойкости, смелости и физической силы. Десантник ещё и не должен нести на лбу звание 'морального урода'. Он должен быть умён, интеллектуален, морально, нравственно и духовно красив. Он должен быть человеком в порядочном и высоком смысле этого слова.
Как этого добиться? Прежде всего 'дедушкам' ВДВ надо начинать с себя. Вообще, для начала надо ввести несовместимость Голубого Берета и алкоголя. Либо ты расслабляешься как гражданин и не одеваешь при этом форму и элементы формы ВДВ. Либо, гордо носишь, на голове, берет ВДВ, а на груди тельняшку десантника.
Ну а выпивший десантник, бывший он или нынешний, в голубом берете или в тельнике, должен стать позорищем, как ржавый автомат. Нет ума и внутренней силы, быть достойным уважения, уходи на разряд пьяного 'чушка'.
Ротные курковые механики водители и операторы наводчики БМД, БТР и остальных боевых машин курковых подразделений (они жили вместе с ротой и принадлежали штатному расписанию роты), на которых нас перевозили, и спецы полка в горы практически не ходили, за редким исключением: сапёры, АГСники, миномётчики, артнаводчики, иногда некоторые связисты и некоторые химики, и некоторые операторы наводчики с боевых машин, перечислил, кого помнил.
Курков было очень мало, спецов в любой дивизии было в несколько раз больше.
Средний полк ВДВ того времени имел в составе три батальона по три роты в каждом. Да плюс ещё, ходящая часто воевать в горы развед. рота (правда, разведчики полка и дивизии очень часто ещё и охраняли под горой палатки командира полка или командира дивизии, соответственно и ещё палатки штабных), взвод химиков, взвод миномётчиков и взвод АГС. В каждой роте примерно семьдесят человек вместе с механами и операторами наводчиками, которые в горы не лазили воевать (иногда на несколько человек больше, иногда меньше).
Итого на полк боевых курков было примерно 600 - 650 человек. Из них сотня, а то и две убитыми, да по медсанбатам и по госпиталям. А в полку того времени числилось примерно 1500 - 1600 человек. Вот и прикидываете, сколько из них тыловых, а сколько реальных фронтовиков, участвующих в реальных боях.
Пол полка примерно, в самом лучшем случае, воюет, полполка личного состава их в тылу обслуживает. Для меня, как для курка, ходящего в горы, и нахождение в полку и нахождение под горой на выходе, всё есть именно и практически безопасный тыл. А основная масса тыловых служб и подразделений даже до горы не выезжала, так в полку безвылазно и служила.
Согласен, что иной тыловой солдат мог и в жёстком бою побывать, а иной, даже краткосрочный бой мог быть очень 'крутым'. Всякие чудеса случались. Но они не были регулярными или массовыми эти чудеса.
Поэтому, я считаю, что нужно чётко разделять солдат и офицеров, непосредственно участвовавших в боях и солдат и офицеров, которые в бою не участвовали ни разу, и таких не участвовавших будет подавляющее большинство.
В тылу было гораздо и во много раз легче, проще и не страшно, и это неоспоримый факт.
Вообще курка второго года срочной службы от солдата спеца, или от солдата штабного, можно было отличить даже по внешнему виду.
Спецы и штабные второго года службы часто ушивали своё обмундирование по дембельской моде в обтяжку, что, конечно являлось нарушением устава, но в тыловых частях за это офицеры гоняли редко дембелей, только когда некоторые особо наглые и тупые дембеля слишком уж допекали офицера своими залётами. Как я уже говорил, офицерам неуставняк был выгоден, поэтому и закрывали глаза на неуставное ушивание формы годками и дембелями тыловых подразделений и частей.
Курки ещё не ушивались по одной причине, в ушитом обмундировании не возможно было лазить по горам и воевать. С подменкой (запасное старое обмундирование, в котором некоторые курки, имевшее его, ходили на боевые) на боевые было тяжело, комбезов всем не хватало, и многие курки ходили на войну в том же ХБ, что и в полку). Я по первому году службы на боевые ходил в прыжковом комбезе, по второму сначала в подменке, потом в офицерском ПШ.
В конце службы я всё же тоже ушился. То ли сказалось то, что я несколько месяцев был посредине службы тыловым (я об этом писал подробно выше), то ли просто тяга была к форсу и гусарству. Домой мне было не за горами, боевых не предвиделось. Хотелось ходить по полку последние недели службы модно и 'красиво'. Но боевые нежданно - негаданно, пришли. Вернее сказать, мы догадывались о них, но наивняком считали, что нас, дембелей на них уже не погонят. Так же наивно думали и предыдущие деды, которых тоже тормознули на боевые в конце службы, не смотря на то, что по приказу им положено было улетать домой. Кого в наглую оставили, кого пообещали к награде представить, которая якобы точно была 'проходной'.
Курков иногда представляли к боевым наградам в период службы, но, как правило, награды не проходили по многочисленным штабам и большинство солдат, даже тех, кто реально воевал в боях и совершал подвиги, оставались без медалей. Орден вообще в основном давали только погибшим и тяжело раненым. Просто раненым можно было рассчитывать на медаль 'За Отвагу', и иногда очень хорошим солдатам не залётчикам давали медаль 'За Боевые Заслуги'. Такую медаль 'За Боевые Заслуги', могли получить и тыловые солдаты, не участвующие ни разу в боях и даже не выезжавшие за пределы части.
Прапорам, которые ходили в горы, обычно давали орден 'Красная Звезда', как и всем офицерам. Ещё могли дать плюсом медаль 'За Боевые Заслуги' или медаль 'За отвагу'. Прапорам тыловикам давали либо медаль 'За Боевые Заслуги', либо, реже, медаль 'За отвагу'. К слову сказать, у нас продавщица полкового магазина имела медаль 'За Боевые Заслуги', а продавщица магазина на пересылке аэродрома имела медаль 'За Отвагу'. Естественно, что ни в каких боях они и духом не участвовали.
Офицеры, как правило, кроме совсем уже чадушек и чмошников, все получали орден 'Красная Звезда', плюсом, реже, могли получить второй орден 'Красная Звезда', или медаль 'За Боевые Заслуги' или орден 'За Службу Родине в ВС СССР' третьей степени, 'как масть ляжет'.
Медаль 'За Отвагу', офицеры получали очень редко, но если и получали, то могли и не за реальные подвиги, а просто так, по разнарядке. Тогда каждый солдат и офицер по положению, мог раз в год получить боевую награду, не чаще.
Солдаты службы до середины 1984 года обычно массово оставались без наград, за редким исключением, потом стали давать пощаще, но тоже немного.
Было так, что солдата в первый год представляли к боевой награде, потом, второй год к другой боевой награде и в результате ранения представляли к третьей боевой награде. Тогда, очень редкие счастливчики солдату могли приехать домой даже с тремя боевыми наградами. Но Солдаты с двумя - то боевыми наградами были до 1985 года огромной редкостью, потом почаще, но тоже не шибко, а уж с тремя боевыми наградами солдат все годы Афганской войны было совсем уж огромной редкостью и наперечёт.
Количество боевых наград на груди у солдата редко говорит о том, что именно этот солдат был самым смелым и самым героическим. Просто некоторым везло и их наградные 'проходили', а многим не везло. Я лично знал и знаю огромное количество солдат, которые были по подвигам не хуже меня, и даже куда лучше меня, но имеют всего по одной боевой награде или совсем наград боевых не имеют. Лотерея, иначе не сказать.
Награды просто за подвиги, почти всегда были словно лотерея. Солдату можно было не вылезать из боёв и быть очень героичным и уехать домой без единой боевой награды, а можно было всё же, гораздо реже, получить её. Более - менее гарантированное получение боевой награды давало либо ранение солдата, либо его смерть. Хотя и это не всегда 'срабатывало'.
В нашей 103 дивизии численного состава было около 8.000 человек.
- Управление дивизии
- 350-й гвардейский парашютно-десантный полк
- 317-й гвардейский парашютно-десантный полк
- 357-й гвардейский парашютно-десантный полк
РЕМАРКА: Парашютно-десантный полк состоит из штаба полка, трех парашютно-десантных батальонов, самоходно-артиллерийского дивизиона, разведывательной роты, инженерно-саперной роты, ремонтной роты, роты десантного обеспечения, роты материального обеспечения, роты связи, зенитно-ракетной батареи, противотанковой батареи, комендантского взвода, взвода РХБЗ, медицинского взвода и оркестра.
- 1179-й гвардейский Краснознамённый артиллерийский полк
- 62-й отдельный танковый батальон
- 742-й отдельный гвардейский батальон связи
- 105-й отдельный зенитно-ракетный дивизион
- 20-й отдельный ремонтный батальон
- 130-й отдельный гвардейский инженерно-сапёрный батальон
- 1388-й отдельный батальон материального обеспечения
- 175-й отдельный медицинский батальон
- 80-я отдельная гвардейская разведывательная рота
Теперь цифры из интернета (статистика наука суровая):
1) За время Афганской войны (10 лет) в 103 - ей дивизии ВДВ 10.224 - ре офицера, прапорщика, и солдата, служивших в дивизии, награждены орденами и медалями:
орденом Ленина - 16,
орденом Красного Знамени - 138,
орденом Красной Звезды - 3277,
медалью 'За отвагу' - 3891,
медалью 'За боевые заслуги' - 2902.
Ещё восемь человек получили звезду Героя Советского Союза. Из них всего четыре солдата и все посмертно.
Неужто, всего четыре солдата проявили Героизм, а остальные, десятки тысяч солдат 103 - ей дивизии ВДВ, не совершили за 10 лет Афганской войны, Великих Подвигов, достойных звания Героя Советского Союза? Совершили, конечно, сотни раз, как минимум. Только кто ж им эти Звёзды Героев дасть?...
8.000 человек личного состава, 10.232 награждённых. То есть, получается, что каждый получил по боевой награде и ещё две тысячи двести тридцать два человека, получили по второй боевой награде?
НЕТ, НЕ ПОЛУЧАЕТСЯ!!!
8.000 человек это всего за раз служившие в дивизии. А за десять лет там сменилась и служила огромная куча народу. Офицеры служили всего по два года в Афгане, солдаты, в среднем по полтора года, иногда чуть больше, на несколько месяцев, лично я, пару месяцев переслужил, а были такие солдаты, что и по полгода переслуживали.
Теперь давайте считать, сколько солдат и офицеров прошло за десять лет войны через дивизию. Два призыва в год только солдат, весной и осенью. Итого получается, что каждые почти, в среднем 2 года, дивизия полностью обновляла свой состав. То есть, делим десять лет на два года, получаем пять раз обновления личного состава дивизии, умножаем на восемь тысяч человек, получаем минимум сорок тысяч (40.000) человек личного состава.
Итак берём цифры:
- В среднем за 10 лет войны в 103 - ей дивизии ВДВ отслужило, минимум 40.000 человек, и было выдано им, погибшим, раненым, инвалидам и живым, всего 10.232 боевых награды. В среднем, одна боевая награда на четверых.
Теперь дальше цифры:
- 855 человек - это только убитые по дивизии (им обычно всегда шла боевая награда)
- 5000 человек, по самым скромным подсчётам, это за десять лет войны, прошедшие через состав дивизии, офицеры и прапорщики, из которых минимум 1500 человек имели по две и более боевые награды
Итого: по самым скромным подсчётам, 7.355 наград было выдано семьям погибших, и живым офицерам и прапорщикам.
Напомним, что всего было выдано (по статистике интернета) 10.232 боевые награды.
Получается, что на 34.145 живых солдат 103 - ей дивизии ВДВ, из которых, как минимум, по самым убогим подсчётам, только 12.000 солдат непосредственно ходили воевать в горы и по полтора года участвовали в бесконечных боях, за все десять лет Афганской войны пришлось всего 2.877 наград...
Задумайтесь:
- всего 2.877 боевых наград
- на 34.145 солдат ВДВ служивших в Афгане, в 103 дивизии
- из них 12.000 солдат ВДВ, по полтора года воевали в боях
Вот так - то, ребята.
Поэтому и не увидите вы заслуженных боевых наград на груди солдатской. Не давали их, просто не давали.
И воевали из нас реально очень немногие. И каждый достоин, за свои подвиги и бои, не менее трёх, а то и четырёх боевых наград.
Но вернёмся к моему дембелю:
Нас 'попросили', 'где мытьём, где катаньем, где кнутом, где пряником', не бросать полк и не метелить по домам. И мы, уже практически 'гражданские' после приказа об увольнении в запас, пошли снова на войну. Лично мне ротный пообещал, что в любом случае, напишет на меня такое представление на боевую награду, что оно уж точно пройдёт все инстанции. К тому времени на меня уже было написано несколько наградных ротными командирами, но награды всё не приходили.
Не стоит меня корить, что я якобы пошёл на последние боевые только из за медали.
Многие из Вас пойдут воевать на два с лишним месяца в бои, где каждую секунду вас могут убить, только для того, чтобы получить медаль на грудь? Думаю, что нет. Нужно быть полным идиотом, чтобы приравнять свою жизнь к блестящему кружочку на груди. Я хоть и был тогда молодой по возрасту, но вот идиотом уже не был и медсанбата и кровушки хлебанул выше макушки и трупы на себе потаскал и в боях поучаствовал по полной.
Я знал, что не смогу бросить роту и молодых в такие месяцы тяжёлых боёв (после них от нашей роты, в семьдесят человек личного состава с приданными, целыми, не убитыми и не ранеными, осталось всего около 25 солдат), и просто хотел получить от ротного гарантированного выполнения его прямых обязанностей, касающихся наших солдатских награждений. Не секрет, что иногда командиры просто не писали наградные или рубили их за самую малость, например за плохо вычищенный сапог, или за косой взгляд, или за буркнувшее слово, или за плохую побритость...
Кстати, ротный 'К. Г. П.', меня по концу боевых, представил к награде. Но пришла она только через почти три года.
Расшивали Моё ХэБэ сами горы. Трещало всё по швам и нитки рвались, хорошо, что не обрезал ушиваемое при ушивании.
Заново меня ушили уже, за неделю до самолёта, наши ротные годки. Пока я лежал в медсанбате, они мне парадную форму ушили и сапоги нафокстротили.
Делали не из под палки, и не за деньги. Делали за уважение ко мне. Спасибо им за это и поклон с уважением. Редко дембелям просто так, из уважения даже молодые парадки с сапогами готовили, в основном их заставляли дембеля это делать. А тут не просто молодые, а годки мне помогли. Это был очень уникальный случай.
При чём сами подошли и помощь свою предложили. Сказали, что у меня рука по ранению не поднимается, а парень я хороший и боевой и они мне помогут просто так ушиться.
Уезжать в ушитой парадке было особым шиком. Многие, ушивались уже в Союзе, потому что, ушитыми уезжать из Афгана почти всегда и очень часто офицеры не разрешали.
Штабные офицеры, да и офицеры своих подразделений, могли порвать такую, ушитую не по уставу парадку даже на заслуженном фронтовике орденоносце. Или могли заменить её, тут же на отправке, на старую и мятую и на несколько размеров больше.
То же с сапогами, могли их вообще отобрать если они были неуставные и наглаженные или каблуки оторвать и иди фронтовик героический без каблуков.
Аксельбанты срывали, погоны неуставные, белым кантом отделанные срывали.
Эти дембеля, уезжающий домой был офицерам уже не нужен, он уже не мог помочь им с дисциплиной и неуставняком и был для них отработанным материалом, который можно было не уважать и не покрывать. Вот и старались штабники на построениях, отбирая у уезжающих дембелей фотоальбомы, неуставные уголки на береты, гнутые ремни, гнутые какарды, обшитые погоны, ушитые парадки, наглаженные по фасонной дембельской моде сапоги на каблуках (тогда каблуки несколько повыше уставных) на солдатских сапогах были в моде).Отбирали подарки для отцов и матерей, часы и джинсы, если на них не было чека из магазина при части.
Изгалялись по полной. При этом шмонов было несколько. Один шмон был в роте. Второй перед штабом полка, третий на пересылке перед самолётом. При этом ещё и в Союзе часто был шмон.
Я наплевал на все шмоны и улетал в офицерских яловых зафакстроченых сапогах, ушитой до нельзя парадке, в гнутом ремне и в гнутой какарде. Правда обшитые погоны и годичку с уголком самодельным на берет, я, чтобы сильно не наглеть, замотал в бинты поверх ранений, я уезжал в бинтах, мне 'повезло', так как бинты на шмонах не сматывали. Не сам, конечно заматывал, сослуживцы помогали.
На шмоне в рте мне ничего не сказали, на шмоне возле штаба полка, нас таких ушитых и факстротных стояло пятеро. Все мы были с одной роты, все были с медсанбата, все были с ранениями и в бинтах.
Командир полка, было 'открыл варежку' и возмутился, но к нему подошли другие офицеры штаба и сказали всего два слова: 'это Пагманцы'.
Этих слов хватило для того, чтобы командир полка просто пожал нам руку и промолчал за наш дембельский неуставной прикид.
Бой наш последний был настолько 'знатный' и геройский, что все в полку только склоняли головы. Очень уникальный был бой, когда всего сорок человек сутки держались против нескольких тысяч маджахедов.
Видел фильм '9 рота'. Лучший из всех созданных об Афгане, но всё равно есть и ляпы, неточности и ошибки. Правда ляпы, неточности и ошибки эти не кардинальны, не создают лжи, не вводит в заблуждение по целостности передаваемого. Скажем так, что это было общее видение нас, воинов - интернационалистов, тыловых человеков, сделанное ими по тому, сколько они могли о нас узнать из того, что мы сами о себе говорили этим людям.
Артисты и режиссёр видно, что старались, и получилось артистично правдиво и артистично талантливо. Именно артистично правдиво, а не реально правдиво. На максимум таланта, сделан взгляд постороннего человека на эту войну, как он её понимает, не побыв на ней.
Режиссёр и актёры не виноваты, они выложились по полной. Но они в Афгане не воевали. Не хватило именно талантливой консультационной работы бывших солдат и офицеров, служивших в Афганистане. Наверное, консультанты сработали не до конца и не на совесть. А может консультантами были штабные и тыловые, а не курки, ходящие в горы. Или курки, но скрывающие правду и камуфлирующие её сказочным враньём. Такое часто случается. Я и сам нашу Афганскую правду много лет скрывал и камуфлировал, да приукрашивал. Сейчас курки врут всё меньше. Старыми становимся, на правду тянет.
А вот тыловые и штабные, наоборот, всё больше о себе сказок рассказывают хероичных.
Но всё равно, этот фильм открыл совершенно другую сторону возможности показа этой войны. Думаю, буду и новые фильмы. Бондарчук, по любому, молодец, выжал из себя максимум профессионального человека не бывшего, но проникнувшегося. Пусть в следующий раз берёт более качественных консультантов. А то, прямо братство киношное фронтовое, во главе с удивительными командирами и храбрыми диверсантами пропагандистами.
С другой стороны, этот фильм '9 Рота', дал мощную поддержку авторитету Ветеранов Боевых Действий в Афганистане.
Переломный это был фильм в психологическом плане, для невоевавшего народа
Не было всеобщего радостного братства, и пропагандистов диверсантов не было, лажа всё это. Умудрялись даже в жестоком бою с рюкзаков друг у друга бакшиши тырить под шумок.
Крысы, подлецы, трусы, воры, мародёры и стукачи были в любой роте и не всегда их выявляли. Маскировались они умело. Мало их было - это факт, но были.
Были ещё в полку штабные, это писаря, замполиты, замы по партийной работе, заместители полков всех видов, комсорги полков и дивизий (не путать с замполитами и комсоргами курковых рот и курковых батальонов), советники, пропагандисты, особисты, и другие генералы, офицеры и солдаты, работающие при штабах полков, дивизий и Армии.
Писаря работали с бумагами в штабах, замполиты полковых штабов в основном, бубнили про политику, и под крепкой охраной курков, афганской полиции или афганского КГБ и афганской армии встречались с партийными функционерами ДРА и представителями афганских рабочих коллективов. Пропагандисты, так же под охраной, бухтели со всеми, кто готов их был слушать о великой роли СССР. Пропаганда и политика. Два штабных кита коммунистической партии. Лишние люди в любом полку. Отцы родные всех стукачей, и зубная нудная боль курковых офицеров.
Воевать надо, а эти коммуняки ходят и нудят и нудят, и всё чухню всякую. Бесполезные люди. Правда, и среди них попадались иногда редкостные и порядочные, и мужественные исключения.
В середине 1983 года, в полк пришёл вполне нормальный мужик на должность заместителя командира полка по политической части. Майор Конобрицкий Юрий Васильевич ('Ю. В. К.'). Смелый и храбрый офицер. Всегда делился с курками своим офицерским сухпайком, что было, очень огромной редкостью для офицера такого ранга. И вообще, заботился о курках.
Видел его в бою, храбрый человек. Духи напали на нашу колонну, и он как - то сразу, в первые секунды боя, взял командование на себя, грамотно расставил бойцов, сам с автоматом на переднем крае, как и положено лихому командиру. В нём (новом замполите полка) был какой - то юношеский задор, уверенность в своей храбрости и уверенность в нас. Духов опрокинули, он ещё и преследование организовал. Короче, толковый бравый боевой командир богатырь двухметрового роста.
В полку бардака хватало, он с этим бардаком душевно боролся и правильно. Особенно 'Ю. В. К.' не любил пьяниц, стукачей и воров. При нём в полку гораздо чище в плане порядочности и неуставняка стало и воров ловкачей со сволочами всех мастей поубавилось. Не сразу конечно, чай он человек, а не волшебная палоска, но к 1984 году порядка в полку стало гораздо поболее. Раком и голышом курков перестали ставить после боевых, и в попах деньги стыренные в бою у душманов искать перестали. Дембилизма издевательского и командирского офицерского диктаторского идиотизма в полку реально поубавилось.
Слышал, что он получил в Афгане два ордена: 'Красной Звезды' и 'за Службу Родине в Вооружённых силах'. Думаю, за дело. С командиром полка он не васькался, не заискивал. А командир полка у нас на награды скупой был, просто так ордена не раздавал. Замполита нашего нового комполка вынужденно уважал и доверял его словам, по крайней мере, на людях, безоговорочно, сам свидетелем был, как замполит 'Ю. В. К.' командира полка одной фразой осадил и тот подчинился беспрекословно.
Вот с начальником разведки полка нашего нового замполита действительно связывали более чем замполитные отношения. Они всё там чего - то разведывательное планировали, какие - то спец операции вместе разрабатывали и исполняли.
Вообще, новый замполит полка 'Ю. В. К.', пришедший в 1983 году был правильный полковой офицер высокого ранга, каким и должен был быть настоящий коммунист, а не штабной функционер. Он и на построениях перед боевыми операциями, не бубнил, а чётко и коротко говорил. Да и сам на все боевые с полком ездил, хотя мог и в штабе, в части отсиживаться. Боевой офицер - десантник.
Слава Богу, что были такие исключения из общей замполитной и штабной практики. Честь им и гордость за них. Но мы же, любимый полк Маргелова, прославленный и знаменитый 350 - й полк ВДВ, у нас и замполиты другие иногда попадались, храбрые офицеры настоящей Десантной закваски.
Уважуха Вам от простого солдата, товарищ майор, замполит 350 - го полка ВДВ, Юрий Васильевич Конобрицкий.
Когда я писал книгу, я даже представления не имел, где Юрий Васильевич Конобрицкий, что с ним, жив ли. Я его только потом нашёл, почти через два год после написания первой части книги и то, случайно.
Пришёл он к нам в середине 1983 года в полк. Служил я в пятой роте тогда пулемётчиком и после очередных боевых, в медсанбат угодил. Меня тогда после медсанбата комиссовать хотели в Союз по здоровь., да я упросил меня хоть кем - нибудь в полку оставить.
Очень уж мне хотельсь именно в Афгане всю службу дослужить.
Меня к Конобрицкому вскоре, после моей службы исполняющим обязанности заместителя командира полка по технеческой части (сначала меня на эту должность поставили, потом к замполиту полка уже я попал) и приставили.
Потом он мне помог по новой, в мою боевую пятую роту перевестись, минуя запреты врачей, и стал я снова с ротой на боевые в горы ходить.
Потом меня в конце службы снова ранили и опять я в медсанбат угодил. 'Отваги' свои я получил не от Конобрицкого, меня к ним мои ротные командиры представляли, о чём у меня их личные письма есть.
Конобрицкий мне никаких няшек и поблажек не делал, спрашивал с меня в Афгане очень строго и по полной.
Да и смешно было бы мне, простому солдату от целого заместителя командира полка, каких - то благ дожидаться, кроме положенного по уставу. Слишком большая и даже огромная пропасть была между нами. Для меня тогда и заместитель комбата был кем то очень далёким наверху, а уж заместитель командира полка и подавно. Хотя я и считался, перед тем, когда попал к Конобрицкому ИО зампотеха полка, но я по реестру проходил именно как писарь отдела полка по технической части. Реально провести меня на офицерскую должность с полковничьим потолком, естественно никто бы не смог.
А вот заместителю полка по политической части писарь положен не был. Ему было положено два своих помощника (тоже, кстати сказать, должности были офицерские). Поэтому вот у Конобрицкого я числился как помощник заместителя командира полка.
Я и сейчас Конобрицкого очень уважаю, и, как и раньше (я имею в виду мирное время, не войну), от него ничем не завишу, живём мы с ним в разных городах, и замполитов очень модно сейчас ругать на потеху публике, поэтому вроде мне и выгоды нет, хорошие слова о Конобрицком говорить.
А я их и выше сказал и ещё скажу, потому, как я не за няшки воевал и не за медали с орденами.
Я о своей дивизии 103 - ей и о своём 350 - ом полку ВДВ книгу написал. Очень правдивую и честную книгу. Многим там от меня досталось. И о себе я много плохого и не лестного написал, потому как был не самым лучшим солдатом. Но трусом я тоже никогда не был. Поэтому и книгу такую не зассал написать. Мне всегда на врагов плевать было.
Ещё раз скажу, что никого в этой книге не пощадил, ни себя ни даже тех командиров, которые меня к Боевым наградам представляли. Честность есть честность.
А вот о Конобрицком и слова плохого не написал, потому, как не было у него, с моей точки зрения, и тогда и сейчас, ничего плохого.
Но благодарен я Конобрицкому как солдат, по гроб жизни. Не за себя, за полк в основном, хотя и за себя, за то, что он мне помог обратно в мою пятую роту перевестись и на боевые с ней отпускал.
Он наш триста пятидесятый Воздушно Десантный полк и нашу сто третью Воздушно Десантную дивизию от позора спас и с преступной ямы вытащил на хребте своём. Причём сделал это не лютыми репрессиями и не разведением стукачей. Хотя кое - кто из офицеров и прапорщиков в тюрьму, с его подачи, и пошёл, из тех, кто уже совсем преступником стал до самого мозга.
До Конобрицкого в полку и дивизии солдату жизни совсем не было. На многочисленные приказы об усилении борьбы с дембелизмом и сводки по Афгану, о совершаемых ежедневно самоубийствах и преступлениях, и об убийствах и искалечениях, то дембелями молодых, то молодыми дембелей, которые нам часто по утрам на плацу зачитывали всем тогда в полку и дивизии наплевать было.
Послушали, перекурили, сплюнули, забыли и опять давай неуставняк ростить.
Преступления ежедневные десятками, дембелизм страшный, солдаты вешались, взрывались, стрелялись, травились, голод шёл во всю, дистрофия по полной солдат косила, воровство процветало, медикаментов не было, на боевые даже аптечек с обезболивающим не стало, бинты в дефицит становились, броники обсыпаные, автоматы изолентой подвязанные, сухпайки тухлые, жрать нечего, торговля наркотой, оружием и имуществом, предательство, спекуляция водкой. От последнего солдата до высших офицеров штаба дивизии и комдива, все в том или ином бардаке и преступлениях были замазаны, кто слегонца, а кто и по самые уши с макушкой и выше.
Дошло до того, что даже в штабе нашей 103 Дивизии ВДВ предательство расцвело, боевые планы духам сдавали и наркоту с антикваром и драгоценностями в гробах солдатских в Союз отправляли. Всё было разложено до самой ручки.
Конобрицкий таким полк принял и не сломался, не скурвился, не приточился винтиком к общему преступному механизму. Многим тогда хотелось его купить, сломать и паскудным сделать. В считаные месяцы наш полк он вытащил из ямы этой, а за полком и дивизия поднялась. Сам вытаскивал, где силой, где смекалкой. Мы, солдаты воспрянули. Он стал той основой, которая не дала позорно сгинуть полку и дивизии. И угрожали ему, и покушаться пытались, и подкупать пытались и гранату в окно кабинета кидали. И я, не слухи собираю, я всё это сам видел.
Много можно об этом рассказывать. Конобрицкий не был шакалом, он был честным, сильным и порядочным офицером ВДВ, который собой полк наш от очень даже возможного позорного расформирования спас и для дивизии стал примером. Штабы Полка и Дивизии рядом стояли, поэтому и сломать дивизионному преступному беспределу хребет было уже гораздо легче нормальным и порядочным офицерам, когда рядом целый полк здоровым стал.
Конечно, в полку были здоровые духом и порядочностью и солдаты и офицеры, но им не хватало примера и лидера, чтобы противостоять преступлениям и навести уставной порядок в полку и дивизии. Таким примером и лидером и стал Заместитель командира 350 - го полка ВДВ по политической части, Юрий Васильевич Конобрицкий. Всё - таки сломать замполита целого полка, если он был порядочным, было гораздо сложнее, чем простого офицера. А Конобрицкий был именно порядочным. Замполиты подобного ранга считались кастой и элитой КПСС и 'морщить' их впрямую и нагло было не так уж безопасно, это было чревато разбирательствами на самом высоком уровне. Поэтому и хотели его купить или запугать, чтобы он не мешал. Не вышло.
Конобрицкий стал тем стержнем, вокруг которого всё чистое и здоровое в полку и дивизии наросло.
И когда я его нашёл потом живым и здоровым, полным сил и энергии, я был очень рад.
Потому, что, на мой взгляд очевидца тех событий, для 350 - го полка ВДВ и 103 - ей дивизии ВДВ, Юрий Васильевич Конобрицкий сделал ничуть не меньше, чем Маргелов Старший в своё время для всего ВДВ сделал.
Время прошло, а Конобрицкий таким порядочным и остался. Может, и бывают у него ошибки мелкие, как и у каждого человека бывают, святых нет, но гнили, поганости и подлости в нём нет, и не было. Такому Человеку можно любой пост и любое дело доверить он справится и не подведёт.
Нет в Конобрицком корысти, карьеризма, подлючести, гадости нет никакой. Он всегда с Правдой и с Честью жил и живёт.
Он как кость в горле всем прохиндеям и сволочам. Преступникам и бесчестным он проходу не даёт до сих пор и борется с ними как на Войне. А, впрочем, так все обязаны бороться в нашей Стране, потому как сейчас самая настоящая война идёт с мразью. Поэтому и Конобрицкий, как всегда, на переднем крае этой линии фронта 'бьёт' преступников и предателей всех мастей.
Поэтому, помните ребята о настоящем русском мужике Юрии Васильевиче Конобрицком, простом полковнике Воздушно Десантных Войск, который сделал для ВДВ намного больше чем любой из нас.
Вот так я и сказал, и низкий поклон Офицеру Десантнику Юрию Васильевичу Конобрицкому от меня, простого солдата фронтовика.
Спецы, обеспечивали работы своих подразделений, обслуживающих общую военную машину ОКСВА.
Штабным была лафа. Дальше брони почти никто из них на боевые не ходил. Они балдели и наслаждались гордым званием воинов интернационалистов по полной в практически полной безопасности, по меркам Афгана. Некоторые из них выполняли своё дело честно и хорошо (без штаба тоже много не навоюешь).
Я знал только одного писаря штаба дивизии, который после войны честно признался, что на боевые не ходил, с утра до вечера работал с бумагами, и дослужился до звания старшины. Парень хороший, открытый и уважаемый. Не имеет ни одной боевой награды. Но, таких честных - единицы.
Остальные, сидевшие в тылу всю службу, до сих пор рассказывают о себе такие великие подвиги, что диву даёшься. То про мнимые контузии и ранения (как правило, не подтверждённые ни одной медицинской выпиской). То, про какие - то секретные особые подразделения, то, как минимум пол Афгана именно они и завоевали, сидя на практически безопасной броне во время переездов и водя стволами автоматов по проплывающим мимо кишлакам, на страх врагам.
А уж как штабной народ писал себе липовые наградные и обвешивался боевыми орденами и медалями до сих пор ходят легенды. Ну, ведь был хороший офицерский тыловой орден 'За Службу Родине в Вооружённых Силах СССР', была солдатская медаль не боевого значения 'За отличие в воинской службе'.
Зачем же себе ордена 'Красная Звезда' и медали 'За Боевые Заслуги' и 'За Отвагу' вешать, господа штабные, если вы ими ещё не всех реально ходящих в горы на боевые и участвующих в реальных боях солдат, прапорщиков и офицеров, неградили. Видимо, чтобы потом, в Союзе рассказывать сказки о липовых 'героических' буднях в особых спец. подразделениях и спец условиях. Стыдно, 'господа' тыловики.
Чтобы курку заработать медаль 'За Отвагу' в 350 - ом воздушно - десантном полку нужно реально подвиг совершить или кровью личной бой окропить и при этом раненым продолжать бой вести. Простой тыловой службой в ДРА такую медаль честно заработать ну никак невозможно. Каждый курок, честно получивший боевую награду, знает, за что именно он её получил, и не будет прятаться за фразами типа: 'всем давали и мне дали', 'за войну', 'это секретная информация' или скромно и многозначительно молчать. Молчат или отмазываются про историю своих боевых наград, как правило, те, кому и ответить нечего. Хороший и боевой солдат, всегда поделиться рассказами о войне и о собственном подвиге, ему скрывать нечего.
Запомни хорошо, читатель, офицеры штабов и писаря штабов, это именно офицеры штабов и писаря штабов. Не смотри восторженно на их боевые ордена. Офицеры штабов и писаря штабов - это не курки. Редко среди них стоящие бойцы попадались. Очень редко. Я видел всего одного за все два года службы.
Лично я считаю, что наград были достойны все, но хочется, чтобы боевые награды давались за боевые подвиги, а не имели расплывчатого статуса о награждении и не выдавались за мирные бумажные дела или качественную чистку автомата под горой.
Боевые награды за боевые подвиги, не боевые - за хорошую службу. А получить Героя Советского Союза и ни часа не быть в настоящем бою, как получил комдив 103 дивизии 'А. Е. С.' - это просто посмешище и позаруха. Такая 'звездуха' для любого настоящего воина и фронтовика, 'стоит' не больше, чем значок, купленный в журнальном киоске.
У нас с наградной системой всё смешалось. Привыкли ещё до Афгана штабные солдаты и начальники себе и боевые ордена с медалями вешать и звёзды Героев. Традиция такая была. Чем выше звание, тем важнее орден хотелось им получить. И боевые ордена 'Красная Звезда', 'Красное Знамя' и другие ордена и медали могли в советское время даже и за простую выслугу лет повесить.
В Афгане эту традицию чиновники и тыловики во многом ломать не стали. Благо статус многих даже боевых наград ну уж шибко расплывчатый. Ну да этот статус в своё время не солдаты окопники придумывали, а те же тыловые офицеры и генералы. Они же хитрые, как себя без боевых орденов оставлять. А на совесть фронтовую и гражданскую они плевать хотели.
Вдумайтесь только в словосочетание 'Герой Советского Союза'. ГЕРОЙ!!! То есть человек, совершивший уникальный и героический подвиг. Человек ценою своей жизни спасающий Страну или боевых Товарищей. Личным мужеством своим, или личным подвигом честно и гордо заслуживший право, на уникальную Высшую Боевую награду. Герой, одним словом.
Но, получить это звание за штабную работу, какой бы уникальной она не была, это сверхнаглость и сверхбессовестность их обладателей. Такие награды должны получать за очень огромный и неординарный, личный риск своей жизнью и здоровьем именно в бою или разведке, и во имя других. За тыловые и штабные подвиги, на мой взгляд можно дать было тогда 'Героя Труда', но не 'Героя Советского Союза'.
Если бы статусы и правила награждения боевыми наградами от медали за 'Боевые Заслуги' до 'Героя Советского Союза' писались и контролировались именно солдатами, участвующими в боях...
Сильно бы тогда поредели иконостасы на грудях у многих офицеров и генералов, ибо получены многие эти награды не за личные подвиги и боевые ранения, а за порой очень отвратительное руководство подразделениями из тыловой безопасности, и бумажную рутинную и рабочую писанину.
Я конечно готов поверить, что и штабные попадали в страшные ситуации, но это были единичные ситуации (лично я о таких 'штабных' ситуациях за два года Афгана ни разу не слышал), а у курков вся служба, все два года, состояла из таких ситуаций.
Были случаи, когда курков переводили в штабные или спецы. Были случаи, когда спецы переходили к куркам и когда штабные служили в курковых ротах и ходили с ротами на боевые. Иногда переведённые курки из штабников или спецов, честно возвращались назад в свои роты. Им было стыдно сидеть в тыловых, и они рвались назад в боевые подразделения.
Все солдаты, прапорщики, офицеры и генералы имели полную возможность совершать в Афгане личные подвиги. Всё - таки война окружала нас почти вплотную к самым местам дислокации.
Далеко не все солдаты, прапорщики, офицеры и генералы их, эти боевые подвиги, совершали и стремились совершать. Основная масса солдат (даже курков), офицеров (даже курковых рот) и генералов просто тянула свою лямку службы, зная, что все шаги вправо или влево от этой лямки грозят или гибелью 'смертью героя', или потерей карьерного роста, или тюрягой или даже, в некоторых случаях и полным презрением сослуживцев.
Хотя презрение пугало в основном солдат, прапорщикам, офицерам и генералам на него, это презрение, было в основной массе чихать с большой полки, они уже давно могли сами оправдывать свои поступки перед своей совестью по полной, как им надо, без оглядки на товарищей.
Прапорщики, офицеры и генералы во многом были уже вполне сформировавшимися личностями. Вот потеря наград, карьеры и перспектива тюрьмы прапоров, офицеров и генералов пугала больше чем потеря уважения сослуживцев. Тем более, что сослуживцы были с теми же ошибками, заблуждениями и преступлениями, что и у них.
Поэтому, на мой взгляд и мой личный опыт общения, основная воинская масса солдат, прапоров, офицеров и генералов в Афгане, служила и всеми силами старалась выжить, даже ценой обмана и уклонения от реальных боевых самопожертвований во имя жизни товарищей по службе.
Либо человек попадал в переделку, и желание выжить любой ценой самому, влекло за собой и его автоматическую помощь выжить остальным.
Либо, в отдельных ситуациях, адреналин и желание шального риска срывали крышу и заставляли делать секундные и минутные героические порывы.
Либо мужественный человек осознанно был готов к совершению подвига, презрев свою жизнь, во имя Родины и сослуживцев, осознанно совершал этот подвиг, и считал, что так оно и должно быть среди порядочных людей.
Таких 'осознанных' героических личностей, способных на осознанное самопожертвование, было очень мало, единицы. Осторожных трусов, расчётливых трусов и просто трусов было куда больше. Почему именно не просто расчётливых и осторожных и трусов, а слово 'трус' я прикрепил ко всем понятиям? Да потому, что для меня, расчётливые и осторожные, которые старались сберечь в бою свою жизнь за счёт самопожертвования, героизма и риска других, это такие же трусы, как и просто трусы. Просто труса я ещё простить могу, ну не готов чел к войне, душка у него нет, а его выдернули и на фронт... А вот расчётливо трусливых и осторожно трусливых я презирал, презираю и буду презирать.
Так, что, громкие фразы о наших массовых героических подвигах 'во имя' и 'за Родину' - это далёкий от реальности миф. Основная масса солдат, прапорщиков, офицеров и генералов, которых я видел и знал в Афгане и с которыми я беседовал после Афгана, на мой взгляд, просто 'тянула лямку', потому, что некуда было деваться, и старалась уцелеть и выжить на войне любыми хитроопыми способами, пусть и не самыми приличными.
Хотя, с другой стороны для каждого из нас неким личным и общественным подвигом была уже сама жизнь на Афганской войне. Но подвиг этот был частенько далеко не от наших больших нравственных стремлений, добровольцами - то были не многими. Поэтому я горжусь ещё и тем, что в Афган я ушёл именно добровольцем. Мне, после учебки шла дорога в ГСВГ (Группа Советских Войск в Германии), но мой зуд в мозгах и душе кинул меня писать рапорт на добровольство в Афган, и мне его, как, ни странно, удовлетворили, что было огромной редкостью для солдата. Но, сыграло видимо то, что это был день когда мы уже получили сержантские погоны в учебке и практически нафиг там были не нужны. Я так в одном погоне младшего сержанта его, рапорт, и писал, второй не успевал пришить, так как пришивал их в приёмной командира учебного полка.
Офицерам и прапорам такие рапорта добровольцев, об отправке в Афган, обычно подписывались вышестоящим начальством без проблем, вот только писали их далеко не все офицеры и прапора.
А многие из нас настолько начинали верить в этот свой занюханный 'подвиг' просто пребывания на Афганской земле, даже в безопасном тылу, что дембельнувшись из Афгана стали уверенно причислять себя любимого к настоящим фронтовикам куркам, забыв, что являются просто обычными тыловиками.
В общем, углубляться в это можно долго и нужно углубляться. Есть тема и пласт работы для психологов и исследователей наших душ. Выводы психологов только будут не в нашу ветеранскую пользу.
Не идеализируйте нас, граждане, не воевавшие соотечественники. Не такие мы, какими нас в кино рисуют. Далеко не такие.
Лучшие из нас давно, зачастую, забыты и не награждены. В этой войне и после неё, самые лучшие и самые чистые душой из нас редко признаны были. Почти никогда.
Отдельно о медале '25 лет вывода'. Деньги, по моему, выброшены на ветер. В отдельных регионах к ней, юбилейной, дали ещё по две - три тысячи рублей. На обмыв, что ли?
В своё время Советская Власть всем ветеранам ВОВ вручила 'Орден Отечественной Войны'. Это было честное признание Родиной их военных заслуг. Всех и каждого сразу. Несколько запоздало, но справедливо.
В 2014 году Российская Федерация удостоила наградами 'Медаль Ушакова' (сделанный из чистого серебра морской аналог медали 'За Отвагу') около трёх тысяч британских ветеранов Северных конвоев. Дело нужное и обсуждению не подлежит. Британские ветераны это тоже заслужили.
Но разве курки, по два года воевавшие в Афганистане, по просьбе и приказу своей Родины, не заслужили боевых наград. Разве они сделали меньше для СССР, чем их фронтовые братья Британские моряки.
Думаю, что можно расщедриться воинам интернационалистам Афгана, хотя бы на медаль 'За Боевые Заслуги'. Пусть только солдатам. И штабным, и спецам, и куркам. Пусть только тем, у кого нет боевой награды. Пусть из железа, а не серебра. Но пусть это будет Боевая Государственная награда. И это было бы реальное признание реальных фронтовых пахарей. Всех и сразу.
А так, была вручена очередная юбилейная медаль. Вручите куркам медали 'За заслуги перед Отечеством'. Будет тоже честно по отношению к ним: калеченым войной и отдававшим здоровье и жизни за своё Отечество.
Заведу я рассвет, бело - нежными сердца ключами.
Он, играя лучами, мне подарит зарю.
Я приду в этот мир, поутру умываясь мечтами,
Я уйду из него, ощутив, что ребёнком умру.
Я защищал тебя, Россия,
Я с каждой шёл к тебе войны.
Я долг отдал, как ты просила.
Себя отдал для всей Страны.
Смотрись, Москва, в мои награды,
Ты там увидишь боль и кровь.
Там запылённые парады,
Там верят в Родины Любовь.
И между мной и грязным небом,
Растёт из павших сыновей,
Народ, что пахнет Русским хлебом,
И крики нищих матерей.
Я пью и больше не пьянею,
Я плачу и не лью слезу.
Я веры больше не имею,
Я больше правды не ищу.
Мы воевали, как умели,
Мы умирали, как могли.
Мы, матерясь в атаках пели,
И улыбались сквозь "Прости".
Стоял солдат у перехода,
Играло солнце в орденах.
Он пел про Власть и боль народа,
Он пел про Родину в потьмах.
Он защищал тебя, Россия,
Он шёл к тебе сквозь две войны.
Он долг отдал, где ты просила.
Там умирали пацаны.
Я не видел ни одного штабного офицера, ходившего неделями с курками в горах на боевых. По кишлакам, воровать, да торговать иногда ходили, возле брони поспать, поссать и пожрать ходили, под горой с бронёй сидели. В горы ходить трусили. Да и чего им в бой ходить. Им ордена и так приписывали, без боёв.
Некоторые полковые штабные солдаты писаря, очень редко ходили иногда с курками на неопасные боевые. Как они выбирали именно неопасные боевые? Очень просто. Все оперативные карты будущих и планируемых боевых действий рисовали солдаты писаря. Они же, красивыми подчерками и на машинке, печатали и писали планы и разработки боевых действий, под диктовку начальника штаба полка или начальника разведки полка.
Дивизионные писаря приходили употребить наркотики и поиздеваться над молодыми солдатами к полковым писарям в гости и наоборот. Макеты боевых операций делались руками солдат комендантского взвода 350 - го полка, и комендантской роты 103 - ей дивизии, где и жили писаря. Писаря прекрасно знали, чем чреваты те или иные боевые. Писаря знали почти всё и часто они влияли на прапорщиков секретной части и других служб, подкупая их подарками или втираясь к ним в доверие.
Некоторые из этих прапоров были вчерашние солдаты комендантских взводов и рот, окончившие шестимесячные курсы прапорщиков в Союзе и вернувшиеся в свои полки и дивизии дослуживать.
Некоторые молодые солдаты и уходили учиться на прапорщиков в Союз именно с молодых, с первого года призыва.
Часто они это делали из - за трусости, и из - за избиения их старослужащими солдатами. Такие трусливые и избиваемые ранее, будучи солдатами, прапорщики, возвращались обычно в свою часть, где их с нетерпением ждали те, кто над ними измывался, когда они были ещё солдатами.
Не редкость, когда такого прапорщика, старослужащие солдаты, которые его избивали ранее, когда и он был солдатом, просто шантажировали прошлыми проступками и обнародованием фактов их прежнего чмырдяйства и чмошничества по молодухе, и преступлений, которые их заставляли в своё время делать эти самые дембеля.
Подобные прапорщики в виду такого шантажа часто шли на воинские и должностные преступления и выполняли все преступные указания своих шантажистов, пока они, эти шантажисты, не уезжали на дембель.
Писаря полка и дивизии могли приписывать себе боевые награды и негласно даже, определённым образом, влиять на жизнь полка и дивизии. Жили писаря полка и дивизии почти все в одних палатках и модулях (кроме очень немногих, которые жили в курковых ротах), употребляли одни наркотики, вместе издевались над молодыми, вместе торговали военным имуществом с духами (хорошо, если только имуществом, а не секретными сведениями и оружием с боеприпасами).
Видел одного писаря 'А. Б.', жителя Ташкента, служившего под крылом у начальника штаба полка, который убежал из пятой курковой роты, второго батальона, струсив боевых выходов. Он неплохо рисовал, обладал красивым почерком, что и помогло ему перейти в писаря. Парень буквально на коленях умолял перевести его из курковой роты в писарчуки.
Сколько он зарубил наградных дембелям и годкам куркам этой роты своими подлыми действиями. Злоба на бывших боевых товарищей и собственная трусость просто душила его. Чадо часто прилагало все усилия, чтобы курки и командиры его бывшей роты, помнившие о его позоре, трусости и стоянии на коленях, не получили никаких наград. Зато себя не забывал, приписывал к наградным очень часто.
Уехал этот писарь домой быстро и первым самолётным бортом. Награды приписанные надеть на дембель побоялся. Понимал, что летевшие с ним курки церемониться с ним не станут, и могут сдёрнуть с него все незаслуженные медали. Надеюсь, что судьба с ним рассчиталась по полной за все его подлости. По крайней мере, в интернете его не видно, спрятался.
Ходили на боевые, иногда, эти некоторые писарчуки, как правило, уже под конец службы, когда никто их не обижал, за сигаретами не посылал и за пайку масла не калечил.
Переносили они соответственно не по сорок - пятьдесят килограмм на себе, а в разы меньше. Мины не таскали, ленты АГС не таскали, БК не таскали, Пулемётные ленты не таскали. Ну и соответственно физически и морально им уже было гораздо проще и легче, так как никто их в ротах не гонял, не бил и не трогал. Почему не били и не трогали? Потому что, было, во первых, выгодно иметь такого 'прикормленного' писаря, который мог что - нибудь для боевого курка сделать через строевую часть полка. Во вторых, попробуй тронь, и такой писарь сразу тебе кучу гадостей сделает через штаб полка и дивизии. И наградные твои зарубят и лычки могут снять и в военном билете кучу гадостей написать или наоборот 'забыть' указать, что ты имеешь право на льготы, как воевавший в Афгане, и 'потеряться' мог твой военный билет, который хранился в строевой части полка, и в последнюю партию можешь уехать на демблель, а не в первые, а это до двух месяцев переслуги. Много как писарь полка или дивизии мог и 'помочь' курку и 'отомстить'.
Называлось у штабных писарей это 'сходить за медалью'. Такие безопасные выходы писарей давали им формально право на получение боевых наград, к которым их представляли их штабные командиры.
Лично у меня такие 'ходоки' уважения до сих пор не вызывают. Героизмом такие вояки не страдали, в пекло не лезли. Я очень горд, что все мои представления на боевые награды поданы и подписаны именно офицерами моей боевой пятой роты, а не офицером штаба.
В горы штабные офицеры, писаря и другие 'небожители', комендантских и штабных подразделений поднимались очень редко, в основном отсиживались на броне, под горой. Даже кроватки с белоснежными простынями возили на грузовиках штабные 'вояки' себе на боевые, чтобы в этих кроватках спать сладко.
И командир дивизии, и командир полка, и офицеры штабные и даже писаря, живущие в комендантских подразделениях, кроватки себе возили. Машины им для этого специальные выделялись. Палатки отдельные им под горой ставили, чтобы дождик чадушек штабных не намочил.
Кухня у штабных офицеров своя была, тарелки, вилки, ложки, ножи сервировочные. Писаря тоже с этой кухни подъедались. Наши курковые офицеры с нашего солдатского котла на броне питались, в горах такие же сухпайки как и мы ели. Редко им офицерские сухпайки доставались. Зато штабные офицеры и дембеля писаря жрали сплошь специальные пайки с шоколадками и сгущёнками и супчиками пакетированными разовыми. Типа и на кухоньке полакомлюсь и спец. сухпайком закушу.
Эти специальные сухпайки на самом деле только куркам были положены, в горах - то курки бои вели, но кто ж фронтовику настоящему солдатскому, сладкий кусок отдаст. Штабные его нагло себе воровали ещё на складах. Нам его, увы, не хватало, нам давали сухие пайки, которые были простенькие и даже не десантные.
И в ветеранских организациях сейчас, часто, почти куда не плюнь, в штабного вояку попадёшь. Фронтовиков офицеров настоящих редко к председательским креслам допускают. Много вообще не воевавшего тылового народу и даже не бывавшего и дня в Афгане, там сейчас, в этих наших Афганских ветеранских организациях расплодилось. Сидит такой штабной тыловик окруживший себя такими же тыловиками и не воевавшими нигде гражданами и диктует реальным боевым фронтовикам, что им делать и как им жить и как им Родину любить.
Солдат фронтовик, чтобы был председатель местной организации РСВА или 'Боевое Братство' вообще явление архи редчайшее. В крайнем случае, бывшего солдата писаря из взвода управления батальона ставят штабники в свои ряды верхушечные по свойски.
Курки на земле и в снегу спали, даже когда к броне спускались. Кровати нам были положены только в части, в расположении полка. Дождь, снег, град, пыльная буря, укрыться негде. Плащ - палатку сверху набросишь и всё укрытие. Брезентуху постелим с БТРа, и ей же укроемся, рюкзак с патронами и гранатами под голову, автомат в обнимку к себе прижмём покрепче.
Автомат прижимали к себе во сне по двум причинам: во первых война и он всегда нужен, во вторых, по молодости службы, у сонной раззявы, дембеля автомат могли стырить и потом жестоко избивали того, у кого автомат стырили, типа учили его спать вполглаза. А чего вполглаза спать в тылу на броне, если возле каждого подразделения караульный выставлялся, который и обязан был бдить. Дайте солдату повоевавшему хотя бы на земле пусть всего восемь часов, но нормально в тылу у брони поспать, без дёрганий.
Караульный всегда был из усташих и невыспавшихся молодых солдат, которые несли этот караул за себя и за дембелей. Дембеля в караул не ходили, а если и назначались туда, то на постах не стояли, а заставляли вместо себя стоять молодых солдат, под страхом чморения и избиений. Вот так дембельский состав и создавал такую жестокую ситуацию, чтобы был повод избивать молодых солдат.
Все штабные офицеры и многие штабные писаря и солдаты, пользуясь связями, приписывали себе боевые награды. А незначительный, прогулочный поход с курками 'за медалью', типа давал возможность усыпить свою совесть 'липовым' наградным листком. Только такой наградной лист, формально, должен был ещё подписывать и ротный офицер, и командир курковой роты, с которой ходил штабной. А на деле, подписывал всё штабной начальник писаря.
Это конечно нарушало правило представления к боевой награде. Ведь только командир курковой роты или курковый офицер мог по достоинству оценить героизм и храбрость солдата, но уж никак не штабной офицер, который и близко в бою не был возле своего писаря.
Писаря естественно в первые ряды не рвались, подвигами и героизмом не блистали, старались просто трусливо отбыть на боевых и всё. Поэтому офицеры рот на них представления и не писали, не за что было.
В общем, картина здесь складывалась такая же, как с московскими проверяющими. Типа был штабник или тыловик где - то рядом с курками минут пятнадцать, уже давайте ему медаль или орден. А то, что курки по два года с боёв не вылазили и никаких наград зачастую не имели, никого не интересовало.
Ещё писаря постоянно интересовались у курков, как там, на боевых, в горах. Выспрашивали всё до самых мелочей. И про бои и про быт в горах, на боевых. Так они заранее набирались сведений, чтобы потом врать на гражданке и не засыпаться перед реальными фронтовиками на мелочах. Мы знали об этом и нам было смешно рассказывать таким 'воинам' об боевых. Их же такие расспросы ни капли не смущали. Некоторые даже конспектировали наши рассказы в блокноты.
Писаря вовсю торговали своими штабными услугами с курками дембелями. Также писаря могли зарубить любой курковый наградной или испохабить курку военный билет, аннулировав льготы и значки. Именно поэтому многих писарей не трогали.
Часть писарей были бывшими курками, сбежавшими из боевых рот в писаря, от тягот курковой службы и по трусости. Любой писарь мог в любое время перейти в курки и жить в курковой роте. Не переходили.
Понимали, что тогда придётся стать реальным фронтовиком, а не писаришкой штабным, балдеющим и на боевые не ходящим или ходящим но только выборочно, на безопасные боевые, и только по своей личной прихоти и воле.
Редко писаря в курковые роты с мягких кабинетных стульев и из комендантских подразделений переходили. Человек трёх от силы таких припомню. Ещё более реже писаря хорошими людьми были.
Знаю только одного хорошего в полном смысле этого слова, человека. Он служил в штабе дивизии, в секретке, потом, после войны, офицером стал. Полковником ушёл на пенсию. Остальные, кого видел и знал, были напрочь скотами бздливыми и трусливыми.
Солдаты: кочегары, официанты, повара, истопники, прачки, уборщики и дневальные при офицерских модулях, некоторые кладовщики, были ребята часто неплохие и отзывчивые. В них не было снобизма, они во многом с удовольствием помогали куркам, в чём только могли абсолютно бесплатно и просто так из уважения к тому, что курки воевали в боях.
Опять же, хоть и любой солдат мог попроситься через рапорт в курковую боевую роту перевестись, не каждый мог там служить по физическим и моральным качествам. Да было немеряно трусов, которые потом, после Афгана били себя в грудь и врали, что они и в тылу были на острие войны и якобы рапорта писали на переводы в боевую часть, но их не переводили. Брехня это всё. Вот с Союза перевестись в Афган по рапорту для солдата было практически невозможно, это так. Только если в конце учебки. А в Афгане перевод делали сразу. Добровольцев очень ждали в боевых ротах. Их не было.
Были ещё в тыловых службах солдаты, которых, по моему мнению, в армию совсем брать нельзя было. Либо слабые, от рождения физически, либо совсем 'ботаны', либо очень интеллигентные и с очень ранимой душой, не 'приспособленные' к трупам, крови и боям, либо совсем не адаптированные к жизни в суровом мужском коллективе. Это были вполне нормальные ребята, зачастую по своим добрым и человечным, не злобливым моральным качествам даже лучше многих нас, но они были 'не для армии' и тем более 'не для войны'.
Они тоже часто не рвались в курки, но именно потому, что понимали, что станут там просто лишней обузой. И нет у меня на них зла или обиды, а только есть уважение, что они отлично выполняли свою службу именно там, где они оказались. И такие ребята никогда не приписывают себе награды и подвиги. Они всегда честно рассказывают о своей тыловой службе, без которой загнулся бы любой курок. Так, что тыловик, тыловику тоже рознь. Иной тыловик даст по порядочности и пользе для фронта сто очков иному курку. И для меня такой слабый и интеллигентный не 'созданный' для боёв, но порядочный и честный солдат или офицер тыловик, как фронтовой товарищ, гораздо ближе, чем иная падаль преступная и неуставная из боевых курков.
Спецы солдаты, те получали свои 'За Боевые Заслуги', 'За Отвагу' и 'Красная Звезда', как правило, часто вполне заслуженно по нашим курковым меркам. Либо за подвиги, которые и им иногда 'доставались', либо за хорошую службу.
Спецы тоже бывало в курки уходили. Выдерживали курковую жизнь из спецов не все.
Помню грозного дембеля спеца из ремонтной роты, пришедшего на последние полгода в курки. К друзьям пришёл в боевую роту. Таким же, как он, дембелям. Они все вместе подружились уже в Афгане. Не смог он выдержать тягот, сломался в горах, гоняли с тех пор как молодого. Одно дело красавцев в полку ходить, другое дело на себе груз в горы тянуть. Не каждый может такую поклажу вверх сутками тянуть. Начинают отставать, падать. Парень выл и плакал, но 'обратной дороги' уже не было.
Был красавец спец. дембель, стал чмырь курковый до самого отъезда домой. Горы, тяжёлая штука. Нам, сразу приходящим в курковые роты и подразделения проще было, нас горы по молодости службы ломали, потом мы втягивались и нам, ставшими сильными и выносливыми годами и дедами, наши промахи в усталости и болезнях по молодости службы, нашими сослуживцами и своими и призывом постарше, в основном прощались. К годкам и дембелям, которые в горах не могли нести свою поклажу, у курковых рот пощады и скидок не было. Правда были и такие, кто с самой молодости службы в горах всё отлично тянул и очень даже достойно. Я, скажу честно, к таким не относился. Мне горы давались очень тяжело. Втянулся я в них полностью только когда уже годком стал.
И даже под дембель, я с ужасом смотрел на пацанов, которые носили в горы кроме своей поклажи, тяжёлую ротную рацию - килограмм под десять - двадцать, или огромный пулемёт ДШК, тяжеленный АГС, или Миномёт, или гранатомёт с портпледом и выстрелами к нему. Даже обычному пулемётчику приходилось не сладко, так как пулемёт весил в несколько раз тяжелее автомата и боеприпасы к нему весили побольше, чем к автомату.
Нет, я, конечно, потаскал по молодости службы в горы и НСПУ и взводную рацию, и пулемёт, но это семечки в сравнении с более тяжёлыми грузами некоторых курков и, ходящих с курками в горы спецов, коорых я обычно причисляю к куркам, так как для меня, все спецы, ходящие с курками в горы, это не спецы, а такие - же курки. Спецами я в основном, в этой книге называю тех, кто не ходил в горы воевать, а служил в тылу.
Этому дембелю, бывшему спецу, балбесу, тоже надо было сразу, с молодухи, в курки идти, тогда бы втянулся и стал хорошим крепким солдатом. Но, видимо, сначала страшно было, и счастлив он был, что в тыл попал, в боевую роту не просился по молодухе, а потом, под дембель, захотел боёв хлебнуть настоящих и гор, и не смог. Мы почти все по молодости в горах дохли, кто дольше, кто меньше, потом втягивались и переносили после года службы всё легко и красиво. А он 'опоздал'.
Хотите узнать, действительно ли воевал по полной в боях стоящий перед вами Ветеран Афганской войны, спросите с какой он именно курковой роты или кем служил в Афгане. Если услышите гордое: 'я Курок', или 'Спец', который ходил в горы с курками, склоните головы.
Все остальные, кроме карданов (водители грузовых и ГСМ машин), это тыловики.
Даже курковое 'чадо' - это реальный фронтовик. Да и чадо ли он. Кто из вас куркам судия. Они Родину собой заслонили. Помните, как в фильме '9 рота'. Пусть обоссался, но боевую задачу выполнил. А это главное. Хотя ни одного обоссавшегося или обосравшегося именно от страха в бою курка, я за все 2 года не видел, кроме писаря 'А. Б.'.
От застуженных и отбитых почек и энуреза, приобретённого от афганских болезней ссались, от дизентерии и дистрофии срались. Лечения то никакого у солдат почти не было. Даже генералы, прапора и офицеры, знаю, тоже некоторые ссались и срались от дизентерии и других болезней, чего уж о солдатах говорить. Болезни есть болезни. Их не зовут, они сами приходят.
Низкий поклон до земли всем куркам фронтовикам и карданам. Склоните перед курками и карданами головы и колени, какими бы они не были. Это те, кто заслонял и в любой момент заслонит собой Россию.
Они это уже доказали.
Вы, не служившие курками и карданами на любой войне - нет.
Хотелось бы, конечно, чтобы в многочисленных газетных и интернет публикациях и релизах представляя очередного Воина Интернационалиста и его награды, рядом честно писали, на какой должности сей герой был в Афганистане.
Ну и за какой подвиг сии награды получены. Кстати, на сайтах некоторых крупнейших ветеранских организаций вы такую информацию очень редко найдёте.
Практически никогда не пишут, на какой именно должности были их представители или руководители, в Афгане или в Чечне и за какие конкретно подвиги или ранения получены их боевые ордена и медали.
Чего скрывать - то, кто и кем был, любой службой гордиться надо. Все нужны были: и пекари, и кочегары, и лётчики, и курки, и танкисты и артиллеристы, и писаря, и банщики, и кладовщики, и другие многие военные специалисты.
Всем порядочным и нормальным солдатам, прапорщикам, офицерам и генералам, в каком бы они глубоком тылу в Афгане не служили, всё одно, как и куркам, и карданам - почёт и уважуха. Всем упырям, падлам, предателям и ворам - вечный позор.
ГЛАВА ПЯТАЯ, ИЛИ КАК МЕНЯ 'ордена' ЛИШИЛИ...
Сейчас очень много общественных и интернет побрякушек. Иначе для меня и не назвать эти брякающие кружочки и значёчки на грудях и пузяках любителей цеплять на себя всё, что блястит и напоминает о 'доблестной' службе.
Многие 'ветераны', даже, к сожалению, боевые фронтовики, обвешаны сегодня такими значками и кругляшками как ёлки новогодние.
Тянет постаревших мужиков к таким блестяшкам, ох, тянет. И меня, был грех, тянуло, вовремя опомнился, что они для меня лично ничего не значат, хорошо, что хоть нигде не оскоромился с ними на пиджаке. Так, дома один раз одел, всю эту общественно - интернетовскую чепуху, ужаснулся своему блескучему виду, снял и убрал всё это подальше в коробку. Не моё. Боевые награды есть, Государственные знаки и награды есть. Вот их и одевал.
Лично я всегда раньше носил только награды Государственные, Боевые Юбилейные и памятные, но именно Государственные.
Да и то, одевать их приходится раз в несколько лет. Даже и одни боевые награды не всегда оденешь. Просто так, ради понтов их, по моему, не одевают. На встречи своих братанов тоже не всегда одеваешь, только если попросят, чтобы журналистам было чего под нос сунуть. Перед своими ребятами курками чего козырять, и героичнее люди бывают, и ничего не имеют. Не в количестве наград героика. Мне 'повезло', я свои две 'Отваги' кровью и подвигами именно в боях окропил.
Единственная общественная награда, которую я с гордостью раньше носил, рядом с государственными наградами, под нашивкой ранения, это награда Союза Десантников России знак 'Орден Генерал Армии Маргелов'. Он номерной и список всех им награждённых есть на сайте СДР.
Считаете, что это просто побрякушка? Готов с Вами пополемизировать на эту тему, но только если и Вы были этим знаком награждены. Иначе все беседы об этом знаке смысла с вами не имеют.
Хочешь критиковать курков, докажи, что ты курок.
Хочешь обсуждать боевые ранения, докажи, что ты был ранен в бою.
Хочешь обсудить боевые награды, покажи на своей груди хотя бы одну боевую награду или докажи, что ты участвовал в боях или тебя представляли к боевой награде, пусть и не наградили.
Хочешь обсудить знак СДР 'Орден Генерал Армии Маргелов', будь им награждён учредителями этого знака Союзом Десантников России.
Не пытайся обсудить или осудить что - то, если ты в этом ни разу не был. С дивана всё кажется проще и умнее.
Но не надо смотреть на тех, у кого больше боевых или общественных наград, как на самых героичных, а на тех, у кого их даже вообще нет, как на самых не героичных.
Далеко не все Герои Афгана имеют боевые награды и даже общественные награды, и далеко не все те, кто имеет ордена и медали их получили заслуженно и за настоящий Подвиг или за реальную и качественную общественную работу.
Сейчас я ношу только знак 'Парашютист' с тремя прыжками, знак 'Гвардия', значок '103 дивизия', значок '350 полк' и две, выданные мне Государством медали 'За Отвагу'. Остальное уже не ношу. Ни общественное, ни юбилейное, ни какое.
Знак 'Орден Генерал Армии Маргелов' Союза Десантников России тоже теперь не ношу по двум причинам.
Первая причина в том, что разочаровался я в СДР (Союзе Десантников России), как и в Боевом Братстве ранее разочаровался, и в РСВА (Российский Союз Ветеранов Афганистана), ранее разочаровался.
Десятилетия эти организации уже существуют, и по моему мнению, они пусты, непродуктивны, пафосны, и практически ничего полезного для Ветеранов Боевых Действий, по большому счёту, так и не сделали и самые важные интересы Ветеранов Боевых Действий ни как не отстояли.
- Без отдельного своего жилья очень много солдат Ветеранов Боевых Действий и квартирные вопросы наши не решены. Даже имеющие ранения и боевые награды солдаты, прошедшие по две войны есть, которые не имеют своих квартир, хотя уже более 30 лет как стали в очередь на неё.
- Льготы наши каждый год всё урезаются и урезаются.
- Всеобщей психологической бесплатной реабилитации, как не было, так и нет.
- В санатории, поддержать своё здоровье, бесплатно попасть ежегодно, солдатам практически невозможно.
- На пенсию по возрасту мы выходим как все. Пенсии у нас обычные, не повышенные.
- Выплаты наши, так называемые ЕДВ - копеечные и ни в коей мере не покрывают финансово ни отмены тех льгот, которые у нас были ранее, ни наших нужд, не покрывают даже нужд из - за ранений, увечий, психологических и физических травм, полученных нами на Афганской войне.
- Выплат ежемесячных за Боевые награды нет.
- Достойных выплат за наши ранения, травмы и увечья, полученные в боях - нет.
- Наград солдаты как не имели боевых всех, что были ими заслужены, даже за совершённые подвиги и ранения, так и не имеют. Награждены буквально были очень немногие солдаты. Огромное и подавляющее большинство Ветеранов Боевых Действий, даже по полтора года непосредственно участвующих в боях, не имеют ни одной боевой награды и вопрос по их награждению никак не решается и не поднимается.
Что же было сделано этими организациями и их руководителями, реально существенного, для облегчения жизни нашей солдатской Ветеранской из хотя бы выше перечисленного?
На мой взгляд, НИЧЕГО!!!
Газеты они разные выпускают, общественные медали, значки и грамоты раздают, автопробеги устраивают... Сплошная мишура, без конкретики и решения именно насущных вопросов. Посмотрите на сайты этих организаций. Если то, что там представлено, это и есть их забота о солдатах и помощь солдатам, то это полное и мелкое ничто.
Во главе этих организаций в основном только генералы и офицеры, солдат там практически нет и решающего голоса при принятии важнейших решений они не имеют.
Офицеры и генералы, прошедшие Афганскую войну, практически все имеют свои личные квартиры, хорошие льготные пенсии, прекрасное санаторно - курортное лечение каждый год, лечение в ведомственных поликлиниках и госпиталях, практически все награждены боевыми орденами и медалями.
Правильно ли это?
Конечно правильно!
Офицеры, по крайней мере именно те из них, кто служил честно и порядочно, эту заботу о них Государством, заслужили своей службой и подвигами на Афганской войне.
Но Вот солдаты, те самые солдаты, которые на Афганской войне на своих плечах вынесли самый большой и тяжёлый её ужас и самые страшные тяготы, этого не имеют, хотя и заслужили.
Солдатам на той, Афганской войне, было гораздо тяжелее, чем офицерам. И это Правда.
Где же Ваша забота, господа из многочисленных ветеранских организаций, о нас, о простых солдатах, принявших на себя самые жуткие и тяжкие боли Афганской войны?
Почему у абсолютно всех солдат, даже среди получивших ранения и инвалидности в боях, нет боевых наград? Почему среди солдат, даже спустя более чем тридцать лет, после окончания Афганской Войны, много тех, кто не имеет квартир? Почему у многих из нас нет льготных и хороших пенсий? Где наши ведомственные поликлиники и госпиталя? Где наше ежегодное бесплатное санаторно - курортное лечение?
Что касается именно этого знака СДР 'Орден Генерал Армии Маргелов', то меня приказом ? 23 от 5 декабря 2014 года, Союз Десантников России, наградил этим знаком по представлению заместителя командира 350 - го полка ВДВ, который меня в Афганистане знал лично целый год.
Подписал указ о моём награждении Председатель Всероссийского Союза Общественных объединений ветеранов десантных войск Герой Советского Союза Генерал - полковник Востротин В. А.
? знака был 2762.
Гордился ли я этим знаком?
Конечно гордился, ведь я искренне считал, что и для непосредственно ветеранов, и для ветеранского движения и для движения ВДВ, я очень много сделал.
Я лично в своём крае ещё в далёком 1984 году организовал ветеранскую организацию, сначала городскую, потом краевую, выбил им помещения, был заместителем председателя городской организации и Председателем Краевой организации, поднял авторитеты этих организаций на такую высоту, что мы без предварительных записей и звонков, без согласований и очередей, прервав любые заседания могли прийти в самые высокие кабинеты города и края и нас всегда готовы были, отложив все дела выслушать и тут же помочь.
Лично я сам помог многим ребятам ветеранам Афганцам, в получении квартир, добиваясь их, этих квартир, порой на самых высоких уровнях, обеспечил городской и краевой организациям хороший финансовый запас, был основным инициатором постановки памятника погибшим в Афганистане в краевом центре.
Пользуясь своей службой в органах, я поставил обе организации, городскую и краевую, на крепкие авторитетные ноги, что было очень непросто, потому, что начинал я их ставить ещё в то время, когда подобные организации были практически под запретом, провёл, уже несмотря на то, что работал в органах, первую в Россию панихиду по убиенным в Афганистане, прямо на кладбище, с привлечением прессы, телевидения и общественности, с участием Священнослужителей и общественности, за что был партийными 'товарищами' и своим руководством очень сильно и жёстко наказан, так как в то время это было 'нельзя'. Но я понимал, что это нужно нашим мёртвым Братишкам и их Матерям и пошёл наперекор этому 'нельзя', лично всё оговорив со священнослужителями по организации этой панихиды и лично участвовал в ней в своей форме.
Потом, уже в этом, сегодняшнем веке, я написал открытую и правдивую книгу об Афганской войне, ознакомил с ней руководство СДР.
Вопросов и запретов уже не было.
Я считал, что это отлично, что есть хоть одна Общественная организация, 'Союз Десантников России', которая не пытается скрыть Правду о Афганской войне за лживыми сказками врунов. Я был уверен, что меня наградили знаком 'Орден Генерал Армии Маргелов' именно за мою предыдущую работу и за книгу.
Для меня тогда, было достаточно и того, что СДР поддерживает правду об Афганской войне. Я надеялся, что эта организация прислушается к нашим солдатским чаяниям и бедам с которыми я ознакомлю её руководителей.
Прошли годы, ознакомить, то я руководство СДР, ознакомил, с чаяниями, бедами, проблемами и надеждами солдат ветеранов Афганской Войны, а вот ничего оно, это руководство, за эти годы, кардинального для изменения ситуации не сделало. Наш солдатский 'воз' и поныне там, где он был все годы.
Потом, через пять лет, после моего награждения, мне передали, что некоторыми руководителями СДР мне предложено не пропагандировать больше мою книгу, но я отказался. Предать настоящих живых и погибших Героев моего 350 - го полка ВДВ и 103 - ей дивизии ВДВ, которые были описаны в моей книге, предать память об перенесённых ими несправедливостях и страданиях, об совершённых ими Подвигах, назвать своими именами преступления тех, кто совершал их ежедневно против этих моих боевых товарищей, против ВДВ, против Советской Армии, я не смог и книгу продолжил пропагандировать. Орден, орденом, а честность, принципиальность и Правда из моего сердца никуда не ушли.
Как можно Правду сегодня нести, а завтра положить на полку из за коньюнктуры и ситуации. Стыдно это для настоящего воина.
Поднял Знамя, неси его до полной Победы.
Потом моё отчество в списке награждённых исковеркали, вместо ГенНадьевич, написали уже ГенДадьевич, хотя ранее всё было в порядке, и это, видимо, было первым, таким неприглядным со стороны руководства СДР, предупреждением.
Мелко, очень мелко и даже мелочно...
Потом, якобы была некая жалоба, от недовольного моей книгой, очередного 'обиженного правдой', и моими действиям в распространении этой Правды об Афганской войне, и приказ о моём награждении отменили, лишив меня этой отменой знака 'Орден Генерал Армии Маргелов'.
Это вторая причина, по которой я больше не желаю носить знак СДР 'Орден Генерал Армии Маргелов'.
При этом подписал приказ об отмене моего награждения, уже не Генерал - полковник Востротин В. А., а человек, который сам таким знаком 'Орден Генерал Армии Маргелов', судя по спискам Союза Десантников России, награждён никогда не был.
На этой странице можно увидеть полный список всех официально награждённых Союзом Десантников России, знаком 'Орден Генерал Армии Маргелов':
http://sdrvdv.ru/nagrady-simvolika-2/
Конечно, мои боевые друзья и мой командир, который меня к нему представил, говорят: 'носи, ты его заслужил честно'.
Но, я этот значок носить больше не буду. Да, на нём изображение Великого Маргелова, которого я очень уважаю, но вот всё остальное там, на этом значке, это от СДР, которое сделало всё, чтобы я и такие, как я, от него отвернулись. А если от СДР отворачиваются солдаты, которые имеют боевые ранения именно в бою и боевые награды, то это не есть хорошо для СДР.
От меня и от моей книги, руководители СДР отстранились, и это ещё фигня. Я всего лишь обычный, мало чем примечательный, человек.
Руководители СДР дистанцировались и отстранились от Правды, которая их много лет вполне устраивала. Отстранился даже тот из руководителей, кто лично знал, что я написал Правду и знал лично многих фигурантов этой книги и был в курсе их преступлений и даже моему командиру роты по поводу его жалобы на меня, из за этой книги, лично высказал своё резкое мнение о нём как об офицере. Почему?
Может быть они не желают 'выносить сор из избы', а может, просто не сдюжили держать на своих плечах эту Правду и испугались тех, кто выступает против неё.
Пусть это останется на их совести. Маргелов, в отличии от них, был всегда за Правду и не трусил. Маргелов не боялся говорить Правду прямо и в лицо любым вышестоящим.
Мне положено брать с него пример.
Пять лет я, мои действия по распространению Правды, и моя книга устраивали руководство СДР, потом устраивать перестали. Перестраховались ребята, неудобно им стало с Правдой и со мной знаться и дружить.
Причём сделали эту отмену моего награждения очень скрытно и кулуарно, меня не предупредив, не спросив моей точки зрения по жалобе и даже не ознакомив меня с этим, отменяющим моё награждение, приказом.
Практически точно также, абсолютно недавно поступили в организации 'Боевое Братство' с одним очень уважаемым солдатами и офицерами боевым, заслуженным Комбатом с Саланга, награждённым за непосредственное участие в боях несколькими Боевыми орденами, реально 'болеющего' за солдат и говорящего своё мнение прямо и в лицо. Незаслуженно тайно обвинили, незаслуженно тайно исключили. Не его унизили, сами унизились.
Мне до того Комбата далеко, и по подвигам и по заслугам, но уж больно схожая ситуация.
Я, ещё не зная о приказе об отмене награждения, просто вдруг не увидев своей фамилии в списке награждённых, позвонил своему командиру по Афгану, который меня представлял к ордену, бывшему заместителю командира 350 полка ВДВ и спросил его, почему меня нет в этом списке.
Командир сказал, что (цитирую дословно): 'я тебя представлял и за каждое слово подписался'.
Мне этого достаточно. Человек, который меня знает лично и в труде и в бою, от меня не отказывается. Да и я от него никогда не откажусь.
Значок 'Орден Генерал Армии Маргелов' и право на отмену приказа об отмене награждения, к сожалению, этому командиру не принадлежит.
Я узнал цену СДР.
Как сказала одна моя знакомая женщина: 'Глупа вся эта история. Наплюй на них, пусть эти мальчики сами, без тебя, играются в своей песочнице со своими собственными совочками. Не стоят они твоих реакций.'. Резко, но именно такова в общем позиция многих обычных людей, с которыми я поделился информацией по этому происшествию.
Есть ребята, которые тоже прошли Афганскую войну, и были ранены в боях, награждены боевыми наградами, которые награждены общественными наградами СДР, которые мне сказали, что раз СДР так поступило со мной, то они тоже готовы выслать в СДР свои общественные награды, которые они получили от СДР.
Поэтому переживал я по поводу 'потери' этого значка не так уж и долго. Минут двадцать. Ровно столько, сколько оставался один на один с этой 'бедой'. Потом была полная поддержка со стороны и моих боевые сослуживцев по Афгану и окружающих меня людей.
Ну отобрали у волка право на ошейник, а так уж нужен ли он был волку.
Ну и мне наука, в следующий раз, когда какая - нибудь... общественная организация... предложит мне повешать на грудь свой значок, просто не 'вестись' и сказать 'НЕТ'.
Не стоят эти значки того, чтобы из - за них отказываться от правды и от погибших в одном бою друзей. Поэтому и я не отказался и 'бороться' за этот значок тоже не буду и доказывать, что я 'белый и пушистый', тоже не буду. Не белый я и не пушистый. Я волк и всегда буду с Правдой, и любых подонков буду называть именно подонками и ни под какие няшечные и значковые 'ошейники' голову склонять не буду.
Хотите господа из СДР 'кусать' 'доктора' который 'вскрывает гнойники Афганской войны', и безжалостно выкидывает из них 'гной', 'кусайте', 'доктору' от этого только крепче станет.
А может и надеялся кто, что схватит меня инсульт или инфаркт от такого события и приказа? Нет, не хватит, не дождётесь, не то событие это.
Но вот так, как тайно поступили со мной господа из СДР, говорит о том, что им было плевать на моё здоровье. И это тоже говорит о том, что хотели унизить меня, а унизились сами.
Снял я этот значок со своего кителя и, не поверите, но гораздо легче мне, ребята, стало. Словно петля с горла спала.
Обиды, нет, не осталось. Осталоь недоумение и жалость. У них свои кресла, свои карьеры, своё финансирование... У них своя коньюктурная и подстраивающаяся под сегодняшний день 'правдочка' и она от моей, солдатской и постоянной реальной, не меняющейся и настоящей исторической Правды, очень сильно, видимо, отличается.
Никогда я не гонялся за обвешиванием себя наградами. Никогда я не ходил обвешанным, как 'ёлка новогодняя'. Всегда отказывался от всех и любых общественных наград, а предлагали мне их не раз и не два, много раз предлагали.
Только один раз я согласился принять общественную награду, знак 'Орден Генерал Армии Маргелов' и то, только потому, что представление шло напрямую от моего командира по полку, заместителя командира моего полка, который меня очень долго знал в Афгане лично и который одобрил мою книгу.
Не выпрашивал я ни у кого это знак, и зам. командира 350 - го полка ВДВ, который меня представлял, прежде чем меня к нему представить, наводил обо мне справки у моих сослуживцев по роте и по полку, не смотря на то, что он меня знал лично по боевым действиям. И было это награждение для меня огромной и приятной неожиданностью. Было...
Поэтому я ещё раз повторю: '...мне наука, в следующий раз, когда какая - нибудь общественная организация захочет мне повешать на грудь свой значок, нужно просто сказать 'нет'.
Не стоят эти общественные значки того, чтобы из - за них отказываться от правды и от погибших в одном бою друзей. Поэтому и я не отказался от Правды и 'бороться' за этот значок тоже не буду, и доказывать, что я 'белый и пушистый', тоже не буду. Не белый я и не пушистый. Я волк и всегда любых подонков буду называть именно подонками и ни под какие няшечные и значковые 'ошейники' голову склонять не буду'.
Что самое интересное, то это то, что приказ об отмене моего награждения вышел буквально спустя несколько дней, как я публично написал, что не ограничусь расследованием преступления против моей роты, в результате которого случился жестокий бой и были десятки убитых и раненых, что буду подробно расследовать ещё гибель своего командира второго батальона, который, по моим предварительным данным, был возможно взорван вскоре, в вертушке, после боя моей роты с пятое на шестое июня 1984 года, и, что у меня есть вполне существенные концы этой версии подрыва, с адресами, именами, фамилиями и документами.
Я опытный оперативник и умею складывать верную мозаику и вытаскивать необходимую информацию из любых, даже очень скудных данных. Я это уже доказал, и может кто - то очень испугался, что я и дальше докопаюсь.
Чьи то уши показались после этого и кому то очень не хочется, чтобы правды стало больше.
Может страшно очень кому то моё продолжающееся расследование.
Ну что же, ребятушки, вы мне только руки развязали, этим приказом об лишении меня знака и подстегнули меня. Раньше - то меня этот знак очень сдерживал, жалел я многих, не публиковал всего, всё верил, что люди исправились. Теперь узда спала. Нет знака, нет обязательств ждать.
Этот знак СДР 'Орден Генерал Армии Маргелов' во мне раньше некую веру в справедливость поддерживал и в мир меня возвратил. А теперь я снова в бою. Раньше я был две войны, в боях с врагами Родины, сейчас буду в бою с врагами Правды, а значит и тоже с врагами Родины. Теперь я снова волком стал.
Кто меня по войнам и службе знал, тот никогда бы на меня так не давил, чтобы рот мне зашивать приказами против меня. Я воин сильный, упрямый и честный, чем больше на меня давят, чем больше пытаются гнобить, тем я упрямей и сильнее и злее становлюсь. Вы, никак забыли об этом моём злом упрямстве и, что я трусом никогда не был.
Меня можно только нормальным отношением и умным правдивым словом остановить. Злом и бедами меня остановить невозможно, я из другой породы. Я воин, я боя, давления и врагов не боюсь, мне страшно от старости в постели тёплой помереть.
Теперь я всю полную правду буду обнажать про нашу Войну в Афгане и про служивших в ней и весь свой оперативный опыт в это пущу.
Поговорил я по телефону, после этого лишения с одним из немалых руководителей СДР. Тот сказал: 'потерпи, мол, разберёмся, будем добиваться восстановления твоего награждения'. Потом ещё он пару фраз добавил, смысл которых сводился к следующему:
- Да, я практически прав, что СДР очень мало, что сделало для нужд Ветеранов Боевых действий, в особенности солдат.
Но лучше, типа, хоть такая, пусть и не слишком действенная организация, чем никакой.
На что я ответил, что он не прав и что лучше никаких патронов, чем патроны, которые не стреляют.
Без патронов в бою чётко понимаешь, что рукопашная схватка неизбежна и тщательно к ней готовишься. А с нестреляющими патронами можно и врагом врасплох оказаться застигнутым.
- Да, я пострадал и меня лишили награды, да моя книга правдива, но, типа, сейчас время такое, что нужно не рассказывать правду о войне, а рассказывать, что всё было хорошо.
Что не воевавшая часть общества не поймёт правды о войне. Что я пишу не скрывая ничего, что так нельзя сейчас, вот, мол, тобой и пожертвовали, чтобы прилично поред теми, кто не воевал и правды войны не знает,выглядеть.
На это я тоже ответил, что не нужно пытаться кусать за попу доктора, который из раны гной вычищает, и что нормальная и честная фронтовая правда это и есть настоящий Патриотизм, нужный и нам и тем, кто не воевал, и что не нужно преступников стразами добродетельности украшать и камуфлировать их от общества, они от этого преступниками быть не перестанут.
И ещё я сказал, что такое двуличное отношение ко мне и моей книге, сродни предательству. Меня, по сути, реально предали, на этой моей войне с преступниками, которых я обличал.
Только теперь я предательства гораздо легче переношу, чем тогда, в Афгане. Привык я уже к предательствам слабых да хитромудрённых...
Предают не только меня, предают сейчас много боевых солдат и боевых офицеров. Предают не только своих боевых братишек, предают даже тех, кто искренне пытается помочь нам, показывая Народу настоящую Правду Афганской войны и наш героизм, например так предали создателей и артистов фильма '9 Рота', предали создателей и артистов фильма 'Братство'.
По мне, так это очень нужные фильмы. И не вина создателей этих фильмов, что они получились не совсем такие, как бы нам, афганцам, хотелось. Наша это вина.
Это мы все молчали и врали окружающим десятки лет, рассказывая лживые 'сказки' об Афганской войне.
Врал и я в том числе, пока не понял, что от вранья уже худо на совести совсем становится и, что мы, ветераны Афгана уходим, а враньё остаётся.
Я рад, что хоть на старости лет, я решился говорить Правду об Афганской войне. Она, эта настоящая Правда поможет и Стране и Патриотизму в душах подростающих поколений. Они будут чище и будут крепче любить нашу Родину.
О фильме '9 Рота' я, в этой книге, писал ранее. Повторятся не буду. Фильм переломный и очень нужный. Он поднял наш авторитет и показал, что мы действительно воевали в Афгане, а не только помогали Афганцам 'строить дома' и 'сажать хлеб', как это писали Советские газеты.
Смотрел я также и фильм 'Братство'. Очень мало там ляпов и неточностей, совсем мало, гораздо меньше, чем в фильме '9 Рота' и не основопологающие они.
Ходили ли солдаты по дуканам (магазинам)? Ходили. Дрались ли солдаты с офицерами? И это было.
Жрали ли мы еду, пили ли воду посреди боёв и трупов, не взирая на пули и стрельбу? Да, жрали и пили, в том числе и добытое в бою?
Совершали ли ухарские поступки, ради куража и понтов? Да совершали.
Тырили ли мы громадные суммы денег? Тырили конечно, мелкие часто, громадные редко, и редко только потому, что не всегда везло. Такие истории были по деньгам, что 'мама не горюй', в том числе и в моём полку и в моей роте...
Мог ли офицер отпустить караван, зная, что там может быть? Мог.
Мог ли он закрыть глаза на то, что пропали деньги? Тоже мог.
Оперативная обстановка и логика поступков оперативного сотрудника на войне это вам не белое и чёрное. Я сам бывший оперативник.
И если соблюдены постулаты, что цепь действий спасёт человеческие жизни и приведёт к реализации рпнее задуманного плана, и не будет преступлений против своих, и ущерб будет сведён к минимуму и противовесы добра и зла приведут к победе добра...
Оперативная работа, это вам не цигарку мимоходом бездумно выкурить, это как шахматы. Только не доска, а жизнь и не фигурки, а живые люди...
И я, да и не только я, лично был в Афгане свидетелем похожих ситуаций очень многого из того, что там, в этом фильме 'Братство' показано.
Но создателей этих обоих фильмов, и '9 Рота' и 'Братство' облили грязью и предали. Не верите? Полопатьте сайт СДР, сами прочтёте.
За что предали? За правду и за то, что они, создатели этих фильмов, хотели помочь нам, прошедьшим Афганскую войну, себя понять и поднять на заслуженную высоту Героизма и самопожертвования?
Я психолог с красным дипломом, и опытом работы в психологии аж с 1984 года. Захотел бы я себе этот знак вернуть, нашёл бы профессионально пути - ключики к тому, от кого это возвращение зависит, и слова нашёл бы, нужные и 'доказал' бы психологическими терминами, что лишили меня его незаслуженно.
Или продолжил бы носить, 'оперевшись' на свои психологические установки на позитив, наплевав на все приказы об отмене награждения, опираясь только лишь на слова моего офицера - командира по моему полку, который мне чётко сказал, что именно он подписывал представление на награду мне и он подавал это представление, и он готов и сейчас подписаться под каждым словом в этом представлении в мою поддержку, что я этого знака более чем достоин.
В общем, хотел бы я остаться с этим знаком, то другие слова бы использовал, не те, что здесь написаны.
Но я хочу по честному.
Я хочу Правду, а не знак любыми путями.
Но я теперь, в настоящее время, и сам этого знака не желаю. Покуда Союз Десантников России не станет таким, каким он реально должен быть, пока СДР не станет реальным защитником Ветеранов Боевых Действий и их интересов, я этот знак не одену, даже если мне его и вернут.
Подписал этот приказ об лишении меня знака офицер, который практически служил в одно со мной время в 350 - ом полку ВДВ в Афганистане и который прекрасно и лично знал моего второго командира роты 'К. Г. П.'. И этот офицер, моему этому ротному 'К. Г. П.', в ответ на его, ротного, жалобу на меня, из - за вот этой моей книги, высказал всё, что он о нём думает.
Жёстко высказал, по офицерски. Защитил меня и мою книгу этот офицер перед вторым моим ротным. И я тогда понимал, что этот офицер действительно 'болеет' за правду и за солдат.
Что же случилось, что за эту же самую книгу, за эту же Правду, этот же офицер, став председателем правления Союза Десантников России, своей подписью, лишает меня знака 'Орден Генерал Армии Маргелов'?
Разные мысли приходят в голову по этому поводу. Очень разные. Пытаюсь я сейчас, пользуясь фактами, информацией и своим оперативным образованием и опытом, эти мысли в правильную версию происходящего уложить. Вернее сказать, уже уложил. И выводы очень у меня очень и очень...
Вот одно из писем, полученных мной, и отправленных воевавшим в Афгане пацаном с моей пятой роты, моего призыва, руководству СДР, после того, как вышел приказ по СДР о лишении меня знака 'Орден Генерал Армии Маргелов'. Орфография и стиль сохранены:
'...То что произошло в Союзе Десантников России в связи с решением о лишении Славина И.Г Ордена Маргелова вызывает чувство возмущения и негодования по поводу не справедливогои не чем не обоснованного по сути принятого ими решения.Данный Орден который носит имя прославленного военно начальника стоявшего у истоков создания ВДВ по статуту полагается и им награждаются люди являющиеся ветеранами войны , участниками боевых действий .А также те кто активно занимался и занимается проводит большую патриотическую работу по воспитанию молодого поколения в готовности их быть готовым служить в рядах нашей доблестной армии и защитить в случае необходимости свой народ и свою страну .И кроме того тех людей которые стояли у истоков создания первых ветеранских организаций в самое не простое время и продолжают делать это сейчас работая в подобных организациях.И что же произошло фактически заслуженного человека наградили этим Орденом имея для этого все основания согласно статуту этого Ордена .А сейчас эту награду отбирают по не обоснованным причинам ,точнее та причина которая указана в приказе вызывает полное недоумение и не принятие этого самого решения. О какой дискредитации идет речь какие действия конкретно привели к этой дискредитации .Что изменилось в действиях Славина И.Г за время его жизни после его награждения этим Орденом и в настоящий момент.Полагаю что дело в его рассказе который был написан еще в 2014 году и об этом рассказе прекрасно знали и в Союзе Десантников России тем не менее это не послужило препятствием для награждения Славина И.Г этим орденом .При этом рассказ до настоящего момента окончательно не закончен и до настоящего момента продолжает меняться в связи с новыми данными и новой информацией . При этом хочется напомнить что в настоящий момент этот рассказ изменился по отношению к первоначальному варианту который был более жестким и критикующим стал более спокойным по смыслу .Но при этом вся изложенная информация достоверна и правдива все что касается нашей службы в 103 дивизии 350 полка в период с 1982 по 1984 год изложена правдиво .Нет ни каких преувеличений или искажений событий имевших место в годы нашей службы .Кроме того ответственно заявляю что за время службы в 5 роте 350 полка ни кто не пострадал от преступных действий или бездействия Славина И.Г .Он вообще не былзамечен или замешан в каком либо нарущении Воинского Устава Вооруженных сил СССР.Так за что его наказали лешив заслуженного Ордена .Что он перестал быть ветераном войны участником боевых действий не ведет патриотическу работу не является активным участником и создателем ветеранской организации в всоем городе .Нет все это не так .Получается его наказали за то что он без страха рассказал только рассказал правду о нашей службе в Афганистане.Рассказал не совершив при этом ни какого преступления дискредитирующего 350 полк и дивизию. Неужели теперь становиться нормой когда наказывают не преступников которые творили и совершали свои преступления применительно к службе в СА и в частности к событиям изложенным в рассказе Славина И.Г где он открыто назвал имена фамилии этих самых преступников в форме и то что они совершили в годы своей службы ,а подвергаются не справедливому наказанию те кто об этом открыто и четно рассказал.Убежден что эта ситуация и решение не красит тех кто принал подобное решение и лишении Славина И.Г заслуженной награды .Кроме того прямо противоречит десантному принципу о котором постоянно громогласно говорят и пишут о Десантном братстве взаимовыручке товариществу .О том что ДЕСАНТ СВОИХ НЕ БРОСАЕТ .А что по факту получается бросили точнее отвернулись от ветерана войны в Афганистане отобрали награду .Собственно дело вовсе не в награде а в том что в целом происходит с ветеранскими организациями и о том как руководители этих организаций относятся к конкретным ветеранам в данном случае Славину И.Г .Которого я зал лично по службе в составе 5 роты 350 полка начиная октября 1982 года видел и знаю как он служил принимал участие в боевых действиях роты . в каких условиях проходила его и моя служба в расположении полка батальона роты .Убежден что данное решение и приказ нужно отменить ....'
И закончу я эту часть книги, о лишении меня знака СДР 'Орден Генерал Армии Маргелов', молитвой, которую всегда, с некоторых пор, читаю перед боем:
'...Господь - Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться:
Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим, подкрепляет душу мою, направляет меня на стези правды ради имени Своего.
Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох - они успокаивают меня.
Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих; умастил елеем голову мою; чаша моя преисполнена...'
Аминь...
ГЛАВА ШЕСТАЯ: 'ГНЕВ СОЛДАТСКИЙ'
В Афганистане было всё. Была настоящая и очень редкая мужская дружба, были героические подвиги, тяжёлые бои и не менее тяжёлые фронтовые будни.
Был и страшный дембелизм, где многие старослужащие ежечасно калечили физически и морально души и тела молодых солдат, отбирали у них нищенскую зарплату и любой понравившийся кусок еды.
Отбирались даже более вкусные консервы из сух пайков на боевых в горах, или их принудительно, под страхом последующих избиений меняли их на невкусную кашу.
Типа вот тебе, молодой солдат, банку перловки, дай сюда дембелю, свой сосисочный фарш.
Молодые солдаты, кто поумнее, мясные консервы съедали сразу, первыми и быстро, пока их не отобрали. Приходит к тебе, 'дедушка' хищный, а ты ему пустую банку под жадно сопящий дембельский нос. Ещё возмущались, отдельные дембелеющие поганцы. Как это молодой мясо своё съесть успел втихушку, а им его не отдал. Хорошо хоть не все дембеля это делали.
Типа молодому солдату не положено мясные консервы с галетами жрать, только кашу и сухари. Я никогда не отбирал еду у молодых солдат. В падлу считал подобное свинство делать. Воевали все одинаково, пули всех одинаково 'любили', горы и духи всех одинаково убивали.
Забирали часто старослужащие у молодых галеты и вместо них ржаные сухари отдавали. Мне было наплевать, я с детства к сухарям привык. Галет у нас в городке отродясь не было. Мне сухари даже больше нравились.
Мамка дома всегда хлеб чёрный оставшийся от обедов, в духовке насушивала, хлебом в нашей семье не швырялись.
Молодёжь с голоду и от физических нагрузок дохла, в иной боевой год до семидесяти процентов личного состава солдат срочной службы ВДВ было официально с диагнозом дистрофия. Эти цифры я сам лично видел в полковых и дивизионных документах и отчётах.
Офицеров дистрофиков и писарей дистрофиков не было. Да и чего офицер голодать в полку будет. Зарплата есть, магазин работает, пайку не отберут.
Писаря тоже подъедались неплохо, почти все кладовщики и работники кухни жили с ними вместе в комендантском взводе или числились в нём. Спецов дистрофиков тоже, как и курков было много.
Но если курков дистрофиками делали и дембеля и горы, то молодые солдаты спецы дистрофировались в основном дембелями, отбирающими пищу у своих молодых солдат.
Некоторые читатели, спрашивают, почему столько места в своей книге я уделил неуставным взаимоотношениям и так часто повторяюсь про это.
Я не хочу, чтобы подобные преступления человека против человека в нашей армии повторились.
Я сам наступил на эти грабли как с той, так и с другой стороны и сам не всегда действовал по уставу. И было это не от большого ума. Надо больше реального внимания уделять солдату, его нравственной, психологической, физической и моральной подготовке, его службе, солдатскому обеспечению, а не формально это делать.
Почему один человек издевается над другим, унижает и бьёт другого. Наверное, только две причины: или он неспособен адекватно оценивать свои действия, или у него самого такие неполноценности, слабости и отклонения, что только насилием над другими ему можно закидать эту выгребную яму собственных помоев.
Прошерстил интернет. Через Афган и Кавказ прошло миллиона полтора пацанов, а в инете слабой активности буквально на две - три тысячи человек. Из них большая половина и основная масса не курковых солдат бойцов и не карданов, а безопасно служившие в Афгане бывшие корреспонденты дивизионных газетёнок 'брехунцов', тыловые генералы, тыловые офицеры или бойцы тыловых вспомогательных подразделений или люди вообще не воевавшие, а служившие в Союзе.
Не кажут носа наши рядовые курковые пацаны и карданы на люди, в том числе и потому, так как почти любого из нас можно в грязь прошлым окунуть. Или сам издевался, или над тобой издевались, либо сначала над тобой, а потом ты, или ещё какие позорные скелеты в шкафу есть.
У почти каждого из нас, прошедших Афган, кроме считанных единиц, есть свои позоры, которые мы не хотели бы, вытаскивать на люди. Я вот свои вытащил на люди. Читайте, полощите.
Только чего полоскать - то. Если и было чего у меня позорного или чмошного, то, по большому счёту, никого, кроме меня самого, это никак не задело, ни прямо, ни рикошетом. Задачи поставленные выполнял, в атаки ходил, за спинами не прятался, трусом не был, больше года службы ходил курком в горы и реально воевал, это главное.
Пытались меня ткнуть всяким.
Сначала тем, что в Афгане типа не был, а всё вру. Потом поняли, что был.
Потом тыкали, что не был я ни заместителем командира взвода, ни пулемётчиком. Потом поняли, что был.
Потом тыкали, что я совсем на боевые не ходил, а всю службу, кроме одного последнего боя под дембель, просидел в писарях и в пятой роте совсем не служил. И это оказалось не так.
Служил, оказалось я и в пятой роте и автоматчиком там был, потом командиром отделения, потом заместителем командира взвода, потом, после спора с комдивом и разжалованием пулемётчиком воевал, потом только, после медсанбата, писарем стал, а потом опять автоматчиком в пятой роте воевал, одновременно исполняя обязанности помошника заместителя командира полка по политической части. И на дембель я ушёл с пятой роты и улетел в Союз в составе группы дембелей пятой роты.
Потом меня стали тыкать, что, дескать я сразу в книге не написал, что несколько месяцев был писарем, а пытался это скрыть и только под нашимом фактов в этом признался. Тоже глупостью оказалось. Не было мне никакого смысла эту книгу затевать, если я хотел в ней скрыть свою тыловую часть службы. Зачем скрывать - то? Ничего позорного нет в том, что меня хотели в Союз комиссовать после медсанбата, а я упросил хоть в писарях, но оставить меня в полку и ротный мне первый мой помог в этом. И в писарях кто - то должен служить, главное, чтобы служил честно и порядочно, что я и старался сделать по мере моих тогдашних ещё глупых и детских мозгов.
Поэтому я сразу и написал в книге с первой её версии, как, сколько, где и кем и на каких должностях служил в полку.
Потом меня стали тыкать, что, дескать, нет у меня боевых наград. Потом жужжали, что я чужие награды одел. Потом я выставил фотографии своих удостоверений к обеим медалям 'За Отвагу' с их номерами. Потом второй мой ротный сам признался в соцсетях, что представлял меня к одной из них. Потом и замполит роты написал, что не раз меня к наградам представляли.
И получил я свои награды только после запросов в Министерство Обороны моего военкомата, Руководства Вышки, где я учился и моего Отца. Просто тогда ещё можно было восстановить справедливость и поднять некоторые наградные, если их судьбу кто - то запрашивал, и дать Афганцам их награды. Последний год тогда был, когда поднимали эти документы. Попал я в струю и мои наградные, которые до МО добрались, нашлись.
Одну медаль 'За Отвагу' мне вручили на построении вышки, вторую торжественно вручили моему отцу, по месту моего рождения и его, отца, жительства в военкомате Республиканском.
Заслужил ли я эти две медали 'За Отвагу'. Да, заслужил. И ещё и пару орденов, думаю, заслужил за свои подвиги. И многие другие курки не меньше меня заслужили, а то и поболее. И такие же медали и ордена за их подвиги можно было смело вручить многим куркам. Но повезло мне.
Стал ли я от этого самым героическим и самым отважным на фоне остальных моих сослуживцев по роте, полку и дивизии? Нет, были и более героичные и более отважные, которые ни одной боевой награды не имеют.
Книга написана и постоянно дописывается. По книге снят шестисерийный фильм.
Книгу и фильм прочли и посмотрели миллионы. Отрицательные пыхтения написали только единицы. Отрицательные лайки поставили несколько сотен человек. Положительных отзывов и лайков в разы больше.
Но не интересуют меня лайки. Не их я собираю.
Моя задача Правду рассказать. Именно так, как всё было.
Кто пишет отрицательные отзывы и ставит отрицательные лайки? В основном анонимы. Многие из них, судя по отзывам, и в Афгане сами не воевали и недовольны не столько книгой, а самим фактом ввода войск в Афганистан. Книга им, в общем - то, до лампочки
Самых активных злопыхателей недовольных именно книгой, человек тридцать, не больше, даже если по всем соцсетям и отзывам собрать. Иногда с нескольких аккаунтов стараются. В сравнении с миллионами тех, кто считает книгу нужной, правильной и правдивой, это, конечно обычная математическая погрешность.
Есть среди 'критикующих' и анонимы в Афгане не воевавшие, есть те, кому я в дружбе в соцсетях отказал, есть родственники тех, кого я в предательстве и преступлениях обвинил, есть те, кто в тыловиках отслужил и считают, что я 'незаслуженно' курков, сражающихся непосредственно в боях, более боевыми считаю, чем тех, кто в тылу служил, есть те, кто просто хочет через своё 'критиканство' хоть как - то к популярности примазаться, лайков нагрести, книга - то очень популярна и не только в нашей стране, но и за рубежом.
Есть там, среди 'критиков', и несколько человек из курков и даже из 350 - го полка ВДВ и из 103 - ей дивизии ВДВ. Эти, в основном, признают, что в книге, почти всё написанное, правда, но считают, что уж больно я всё на негативе заострил, и что не нужно было её, эту Правду, публиковать и не прошедшим Афган гражданам показывать.
Хотят зубами скрежетать, пусть скрежещут, мне плевать, я не мамка им, и не батюшка, ухаживать за их психикой и моралью не буду.
Поначалу, на критику и злобу к книге я писал и отвечал, что если вы видите там неправду, напишите, как оно было на самом деле, я внимательно изучу и, даже если их точка зрения не совпадает с моей, и при этом 'критики' служили в пятой роте, или во втором батальоне, или в 350 - ом полку, или в 103 - ей дивизии, в то же время, что и описываемые в книге события, то я обязательно опубликую их мнение в книге, так же, как я опубликовал в книге, без купюр и исправлений мнение о ней второго командира пятой роты 'К. Г. П.' и замполита пятой роты 'О. П.'.
Ну, нет таких данных от них. Пару раз сказали, что я неправ в отношении командира 350 полка, что не был он Героем Советского Союза и, что - то ещё незначительное. Посмотрел, разобрался и исправил. Почему нет. Правда, должна быть правдой. Без проблем. Все неточности удалю и исправлю без колебаний.
Но, увы, больше конкретики не было. Только ругательства и обвинения в том, что я служил какое - то время писарем и что у меня всего одна медаль 'За Отвагу', а не две.
Ну, уж извините, что было, то было, служил я несколько месяцев писарем по причине того, что очень уж комдив моей смерти хотел и по причине моего возможного комиссования после медсанбата. Ещё год с лишним воевал в пятой роте.
Насчёт двух или одной медали 'За Отвагу', то, что дало мне Государство, то и ношу. Дали бы всего одну я и ею бы безмерно горд был. С двух я ещё отважнее, чем был, не стал. Попробуйте хотя бы одну медаль такую заработать. Номера наград я в интернете выставил и жизнь 'критикам' облегчать не собираюсь, пусть сами запросы шлют и номера пробивают.
В общем, как я уже сказал выше, их 'критиканство' это всего лишь обычная погрешность на любую книгу и мне оно 'погоды не делает' ни в личной жизни, ни в настроении.
Жалко, что полноценной официальной оценки и реабилитации неуставного издевательства в Афгане нет. А оценить и реабилитировать наше бывшее скотство надо. И лечить надо от психологических последствий издевательств солдат надо. И тех, кто издевался и тех, над кем издевались.
Кто - то должен понести материальную ответственность за наш голод, наши болезни и избиения. И реально оплатить наши ранения и службу на войне настоящими, компенсирующие по полной наши лишения и ранения, деньгами и льготами.
Стоял солдат у перехода,
Играло солнце в орденах.
Он пел про Власть и боль народа,
Он пел про Родину в потьмах.
Он защищал тебя, Россия,
Он шёл к тебе сквозь две войны.
Он долг отдал, где ты просила.
Там умирали пацаны.
По пять миллиардов в крепкой валюте, тратили в год на Афганистан, а раненым солдатам, калекам и инвалидам солдатам, за ранения и увечья платили по пятьдесят - триста рублей одноразовой помощи.
'Отцы' командиры офицеры, обычно таких, 'особо отощавших' солдатиков дистрофиков на боевых не жалели. Иногда их использовали в качестве живой наживки. Типа, убьют, ну и хобот с ним.
О том, что солдат пришёл в армию здоровым, а иначе бы и не призвали, медицинские комиссии тщательно отсеивали из десантных войск всех болезных, что у него есть ждущая его мамка, никому у нас не было дела. Кусок пушечного мяса стал, в результате дембелизма, разгильдяйства, некомпетентности, преступлений и неуставщины, многочисленных служивших рядом солдат и офицеров, негодным.
Тогда это считалось правильным. Списали на боевые потери и всё. Понимание того, что виноватыми в любых плохих солдатах были, в том числе и мы, окружавшие его сослуживцы и командиры, лично ко мне пришло только через пару десятков лет после войны.
Я видел, как командир взвода послал под пули духовских снайперов на верную смерть надерзившего ему, ослабевшего в горах молодого солдата. Сказал: иди чадо, проверь, есть ли проход в ущелье. Убьют, проблем меньше будет. Ты, говорит, мне больше мёртвым нравишься. Не пойдёшь, сам тебя расстреляю за неисполнение приказа. Снял автомат и передёрнул затвор.
Солдат прошёл триста метров под снайперскими душманскими пулями в одну сторону до тупика, проверил, что прохода нет, и опять под пулями вернулся обратно. Шёл гордо, открыто и медленно. Качественно шёл. Даже духи его пожалели, били под ноги. Офицер не пожалел.
Жалко, что не убили, сказал офицер. У него был свой критерий естественного отбора. Те, кто его не устраивал - должны умереть. Этот офицер был не одинок в своих критериях. Таких 'оценщиков' много было среди офицеров.
Сейчас он возглавляет ветеранскую организацию целой области. Пиво дует, пузо ростит. Когда ему предложили навестить могилу солдата, который героически отражая многочисленные атаки духов, погиб в бою с автоматом в руках, после второго ранения (после первого ранения солдат ещё бился с врагами, защищая и этого раненого офицера, валявшегося в безопасном укрытии), где ранили и этого офицера, офицер отказался. До могилы ехать - то было пару часов на машине. Офицер сказал, что этот солдат всего полгода в его роте был. Мол, не достоин солдатик его, офицерского посещения могилы. Не сполна хлебнул солдатик ужаса курковского.
А этот солдат, очень героический был, и погиб героически. Классный был пацан, бился до последнего, защищая, в том числе, и этого офицера. Верил пацан, этому офицеру, и в справедливость десантную верил. Может офицер и жив остался, только потому, что солдат погиб, его, офицера защищая.
Я видел, как бежали 'прославленные' дембеля мимо раненого молодого солдата при приказе об отступлении. Да было жутко и было много свинца. Но почему бы не посмотреть по сторонам, может, есть раненые. Бежали, делая вид, что не видят раненого. Может кто - то и реально не видел, но, чтобы не видели все - это пурга.
Видел, как этого раненого остались прикрывать только такие же два молодых и забитых курка. Они легли рядом и палили, палили, и кричали раненому, что они его не бросят, а им приказывали отойти, а они не отходили и посылали командира на три буквы. А раненый выл от боли и просил вытащить его и не бросать.
Вытащить и раненого и его оружие и его рюкзак, и свои рюкзаки, и его и свои боеприпасы молодые солдаты не могли физически. У них самих тяжеленный груз боеприпасов за плечами, плюс раненый, которого вдвоём тащить надо, плюс груз и оружие раненого.
Бросить боеприпасы и многочисленную трихомудию, в их рюкзаках, было никак нельзя. Трибунал. И бросить сослуживца им совесть не позволяла. Решили хоть своими телами сослуживца от пуль закрыть, тот перекатываться, чтобы пули в него не попали, не мог, из за ранения. А обстрел был очень сильный. И они, по молодухе службы ещё никак не могли понять, как рота смогла бросить своего товарища и пробежать мимо него. У них в головах ещё не укладывалось, что боевого братства попросту нет даже на войне, что даже в десанте есть паника и трусы, что все сказки о всегда и всюду хероических дембелях, это просто сказки и хвастливые байки. Что люди, это всего лишь люди, и они могут паниковать и трусить. Что им просто повезло, что они чуть смелее и менее паниковые, но они всего лишь бесправные молодые и их ни за что не простят, более старшие призывом, паникёры и трусы. Не простят за то, что два салабона оказались более стойкими, чем годки и деды. Не простят и будут долго избивать за это после боя.
Ничего этого они ещё тогда в том бою не понимали. Они просто знали, что есть раненый товарищ и нужно хоть самим рядом погибнуть, но попытаться спасти ему жизнь любой ценой. Они верили, что именно так и поступают в ВДВ и им плевать было на то, что кто - то думает и считает иначе..
Они кричали своим ротным офицерам, что их солдат ранен, что его надо спасать, что раненые не может откатываться от пуль и, что если его, раненого, не прикрывать огнём, то его обязательно убьют.
Тот, бедолага и отползти не мог, в голом поле под пулями лежал. Рядом в голое поле и эти пацаны плюхнулись, чтобы хоть огнём своего оружия духам немного стволы заткнуть и телами своими раненого заслонить.
Между собой солдаты успели перекинуться словами, что готовы рядом мёртвыми лечь, но товарища по роте не бросят. А раненый откатиться от пуль не может, его только и спасти может, что плотный огонь по духовским позициям этих двух солдат.
И командир, видя, что солдатики оборзели и плевать хотели на его приказы, отойти и бросить раненого товарища, что он может потерять трёх бойцов вместо одного (раненого - то он уже сразу списал на боевые потери, ещё живого он уже его в мыслях в гробу в Союз отправил) и хрен ему тогда будет, а не очередная звёздочка, а может и целый трибунал будет, выслал к ним подмогу, с дымовыми шашками, и раненого вытащили, а этих солдат потом дембеля били. Наверное, били больше по привычке, таким образом, свой стыд запрятать, что мимо раненого пробежали и под пулями обратно сами, без приказа, не кинулись его вытащить. Били при этом самом офицере командире, зная, что тот не заступится за избиваемых.
Ни одного, ни другого за помощь раненому не поблагодарили и не представили к награде, а там ливень был из пуль, жутко там было лежать и раненого собой прикрывать. Да и о каких представлениях могла идти речь, когда молодые солдаты командирские преступные приказы в жопу послали, а раненого не бросили.
За конкретные подвиги редко награждали, почти никогда, только если уж совсем ранен, или сверху давят, что хоть кого - то наградить надо.
Хорошо, что хоть того, раненого солдата, орденом 'Красная Звезда' наградили за ранение в ноги. Ему тогда обе ноги прострелило.
На боевые это орденоносец больше не ходил, был вечным дневальным при парке боевых машин (охранял машины роты), числящимся в роте. За спасение своё никому и спасибо не сказал, старался в роте поменьше показываться, даже спал там же в автопарке, в боевых машинах, в столовую тоже старался не показываться. Так и дембельнулся втихушку с чужим солдатами, не со своей ротой домой улетел. До этого ранения был он пойман не раз на воровстве денег и другого всего у солдат своей роты, так, что в роте его особо не жаловали. Ранение его, бесславное и шальное, как всегда липовым подвигом обстряпали, чтобы опы прикрыть.
Ну а если бы тех пацанов, которые будущего орденоносца спасли, тоже к наградам тогда представили, то пришлось бы офицерам объяснять всё случившееся на том поле боя уже очень большой комиссии, потому как в лоб на духовские пулемёты тогда эту роту сам командир дивизии своим приказом отправил. Очень уж ему хотелось на той, всеармейской операции кишлак взять, вот он ротой и швырнулся. Что комдиву какая - то рота...
Видел я, как другой командир кричит о помощи, чтобы его прикрыли огнём, и помог ему тоже только молодой и забитый солдат. Этот задохлик встал в рост там, где нельзя и головы было поднять, от свинцового ливня и поливал со своего пулемёта позиции духов, пока командир не попал в безопасное место. Никто больше из солдат роты не поднялся офицера прикрыть, так много свинца и страха было, а этот встал.
Когда его спросили, зачем он рисковал, он просто ответил: 'это же лейтенант совсем молодой, мне его жалко стало, лейтенант орёт, а никто не поможет'. Лейтенант потом сказал, что он типа героически роте пример показывал, что надо уходить в безопасное место, встал там, где и встать невозможно было.
Роту полностью на поле в землю свинцом уткнули. Все ссали подняться. Ещё полчаса и от роты только трупы бы остались. Летёха и показывал, что пока одни отбегают, остальные их огнём должны прикрывать и наоборот. Куда там.
Только рота увидала, что лейтенант живым добежал до безопасного места, ломанулись все. Молодой солдат с пулемётом до последнего отход роты прикрывал, с ним ещё такой - же молодой прикрывал, потом раненого, которого все бросили при бегстве, выручали. Тоже ничем не наградили парней, офицера и роту прикрывших и раненого спасших.
Почему не наградили? Стыдно было, что молодые 'чадушки' героичнее всех оказались.
Можно вспомнить, как всего один курок, с пулемётом четыре часа прикрывал отходивший с ранеными взвод, который подставил бездарно под засаду командир роты и который потом своему взводу на выручку не пришёл, а прятался на броне. Прикрывал пацанчик свой взвод добровольно, в том числе и тех, кто его не считал за человека.
Этот - же парень, на боевых, в горах, спас всю роту. Рота расположилась на боевых в горах на ночь в маленьком афганском домике и уснула. Вымоталась рота. Зима, все мокрые от снега и пота, уставшие, банду преследовали. В караул поставили этого пацана. Без смены поставили, на всю ночь. Типа, ему отдых не нужен. Да он и сам не отказывался. Добрый был пацан, сильный духом очень и пятижильный, выносливый. В это время моджахед с миной подкрался к домику и хотел его взорвать вместе со всей ротой. Так этот парень поймал душмана, обезвредил его и мину и спас роту. Умудрился схватить душмана так, что и мину тот взорвать не успел.
Сколько подвигов это пацанёнок совершил, никому из мной виденных солдатиков, совершить не удавалось. А видел я немало Героев отважных. И как человек, этот мальчишка хороший был. Умный, добрый и душевный. И если даже я, нет - нет, да пользовался своим годкизмом и дембельским положением не раз и неуставные отношения поддерживал, то этот парень - никогда. Он просто служил. Ровно, храбро и красиво. Никогда, ни разу, ни с кем, он даже на миллиграмм не показал и не продемонстрировал какое - то несутавное превосходство по сроку службы, что он годок, дембель, дедушка гражданский. Удивительный солдат.
Вот его портрет я бы во всех школах повесил и во всех частях. И биографию его службы в учебники школьникам и солдатам, курсантам военных училищ и прапорщикам с офицерами вставил бы. Чтобы учились на его примере и понимали, как нужно по настоящему Родине себя отдавать, а не понты корявые строить на неуставняке и преступлениях.
Он и есть Реальный и Настоящий Герой Десантник, а не те, чмори, что своих сослуживцев били. Так и не стал этот солдат ярым показным дембелем, что - то порядочное внутри него, не давало ему над молодыми издеваться.
А у нас было в Афгане и в учебке в Союзе как, не чморишь других, не косишь от трудной работы, под видом, что ты дедушка старослужащий, которому 'не положено работать', будешь сам тянуть свою солдатскую лямку до самого дембеля, не перекладывая свои обязанности на других, а это, типа по поганому неуставняку - западло считалось.
И этот пацан, выше всех нас оказался, он нас всех любил и спасал, а мы не ценили. Ссуки мы были. Прости нас пацанчик, за всё прости. Мы перед тобой в огромном и неоплатном долгу за жизни свои спасённые. И матери наши перед тобой в долгу и дети, и внуки наши.
Все мы, солдаты второго года службы, в основном ломались перед заманчивой перспективой стать 'дембелем'. Почти все души свои продавали и совершали многочисленные пакостные поступки, отличающие неуставных дембелей от молодых солдат и вечно молодых солдат (это солдаты, которые даже по дембелю были как молодые).
Стать дембелем было престижно и заманчиво, а то, что за это платили другие своими синяками, шишками, унижениями и работой за тебя, было побочным, но очень обычным и никем из нас не порицаемым, явлением дембельской привилегии.
Многие до сих пор вспоминают службу в Афгане, как лучшие годы своей жизни. Кому война, кому мать родна. На гражданке - то дембелем не стать, там другие законы общества, более человечные и сам человек более защищён, не больно кого и зачморишь, тут же быстро под суд пойдёшь.
Вот и ломались вчерашние 'крутые дембеля' перед мирной жизнью, когда из дембельского беспредела, в более правовое поле гражданского Союза прилетали, и больше не поднимались из серой массы нищих, пьяных, необразованных и забитых судьбой, жизнью и реальностью бытия соотечественников.
Макала их жизнь в серое будничное дерьмо по самые уши. Оттуда выбираться уже нужно было благодаря уму, знаниям, труду, спорту, уважению к окружающим, таланту.
Просто так, на кураже более длительного срока службы было не выехать.
И вспоминали 'дедушки' с тоской 'золотое время' упоительного всевластия над судьбами, а порой, здоровьем и жизнью рядом менее длительно служивших молодых солдат.
Хотя, у кого мозги были, тот и на гражданке продолжил красиво жить. Но, мозги были, в основном, далеко не у самых лютых и ярых дембелей, мозги были, в основном, у тех, кто на службе 'золотую середину' умел держать. Вроде и дембель, но над другими не особо издевается, просто от тяжёлых и грязных работ косит по полной за счёт своего старослужащего 'положения'.
Хотя таким по молодухе тоже по полной доставалось, все - таки, наглые, хитрованные и более физически сильные, быстрей поднимались на ноги.
Сложно делить армейскую массу солдат и офицеров на хороших и плохих. Каждый был индивидуален, во многих совмещались и полное подонство и временами даже при этом, некое благодушное благородство и безумная храбрость и тут же - шкурническая трусость.
Просто многим, более устоявшимся, более гадким, более сволочным, более приспособившимся, более хитрым или просто от природы осторожно - смекалистым, более физически сильным, часто было не так охота совершать 'великие' фронтовые подвиги, они уже вроде как состоялись и заслужили свои 'орлиные' места в Афганском фронтовом бардаке.
А вот многим молодым, забитым, униженным или очень немногим 'вечно молодым' куркам ('вечно молодые' - это солдаты, так и не перешагнувшие в категорию наглых дембелей, по причине того, что сослуживцы их до самого дембеля считали чадушками и чморями), приходилось доказывать своё право, на хоть какое - то место в солдатском обществе именно совершение частым подвигов и проявлением отчаянной храбрости.
Хотя, справедливости ради скажу, что некоторые 'вечно молодые', не самые поганые нутром и физически сильные были просто чище и выше нас морально и поэтому были более готовы к подвигам, самопожертвованию во имя других, и к героизму. Хотя, основная часть 'вечно молодых' была 'наказана' и зачморена до самого дембеля сослуживцами за трусость, за воровство среди своих, за стукачество во имя примазывания к офицерским няшкам, а не во имя справедливости.
Ни для кого не секрет, что в каждой роте были такие стукачки и докладыватели, которые закладывали и стучали сослуживцев вовсе не потому, что хотели справедливости и были против дембелизма, а потому, что их душок был такой стукачный за разные поблажки от офицеров. Такие часто были очень незаметны, ничем особым не выделялись, серенькие такие. Офицеры им первые партии отправки домой всегда обеспечивали, в нарядах на менее трудные места ставили, наградные им почаще писали, на залёты их меньше внимания обращали, рюкзаки их на наличие БК не контролировали. Сложно было таких стукачей выявить, практически невозможно, они просто служили тихо и незаметно.
Стукачей, 'во имя справедливости', обычно свой призыв прощал. Такие случаи были, когда уже вконец загнанный издевательствами молодой, которому уже было не в моготу терпеть побои и издевательства от старослужащих, прибегал к командиру роты и всё ему докладывал про своих обидчиков. Ротный вызывал оборзевших дедушек 'на ковёр' и всё им выговаривал. Дедушкам, конечно, это в основном было 'как с гуся вода', так как дальше ротного, обычно инфа о таких их беспредельных 'проделках' никуда не уходила, ротный тоже был не дурак, информацию о подобном в штаб батальона или полка нести, провинности дедов в итоге по нему, ротному, бы и вдарили. Но опасения у дедов, что ротный может озлобиться и зарубить очередной наградной или воткнуть в наряды, всё же оставались.
Поэтому свой призыв такого стукача не порицал особо, все понимали, что прессинг дедов мог быть очень жестоким, а вот деды просили годков, чтобы они такому молодому стукачу, когда годки станут дедами, а стукач годком, не простили его стукачественного 'залёта'. Годки обычно этот наказ исполняли и 'поднимался' такой стукач молодой, только когда и годки его демобелизовались и в подразделении оставался только его призыв.
Я часто видел как самые ярые и жестокие дембеля нагло и хитро косили от сложных боевых операций и фронтовых переделок, разными способами. Они считали, что их время геройства уже прошло и нужно было уцелеть для отправки домой.
При этом командиры просто закрывали на это глаза. Ведь эти самые ярые и жестокие дембеля помогали им поддерживать подобие дисциплины в подразделениях. Очень часто старослужащие не несли свою фронтовую службу по дежурству и караулу, рытью личных окопов, постройке личных укреплений, даже на боевых, перекладывая все свои бытовые боевые обязанности на более молодое пополнение. Несогласных с этим положением дел молодых солдат деды просто били.
Нет справедливости в этом мире и Христа били, и он при этом духом и душой был выше, чем высшие Каиафа и Пилат.
У многих забитых молодых курков и у тех, кто так и не стал наглым и ярым дембелем, реально внутри была настоящая жилка. Им просто не хватало качественной еды и нормального нашего и командирского человеческого отношения.
Мы, на гражданке, ведь как видим боевую и фронтовую картину: совершён солдатом подвиг в бою, и отцы командиры и замполиты ротные, при свете коптилок, пишут, умиляясь героизмом служивого, представление на боевую медаль или орден, и составляют справедливые списки на награды. И комбаты это подписывают и отправляют дальше.
А дальше, командиры полков и дивизий, все восторгаются мужеством героев и торопятся вручить им медали или ордена, пока они не погибли, чтобы награждённые стали примером и вдохновляли других однополчан на новые подвиги во славу Родного Отечества.
Накося, паря, выкуси. Хоть какой подвиг соверши по молодухе, сардельку тебе вонючую, обычно под нос, а не медаль и уж тем более, не орден. После года общей в армии службы (полгода учебки, полгода Афгана), может быть, и дадут солдату медаль 'За Боевые Заслуги', если сверху командиру 'очко напинают', что пора списки к наградам подавать.
Почешет иной командир, обиженно, это своё напиняное гузно и, сопя злостью на весь мир, матерясь и хряпнув спирта или водки, садится писать наградной и высасывать из пальца подвиг. Не всегда подвиги с разнарядками на награждение в одно время случались. А прошлые подвиги в свежий наградной не втиснуть, числа должны быть тоже свежие и совпадать с боевыми выходами и рапортами.
Ну и за ранение, чтобы опу и бездарность командования, благодаря которому это ранение солдатом было получено, прикрыть, могли дать солдату медаль 'За Отвагу' или даже орден 'Красной Звезды'. 'За Отвагу' обычно давали при лёгком ранении, 'Красную Звезду' при тяжёлом.
А если у солдата, ходящего в горы на боевые, была медаль 'За Отвагу' или орден 'Красная Звезда' без ранения, то это чаще всего, только тогда, когда человек реально подвигов много насовершал и служил при этом очень нехило и залётов не имел особых. Насовершал подвигов много, давали за один. За каждый подвиг не давали. Одна награда в год была солдату или офицеру 'положена', не более.
Заместителей командиров взводов так обычно, даже без ранения, награждали медалью 'За Отвагу' или очень редко орденом 'Красная Звезда', ибо в Афгане в курковой роте заместителем командира взвода обычно ставили только очень храбрых и мозговитых.
Было, что представляли к 'Красной Звезде', а приходила медаль 'За Отвагу'. Бывало, что приходил солдату орден 'Красная Звезда', а вручали ему медаль 'За Отвагу', а солдатский орден уходил какому - нибудь офицеру прохиндею, купившему его за пополизание или за чеки.
Обычно, в годы моей службы, боевой или штабной офицер за два года службы получал, как минимум, один орден 'Красная Звезда', реже два ордена, а боевой солдат курок не получал обычно почти ничего. Редко - медаль 'За Боевые Заслуги', очень редко - медаль 'За Отвагу' и иногда, совсем, совсем редко орден 'Красная Звезда'. Две боевые награды у солдата, в моё время службы, в 350 - ом полку ВДВ были практически невозможны. Это была гигантская редкость. Лично я знаю только двоих таких солдат со своего полка.
Указы о награждениях до сих пор многие стоят закрыты, и рассмотреть их, к сожалению невозможно. Например, указы о моих обеих медалях 'За Отвагу', значатся, по информации общедоступного интернета, как указы о награждениях орденами 'Красная Звезда', но заглянуть в них я не смог, они стоят закрытами.
При этом я получил именно медали 'За Отвагу'. Хотя мне, в принципе, уже давно, всё равно. Что - то дали, и на том огромное спасибо.
С наградами боевыми жить человеку, прошедшему войну, куда легче морально, чем не имеющему боевых наград. Я об это знаю лично, побывал я в шкуре фронтовика, пришедшего с войны без единой медали, как и десятки тысяч других солдат. Свои боевые награды я получил только спустя три года после 'своей' первой войны.
Поэтому я прекрасно понимаю тех фронтовиков, которые ходят обвешанные многочисленными интернетовскими и общественными значками, орденами и медалями. По десять, по пятнадцать, по двадцать и даже по тридцать и более таких железяк на себя одевают.
Другие фронтовики Афганцы, наоборот, упорно не одевают даже тех НЕ БОЕВЫХ государственных наград, которыми Родина их наградила.
Как профессиональный психолог, думаю, что это в основном, именно от того, что человек не получил заслуженных наград за свои личные подвиги во время Афганской войны. Ведь он воевал, воевал храбро, а награды у него нет. Не прошёл наградной или офицер поленился написать наградной.
Количество полученных боевых наград говорит только о том, что награждённого представляли очень часто. Говорить о том, что у кого больше орденов - тот и храбрее фронтовики не будут. Я лично знаю ребят, более храбрых, чем я, у которых нет ни одной боевой награды. Эти пацаны просто были очень нелюбимы своими командирами, вот они их и не представляли. Другим пацанам просто не повезло и их наградные 'зарубились' или потерялись в многочисленных штабах. Человеческий фактор несправедливости играл свою роль даже на Афганском фронте.
Мне просто повезло получить несколько наград за свои подвиги и пролитую в боях кровь.
Вот и вся правда. Не нужны были мы командирам, за редким исключением. И награды наши и подвиги, и представления наши на медали и ордена, всем в штабах по барабану были.
Мы на той, Афганской войне не жили, мы выживали. И был срок. От и до. И этот срок надо было оттянуть и вернуться домой живым. Любыми путями вернуться.
Иногда по молодости лет и в ажиотаже боя солдаты забывали про срок и про то, что выжить надо, и совершали искренние подвиги. Командиры были уже постарше и совершали подвиги реже, в их башках уже логика выживания рождена была по более большим годам жизни.
Многие ещё и Афган с тоской вспоминают, потому, что считают, что там была настоящая фронтовая дружба.
Была, не спорю. Редко, но была. Именно отдельная дружба, а не фронтовое братство. Братства всеобщего между служившими, между солдатами, прапорами и офицерами, между молодыми годками и дембелями, я не видел.
Меня тоска по Афгану, как по горнилу настоящей дружбы миновала сразу в последние дни моей службы. Как сразу двух лучших друзей и одного хорошего товарища, пробитых насмерть пулями вдоль и поперёк увидел, так и вся любовь к Афганскому братству ушла. Первых двух лучших друзей я ещй по молодости службы Афганской 'похоронил'. Один в бою погиб, второй сам застрелился от мерзости службы. Обоим дали по ордену 'Красная Звезда'.
Вдогонку к этой 'любви' в моих ушах до сих пор стоит издевательский смех над погибшими одного из ротных офицеров, взводного 'В. Ш.'. Он получил ранение в самом начале боя, а погибшие пацаны, отдали свои жизни, чтобы не допустить врагов к нему раненому. Теперь они были мертвы, а офицер глумился над их трупами, называл их чадушками и чмырями, не стоящими сочувствия.
Забрал Афган у меня всех тогдашних моих товарищей, я и теперь их часто рядом вижу с собой, мёртвых и окровавленных и смотрю в их глаза часто. Наверное, крыша у меня тогда поехала. Но я об них никому не рассказываю. Так и живу с мертвыми рядом, они тихие, не мешают. Стоят себе рядом везде со мной и смотрят так и молчат. Редко они со мной говорят. Очень редко, всё больше просто стоят и смотрят, как я живу и что делаю. Рядом стоят, буквально в метре - полтора. Как были на боевых, обтрёпанные, грязные, с оружием, так и стоят. Целые только, в крови малёха, но без дырок от пуль. И молодые они вечно.
И с Богом я с детства разговариваю, сколько себя помню, и родители мои рассказывают, что я поющих ангелов в детстве слышал. Я помню, стою на крылечке барака и слушаю красивое пение. Мама, говорю, тёти поют. Мама, крещёная была, посмотрит на меня, улыбнётся и говорит: это не тёти сынок поют, это ты Ангелов слышишь...
Теперь пения давно не слышу. Только с Богом говорить продолжаю и на друзей мёртвых 'любуюсь'.
Такая вот жизнь странная.
Беседовал со своим дембелем однополчанином, таким же курком, как я. Он рассказал, что тоже не особо уважает бывшего комдива 'А. Е. С.'. У них в первом батальоне, в далёком 1981 году, сначала был классный комбат. Человек, одним словом.
Одна из БМД первого батальона на марше, в Чарикаре, сломалась. Гололёд, перевал, машина скользит, наехала на камень, тот по льду, скинуло её малёха с трассы, гуська разулась. Ну, сломалось и сломалось. Слава Богу, в пропасть с десантом не улетела. Ну, оставили охранение, пересадили курков на другую машину, эту стали чинить и пошли дальше. Обычная боевая обстановка.
Как этот комдив 'А. Е. С.' орал на заслуженного и боевого комбата. Ну конечно, комдиву же надо доложить, что у него все БМДшки ровно шли, шли и пришли. Кого интересует, что война, что комбат не виноват и близко. Ну не комбат же камни под траки БМД бросал и лёд в Чирикаре морозил. Надо просто генералу было унизить Боевого Офицера при солдатах и власть свою генеральскую показать.
Через несколько часов этот комбат смертью храбрых погиб в бою, защищая своих пацанов. Комдив, если бы ты человек был, пришёл бы ты в батальон, попросил у курков прощенья за комбата. Его смерть на твоей совести. Генерал, это ты не обеспечил ему безопасность и послал на задание без развед. данных. Это ты трепал ему нервы перед боем. И пока комбат брал на грудь пули, ты, генерал сидел в тепле на броне.
Не уважал ты генерал своих подчинённых. Да и не извинился генерал, естественно, ни перед солдатами ни перед семьёй комбата.
Комдив, которого мы молодые солдаты почти боготворили (непонятно за что, сами себе кумира и иконище сотворили из фуфла), питавшийся вкусно и сладко, с отдельным поваром, ординарцем и официантом, вообще считал этих, боготворивших его, забитых солдат и дистрофиков предателями Родины и приравнивал их своими приказами и распоряжениями к самострелам и уклонистам.
Мне довелось присутствовать на так называемом 'суде чести' над такими дистрофиками, доведёнными до истощения командованием, воровством и предательством этого 'доброго' комдива.
Генерал сказал просто: 'вы не просто дистрофики, вы самострелы, самовредители и предатели. Вы сами, добровольно, искалечили себя истощением, чтобы на боевые не ходить. А все ваши раны', сказал он, 'не от дембельских побоев, а это вы', говорит 'сами себе друг другу их нанесли'.
Было бы смешно, над этой фразой комдива, если бы это не было трагедией. Это, каким же нужно было быть идиотом или очень наглым поддонком, чтобы сказать истощённому от голода, избитому в струпьях ран солдату на войне, что он сам, специально месяцами не жрал, чтобы стать дистрофиком и не ходить в горы на боевые и сам себя избивал и раны себе наносил.
Вряд ли командирами дивизий ставили идиотов, значит, скорее всего, остаётся второе, наглый подонок.
А то он не знал, что у них, молодых солдат, дембеля отбирают жратву и убивают их, голодных, избиениями и тяжёлой военной работой за других старослужащих солдат.
Типа 70% солдатиков были нелюди, и сами были виноваты в своей истощенности и избитости.
Ну да сытому голодному не разуметь. Жрать надо давать людям, и беречь их от неуставщины и избиений сослуживцев. Эти избитые дистрофики также принесли в боях генералу на грудь все его боевые ордена. Они их ему, сидевшему под охраной разведчиков из разведроты в крепком и защищённом тылу, с автоматом в руках в сражениях с маджахедами обеспечили.
А с личной охраной, тёплой постелькой, индивидуальной палаткой под горой и индивидуальным бочковым котеджиком в части (в 103 - ей дивизии в Афгане, были гигантские бочки, в которых, для высшего руководства дивизии были обустроены личные коттеджи со всеми удобствами), с персональным поваром и официантом, с жареной курочкой, молочными супчиками, персональными котлетками и манной кашей с шоколадками, как служил комдив 103 - дивизии ВДВ, любой солдат служить хорошо сможет.
Нет генерала тоже 'можно понять'. А ну он признайся, что его часть насквозь прогнила, что в ней жизнь и здоровье молодого солдатика ломаного гроша не стоит. Что в его собственном штабе, под его непосредственным покровительством и руководством, на самых высоких должностях сидят предатели, торгующие боевыми картами и оружием с душманами, отправляющие героин, антиквариат и драгоценные камни в солдатских гробах, спекулирующие водкой и гашишем. Так на пенсию генеральчика отправят. И то в лучшем случае. А могут и посадить и надолго. Легче закрыть глаза и не жалеть солдат, и не кормить солдат, и не лечить солдат, и не быть 'отцом родным' солдатам. Легче покрывать своим бездействием, наглостью и непротивлением злу, воров, преступников, мародёров и предателей всех мастей.
Положите цветы на могилы солдат,
Что погибли в казармах Великой и Гордой Страны.
Приколите сердца их в ряды генеральских наград,
И к знамёнам полков, где они были так не нужны.
Мне ли не знать успокоенный взгляд.
Здесь тишина и над болью восходит луна.
Не повторяйте ошибок, шагая назад.
Тесно в казённых домах, да и наши ли это дома.
Здравствуй, чужая Страна, мы с тобой,
Дети, вчера повзрослевших детей.
Каждый, из нас уходя, возвратится домой,
С горной войны, под седины своих матерей.
Мы вернёмся другими, в железных телах и в гробах,
Мы приедем чужими, и трудно нас будет обнять.
Кто навеки в молчанье, а кто в одиноких словах.
И не каждого матери смогут теперь целовать.
Как мы верили всем, как умели мечтать.
А теперь как один, только в том ли строю.
Мама, помнишь, я ночью учился летать,
Мама, как я тебя бесконечно люблю.
Положите цветы на могилы солдат,
Что погибли в казармах Великой и Гордой Страны.
Приколите сердца их в ряды генеральских наград,
И к знамёнам полков, где они были так не нужны.
Представляю картину: пришёл 'хероический' генерал или не менее 'хероический' офицер в Афган, ему сразу же харю сослуживцы генералы и офицеры, которые сроком службы в афгане поболее, чем он, начистили, зарплату отобрали, баландой обделили (не манной кашкой, не гречневой кашкой с курочкой, а именно баландой), нагрузили так, что ноги не можешь разогнуть и в горы отправили воевать (не под горой в палатке на кроватке уютной бока нежить, а именно воевать).
При этом, объяснили, что на ближайшие полгода он никто и звать его никак, жаловаться ему некуда и некому, к медикам ему дорога заказана, должен он получать пинки и зуботычины достойно и терпеливо, старательно выковыривать вшей из кальсон, делать самую тяжёлую и трудную работу за себя и за старослужащих офицеров и генералов, Чистить старослужащим офицерам и генералам сапоги, стирать им одежду и подшивать воротнички, зарплату и сладкие куски всегда отдавать тем, кто уже домой на дембель, пардон, на замену, собирается, и два пути у него отныне: либо быть беспрекословной битой скотиной на ближайшие полгода, без права жалоб и медицинского обслуживания, или свалить по рапорту в Союз и до конца дней считаться предателем. Ну, либо стреляться или вешаться, или мочу гепатитную глотать. Да зачадились бы в момент, эти офицерские и генеральские 'херои', пока бы их в годки не перевели, как и остальные солдаты.
Более того, чадушки, чмошники и трусы, среди прапорщиков и офицеров были, даже без дембелизма. Как уж они умудрялись чадиться, я не представляю. Может и среди генералов были чмошники и трусы, но мне 'не повезло', я только одного генерала 'А. Е. С.' неплохо в Афгане знал. Но мне и его преступного скотского отношения и руководства хватило по гроб жизни.
Виноваты вы господа генералы, офицеры и прапорщики перед солдатами в Афганской войне. Все виноваты, до единого.
Не многие из вас реально были любящими 'отцами' для солдат. Я таких настоящих 'отцов' так и не увидел. Хотя не удивлюсь, что некоторые из тех, кого вы 'не любили', прочитав эту книгу, будут вас отчаянно защищать.
Мы верим в свои созданные легенды. Сами создавали авторитеты, сами в них верили, сами о них сказки и небылицы слагали. И я этим раньше грешил. Стыдно мне было, генералы, офицеры и прапорщики перед родственниками, друзьями и знакомыми за ваши подлости, вот и приукрашивал я вашу низость и мерзость.
Некоторые солдаты в нашем полку, от постоянного голода и болезней, уже просто представляли собой еле двигающийся, доходяжный, обтянутый кожей мешок с костями. Таких на солдатском жаргоне называли 'бухенвальд'. По аналогии с узниками концлагерей.
Реально, таких отощавших солдат я видел раньше только в школьном возрасте, в документальных кино про военнопленных в фашистских концентрационных лагерях.
Наши дистрофики, как и там, бухенвальдились от болезней, физических нагрузок, издевательств, избиений и голода. В каждом подразделении были такие дохлые воины, кроме штабных подразделений.
Если солдат курок в положении сидя или нагнувшись, имел хотя бы одну - две складки кожи в районе живота, он считался у нас, солдат, жирным. При этом переносимый груз за плечами солдата курка порой достигал запросто пятидесяти и более килограмм.
Иные солдаты весили меньше, чем несли на себе в горы.
Как же они всё это тащили? А хобот его знает. Тащили и всё тут...
Одевали обычно такой РД (рюкзак десантника) лёжа, стоя его одеть физически было не возможно. Рюкзак клали на землю, спиной ложились на него и застёгивали лямки рюкзака на своей груди, под мышками, и на поясе. Потом два других солдата брали лежащего за руки и поднимали его вместе с рюкзаком, в вертикальное положение. Солдат стоял и ходил с постоянно полусогнутыми ногами, выпрямить их под тяжестью груза, было порой, просто недостижимо.
С таким грузом курки ещё и шли вверх по горам, и умудрялись воевать, зарабатывая на всю жизнь позвоночные грыжи и ножные боли в области от ступни до чуть ниже колена.
Лично у меня уже через два месяца войны, на любых дистанциях и с любым грузом было три жгучие, постоянные боли. Одна в позвоночнике чуть ниже шеи (как гвоздь вбили), две других в обеих ногах, посередине спереди, между ступнёй и коленом (уже на гражданке врач объяснял, что там проходит какая - то жила или мышца).
На гражданке, после Афгана врачи обнаружили у меня несколько позвоночных грыж, которые, как они сказали у меня возникли ещё в Афгане, в начале службы и с которыми я живу до сих пор. Как мы переносили эти грыжи, боли, и тяжести я до сих пор не знаю, но жалоб никто ни от кого не слышал. За жалобы молодых солдат тоже били. В медсанбат с такими болями тоже никого не водили.
У генералов и офицеров, всех должностей и категорий, и штабных солдат нашего полка дистрофии никогда не было. Дохляки от рождения были, дистрофики нет.
Например, наш замполит роты 'П. О.' был худым дохляком. Именно поэтому он разгружал свой рюкзак в тихушку, чтобы никто не видел, на боевые по минимуму, чтобы не сдохнуть в горах, и свои личные вещи, которые не мог оставить на броне, заставлял тащить за себя молодых солдат. Если бы он тащил их сам, он бы в горах просто сдох и стал офицером чмошником. Но ему хотелось выглядеть боевым офицером, хотелось орденов и славы, хотелось карьеры. Поэтому он пользовался своим офицерством и просто приказывал молодым солдатам таскать за него в горы свои вещи.
Себе он получил за Афганистан и орден 'Красной Звезды' и орден 'За службу Родине в ВС', а солдаты, таскавшие в горы его вещи не получили ни одной медали. Даже раненые в бою солдаты ничего не получили. Даже солдаты, лично спасавшие жизнь замполита и других офицеров в бою, ничего не получили.
Как пишет один из сержантов пятой роты: замполит пятой роты награды всегда зажимал, как будто это были его личные награды, а не Государственные. Вот прямая фраза из его письма (орфография, пунктуация и всё остальное сохранено): '...Т ы посмотри мои фото когда мы дембельнулись есть фото всех дембелей моего призова и посмотри сколько награжденных их 2 человека ...'.
Всего двое из целого призыва. Не верю я, что в пятой курковой роте не было достойных к награждению солдат. Были, конечно достойные и отважные фронтовики солдаты. Вот только не было у них достойных командиров.
По разному в Афганистане ставили оценку трусости. Солдаты по своему, офицеры, по - своему.
Солдаты презрительно отзывались о командире роты одной из курковых рот, за то, что он весь бой сидел, спрятавшись за миномётной плитой и оттуда 'руководил' боем, не сделав ни одного выстрела, в то время как бойцы сами старательно меняли позиции, отстреливаясь от наседавших моджахедов. И автомат этот ротный потерял. Офицеры оправдывали такого ротного, говорили, что ротный не должен отбиваться от врагов, а должен из безопасного места руководить боем по рации, солдаты презирали. Ротный ведь не комбат, чтобы в штабе отсиживаться.
А чего офицерам ротного не оправдывать, у нас и взводные офицеры автоматы на боевых теряли, которые им потом солдаты находили. Только офицеры об этом не любят вспоминать.
Помню, одного солдата ранили, может и не смертельная рана считалась по степени поражения, но очень болючая, вот он вошёл в болевой шок и умер от этого шока. Его взводный офицер назвал солдата трусом. Мол, смелый не умрёт из - за простого ранения. А то солдатик знает, как его ранило. Тяжело или нет. Кровь хлещет, боль дикая. Можно и испугаться. Мне не понять, я в болевой шок не входил, и боли часто сильно не чувствовал из - за контузии и низкого личного болевого порога, но, наверное, нельзя так о раненом и погибшем от боли солдате говорить.
Сейчас провели исследования, где доказали, что отношение человека к боли, заложено в нём на генетическом уровне. Один терпеливее, другой нет. Гены. И никаким патриотизмом или силой воли болевой шок не преодолеть. Расположен генетически терпеть, стерпишь, не расположен, не стерпишь. Не от человека это зависит.
Часто от болевого шока умирали. Надо было колоть прамидол (обезболивающий наркотик медицинский), а его не было. Его у нас, в наших аптечках, воровали ещё на складах.
Аптечки (такие плоские пластиковые оранжево - жёлтые коробочки, раскрывающиеся на две половины) полагались каждому солдату и офицеру на боевых, там и обезболивающие и другие нужные лекарства должны были быть. В реальности, когда получали аптечки перед боевыми, они почти все оказывались пустыми и подобное обезболивающее доставалось в аптечки только офицерам. У офицеров оно было, у солдат нет.
Там, в аптечках солдатских, в основном только пантацид, для обеззараживания воды и находился. Так эта хлорка никому не нужна была, кроме нас, курков. Остальное всё уже разворовано офицерами и прапорами складов. Ещё мы в этой коробочке, так как она была пустая, соль держали, спички, сигареты иногда, чтобы не отсыревали.
Из всей медицины в роте было немного бинтов, зелёнка, булавки швейные (язык к губе, раненым в грудь, прикалывать, чтоб не задохнулись при ранении в лёгкие), и ещё чего в сумке по мелочи у санинструктора.
Случаи лихорадки, желтухи, других инфекционных заболеваний, на боевых лечить было просто нечем. Ранения просто перевязывались и по возможности, раненых отправляли на броню. Либо они умирали прямо в бою от потери крови, боли и инфекции. После одного из ранений меня просто перевязали только через восемь часов, бинтов уже к тому времени уже не было, а получил я первую реальную помощь с уколом больше чем через сутки. Да и не только я.
В это время в СССР чиновники зарубали новаторские проекты русских учёных с заменителем крови.
У моджахедов были капельницы и заменитель крови американский (придуманный нашими русскими учёными), лекарства всякие и таблетки были. У них всё было. Всё, что надо для войны. Даже отбойные молотки на батарейках, окопы в горах долбить.
Иногда, мы захватывали такое богатство, и пользовались им.
После боевых, по приходу в полк, это всё отбиралось у нас штабными офицерами. Всё это они потом часто сбывали на Кабульском рынке обратно душманам за деньги.
Помню, грохнули мы как - то духовского медика и сумку его взяли. А там, чего только не было. Одних таблеток полсумки было. Мы к санинструктору. Лечи нас, говорим, вон тебе, сколько таблеток приволокли. И смотрим на него, как на академика. Только ведь он не академик, он и сам в большей части лекарств разобраться не мог. Обидно. Мы загибались от болезней, и лекарства, вот они, и лечиться ими как не понимаем.
Кое что, наш ротный док (этим словом 'Док', вычитанным мной из книг до войны, с моей 'лёгкой руки' стали потом в нашем полку и в дивизии ротных солдат санинструкторов звать, до этого их 'таблетка' называли), смог, всё таки определить и этим самым спас прямо на боевых одного солдата от приступов малярии, а второго от тяжёлых последствий начинающейся желтухи). И при ранениях потом много чего из той сумки использовал.
Нищими по имуществу и снабжению были наши боевые роты в Афгане. Сколько тысяч солдат элементарно от отсутствия кровезаменителя и нехватки копеечных лекарств и обезболивающего прамидола прямо на боевых скончалось. Даже в медсанбатах и госпиталях капельниц и лекарств никогда не хватало. Разворовывалось и перепродавалось военное имущество и медикаменты, частью в Союзе, частью в Афгане.
Обучали нас воевать, в учебке, в Литве, перед Афганом, дерьмово. Шесть месяцев учебного подразделения ВДВ. Никак воевать не обучали. Два прыжка с парашютом с кукурузника, один с транспортного Ила.
Три, четыре раза в неделю по часу в день типа рукопашного боя на углу плаца или в спортгородке. Больше показуха и никому не нужные каты, чем тренировка.
Немного спортивного городка, раз десять за всё время кросс от двух до пяти километров без тяжестей.
Много работы на сельское хозяйство Страны и мышиной возни по уборке территории и казармы. Много занятий с ручкой и тетрадкой.
Учили половину почти каждого дня нас всякой глупости, которую мы даже не использовали на практике. Много строевой шагистики на плацу. Немного стрельбища.
Ещё ягоды для ротного в лесу собирали, в наряды ходили, городок тренировочный строили, берёзки лопатками сапёрными там рубили и обтёсывали стволы ими, за неимением топоров, на хозяйственных работах балдели.
Нас качественно готовили помереть на следующий день войны. Весь Советский Афган держался только на яром дембелизме, начальном голимом патриотизме рядовых солдат и порядочной крепости немногих младших офицеров.
Многие офицеры и прапорщики в Афгане тупо приспосабливались делать бабки, карьеру и ордена. Ордена и карьера желающим офицерам продавались оптом и в розницу.
Солдатам, в основной массе, это было не дано, даже и если очень хотелось. Руки у солдат до этого были коротки, а ордена и карьеру покупать денег не было. Да и разум солдатский у курков был заточен на любовь к Родине и выживанию, а не на стяжательство. Молоды мы, в основной своей массе, ещё были для прохиндейства, не обучились жульничать.
Простое и прозрачное пацанское дворовое воспитание солдат курков учило кодексу мужской рабоче - крестьянской чести, с нахлёстом блатных понятий, с малолетства.
Правда, очень часто эта пацанская честь в основном потом выражалась в части объегоривания и издевательств над любым более молодым в виду сроков службы или слабым физически, ближним. Такая вот была гипертрофированная честь по понятиям дембелизма.
Опыт и умение воевать к солдату приходили только через год после начала службы в Советской Армии. Первые два - три месяца Афгана курки, после Советских учебок, были просто, во многом, слабые неумехи с автоматами.
Учились на трупах товарищей и с помощью пинков и кулаков дембелей. Некоторым 'повезло' обучаться в учебке Лосвидо (Витебск) и потом, когда Лосвидо прикрыли, в Ферганской учебке. Оттуда молодёжь в Афганистан приходила покрепче. Самые крепкие были из Лосвидо. Но их и гоняли в учебках намного больше, чем нас.
Хотя гоняли всё равно, часто не по делу, не по уму, не качественно и всё же слабо, не для войны, а для галочки.
И гоняли опять же, не фронтовики, а салабоны учебные сержанты, у которых уже все мысли были о бабах, доме, водке и сне, так как все они уже были или годками или дембелями в основном. Не до подготовки нашей им было, да и не умели они, войны не нюхавшие, учебные тыловики, никого готовить. Разве боевого волкодава сможет вырастить и воспитать комнатная собачка мирного времени, крови не хлебавшая.
Она, эта собачонка, может только научить, где сосиску из столовой вкуснее стащить, как от хозяйского, сиречь командирского пинка быстрее увернуться, как на матрасном коврике в каптёрке больше поспать, как газетку ротному принести и 'пузико подставить для почесания и поскулить при этом умилённо'.
Вот так нас и готовили 'комнатные' дембеля 'тыловые собачки' мирного времени, парашливо.
Дебильная система. Офицеры, которых в то время полно уже было с Афгана, с нами не занимались совсем. Редкостью они тогда были в учебных подразделениях. Нас в учебных подразделениях Союза обучали обычные сержантики, которые не нюхали пороха, боёв и войны и близко.
Ну а в Афгане, нас салабонов, уже фронтовики дембеля, по новому переучивали врагов зубами рвать за горло и приказы без колебаний выполнять. Жутко переучивали, по своему, без теплоты, любви и дружбы, но зато быстро. Потом мы других так же учили. Жутко и быстро, чтобы молодые не захлебнулись собственной кровью в первом же бою. Платили мы за это обучение своим голодом, рабским трудом на учителей, личным денежным и вещевым довольствием, выбитыми челюстями, зубами, синяками и гниющими ранами от побоев.
Лес рубили и щепки летели. Но кто на эти щепки перевоспитания внимания обращал.
А каждая щепка человеком была. Мечтала, любила, страдала. А её в костёр жестокости. Сгорай щепка или становись углём и уже тоже сгорай, но намного дольше, принося своим сгоранием пользу офицерам и генералам в их карьерно - наградную копилку..
Вместо того, чтобы нагружать нас по полной физо, кроссами, стрельбищами, боевыми единоборствами, и учебными сражениями, как при Маргелове, нас в учебках использовали как 'домашних любимцев'. Погоняли для порядку 'возле забора игриво' и ладно.
Выведут в лес, малину пособираем, на полянке поваляемся, пару окопчиков в песочке выкопаем, лекцию о секторах обстрела послушаем, поприседаем на потеху сержантам слегонца и обратно. Честное слово, я в детстве и юности школьной жил возле тайги, мы там с пацанами всегда пропадали в лесу, шалаши строили, землянки отрывали, на плотах по озёрам катались, картоху пекли, птиц с рогатки помышляли..., так тогда и то иногда сложнее было, чем в учебке.
Иногда в учебке было стрельбище, мутно учили точно стрелять, с гранатомёта по одному разу бухнули. На БМД или БМП ни разу не ездили, танками обкатку не проходили, гранату боевую не швыряли, приёмам рукопашного боя нормально не учились, так каты отрабатывали никому не нужные, для показухи на стадионе.
В учебной роте, в Союзе, у меня был всего один офицер с Афгана, заместитель ротного капитан 'И.'.
Поначалу он, было, дёрнулся с нами реально заниматься, к боям и войне готовить, через несколько дней ему старшие офицеры это запретили.
'Ты, что', говорят, очумел, их такому учить.
Плюнул он, сказал, что в таком случае, мы все трупы и запил на всё время нашей учебки. Он бы и рад был из нас волков делать, да генералам мирного времени, тыловым, волки не нужны были. Опасались они волков воспитывать. Вот мы по молодухе потом на войне и дохли в горах и воевать не умели, потому как в учебке, нам ничего нужного для войны не привили.
Боевые войска, в особенности десантные, надо дрессировать именно как боевые войска и уважать и любить как защитников Родины. Тогда толк будет. И пинками вышвыривать из боевых войск во вспомогательные части, слабых духом, психикой, здоровьем, силой и нравственностью.
Надо, чтобы каждый день, аж шкиляло, от спорта и усталости, чтобы поход к батюшке в церковь за счастье был, чтобы солдаты силу свою и интеллект чувствовали каждой клеточкой, чтобы и умом и мышцами играли и боевым умением блистали.
В учебке, в Гайджунах, ко мне один раз приезжали родители и сестра. Они меня аж на три дня у ротного умудрились отпросить. Родители сняли рядом с моим учебным 301 полком, в Рукле квартиру и я там с родными и жил. Ох и счастье было. Мама говорит, 'что тебе сынок, вкусного приготовить, чем тебя угостить?'. Я отвечаю, Мамуленька', говорю 'дай ты мне батон белой булки и масла пачку и сахара'. Удивилась мама, но дала. Я батон пополам, пачку масла намазал, сахаром сверху обе половины обсыпал, пополам сложил и рад, радёшенек. Делишес и только...
Батя встретился с ротным, майором 'Ц.' и тот ему рассказал, что я должен по разнарядке попасть в Афган.
Батя себе места не находил, никому ничего не сказал, ни мне ни мамке, ни сестре моей. Взял батя семьсот пятьдесят рублей, по тем временам для Литвы просто гигантские деньги, и отдал их ротному 'Ц.', чтобы тот меня в другую партию переписал.
Ротный, деньги взял и записал меня в отправку на ГСВГ, в Германию.
Прошло время, родные мои уже давно уехали, мы заканчивали учебку. Нам, основной массе курсантов сержантской учебки, командиров отделений 301 - го полка ДШБ, выдали погоны младших сержантов, троим, самым туповатым выдали только погоны ефрейторов, двоим реально вумным выдали погоны сержантов.
Ротный 'Ц.' на радостях выпил, ну и проболтался мне, пьяненький, мой батя ему денег заплатил, что бы я в Афган не попал.
Ну, я же идиот, я же о мамке с папкой не думал, я шинель, к которой погоны капрала пришивал, в охапку и в штаб полка, к командиру полка. И написал рапорт на добровольную отправку в Афган. Кэп его подписал.
Ротный 'Ц.' потом, честно деньги моему Бате выслал обратно, хотя мог и не высылать, ведь не его вина была, что я рапорт подал на добровольно, а мне сказал, что я дебил.
Но, я, к сожалению, себя дебилом не посчитал, и попёр на войну в радостной эйфории, чтобы потом всю свою жизнь перекромсать, как ножом.
Ротный моей учебной роты майор 'Ц.', потом сам попал в Афган, служил заместителем начальника штаба куркового батальона.
Удивительно, но за свои два года Афгана, будучи заместителем комбата боевого батальона!!!, он получил только орден 'За службу Родине в ВС СССР' третьей степени.
Для меня это был шок. Любой смелый и боевой офицер в его должности как минимум имел два ордена 'Красной Звезды'. Орден 'За службу Родине в ВС СССР' третьей степени, мог быть у боевого офицера вторым, после 'Красной Звезды' и это ещё куда ни шло. Но получить только звезду шерифа (так на сленговом жаргоне офицеры называли орден 'За службу Родине в ВС СССР' третьей степени), боевому офицеру за два года войны в Афгане, было довольно позорно. Странная история. Либо трус, либо непонятный залёт, либо всё время отсиживался в тылу. Рама у ротного майора 'Ц',была нормальная, мышцастый и крепкий, выносливый, психоватый, мог в морду дать не раздумывая, умный опять же, не дурак, совсем не дурак, спортом занимался. Темны дела, ох темны...
Но, вернёмся в Афган.
Иногда к нам в полк и в другие части советских войск приезжали различные артисты. Певцы, певицы, танцоры, ансамбли всех видов, музыканты разные.
Говорят, что они ехали к нам добровольно. Были и такие, которым предлагали поехать, выступить перед нами, а они отказывались. Когда впрямую отказывались, оно понятно, никому рисковать не охота, но некоторые на всякие простуды и мигрени ссылались, как например певец 'С.'. Смелый человек всегда, либо поедет, либо смело скажет - нет, и примет всё, что за этим 'нет' последует. А ссыкуны отмазывались и лукались. Сейчас эти трусишки с экранов не слазят. Гано с душком трусливым всегда наверху плавать норовит.
Выступали, приезжающие в Афган творческие специалисты, хорошо и красиво. Для нас это реально была душевная и психологическая разрядка и отвлечение от войны. Эти концерты давали нам глоток жизни.
Артистов всегда хорошо охраняли, и риска у них никогда почти никакого не было. Не больше, чем в Союзе, по крайней мере. Потом уже узнал, что некоторым артистам за такое выступление боевые медали и даже ордена 'Красной Звезды' давали.
Господа Артисты, конечно спасибо, что выступали перед нами, но боевые ордена и медали вы эти не заслужили. Такие награды в бою надо зарабатывать. Честнее будет если второго августа, на день ВДВ вы подойдёте к какому ни будь боевому ветерану десантнику курку и вручите ему свой орден или медаль, и на удостоверении напишете, что лично от такого - то артиста в знак признания подвигов и уважения солдату такому - то.
Это будет справедливей и вас украсит с самой лучшей стороны. Не ваши это награды. Солдатские это ордена и медали. Их у солдат украли и вам выдали.
Считаю, что и иным штабным офицерам и генералам так же надо поступить. Чего нумизматикой на мундире заниматься. В боях не участвовали, в атаки не ходили. А за мозоли на попах ордена боевые по совести не положены.
Вот и День ВэДэВэ. Я с друзьями встречаюсь и плачу.
Все они снова рядом, со мной говорят обо всём.
Долгих лет мне желают, любви и, конечно, удачу.
И они как всегда, никогда не покинут мой дом...
Здравствуй Боря Шашлов. Ты закрыл нас собой на Пагмане.
Улыбнись, Стас Макеев, убитый в тяжёлом бою.
Вот Седов и Сайтхуджин, погибшие в жуткой засаде,
И в снегах Бараков, ты Мартышкин нашёл смерть свою.
Вы сегодня со мной и я с вами пою и танцую,
Обнимаюсь и вою, и спорю до аж хрипоты.
И я даже жену, к вам сегодня, немножко ревную,
Когда вы ей дарили стихи и конечно цветы.
Нас на улице матом, возможно, с обидой осыпят,
И прохожие пальцем закрутят нам вслед у виска.
Вы простите их братцы, они же вас просто не видят
И для них я похож на безумного и дурака...
Вот и День ВэДэВэ. Я с друзьями встречаюсь и плачу.
Все они снова рядом, со мной говорят обо всём.
Долгих лет мне желают, любви и, конечно, удачу.
И они как всегда, никогда не покинут мой жизненный сон...
Журналисты и кинооператоры к нам приезжали. Читал воспоминания одного из них. Пишет, с ротой десантников на боевые ходил и даже избил солдата за неправильное несение караульной службы. Не верю. Скорее рисуется. Хотя, если сходил на настоящие боевые в качестве типа вольнонаёмного или офицера, молодец.
Но если ударил солдата - сука и шакал. Ударить нижеподчинённого слабого - удел подонка.
Обычно мы, для журналистов и кинооператоров, делали показуху за полком. Типа в атаку идём, броня ревёт, мы с автоматами бежим, в белый свет, типа в душман, стреляем. Или показушно в вертолёты садимся и так же показушно и картинно с них выскакиваем. Ещё и береты на нас голубые нахлобучат для понтов.
Только вот береты десантные мы в Афгане видели, обычно, всего пару - тройку раз. На подобную киношно журналистную показуху, на День ВДВ некоторые из нас, и когда мы в этих беретах на дембель в Союз улетали.
В Афгане постоянно береты голубые больше особо нигде и никто их ВДВ не носил. Пилотки носили, шапки зимние носили, панамы носили, кепи носили, каски носили.
Ни разу не встречал журналюгу, идущего с курками на несколько недель в горы воевать. А повидал я их немало. Полк у нас был знаковый, особый полк, самым боевым считался. Приезжали они к нам, естественно, не из - за любви к Родине. За карьерой, за медалькой, за командировочными чеками Внешпосылторга, за славой липовой ездили. И писали потом всякую хрень в газетках своих, больших и малых.
Всякую хбень...
Не уходите журналисты мимо бойни,
Любя безумно всё, где слова власть.
И час в бою - не гордость за геройни,
Командировки как - то даже в масть.
И если с пафосом писать, ломая руки,
Всё уходя херойством вдаль и вновь,
Тогда не слышен мат и храпа звуки,
И проституток фронтовых любовь.
Не слышно плача мужиков и вонь поноса,
И вшей в кальсонах и портянок гарь,
И "жрать - то будет?", вечного вопроса,
Ну, да в казармы не заходит царь.
Вы напишите про потом, когда от боли,
Кататься будет на полу больной солдат.
Когда на памяти крюками ад из крови,
Что пролил в пыль братишка автомат.
Журналюги тоже ордена с медалями боевыми получали. Тоже обычно не за хрен собачий, на халяву. Тогда такая постанова правительственная была. Солдату кашку - парашку и бои. Тыловым прапорам, офицерам, генералам, журналюгам и артистам - бабло и ордена.
Недавно жизнь столкнула меня с одним таким 'боевым' газетчиком.
Знакомьтесь: Колотило Александр Александрович. Работает в газете 'Красная Звезда'. Служил, как он сам о себе пишет, в Армии в должностях корреспондента-организатора, ответственного секретаря и ответственного редактора редакций дивизионных газет.
Самым огромным своим достижением это Колотило считает выпуск первого номера первой советской военной газеты на территории ДРА (Демократическая Республика Афганистан). Куда мы использовали подобные газеты, вам расскажет любой солдат Афганской войны. Годились они только, пардон, для тувалета. Солдаты называли такие газеты ёмким словом 'брехунец'. Брехунцы были Дивизионные и полковые. Этот работал в Дивизионной газетёнке. Естественно, что работал он и служил в полном тылу и в горы не ходил не разу. Хотя мог ходить, если бы захотел. Но не пожелал в боях Колотило участвовать, ему и в тылу было очень Афганисто.
Умудрился офицер Колотило 25 декабря 1979 г. в составе 103-й гвардейской воздушно-десантной дивизии прилететь в Афганистан. Умудрился быть награждённым медалью "За боевые заслуги".
Небольшое отступление:
- Мой первый замкомвзвода 'С. С.', грозный дембель пятой роты, за полтора года войны и множество реальных подвигов, который не вылазил из боевых, получил за всё время службы только одну медаль 'За Боевые Заслуги'.
- Мой друган 'А. А. Т.', первые полгода службы проходивший с гранатомётом в разведвзводе первого батальона, а потом год живым факелом водивший БЕНЗОВОЗ Урал по Афганским дорогам, имевший за плечами, в том числе, двадцать шесть переходов через Саланг именно на Бензовозе, доверху заправленным бензином, за полтора года такой опаснейшей службы получил только одну Медаль 'За Боевые Заслуги'.
Медаль 'За Боевые Заслуги' получали такие героические солдаты курки, за полтора два года службы, ходившие ежедневно в обнимку со смертью, что эта медаль для реального солдата фронтовика времён Афганской войны имеет статус во много раз выше, чем любой орден штабного офицера. Я бы смело солдатскую медаль 'За Боевые Заслуги' боевого курка или кардана пиравнял как минимум к ордену 'Боевого Красного Знамени' боевого комбата, не меньше.
За что же получил такую медаль штабной и тыловой гражданин Колотило?
Про свой подвиг тыловик Колотило 'скромно' везде умалчивает. Да и какие подвиги могут быть у редактора дивизионной газеты. На БМД прокатится до горки, водки раздобыть на пересылке, на трассеры поглазеть из расположения дивизии или из под горы, где он кайфовал вместе со штабом дивизии в тылу, возле брони...
Лично для меня, офицер, получивший на Афганской войне, за два года службы, только лишь медаль 'За Боевые Заслуги' - это диагноз. Такую медаль офицеры обычно получали в тыловой части не в Афгане, а в Союзе, просто за отличные показатели подразделения.
Всем реально боевым и более - менее нормальным штабным офицерам Афганского периода давали орден 'Красная Звезда', как минимум. Вот к такому ордену 'Красная Звезда' или 'Боевое Красное Знамя', офицер мог уже плюсом, позже, получить сверху медаль 'За боевые Заслуги' и это было нормально и по боевому.
Но офицер с одной медалью 'За БЗ' за Афган? Это у нас считалось позорно для офицера.
Хуже было только получить за службу в Афгане всего один орден 'За службу Родине', без 'Красной Звезды'.
Даже не получивший ни одной награды офицер вызывал и вызывает большее уважение, чем офицер всего с одной медалью 'За Боевые Заслуги' или офицер всего с одним орденом 'За службу Родине'.
Офицер без наград - это обычно был либо 'залётчик', который рвал душу за своих солдат, или отчаянный Гусар в почти полном понимании этого слова.
Офицер всего с одной медалью 'За Боевые Заслуги' или офицер всего с одним орденом 'За службу Родине' - это обычно было нечто, абсолютно не тянувшее на орден 'Красная Звезда', который получали все толковые, смелые и мужественные Офицеры в 103 - ей дивизии ВДВ, пусть даже и служившие в тылу.
Вот вертолётный техник, не участвующей в вылетах, прапорщик или младшего офицерского состава, получивший медаль 'За Боевые Заслуги' или орден 'За службу Родине', было нормально. Хотя и среди техников ребята обычно старались полетать в качестве бортстрелка с вертушками, чтобы рассчитывать на 'Красную Звезду'.
Не буду укорять тех, кто такие боевые вылеты не шёл. Техник не обязан участвовать в боях. Не на все готовы жизнь за Родину отдать, их дело техническое и это тоже славно.
Столкнулся я с Колотило случайно, на одном из форумов, где его послал на три буквы Легендарный Воин и старшина 350 - го полка ВДВ, 103 - ей дивизии ВДВ, награждённый тремя орденами 'Красная Звезда' и медалью 'За Отвагу'. Очень уж там это Колотило старалось нагло и оскорбительно доказать этому Легендарному Десантнику, что это именно оно, Колотило и есть основное мерило славы 103 -ей дивизии ВДВ и 350 - го Полка ВДВ.
И считает это Колотило, что относились к нам, солдатам, в Афгане честно и достойно. И награды мы свои сполна получили, и кормили нас вкусно и много, и отдыхали мы хорошо, и обеспечивали нас абсолютно всем чем положено по закону и уставу, и медицина была на высоте, и дембелизма никакого не было, а неуставщины и преступлений тем более в Афганистане не было, и служба у нас, солдат, была просто мёд и радость, а не служба, разве, что боевые были, где мы гибли картинно красиво и заслуженно за любимую Партию и родное Правительство.
Только если принадлежность Колотило к 103 - ей дивизии ВДВ ещё хоть как то можно понять, всё - таки дивизионный брехунец в глубоком тылу, под сенью дивизионного штаба сочинял, то причастность его к 350 - ому полку, это ещё тот писец.
Как пишет в одной из статей, сей газетчик: '...его расположение (имеется в виду расположение 350 - го полка ВДВ, примечание автора) начиналось в ста метрах от моей палатки...'. Вот и вся принадлежность этого Колотило к славному 350 - му Полку ВДВ. Что тут скажешь. Реально имеет отношение оно к Полтиннику. Рядом это Колотило с Полтинником кучковалось.
Буквально в ста метрах оно 'душок мерзкий' несло в души солдат и, газетным советско - коммунистическим враньём, на радость всей Коммунистической Партии Советского Союза.
У нас полковой туалет 350 - го полка, тоже почти в ста метрах от полка стоял. Так, что поздравляю Вас, господин Колотило А. А. Вы с нашим полковым туалетом рядом с нашим полком находились, почти на равном расстоянии принадлежались к моему полку.
Ох и мутило нас от туалетного запаху бывало. И от газетёнки дивизионной тоже 'мутило', от 'душка' и вранья её.
Вот такие дела, братишки. Теперь самые главные герои Афгана, 103 - ей дивизии ВДВ и 350 - го полка ВДВ это не курки, по полтора - два года из боевых не вылазившие, а вот такие тыловые Колотилы. Много их сейчас развелось, тыловых да штабных 'хероев' Афганской войны. Чем глубже в века шагаем, тем больше толпа тыловых суперменов разрастается...
Молодого бойца могли и исколечить, и забить до смерти всего лишь, например, за не отданную пайку масла с завтрака или не принесённую старослужащему сигарету именно с фильтром (сигареты с фильтром молодой солдат должен был выпрашивать сам, где мог). За сигарету без фильтра, принесённую дедушке ВДВ по его команде и прихоти, молодого солдата запросто били в морду.
Так, например, забили до смерти молодого командира отделения в первом батальоне нашего полка. Он был дежурным по роте и дембель приказал ему принести со столовой две пайки белого хлеба с маслом. Одна пайка была дембеля, вторую пайку молодой должен был отдать дембелю свою.
Такие пайки мы получали на завтрак. Масло иногда было зелёное, плесневелое и было его очень мало. Хлеб белый полагался тоже только один кусок и один - два кусочка чёрного. Но до молодых солдат масло и белый хлеб 'доходили' очень редко. Всё забирали себе старослужащие обычно.
Пацан дежурный решил съесть свою пайку сам. Забили его тогда за это, и бросили на кровать подыхать, за то, что он дембелю свою пайку масла на завтраке не отдал с белым куском хлеба.
Утром избили, да так, что через пару часов солдат помер, только через сутки к нему подошли и увидели, что он мёртв. И подошли только потому, что дежурного по роте менять пора было. Никто и не переживал. Посмеялись, типа, очередной слабак шкирданулся, побоев не перенёс чадушка, солдата в цинк, матери письмо, что погиб смертью героя и орден вдогонку за липовый подвиг. Вот и всё. Шито крыто, никого не наказали. И это было обычной нормой.
Время от времени молодые солдаты в старослужащих стреляли и кидали гранаты. Иногда молодые солдаты от безысходности сами вешались и стрелялись, иногда подрывали у себя в руках запалы от гранат, чтобы пальцы оторвало. Сил у молодых, бывало, не хватало под прессингом неуставняка дембельского быть, предпочитали или умереть или калекой стать, лишь бы издевательства и избиения прекратились.
Офицерам было по фигу, или они делали вид, что им по фигу. Офицеров наш 'естественный' преступный отбор вполне устраивал. Дембелизм помогал создавать в роте иерархию и подобие дисциплины, где слабые должны были умереть или свалить в госпиталя и в Союз калеками. И не доставлять никому, из оставшихся в живых, совестных проблем и мук совести.
Опять, же, если офицеры бы признались, что не могут обуздать дембелизм, их могли и из армии турнуть. А если бы все побои вдруг вскрылись, мы вообще без офицеров должны были бы остаться. Такой замкнутый круг совести, власти, законов, устава и побоев в армейской неуставной природе.
Положите цветы на могилы солдат,
Что погибли в казармах Великой и Гордой Страны.
Приколите сердца их в ряды генеральских наград,
И к знамёнам полков, где они были так не нужны...
Офицеры и прапорщики были разные. Были герои, Были просто отважные и смелые, были, совершающие время от времени человеческие поступки, были подонки, были воры, были предатели Родины, были откровенные сволочи, были трусы, были глупые недотёпы, были алчные торгаши, наживающиеся на своих, выдающие своим солдатам, а иногда и братанам офицерам то, что положено бесплатно, только за взяточные деньги, были сдыхающие в горах, были и ссущиеся и срущиеся, и алкоголики были, и торгующие наркотой были. Были совмещающие в себе и то и это, и другое.
Офицеров с большой буквы, те, которые 'отец родной', 'слуга Царю, отец солдату', те, которые плевать хотели на карьеру и ордена ради солдат, правды и справедливости, таких лично я не знаю, кроме двух: это трижды орденоносец прапорщик с первого батальона 350 - го полка, старшина роты Олег Гонцов и дважды орденоносец заместитель командира 350 - го полка по политической части Юрий Васильевич Конобрицкий. Возможно, были и ещё, но этого лично я не знаю. Хорошо, что хоть эти двое в моей жизни случились.
Кроме отличного и умелого ведения боевых действий или отличной и умелой работы в тылу (те, кто тыловики) во главе своего подразделения, офицеры, конечно должны были и неустанно заботиться о каждом солдате, и быть ему практически 'Родным отцом', ну или на худой конец 'заботливым старшим братом'. Но, как правило, быть храбрым и даже, в некоторых случаях (у кого чаще, у кого реже), умелым в бою или в тылу, командиром, было гораздо проще, чем 'Родным отцом' или 'заботливым старшим братом'.
В полку и в дивизии работали (не служили, а именно работали), кроме гражданских мужчин (вольнонаёмные, обычно обслуживающие дизеля, дающие ток в дивизию и полк) и женщины. В магазинах, медсанбатах, в парикмахерской, в библиотеке, ещё где - то. В медсанбатах редко, но были ещё и женщины военнослужащие.
На боевые в горы и даже под гору, где броня ожидала ушедьших воевать в горы курков и приданных, они конечно не ходили.
Говорили, что продавщица полкового магазина была любимой командира полка, а продавщица магазинчика возле пересылки была любимой комдива. Я употребляю именно слово любимая, потому что слово 'любовница' было бы неразумно и неправильно, всегда хочется думать о хорошем.
Свечку не держал, но любовь - это любовь, и если она была, то это хорошо. Любовь украшает женщину и возвышает. Да и мужчину делает чище, если он тоже эту женщину по настоящему любит.
Так же говорили, что у обеих были боевые медали. За медали скажу прямо, правильно им их дали (но это моё личное мнение, остальные солдаты, все как один, возмущались).
По моему, два года работы, хоть и в глубоком тылу, в расположении войск, пусть за прилавком - это всё равно на войне и страшно. Пули и в тылу бывало свистели и обстрелы бывали и миномётные и из ДШК.
Женщины свои награды заслужили. Они же не мужчины, им гораздо страшнее. В частях тоже часто пули свистели и над магазинами в том числе. Духи, обстреливали. А своё магазинное дело они хорошо делали. И нам глаз радовали. Для нас, солдат, все женщины, работающие в полку и в дивизии на гражданских вольнонаёмных должностях, были красавицы и недосягаемые принцессы.
Морально почти все солдаты выживали в Афганском аду кто как умел. Морально выживать нам не помогал никто. Психологов не было. Замполиты, как психологи, работали только на себя и на КПСС.
Хорошо выживать сразу, умели немногие. Остальные молодые солдаты старослужащими чадились, чморились, избивались, над ними издевались, иногда так жестоко и несправедливо, что люди вешались и стрелялись, либо стреляли и взрывали своих обидчиков.
Потом молодые становились сами старослужащими и уже сами очень часто чморили, издевались и избивали более молодое пополнение. Некоторые солдаты не могли подняться из чморей до самого дембеля.
Могу сказать одно, какое бы зачморёное чадо не служило в курках, по сравнению с любым генералом, штабным офицером или штабным солдатом оно было настоящим героем. И часто не вина забитого и униженного бойца, что он был забит и унижен. Эта вина обычно, за очень редким исключением, была целиком на его генералах, командирах и сослуживцев. Мы все виноваты перед ними вдвойне, за то, что не видели в них людей и не помогали им подняться.
Жизнь в курковой роте справедливости никогда не имела. Если ты не был жестоким, не был подлым, не был сильным, не мог унизить другого, не мог ударить другого просто так, при этом ты ещё и не настолько физически здоровый, чтобы дать любому другому сдачи, и не острый на язык, чтобы осадить обидчика ещё более обидным словом, если ты вообще мечтатель, ботан и интеллигент - ты пропал. 'Затопчут и распнут'. Кто - то всегда должен быть козлом отпущения. Таков был закон роты моего времени.
Этим особо и 'крайним' забитым и униженным солдатам было в сто раз тяжелее остальных, даже замученных дембелизмом молодых солдат, но они также честно ходили в горы и воевали, и совершали чудеса храбрости и героизма. Они также умирали под пулями и подрывались на минах. Они честно и до конца тянули свою фронтовую лямку, как могли, порой заслоняя своими телами своих обидчиков от пуль и осколков. Низкий им поклон, за то, что они не бежали к штабу и не просились в Союз, а героически (именно ГЕРОИЧЕСКИ), ходили в горы, в атаки и в бои.
Воевать - то часто было просто не кому. В боевых курковых ротах из - за потерь, порой было всего две третьих, а то и только половина личного состава.
Брать на место убитых, лежавших в морге, искалеченных, заболевших тифом, гепатитом и малярией, и раненых, лежавших по госпиталям и медсанбатам, было не кого. Очереди на вакантное место в курковую роту никогда не стояли. Солдаты тыловых и штабных служб в курковые роту переходить просто ссали.
На пустых кроватях погибших курков лежали, временно выданные прапором, старшиной роты, береты. Боевые же задачи ставились всегда из расчёта на полную роту. Вот и воевали настоящие, не тыловые, а именно боевые фронтовики, они же курки, курковых рот и батальонов, за себя и за того парня.
СОЛДАТСКИЙ СТИХ
Когда - нибудь мы все уйдём
В счастливый путь, счастливым днём.
И будем вечно в том пути
Искать того, что не найти,
И будем вечно там пенять,
Тому, что нам нельзя понять.
Когда мне дали автомат,
Я осознал, что я солдат.
И, за спиной моей, Страна,
А если мир взорвёт война,
Всю жизнь за Родину отдам,
Очнувшись вечным в списках, там,
Где честь героев и побед,
Льёт орденов лазурный свет...
Но мне потом пришлось понять:
Присяга учит убивать.
Присяга жертвовать зовёт,
Вперёд, вперёд, вперёд, вперёд...
И в том пути нельзя назад,
Вперёд, солдат, вперёд, солдат...
Я всё иду с войны домой.
Так полный боли и пустой.
Всё просто стало вдруг другим,
И сам себе я стал чужим.
Я вышел, и закрылась дверь.
И не откроется теперь...
Я очень Родину любил,
И я присяге верен был.
И у меня была война,
И крови жаждала она.
И я иду и день и ночь,
К себе, вчерашнему и прочь.
И я иду через века,
К себе, чья ноша так легка.
Туда, куда возврата нет,
Для всех солдат, ища ответ...
Сто тысяч лет тому назад,
Мне дали в руки автомат...
Офицеров полка и офицеров дивизии кормили в отдельных столовых, с отдельных котлов, и из тарелок. Командир полка имел отдельный кабинет для приёма пищи внутри столовой, в той её части, где готовили пищу, он даже с офицерами не питался и официант у него был личный.
В нашем полку столовая делилась на два ЦРМ модуля, соединённых сзади перемычкой, где готовили пищу. Один был для солдат, другой для офицеров.
У комдива и офицеров штаба дивизии была своя отдельная дивизионная столовая.
Офицерам давали и манную кашу, и молочные супы, и более вкусную и усиленную еду, чем солдатам, и жили они отдельно и кормили их из тарелок. Хлеба у них тоже всегда было вдоволь. Солдатам выдавали всего по 2 небольших кусочка хлеба на один приём пищи, белый и чёрный. Белый обычно забирали дембеля, поэтому молодым доставался только один кусочек чёрного хлеба на приём пищи. Кормили солдат в расположении полка три раза в день, поэтому молодому солдату, в лучшем случае обычно удавалось съесть всего три кусочка хлеба, и то, если и их деды не отбирут...
Офицерам было гораздо легче. Их не чморили, не били и не унижали. У них не отбирали еду, и они не выли в подушки от голода по ночам. Они хорошо питались и хорошо отдыхали. Они спокойно сами, в любое время, могли пойти в полковую медсанчасть и в госпиталь и получить достойное лечение своих фронтовых или бытовых болезней и увечий.
Молодому солдату попасть даже в медицинскую часть полка часть с бытовыми или боевыми проблемами, иногда даже с ранениями, было практически невозможно по причине неуставного положения, что это молодому 'неположено'.
В основном, в медсанбат, попадали только по серьёзному ранению. Или когда человека в подразделении, уже гробили офицеры и дембеля, до предпоследней перед смертью стадией.
В медчасть полка ходить молодому солдату по понятиям неуставняка считалось 'за падло'. Во первых солдат не имел права пойти туда сам, а только с подачи офицера своегно подразделения, во вторых, почти всегда заявление солдата, что он заболел или поранился в расположении части, могло закончиться его побоями от старослужащих.
Зато сами старослужащие нет, нет, да прибегали к 'липовым' справкам знакомых санитаров и фельдшеров дембелей, чтобы откосить от боевых выходов.
Мол, я уже послужил, пора мне к дому готовиться. Это были обычные трусы, но они таковыми себя не считали. Эту трусость они камуфлировали усиленными издевательствами над теми молодыми солдатами, которые теперь и воевали за них, трусливых.
Видел молодого солдата, который во время сна в горах, на боевых на холодном камне (РД курки в горах, клали под голову, вместо подушки и прямо на камни, а у него рука соскользнула ночью и полежала на камне), застудил сухожилие правое руки возле кисти. Бедняга полтора месяца не мог и ложки держать. Кисть висела как не родная, шевелить ей он не мог. Как он при этом воевал и ходил по горам, одному Богу известно.
Если бы парень лёг в госпиталь, его бы просто забили дембеля, как молодого солдата 'членовредителя' ('членовредителями' называли тех солдат, которые сами себя калечили специально, чтобы свалить из роты в медсанбат, хоть на сколько - нибудь, от дембельского беспредела и побоев), а может быть его и посадили бы, возбудив уголовное дело, при таком 'заботливом' комдиве. Бывыло и такое. Поэтому он, конечно доложил своему сержанту, командиру отделения, что рука не работает, но в медсанчасть его не повели, а просто отметелили и предупредили, что если будет ещё ныть, что рука не работает или от боевых его освободят, по причине временной инвалидности, то ему хана придёт полная.
Стрелял он в бою, зажав автомат коленями и нажимая на курок левой рукой. Потом рука сама восстановилась. Не полностью, конечно, она, кисть, у него до сих пор плохо работает по сравнению с левой.
Манной каши и молочного супчика солдатам не давали. Гречневая каша для солдата в расположении полка, в столовой, и настоящее картофельное пюре из настоящей картошки, а не 'клейстер' из искусственной баночной картофелеимитации, да вообще настоящая картошка с жилками тушёнки, считались за редкое лакомство.
Гречку мы, солдаты, могли увидеть только в консервах сухпайков на боевых или иногда её давали солдатам под горой, когда мы спускались к броне. Многие консервы в сухпайках, частенько были вообще с истекшим сроком годности, в том числе и те, которые выдавали на боевые. Часто попадались вздутые от старости и испорченности банки.
Однажды с вертушки скинули нам сухпайки, а там консервы 1956 года выпуска, почти все вздутые. Выкинули их и ели галеты с сухарями. Галеты тоже часто были горькие, прогорклые от старости.
По приезду с Афгана встретился с одним Десантником, рост выше двух метров, кулаки с арбуз, все зубы железные. Спрашиваю, чего зубов нет, неуж-то по молодухе с такой - то 'рамой' вышибли.
Сухари, отвечает. Хлеба свежего у них в части отродясь не было, не завозили, одни сухари ели, вместо хлеба. Вот на них зубы у него и полетели.
У нас в 350 - ом полку ВДВ хлеб свежий был. Белый и чёрный. Не всегда качественный, но был. Часто хлеб внутри буханки был со слизью, как плесенью испорченный и есть его было нельзя и новый на замену не выдавали.
По дембелю на каждые боевые всегда брал с собой булку белого хлеба. Всё лучше, чем сухари. Хлеб дембелям воровали молодые на пекарне. Самого по молодости воровать отправляли. Хлеб на боевых в горах был редкостным лакомством. Я не жмотился. Буханка разлеталась враз. Просто я мог достать белый хлеб, на боевые, а многие не могли. Хлеб так просто лишний в полку было не достать.
Торговля нашим обмундированием, оружием и едой шла в Афгане полным ходом. Все начальники и снабженцы, кто имел желание и возможность обворовать солдата, обворовывали нас со свистом и почти безнаказанно.
Помню, хотели судить одного такого начальника склада. За четыре неполных месяца службы этот 'вояка' наторговал три Камаза барахла при зарплате, по моему всего 140 чеков в месяц, что хватило бы только еле пару - тройку чемоданов фирменным барахлишком забить. Но уж никак е тр Камаза.
Реально три Камаза, под самый верх загруженных, вывозили с его склада. Всё им наворованное и наторгованное. Думали, хана прапору. Ан нет. Дело замяли, барахло прапорское, наварованное, штабные офицерики поделили по тихой между собой. Прапор, конечно горевал, но не так, чтобы сильно, он знал, что наворует ещё. И наворовал. Но больше его не трогали. Он уже просто 'подмазал', кого нужно.
Большие и малые командиры нет - нет, да продавали и нас, солдат, и наше оружие, имущество и питание и простым афганцам и моджахедам и кому попало. Всем, кто готов был платить.
Солдаты нашего полка очень трепетно относились к боевым Знамёнам полка и дивизии. Очень высокой честью считалась награда сфотографироваться рядом с Боевым Знаменем в штабе полка или в штабе дивизии, даже когда оно стояло в специальной пирамиде. Это считалось наградой, типа Грамоты или благодарности. Иногда фотографировали рядос развёрнутым Знаменем. Это было 'Ещё круче'. Возле каждого Знамени сутками стояли часовые. Иногда Знамёна выносили на плац на построение. Обячно выносили перед построением на боевые, чтобы мы 'проникались'. Знамёна свои мы очень уважали.
Но на боевых, в горах, Знамён не было и под Знаменем в атаки никто не ходил.
Некоторым солдатам перед отправкой домой, на построении, на плацу, разрешалось поцеловать Знамя. Таккой ритуал прощания с частью и Знаменем.
Десантник становился на одно колено и искренне волнуясь, целовал Знамя. Не было никакой наигранности. Почти любой из курков готов был пожертвовать ради Знамени полка или Знамени дивизии своей жизнью. У штабных солдат уважения к Знамёнам было не в пример куда меньше.
Это отношение к знамёнам было у нас, курков, к концу службы на войне в крови, а не от того, что нам это внушалось замполитами. Идеология КПСС вызывала у многих солдат, да и часто у офицеров (обычно из тех, кто не был коммунистом) только усмешку. На КПСС и тогдашних лидеров нашего государства нам тоже было плевать. Они значили для нас не больше, чем фантик с под куска сахара. Есть и есть. Хотя подтирать газетными портретами вождей и передовицами задницу в туалете особистами и замполитами запрещалось. Но мы подтирали. А никто и не проверял. Но если бы застучали, могли и под трибунал 'раскрутить' за такое.
Я всегда виноват, перед теми, кто пал,
Ты в ответе всегда, перед нами, кто выжил,
На протезах... к земле... из атаки припал,
Или просто из общего... стада... весь вышел.
Мне девятое мая, как брат и как друг,
Я из тех, кто по горло хлебнул фронтового,
Так не надо нас брать никогда на испуг,
Всё для нас очень просто, и даже не ново.
Поднималась земля, как скакун на дыбы,
и ХэБэ без дождя намокало от пота,
Расцветали в глазах от контузий цветы,
И рожала в крови и свинце злая рота...
Родила Вам меня и сказала, чтоб жил я,
В кабинетах про это просили забыть.
И сегодня я пальцы... грызу от бессилья,
Мне сегодня не плакать, мне хочется выть...
Я сегодня спрошу, всех идущих в колонне,
Мимо нас, удивлённо смотрящих в Ваш след,
Мне плевать на загон и на тех, кто 'в законе',
Мы живём раз на раз, только вместе нас нет.
Кто рожал Вас, зачем, почему и на сколько,
Отчего не дано Вам красиво летать.
Мне за Ваши убогие души так больно,
Вам в России не петь, Вам её отпевать!
Святый Боже, унылым дай гордости в страсти,
Дай прозренья закрывшим сердца и глаза.
Не пусти, осквернённых в историю власти,
И скрепи страшной клятвой все наши дела.
Дай мне, Господи сил, разбудить всех уснувших,
Всех упавших поднять и найти те слова,
Что заставят Страну сделать Родиной лучших,
Снимут сёдла со спин, и порвут удила...
Все офицеры и прапорщики получали по две приличные зарплаты (одна шла рублями в Союзе, вторая чеками в Афгане). Недавно услышал, как один ветеран офицер жалился другому, что получал в Афгане всего 250 чеков в месяц. Подошёл к нему и вежливо напомнил, что то, что самый маленький офицер, на самой замухрышной должности, минимум получал в месяц, столько, сколько самый героический сержант или старшина (по званию) срочной службы, курок, получал за все полтора года немыслимой войны. Рядовой получал ещё и в два - три раза меньше сержантов или старшин.
Читал, что в Афгане нам, солдатам, якобы давали водку.
Враньё.
У солдат водки не было и взять водки было негде, её в магазинах не продавали. Водка иногда была у офицеров, с оказией из Союза или по спекулятивной цене у перекупщиков и часто у генералов. В штабе 103 дивизии служил такой Полковник 'М. Ю. И.' - первый заместитель командира 103-й воздушно-десантной дивизии, развернувший по крышей командира дивизии 'А. Е. С.' бурную деятельность по спекуляции водочными изделиями среди офицеров дивизии.
У нас, солдат, был иногда под дембель одеколон ('Саша' или 'Наташа'), брага в огнетушителях (сами делали) и редко афганская 'кишмишовка' (местный самогон). Но солдата за употребление этих напитков, как и за употребление наркотиков, могли запросто отдать под тот же трибунал. Хотя мы пили и не раз. Все надеялись, как и в случае с подтиранием очка портретами вождя, что его - то точно пронесёт. И проносило. То в прямом, то в переносном смысле. Всяко проносило, чай не элитные напитки употребляли, а всякую дрянь...
Скажу о себе: одеколон пил 1 раз, брагу - раз пять, 'кишмишовку' 2 раза.
Очень часто наши командиры просто ленились писать на нас наградные. Часто, по тем или иным личным причинам, не хотели. То рожей не вышел, то залетел где - то, то нагрубил, то бытовой приказ по службе в расположении части не так выполнил, то полы в палатке плохо вымыты. То, ещё слишком мало послужил.
Офицеры тоже были люди со слабостями и странностями. Во первых, им было порой не до писания наградных (чего из фронтовика офицера писаря делать, хотя в каждой роте было отделение управления роты со штатным писарем роты, который всегда ходил на боевые, как и каптёр роты, как и все переводчики и санинструктор и связист командира роты, а в каждом батальоне был взвод управления батальона со штатными писарями батальона, который всегда находился при комбате), во вторых почти все наградные всё равно 'рубились' в штабах, начиная со штаба батальона и штаба полка, дальше шёл штаб дивизии, штаб армии и всевозможные другие, в том числе и московские штабы, и ничего сверху из медалей почти не присылали. Пока наградной все многочисленные штабы пройдёт, пока его везде прочтут и подпишут... Шла обычная рутинная работа войны. Все в ртах и в батальонах были уставшие и измотанные, все выше были дотошно придирчивые и нерасположенные вникать в бои, от которых они были очень далеки.
Храбрыми были многие курки и почти все наши курковые офицеры командиры. Почти все.
Людьми по случаю, когда 'захочется' редко и иногда, тоже были многие.
Людьми по полной, всегда жалеющими и понимающими любого подчинённого солдата, прапорщики, офицеры и генералы были единицы. Многих офицеров солдаты между собой называли 'шакалами'. Хлёсткое выражение часто оправдывало действительность. 'Залетевшего', оступившегося или совершившего преступление солдата офицеры и генералы обычно 'рвали' на части, как шакалы рвут добычу, 'стаей' и беспощадно, стараясь урвать для себя из 'добычи' хоть махонькую ступенечку для карьеры.
Обидно было, когда ты действительно подвиг делал, а тебя не представляли из - за того, например, что ты закурил в палатке или плохо начистил сапог, или просто потому, что ещё мало, типа прослужил...
В нашей роте первый ротный, и командиры взводов, и замполит, и старшина прапорщик, а также многие солдаты, были почти всегда храбрецами или старались сделать вид смелых, кроме второго ротного 'К. Г. П.' и одного из взводных второго взвода, лейтенанта 'С.'.
Этого бедолагу, лейтенанта 'С.' несколько раз били даже свои 'братья' офицеры. В основном его 'опускал' и 'чморил' лейтенант 'Ш. В.'. Конечно 'опускал' и 'чморил' не так, как дембеля или годки 'опускают' и 'чморят' молодых солдат, так несколько раз в морду дал по случаю, не на 'публике' и оскорблял, вне солдатских глаз. До нас это всё равно доходило.
Лейтенант и сам был не готов служить на войне, не созданный он был для войны какой - то, прятался на ночь от своих 'коллег' офицеров в палатке взвода, где ему поставили койку. Старался в офицерском модуле не ночевать. Конечно, по морде ему доставалось не при нас, а в офицерском модуле. Лейтенант после отбоя задувал керосиновую лампу и накрывался с головой одеялом. На стон избиваемых дембелями солдат он даже глаз не открывал. Трус он и есть трус. Конечно, от такого офицера и наградных не ожидали. Он очень быстро он нас 'свалил', куда он перевёлся с боевой роты, я не знаю.
Второй ротный ' К. Г. П.'', тоже храбростью не отличался. В одном из ожесточённых боёв он просто просидел, укрывшись за миномётной плитой и свой автомат потерял и даже автомат убитого рядом, в метре от него, солдата, не поднял.
Может оно так и надо, чтобы командир роты в любом случае выжил, но, по моему, на то он и командир роты, чтобы ценой своей карьеры и жизни солдат беречь, а не ценой жизни солдат себя спасать.
Не готов погибнуть за солдат своих, не становись офицером или прапорщиком. Хочешь быть офицером или прапорщиком настоящим - прими как должное, что надо беречь жизни подчинённых от своих глупых действий и глупых действий вышестоящих командиров, любой ценой.
А не бежать мимо них раненых и истекающих кровью в бою, оставляя их безо всякой помощи и надежды, как пробежал мимо раненого в бою солдата наш старшина пятой роты 350-го полка ВДВ прапорщик 'В. К.'. Не перевязал, не оттащил раненого в укрытие, а пробормотал, что ничем помочь не может и удрал. А раненый на самом простреливаемом месте лежал.
Не продавать им из под каптёрочной полы положенные солдатам бесплатно парадки, береты, знаки, тельняшки и сапоги, как продавал солдатам за чеки тот же самый старшина пятой роты 350-го полка ВДВ прапорщик 'В. К.'.
Генералы и штабные, понятно дело в атаки ходить не должны были, разве что в исключительных случаях, у них другие функции, тоже очень важные: подготовить бой, чтобы потерь было мало, и победа была. Только они вместо этого с духами нашими жизнями и нашим оружием торговали (об этих и других подлых преступлениях офицеров штаба 103 -ей дивизии ВДВ написано вначале книги).
Что же касаемо насчёт побед и потерь, планируемых генералами и штабными. Со своей солдатской точки зрения, я в наших операциях в Афгане особых полководческих и штабных изюминок и талантов не видел. Вот сказки о талантливых оперативных разработках командирами батальонов, полков и дивизий военных операций, для получения ими званий Героев Советского Союза, были.
Статус этой награды гласит 'Звание Героя Советского Союза является высшей степенью отличия и присваивается за личные или коллективные заслуги перед Советским государством и обществом, связанные с совершением геройского подвига'.
Не совершали в моё время службы наши комдивы нашей дивизии и командиры нашего полка личных геройских подвигов. Негде им их совершать было. Они в атаки и в бои не ходили.
Я их и не виню за это. Хорошо, что не ходили. Пусть. Они нам живыми в штабе и на броне нужны были.
Наверное, правильно, что они не убивали больше всех моджахедов, не накрывали собой гранаты, спасая боевых товарищей, не взрывали себя вместе с врагами, не уводили от жилых кварталов горящие самолёты и вертолёты, не вытаскивали на себе раненых бойцов, не прикрывали лично отходы частей с пулемётом в руках, не бились с горсткой товарищей солдат, с превосходящими силами противника.
Но они получили Героев, за 'очень умелую' штабную работу.
Но, ведь Героев Советского Союза во время Афганской войны, по статусу можно было получить только за личный подвиг ('...связанные с совершением геройского подвига...'). Может быть, я неправильно трактую статус? Или они свои звёзды получали в связи с солдатскими подвигами.
Ишь, какая далёкая связь. Солдатик подвиг делает, а командир полка или дивизии, или иной генерал и офицер штабной за солдата Героя получает. Вполне Советская и коммунистическая 'справедливость'. Теперь я понял, почему пулемётчик пятой роты 350 - го полка ВДВ Артур Яковенко, спасший лично на боевых от гибели всю пятую роту вместе с офицерами, прикрывавший в одном из боёв, раненый из пулемёта несколько часов, отходивший из под засады взвод с ранеными, захвативший лично в плен ценнейших моджахедов с важнейшими сведениями и документами, и совершивший ещё несколько реальных подвигов не получил ни одной боевой награды.
Его Звезду Героя, по моему мнению, носит комдив нашей дивизии 'А. Е. С.'. Это и есть коллективные заслуги. Комдиву золотая звезда, а реальному Герою Афганской войны Артуру Яковенко - совершение подвигов, пули и ранения в боях. Вот так и поделили.
Стратегий войны, разворачивающихся перед моими глазами, было обычно четыре.
1) Массированный артиллерийский обстрел издалека с безопасного места и бомбёжка с безопасной высоты зон боевых действий (гор, кишлаков и других территорий) и потом прочёсывание этих зон силами курковых подразделений. Духам такой обстрел и бомбёжка особого вреда не наносили. Горы - это не поля.
2) Прочёска курками гор, территорий и кишлаков без предварительной авиа и артиллерийской подготовки.
3) Выдвижение курков на верхушки гор для обеспечения прохождения, какой - либо воинской части или автоколонны, внизу, чтобы душки сверху не напали.
4) Сопровождение по дорогам на бронемашинах автомобильных колонн с различными грузами.
Всё это предварялось и сопровождалось предварительным разбором на макете местности и сдабривалось в основном - армейскими, редко и дивизионными и полковыми разведывательными данными.
Макет такой представлял собой стол планшет метров четыре на четыре, иногда побольше, под навесом грибком, закрытым по бокам маскировочной сеткой. Стол был с бортиками, сверху насыпали песок и из него 'делали горы'. Рядом выставляли часового, чтобы никто не подсмотрел.
Я частенько присутствовал при таком макетном совещании в период моей работы в штабе, сначала в виду того, что практически заменял зампотеха полка, потом, потому, что был помощником замполита полка.
Информацию о предстоящих боевых я часто получал даже на несколько дней раньше, чем её имел комбат. Естественно, что некоторой инфой я делился с ротным, что помогало роте раньше других получить боеприпасы для боевых и сухпайки и иметь большее время для подготовки к боевым выходам. За это ротный и взводные и замполит роты были мне очень благодарны. Что было, то было. Это давало мне огромные привелегии в моей дембельской жизни в роте. На многие мои проступки и 'залёты', ротный и взводные, и старшина прапорщик часто закрывали глаза. Я приносил роте пользу и эта польза была очень важна, она давала личному составу роты возможность лучше отдохнуть и распланировать время нахождения в части, между боями.
Не знаю, насколько песочные горы помогали в боевой операции, но разведданные, и выявление предателей, судя по нашим потерям, по моему мнению, оставляли желать лучшего. Да и предательство офицеров штаба 103 дивизии наносило нам и нашим боевым операциям полный гундец.
Ничего умелого в том, чтобы банально затыкать нами горы не было. Только официально в Афгане:15.031 человек погибших, 54.000 раненых, контуженных и травмированных, 416.000 заболевших, 417 попавших в плен и пропавших без вести. Это страшная цена, заплаченная в основном именно нами, солдатами, за Геройские золотые и красные звёзды наших командиров.
Иногда складывалось впечатление, что мы не уничтожаем планомерно противника, а просто лазим по горам и кишлакам с целью обозначить, что мы что - то там прочесали. Типа, под мудрым руководством такого - то комполка или комдива, взяли под временный получасовой контроль такую - то территорию, с минимальными потерями, дайте нашим начальникам новое звание и большой орден. А мы в это время пойдём в другое место по горам лазать.
Нам, солдатам, казалось, что настоящей разумной целью войны было бы реально уничтожить как можно больше моджахедов, а не пытаться скакать по всему Афганистану без толку и часто даже без боёв. Было и такое, что мы неделями лазили по горам, не встречая ни одного врага или ввязываясь в мелкие стычки.
Какая - то неправильная там, в Афгане, с моей точки зрения, война была. Не умели, наверное, наши полковые, дивизионные и армейские офицерско - генеральские стратеги войну настоящую вести. Или им не давали вышестоящие неумехи.
Душманы зачастую тупо 'смеялись' над нашими артиллерийскими ударами и авианалётами. Они просто уходили в сторону и ждали, когда всё 'огневое представление' кончится и потом возвращались обратно. Часто устраивали превосходящие засады. Колонны нашей техники, перевозящей различные грузы, часто бз напряга жгли гранатомётами и поливали с ДШК.
Отдельно о храбрости. Я видел и отчаянных легендарных солдат старослужащих, которые под конец срока службы своей личной войны, прятались осторожно за спины молодых солдат и оставались в расположении полка, чтобы не идти на боевые. Видел постоянно избитых и униженных солдат, совершавших истинные чудеса храбрости, во имя Родины и во славу тех, кто их обижал и унижал. Остались живые и... слава Богу. Были также солдаты предатели и солдаты, сдававшиеся в плен. Убегали к моджахедам по личной выгоде, и по совершению преступлений, и когда дембеля уже совсем замучают.
Было, когда вызывали добровольцев штурмовать очередную горку в лоб, и вперёд шагали только дембеля, а годки и молодые солдаты стояли, потупив глазки.
Всякое было. Были скоты и были люди. Были скоты со своими преступлениями и простые люди со всеми своими слабостями. Был патриотизм, был эгоизм, было всё, к сожалению, но не было взаимного полного уважения друг к другу всех и вся солдат, генералов и офицеров.
Политика КПСС и идеология КПСС не давали той спайки и дружбы, которую было надо дать. Она - эта политика, тогда была, по моему, уже просто формальным приложением и к войскам, и к гражданскому населению.
Воевавшие в Афгане почти все уже знали, что стране и её гражданам в основной массе глубоко до лампочки все наши подвиги, поэтому возвратившись в Союз нередко и с удовольствием громили, выпив, рестораны и били по пьяне в этих же ресторанах морды всем не воевавшим в Афгане. За это нас даже боялись.
Бывало, что мы приходили в ресторан и когда официанты прочухивали, что мы 'афганцы', к нам приходили лично деректора этих ресторанов и старались нас всячески 'умаслить', лишь бы мы не учинили погром. Часто 'афганцев' в ресторанах ещё узнавали по тому, что они заказывали ресторанным ансамблям песню 'Поручик Голицин'. Почему именно эту песню, я не знаю, но тогда, в далёких 1984 - 85 - 86 - 87 годах заказывали именно её.
Ещё Афганцы часто на второе августа, день ВДВ, громили овощные рынки в городах. Что было, то было.
Мы по своему мстили обществу как могли. За себя, за погибших, за то, что общество превратилось в послушное и ленивое, прогнившее стадо. После службы в Афганистане во многих из нас просыпалось огромное нервное и отчаянное чувство жажды справедливости, оголённое до нервного мяса. Всё это часто выплёскивалось в нарушение законов.
Мерзость. Она часто жила в Афганистане с нами, в одной палатке.
Не все дембеля и годки отбирали лучшие куски и лучшую одежду у более слабых молодых. Были и справедливые. Но были и трусливые и мразотные, которые били молодых солдат по любому поводу, а потом, силой сержантской власти своей и своих однопризывников сержантов, забирали у них затворы и гранаты на боевых. Им было всё равно, что молодой солдат остался в бою без оружия и гранат, главное, что этот молодой солдат не пристрелит и не взорвёт их самих, за обиды и издевательства.
Сейчас, после войны, многие из нас стали гораздо лучше и чище, чем были там. Понимание своей сволочной сути и мерзких ошибок к нам приходит с возрастом и образованием, с опытом жизни. Моральных уродов остаётся всё меньше и меньше. Но убитым и искалеченным физически и психологически от этого не лучше и не легче. Прости нас злобных, Господи, за все грехи перед ними.
Для солдата в полку такие прелести как манная каша, жареная куриная ножка, молочный суп или настоящая тарелка для еды, могли появиться только во сне о гражданке. Для генералов, офицеров и прапорщиков - эти несбыточные солдатские мечты были обычными реальными столовскими буднями.
Жрали мы из своих солдатских котелков очень часто сущие помои. Иногда каши были сдобрены и воняли соляркой. Особенно обидно было такую 'солярную' кашу есть, приходя с гор на броню. Навоюешься, придёшь, а есть то и нечего. Достанешь оставшиеся с боевых сухари или консерву какую, погрызёшь и идёшь спать. А поутру опять на фронт, на боевые, в горы.
Недавно узнал одну из причин, почему каши могли вонять соляркой. Оказывается, когда часть гречневой крупы продавалась ею распоряжающимися 'налево', то, естественно, её личному составу не хватало. Тогда эти подонки, которые продавали наши продукты на сторону, сдабривали щедро кашу солярой. Солдаты, естественно её есть отказывались и каши, типа хватало на всех и ещё оставалось. Это был один из способов скрытия воровства продуктов питания.
Нам постоянно объясняли скудность ассортимента и малость подаваемых продуктов тем, что абсолютно все продукты везлись из Советского Союза. Самолётные борта прибывали в Афган из СССР всего два раза в год. Весной месяц и осенью месяц. Такая была специфика. Всё, что не успевали подвезти самолётом, везли уже на автомобилях, а колонны часто уничтожали моджахеды.
Ну, так. Чего борта самолётные зря часто гонять. Это, в отличие от наших солдатских жизней и здоровья, денег стоило. Загрузили иногда, с оказией, транспортники самой дешёвой 'парашкой' и солдатикам 'на счастье'.
Однажды пару месяцев, в солдатской столовой, вместо тушёнки давали кенгурятину. Красноватое жилистое мясо, которое покрывалось слоем жира прямо на глазах, быстрее, чем даже баранина покрывается. Каждому доставалось грамм по 20 - 30 в день. Есть его было гадко и мерзко.
До сих пор не могу понять, в каком Советском колхозе паслись стада этих кенгуру. Не уж - то для работяг войны нормального мяса не было, говядины или свинины.
Ещё, очень заботливые чиновники из Министерства Обороны, любили нас 'лакомить' просроченной килькой в томате. Солдаты называли её 'красная рыба'. Каждый ужин, на четверых защитников Родины давали по банке консервов такой 'красной' рыбы, по кусочку хлеба и по пол подкотельника комковой холодной перловки.
Мы шли в столовую, больше по приказу распорядка дня, и во многом, именно из - за этого куска белого хлеба, который давался к чаю. От чёрного хлеба была вечная изжога, ещё он часто был в слизи и не пропечённый. Да и белый хлеб оставлял желать лучшего, но он был всё же чуть повкуснее. Взамен гадкой буханки, которая оказывалась в слизи, новой не давали. Не повезло, так не повезло, сидите фронтовики голодными.
Есть остальное было часто просто невозможно. Невкусно и всё. Готовили для солдат обычно с нарушениями с недовлажениями и кое как. Крайне редко когда было что - то более менее вкусно. Очень вкусно не было никогда. Больныму дистрофией молодым солдатам, было не до вкусноты, хотелось просто куска хлеба. Если при этом был ещё и кусочек сахара - это было счастье и 'праздник живота'. Праздником 'райской'жизни были Сгущёнка и Печенье. Солдаты курки все поголовно постоянно недоедали и недосыпали. Молодые больше, дембеля меньше.
Время от времени курковые роты ходили в караул по полку, охранять особо важные объекты и полк по периметру. Меня по молодости обычно ставили на сержантский пост охранять палатку командира полка и рядом 'булдырь' (солдатский магазинчик). Командир полка жил в отдельной огромной палатке. Солдаты в такой палатке жили по 20 - 30 человек.
Для меня пост считался очень 'лафовым'. Пост у Знамени полка или дивизии, считался более почётным и тоже был сержантским, но я туда не стремился. На Булдыре можно было и походить туда - сюда и песни тихо попеть и посвистеть (я любил свистеть в мелодию), а 'на Знамени' часовой должен был стоять ровно, не шелохнувшись, несколько часов. Конечно, свистеть и петь по уставу на посту тоже не полагалось и возле палатки командира полка, но кто же это услышит. Опять же по ночам, когда тяжко караулить, тихо, никто не ходит, не мешает, можно помечтать, стихи в уме посочинять, а днём, наоборот, скуки не нужно, а тут как раз, суета и весело, в магазин приходило много военнослужащих, было интересно.
А 'возле Флага' стоишь, как сыч, не шелохнёшься, кругом море офицеров ходит, штаб всё таки (Флаги в штабах находились), все бдят за тобой, носа не почешешь...
В нашей взводной палатке второго взвода, где я был командиром отделения и заместителем командира взвода, до залёта с комдивом, и без того очень тесной и маленькой, был ещё выделен большущий угол для ружейного парка (оружейки, где хранилось оружие). Возле него внизу, на первом ярусе коек спал замкомвзвода и я по молодости, как командир отделения и его будующий 'приемник', на втором ярусе сверху.
Койки в палатках и модулях обычно были одна над другой, попарно. Внизу спали дембеля, в верху годки и молодые. Если внизу оставались свободные от дедов койки, то там могли спать и 'особо борзые' годки и даже молодые солдаты, но только те, которые были командирами отделений. Я сначала спал внизу, как командир отделения, потом мой замок переместил меня наверх, над собой, чтобы я всегда был 'под рукой' для удобства передавания мне опыта руководства взводом.
После года службы я уже в караулы и вообще в наряды не ходил. Спать норовил в самом дальнем углу, у окна, чтобы подальше от глаз начальства быть.
Один молодой, с курковой роты, умудрился подломить продуктовый склад.
Этого пацана поставили в карауле охранять продуктовый склад. Он отогнул ломиком ворота склада и упёр оттуда несколько кругов сыра, банки огурцового и помидорного соленья, несколько ящиков сгущёнки, печенья, конфет и кучу всего ещё. Отрок нашёл фронтовое Эльдорадо. Таскал и прятал награбленное он всю ночь, благо его и не меняли, дембелям впадлу было на пост заступать.
Пропажи сразу не хватились. Парень всё сделал мастерски. Только через месяц!!!, его с полукилограммовым куском сыра прихватили дембеля.
Чела начали пытать, откуда сыр. Сыр и дембель - то, были в Афгане понятия несовместимые, а тут сыр и молодой чмырь. Чел не сознавался. На ту беду в разборки встрял командир роты. Под страхом трибунала и немедленного расстрела, солдат признался в содеянном.
Командир роты был в раздумьях. Что делать? Доложить по инстанции наверх, в штаб батальона и полка? Ротного самого так бы вздёрнули за такой прокол, что пипец. Решили спустить всё проишествие на тормозах внутри роты.
Собрали ротное комсомольское собрание. Офицеры, во главе с замполитом роты, обвиняли это чудовище во всех смертных грехах воровства, на что 'вороватое чудовище' ответило, что виноватым себя не считает, на гражданке мол оно было 'честным форточником', и вообще он не комсомолец, и в армию не просился, загребли по ошибке, он, типа пацан правильный, и вообще был голоден, виноват, исправлюсь.
Я смотрел на этого маленького ростом, морщинистого, похожего на старичка курка и искренне ему завидовал. Да и все мы ему завидовали. Он отожрался на славу.
Понятно, что питался он не один, а с несколькими, особо дружными ему, такими же молодыми и голодными курками роты как сам. Пацан никого не выдал.
Более того. Целый месяц эти молодые харчевались деликатесами и их не заловили. Короче, его даже не били. Единственное, что испортило славную картину удачливого ворюги - это зачитанное замполитом письмо этого солдата домой.
В письме солдат описывал, как он победоносно завоёвывает Афганистан, взрывая гранатами вражеские танки и сбивая с пулемёта пакистанские самолёты и вертолёты. Апофеозом письма была сцена, где этот 'воин' описал, как после боёв он выковыривает из бронежилета пули от ДШК. К слову сказать, три такие пули могли сорвать башню у лёгкого танка. Мы катались со смеху. 'Герою' посоветовали больше не будоражить маму подобными опусами. Он получил пару колыбах от дембелей по шее и 'волшебный' пендель под жопу от них же и отправился тянуть свою нелёгкую молодую службу дальше.
Потом, через полгода, он честно в боях заработал медаль 'За Боевые Заслуги' и однажды, реально медики выковыривали ему из спины и ног осколки от разрывных пуль ДШК. С этими осколками в теле парень не выходил из боя часов 12. Но это уже было потом.
Мои родители первые месяцы войны считали, что я служу в ГСВГ (группа советских войск в Германии). Потом, как-то не получив от меня пару месяцев писем (отнюдь не по моей вине, писал я домой регулярно), отец сходил в военкомат и искренне попросил разыскать сына, служившего в Германии, мол два месяца вестей нет. Военком посмотрел на мой обратный адрес на конверте, который принёс папа и сказал, что Германией не пахнет. Сын в Афганистане.
После учинённого разноса в очередном письме за сладкую ложь, я 'сознался', что из Германии меня случайно и по ошибке 'перевели' в 'горный рай', но просил не волноваться. Я 'включил' вторую легенду. Дескать, служу при штабе армии командиром отделения цветоводов. Помню, даже в полковой библиотеке взял специальную книгу и старательно описывал в письмах домой все прелести посадки цветов.
Родители так и не догадались до самого моего возвращения, чем я на самом деле занимался. Хотя волновались по полной. Я же подкидывал им в письмах вырезки из газет, где писали, как мы помогаем афганцам строить новую жизнь, сажаем хлеб и строим дома.
По приезду дома меня выдали сочащиеся гноем и сукровицей дырки в шкуре и теле от моих ранений, характеристика для военкомата от командира роты, где, к тому же было написано, что я за последний бой представлен к медали 'За Отвагу', военный билет и окровавленные бинты. Последнее ранение в бою я получил за несколько дней до Союза. Рука почти совсем не поднималась ещё год и до сих пор поднимается и работает не полностью.
Так с плохо поднимающейся правой рукой и с нафаршированной многочисленными осколками башкой, с несколькими осколками под сердцем, с несколькими осколками в груди с другой стороны, с искалеченным позвоночником и плоховато работающей на ударах вверх, начинающей сохнуть и уменьшаться в диаметре по окружности левой ногой, я, путём хитросплетений, неофиширования ранений и факта службы в Афгане, сначала пошёл на службу в первый взвод быстрого реагирования при МВД Якутской АССР, чему отец был очень не рад (я пошёл туда не согласуя это с ним), а потом по наличию отличных показателей в работе и задержаниях преступников, поступил, минуя обязательный стаж, в специальное оперативное высшее учебное заведение, и успешно закончив его, попал на ещё одну переделку в одну из Южных республик. Были бы желания и цель.
Личные котелки, подкотельники и ложки в Афгане мы хранили в деревянных бочках с раствором хлорки (для их дизинфекции), которые стояли в углу наших палаток.
Зима, дневальный молодой солдат долбит прикладом автомата (он в ВДВ был железный и складной, а в мотострелках был деревянный) лёд в такой бочке (наши палатки зимой утром, днём и вечером не отапливались, только ночью) и, стуча зубами, синей от холодрыги рукой, достаёт всем по очереди алюминиевые котелки, подкотельники и ложки.
Рукав засучен почти до самой шеи, вода ледянная и мутная от хлорки, ничего не видно.
Горе тому молодому, чья ложка не найдётся. Или котелок. Или подкотельник. Или очередной 'дедушка' ВДВ объявит, что ложка у молодого солдата недостаточно чистая. Человек сидел голодным. Ложки воровались, их не хватало. Да и котелки и подкотельники воровались тоже. Кем воровались? Кто свои протерял где либо, в полку, в столовой, в умывальнике или на боевых, теми и воровались. Новой ложки, котелка, подкотельника и фляг у старшины не получишь. Ложки не давали, котелок, подкотельник и фляжки выдавали один раз, на все 2 года. Чаще всего давали не новые, а те, что были уже в употреблении и оставались от уволенных в запас и убывших в Союз. Конечно, положено было прибывшему в Афган, в роту молодому солдату дать новый котелок, подкотельник и две фляги (алюминиевую и пластиковую), но ротный прапор старшина, сам прекрасно 'знал' куда девать новые котелки, фляги и подкотельники.
Нет котелка, нет пайки. Нет подкотельника - нет чая. Нет фляжки - нет воды на боевых, сдохни от жажды.
Частенько мы у душман находили советские фляжки, котелки и подкотельники, да и на рынках Кабульских их было полно.
Бизнес на солдатских 'шкурах'...
После еды молодые солдаты мыли котелки и ложки холодной водой за себя и за дембеля. Иногда мыли и за 'особо подлючих' годков, но в основном, годки мыли своё сами, заставлять мыть молодых им ещё по неуставняку было почти не 'положено', только дедам.
Жир холодной водой не отмывался, использовали дешёвое хозяйственное мыло и куски старой подшивы. Иногда отрывали свою подшиву и тёрли дедушкин котелок ей, лучше было остаться без подшивы и слопотнуть наряд, чем быть избитым. Да и офицеры в течении дня на отсутствие подшивы внимания почти не обращали, главное, чтобы она была на утреннем построении, который назывался 'Утренний осмотр'.
Также молодой солдат мог зимой, сославшись на якобы холод, застегнуть в течении дня верхнюю пуговицу и тогда не было видно, с подшивой он или нет. Летом можно было сослаться на то, что ты находишься в подменке. Подменка, сленговое солдатское выражение, так называлось подменное рабочее обмундирование, это обычное старое обмундирование, уже выношенное и никому не принадлежавшее, которое оставалось от улетевших в Союз дедушек и использовалось для одевания на боевые и на хозяйственные работы. Хранилось такое подменное 'богатство' (именно 'богатство', так как с обмундированием было в Афгане в годы моей молодой службы совсем худо, да и потом мало что изменилось, разве что, чуть лучше стало, капелюшечку) в каптёрке роты, и выдавалось отдельным солдатам либо поблату, каптёром солдатом, либол с указания прапора старшины роты. Обычно такая подменка 'числилась' за служащими дембелями и за годками (на молодых её хватало очень редко), которые её даже подписывали. И 'горе' каптёру, если он выдаст такую 'личную' подменку деда молодому. Были жёсткие разборки.
Офицеры за этим подменным круговоротным перемещением не следили, и поэтому 'велись' на наши 'сказки', что ты типа в подменке. На подменку подшива в полку не пришивалась, только на боевых, чтобы шея гнойниками от грязи не пошла.
На мытьё котелков и подкотельников после еды в умывальне полка давалось от силы две - три минуты. Рот много, взводов много, все едят в одно время, всем мыть нужно, умывальник маленький. За свой грязный котелок или за свою грязную ложку или за якобы грязный (было, что и просто докапывались ради 'развлечения'), деды били. Если молодой мыл плохо свою 'посуду', то тоже били, ведь вся 'посуда' хранилась в общей бочке, а гепатит и дизентерия просто 'свирепствовали' в частях. Горячей воды в умывальнике не было, ни замой, ни летом, ни тем более весной или осенью.
Мойка, или полковой умывальник, представляла собой в дни моей молодухи холодный барак с цементным полом и маленькими окошечками сверху. Сзади была выгребная яма, накрытая щитами, всё это со стороны ямы, было огорожено колючей проволокой, чтобы по темноте никто в эту яму не свалился.
Первым мыли котелок для дембеля, потом свой. На свой, уже времени часто и не было. В дембельские иногда плевали и размазывали сопли и плевок по котелку, в отместку за избиения и издевательства. Жри, дедушка, молодые сопли.
Я свою посуду мыл всегда сам, даже по дембелю. Я и до армии дома и после армии не гнушался посуду мыть. Даже полы, молодых солдат я учил мыть по дембелю, правильно, личным примером. Сначала мыл начисто сам, засучив рукава, а потом, вылив грязную воду обратно на чистый пол, смотрел как молодые усвоили 'урок'. Молодые смотрели с 'ужасом' на усатого и патлатого дембеля, который моет сам пол в помещении взвода. Это было, ну как если бы прилетел инопланетянин и помыл пол. Нереально, фантастично и 'не может быть'.
Но я считал, что лучше самому показать примером и разъяснить, чем их побоями 'дрессировать'.
Меня били в своё время очень жестоко, поэтому я, став годком, а затем и дембелем, старался не бить других. Ну не смог я, в силу морального стыда, стать большой сволочью. Был всего лишь малой и иногда.
Баня в полку представляла собой два помещения, предбанник со скамейками и табуретками, где переодевались солдаты, и, собственно само помывочное помещение, это четыре хлипкие фанерные стены и внутри наверху гнутая труба змеилась, с дырками посередине. Скамеек и табуреток на всех не хватало, пол был весь в жидкой грязи от воды и земли под дощатыми настилами, по которым мы, матерясь и толкаясь, передвигались..
Рядом с баней стояла 'прожарочная' машина взвода химической защиты, в которую мы кидали своё обмундирование (ХБ). Там оно прожаривалось и обрабатывалось от вшей.
Вши (бельевые), в курковых ротах моего первого года службы, были у каждого солдата и даже у некоторых офицеров. Потом, когда мы стали жить в модулях, мы частично избавились от вшей. Они были уже не у каждого, но всё равно были.
Мы, на боевых часто ночевали в захваченных кишлаках и домах, и спали на отобранных у местного населения кишащих вшами матрасах. Укрывались также отобранными одеялами, в которых тоже было полно вшей. Спать на глиняном или земляном полу было никак, не укрываться тоже не получалось, так как в Афганистане очень большие перепады суточной температуры и поэтому ночами очень холодно, аж до боли и колотуна.
Вот на боевых мы этих вшей и хватали и приносили в полчок. Учитывая, что первый год службы, при комдиве 'А. Е. С' с баней было совеем почти никак, то мы, солдаты, баню видели в основном, раз в несколько месяцев. По этому поводу даже бунт был у нас в батальоне своеобразный.
Баня второго батальона, в которой я служил, считалась полковой, не батальонной, своей бани у нашего батальона не было и нам с помывкой пыл полный пипец.
У первого батальона в то время была своя баня и в первом батальоне с баней было куда легче и регулярней.
На полу бани и предбанника был дощатый настил, из - под которого, фонтанами на наши помытые ноги брызгала жижистая грязь.
Выдавалось немного хозяйственного вонючего мыла. Мы были рады и ему. Дембеля и годки иногда имели мыло, купленное в булдыре или намародёрнутое на боевых.
Потом, став годком и дембелем, я часто 'изымал' такое фирменное мыло у местного населения при прочёске кишлаков. Оно было очень вкуснопахнующее и классное. Но такое мыло было редкость, поэтому, когда годок или дембель его 'находил', то оставлял себе, если же, такое мыло находил молодой, то деды могли и отнять.
Воды текло мало, она была полухолодная, сменяющаяся холодной. Под ногтями пузырилась содранная с тела и головы шершащая грязь. Дрожащие от холода голые тощие тела бились и толкались за каждую струйку воды.
Возле 'бани' стояла прожарочная машина и прожаривала наши ХэБчики, тельники и кальсоны от вшей. Потом это всё, заскорузлое и провонявшее хлоркой одевалось. Иногда кальсоны и тельники выдавались другие.
Отдельные, особо ушлые дембеля своё ХэБэ на прожарку не отдавали. Тельники тоже годки и деды старались не отдавать. Отдашь вещь, получишь фигню, могут и рваное дать.
Баня шла всю ночь. Полк мылся. Утром поднимали как обычно.
У офицеров была своя баня. Цивильная с душевыми и с кабинками. Пару - тройку раз, уже годком, я в ней смог помыться через знакомого солдата банщика. Небо и земля.
Один раз мне удалось в офицерской бане помыться будучи молодым солдатом, через знакомого пацана с шестой роты.
Наши роты на три дня ушли на сопровождение колонны, а нам 'посчастливилось' остаться дневальными. Два забитых и тощих тела.
Я тогда был уже далеко после разжалования, но ещё не стал годком. Мне доставалось очень сильно из - за моего упрямого характера. Я напрочь отказывался что - либо подшивать или стирать дедам.
Офицеры роты, особенно лютовал лейтенант 'Ш. В.', которых комдив пристращал, что они не получат ни орденов ни продвижения по службе, если я буду жив, вовсю науськивали постоянно на меня дембелей, чтобы они меня загнобили до самоубийства. Вот те и старались.
Взводный 'Ш. В.' так мне в прямую тогда и предлагал, либо застрелиться, либо повеситься, типа всё одно меня дембеля убьют, либо он при случае расстреляет за какое - нибудь неисполнение приказа на боевых. Обещал, что если я сам повешусь или застрелюсь, представить меня посмертно к ордену и приписать мне подвиг. Типа, так хоть красиво сдохну. А если меня он расстреляет или деды забьют, то ордена и подвига не будет, напишут, что сам с жизнью счёты свёл.
Я ещё держался. Деды и частично годки (правда нужно сказать, что не все) меня гнобили и избивали по чёрному. Остальным молодым, конечно тоже доставалось, но меня гнобили особо.
Вот мы с этим моим друганом из шестой роты, которого тоже сильно гнобили и решили себе ноги обварить горячей водой, чтобы хоть немного отлежаться в санчасти. Типа нечаянно мылись и обварились.
Договорились с молодым солдатом из офицерской бани, он нам полное ведро воды накипятил, вошёл в понимание.
Друган воду на ноги себе льёт, а они не обвариваются. Я лью, а тоже не обвариваются. Плюнули мы калечиться, помылись с горя в бане офицерской хорошим 'офицерским' мылом, и пошли обратно в свои роты.
Вода в высокогорье кипит ниже, чем при 100 градусах, обвариться не удаётся. Физика.
Другана потом медалью 'За боевые Заслуги' за подвиги наградили, стали мы потом 'забуревшими' годками, и полновестными дедушками. Об этом случае не вспоминали даже при встречах. С одной стороны стыдно было, с другой стороны было нам тогда легче ноги кипятком обжечь и от боли кататься, чем побои терпеть ежедневные и издевательства.
Кальсоны, тельняшки, трусы и портянки нам меняли на моём втором году службы с неплохой регулярностью. Хотя, судя по чистоте меняного больше это напоминала старый анекдот. '...сегодня банный день и меняется нижнее бельё, рота справа меняется с ротой слева....'. ХэБэ - солдатские куртку и штаны, стирали уже обычно сами. Вшей стало меньше и массово в прожарку уже никто шмотки не пихал.
После года службы прожарочным машинам своё обмундирование мог доверить только полный идиот. Портянки мы старались заменить носками. Носки иногда выдавали к десантным полусапожкам. Портянки тоже выдавали, но к сапогам и валенкам, причём зимой выдавали холодные и тёплые портянки.
Тельники тоже старались не менять, а стирать сами. Свой - то он по размеру и удобный, а на замену могли такое 'Гэ' рваное выдать.
Часто стирались в лизоле, это такая жидкость от вшей, её разводили с водой и стирались. Она очень воняла и была ядовитая и опасная, могла и кожу сжечь, если не разведённая.
Я по молодости 'любил' стираться в бензине. И грязь сразу отходила и сушилась моментально и вшам капут. Но после 'бензиновой' стирки ХБ долго воняло и потом быстро грязнилось.
Потом летом стирался сам, с мылом, сохло всё на глазах. Пять минут сидишь и смотришь, как вода на глазах испаряется. Жара.
Зимой бегал в подменке (подменное обмундирование, которое имели некоторые солдаты, для хождения на боевые) к дивизионной прачечной, где знакомый полоскун стирал всё в специальной машине для стирки офицерского белья. Я приносил ему нехитрые сувениры с боевых, он помогал мне быть всегда чистым и отглаженным.
Уже на другой войне все поражались моим всегда острым как бритва стрелкам на брюках, идеальной выбритости и до зеркального блеска начищенным сапогам.
Это была просто фронтовая привычка, оставшаяся со второго года службы Афгана. На первом году афганской службы я, после разжалования, попав под дембельский прессинг, уже тоже ходил битый, грязный и зачуханый, как и многие из нас, молодых солдат.
Наверное, по этой же привычке, я до сих пор брезгливо морщусь когда вижу у кого - то не чищеную обувь, небритые шеи и грязные воротники у рубашек.
Фобия чистых рук у меня теперь вообще в крови. В Афгане я насмотрелся как сильно и безобразно гнили грязные руки у некоторых молодых солдат. Психологически, наверное, повернулся на этой почве в сторону слишком гипертрофированной чистоты и гигиены.
Ещё с болью выкидываю старый хлеб. Только если он заплесневел или ещё как испортился. Чрсвый не выкидываю. Сушу и доедаю. И крошки всегда доедаю от хлеба, с тарелки, где он сушился. Фобия человека, перенесшего на войне длительный голод и дистрофию.
Там, в Афгане, любые грязные руки быстро трескались, потом превращались в руки с гниющими трещинами, а любая гниющая трещина на коже, превращалась в вечную, незаживающую язву. Раны в Афганистане заживали очень плохо. Такой климат.
Да ещё и дембеля своими сапогами, разбивали наши морды, тела, ноги и руки в кровь по молодухе, когда мы ставили блоки от их ударов. Результат тот же, гниющие раны на руках. Только рана, блин, коростой затянется, бац, ещё один сапог летит. Короста долой, грязь с сапога в рану, гной, сукровица. Так и ходили избитые в многочисленных коростах все первые полгода афганской службы.
Гречневую кашу мы видели только на боевых, в виде консервов и иногда гречку с несколькими волокнами тушёнки давали, когда мы спускались к броне.
Гречка - это был большой солдатский праздник. Обычно кормили как помоями. Правда и гречка на броне часто была с запахом и вкусом солярки, почему не знаю. Наверное, чтобы сожрать много не смогли.
И было её очень мало, так на то, чтобы голод немного утолить. Хотя и за ней мы выстраивались повторно в очередь, но, как правило, вторую пайку каши получить было нельзя, если только хитростью или повар друганом был.
Смотришь на такую мизерную пайку, с тонюсенькими волокнами тушёнки консервированной, со вкусом и запахом соляры, и чуть не плачешь, сволочи, думаешь, тут и так в горах на войне сухпайки растягиваешь, голодаешь, неужто им гречневой каши в тылу, под горой, возле брони, жалко для солдат. Гречки же в России много тогда было, чего на нас экономили.
Так как все выдаваемые нам сухие пайки взять в горы не было возможности (больше пайков, чем на трое суток, в рюкзак не засунешь), большая часть этой еды оставалась на броне под горой и даже в полку, в расположении роты, в каптёрке под присмотром солдата каптёра.
В 'бытовке' (пустая, заброшенная палатка, размером с палатку взвода, находившаяся между палатками второго и первого взводов) накопившись за многие месяцы, валялись десятки пустых банок от оставленных в роте пайков, содержимое которых старослужащие солдаты когда то съели по ночам, разогревая их на маленькой самодельной буржуйке, топившейся соляркой.
Иногда на такой печке молодому бойцу, ночью, дневальными, разрешалось поджарить кусочек хлеба. Если, конечно у молодого солдата был этот кусочек. Это было особое лакомство. Дневальные в палатках ночью тянули к этой печке озябшие руки. Один из дневальных охранял палатку снаружи с автоматом в руках, второй либо спал, либо сидел в палатке попеременно с дежурным сержантом по роте. Если сержинт был дембелем, то он ночью, естественно спал, а за него не спали молодые солдаты дневальные.
Горе для молодого дневального, если и сержант годок или дембель и остальные дневальные, кроме него годки или дембеля. Тогда они 'тащились' и ничего не делали, а молодой дневальный пахал за всех них и сутки не спал совсем.
Палатки охранять по ночам было обязательно, душманы могли напасть на роту и вырезать всех спящими и в полку, случаи были.
Вот и трясся от холода ночью молодой солдат до самого утра, а утром по нескольку раз за день драил полы в трёх палатках и накрывал столы в столовой и дедушкам 'угождал' и 'огребал' за нерасторопность.
Бытовка только называлась бытовкой. Наверное, в ней должны были стоять гладильные доски с утюгами, и может быть умывальник со стиральной машиной. Может и телевизор должен был стоять. То ли пропили это офицеры, то ли продали, то ли им не выдали, а им и не нужно. У них, в офицерских модулях всё это и так было, а позаботиться о том, чтобы это было и у нас, им не хотелось.
Там, в бытовочной палатке, было пусто, грязно и пыльно. Ещё бегали мыши. И валялись пустые консервные банки с остатками еды на стенках.
Видел молодых солдат, которые ошалев от сильного голода, скрытно и тайком, ковырялись грязными, еле сгибающимися от загниваний, избитыми пальцами в этих брошенных банках и ели оставшиеся там засохшие кусочки жира.
Некоторым опустелым банкам было уже по году, но в них чего - то там по стенкам присохшее оставалось.
Чёрные, давно не мытые тощие тела, лица и руки в гноящихся коростах, полученных побоями, грязные оборванные обноски обмундирования, засаленное вафельное полотенце вместо шарфика на шее, от холода, уставшие и вечно испуганные глаза.
Это тоже были солдаты, которые постоянно ходили в горы, шли в бои и защищали любимую Родину. Их прапорщикам, офицерам и генералам, олицетворявшим для них эту Родину, было на солдат наплевать, они их предали.
Шарфы зимой нам были, конечно, положены, но их, то теряли, то воровали друг у друга. Естественно, что когда годок или дед терял шарф, то он либо отбирал его у молодого, либо воровал у него. Нового - то не выдадут. Вот поэтому молодые солдаты, те, кто из - за этого остался без шарфа, носили на шее вместо него своё вафельное белое полотенце. Полотенца меняли тогда редко, естественно, что они были грязные, засаленные и чёрные. Стирать то его и сушить молодому было негде. Стирки нет, в умывальник лишний раз не пускают, вода ледяная, в роте нет воды и верёвок для сушки, обстановка военная, живём в палатках. И на боевые в полотенце на шее ходили, а куда деваться. Война, не война, на солдата снабженцам и прапору плевать, нового ничего не дадут.
Беда была совсем, беда, иной раз и сапоги были с дырками и с оторвавшейся подошвой, проволкой даже бывало подвязывали, и в бракованных берцах с вылезшими гвоздями внутрь из каблука, ходили, ногой кровоточа, и с полотенцами не шее и в рванье... было дело...
В Союзе в это время шла своя весёлая мирная и тыловая жизнь. Наши рации ловили из Союза длинные переговоры таксистов о гремевших музыкой ресторанах, развесёлых дискотеках, о снятых на ночь проститутках, о магазинах, о погоде, о фильмах, обо всём, крме того, что совсем рядом, через границу, порой в нескольких километрах от них, идёт война, на которой гибнут их соотечественники.
В этих переговорах никогда не было и слова о нас или о войне в Афганистане. Очень морально больно было ловить такие переговоры во время боевых рейдов, в горах.
Мы начинали прозревать, что весь наш патриотизм и самопожертвование - это пустой звук для Советских граждан и мы для них словно не существуем.
Прилетающие из Союза в наш полк с пополнением, молодые солдаты оптимизма не добавляли. Они рассказывали нам о гражданской жизни и о том, что мы в ней лишние и забытые.
Центральные Советские газеты радостно писали, что мы в Афганистане, строим дома и сажаем хлеб. Я вырезал такие заметки и отправлял их в письмах маме с папой, чтобы они не волновались за меня.
Кроме этого в дивизии выпускались такие же различные брехливые газетёнки и боевые листки в которых полковые и дивизионные писуны, корреспонденты и редакторы, которые всегда служили в тылу и в горы не ходили, но всё же знающие о наших курковых, спецов и карданных реальных боях и подвигах, стыдливо их умалчивали, камуфлировали их под якобы 'учения' и писали радостные оды КПСС и Советскому Правительству. Правды в этих бумажонках для подтирки поп, не было никогда. Одна брехня и ложь.
Они, эти газетки и листки, были почему - то под грифами 'секретно' и 'для служебного пользования'. Вырезать заметки из них и тем более отправлять домой считалось воинским преступлением.
Но я и из них вырезки отправлял. Они успокаивали моих родных и создавали им иллюзию того, ч то я не на настоящей войне, а просто в чужой и мирной стране.
Письма наши в Союз и нам из Союза время от времени проверялись военной цензурой. Утверждали, что все письма проверяются. Наверное, врали, все письма проверить было просто нереально. Нелояльные, с точки зрения особого отдела, письма часто изымались. Моим родителям приходили иногда мои письма с замазанными чернилами строчками моих излияний. Цензура бдила.
Солдаты обожали письма от девушек, особенно с фотографией. Но такие письма приходили редкостными единицам. В основном, солдаты мальчишки погибали, даже не узнав вкуса первого поцелуя с любимой девушкой. Вчерашние школьники почти все были девственниками. У многих и девушки любимой даже ещё не было.
Помню, умирал один мой товарищ, от потери крови. Слишком большие отверстия в нём крупнокалиберный пулемёт сделал. Жалко, говорит, что я так ни разу и не поцеловался ни с одной с девушкой. Потом умер от потери крови.
В медсанбате зашли в бокс к раненому, накрывшему собой гранату, чтобы спасти товарищей. Весь сверху до низу прооперированный, в бинтах и многочисленных капельницах, он тихо попросил у нас покурить сигарету. Мы подносили ему сигарету к губам, как подносили их в горах, на боевых к умирающим раненым сослуживцам. Многие тогда, на Афганской войне, воспринимали сигарету, как необходимость некоего 'ритуального' действия перед смертью. Покурил и отошёл...
Бой кружился вокруг нас, мы раскуривали сигарету, по очереди затягивались. Живой, умирающий, живой, раненый, живой, умирающий... Пули и взрывы меня в те моменты уже не интересовали, я отдавал свой последний 'долг' угасающим на моих глазах сослуживцам и товарищам... Больше я ничего сделать не мог, обезболивающих нет, бинтов нет, капельниц нет, кровезаменителя нет... Будь проклята война и те, кто на ней всё это воровал у нас. Будь они все прокляты...
Перед нами лежал не несчастный, перед нами лежал тот, перед которым даже мы, раненые, готовы были преклонятся. Этот солдат сделал высший подвиг на войне, который только можно сделать, он не пожалел себя ради сослуживцев.
Вошедший врач, даже не ругался, хотя курить в больничных послеоперационных палатах, было строжайше запрещено. Солдатский ритуал...
Первый год службы я курил. Потом полгода не курил, противно чего - то стало. Последние полгода службы курил опять и много. Сейчас лет пятнадцать как не курю.
Население СССР, возрастом от восемнадцати и старше, дружно и сто процентно проголосовало в своё время на различных летучках и собраниях своих трудовых коллективов за введение войск в Афганистан. Проголосовало и забыло об этой позорной странице своей жизни.
Да и кто тогда вякал против. Подобные летучки и собрания частенько были. Все работали на государственных предприятиях. Частных не было. Социализм. Политбюро решило, народ, типа 'за'. В международном виде всё, типа соблюдено, ощущение 'законности' есть. Не их же отправляли воевать, а на нас, чужих сопляков.
Гражданам Великой страны СССР накакать на нас было. Не подумала Советская масса трудящихся о том, что сегодня нас, а завтра и их детей война жрать начнёт и перемалывать.
Пишут, что даже живущие в СССР диссиденты и политическая оппозиция к КПСС в СССР, против Афгана не протестовали.
Так, что когда я слышу от старшего поколения, кто тогда был на подобных голосованных 'мероприятиях', или от бывших членов КПСС, фразу 'я тебя туда не посылал', мне хочется плюнуть им в лицо. Посылали, греховные соотечественники, именно вы и посылали. Всем огромным могучим Советским совершеннолетним народом послали меня и таких как я на Афганскую войну.
Тельняшка и берет для любого десантника, даже уже отслужившего, считаются особо почитаемыми. Мы, десантники, ревностно относимся к этим двум атрибутам нашей формы и по молодости даже были готовы бить морду любому кто носит элементы формы десантника, не имея на то 'заслуженного' по нашему мнению права. Сейчас, конечно, многие из нас стали гораздо сдержанней (ума прибавилось), но всё равно морщимся, если видем наш берет и тельник не на десантнике, а на другом.
Сегодня многие ветераны боевых действий в Афганистане, не десантных родов войск, на праздниках, да и в повседневной жизни, надевая разные куртки с медалями, норовят под них ещё и десантную тельняшку поддеть.
Оно и понятно, всем хочется грозными десантниками выглядеть.
Не нужно этого делать, братишки фронтовики Афганцы. Право на тельняшку и берет ВДВ надо, по моему, заслужить. Это как чужой орден нацепить.
Тельники наши и береты, нашей десантной кровью политы, не вашей и особой подготовкой десантной заслужены. Мы же Ваши эмблемы и атрибуты на себя не цепляем. Уважайте и Вы наши Десантные Гордости.
2 августа, день рождения ВДВ, понятно, уже во многом стал также общим праздником всех ветеранов БД, разных родов войск. Мы не против. Все вместе и рядом пластались на боевых, и праздники с удовольствием вместе с боевыми друзьями отпразднуем.
Были редкостные единичные случаи, когда отдельные группы боевых десантников писали коллективное разрешение отдельному, очень заслуженному, и боевому солдату не десантной части носить десантную тельняшку и даже берет. Подписывалось такое разрешение индивидуально каждым таким десантником, с указанием его полных данных.
В нашем полку, в магазине, тельняшку можно было купить как здраствуйте, всем желающим и имеющим чеки.
Были случаи, когда залётные, не десантные офицеры, покупали тельник, а наши офицеры или наши дембеля этот тельник заставляли их в магазин вернуть. Иногда и щёчки розовенькие били. Не зарься на чужую славу и тельняшку.
Я десантник.
Что именно для меня значит Тельник ВДВ?
Во что лично я его оцениваю?
Первый раз о существовании Тельняшки ВДВ с голубыми полосками я узнал, когда получил солдатскую форму в Армии, в учебке. Тогда для меня это была просто майка, которую мне надо одевать под ХБ.
Через неделю, нас повели в баню, была смена белья, и там, перед помывкой, банный каптёр выдал мне тельник с чёрными полосками. Ну, выдал и выдал, я его одел. Какая мне была разница, что носить. Перед этим я закончил речное училище, поработал на флоте и там я носил тоже форму (другую, не десантную, но всё же форму) и тельняшку с чёрно - белыми полосками и меня она устраивала.
Ротный старшина, старший сержант срочной службы 'Г.', увидев меня в этом чёрно - белом тельнике, сказал просто: сынок, тебе два часа, чтобы был десантный, не будет, пиши рапорт о переводе туда, где носят такие тельники, который сейчас на тебе.
Ответ был грубый, с матом и, наверное, меня просто брали на испуг, но я начал прозревать. В другие войска мне не хотелось, быть десантником было для меня более престижно. Тельник ВДВ я тогда добыл.
Добыл только для того, чтобы остаться в престижных войсках. Двигал мной тогда всего лишь обычный гонор.
Разбил я в полковой Бане окно, залез и украл там с полки десантный тельник, а выданный мне ранее с чёрными полосками оставил на каптёрском столе и написал на нём крупно слово 'Сука'. Это былой привет каптёру.
Я начал узнавать ценность Тельняшки ВДВ. Для меня она тогда, для начала, стала пропуском в мир уважения и престижа.
Через два месяца, ночью, когда на стрельбище, на ночных стрельбах, мы валились от усталости и бессоницы с ног и мечтали просто упасть хоть в грязную лужу, лишь бы упасть, мы попросили у взводного сержанта 'З.' полчаса перерыва.
На что был получен ответ: на вас Тельняшки ВДВ, Бойцы, значит вы - десантники, значит должны сделать гораздо больше, чем то, что могут сделать обычные солдаты. И гонял нас ещё часа три.
Сержант по своему объяснил нам, что мы, десантники, должны быть очень горды, что носим Тельняшки с голубыми полосками, а значит, и должны быть гораздо выносливее остальных родов войск и обучаться военному делу так, чтобы выполнить любые поставленные задачи, которые остальным родам войск могут быть и не по плечу. Что у нас, ВэДэВэшников, только два выбора, в отличие от остальных солдат Советской Армии: Или выполнить поставленную задачу или умереть при её выполнении. И, что есть в ВДВ такой девиз - 'Никто кроме Нас'. И означает этот девиз только одно, умри но приказ выполни. Причём приказы у нас как правило именно невыполнимые.
Мне тогда это казалось просто пафосными словами, но суть их я понял. А так как всё моё существо было против этого сержантского нравоучения, я посчитал его слова просто усиленной метафорой. Тем более, что сказал нам всё это 'товарищ' сержант, очень медленно (видимо, чтобы слова до самого сердца дошли), используя по максимуму ненормативную лексику, и под наше 'весёлое' отжимание в полной экипировке.
Не бывает такого думал я потом, после стрельбища, чтобы солдату давали приказы заведомо невыполнимые, да, тем более, что невыполнение могло быть смыто только смертью. Врёт, сержант, думал я. Точно Врёт.
Почему делался сержантом такой упор именно на Тельник, а не на Берет? Да очень просто. В учебке, мы одевали берет только два раза, на показуху и на день ВДВ. Остальное время мы ходили в обычных пилотках. А в увольнение в фуражках. Это была учебка. И цена моему тельнику ещё в моём мозгу не созрела.
Потом был Афган.
В Афгане мы тоже береты особо не носили (раза три - четыре на очень большие праздники и на пару показух для телевидения). Единственное наше внешнее отличие в Афгане от других родов войск был именно наш Тельник ВДВ и малозаметные зелёные эмблемы ВДВ в петлицах.
Вот там, в Афганистане, я и понял в полной мере, что такое Тельняшка Десантника.
Это было как моё личное Знамя, которое в буквальном смысле этого слова не давало мне права позорно остаться в живых, не выполнив любого командирского приказа или любой поставленной задачи. От самой мелочи до самой крупной.
Заодно это Знамя в виде Тельника, одетого на моё тело, стало для меня стальным стержнем на котором мой организм только и держался, так как все другие мои, гражданские и тыловые, предыдущие внутренние стержни, тяжести войны просто не выдержали.
Первые полгода службы в Афгане я только на этой Тельняшке и выживал. Больше мне уцепиться не за что было и не за кого. И я говорю даже, не столько о дембелизме, неуставщине и тяжкой службе, сколько о нескончаемых постоянных боевых.
Для этих самых боевых, генералы из штабов дивизии и выше, нашему полку, в нашем лице, ставили задачи именно исходя из девиза 'Никто кроме Нас', о чём они регулярно и напоминали нам на построениях перед ними.
Нам говорили, что мы Десантники и мы сможем. Мы знали, что мы Десантники и мы выполняли. Мы имели право только выполнить. Мы не имели права отступить никогда.
У нас всегда было только 2 выхода: выполнить приказ или умереть его выполняя.
И слова сержанта взводного, сказанные мне в учебке, уже не казались пафосом или метафорой.
'Никто кроме Нас' - это была просто истина, от которой ты мог освободиться только одним способом, снять Тельник ВДВ и попроситься в другой род войск. Были и такие. Редко, но были.
Несколько Тельняшек я сменил в Афгане.
Кстати, мы свои тельники на стирку в Афгане старались не сдавать, каждый стирал свой Тельник сам лично и только очень сильный износ заставлял нас менять его на другой.
Последний мой Тельник был изорван в клочья и залит моей кровью и кровью, моих умирающих рядом раненых друзей, полностью. Два десятка дырок только в моём теле и голове, из которых лилась моя кровь, а ещё и их тяжёлые ранения и их кровь.
Сколько он стоит, такой Тельник ВДВ?
На дембель я уходил в новом Тельнике, выданным мне из каптёрки прапорщиком, старшиной роты, из числа тех, в которых прибывали к нам молодые, храню его до сих пор и не одеваю. Я спрятал его очень далеко, в самый дальний угол квартиры. Я не могу одеть его. Даже когда я прикасаюсь к нему, даже когда я вспоминаю о нём, я начинаю выть. В Афгане я потерял в боях убитыми абсолютно всех своих лучших друзей, которыми обзавёлся там за полтора года службы. Мой Афганский Тельник неразрывно связан с ними. Он стал их частью, а они частью него.
Кто возьмёт на себя всё моё горе и скажет, сколько стоит тельник Десантника и есть ли ему цена?
Самым страшным наказанием у нас в роте и в полку было, когда за провинность, дембеля или офицер, могли посчитать тебя недостойным и запрещали неделю носить Тельник.
Это делалось в очень крайних случаях. На моей памяти в нашей роте таких было всего два. Один закончился трагически, человек не вынес позора даже на неделю.
Сколько стоит Тельник Десантника?
Однажды духи зажали в ущелье батальон братишек из мотострелковой части и нас, ротой десантировали им на подмогу. Что мы могли сделать, если они целым Батальоном лежали за камнями и не могли даже поднять голов из за обстрела их маджахедами, а нас была всего одна рота?
Мы скинули ХэБчики и эРДэ, задрали по локоть рукава Тельников и в полный рост пошли молча на духов в атаку. Без криков ура, без позёрства, и даже без выстрелов, стиснув зубы и зная, что только так, ценою своей жизни мы сможем опрокинуть врагов и спасти наших братишек.
Их жизни мы поставили выше своих, и это было правильно. Мы сняли ХБ потому, что поняли, что только тельники смогут повести нас на смерть и только тельники могут напугать духов.
И духи дрогнули и бежали.
Сколько стоят наши тельники?
Я могу вспомнить смертельно раненых и умирающих пацанов, которые умирали и руками комкая, сжимали свои личные Тельники на своей груди, как символ своего мужества и Гордости. Они умирали гордо. Умереть в Тельнике для десантника - это честь.
Я могу вспомнить раненых, которые очнувшись, первым делом спрашивали в медсанбатах и госпиталях где его тельник и кричали надрывно, требуя его немедленно принести и одеть на них, а больничную майку с них снять.
Не здоровье их своё заботило, не обрубки их ног и рук, а где их Тельник.
Сколько стоят их тельняшки?
Я вспоминаю свои страшные бои и бои моих однополчан, в которых мы шли на реальную и сознательную смерть только потому, что на нас были именно наши Тельники.
Если Десантник выживал в бою, то это была, в основном, всегда только случайность. Малейшее явное проявление осторожности и инстинкта выживания воспринималось сослуживцами однозначно и только как трусость.
После этого тебя десантником уже не считали, рота отторгала тебя навсегда. Позор мог настигнуть тебя спустя десятилетия, но обязательно настигал.
Я вспоминаю тысячи погибших в Афгане пацанов Десантников, которые именно за Тельник готовы были порвать любого и которые выполнили свои большие и малые задачи ценой своей жизни именно потому, что силу в этом им придал именно Тельник, который и был для них личным знаменем и олицетворением принадлежности к ВДВ.
Тельняшка ВДВ выдаётся десантнику как символ духа Десантника. Отражение этого духа - слова 'Никто кроме Нас'.
Выдаётся она огромным авансом, в ней заключены Героизм и Доблесть, предыдущих солдат Десантников, в ней дух Маргелова. Выдаётся она солдату и офицеру ВДВ в надежде на то, что носивший её не будет моральным уродом, и до конца своих дней будет готов в любую минуту и, не задумываясь выполнить приказ Родины и защитить граждан своей страны своим телом. Выполнить и защитить или умереть выполняя и защищая.
Другого пути у Десантника нет. И если ты даже служил в ВДВ и не можешь соответствовать этому девизу - то не одевай и Тельняшку. Значит, потерял ты право её носить.
А если ты надеваешь её просто так и потому, что понта или прикола ради, если не понимаешь её цены, её девиза и её Духа, то видимо не дорос до этого понимания. Такие, тоже есть, и я таким, когда то тоже был. И мне Десантная Тельняшка далась всего лишь авансом, и я, также как и любой другой десантник, могу потерять право её одевать.
Вот так лично я понимаю Тельник ВДВ.
И если ты одеваешь Тельняшку Десантника под свой китель, или афганку, или камуфляж, не будучи Десантником, или для красоты и позёрства, или одеваешь ради прикола на кого - то другого, пусть даже очень родного, но того, кто не служил в ВДВ, не делай этого.
Просто посиди и подумай, зачем ты это делаешь, для чего, и какая настоящая цена Тельника ВДВ и, что значит эта Тельняшка для тех, кто понимает её настоящую цену.
Не заслужил - не одевай. Опозорил - сними. Достоин - носи только с честью и гордостью.
Молодость и желание вырваться из нервного ужаса, часто брали, у нас в Афгане, верх над патриотическими чувствами и горечью потерь.
После тяжёлого боя, даже рядом с трупами убитых сослуживцев по роте, можно было услышать весёлые анекдоты и смех. Знамён над убитыми товарищами не склоняли и речи пламенные с клятвами отмщения не произносили. Чего не было при мне, того не было...
После первого своего убитого врага никого из нас, курков, не тошнило и не рвало. Ни молодых, ни годков, ни дембелей. Я таких не видел и не знал. Ступора или переживаний я тоже ни у кого не замечал. Убил, да убил. Врага же убил, чего переживать.
Только сейчас я начинаю понимать, что я убивал и умею убивать.
Сейчас мне от этого бывает странно, не страшно, не жутко, не совестливо, просто странно. Я не был готов убивать. Но пришлось и я убивал. Я и Убивал.... Но убивал без соплей, без сожалений, без слёз, без тошноты, без переживаний, без раздумий и без мук совести. Война...
Некоторые спрашивают сколько всего я человек убил. Зачем им это. Мне достаточно, чтобы быть в крови по самую макушку и чтобы это стало обычной рутиной.
Никто из нас, после боевых не обсуждал и не хвалился, сколько человек, как и каким способом он убил. Обычная 'военная работа'.
Трупы нами убитых, мы не хоронили, они валялись там, где им вбили пулю или ещё как. Вот карманы мы им прошаривали, и часы снимали, документы, фотографии, деньги, ножи и оружие забирали.
У меня целая пачка таких фоток была. Раздаривал знакомым пацанам тыловикам, которые на боевые в горы не ходили.
Война часто снится. Раз в неделю точно. Снится полк, снятся горы, кишлаки... Всегда одно и тоже снится, только бои разные. Сначала собираемся на боевые. Потом прём в горы, или чешем кишлак. Нападают духи. Стреляю, режу, бью, калечу, убиваю, взрываю, получаю ранения, медсанбат...
Просыпаюсь спокойно. Сердце бьётся ровно, пота нет. Странно.
Война искалечила меня и сделала странным, холодным, жёстким и жестоким.
Все наши солдатские настроения в то время, можно было охарактеризовать одной незамысловатой песней, из тех, которые пелись нами иногда в палатках под гитару, для поднятия собственного морального духа:
За плечами РД, в нём боеприпасы.
Кружка ложка и нож, котелок в запасе,
А службу тащим мы, друзья, в Афганистане,
И поэтому мы мародёрами стали.
Вот раздался приказ, прочесать деревню,
Что, зачем и к чему, поняли мгновенно.
Вот впереди душман бежит, в руках ружьишко,
Стрельнул я по нему, душману крышка.
Скоро дембель придёт, дембелями станем,
Кончим службу свою в Афганистане.
Мы будем водку пить и баб ласкать в Союзе,
А армейскую жизнь завяжем в узел.
Последние две строчки каждого куплета пелись по два раза. В руках у душманов было далеко не ружьишко, в их распоряжении было первоклассное наше и американское оружие. Иногда китайского производства, которое было по качеству не первоклассное, но тоже лупило по нам будь здоров...
Автоматы Калашникова, проданные духам советскими барыгами прапорщиками и офицерами предателями, в том числе и некоторыми офицерами штаба нашей 103 - ей дивизии ВДВ, великолепные и мощные винтовки БУР, миномёты, гранатомёты, пулемёты, в том числе и крупнокалиберные ДШК, чехословацкие мины (вот вам и братская социалистическая республика).
Много было у духов китайского оружия, выпущенного по Советским лицензиям (афганцы его не любили, считали полным барахлом) и американского оружия.
Были у них и Шмайсеры, и ППШ, и пулемёты Дегтярёва... и чего только не было...
Всё это норовило проделать в наших телах большие и малые дырки...
Песенка эта была запрещена офицерами и замполитами к пению, но мы втихушку пели. Кто написал именно эту песню, я не знаю. Другие стихи в этой книге написаны лично мной, уже после Афгана.
МИГи и вертушки иногда взрывались, горели и подбивались духами. В одной из таких вертушек погиб мой комбат. Сейчас мы исследуем причину его гибели.
Когда полк был не на боевых, каждая рота, время от времени, по очереди, стояла сзади части на боевом дежурстве.
Машины были выстроены в боевой порядок ротной колонны, одна за одной, на расстоянии нескольких метров друг от друга, прямо на выездной дороги из полка, 'мордами' на запасные ворота задней части полка.
Мы сидели прямо на броне (когда сухо и тепло), или внутри и даже в туалет не могли отойти от брони дальше, чем на два - три метра.
Зато, если в 'нашей зоне контроля' сбивали МИГ или вертолёт, мы могли моментально выехать на место падения. Для обожжённого, сбитого лётчика всё решали минуты. Часто к лётчикам успевали не мы, а моджахеды.
Падало солнце на землю,
Небо врывалось к земле.
Я в тебя, милая верю,
Думаю я о тебе...
А ещё я думаю, Родная,
Уходя от очереди вниз,
Без тебя не надо даже рая,
Ты меня, пожалуйста, дождись.
Никогда уставший, не приеду...
Всё равно, дождись, дождись любя...
Никогда не прибегу к обеду,
И детей родишь ты без меня.
И ещё прости меня, Родная,
За не обретённую мечту.
Мы сегодня, с МИГом улетая,
Сядем на красивую звезду.
Я, болтая в космосе ногами,
Буду сверху на тебя смотреть...
Сбили нас, и больно в небе тая,
Нам сейчас отчаянно гореть.
Мы, курки, очень уважали и уважаем вертолётчиков. Сколько раз они доставляли нас на боевые в горы. Но однажды мы их материли и называли трусами. Возможно, не справедливо.
Зажали нас духи. Головы не поднять. Раненых и убитых много. Вертушки, дайте вертушки, просили мы. Вертушек не было. Мы гибли. Страшной фразой прозвучало по рации: вертушки не прилетят, они боятся, что их могут сбить. Вот тогда моё уважение к вертолётчикам сильно зашаталось.
Да зачем же нужны вертушки? Чтоб парадным строем в безопасности по горам палить, сухпайки сбрасывать, или раненых с брони в Кабул возить? Это, конечно, тоже надо, но они, вертушки, по нашему, солдатскому разумению, в первую очередь должны были быть огневой поддержкой в бою, для погибающих солдат. Мы же вытаскивали их, раненых и горевших, и отбивали у моджахедов, ценою своих жизней, не жаловались, что нас убить могут.
Раненых и убитых после того боя мы опять на броню батальона сами пёрли. Вертолётчики так и не появились.
Согласно законам СССР, солдаты должны были служить в армии не более двух лет. На деле, же, некоторые солдатики умудрялись переслуживать по полгода и более. Я переслужил, в связи с последними Панджшерскими боевыми на два месяца.
Читал воспоминания одного мемуариста штаба о том, что мы, готовившиеся уехать домой, солдаты, сами вызвались пойти на эту Панджшерскую операцию, сверх службы.
Враньё. Дураков не было.
Если бы выбор был идти или домой ехать, остались бы повоевать считанные единицы. Кто, солдат, тогда спрашивал. Поставили перед фактом, развели коммунистических соплей о том, что мы опытные солдаты и нам надо заслонить собой молодой призыв. Куда ты нахренати денешься. Вздохнули, выдохнули, поматерились в курилке и пошли помирать.
Выбор тогда, домой в Союз или на Панджшер был у очень немногих солдат. Лично у меня был. Я был записан в отправку в первую партию. Но я выбрал Панджшер. Выше я уже писал, почему.
Помню, были у нас в роте два орла. Один бывший замкомвзвода, другой его корешок и земляк. Ребята грозные. Задержали их дембель по залёту. С коноплёй застукали, да по неуставным взаимоотношениям, они молодых люто били. Один был ефрейтор, второй сержант. Разжаловали их конечно. По семь месяцев граждане переслужили. Одного сразу зачморили наши старослужащие, припомнили все обиды. Гоняли его как последнего молодого солдата по полной, морда разбита, вечно полы моет или посуду в столовой в наряде.
Второй был физически здоровый и рослый, и держался до последнего (он физически здоровяк был), пока его не обвинили в краже медали 'За Боевые Заслуги' у одного из сержантов, заместителя командира второго взвода. Реально украл или просто повод был, еле архаровец домой свинтил. Причмаривать и его с этих пор начали. Так, что как аукнулось, так и откликнулось.
И льготы в военном билете этим ребятам зарубили и разжаловали до рядовых. Вроде были на войне, а льгот теперь по закону им больше никогда не положено было. Было такое наказание.
Но воевали эти ребята, как и все. Хотя тот, который покрепче был, всё от боевых откосить стремился. Иногда ему это удавалось. А потом наши дембеля сказали, не будешь ходить, зачморим вконец.
Ходил как миленький, поддержки своего призыва у него уже не было. Был он с этих пор на положении примерно годка. Вроде и не молодой, но и дембельских поблажек не особо было.
Но эти два архаровца залётчика хоть как - то домой к мамкам слиняли.
Прислали ещё, однажды, к нам в роту, с соседнего полка других залётчиков ещё похреновее. Один бывший сержант, другой бывший старший сержант. Оба бывшие замкомвзвода, оба после приказа на дембель. Этих мы не чморили, они лично нам ничего плохого не сделали. Они сами уже маячившим в перспективе дисбатом пришибленные были.
Они у себя, в своём полку, служа на точке лютовали, кого - то из молодых покалечили, где - то на боевых помародёрствовали и попались. Судили их. Разжаловали, конечно, одного медали 'За Отвагу' лишили, второго лишили ордена 'Красной Звезды'. Ходили они с нами на боевые почти полгода с лишним, подвиги боевые совершали, служить старались чётко по уставу, даже полы сами мыли, когда их дневальными ставили. Надеялись на прощение от Советской власти.
Реально надеялись. Молодых они уже не трогали, пальцем ни прикасались. Самые дисциплинированные солдаты были. Видно было, что не от хорошей жизни молодых не трогали, просто боялись, что вообще из роты в тюрьму заберут. Ну, не трогали и уже хорошо.
Хоть в нашей роте ничьих жизней не покалечили. Не дождались они прощения. Обоим по несколько лет дисбата дали. Хотя мы им всей ротой характеристику писали искреннюю и хорошую и просили не сажать. Почти искренне просили. Ихние жертвы их так и не простили. Видимо сильно ребята лютовали.
На восемь месяцев любители издеваться над однополчанами провоевали больше чем положено. Ни наград, ни льгот. Хотя.... Чего льгот да орденов лишать. Они их честно заработали. В боях не трусили. Хотя шибко и не лезли при нас в пекло. Ну не все курки в пекло боёв лазили отчаянно, далеко не все.
Ещё с одним афганцем с лишёнными льготами и лишённым ордена 'Красной звезды' я вместе в высшем учебном заведении учился. Парень развесёлый и шебутной. Шрам во всё пузо от ранения. В спецназе ВДВ пацан служил на Афганской войне. Но, ни льгот, ни ордена. Залётчик. Хорошо судимости не было. Поэтому и смог в вышку поступить. Для нас он был боевым товарищем.
Думаю, должны реабилитировать таких ребят, вернуть им льготы и награды. Воевали же, не по тылам отсиживались.
За все свои ранения и службу лично я получил около 300 рублей, после Афгана, советскими деньгами. В Афганистане сержант получал в среднем около двадцать рублей (чеков) в месяц, когда чуть побольше, когда поменьше, рядовой получал от, если правильно помню, от девяти с копейками рублей (чеков) в месяц.
На эти деньги надо было купить подшивку к воротничку, нитки, иголки, зубную пасту, зубную щётку, сапожную щётку, одеколон, бритву, мыло и много чего ещё. Остальное тратилось, в основном, на сигареты с фильтром, печенье и сгущёнку. У молодых солдат деньги, как правило, отбирались старослужащими.
Ранения, бои, подрывы, наркотики, дизентерия, энурез, понос, дистрофия, желтуха, лихорадка, вши, голодуха, оскорбления, побои и гниющие раны от них - это были обычные будни советских солдат курков в Афганистане. Всё это было всегда рядом, не у одного, так у другого.
Примеры посылания солдатами советской власти и командиров, куда подальше вместе с Афганской войной были. И отдельные солдаты срывались и взводами срывались, и ротами срывались, и батальонами срывались. Я видел и бастующие роты и бастующие батальоны, требующие нормального питания, человеческого отношения и элементарных бытовых удобств. Например, бани и чистого сменного белья солдату, во время моей молодой службы, можно было не увидеть по несколько месяцев. Потом, с приходом нового замполита полка Ю. В. Конобрицкого, с баней и бельём стало куда как полегче.
Расправа после таких посылания была со стороны руководства полка и дивизии очень жёсткой. Сначала уговаривали и увещевали и стращали трибуналами, тюрьмами и дисбатами, потом делали вид, что пошли нам навстречу. А потом, когда мы успокаивались, шла жёсткая расправа.
Это было обычным делом и не удивляло. Мы тоже однажды, на моём первом году службы, бунтанули всем батальоном. Я был одним из основных зачинщиков. В общем - то с меня всё и началось. Я по осени в роту пришёл, быстро с простых солдат поднялся в командиры отделения потом стал заместителем командира взвода. К бардаку афганской войны я ещё не привык, и тут такая мерзость как грязь, вши, отсутствие смены постельного и нательного белья, отсутствие бани, отсутствие возможности постираться, горячую воду только в чае видим, 200 грамм в сутки, в единственном полковом умывальнике только ледяная вода и то по часам и боевые, боевые, боевые и так месяцами… Причём это только для солдат, для офицеров – то душевые и постирушки исправно работали и жили они в модуле с кранами и водой, а не как мы, в палатке холодной старой в два яруса с мышами и оружием в обнимку…
Жить, служить и воевать в такой обстановке было уже просто невозможно, так я понимал тогда эту действительность, поэтому и решился на бунт. Хотя, потом, когда я уже отслужил год в Афгане, я на такие обстоятельства, как отсутствие бани, вши, грязь и другие бытовые кошмары, уже внимания не обращал, привык, притерпелся… Тогда же, мне, только – только начинавшему познавать бардак Афганской войны, было жгуче охота счастья нормального бытия, ведь оно, это человеческое существование личного солдатского состава и бытиё, было рядом, оно отсутствовало только благодаря наплевательскому отношению к солдатам офицеров и генералов всех мастей…
Вот я и решил справедливость навести. Мол, без нас воевать некому, значит можем и баню потребовать со сменой белья…
Выстроились мы тогда с оружием всеми тремя ротами, а это без малого почти двести человек, возле палаток, в которых мы обитали в расположении полка, с задней их стороны, напротив парка боевых машин, где был старый плац, и потребовали баню.
Лично как заместитель командира взвода, на вопрос командира дивизии, по поводу чего мы собрались перед палатками в полном строю, я сказал, что бани нет уже несколько месяцев и что мы все грязные и завшивленные. Это было моё первое 'знакомство' с командиром дивизии «А. Е. С.».
Несколько месяцев тогда уже мы без бани были. Грязные приходили с боевых, грязные уходили снова на войну. Две – три недели боёв, потом несколько дней в полку, опять бои, опять в полку и так далее, бес смены белья, без стирки, без бани, полуголодные, грязные, вонючие, во вшах, зима к тому же…
Зима, бани нет, горячей воды нет, вши, постираться негде и нечем, мыла не выдают...
Сказали не пойдём больше воевать, пока бани не будет.
Я, конечно тогда, когда вышел из строя, этого лично комдиву не говорил, что воевать не пойдём, понимал, что такое нельзя в лицо говорить, что это трибунал, поэтому организовал перед этим подобные выкрики, типа из толпы. Вроде что кричат и требуют слышно и понятно, а вот кто кричит не видно, так что и наказать комдиву типа было некого конкретно, я тогда глупо рассчитывал, что весь - то батальон он точно не накажет. Опять же, напоминаю, что бунтанули мы с оружием, с полными подсумками, с гранатами, с пулемётами, с гранатомётами, половина из нас уже больше года в боях, а вторая половина тоже кто полгода, кто восемь месяцев месяца из боёв не вылазили… Опять же – десантура, каждый способен на личный бой в самых экстремальных условиях с любым превосходящим противником… В общем, вынужден был комдив на выслушать, ибо погоны у него на плечах точно бы не удержались, уйди в Москву депеша, что целый батальон в бой вступил со своими же…
Я комдиву всё сказал более уставно и тактично, а крики про то, что воевать не пойдём, были из рядов сделаны, так, чтобы никто из офицеров не понял, кто кричит, чтобы никому не влетело, но выглядело достаточно «грозно».
Начитался я перед армией книжек по восстание декабристов. Думал, что комдив же не царь - узурпатор, а советский боевой генерал, который нас любит и уважает. Думал, что просто он не в курсе, что у нас бани нет. Ну не дошли до него такие сведения, думал я и верил, что сейчас он нас всех, фронтовых бойцов своих боевых, отечески к груди прижмёт, ножками затопает на командира полка и будет нам жаркая банька с венничками и чаем с какавами после неё.
С другой стороны было это моей детско - юношеской романтической глупостью. Ибо, естественно и комдив всё знал и по фигу ему было на наши «серые шинельные» массы, да и потом этот бунт нам всем аукнулся сутками грязных плацных работ, без сна и отдыха.
Комдив тогда, по всей видимости не обратил на меня особого внимания в виду того, что подумал, что вряд ли молодой солдатик это всё организовал. Решил, наверное, что меня вперёд дембеля вытолкнули. Ошибался он. Ох сильно ошибался. Это меня тогда и спасло.
Зато позже, через несколько месяцев, когда я ему во второй раз, всё уже более суровыми словами о бардаке в его дивизии высказывал, мне уже, аж до расстрела влипло от него.
Я тогда наивный был, с логикой не дружил малёха, думал, что в первый раз прокатило и во второй прокатит. Не прокатило, «в клочья» потом меня уже «разрывали» по генеральскому приказу, до самого смертоубийства и расстрела моего перед строем...
Как только мы построились, комбат прибежал с ротными офицерами, за голову схватился, комполка затем пришёл вместе с офицерами штаба, потом комдив. Всё зачинщиков искали, угрожали трибуналом. Мы с оружием стоим, магазины полные, пристёгнутые, патроны боевые, гранаты у каждого в подсумках, пулемёты с гранатомётами, снайперские винтовки...
Сдался тогда комдив, труханул и сдался, видя нашу решимость. Потом мстил нам за слабость и трусость свою.
Ни меня, ни остальных никто не выдал. «Воду» я, в общем - то, «мутить начал». Остальных подговорил. Мы все тогда упёрлись. Дембеля тоже нас поддержали, их отсутствие бани тоже достало, сказали, кто слабину даст, или меня сдаст, тому не жить. И ведь прибили бы такого «сдаваку» в ближайшем бою как собаку… Но мы и так готовы были стоять за себя.
Помыли нас всё же, ужином накормили, спать отправили, мы было возрадовались..., но... ровно через час батальон неожиданно и подлюче подняли.
Штык ножами, касками и голыми руками мы в ту ночь окопы рыли, по приказу комдива «А. Е. С.» в полный профиль на покрытом горным камнем плацу, в снегу и в каменистой и мёрзлой земле.
Лопатками сапёрными нам рыть запретили. Потом мы эти окопы обратно закапывали.
От каждого командира сволочной трудовой «подарок» получили в отдельности. И оружия нам взять уже не позволили, сказали, что кто оружие возьмёт, сразу под трибунал отправится. От Комдива один был «подарок», от комполка второй и от комбата третий. Так все три «подарка» всю ночь и отрабатывали. От каждого «дарителя» по окопу вырыли. Снова были все грязные, потные. Что была баня, что не была.
Хотели солдатики баньку? Получите. А через час уясните, что будет только хуже в разы.
Я уже нового бунта не стал затеивать, начинал прозревать, что в случае нового противостояния с офицерским беспределом, нас, даже вооружённых, просто окружат и покрошат в трупы, как тех декабристов. Не себя пожалел, я всегда был упрямый и рисковый, других я тогда пожалел. Ложить почти двести душ за баню, было неразумно. Хотя отдельные «горячие головы» из батальона мне предлагали восстание и тогда поднять.
Только ротный «Т.» нас не наказал, он считал, что мы правы. Так, что наша рота тогда четвёртый окоп не рыла, а вот две других рыли и четвёртые окопы… Рыли и закапывали… Касками, штык ножами, в каменистой и мёрзлой зимней земле…
Издевательство и скотское отношение к курковому пушечному мясу всех видов было у нас в Афгане в полку и в дивизии, само собой разумеющимся делом. Отцы командиры сыпали в наш адрес такими перлами, что грузчики в портах казались перед ними милыми, скромными гимназистками.
Мы даже спорили и ставки делали, с какой роты и с какого подразделения офицеры своих солдат круче обматерят и оскорбят.
Хотя, к правде сказать, наши офицеры пятой роты, нас так сильно всё же не матюкали, как в остальных ротах, и не оскорбляли.
Но, зато, они, наши офицеры, нас потом предали. И предательство ихнее отхаркнулась нам потом десятками раненых и трупов нашими. Лучше бы сильнее материли...
На солдатиков, ротных старшин прапорщиков, ротных капитанов, ротных замполитов и взводных лейтенантов, бившихся из последних сил, в очередном бою, вышестоящие командиры и генералы могли и просто забыть, и плюнуть на них.
Недавно читал в интернете статью очередного 'расследователя' про Героев Советского Союза, сержантах Мироненко и Чепике. Дескать, не сами себя подорвали, а молодые курки их пристрелили. За издевательства.
Не знаю, свечку не держал. Может так оно и было. Но подорвать себя на гранате или мине, вместе с моджахедами, готов был всегда любой нормальный курок. Не так это для нормального, не трусливого курка ВДВ и страшно было. Ну, попал в передел, ну не сдаваться же. Сам держал пару раз по несколько часов кольцо от гранаты на шомполе АКээСа. Подвешивал гранату за кольцо на шомпол и она там висела. Чтобы сразу одной рукой очередь до последнего патрона, а второй рукой потом кольцо рвануть. И прощался с родными в мыслях без мандража.
Жизнь у десантника такая. Попал по полной, умри достойно и прихвати с собой врагов побольше. Что пацаны Мироненко и Чепик скорее всего и сделали. Честно и по десантному.
По мне, так очень хочется верить, что были Мироненко и Чепик настоящие Герои.
Но, с другой стороны, я за полное и подробное освещение и исследование всех подобных спорных моментов. Если есть сомнения, не надо их замалчивать. Надо, чтобы не было лжи и недоговорённости и недосказанности. Не должно быть и малейшей тёмной зацепки. Всё должно быть абсолютно честно и прозрачно.
Подвиг - отдельно, служба - отдельно. Не надо официальной прилизанности. Не служили в Афгане 'пай мальчики - херувимчики', слабые и трусливые, конечно, были, но сильных и крепких пацанов было больше.
А они уже, сильные и крепкие, делились на спокойных и шебутных, на отчаянно храбрых и осторожных, на не рискующих и рисковых, на умелых и неумелых, на мудрых и на простаков, на умных и на глупых, на жестоких и на добрых, на много кого делились, в некоторых всё сразу перемешано было или чего - то несколько 'накоктейлилось'...
Помню на входе, изнутри, на стене, в солдатской столовой их, Чепика и Мироненко, огромные, на всю стену портреты висевшие, были напрочь истыканы штык - ножами. Развлекались так предыдущие дембеля, они швыряли штык - ножи в портреты героев, во время наряда по столовой, на меткость. Не от большого ума, конечно швыряли.
Кстати, некоторые из этих дембелей знавали Чепика и Мироненко лично, они когда - то были их дембелями.
'Расследователям' всевозможных ошибок, казусов, не состыковок и тайн Афганской войны хочу дать несколько советов: во первых всегда пишите, что это именно Ваша версия развития событий, если не хватает конкретных фактов, это даст читателям Ваших расследований возможность видеть всё именно как вашу точку зрения, а не как истину в последней инстанции.
Во вторых, собирайте как можно больше именно фактов, о событии 'расследования'.
В третьих, обращайтесь за помощью к людям, со специальным оперативным ('расследовательским') образованием.
В четвёртых, пишите всю правду, и не ссыте её писать.
Конечно, хочется всем знать больше правды о нашей войне, о боях, о Героях и Командирах. Чем больше будет об этом честных воспоминаний и мемуаров, тем легче будет жить участвующим в ней. Исповедь, она всегда жизнь, совершивших зло, облегчает. А русский народ прощать, покаявшихся умеет.
Обмундирование основное, у нас часто было драное, штопанное и застиранное до дыр. На боевые, каждый искал себе подменную одежду и обувь сам, из кучи обносок и хлама или из того, что каптёр выдаст. Не найдёшь подменки, будешь воевать в своём, в чём в полку ходишь. Нового не дадут, а горы в рванину любую одёжу превращали.
Такую кучу обносок и хлама, часто вываливали на плацу при построении курков полка перед боевыми.
Лично я, на втором году службы, на боевые, ходил в офицерском ПШ (полушерстянное обмундирование, китель и галифе), выкинутым каким - то штабным за не надобностью. По крайней мере, я так решил, что его выкинули. Лежало оно на заднем крыльце офицерского модуля абсолютно безхозное, я его и забрал, проходя мимо.
Меня часто путали из за этого ПШ ,на боевых, с офицером (когда мы спускались с гор к броне или когда встречались с другими нашими или афганскими подразделениями), но мне обычно это было на руку.
Конечно, я понимал, что с голубыми лампасами на галифе (в ВДВ на офицерском обмундировании голубые лампасы) и в офицерском кителе я становился более сладким куском для моджахедов, но мне было всё равно, уж больно это ПШ было удобное и тёплое, и не такое рвущееся. Ещё мне нравился в ПШ стоячий воротник. Я себя в нём этаким разудалым белогвардейцем из кинофильмов чувствовал и представлял.
Позже я добыл себе ещё и офицерский зимний бушлат, который был более тёплым в горах, чем солдатский. У него и воротник был меховой из овчины, а не тряпочка хэбэшная, как в то время на солдатском. Эти же ПШ и офицерский бушлат, уже в полку, давали мне возможность попасть иногда, после отбоя, на кино в клубе для офицеров.
Полк стоял рядом со штабом дивиции и с другими частями. Часто в наш клуб на поздний сеанс для офицерского состава, после солдатского отбоя, приходили офицеры с других частей и даже, ожидающие отлёта,с пересылки аэродрома. Кроме того была постоянная ротация офицерского состава, одни, отслужив, улетали в Союз, другие на их место прибывали. Все всех в лицо, естественно знать не могли. Выглядел я на втором году службы уже на пацанёнком, с усами, поэтому и спокойно часто шёл после отбоя в офицерском на сеанс кино.
Штабные офицеры были очень изощрённые в своих издевательствах. Помню, целый батальон, сразу после двух месяцев беспрерывных боёв не заводя в полк, поставили в чистом поле, раздели догола, заставили наклониться и раздвинуть ягодицы. Искали, в наших вещах и телах, кто чего добыл на боевых.
Да, что мы могли добыть. Три апельсина, кусок мыла, десяток афганей (местных денег) из кармана застреленного моджахеда, или поношенные китайские электронные часы, снятые с него же.
Скотам было до лампочки, что мы были с поля боя. Исполнялся приказ командира дивизии, по особому 'любившего' своих солдат. Сказал генерал загнуть 'раком' солдат, вот и загнули 'раком' по настоящему и в голом виде.
Попы были грязные, кто - то из развесёлых дембелей пёрнул под нос очередному высоко звёздному члену комиссии из штаба, когда тот щурился в его дембельскую попу. Пёрнул, наверняка, специально.
Проверяли долго, часа два. Лезли в дырявые кальсоны с жирными вшами и автоматные рожки, обнюхивали каждый лист БМД и бронежилеты, каждую складку РД и одежды.
Если бы хоть одна горячая голова дала в морду проверяющим, мы бы схватились за автоматы. Мы были тогда на пределе. Сдерживало только уговаривание ротных потерпеть. Их такой беспредел тоже не устраивал. Поговаривали, что, то ли огромный бриллиант, кто увёл, или мешок денег.
Мне в то время было одинаково плевать в кого стрелять: в моджахедов или в штабных сук, нас гнобивших. Для меня тогда был один авторитет, это мой первый командир роты 'Т. Е. М.'. Покажи он любую цель, хоть полковника, хоть генерала, хоть министра, хоть гражданского любого возраста и пола, и цель в доли секунды уже могла не планировать свою горемыстную жизнюху дальше. Убил бы, не задумываясь о последствиях и не переживая.
Скажи ротный, что надо идти завоёвывать Пакистан, или США, пошёл бы и приказа с печатями не попросил показать.
Главным приказом и главной истиной, для меня молодого курка, тогда были слова ротного командира. Даже его мат воспринимался нами, молодыми солдатами с благоговением и считался высшим проявлением военной мудрости и боевой философии.
После того как ротный уехал в Союз, а я потерял на боевых первых лучших друзей, был лично разжалован командиром дивизии и успел побывать под расстрелом, особых авторитетов у меня уже не было на всю оставшуюся службу. Нет и до сих пор.
Оставалась у меня, тогда, внутренняя задача не быть убитым, при этом не прослыть трусом, и попасть домой живым. Я отгородился в свой личный кокон, верил только в свой автомат, пару гранат и личную интуицию.
Я вообще, с детства, не особо любил 'коллектив' и слово 'Мы'. Цену коллективному Мычанию я знал уже с детского сада и со школы, и считал, да и до сих пор считаю, любой коллектив, где не ценят личное и индивидуальное мнение каждого человека в отдельности, обычным стадом. Мнение серого 'большинства', мне всегда было 'до лампочки', мнение грамотного и умного человека мне было и 'есть', интересно, я мог и могу его 'переварить' в себе и сделать свой вывод..
И хоть, как и у всех у меня были 'друзья', то есть сослуживцы, с которыми я больше общался, я был, служил и жил в основном одиночкой. Нет, я не был бирюком, для меня просто остановилось время службы в собственной 'скорлупе'. Оно стало тянуться очень медленно, и каждая минута моей службы в Афганистане хотела моей смерти.
За последний год службы я успел обрести ещё трёх отличных друзей, но и они погибли в одном из боёв, благодаря предательству наших ротных командиров. Я в том бою был ранен. Храбрые тянулись к храбрым. Все мои друзья отличались отчаянной храбростью, поэтому и погибли. Храбрые в Афгане почти всегда, либо гибли в бою, либо получали ранения в бою.
Когда я улетал в Союз, вместе с нами в самолёте летело четыре солдата под охраной. Их судили за мародёрство и убийства мирных жителей на боевых. Одного везли в дисбат, ещё одного на зону. Двоих, по слухам, везли на смертную казнь. Нас особо не интересовало, что конкретно они натворили. Самолёт сел в какой - то дыре ещё до Ташкента, но уже в Союзе. Чего - то у него там сломалось.
Мы сходили уже в на убогий советский кишлак и купили вина, хлеба, сигарет и консервов. Водки в кишлаке не было. Пришли, угостили этих арестованных. Они были наши. Мы не делали никакого различия между ними и собой. Они были такими же героями, как и мы. Просто им 'не повезло'. Они попались. Расстрелять или посадить за подобные и другие анти уставные 'подвиги' можно было практически любого из нас.
Караульные не мешали. Они не рискнули мешать. Они даже сняли с арестованных наручники. Рядом со мной сидящий сержант, с первого батальона, снял сапог и вылил из него кровь. У него было ранение в ногу.
Жизнь странная штука, а земля очень маленькая. Этот сержант сейчас живёт в другой стране. Он работал охранником в учреждении, где одним из руководителей служб стал мой бывший ротный замполит. Родная тётя сержанта живёт в соседнем со мной подъезде.
По прилёту, поздно вечером, в военный аэропорт Тузель, нам в маленьком кассовом окошке одиноко стоящего дома возле КПП, выдали наши копейки за службу, боевые и ранения. Кому 50, кому 100, кому 200, кому 300 рублей. Потом показали в темноту и сказали: 'там Ташкент'.
Ни автобуса до аэропорта и вокзала, ни машин нам не предоставили.
Всем было по фигу на наши награды, бинты и костыли. Чиновникам и генералам, олицетворявшим Родину в Сытом Союзе, было, по всей видимости, тоже плевать. Дембельнувшиеся с Афганской войны солдаты для них, уже, по всей видимости, стали отработанным материалом.
Мы поймали машину, заплатили, если правильно помню, тридцать пять рублей и поехали в аэропорт. По тем временам это были очень большие деньги. С нас 'драли три шкуры', на нас старались нажиться.
В аэропорту было уже, по слухам, около двух тысяч таких же уставших от войны людей. Я обменял оставшиеся от Афгана чеки в ближайшей аэропортовской столовой на рубли один к трём.
Еды практически не было, водки, вина и пива не было. Всё было съедено и выпито. Некоторые солдаты сидели в аэропорту в ожидании бесплатных билетов по несколько недель. Офицеров в аэропорту не было. Они к солдатам не совались. Бесплатных билетов, по солдатскому требованию, не было. Билетов куда солдату надо, не было, даже за деньги.
Милиция, военный комендант и патрульные, свалили на ночь из аэропорта от греха подальше. Дверь в комендатуру валялась рядом, выбитая ловким ударом сапога. Сказали, что её с одного удара выбил пацан по кличке Бизон с полковой разведроты. Может так оно и было. Бизон был очень сильный и дерзкий. Дышать в зале ожидания было нечем.
Мы вышли на улицу. На скамейках под деревьями сидело с десяток солдат танкистов и мотострелков. Решили отобрать у них деньги и дембельские дипломаты. Типа 'расступись, 'салярики' и 'мабута', десантура с Афгана идёт. У одного из танкистов на груди блестнула медаль 'за Отвагу', у двух мотострелков были ордена 'Красной Звезды'.
Драться расхотелось. Это были свои Афганцы, такие же боевые, как и мы. Нам нечего было делить. Не думаю, что им было легче умирать за нашу общую Родину и лазить по горам, чем нам. Да и пули в нас летели одинаково. У пацанов была водка и хлеб с варёной колбасой. Выпили, закусили. Третий тост, по традиции, пили молча, и не чокаясь, за погибших.
Утром, я поехал в город и купил билет за наличные в агентстве 'Аэрофлота'. Мне повезло, у меня были с Афгана и после обмена чеков очень приличные деньги. Двести рублей из них я дал двум однополчанам горемыкам, сидевшим в аэропорту без денег уже почти месяц. Пока они ждали, что появятся бесплатные, положенные им билеты по их направлению, они проели все свои деньги. Они тут же, радостно купили в том же агентстве билеты домой.
Некоторые наши и по два месяца сидели. То денег уже нет, то нет билетов по солдатским требованиям.
Толпа у касс, увидев наши бинты в подтёках крови, вяло расступилась. Какой - то подполковник попытался качнуть права, но жена его быстро уволокла от греха подальше. Нам было плевать на любых 'мирных' не воевавших полковников и генералов. Даже честь дембельнувшиеся десантники никому не отдавали, ни патрулю, ни офицерам любого звания.
Избиение военного патруля дембельнувшимися из Афгана десантниками было тогда в Союзе, обычным делом. Как и обычным делом было убийство уголовниками в Ташкенте дембельнувшихся с Афгана солдат и их выкидование с поездов на полном ходу.
Убивали нас за чеки внешпосылторга, которые мы получали вместо денег в Афгане и за вывезенные джинсы с японскими часами.
Билеты я купил, куда пришлось, нужных мне направлений не было, но это 'куда' было уже посередине дороги домой и главное, подальше от Ташкента.
Так, на перекладных, я добрался до родной хрущёвки на окраине своего небольшого города, где меня ждали очень поседевшие от постоянных переживаний, отец и мать.
Читал в интернете статистику,что более двух тысяч дембелей афганцев было убито в Ташкенте, в годы Афганской войны грабителями и бандитами. За чеками нашими охотились уроды уголовные.
Дембеля комендантского взвода нашего полка, часто меняли на героин боеприпасы, еду и обмундирование своих молодых солдат, запчасти к боевым автомобилям. Всё, что могли украсть. Иногда это воровалось на больших складах, куда воровать посылали тех же молодых солдат под угрозой смерти и издевательств.
Причём среди этих дембелей наркоманов были и те писаря, кто имел доступ к секретной информации о проводимых боевых операциях. Не удивлюсь, если и она менялась на наркоту и модные часы и джинсы.
Тогда мы этого анализировать подробно не могли, это понимание уже приходит сейчас. Тогда нас, курков, хватало только на сон, еду и боевые. Где уж кого - то обвинять и правду искать.
Самый торгашный у камендачей был солдат 'Г. Г.', утверждавший, что он чеченец, водитель БТР комендантского взвода. На боевые этот 'грозный воин' в горы не ходил, продавал военное имущество направо и налево, лютовал над молодым призывом по чёрному, и наркоман был страшный. Психованный, и нервный так же он был какой - то. Ему по ходу даже медаль выхлопотали его дружки писаря из комендантского взвода. Короче позор народа, а не боец.
Настоящий он был чеченец или нет, я не знаю. Может, врал, чтобы 'цену себе набить'.
Особым другом у этого ворюги был писарь штаба 'А. Б.', родом из Ташкента. Писарь этот месяц по молодухе служил в курковой роте, на первых же боевых показал себя полным трусом и выклянчилаж на коленях (реально начальнику штаба ролка в ноги бухнулся), чтобы его отправили служить в штаб.
То, что писарь этот выхлопотал себе боевую медаль, никого не удивило. Но этот 'герой штабных баталий' умудрился вписать себя в список наградных на офицерский орден 'За службу Родине в Вооружённых Силах СССР'. Не дали, конечно.
Наркоман конченый, героинщик, 'А. Б.' также торговал всем возможным ворованным с афганцами и в том числе тем, что по его указаниям крали молодые писаря со складов полка и дивизии.
Это реально обоссавшееся в горах от страха (именно от страха, а не от болезни) перед боевыми действиями чмо, имело также доступ ко всем оперативным картам операций полка, а через знакомых писарей штаба дивизии и к оперативным планам боевых действий дивизии. Считался 'А. Б.' писарем начальника штаба полка и рисовал карты передвижения наших войск на боевых до их наступления.
Факт обоссания 'А. Б.' именно от страха, был по настоящему, и был несмываемым позором, потому, что именно от страха обгадился. Ладно бы нахезал от болезни какой, такое не раз бывало с солдатами и даже с офицерами бывало, из за больных почек или дизентирии, от болезни никто не застрахован и тут хоть и стыдно, но жизненно, болезни есть болезни, мало нас от них лечили.
Помню ещё одного писаря штаба, старшего сержанта 'Г. К.' Служил он в штабе дивизии, в палатке комендантского взвода полка ночевал редко, в основном в штабе и спал, хотя и числился в этом самом комендантском взводе. Измывался над молодыми за милую душу. Сейчас ходит с медалью 'За Боевые Заслуги', хотя в курках и близко не был. Как и за что он получил эту медаль, за какие такие заслуги.
Не было у нас тогда, ни ума, ни времени, ни сил обращать внимание на эти отдельные факты и соединять их в одно целое. Верили мы в порядочность даже таких уродов. Судя по постоянным засадам и нашим потерям, верили зря.
По данным военной прокуратуры, с декабря 1979 г. по февраль 1989 г. в составе 40-й армии в ДРА к уголовной ответственности за различные преступления от контрабанды наркотиков, грабежей и изнасилований, до циничных убийств своих же сослуживцев и не менее циничных расстрелов мирных афганских жителей, были привлечены 4.307 человек как солдат, так и офицеров. А сколько десятков тысяч осталось не привлечённых? За 10 лет войны, это примерно 3.650 дней, 4.307 человек приговорены только к уголовной ответственности.
Почему курки не трогали штабных, живших хоть и в отдельном помещении, но всё равно очень рядом (например палатки нашей роты стояли почти впритык рядом с палаткой комендантского взвода) среди которых было немало бывших курков, не выдержавших тягот и лишения службы в курках.
Казалось, вот оно, устроившееся сладко чадо. Штабные могли куркам отомстить. Наградные скрысить, льготы в военный билет не проставить, настучать и ещё чего. Злить их и стыдить было не выгодно, как в дерьмо наступить. И дерьму по фигу, и сам испачкаешься.
Правда, справедливости ради стоит сказать, что не все курки, попавшие по тем или иным причинам в штабные (не всегда по доброй воле), покидали свои роты. Пока рота находилась в расположении полка, они работали в штабе (везуче закосив от тягомотины полкового быта), а на боевые ходили вместе с ротой и становились во время войны обычными курками. На таких и сослуживцы и офицеры смотрели сквозь пальцы, часто используя их связи для собственных нужд и для нужд роты.
Но, той же справедливости ради, стоит особо отметить, что наибольшими Героями Афганской войны нужно и можно считать именно тех, кто абсолютно всю службу в Афгане проходил именно в Курках и с курками, в боевых ротах, и все полтора с лишним года лазил по горам и нёс все тяготы и лишения службы между боевыми именно в этих курковых, сапёрных, миномётных, АГСных, Связистных и других, ходящих в горы ротах.
Я, к сожалению, такими заслугами похвастаться не имею права. Я тоже конечно воевал и ходил на боевые и был курком, но в моей службе были также более лёгкие месяцы службы, чем у обычного курка. Поэтому, я навсегда чувствую перед ними свою вину, за то, что они вынесли на своих плечах гораздо больше, чем я.
Простите меня, пацаны.
Прощения я прошу только у тех солдат курков, которые честно, без преступлений, трусости, дембелизма и неуставщины несли свою службу, пусть и с 'залётами', и с нарушениями.
Главным мерилом солдатского уважения, в моё время службы - было хождение на боевые. Раз ходишь воевать - значит свой, курковый и достойный. Не ходишь в горы - убегай невоевавшое чадо с курковой дороги. Исключение для тыловиков делали только по необходимости, ради связей и 'блата', как, например, с писарями, или по дружбе ещё с учебки.
И курки, и тыловики, и спецы, и штабные, и все другие, знали, что каждый тыловой, не ходивший в горы может в любое время перевестись в курковую роту. Не переводились солдаты тыловых служб в курки только лишь по трусости и малодушию. Поэтому раньше, на встречах, не ходившие в горы стыдливо опускали глаза и вперёд не высовывались. Я ни в коем случае не имею здесь в виду карданов и тех спецов, которые ходили воевать в горы с курками. Этим порой доставалось ещё больше, чем куркам, да они и не тыловые.
Сейчас тыловики глаза не прячут, курков остаётся всё меньше и меньше, на поверхность ветеранских воспоминаний и сообществ лезут солдаты и офицеры даже не бывшие в бою даже и одного дня.
Очень смешно слышать и читать рассуждения таких вечно сидевших в расположении части, ветеранчиков 'боевых действий', искренне рассуждающих, с кем они пошли бы в разведку, а с кем не пошли.
Сам и часа в бою не был, всю службу в тылу провёл, или в лучшем случае до горы прокатился и под горой, с бронёй просидел, а рассуждает, как типа фронтовик. Смешно.
Получить боевую медаль или боевой орден для солдата курка можно было в основном только одним способом, через ранение в бою. Или посмертно. За самострел или ранение по случайности, наград не давали. За лёгкое ранение или контузию в бою курок получал медаль 'За Отвагу', за тяжёлое ранение или смерть шёл орден 'Красная Звезда'.
Иногда без ранения солдату удавалось получить медаль 'За Боевые Заслуги'. И поверьте, эта медаль, если она получена солдатом курком, стоит намного больше любых орденов любого штабного офицера. Когда солдат курок без ранения получал медаль 'за Отвагу', можно было смело приравнять её к ордену 'Красного Знамени'.
Офицеру и прапорщику курковой роты обычно, если он был смелый и толковый офицер, давали за службу в Афгане орден 'Красной Звезды'. Такую 'Красную Звезду' толкового и смелого куркового офицера почти всегда можно уверенно приравнять к 'Золотой Звезде Героя'.
В нашей дивизии куркам очень редко давали орден 'Красного Знамени' и 'Орден Ленина', я за свой призыв не припомню ни одного солдата курка, взводного или ротного курка офицера с такой наградой.
Так, что орден ордену рознь.
Наградные на солдат курков писали ротные командиры по представлению командиров взводов. Потом их утверждал комбат, и они уходили на подпись командиру полка. От командира полка наградные уходили в штаб дивизии, оттуда в штаб армии и потом в Москву.
Все эти инстанции, уже со штаба полка, контролировались штабными офицерами и писарями. Любая ошибка или помарка в тексте, любая не там поставленная запятая, любой донос, склока с писарем, залёт по неуставняку, могли повлиять на сброс такого наградного в мусорную корзину, какой бы подвиг там не звучал.
Если офицер, подавший наградной на солдата или сам солдат где - то 'засветился', не отдал вовремя честь, ответил грубо, косо посмотрел на штабного начальника, да любая мелочь, наградной часто тоже шёл в корзину.
Бывало, что писаря и офицеры штабов мстили куркам или курковым офицерам за те или иные обиды. Не секрет, что к писарям и штабным многие курки относились весьма презрительно.
Разные чудные причины могли отправить в корзину наградной курка, на награды в штабах даже существовала определённая разнарядка, какой части и сколько дать государственных наград и каких.
В самых высоких сферах, наградные ещё 'рубились' за то, что подвиг 'неправдоподобный', за то, что сильно 'Героический' наградной, за то, что перед иностранцами неудобно, ведь газеты пишут, что не воюем, а награды на груди солдат будут говорить совсем обратное. Увидит интурист солдата с боевой наградой, пасквиль напишет в свою иностранную газету.
Не укладывалось тогда в головах у тыловых пузатеньких и мордатеньких московских полковников, генералов и чиновников, что 'неправдоподобные' и 'героические' подвиги действительно ежедневно совершались обычными мальчишками, вчерашними школьниками. А может кого и жаба давила, что его не служившее, сладконеженное мажорное чадо, откосившее с помощью важного папы от армии, никогда не будет носить такой заслуженной ьоевой награды.
Сейчас интернет это открытая книга. Многие прошедшие Афган солдаты, говорят, что читая о своих погибших друзьях официальные статьи об описании подвига, за который посмертно награждали погибшего солдата, видят в этих описаниях полную ерунду и неправду.
Сложно было Советским начальникам просто наградить погибшего в Афгане солдата орденом 'Красная Звезда' именно за то, что человек погиб, отдав свою жизнь за Родину.
Случались же и шальные пули, и подрывы на мине, и тяжёлые смертельные болезни, и бытовые ранения, не совместимые с жизнью. Всё равно солдат честно служил и готов был умереть за свою Страну.
Нет, кому - то надо было часто высасывать из пальцев совершенно другие, 'более героические' обстоятельства гибели солдат. Вроде и ложь во благо, но другая это уже была информация. Типа дадим орден погибшему или умершему, но за другое. Типа авансом. И молчим мы теперь, боимся поднимать правду, так как это по нашим товарищам и однополчанам, в том числе и погибшим, может ударить. Маленькая неправда порождает огромную планету лжи.
Все служившие в Афгане честно, смело и порядочно, это герои, а все погибшиев бою и при несении службы, имеют право на орденское награждение.
Одни пошли служить под пули, другие головы сложили на войне. Никому бывшему в Афгане, не было никаких гарантий вернуться домой живым. Ни солдату, ни офицеру, ни генералу. Ни в тылу, ни на фронте. Каждый тянул свою лямку, как мог и как умел. Одни умели честно и хорошо, другие пакостливо, трусливо и преступно.
Наверное, ещё и пугала правительство такая масса награждённых молодых фронтовиков, обученных воевать и готовых искать правду именно силовыми путями, не взирая, на чины и звания.
Ведь многие, приходившие с Афгана, вчерашние повзрослевшие дети, готовы были зубами рвать любую несправедливость. Беда в том, что рвали не всегда правильно и по закону. Немало, к сожалению, нашего афганского фронтового народу ушло в криминал и бандиты, немало осело в тюрьмах.
В городах пришедшими с Афгана фронтовиками стали организовываться афганские клубы.
По началу, они были именно солдатскими и их возглавляли часто реально боевые солдаты фронтовики. Основным отличием возглавлявшего такой клуб от остальных, являлся только личный авторитет и способность принимать на себя пути решений любых вопросов и отвечать за это перед сослуживцами по Афгану лично.
Офицеров фронтовиков в таких гражданских клубах было очень мало. Офицеров ещё не пускали в такие клубы Советские воинские части, где они служили. За членство в таком типа 'диссидентском' клубе, как тогда считалось, могли и карьеру сломать и просто выгнать офицера или прапорщика из войск без права восстановления и пенсии.
В нашем городе определённая поддержка от государства, нашему патриотическому клубу была изначально, и немалая, но не всегда мы ей правильно пользовались.
Некоторые чиновники затыкали нам рты и говорили, что мы не имеем права собираться. Некоторые чиновники врывались к нам на собрания и открыто кричали, что мы становимся в конфронтацию к власти и государственной политике замалчивания Афганской войны.
Крупные чиновники, руководители партийных и государственных аппаратов районов, городов, края, как ни странно, были нам, в общем, почти все рады. Но рады поначалу неофициально, а лично. Они не были зашторенными функционерами.
Это были пожилые дети хрущёвской оттепели, и в нас они видели молодых себя, и через нас готовы были реализовать свои и наши интересные проекты, которые уже не втискивались в партийные коммунистические рамки. Грезились перемены, они витали в воздухе, и всем хотелось большего и лучшего. Нам предлагались лучшие залы, мы запросто открывали двери в любые, самые высокие кабинеты. Люди высоких постов, прерывали все свои совещания и дела, чтобы внимательно нас выслушать и помочь.
Мы, в городе, провели первую в СССР панихиду по убиенным в Афганистане. У власти были ещё коммунисты.
Моя фотография в юоевых наградах, в форме курсанта высшего специального учебного заведения, на кладбище, в окружении друзей по афганскому оружию, священнослужителей, матерей погибших, верующих и сочувствующих граждан появилась в центральной краевой прессе.
Начальник моего курса 'А. Н. П.' было в шоке. Меня, с его подачи и рапорта, отправили на принудительную психологическую экспертизу.
Курсант, без пяти минут офицер оперативных служб, который ещё вчера задерживал людей за политические анекдоты, высмеивающие Советскую власть, комсомолец, награждённый множеством боевых наград, почётным знаком и грамотой ЦК ВЛКСМ, в коммунистической стране, вместе с попом, отпевает мёртвых.
Это сейчас многие россияне и церковь порой неотделимы прочно. А тогда...
Эта поганая инициатива отправки меня на психушку была личной местью начальника моего курса. Мелкие грызуны кусали нас в бессильной злобе и зависти. Мы с ними не яшкались, называли и их и их дела своими именами, громко, в лицо и прилюдно.
Наверное, через запреты для нас они хотели напакостить и своим вышестоящим чиновникам, которые нас поддерживали.
Короче, спас меня один бывший военный медик, майор 'К.', возглавлявший санчасть в нашем высшем учебном заведении. Договорился он с вышестоящей медкомиссией, чтобы они меня не просто рубили в виду рапорта, а реально правдиво проверяли.
Проверили честно и правильно. Написали, что здоров. Оставили меня дальше доучиваться. Спасибо этому офицеру. Убили его потом. Голову проломили.
А панихида по убитым в Афганистане нужна была. Не отпетые ведь наши братишки в цинках, закопанные лежали. Не боялись мы тогда никого и нечего. Ни начальников, ни руководителей, ни политиков. Ещё не боялись. Потом боятся многие из нас стали или равнодушно отошли в сторону. Немногие из нас и сейчас темы афганские больные поднимают, можно сказать, единицы.
Нам даже удалось тогда снять со своего поста первого секретаря горкома комсомола, который откровенно саботировал наш афганский клуб. Хотя при этом и второй, и третий, и четвёртый секретари были на нашей стороне и помогали всегда и от всей души, но часто в тайне от первого.
Потом пришёл другой первый секретарь горкома комсомола, 'С. А.', потом он в городской администрации работал. Классный парень. Жить стало гораздо легче. А война в Афганистане всё ещё шла. Шли гробы, приходили раненые и калеченые. Приходили с войны солдаты и офицеры. Мы хотели чего - то большего. Мы были сильны в своей правде и практически бессильны в борьбе с бюрократией и корупцией.
Губернаторы и Мэры нам верили, на нас тогда смотрели как на очень надёжных и сильных. Нам не хватало политической и кабинетной грамотёшки, мы хотели и умели воевать быстро и добывать победы быстро, но не умели скрупулёзно и терпеливо добиваться своих целей.
Политика не фронт. В коридорах власти были совсем другие баталии и манёвры. Мягко говоря, мы сами проиграли все свои гражданские и кабинетные бои. Хотя львиную долю квартир матерям погибших, инвалидам и пацанам - ветеранам мы выбили. Но не всем. Всем не успели и не смогли.
Мы смогли доказать своё право на существование. Мы заложили основы нашего молодого ветеранского движения. И всё. Потом мы сдулись.
Недовольные ушли в бизнес или криминал, некоторые спились или навсегда остались в одиночестве, кто - то живёт сам по себе.
Мы не удержались на гребне политики и власти, даже с такой огромной поддержкой Государства, разных партий и власть имущих.
Я прекрасно помню, на чём мы тогда сломались. Даже писать об этом стыдно. Именно мы сами не выдержали испытания на прочность. Мы сами сдулись.
Стали массово появляться лже Афганцы, они трясли боевыми медалями, ходили на встречи, рассказывали о несуществующих своих героических буднях. Попадались такие мрази и в нашем специальном высшем учебном заведении. Но мы их разоблачали довольно быстро, специфика учебного заведения позволяла выяснить любую подноготную любого курсанта.
Обычно этих лжецов выкидывали с нашей вышки с позором, но один такой 'липовый герой' долго ходил с чужой медалью 'За Отвагу', даже юбилейную медаль ' 70 лет Вооружённых Сил СССР', как типа ветеран боевых действий, умудрился получить, стал комсоргом своего курса, закончил наше учебное заведение, получил офицерское звание и даже потом носил генеральские погоны.
Потом пошли льготы налогообложения и беспошлинного ввоза товаров, подаренные Государством для ветеранов, чтобы они зарабатывали огромные деньги и на них оказывали помощь друг другу и родителям погибших. Возглавлять наши патриотические организации стало крайне 'выгодно'. На этом мы позорно и сдулись. Алчность и жадность. Набивали свои кармана, забыв о погибших и живых братишках...
Организации воинов интернационалистов стали дистанцироваться от власти, и либо превращались в нищих попрошаек, или нагло и воровато просто рубили деньги. Наши патриотические сборища либо беднели на глазах, либо трансформировались в бандитские кормушки. Лишь немногие продолжали искренне заботится о фронтовых братанах.
Начались лихие девяностые. Кто - то скурвился на больших деньгах, кто - то не смог смотреть на расколы, коммерцию, жадность и склоки, в афганских клубах. Малая часть афганских клубов продолжала двигаться по инерции, выживая на сущие копейки и что - то продолжала делать...
Шли постоянные грызни, стычки и размежевания между солдатами и офицерами, между фронтовиками и штабными, между теми, кто научился крутиться и зарабатывать, и теми, у кого не было коммерческой жилки. Раскалывались по разному.
Настоящие курки фронтовики массово, пачками покидали свои ветеранские организации и уже только числились в них. Свои братишки умело косили из автоматов своих братишек и взрывали друг друга на кладбище, даже подкладывая мины в могилы погибших однополчан.
Правду искать и защищать человеческие беды фронтовиков стало то скучно, то противно, то опасно, то не доходно. Рядом не стало уверенных товарищеских плеч и смелых грамотных командиров, гражданская лихая жизнь девяностых внесла свои коррективы.
Потом девяностые закончились. 'Особо смелые', покоились на кладбищах. 'Особо коммерческие', имели свои бизнеса.
Некоторые клубы всё таки продолжали возглавлять реальные фронтовики, но таких клубов было очень мало. У каких - то председателей фронтовиков практически уже не осталось помощников. Какие - то ребята стали совершенно другими, боязливыми и осторожными, их покромсала тревожная и нелёгкая жизнь.
Афганские организации снова часто становились скучными, серыми и нищими. Доверять новым тыловым и штабным председателям вчерашние фронтовые волки уже не хотели. Многие засели и ушли в 'глухое подполье' своей личной повседневной жизни.
Где то офицеры не желали подчиняться вчерашним солдатам, Где то боевые фронтовики не хотели подчиняться штабникам и тыловикам.
Мы обращались друг к другу за большой и малой помощью и часто не помогали, а стыдливо отводя глаза, ссылались на загруженность другими, более важными делами.
Наши клубы не жили, они выживали.
Выжили и зачастую превратились в обычные, скучные и серые, полунищие ничем не примечательные общественные организации с мизерными ставками для председателей. Хотя, справедливости ради стоит сказать, что имелись и имеются и лихие патриотические общественные организации с конкретными делами, но их очень мало и зачастую реальной погоды в Афганском движении и большой помощи ветеранам Афганцам, они не делают.
А мне уже за пятьдесят,
А всё война не отпускает,
И так порой до слёз бывает,
И руки так порой дрожат.
А в песнях тех, кто не был там,
Нет ни куска военной правды,
А я смотрю на старый шрам
И на потёртые награды.
И утром скажет мне жена,
Что я опять во сне толкался,
И что курил час у окна,
А я навечно 'там' остался.
А я с тобой всё говорю,
И мне тебя так не хватает,
Зачем, скажи, вот так бывает,
Что ты погиб, а я живу.
А мне уже за пятьдесят,
А всё война не отпускает,
И сердце так порой сжимает,
И тридцать лет, как день назад...
Не для того мы войну прошли, чтобы в фонтанах с пьяными рожами, грязной водичкой друг в друга брызгать.
Да и к чести больших чиновников, из больших кабинетов стоит сказать, что они всегда были готовы помогать нам и словом и делом.
Власть, как ни странно, до сих пор готова к нашему всплеску. И готова реально помогать нам.
Помогать, но не работать и мыслить за нас.
В больших кабинетах от нас ждали чего - то большего, чем банального и алчного дележа всевозможной помощи, от выделенных многомиллиардных квот, до небольших сум.
Мы умудрялись 'жрать' друг друга без жалости и чести.
Большие кабинеты, руководители районов, мэры, губернаторы, во многом и часто были готовы помочь нам и поддержать нас. И сейчас готовы. Только от нас мало толку. Мы то не умели, то просто ленились и не хотели.
Короче мы во многом облажались после войны. От нас ещё ждут грамотных действий и решений, нас так же готовы поддерживать власть, чиновники и кабинеты. Сможем ли мы оправдать эти готовности и надежды.
Помню, пятерых курков одной роты, за один из боёв комбат представил к 'Орденам Славы'. Зарубили уже в штабе дивизии. Штабные переполошились, что у солдат будут такие награды, а у них нет. Нам сказали, что в Афганистане такие ордена не положены. Уже сейчас я узнал, что ни фига подобного. Статус этого ордена, основания к награждению и указы позволяли в то время такую награду получить и мне и другим.
Самые гадкие, во всей этой наградной круговерти были две вещи: первая, что повторно наградной взамен зарубленного уже, как правило, не писался, и вторая, что если наградной рубился выше штаба дивизии, то об этом уже никто ничего не знал, и человек мог годами ждать свою медаль или орден и ничего не дождаться. Вроде как заслужил, а ничего не дали.
Солдаты на войне переживали, но не сильно, в конце концов, не за награды бились. Льготы то ветеранские и то уже ввели, когда мы (я имею ввиду свой призыв) службу заканчивали.
Обидно ребятам стало потом, после войны. Более чем по полтора года практически каждый курок провёл в полноценной военной жути боёв и большинство ничего не имеет на грудь. Ни одной боевой медали.
До сих пор многие считают, что быть полтора - два года года на фронте, на передовой - это просто так. Да даже в тылу, пули постоянно и ежедневно свистели над территорией полка и дивизии, были и пулемётные и миномётные очереди и взрывы, ночным грохочущим артиллерийским обстрелам и летевшим отовсюду трассерам никто не удивлялся, а уж у курков фронтовиков, не вылазивших из боевых операций, жестокие бои были обычным делом.
Страна, пацаны честно отдали тебе свой долг, отдай и ты им свой, и желательно не юбилейными, а реальными боевыми наградами. Всем, без исключений.
Страна - ты осталась в долгу перед своими солдатами.
Очень редко некоторым солдатам доставались боевые Афганские награды именно республики Афганистан (не считая юбилейной медали 'от Благодарного Афганского Народа', эту юбилейную медаль выдали всем, кто был в Афганистане). По какому принципу раздавали именно боевые Афганские ордена и медали, я не знаю. Штабным они доставались частенько.
Советники, штабные офицеры дивизий и армий получали их, как правило, обязательно. Ещё они, как правило, обязательно получали орден 'Красной Звезды'. На рядовых курков наград 'не хватало'. Оно и понятно, штабные были гораздо ближе к медально - орденской кормушке чем любой из нас.
Задумайтесь, за все 10 лет войны в 103 дивизии ВДВ, на 34.145 солдат, служившей в этой дивизии, пришлось всего 2.877 боевых наград.
Из этих 34.145 солдат, аж 12.000 солдат, по полтора года воевали в боях.
ГДЕ ИХ НАГРАДЫ?????!!!!!
Погода в Афгане была странная. В полку я пережил две зимы, две осени, две весны и полтора лета.
Первая зима в полку (Кабул) была очень снежная и холодная. На боевых, в ледниках на Бараках, по молодухе, я отморозил себе левое ухо, оно гноилось и текло, часто именно в это ухо я ещё потом после разжалования, и получал затрещины от дембелей, что не так уж способствовало его, уха, заживлению. Шрам остался на всю жизнь.
Вторая зима была не такая снежная, но гораздо холодней. Лето было одинаковое, частые землетрясения, маленькие и побольше смерчи и смерчики, пыльно и очень жарко. Жару я любил.
От землетрясений не прятались, к ним почти привыкли и нехотя выходили из помещений на улицу.
На боевых, на землетрясения внимания почти не обращали. Первый раз было страшно. Вот сидишь, а вот земля напротив уже на три метра выше стала, а ты внизу.
Кашу из банки доесть это мне тогда не помешало. Доел, ложку облизал и только потом полез выкарабкиваться из трещины, в которой я оказался.
На Джелалабаде (это Афганская провинция, мы туда часто ходили первый год зимой на боевые операции) зимой была жара. Пальмы, пески, три раза в год урожаи снимают, тропики. Но по какой - то генеральской глупости нас заставляли на Джелалабад брать с собой и ватные штаны, и дополнительные ватники, и даже валенки. Всё это мы пёрли на себе, это мешало в боях и на прочёске и мы проклинали штабных идиотов, командира полка и комдива, которые это придумали.
Утром нас сажали в вертушки, везли до точки, мы нагруженные, как ишаки сверху до низу выпрыгивали из вертушек, зависших иногда до 6 метров повысоте, брали духовские склады с вооружением, нагружали это всё захваченное и отбитое на себя и пёрли на броню.
Генералам нужны были трофеи для отчётности. Москва словам не верила, требовала фото захваченного вооружения, для демонстрации этого иностранным кореспондентам. Генералы получали ордена, мы получали пули и грыжи позвоночников. Я не помню ни одного солдатского награждения за эти грёбанные Джелалобадские операции. Ни одного...
Война, жара, тропики, бои, несправедливость...
Никто из нас, солдат, не думал о орденах и медалях мы делали свою военную работу, мы давали Родине возможность подготовиться к её будущему распаду, мы оттягивали своими жизнями третью Мировую.
Мы по детски радовались возможности вдоволь поесть кислых Джелаллобадских апельсинов и сахарного тростника. Мы получали ранения, погибали, воевали, брали очередные склады с маджахедским вооружением, пили крепкий зелёный Афганский чай, кормили своей кровью Афганских вшей и бинты, снова и снова десантировались, тащили на себе трофеи и снова шли в бой...
Война, апельсины, трупы, сахарный тростник, валенки, телогрейки и ватные штаны в тропическом Джеллалобаде, вши, чай, кровь, бинты, склады, трофеи, ноль наград... Война...
Речки в Афгане, были напрочь все горные и бурные. Переправляясь через одну из них, я сильно застудил себе ноги, теперь они постоянно болят и ноют на смену погоды.
Сила течения в таких речушках запросто ворочала огромные каменные валуны, как картонные коробки. Однажды у нас утонул в такой речке, шириной пару метров, трофейный осёл, не переправился, унесло как пушинку. Мы просто перепрыгнули речонку плюгайку, ослик прыгать не умел. Миномётчики везли на нём миномёт и плиту от миномёта, треногу осёл уже не потянул. Попытались вытянуть ушастого с помощью верёвок, увы, они оборвались и ослик, с жалобными криками поплыл по течению. Хана была ослику. Хорошо, что миномётчики догадались перед его переправой снять с него ствол и плиту, а то бы и нам от командования хана пришла, за миномёт.
Споминаю кам мы - то перепрыгивали этот 'ручеёк' метра два шириной и метра полтора глубиной и содрогаюсь. За плечами куча груза, разбегаешься и прыг... Кто послабже, перекидывали свои рюкзаки, потом прыгали сами. 'Ручеёк' катил в себе валуны по полметра не меньше. В такой 'мельнице' выжить было бы невозможно, не захлебнёшься, так камнями перетрёт.
На первых месяцах службы я в горах, сильно уставал. На втором году мне уже было гораздо легче, втянулся. Поэтому, на небольших привалах, на боевых, если эти привалы были рядом с речками, на втором году службы, за пять - десять минут общего отдыха роты, я успевал быстро разэкипироваться, разуться, и носки потные состирнуть (всегда носил с собой запасные носки), и ноги и голову с мылом в такой речке помыть, и тело окунуть.
Как ни странно, не смотря на то, что сидеть и отдыхать казалось лучше, чем скакать с намыленными ногами и головой в ледяной воде, мне такое освежение и 'постирушка' помогало больше, чем просто раслабуха. Тело получало прохладу, что при Афганской жаре было очень важно, я получал заряд бодрости и свежести. К тому же грязные носки и грязные потные ноги на боевых, приводили к жжению на ступнях.
К ледяной воде я привык с детства, так как был родом из Якутии. Первые купальные заплывы в озере, возле дома, мы делали с последними льдинами.
Почему же в Афгане существовал дембелизм даже на войне.
В Советской армии, во время моей службы, а тем более в Афгане, у солдат никогда не было возможности постоянно тренироваться в спортивном зале, у нас в частях даже не было понятия 'спортивный зал'.
Был у нас в полку в Афганистане, спортивный городок, заброшенный и пыльный, доступный, в основном, только для офицеров, так как у солдата курка, качать мышцы и оттачивать мастерство боевых искусств, не было ни времени, ни сил. Правда и офицеры такие городки у нас редко посещали. Тыловые дембеля, не ходившие на боевые, санитары и фельдшера из санчасти полковой и некоторые писаря иногда всё тоже тренировали себя в этом городке.
Оно и понятно, и времени у них больше свободного и жрачки побольше.
Всех пришедших молодых солдат, немышцатых, не боксёров, не каратистов, не борцов, в общем не спортсменов, старослужащие просто 'ломают' в первый же день, дав им понять, кто в подразделении 'хозяин', чтобы 'не пыркались'.
Остальных, выше перечисленных ' супер спортсменов', ломают максимум через неделю.
Будешь отбиваться, сами дембеля тебя и сдадут. Пойдёшь под трибунал за то, что поднял руку на старшего по званию старослужащего командира, ефрейтора или сержанта.
Часто старослужащие сержанты просто назначали других старослужащих старшими перед молодыми солдатами. И никуда не денешься, хоть и звание одинаково, а старослужащий, после такого 'назначения', пусть и на день, уже считался командиром и драка с ним грозила трибуналом однозначно.
Скажут, сам молодой солдат драку начал, за тебя свидетелем никто не пойдёт. Драка, развязанная молодым солдатом в условиях войны - это трибунал и срок, драка с командиром любого звена, тем более утяжеляло 'преступление'.
Избиения молодых солдат, дембелями, срок тоже, но кто на старослужащих солдат жаловаться будет. Очень редко кто жаловался. Да и жалобу нужно доказать побоями, а ведь остальные молодые всегда трусливо скажут, что либо не видели ничего и не слышали, либо, что ты сам упал и пятнадцать раз стукнулся при этом всеми часями тела, 'избивая при этом' кулаки старослужащих своей физиономией.
Стукачей игнорируют и презирают, и они живут чморями до дембеля. Неуставщина и её понятия 'действовали' по полной.
Для стукачей, молодых солдат, будет днём служба "по уставу", а это как в дисбате. Ночью такому тоже покоя не будет. Найдут чем загрузить. Устав плюс война, можно вешаться сразу, служить по изощрённо избранно придирчивому уставу на виду и избиваемым постоянно , пока никто не видит или делают вид, что не видят, и воевать не мог никто и никогда и нигде. Даже в Союзе, в тыловом дисбате, если и служили по жёсткому уставу, попавшие туда солдаты, но не воевали и избиений при этом не было.
Ночью стукача будут бить и чморить во много раз сильнее, чем просто молодого солдата, могут и забить насмерть.
При желании деды 'задавить' могли любого, даже очень сильного. Днём будешь пахать, как три лошади, ночью не дадут спать и будут лупить смертным боем и будешь работать по обслуживанию старослужащих, в столовой еду не дадут. Всё, через трое, четверо суток сам шкиртанёшься.
А вот дембелям тебя, молодого борзого застучать западло не будет. Застучать офицерам или особистам борзого фраерка молодого солдата - это не западло, это правильно. Борзого молодого 'опустит' уже сам взводный офицер. 'Сломает и отдаст на растерзание' самым подлючим дедушкам.
Заденешь старослужащего ефрейтора или сержанта, а они и били часто именно первыми молодых солдат - это реальный срок. Даже оправдания слушать не будут. За ефрейтора или сержанта сроки идут моментально, это не гражданка, где начальника можно было послать, это армия, где даже за оскорбление словами младших солдат командиров (назначаемых временно старшими рядовых, ефрейторов, сержантов и старшин) и офицеров, могут срок навесить в условиях боевых действий.
Дембеля уже спаяны годом общих проблем, войны, отношений и тягот и пахать за вас они не будут, а пахать надо, вот и придётся вам за них работать, и их обслуживать.
Откажешься, а жаловаться некуда и бежать некуда.
Две дороги: или делать, что приказывают дембеля, или стукач, или чмо и побои. Будешь ходить битым каждый день.
Мы многие очень непокорные были, сопротивлялись, как могли неповиновением. Таких, 'обуревших', дедыбили ежедневно. Отказался обслуживать дедушку, получи в рыло много и неоднократно.
Я никого обслуживать не хотел. Меня за это били по нескольку раз в день в течении нескольких месяцев. Именно били, а не просто подзатыльник давали.
Сержанты тоже в основном дембеля, кроме молодых капралов, пришедьших с учебок, они молодых не поддержат, да и капралы не поддержат. Можно быть хоть с какими мышцами и спортивными званиями. Ты обречён.
Офицеры не вмешивались. Если они станут ломать дембелизм, то вынуждены доложить об этом вышестоящим командирам. Все действия офицеров в подразделении обязаны быть законспектированы в специальных прошнурованных тетрадях, за их личной подписью и печатью.
Тетради постоянно проверялись и инспектировались. Каждый день офицеры по уставу и инстанции докладывали обо всех происшествиях у себя в подразделениях и частях. Идиотов офицеров копать правдой о неуставщине, себе карьерную могилу и расчищать путь на зону, не было.
Первым же вопросом от вышестоящих, для такого правдокопательного офицера было: Почему сразу по приходу в подразделение не доложил по инстанции?
Поднимали тетради и доклады, и видели - что не докладывал. Значит утаивал воинские преступления. Значит разжалование или срок.
Если взводный офицер докладывал о беспорядках во взводе или в роте, значит, он автоматически становился стукачом своих товарищей офицеров по роте и по полку. И если стукача солдата офицеры других подразделений могли и проигнорировать, то офицера 'стукача', офицера поборника правды, ждало всеобщее презрение и всего офицерского корпуса части и дембелей.
За официальное признание дембелизма, наркомании и издевательств у себя в части или подразделении, тем более в условии военных действий, офицера могут и посадить, и карьера будет сломана однозначно. Замалчивание было выгоднее. Надеялись на авось, и на то, что не так часто стучали.
Да хоть бы и стучали. Все, от взводного до командира полка и дивизии, были повязаны круговой порукой замалчивания любых случаев неуставных взаимоотношений. Даже особисты и те молчали. Наказывали - то не одного взводного офицера. Наказывали всех, вплоть до комдива. Такая тухлая система невыгодности вскрытия любых преступлений в Афгане.
Поэтому солдаты и называли почти всех офицеров и генералов в Афгане шакалами. Система Армии тогда, зачастую делала даже из самых лучших и честных вчерашних курсантов военных училищ, обычных сволочей и моральных уродов в плане отношения к нарушению уставной дисциплины. Конечно, были и исключения среди офицеров, но их были считанные единицы.
Так, что дембелизм и издевательства над молодыми солдатами устраивали всех, кроме самих молодых солдат.
Но, если добиваться искоренения неуставщины и дембелизма, тогда надо было бы менять в Афгане, почти весь офицерский состав и уволить всех уже служивших солдат сразу и сразу набрать для Афгана только новых солдат и только новых, не испорченных службой офицеров, и при этом кучу миллиардов бабла потратить на предварительное обучение нового солдата, прапорщиков и офицеров с генералами, новым мыслям и новому отношению к жизни, армии и войне. Это уже из области нереальной фантастики.
Тем, у которых хватило ума и совести, развязать войну, и послать в мирное время на Афганскую бойню сотни тысяч молодых Граждан своего государства, не была присуща жалость или сочувствие или здравый смысл сохранения жизней своих сограждан.
Тщетно было искать у них христианские чувства и человеческую мораль. Мы были брошены жертвами на возможность передышки для Союза перед огромным развыльным бардаком.
Мы были обречены, пославшими нас, на пожизненные мучения во время войны и на всё время послевоенной надломленной жизни.
Некоторые из нас, солдат, по незнанию ситуации, отсутствию житейского опыта, насмотревшись кино и начитавшись книг, такие как, например, я, писали рапорта и шли в Афган добровольно, остальные солдаты шли, потому, что деваться было, кроме тюряги, за уклонение от воинской службы, от этого им было некуда.
Офицеры, прапорщики и генералы редко были добровольцами на Афганской войне, чаще всего они были 'заложниками' ротации кадров, замены, карьеры и просто служебных обязанностей.
Мы, курки, приходили с фронта навечно чужими для тылового общества, и почти каждый из нас стал психологической 'гранатой', готовой 'взорваться' в любой момент и по любому поводу.
Боевых настоящих офицеров, прошедших реальные ужасы афганской войны почти всех из армии вычистили. Кого сразу, кого чуть позже.
Их вычищали их коллеги трусы и коллеги тыловые шкуры. Это уже другая история и надеюсь, что кто - то и о ней напишет полностью и правдиво. Настоящие фронтовики были тогда не удобны и не нужны морально больному тыловому обществу. Такова мерзкая правда такого общества.
Почему - то в армии бытовало мнение об изнеженных и плохих в службе москвичах. Сколько я видел в Афгане ребят из Москвы и Московской области, все они были храбрыми и выносливыми. В нашей роте был парень, гранатомётчик, Москвич Боря Шашлов. До войны работал в Останкино на телевидении осветителем. Погиб.
Героический парень. И как человек исключительный. Дай Бог, всем молодым ребятам и солдатам такими быть. И погиб он как Герой. Реальный Герой, не надуманный, не высосанный из пальца.
Редкой славной жизни человек был и в быту и на войне. Такому памятник надо ставить на Красной Площади и фильмы о таком снимать. Герой, любимец роты, уважаемый сослуживцами, настоящий Воин.
Жалко, что на Останкино нет мемориальной доски о нём. Останкино, да и вся Москва может гордиться таким именно своим настоящим Героем Афганской войны.
Когда мы забирались на очередную гору на ночлег, то всегда, даже зимой, были очень потные, (шли в горы долго, по многу часов) и я всегда, если мы были не в снегу и не в ледниках, снимал с себя верхнюю одежду и проветривал её на камнях, чтобы она высохла от пота.
Конечно, было очень холодно сидеть пару часов в одних трусах, перепад температур в горах очень обширный, спасало накинутое одеяло, которое мы обычно носили с собой, привязав его к рюкзаку, и реже бушлат, если я не в нём пёр в горы, но зато потом я надевал на себя уже всё изрядно подсохшее. Ночь проходила куда теплее.
Эта и другие маленькие хитрости, делали жизнь курка на боевых, если не удобнее, то, по крайней мере, помогали сохранить здоровье.
Уже под мой дембель, начиная с 1984 года, в Афганистан приходило солдатское и офицерское пополнение большой частью откровенно за льготами и орденами.
Спросишь такого: зачем в Афган попёрся? За льготами, отвечает и за орденом. Некоторые хотели стать только 'Героем Советского Союза', даже орден не желали, спрашивали у нас, что для этого сделать надо, какой подвиг совершить. Считали, что боевые медали и ордена получают абсолютно все и очень часто. Редкостные дебилоиды. Толку от таких 'воинов' никогда не было, только глупости по службе снаружи и душевное 'дерьмо' внутри.
Однажды, я будучи уже дембелем, подкравшись на боевых к выставленному посту молодняка, чтобы его проверить 'на сон', услышал разговор молодых солдат, которые обсуждали, что им делать, если моджахеды будут побеждать в бою.
Молодёжь откровенно решила пристрелить в спины офицеров и старослужащих, сдаться в плен и уехать в Америку.
Я был в шоке. Дождались мать его сменщиков. Оставляем Страну в 'надёжные руки'. На этих боевых мы были готовы к двум атакам.
По приходу в полк мы этих уродов не били, мы просто сдали их особистам. Слава Богу, такими 'откровенными' 'любителями' льгот, орденов или Америки, были далеко не все молодые.
Молодые солдаты и впрямь становились в 1984 году уже не те.
Что сыграло, то ли появление официальных льгот за Афган, то ли уже начинающийся бардак в стране, то ли то, что хорошую учебку Лосвидо свернули, то ли что ещё.
Даже мы, призыв весны 1982 года уже были с гнильцой, по сравнению с предыдущими призывами.
С кем из солдат, служивших в Афгане встречался, все как один говорят, что наш призыв весенников 1982 года был последним из 'нормальных' (по солдатским меркам, конечно), дальше пошли не те.
Могу согласиться полностью. Встреченные мной в Афгане и на гражданке солдаты призывов раньше моего, в том числе, мои годки и дембеля, хоть и издевались над нами по полной, но действительно морально и физически к боям были, почти все, готовы больше и лучше. Крепче они были и сильнее. В горах так не дохли. Тяготы и лишения переносили лучше. Хотя и среди них позорные и трусливые исключения попадались.
Правда и дембельской жестокости в них, наших годках и дембелях, было несравнимо больше.
Спецы и водилы в Афгане получали свои награды вполне справедливо.
Но очень много курков и спецов солдат так ничего из боевых наград и не получили. Хотя подвиги, по нашим, народным, солдатским и Советским меркам, курки, приданные к куркам и карданы совершали все и часто.
Мой товарищ по полку, последний год службы водил в Афгане бензовоз. От точки 'А' до точки 'Б'. Любая пуля и ты - факел. Каждый выезд это подвиг. У него 26 прохождений перевала САЛАНГ.
Чтобы Вам было понятно, насколько этот Саланг был опасен, привожу данные интернета: по принятому в штабах статусу боевых наград, вручаемых за Саланг: за каждое его прохождение водителя обязаны были наградить медалью 'За Боевые Заслуги'.
За три прохождения должна была идти медаль 'За Отвагу'.
За пять прохождений перевала Саланг, шел орден 'Красная Звезда'.
Такая негласная разнарядка в годы его службы была в Штабе Армии.
Жопа была на Саланге. Гибли там водилы по полной. Угадайте сколько боевых наград у моего друга? Всего одна медаль 'За Боевые Заслуги'. 26 прохождений Саланга!!! Где остальные его награды, господа штабники? Наверное, на ваших кителях.
Молодым курком этот же мой друг, перед тем, как стать карданом, полгода ходил в горы. Он служил гранатомётчиком в развед. взводе первого батальона 350 - го полка ВДВ.
От горы 'А' до горы 'Б'. Плюс кишлаки и ущелья. Под пулями. Каждая гора - это подвиг. Каждый день в Афгане - это был обычный рабочий подвиг любого солдата или офицера курков.
Пули летали везде. Даже пока стоишь в карауле, слышишь два - три свиста летящей мимо пули каждую смену. Караульных обстреливали частенько.
А на боевых, в горах, жизнью рискуешь каждую секунду.
Космонавты за два - три месяца опасной, не спорю, но сытой, чистой и уютной, работы на орбите, получают звёзды Героев. Курки, ходящие с ними в горы спецы и карданы, за полтора - два года Афгана, получали по пятьдесят - сто рублей сверху, по прибытию в союз единоразово.
Как правило, курками были обычные парни, с обычных рабочих и крестьянских семей. Среди служивших советских солдат и офицеров в Афганистане:
61% - дети рабочих,
31% - дети колхозников,
5% - из семей служащих,
Из них:
20 % выросли в неполных семьях.
Это статистика, официально признанная Коммунистической Партией и Советским Правительством.
Родина у этих практически вчерашних детей в неоплатном долгу.
Родина в огромном долгу перед теми, кто защищал её и выполнял её, Родины приказы.
Курки, искренне верили, что прикрывают своими телами Страну. Хотя каждый солдат мог прийти в штаб полка или дивизии и попроситься в Союз. Никаких репрессий со стороны закона не было, его реально могли отправить домой, в Россию, дослуживать в СССР. По крайней мере, так говорили замполиты.
Надо было только поныть, слезу пустить, грязь кулачком по щёчкам размазать, застучать с десяток дембелей, ну и для картинности плюхнуться на колени.
Желающих было мало. Даже самые слабые и забитые солдаты предпочитали лучше закончить жизнь самоубийством, только не откровенный позор отказника и клеймо чадометра и предателя.
Мы искренне бились рядом с трупами убитых и телами раненых сослуживцев, зная, что мы их не бросим.
Курки искренне считали, что если они уйдут из Афгана, и не будут воевать, наша Родина подвергнется нападению со стороны американцев, и что банды моджахедов будут убивать мирных жителей на южных рубежах нашей Родины, и что очень возможна большая война.
Мы верили, что защищаем свой Народ и свою Родину, да, впрочем так оно и было на самом деле (я очень подробно в начале книги описал, почему мы были в Афгане и зачем), и отдавали себя войне, и приходя с боёв выли по вечерам возле казармы.
Это не метафора. Выли мы по настоящему, как воют волки на луну.
Не знаю, откуда это пошло, но когда мы стали дембелями, мы выли. Выли от безысходности, выли в тоске по дому и мирной жизни, выли по убитым, выли по своей искалеченной жизни.
Нам каждый месяц обещали, что нас выведут, но так и не выводили. Мы ждали, надеялись, понимали, что нам врут и выли...
Это был единственный позволительный всплеск жалобных эмоций. Плакать в жилетки друг другу было западло. Молодым солдатам выть запрещалось.
Мы выли как волки, холодно, безысходно и тоскливо. В нашем вое звучал жестокий и сильный зверь, который мечтал хоть о небольших проблесках доброты и который даже в своём вое не допускал слезы и ноток слабости.
Иногда я так вою до сих пор, когда остаюсь один и вспоминаю погибших друзей.
Когда вы увидете, что фронтовик с Афгана воет как волк, вы поймёте, что он курок с полтинника, так называли 350 полк ВДВ служившие в нём. Тыловики не выли, мы им этого не позволяли. Выть имеют право только волки.
В том страшном, лживом и насквозь прогнившем советском Афгане все Курки, даже те, кто покончил с собой, не выдержав фронта, обессилев от побоев и унижений, были Героями по одной причине:
Причине веры в Страну, которую для них олицетворяли врущие им чиновники и генералы, веры в Советский народ, который послал их на убой единым голосованием, в силу политической и мировоззренческой необразованности, в силу огромного патриотизма, в силу верности воинской Присяге.
Курки твёрдо знали и верили, что Родина нуждается в их защите именно в Афганистане.
Они не ушли с войны. Они готовы были остаться с ней до самого конца своей жизни, пусть и очень короткой, предпочтя смерть предательству ряда своих трусливых сослуживцев, не писавших рапорта о переводе в курковые роты, и вышестоящих прапорщиков, офицеров и генералов, которые, дембелизмом, издевательствами, воровством, неумелым командованием, и равнодушием к их судьбам и довели их до этой смерти.
Раскинулись горы широко,
Афганской чужой стороны
Товарищ мы едем далёко
Подальше от нашей земли.
В вертушках не слышится песен,
Винтами по нервам шумит,
Хребтов склон суровый и тесен,
Как вспомнишь, так сердце болит.
Я встретил его на Панджшерских боях,
В атаку пошла наша рота.
Он шел впереди с пулемётом в руках,
Десантник из третьего взвода.
Он шел впереди и пример всем давал,
А родом он был из Якутска.
Осыпаный бронник едва прикрывал,
Гранаты на поясе бьются.
'Никто кроме Нас - крикнул смелый солдат, -
Пощады нет духовским гадам'
За Родину Мать, за погибших ребят,
За тех, кто со мной сёдня рядом.
В бою показал он сноровку свою,
Он дрался геройски и смело.
Строчил пулемёт его метко в бою,
Врагов убивал он умело.
Ещё лишь один раз я видел его
В бинтах, в полевом медсанбате.
На докторском белом высоком столе
Лежал он в кровавом бушлате.
Семнадцать ранений хирург насчитал,
Осколки засели глубоко.
А смелый солдат и в бреду напевал:
"Раскинулись горы широко..."
Он выжил и стал он легендой войны
Я часто его вспоминаю
'Раскинулись горы'... '...чужой стороны'...
Я тоже теперь напеваю
Раскинулись горы широко,
Там жаркие были бои
Братишка мы бились далёко
За счастье родимой земли.
Спросите у любого солдата или офицера, побывавшего в Афганистане, какое подразделение до сих пор считается самым боевым в Афганской войне. Вам ответят: 'Полтинник' - 350 - ый Гвардейский парашютно - десантный полк 103 -ей воздушно - десантной дивизии. Любимый полк Маргелова.
А спросите любого пацана этого Полка, какое боевое подразделение из реально воевавших в Афганистане, имеет больше всех ненаграждённых боевых солдат, ответ будет таким же.
Что касается вывода войск из Афганистана.
Один из моих командиров по роте, в Афгане, прапорщик старшина 'В. К.', служил, во время вывода советских войск, на границе СССР с ДРА.
Уже после войны он, обсолютно трезвый, скрипя зубами, рассказывал мне, как ещё целый год после официального вывода Советских Войск из ДРА, с боями, на советскую территорию пробивались забытые и брошенные Генералами на произвол судьбы в Афгане, советские солдаты и офицеры.
Как моджахеты отправляли на нашу сторону на плотах тела и головы убитых и не прорвавшихся домой Российских пацанов, искренне веривших, что Родина их никогда не бросит.
А когда советская власть их бросила и забыла, они всё равно остались верны своей присяге до самого последнего конца, не сдавшись в плен и не прося пощады, с боями прорывались домой в Союз.
Мне никогда не изменить
Мою прекрасную Страну.
Мне никогда не заклеймить,
И не послать 'их' на ... луну.
Но я одену, джинсовые кеды,
Я в ухо вдену маленькую шпагу,
Дам сам себе безумную присягу,
И заплету её в смешные дрэды.
Я разобью всех ваших великанов,
И посажу цветы на ваших танках,
Я понастрою много дивных храмов,
И подтяну штаны в цветастых лямках.
Вокруг меня живёт страна,
В моей стране живёт война.
Война на улицах, в домах,
Война в их душах, и в умах.
Мне никогда не изменить
Мою прекрасную Страну.
Мне никогда не заклеймить,
И не послать 'их' на ... луну.
Но я одену джинсовые кеды,
Я в ухо вдену маленькую шпагу,
Дам сам себе безумную присягу,
И заплету её в смешные дрэды.
Я разобью всех ваших великанов,
И посажу цветы на ваших танках,
Я понастрою много дивных храмов,
И подтяну штаны в цветастых лямках.
P.S.
В Афганистане в Советской армии воевали не взрослые и матёрые крепкие мужики. Воевали неокрепшие и неоперившиеся, плохо и наспех обученные вчерашние дети.
Солдатам было 18-20 лет. Их командирам, офицерам и прапорщикам курковых рот по 20 - 26 лет.
От полутора до двух, с лишним лет, каждый из этих мальчишек курков, отдал настоящей, не тыловой, войне. Каждый из них, ежедневно, был готов без колебаний отдать свою жизнь и самого себя ради счастья своего народа и своей Родины.
Каждый из них искренне верил, что именно для этого Родина и Народ послали их на эту бойню.
Верил, что обязан и должен пройти весь этот ад, чтобы остальные, абсолютно незнакомые ему Советские граждане, которые единодушно на рабочих собраниях, не разбираясь, послали их на Афганскую войну, продолжали мирно жить, спать, трудиться.
Каждый из нас верил, что каждый день и каждую ночь, по полтора, а то и по два долгих и невыносимых года, он должен не смотря ни на что, вставать и идти на смерть.
Задайте себе вопрос. Сможете ли вы, полтора года подряд, ежедневно и ежечасно, в тяжелейших условиях, недоедая и недосыпая, терпя лишения, издевательства, ранения, вшей, голод и унижения, воевать за счастье своих соседей и просто незнакомых людей, зная о том, что они в это время живут полноценной, обеспеченной, весёлой и счастливой жизнью и им плевать на всё Ваше самопожертвование.
Посмотрите вокруг, на чужих людей, проходящих мимо вас на улице. Сможете ли вы, не задумываясь, не прося ничего взамен, отдать свою драгоценную жизнь за их сытое и наглое благополучие.
Эти мальчишки курки смогли.
За десять лет афганской войны, через неё прошло всего около ста тысяч курков. Каждый десятый погиб. Каждый третий был ранен или стал инвалидом. Абсолютно каждый неизлечимо и серьёзно болен психологически или физически. Награды получили очень немногие.
Чистилище ждёт многих из нас.
Данные Генштаба МО СССР
(Источник: газета "Правда" от 17.08.1989 года):
Всего за период с 25 декабря 1979 года по 15 февраля 1989 года в войсках, находившихся на территории ДРА, прошло военную службу 620.000 чел.
из них:
в частях Советской Армии 525.000 чел.
рабочих и служащих СА 21.000 чел.
в пограничных и других подразделениях КГБ СССР 90.000 чел.
в формированиях МВД СССР 5.000 чел.
Ежегодная списочная численность войск Советской Армиии в Афганистане, составляла 80 - 104 тыс. военнослужащих и 5 - 7 тыс. рабочих и служащих.
(уже несапостовуха официальных данных, пишут сначала о 620 тысячах, а умножим 10 лет войны на 80 - 104 тыс., получим 800.000 или 1.040.000 человек)
Общие безвозвратные людские потери (убито, умерло от ран и болезней, погибло в катастрофах, в результате происшествий и несчастных случаев) 14.453 чел.
1979 год - 86 человек
1980 год - 1.484 человека
1981 год - 1.298 человек
1982 год - 1.948 человек
1983 год - 1.446 человек
1984 год - 2.346 человек
1985 год - 1.868 человек
1986 год - 1.333 человека
1987 год - 1.215 человек
1988 год - 759 человек
1989 год - 53 человека
В том числе:
Советская Армия 13.833 чел.
Госкино, Гостелерадио, Минстрой и др. 20 чел.
В числе погибших и умерших:
солдат и сержантов 11.549 чел.
офицеров 2.129 чел.
прапорщиков 632 чел.
рабочих и служащих СА 139 чел.
генералов 4 чел.
военных советников (всех рангов) 190 чел
По моему, про количество погибших в Афгане, голимая брехня.
Вот прямые слова генерала Андреева Василия Викторовича (в Республике Афганистан - с августа 1979 года по июнь 1982 года. Непосредственно занимался организацией и обеспечением боевых действий ВВС 40-й армии.):
'...Я до сих пор не верю официально принятой цифре боевых потерь в Афганистане. По моему мнению, она должна быть раз в 12-15 больше. Это мое личное мнение...'
http://artofwar.ru/r/rudenko_w_g/text_0240.shtml
Пропали без вести и попали в плен: 417 чел.
Были освобождены: 119 чел.
Из них:
возвращены на родину 97 чел.
находятся в других странах 22 чел.
Санитарные потери составили 469.685 чел.
Это из официальных 620.000 человек служивших в Афгане за все 10 лет войны. Теперь вы понимаете, почему медсанчасть для солдата была недосягаема? Если бы нас лечили, то воевать бы стало тупо некому, все лежали бы в медсанчастях. Мы воевали больными.
В том числе:
ранено, контужено, травмировано 53.753 чел.
заболело 415.932 чел
В их числе:
сержантов и солдат 447.498 чел. (ПОЛМИЛЛИОНА, без малого, помните, я выше писал, что получить солдатику нормальное медицинское обслуживание по бытовым причинам было практически невозможно!!!)
офицеров и прапорщиков 10.287 чел.
рабочих и служащих 11.905 чел.
Из 11.654 чел., уволенных из армии в связи с ранениями, увечьем и тяжелыми заболеваниями стали инвалидами: 10.751 чел.
В том числе:
первой группы 672 чел.
второй группы 4.216 чел.
третьей группы 5.863 чел.
По данным военной прокуратуры, с декабря 1979 г. по февраль 1989 г. в составе 40-й армии в ДРА только к уголовной ответственности были привлечены 4.307 человек. (А сколько десятков тысяч осталось непривлечённых?)
Потери техники и вооружения составили:
самолетов 118
вертолетов 333
танков 147
БМП, БМД, БТР 1.314
орудий и минометов 433
радиостанций и командно-штабных машин 1.138
инженерных машин 510
автомобилей бортовых и бензовозов 11.369 (ОДИННАДЦАТЬ с лишним ТЫСЯЧ, и в каждой сидел солдатик, который наверняка погиб или был ранен)
Каждая потерянная единица техники - это почти всегда погибший экипаж или пилот, или водитель.
Теперь давайте посчитаем:
Всего по официальным данным в Афгане погибло - 14.453 человека.
Давайте прикинем потери только по Технике:
самолетов 118 - минимум 118 пилотов
вертолетов 333 - минимум 999 членов экипажа
танков 147 - минимум 441 член экипажа
БМП, БМД, БТР 1.314 - минимум 2.628 членов экипажа
орудий и минометов 433 - будем считать, что все живы
радиостанций и командно-штабных машин 1.138 - минимум 2.276 членов экипажа
инженерных машин 510 - минимум 510 членов экипажа
автомобилей бортовых и бензовозов 11.369 - минимум 11.369 карданов
Итого, по минимуму потерь - 18.341 человек!!!
Это только по технике!!!
А сколько тысяч пеших солдат, воюющих в пешем строю, мотострелкой и десантников???!!!
Ну никак не совпадают потери, даже ести брать официальные данные...
По моему мнению убитых в Афгане с Советской стороны было куда как больше...
Краткая справка о награжденных и о национальном составе погибших (официальные данные):
Награждено медалями и орденами СССР:
200.153 человека (вроде как каждый третий с наградой должен быть, а у нас в 350 полку ВДВ, одном из самых боевых, дай Бог, всего каждый пятидесятый награждён из солдат был)
из награждённых 10.955 человек - было награждено посмертно (а погибло 14.453 человека, что остальных 3.498 человек наградить посмертно нельзя никак было?)
Звания Героя Советского Союза удостоены 71 человек
25 человек стали Героями Советского Союза - посмертно
Среди награжденных - 110 тысяч солдат и сержантов.
Это на 447.498 человек!!! Каких солдат и сержантов награждали, когда курки и спецы, ходившие на боевые почти все без боевых наград.
И что, остальные 337.498 человек солдат и сержантов за минимум полтора года службы на войне, каждый, не достойны боевых наград???!!!
Неужто они все настолько тыловые были???!!!
Где их ордена и медали боевые???!!!
Среди награжденных:
около 20 тысяч прапорщиков
более 65 тысяч офицеров и генералов
более 2,5 тысяч служащих СА, в том числе - 1.350 женщин.
Итого, 110.000 солдат и сержантов и 88.850 прапорщиков, офицеров, генералов и женщин. Только не видел я в боях столько прапорщиков и офицеров, а женщин и генералов совсем в боях не видел ни одного.
На каждых 20 человек солдат в реальном бою приходилось всего по одному офицеру или прапорщику.
Нет, я не к тому, что прапорщики, офицеры, генералы и женщины не заслужили свои награды.
Но уж солдаты курки, постоянно воюющие в боях в горах, боевые медали и ордена точно все заслужили. А среди боевых курков солдат, спецов, ходящих с курками в горы и карданов, награждённых очень мало.
Где их ордена и медали боевые???!!!
За 110 месяцев войны в Афганистане погибло:
Русские 6.888 чел.
Украинцы 2.376 чел.
Узбеки 1.066 чел.
Белорусы 613 чел.
Татары 442 чел.
Казахи 362 чел.
Туркмены 263 чел.
Таджики 236 чел.
Азербайджанцы 195 чел.
Молдаване 194 чел.
Чуваши 125 чел.
Киргизы 102 чел.
Народности Дагестана 101 чел.
Башкиры 98 чел.
Армяне 95 чел.
Грузины 81 чел.
Мордва 66 чел.
Литовцы 57 чел.
Марийцы 49 чел.
Чеченцы 35 чел
Осетины 30 чел.
Кабардинцы 25 чел.
Латыши 23 чел.
Калмыки 22 чел.
Удмурты 22 чел.
Коми 16 чел.
Эстонцы 15 чел.
Ингуши 12 чел.
Балкарцы 9 чел.
Евреи 7 чел.
Абхазы 6 чел.
Карелы 6 чел.
Каракалпаки 5 чел
Буряты 4 чел.
Тувинцы 4 чел.
Якуты 1 чел.
Другие народы и национальности 168 чел.
Склони голову, Народ. За этими сухими цифрами, настоящие Герои...
Перечисленное выше (за исключением моих ремарок), это именно официальные данные Советской администрации, признанные под давлением мировой общественности.
Неофициальные данные, и неофициальные исследования и подсчёты, (сделанные независимыми историками и лицами, воевавшими в Афганистане, в том числе и генералами) говорят о том, что официальные данные по прошедшим службу в Афганистане и о погибших в Афганистане Советских солдатах и офицерах, нужно увеличить, как минимум, в пять раз.
И уходят они,
Обнажив нервы, в ряд.
По дорогам войны.
И потом их простят,
В поисках тишины,
На них нету вины.
Только будет ли свят
Храм прозревшей страны...
На резонный вопрос будут ли когда - нибудь, награждены хотя бы Российские Ветераны, солдаты и офицеры, реально участвовавшие именно в боях в Афганистане, а не просто в тыловых 'боевых действиях', за свои мужественные подвиги в Афганистане, есть ответ из наградного отдела Главного управления кадров Минобороны РФ: "Сообщаю, что награждение за выполнение интернационального долга в Республике Афганистан завершилось в июле 1991 г. на основании Директивы заместителя министра обороны СССР по кадрам от 11 марта 1991 г. ..'.
Вот так, не больше и не меньше. Директива заместителя министра по кадрам. Один тыловой кадровик, поставил жирный крест на всех подвигах всех Российских пацанов, ветеранов боёв Афганской войны, заслонявших десять лет собой Родину от Пожаров и ужасов очень даже возможной третьей мировой...
По национальностям всего в Афганистане в ОКСВ, за все 10 лет войны государственных наград удостоены:
Русские - 103.547 чел.
Украинцы - 40.537 чел.
Белорусы - 9.115 чел.
Узбеки - 6.050 чел.
Татары - 3.486 чел.
Казахи - 2.265 чел.
Таджики - 2.710 чел.
Молдаване - 2.331 чел.
Азербайджанцы - 1.363 чел.
Чуваши - 1.060 чел.
Армяне - 1.019 чел.
Туркмены - 855 чел.
Башкиры - 772 чел.
Киргизы - 653 чел.
Литовцы - 650 чел.
Мордва - 573 чел.
Грузины - 543 чел.
Латыши - 393 чел.
Удмурты - 302 чел.
Чеченцы - 291 чел.
Осетины - 276 чел.
Немцы - 218 чел.
Эстонцы - 185 чел.
Марийцы - 184 чел.
Поляки - 159 чел.
Лезгины - 145 чел.
Кабардинцы - 99 чел.
Евреи - 81 чел.
Болгары - 73 чел.
Коми - 72 чел.
Ингуши - 67 чел.
Гагаузы - 65 чел.
Аварцы - 55 чел.
Даргинцы - 54 чел.
Мари - 44 чел.
Кумыки - 40 чел.
Буряты - 40 чел.
Абхазы - 38 чел.
Черкесы - 33 чел.
Калмыки - 31 чел.
Карачаевцы - 31 чел.
Народы Севера - 31 чел.
Адыгейцы - 28 чел.
Греки - 27 чел.
Уйгуры - 27 чел.
Коми-пермяки - 25 чел.
Тувинцы - 25 чел.
Абазины - 20 чел.
Турки - 19 чел.
Крейцы - 19 чел.
Якуты - 16 чел.
Венгры - 15 чел.
Курды - 12 чел.
Агульцы - 10 чел.
Карелы - 9 чел.
Алтайцы - 8 чел.
Ассирийцы - 7 чел.
Балкарцы - 7 чел.
Табасарцы - 5 чел.
Албанцы - 4 чел.
Чехи - 4 чел.
Аджарцы - 3 чел.
Арабы - 3 чел.
Фарсы - 6 чел.
Цыгане - 2 чел.
Финны - 2 чел.
За каждой строчкой о награждениях, Подвиг и Героизм!!!
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Несколько сот тысяч Советских солдат: рядовых, ефрейторов, сержантов и старшин, прошедших войну и бои, над которыми по полной издевались старослужащие, как минимум первые полгода Афгана, а потом многие из них издевались сами над молодым пополнением.
Кроме этого - тысячи солдат, над которыми свои же сослуживцы и офицеры издевались до самого дембеля.
Несколько сот тысяч Советских солдат: рядовых, ефрейторов, сержантов и старшин, которые практически не видели реальной и постоянной заботы и теплоты ни от офицеров, ни от генералов, ни от правящей в СССР партийной и политической элиты и власти.
Эти вчерашние дети по полтора - два года с оружием в руках, ежедневно защищали Родину, многие из них по полтора - два года не вылазили из боёв.
Они выжили. Выжили, вопреки, наперекор и всем назло.
Они почти все тяжело больны, и им нужна срочная психологическая и медицинская реабилитация и помощь. Их мучает постоянная вина, за зло, сделанное ими, и обида за зло, сделанное с ними.
И даже если солдаты и офицеры, прошедшие Афганистан, не чувствуют за собой никакой вины или обиды, то это ненормально по природе психологии человека и это тоже страшно.
Надо полностью менять отношение к фронтовикам Афганцам. Надо открыто назвать вещи своими именами и всколыхнуть всю правду и муть, обозначив все и вся, именно как оно было. Но делать это надо тактично и с пониманием человека как такового, и пониманием его слабостей. Но, без всякой тактичности к людям, запятнавшим себя позорными преступлениями против своих солдат и офицеров, против предателей, воров и торговцев наркотиками.
Люди должны как на исповеди, обнажить всю свою и чужую мерзость, покаяться друг перед другом и перед Народом, простить друг друга и получить прощение.
Надо по христиански и по закону.
Как будет сложно прапорщикам, офицерам и генералам, вчерашним командирам и служащим взводов, рот, батальонов, полков, дивизий и армий признать, что они не заботились на Афганской войне в полной мере, о солдате, и не любили, и не уважали солдата, так как этого требовала даваемая ими присяга. Признать, в том числе многим из них, и свои пакостные преступления против подчинённых им солдат.
Как будет сложно вчерашним солдатам войны признавать, что они издевались друг над другом ради личных амбиций и личной трусости, потому что если не будешь издеваться сам, будут издеваться над тобой.
Как будет сложно многим найти в себе мужество и силу для полного открытия всей правды Афганской войны, для полной медицинской и психологической реабилитации солдат и офицеров фронтовиков, для полного награждения всеми заслуженными наградами, как минимум, всех солдат и офицеров курковых рот и спецов, непосредственно ходивших воевать в горы, и карданов.
Меня постоянно спрашивают, а тебе, зачем это было надо, писать такую книгу, а уж тем более публиковать её.
Мне говорят: у тебя есть всё, что может получить солдат после Афгана. Несколько боевых наград, льготы, каждый год бесплатное курортное лечение, почёт, слава, признание командиров, уважение товарищей, хороший и доходный бизнес.
Мне часто задают вопрос: и ты этим всем решил пожертвовать ради призрачного и возможного восстановления справедливости, не доставшейся другим? Ты хочешь, чтобы тебе напомнили о твоих гадостях, твоих подлостях и твоей грязи?
Ты хочешь, чтобы тебя пытались уничтожить, чтобы тебе угрожали, чтобы тебя презирали те, чью преступную и трусливую сущность ты обнажил в этой книге на всеобщий показ?
Ты хочешь, чтобы от тебя отвернулись твои слабые, запутанные во лжи, трясущиеся от страха обнародования правды, командиры и сослуживцы, чтобы они возненавидели и прокляли тебя, за то, что ты решился открыто сказать то, о чём они и во сне боялись проговориться даже очень близким своим?
Отвечаю. Эти погибшие и живые другие, ради которых я и обнажил всю неприглядную правду Афганской войны и свою службу, зовутся фронтовыми друзьями. Они честно и достойно прикрывали мою жизнь там.
Теперь пришёл мой черёд вернуть им долги, пусть даже ценой собственного благополучия и ценой своей жизни.
В 103 - ей дивизии ВДВ, и 350 - ом полку ВДВ, были хорошие и порядочные пацаны. Были достойные, честные и храбрые солдаты и офицеры. Конечно были.
И если у кого - то создалось впечатление от прочитанного, что в Афгане воевали только сволочи и скоты, то он глубоко неправ и очень плохо читал эту книгу. Были у нас всякие. Были и подонки, были и Настоящие Герои.
И я горжусь и своим полком, и своей дивизией, и ВДВ.
И я не свою роту и не свой батальон, не свой полк, дивизию и ВДВ грязью облил, а обличил всех ссук, которые были среди нас в роте, батальоне, полку, дивизии и в ВДВ.
И не надо путать этих ссук с порядочными и честными пацанами Героями.
Ссуки, предатели, уголовники, да, приходят, но они постепенно вырождаются и подыхают, а Славные и порядочные генералы, офицеры, прапорщики, солдаты, полки, дивизии, армии и рода войск останутся навсегда Славными и порядочными, и не суки, с предателями и уголовниками в них историю делают.
Далеко не все получили по заслугам в этой книге. Можно сказать даже по другому: мало кто получил по заслугам. Хотя очень хочется, чтобы получили все, всё, что им положено Богом, Законом и Совестью.
ПРЕДСТАВЛЕНИЕ
(наименование награды)
к званию Героя Российской Федерации и медали 'Золотая Звезда'
Фамилия, Имя, Отчество
Яковенко Артур Александрович, Гражданин Российской Федерации, беспартийный, ранее не судимый
Год и место рождения 9.12. 1963год, г. Омск
Адрес места жительства Г. Омск,
Воинское (специальное) звание - ефрейтор
Место работы (воинская должность) - Инвалид Боевых Действий, пенсионер.
Старший стрелок 5 пдр, 350 гв. ПДП
На военной службе Май 1982- июнь 1984 г.г.
Участие в боевых действиях: Октябрь 1982-май 1984г.г.
В составе 5 пдр 350 гв. ПДП. 103 Дивизии ВДВ
Какими государственными наградами награжден:
Медаль '70 лет ВС СССР', медаль 'В память 25-летия окончания боевых действий в Афганистане', Знак Президиума Верховного Совета СССР 'Воину Интернационалисту' и Грамота Президиума Верховного Совета СССР
Какими наградами Союза Десантников России награжден, и даты награждения:
1) Медалью '80 лет ВДВ' 2.08.2010.
(Представлен к награде заместителем командира 350 полка ВДВ)
2) Медалью ордена 'ГЕНЕРАЛ АРМИИ МАРГЕЛОВ' 25.07.2014Г.
(Представлен к награде заместителем командира 350 полка ВДВ)
3) Орденом 'ГЕНЕРАЛ АРМИИ МАРГЕЛОВ'
дата номер приказа номер награды: 21.11.2014. ? 22 2755
(Представлен к награде, заместителем командира 350 полка ВДВ)
Характеристика с указанием заслуг, представленного к награждению:
Непосредственный участник боевых действий в составе 5пдр 350 гвардейского ПДП с октября 1982 года по май 1984 года.
Принимал непосредственное участие во многих боевых операциях (несколько десятков боевых операций, выходов, рейдов и сопровождений) в Кабульской и других зонах ответственности полка.
Постоянно, в каждом бою, Яковенко А. А. проявлял мужество, храбрость и героизм, спасая от смерти российских солдат и офицеров, и метким огнём и в рукопашной схватке уничтожал врагов.
В том числе, с апреля 1984 года - участник боевой операции в Панджшерском ущелье, где в 23 мая 1984 года был тяжело ранен в бою, прикрывая несколько часов в одиночку, с пулемётом в руках отход своего взвода.
Зимой конец 1982 начало 1983 года при движении колонны бронетехники пятой роты по серпантину, БМД 1 взвода пятой роты, на скользкой дороге не вписалось в поворот и повисло на краю пропасти передней частью почти до башни.
Создалась очень опасная ситуация. Боевая машина десанта, вместе с экипажем ушла бы в пропасть.
В этой ситуации, Яковенко Артур Александрович, который находился в этой машине, не растерялся, рискуя жизнью, успел быстро вылезти из этого БМД, подцепил к нему трос и после этого с помощью другой машины, задним ходом смог вытянуть боевую машину вместе с механиком водителем от пропасти.
12 апреля 1983 года, во время боя пятой роты на Мухмудраках, А. А. Яковенко увидел, как ранило в ноги солдата роты Геннадия Кононова.
В это время роте дали приказ на отход, так как был просто шквальный, непрекращающейся огонь душманов по личному составу роты.
Пятая рота, в которой служил Яковенко А. А. находилась в лобовой атаке на открытом поле и наступала на стоящий на возвышении населённый пункт, где засел численно многократно превосходящий противник. Рота могла понести серьезные потери.
Яковенко видя, что раненый сам выйти из - под огня не может, и что роту никто не прикрывает на отходе, презрев смертельную опасность, не побежал в укрытие, залег рядом с раненым и стал прикрывать и его и отход пятой роты из своего личного оружия РПК (ручной пулемёт калашникова).
Этим самым Яковенко А.А. дал возможность всей пятой роте отойти без потерь личного состава, перегруппироваться и выслать на помощь раненому подкрепление, дополнительных солдат с дымовыми шашками.
Так, Яковенко А.А. спас раненого сослуживца, обеспечил его вытаскивание из-под обстрела, и прикрыл отход роты, обеспечив сохранение жизни нескольких десятков солдат и офицеров десантников, при этом Яковенко уничтожил не менее 10-ти врагов и подавил своим метким огнём несколько огневых точек врага.
Зимой 1984 года Яковенко Артур Александрович, на боевых, в горах спас всю пятую парашютно-десантную роту.
Личный состав, роты несколько суток преследовал большую банду моджахедов. Ночью, укрываясь от холода в высокогорье и ледниках, личный состав роты, для ночного перерыва в преследовании врага, расположился в горах в отдельно стоящем глинобитном заброшенном доме. В это время душман с очень мощной миной подкрался к дому и хотел его подорвать вместе с личным составом пятой роты.
Яковенко А.А. обнаружив врага, в личной схватке одолел и схватил врага так, что тот не успел взорвать мину. Тем самым спас от верной гибели несколько десятков солдат и офицеров десантников.
В апреле 1984 года при прочесывании кишлака, из которого ушли жители, Яковенко Артур Александрович заметил душмана, который наблюдал за взводом, бросился его преследовать, догнал в конце кишлака, в личной схватке одолел душмана, и взял его в плен.
Душмана этого забрали на допрос в полк. Взятый в плен враг оказался очень ценный и дал много важных показаний. Эта информация помогла полку не попасть в засаду, было спаслено немало солдатских и офицерских жизней, по этой информации также, обезвредили много вражеских складов с оружием и боеприпасами.
20 мая 1984 года взвод, в котором служил Яковенко Артур Александрович, блокировал другой кишлак, но в него наши солдаты зайти не могли, так как их было очень мало, а врагов много и в сплетении улиц солдаты могли попасть в засаду. Стали ожидать подход основных сил наших войск.
В это время из этого кишлака стали уходить по тайной горной тропе душманские командиры с важными документами.
Яковенко Артур Александрович первым заметил их, вступил с ними в неравный бой, открыл огонь из своего пулемёта, уничтожил часть душманов, и потом вместе с другим солдатом роты, взял в плен более десяти оставшихся душманов. Ни один враг не ушёл от храброго солдата.
23 мая1984 года при проведении пятой ротой боевых действий в Панджшере, взвод роты, в котором служил пулемётчиком Яковенко, принял бой с превосходящим отрядом противника.
Взводу необходимо было вырваться из засады, обеспечить эвакуацию раненых и отход личного состава во избежание полного уничтожения взвода.
Несмотря на полученные в этом бою пулевые ранения, в том числе и в голову, Яковенко А. А. еще несколько часов продолжал сражаться с врагами, обеспечил отход раненых и офицера командира взвода, грамотным огнём своего пулемёта остановил душманов, заставив их отойти и отказаться от преследования взвода, уничтожив при этом много врагов.
После боя, убедившись, что душманы отошли и не преследуют взвод, Яковенко сам, в одиночку, тяжело раненый дошел до расположения бронетехники роты.
После лечения в госпитале Яковенко А. А. не стал комиссоваться по ранению, а вернулся в свою пятую роту и продолжил службу, вплоть до увольнения в запас.
В настоящее время Яковенко Артур Александрович принимает активное участие в военно-патриотическом воспитании молодежи Омской области, в проведении уроков мужества со школьниками, в мероприятиях по пропаганде боевых традиции десантных войск.
Яковенко Артур Александрович, является живым примером несгибаемого мужества и героизма Российского Солдата при выполнении Приказов Родины и защите Отечества.
Вывод:
Яковенко Артур Александрович за многочисленные и неоднократные заслуги перед Российским Государством и Российским Народом, связанные с совершением геройскогих подвигов, достоин награждения медалью 'Золотая Звезда' Героя Российской Федерации
КОНОБРИЦКИЙ ЮРИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ
- Заместитель командира 350 полка ВДВ (1983 - 1985 г.г.), Принимал неоднократное, непосредственное участие в боевых действиях. Кавалер 3 орденов.
СЛАВИН ИГОРЬ ГЕННАДЬЕВИЧ
С 1982 по 1984 г.г. служил в Афганистане в 350 Полку ВДВ 103 дивизии, на различных должностях. В том числе: автоматчик, пулемётчик, командир отделения и заместитель командира взвода в пятой роте, второго батальона.
Принимал неоднократное, непосредственное участие в боевых действиях. Ранения в бою: в плечо, в грудь и множественное осколочное в голову. За срочную службу в Афганистане, награжден двумя медалями 'За Отвагу'.
1988 - 1989 г.г. участвовал в специальных миротворческих операциях.
С 1988 года по настоящее время также награждён многими Государственными и ведомственными орденами и медалями.
Вот такие пацаны, как Яковенко Артур тоже были в нашей героической пятой роте 350-го полка ВДВ, 103-ей дивизии ВДВ.
По поводу награждения Яковенко думаю, что дело уже даже не в том, насколько ему это нужно.
ЕМУ ЭТО ПОЛОЖЕНО. ОН ДОСТОИН ЗВАНИЯ ГЕРОЯ РОССИИ.
В этом сомнений нет.
Очень важно это награждение для многих сотен тысяч простых и забытых солдат, живых и мёртвых, прошедших Афганистан.
Здесь восстановление справедливости для простого солдата по инициативе простых солдат, его непосредственных сослуживцев, которых он спасал на фронте от смерти, жертвуя собой и по инициативе Заместителя командира полка, в котором служил Артур Яковенко.
Здесь реальное торжество великого фронтового лозунга: "Никто не забыт и ничто не забыто". Торжество для простых солдат и простых людей, граждан нашей Великой Страны России.
Думаю, именно сейчас самое время, чтобы это торжество было восстановлено и лозунг остался не просто лозунгом, а солдата Яковенко наградили.
Яковенко Артур Александрович - это уже символ.
Символ порядочного, честного и сильного маленького солдата и гражданина, без которого нет Родины, нет Чести, нет порядочности, нет самой России.
Такие обычные рядовые солдаты, обычные честные граждане и совершают чудеса храбрости и самопожертвования, которыми мы гордимся и восхищаемся, и ничего не требуют взамен.
Они живут во имя Родины, во имя окружающих их людей, во имя справедливости и порядочности. Они и есть Родина. Родина, которая любит нас и заботиться о нас, бескорыстно и всегда, не жалея себя и своей жизни, заботясь даже в самую лихую годину.
Давайте покажем этим людям, что мы помним о них тоже, что мы видим их, что мы гордимся ими.
Мы существуем как Страна и живы, как нация благодаря таким как Артур Яковенко.
И это не пафос, а просто правда.
И по этой правде Артур Яковенко, простой солдат пятой роты, второго батальона 350 полка ВДВ, 103 - ей воздушно - десантной дивизии - достоин высокого звания Герой России. И он один из лучших её сыновей.
НЕКОТОРЫЕ ОТЗЫВЫ о ДАННОМ ПРОИЗВЕДЕНИИ и о АФГАНЕ моих сослуживцев по пятой роте, однополчан по 350 - му полку и 103 - ей дивизии, солдат и офицеров служивших и воевавших в Афганистане и граждан России:
Эпиграфом ко всем ОТЗЫВАМ, ставлю слова Ветерана Боевых Действий, моего однополчанина по Афганистану:
'...Память об Афганской войне, правда, о событиях тех дней должна оставаться в памяти людей навечно. Необходимость и своевременность этого произведения, живые отклики людей на него, все это и является истинной оценкой и подтверждением важности данного произведения. Все от первой до последней строки в нем - правда, порой не простая жестокая, не поддающаяся пониманию простых людей. Все это происходило с нами на наших глазах и с нашим непосредственным участием, мы живые очевидцы и свидетели этих событий. Читайте, думайте и делайте правильные выводы. Это нужно не мертвым, это нужно живым. Вечная память и слава погибшим на той войне. Помните о них...'
Некоторые ОТЗЫВЫ на это произведение можно прочитать на сайтах:
http://www.stihi.ru/2014/02/12/5888 - отзывы очевидцев и просто неравнодушных граждан
http://desantura.ru/forum/forum82/topic21524/
http://desantura.ru/forum/forum82/topic21524/?PAGEN_1=2
http://desantura.ru/forum/forum82/topic21524/?PAGEN_1=3
http://desantura.ru/forum/forum82/topic21524/?PAGEN_1=4
http://desantura.ru/forum/forum82/topic21524/?PAGEN_1=5
http://www.stihi.ru/rec_author.html?mauzer37
Вниманию всех прочитавших эту книгу!!!
Если вы увидели в ней ошибки, или неправду, или хотите дополнить её любыми своими замечаниями и воспоминаниями, напишите об этом подробно в комментариях к книге, и мы опубликуем все ваши комментарии и воспоминания в любом случае, даже если ваши замечания и воспоминания не совпадают с позицией автора книги. Правда есть Правда, она не должна быть однобокой и её должны знать все.
До сих пор ни один из взводных и ротных прапорщиков и офицеров пятой роты, ни один из солдат пятой роты, ни один из прапорщиков, офицеров, генералов и солдат 350 - го полка и 103 - ей дивизии ВДВ, кроме второго ротного командира пятой роты и замполита пятой роты (чьи комментарии мы сохранили и дали их полностью, как в книге, так и в отзывах к книге), не дал ни одной конкретной строчки опровержения фактов и событий, указанных в этой книге. Только эмоции и наглое отрицание фактов и свидетельских показаний.
Зато есть конкретные солдатские и офицерские отзывы, с фактами, и свидетельскими показаниями, подтверждающими творившийся в то время в Афгане преступный беспредел, описанный в том числе в этой книге.
Поэтому в Ваших отзывах к книге просим писать всё конкретно, а не кидать общие эмоциональные фразы.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Вот так всё это и было в страшных 1982 - 1984 годах.
Вот так, с пятое на шестое июня 1984 года, сутки стояли насмерть против трёх с половиной тысяч душманов всего сорок человек пятой роты, второго батальона, 350 - го полка ВДВ, 103 - ей Воздушно - Десантной дивизии.
Сорок человек обычных российских пацанов, 'вчерашних детей школьников'.
Сражались и победили...
Раскинулись горы широко,
Афганской чужой стороны
Товарищ, мы едем далёко,
Подальше от нашей земли.
Не слышно на высадке песен,
И гул пересылки шумит,
Хребтов склон суровый и тесен,
Как вспомнишь, так сердце болит.
Два месяца рейд был по грозным горам
Осталось от роты два взвода
Мы, взяв высоту, бой все приняли там
Крылатая, неба (мать их) пехота.
'Братишка, нет мочи тут мне воевать,
И силы меня покидают
Пустой мой БК, больше нечем стрелять
Душманы вовсю наседают
Дошла видно очередь и до меня,
Патронов уж нет, все вот вышли,
Весь кровью истёк, и изранен весь я,
Совсем нету сил, гаснут мысли.
Товарищ молчит, он убитый лежит,
В руках автомат свой сжимая.
В глазах его больше огонь не горит,
Судьба его злая такая.
Враги подошли... Он гранату схватил,
Собравши последние силы,
Чеку злым привычным толчком отпустил,
И пламя его озарило.
Осколки впились в его плечи и грудь
И духов, осыпали градом, -
О, если бы мог, кто туда заглянуть,
Назвал б эту бойню он адом!
С обеих сторон пулемёты гремят,
От силы отдач содрогаясь,
И тысячи пуль меж телами свистят,
В бойцов и душманов впиваясь.
Окончился бой, попросил он воды,
Воды с пантацидом, нечистой,
С лица его падал пот, крови следы,
Услышал он хрипы (голос, стоны) радиста:
'Товарищ, нас некому здесь выручать,
Комдив, нами, он, недоволен;
Должны видно мы тут с тобой умирать,
Плевать им, кто ранен, кто кончен!'
Мы сутки стояли, не выйти уж нам,
Нас продали, кинув в засаду,
Но мёртвых не бросим, оставив врагам,
Не примем позорного сраму
Радист передай им, что честен был я,
За Родину бился отважно.
Я долг свой исполнил, погибли друзья,
Предательство штаба не важно.
'Я бой свой закончил... Сознанья уж нет...'
В глазах его всё помутилось...
Увидел на миг ослепительный свет...
Упал... Сердце больше не билось.
Проститься с товарищем к цинку пришли
Друзья в костылях с медсанбата
Последний подарок ему поднесли
Берет и тельняшку солдата
Напрасно мать будет ждать сына домой,
- Ей скажут, она зарыдает...
И к сердцу дрожащей своею рукой
Тельняшку его прижимает
Раскинулись горы широко,
Афганской чужой стороны
Товарищ, мы бились далёко,
За счастье Родимой земли.
Раскинулись горы широко,
Афганской чужой стороны
Десантники бились далёко,
За счастье Родимой земли.
ГЛАВА 7. СМЕРТЬ КОМБАТА
Это самая страшная и жуткая глава. Страшна своей циничностью преступления и жутка холодным расчётом этого преступления.
Гибель командира второго батальона 350 полка ВДВ, 'В. И. С.', который, вопреки приказам, не бросил свою пятую роту, отправленную на смерть лично устным приказом первым заместителем командира 103 дивизии ВДВ 'М. Ю. И.' (смотреть подробно хронологию данного события на сайте: http://stihi.ru/2014/02/12/5888), через два с небольшим месяца, после описываемых на сайте событий, можно было бы списать на жестокую случайность войны, если бы не логические выводы из многих реальных фактов, которые прямо и упорно указывают на то, что эта гибель была отнюдь не случайна.
- комбаты не передвигаются на вертолётах...
- комбаты не бросают свои батальоны, улетая от них с основными силами связи между ротами батальона...
-комбаты не берут в свои вертолёты, даже если и летят на них, отдельных солдат с других подразделений, а берут только солдат взвода управления...
Командир второго батальона 350 полка, гвардии подполковник 'В. И. С.'.
Тот самый комбат, которому первый заместитель командира 103 дивизии ВДВ полковник 'М. Ю. И', он же друг командира 103 дивизии ВДВ генерала 'А. Е. С.' и лучший друг комбата первого батальона 'А. П. С.', лично передал свой приказ отправить именно одну пятую роту, на штурм Катасанга, где была огромная, превосходящая по численности и вооружению пятую роту группировка маджахедов. Как потом оказалось, почти в сто раз превосходящая.
Тот самый комбат, который этот преступный приказ лично был вынужден довести до командира пятой роты капитана 'К. Г. П.'.
Тот самый комбат, который сразу после суточного беспрерывного боя, который пятая рота победно выиграла у маджахедов, обратив их в бегство, стоя возле убитых и раненых солдат пятой роты, обещал всех живых и убитых в том бою солдат пятой роты представить к орденам 'Красной звезды', 'Красного Знамени' и 'Славы', а некоторых и даже к Героям Советского Союза.
Тот самый комбат, который потом, по приходу в полк...:
вот слова одного из участников этого боя: 'В полку, при построении, комбат майор 'С' (сокращение фамилии сделано мной, автором этой книги) приказал дембелям бывшим с 5-ой ротой сделать шаг вперед, сообщил, что нас здесь быть не должно, что мы должны были, по всем параметрам обстановки той заварухи, остаться там на той высоки, и по сему всем дембелям на хер на завтра в СОЮЗ.......'.
Так вот этот самый комбат второго батальона вдруг, через два месяца неожиданно и очень странно погибает.
И вот здесь возникают следующие версии:
1) Комбат второго батальона стал (по той или иной причине) слишком много копать по поводу настоящих и преступных обстоятельств Пагманской операции конца мая, начала июня 1984 года, и по поводу боя с 5 на 6 июня 1984 года на Пагмане пятой роты и преступного отправления её (пятой роты своего второго батальона) на заведомую смерть, и за это его убили.
2) Комбат второго батальона знал реальную правду о преступлениях Пагманской операции конца мая, начала июня 1984 года, зачем и кому она была нужна и правду о бое и преступлениях против пятой роты с 5 на 6 июня 1984 года, о том, почему пятую роту бросили умирать и готов был поделиться этой правдой с командованием Армии и особым отделом Армии, а возможно и выше, чтобы виновные в преступлениях были наказаны.
3) Комбат второго батальона действительно случайно погиб при ведении очередного боя или в результате взрыва в вертолёте, в котором он непонятно куда и зачем улетел подальше от своего батальона, вскоре после Пагманской операции и никакого его умышленного убийства нет, и не было.
Как всегда, будем опираться только на факты.
Факт 1.
Из письма жены комбата второго батальона 'В. И. С.' о своём погибшем муже (орфография и пунктуация сохранены, Фамилии и имена сокращены автором книги): '...А погиб наш 'В' 27 августа 1984 года, они взлетели на вертолете на задание, их обстреляли, взрыв вертолета. Два солдатика говорят остались живы. Я с ними не виделась....'
Факт 2.
Из письма жене комбата второго батальона 'В. И. С.', солдата пятой роты, участвовавшего на Пагманской операции конца мая, начала июня 1984 года, и в бою с 5 на 6 июня 1984 года (орфография и пунктуация сохранены, Фамилии и имена сокращены автором книги):
'...Когда нашу неполную роту, состоящую к тому времени, после потерь, всего 2 взвода, 'М. Ю. И.' (первый заместитель командира 103 дивизии ВДВ, примечание автора книги) отправил личным устным приказом умирать туда, где не справился целый первый батальон и при этом запретил лично 'В. И. С.' нам хоть чем - нибудь помогать и при начале боя и когда все понимали, что нас уже не вытащить. Комдива 'А. Е. С.' (генерал, командир 103 дивизии ВДВ, примечание автора книги) тоже уже в дивизии не было. Но он был прекрасно был осведомлён о всём, что творилось в дивизии и подчищал через 'М. Ю. И.' и остальных хвосты по старым делам и налаживал контакты на оправку героина и оружия по новым связям. После этого боя комбат 'В. И. С.' уже не выдержал и стал интересоваться деталями и этой операции и деталями предыдущих операций и деталями некоторых странных смертей в батальоне. Его и устранили, чтобы не лез куда не нужно. 'В. И. С.' тогда, 5 июня 1984 года проявил своеволие и дождался нас с боя с управлением батальона и наплевав на приказы использовал личные контакты, чтобы нас вытащила 66 бригада. Зам комдива, полковник М. Ю. И.' приказал оставить нас, объявил нас погибшими и батальон должен был убыть в полк. Комбат второго батальона 'В. И. С.' остался с очень маленькой группой бойцов нас дожидаться в зоне, где был просто разгул духов и дождался и обеспечил нашу эвакуацию. Потом стал искать причины нашей отправки на ту гору и стал многое сопоставлять. Он был тогда в полном шоке, потому, что понял многое. Поэтому его очень быстро убрали. Я говорил с ним и на броне после боя и потом. Я не скажу, что я был его любимчиком или другом, это не так, всё таки он комбат был, а я всего лишь сержант, замок, но у нас с ним были неплохие отношения, более тесные, чем у других солдат...
...Хороший у вас был Муж. Чистый и честный. Им все дыры опасные затыкали. А своего друга 'А. П. С.' ('А. П. С.' - это командир первого батальона 350 полка ВДВ, примечание автора книги) зам. комдива 'М. Ю. И.' берёг. 'А. П. С.' был его подельником и протеже и был лучшим другом 'М. Ю. И.' в Афгане....
...Кстати командир полка 'А. В. С.' (командир 350 полка ВДВ, примечание автора книги) тоже был убит практически вместе с комдивом 'А. Е. С.'. Вышел из дома в поликлинику и был найден за городом убитым через неделю. Ценности и документы не взяли. Думаю, что и 'уход' комдива 'А. Е. С.' и 'уход' ком. Полка 'А. В. С.' связаны с тем, что книга по исследованию причин Пагманской операции и боя пятой роты была очень широко опубликована. Кто - то, возможно из их подельников, подчищает хвосты. Я не дилетант, я оперативный работник со стажем и специальным высшим образованием, поэтому это не просто мои догадки дилетанта, а именно версии профессионала на основе фактов и документов. Были убиты и некоторые другие фигуранты этого дела, указанные в книге. Видимо, кто - то из подельников ещё вполне жив и не желает, чтобы его имя всплыло. Со смертью комдива 103 дивизии ВДВ 'А. Е. С.' тоже не всё чисто... '
Факт 3.
Во многих источниках о гибели командира второго батальона написана такая информация: '...27.8.1984 десантники выполняли боевую задачу по блокированию укрепл. р-на пр-ка. Пр-к попытался прорваться через КПП батальона.
В ходе боя С. (командир второго батальона 'В. И. С.', примечание автора книги) получил тяжелое ранение, но до последнего дыхания продолжал руководить действиями подчиненных и лично вести огонь. Погиб на поле боя.
Нагр. орд. "За службу Родине в ВС СССР" 3-й ст., Красной Звезды и Красного Знамени (последним - посмертно)...'
Факт 4.
Ещё одна версия из документов о гибели комбата второго батальона 'В. И. С.':
'...27 августа 1984 года при выполнении боевого задания вертолёт с десантниками, где был и командир второго батальона 350 полка ВДВ 'В. И. С.' на борту, был обстрелян и при прямом попадании взорвался в воздухе....'
Факт 5.
По основным данным, вместе с погибшим комбатом второго батальона 'В. И. С.', в вертолёте летели ещё члены экипажа вертолёта:
- к-н Белицкий Леонид Николаевич погиб в сбитом вертолёте при высадке десанта 27 августа 1984 года Котай-Ашрупр. Вардак.
- ст. л-т Израйлит Владимир Григорьевич погиб в сбитом вертолёте при высадке десанта 27 августа 1984 года Котай-Ашрупр. Вардак.
- ст. л-т Тувальский Олег Рышардович якобы погиб в бою на земле, оставшись в живых после падения сбитого вертолёта, 27 августа 1984 года Котай-Ашрупр. Вардак.
Также в этом вертолёте находились следующие десантники:
- Спицын Валерий Иванович Командир 2 ПДБ
Погиб 27 августа 1984 года Котай-Ашрупр. Вардак в сбитом вертолёте, Красное Знамя (посмертно).
- старший лейтенант Антонов Юрий Сергеевич
Командир взвода Связи 2 ПДБ, обеспечивал связь командира батальона с подразделениями батальона.
Погиб 27 августа 1984 года Котай- Ашру пр. Вардак в сбитом вертолёте, Красная Звезда (посмертно).
- Старший сержант Кшеминский Григорий Петрович
Заместитель командира взвода связи 2 ПДБ, обеспечивал связь командира батальона с подразделениями батальона.
Погиб 27 августа 1984 года Котай-Ашру пр. Вардак в сбитом вертолёте, За Боевые Заслуги (посмертно).
- Рядовой Гострый Юрий Васильевич
Старший радиотелефонист, связист взвода связи 2 ПДБ, обеспечивал связь командира батальона с подразделениями батальона. Погиб 27 августа 1984 года Котай-Ашру пр. Вардак в сбитом вертолёте, Красная Звезда (посмертно).
- Младший сержант Богдан Александр Александрович
Заместитель командира взвода АГС второго батальона 350 полка ВДВ.
Погиб 27 августа 1984 года Котай-Ашру пр. Вардак в сбитом верто-лёте, За Отвагу (посмертно). Участвовал ранее в бою с 5 на 6 июня 1984 года на Катасанге вместе с пятой ротой в качестве приданного к роте специалиста АГС.
- Рядовой Чернышёв Андрей Николаевич
Стрелок, взвод АГС второго батальона, 350 полка ВДВ. Погиб 27 августа 1984 года Котай-Ашру пр. Вардак в сбитом верто-лёте, Красная Звезда (посмертно). Участвовал ранее в бою с 5 на 6 июня 1984 года на Катасанге вместе с пятой ротой в качестве приданного к роте специалиста АГС.
- Рядовой Сутырихин Сергей Викторович, стрелок - автоматчик пятой роты, второго батальона, 350 полка ВДВ
Погиб 27 августа 1984 года Котай-Ашру пр. Вардак, пулевое в сердце, сразу после того, как он выбрался из сбитого вертолёта, За Отвагу (посмертно). Участвовал ранее в бою с 5 на 6 июня 1984 года в составе пятой роты на Катасанге.
Факт 6.
Информация из документов:
'...27 августа 1984 года при выполнении боевого задания с десантом на борту вертолет Ми-8МТ, в составе экипажа которого был борттехник вертолёта Владимир Израйлит, поднялся и взял курс в заданный район.
В горах около кишлака Котай-Ашру провинции Вардак, это в 40-а километрах юго-западнее города Кабул, провёл десантирование и приняв на борт семь раненных десантников 350-го гвардейского парашютно-десантного полка начал набирать высоту. В это время он был сбит душманами из крупнокалиберного пулемёта. Все, кто был на борту вертолёта, погибли...'
Факт 7.
Рядовой Сутырихин Сергей Викторович автоматчик 5 ПДР
Погиб 27 августа 1984 года Котай-Ашру пр. Вардак пулевое в сердце, За Отвагу (посмертно)
Он числился в пятой роте второго батальона 350 полка ВДВ, но очень много времени, по отзывам сослуживцев проводил не в роте, а в управлении Батальона и часто лично встречался с командиром батальона Спициным Валерием Ивановичем ('С. В. И.' или 'В. И. С.') в его кабинете.
Можно было понять, что он являлся доверенным лицом командира второго батальона, через которого комбат получал самые доверительные сведения о пятой роте.
Участвовал в знаменитом бою пятой роты с 5 на 6 июня 1984 года на Катасанге.
Факт 8.
Из рассказа офицера штаба 350 полка ВДВ о гибели командира второго батальона: '... вертолёт Комбата второго батальона взорвался на моих глазах....
...Всё стоит именно прямо перед глазами, как вчера, всё отчётливо в памяти...
...Была жёсткая посадка, взорвались баки с топливом внутри вертолёта, всё превратилось в огненный шар, все сгорели, тогда сразу более десяти вертушек накрылось... ...Там никто не выжил, все сразу погибли, я всё это видел лично...'
Факт 9.
Из документов и *донесений штаба 103 дивизии ВДВ, следует, что на борт данного вертолёта, якобы были подняты тяжело - раненые солдаты в количестве семи человек, поступившие в результате тяжёлого наземного боя.
Это донесение является полным враньём, потому, что, по данным медицинских архивов, ни один из погрузившихся десантников на момент погрузки не был ранен.
НИ ОДИН!!!
И если бы ещё можно было допустить, что 1 или 2 или три, да пусть даже четыре человека, каким - то сказочным образом ускользнули от медицинских архивов со своими ранениями, то семь человек, из которых было несколько офицеров, ну никак не могли уйти от первичной перевязки, а значит и составления первичной документации по факту ранения.
Ранения не скрывали. Любое ранение это была гарантированные медаль или даже орден. Никто наградами не разбрасывался, поэтому дотошно фиксировали любое ранение уже на уровне простого ротного санинструктора или батальонных медиков. Всё тщательно документировалось.
Все семеро не были ранеными. Это факт!
*По поводу слов 'донесений штаба 103 Дивизии':
Формирование представлений на награждения проходят следующие инстанции: комвзвода, потом комроты и замполит роты, потом комбат и зам комбата по политчасти, потом командир полка и заместитель комполка по полит части, потом Штаб дивизии, потом штаб армии, потом Москва...
Так вот, до штаба дивизии включительно все сведения подгоняются под то, 'что нужно', чтобы 'было красиво и правдоподобно', поэтому есть и масса фантазии, а начиная со штаба армии и далее всё идёт уже без исправлений, как было подано со штаба дивизии, отсюда и была подгонка под то, что все посаженые в вертолёт десантники, солдаты и офицеры были, якобы ранеными.
Что же касаемо фиксации ранений, то допускаю, что Вы не совсем знаете, как вся эта фиксация происходила в боевых ротах и батальонах, поэтому поясняю:
Когда боец или офицер курковой роты получал ранение (любое) на поле боя (не бытовое в расположении, а именно на боевых), то первичную перевязку ему оказывал солдат (сержант) санинструктор роты, который не только сопровождал солдата пояснительной запиской как, при каких обстоятельствах, какое именно ранение..., но и фиксировал всё то же самое в специальном журнале и по рации, дополнительно всё передавалось в штаб батальона, где это тоже всё документально фиксировалось в специальных журналах и по рации передавалось в штаб полка, где опять же всё фиксировалось в журналах.
На сопроводительные записки особо не полагались, потому, как они могли и быть потеряны и залиты кровью...
Потом, по приходу в полк, ротные собирали все данные с журналов под рапорт и составляли свой рапорт в штаб батальона, где сличали первичную информацию, полученную по рации с рапортом, и если расхождений не было, то отправляли всё своим рапортом в штаб полка, где тоже сверяли всю инфу с первичными докладами, полученными по рации и если расхождений не было, отправляли всю инфу в штаб дивизии, там тоже опять сличали и отправляли инфу дальше в лечебные части, где лечили солдата или офицера.
Иногда, если ротного санинструктора рядом не оказывалось, при первичной перевязке, то его заменял санинструктор из взвода управления батальона или батальонный доктор, но всё равно цепочка докладов и рапортов о ранении не нарушалась никогда.
Поэтому очень часто оказывалось так, что первичный рапорт о полученном ранении не совпадал с реальным диагнозом уже по месту лечения солдата или офицера, но в таких случаях справка о ранении, к сожалению, фиксировалась по первичным данным, полученным на первом осмотре, на поле боя.
Пример:
Я, был ранен с 5 на 6 июня множественными осколочными ранениями и получил добавочно контузию.
При первичной перевязке и фиксации ранения санинструктором роты я попросил его не указывать ранения в голову и в грудь в область сердца, так как по моему тогдашнему скоропалительному мнению, во время первой перевязки, сразу после боя, они были не очень то и тяжёлыми, а указать только ранение в правую рука, как основное.
Также, просил не указывать контузию.
Почему я это сделал?
Я родом с Якутска, охотой промышляли и мой дед, и отец, и я, а контузия и ранения в голову, а возможно и даже мои осколки под сердце (по моему тогдашнему полудетскому пониманию) могли сыграть отрицательную роль в получении мной охотничьего билета и разрешения на право владеть охотничьим оружием.
Санинструктор был молодой по сроку службы, я был дембелем, он и указал, как я просил.
Я всё равно знал, что меня наградят боевой наградой и знал, что если укажу на несколько дырок меньше, то на наградной это не повлияет.
Потом я попал в медсанбат, где, конечно увидели и остальные ранения, но справку составили, как я и предполагал, по первичному рапорту санинструктора. Я уже в то время в этом во всём неплохо разбирался, если Вы читали книгу, то, наверное, поняли, что я, хоть и служил в боевой роте, но по должности много работал и со штабом батальона, и со штабом полка и со штабом дивизии и поэтому знал очень много чего того, что и иной офицер не знал...
Поэтому, перепроверив все факты и сопоставив их, я пришёл к выводу, что никто из погруженных в этот сгоревший вертолёт десантников ранен не был.
Единственные сомнения у меня вызывал Питерский медицинский архив, где, возможно были какие - то справки о ранениях, потому, как даже если ребята и погибли в вертушке, то бюрократическая машина рапортов и донесений уже всё равно вертелась без них, и документация всё равно бы хоть частично, хоть по одному из них, но поступила бы в ваш архив.
Так, что данные из мед архива были моей последней надеждой по сохранению 'веры в человечество'. Увы, и в этом ведомстве ничего о ранениях погибших, при взрыве вертолёта, нет...
Поэтому все факты, документы и логика событий говорят о том, что в вертушку сели абсолютно целые солдаты и офицеры.
Я проверил это со всех сторон, сомнений не осталось.
Это не первое мой исследование, я опытный оперативник с высшим образованием и опытом работы и в СССР и в России и за Границей.
Факт 10
Как следует из документов, Тувальский Олег Рышардович, ст. лейтенант, летчик-штурман вертолёта, на котором летел комбат второго батальона.
27.8.1984 в течение дня сделал 4 боевых вылета.
Во время последнего вылета вертолет был подбит вражеской ракетой и упал в расположение мятежников.
На месте катастрофы рядом с телом Т. обнаружено 16 использованных автоматных магазинов, свидетельствующих о его неравной схватке с пр-ком.
Факт 11.
Из рассказов свидетелей:
'27 жніўня 1984 года экіпаж капітана Л. Бяліцкага зрабіў чатыры вылеты. Даляцелі з аперацыі на падбітым верталёце, высадзілі параненага борттэхніка Галіцына, пераселі на другі верталёт, захапілі па 8 баявых ражкоў (магазіны аўтаматаў.- Рэд.). У верталёце было 11 чалавек - 8 дэсантнікаў і 3 члены экіпажа: Тувальскі, Бяліцкі, Ізраеліт (з г. Харкава). Гэты іх рэйс быў нечарговы. Ужо падрыхтаваліся да высадкі дэсанта, як раптам "стынгер" трапіў у бензабак верталёта. Палаючая машына раскалолася на дзве часткі і ўпала ў логава душманаў. Нашы лётчыкі не маглі двое сутак спусціцца да падбітага верталёта, а калі душманы адступілі, высветлілася, што ў Тувальскага было 16 выкарыстаных баявых ражкоў.
Вызначылі, што Л. Бяліцкі загінуў адразу, а А. Тувальскі, скарыстаўшы яго патроны, працягваў змагацца з душманамі і ў няроўным баі загінуў.'
А вот перевод с белорусского:
Из рассказов свидетелей:
'27 августа 1984 г. экипаж капитана Л. Белицкого совершил четыре боевых вылета. Они прилетели с места операции на подбитом вертолете, высадили раненого борттехника Голицына, пересели на другой вертолет и захватили по 8 боевых рожков (автоматные магазины - Редактор).
В вертолете находилось 11 человек - 8 десантников (по другим, более точным данным всего 7, примечание Автора) и 3 члена экипажа: Тувальский, Белицкий, Израильтянин (из Харькова). Их полет был необычным.
Уже готовились к приземлению, как вдруг 'Стингер' попал в бензобак вертолета. Горящий вертолёт раскололся надвое и упал в логово врага.
Наши летчики не могли спуститься к сбитому вертолету двое суток, а когда враги отступили, выяснилось, что у Тувальского было 16 боевых рожков.
Было установлено, что Л. Бялицкий был убит немедленно, а А. Тувальский, используя свои боеприпасы, продолжил борьбу с противником и погиб в неравном бою.'
Факт 12.
27 августа 1984 года всего, из экипажей вертолётов, погибли в бою в районе н.п. Котай-Ашру провинции Вардак только 3 вертолётчика, то есть экипаж всего одной машины.
Факт 13.
Бой в районе кишлака Котай-Ашру провинции Вардак.
23 августа 1984 года рота 317 полка 103-й ВДД была десантирована в район населенного пункта Котай-Ашру с задачей не допустить отхода душманов по долине Тадишк на север. В кишлаке десантники встретили упорное сопротивление противника.
Факт 14.
В знаменитом бою пятой роты с 5 на 6 июня 1984 года на Катасанге, вместе с приданными солдатами и офицерами, участвовало всего сорок человек. Из них большая часть к 27 августа 1984 года уже демобилизовалась в Союз.
Поэтому, во втором батальоне 350 полка ВДВ, на почти три сотни с лишним, личного состава ко времени указанных событий было от силы человек всего двадцать из участвовавших в этом бою.
Поэтому сам факт того, что из трёх абсолютно 'посторонних' солдат второго батальона, находящихся в вертушке с комбатом второго батальона, не имеющие никакого отношения ни к комбату, ни к его взводу управления батальоном, все три были именно непосредственные участники этого боя, это просто очень уж фантастическое совпадение. Явно, что они там оказались совсем не просто так...
Факт 15:
Существует версия, по которой комбат второго батальона Спицин и летевшие вместе с ним офицеры и солдаты десантники на самом деле не улетали никуда, а их, наоборот, доставили на площадку, где они погибли, забрали оттуда раненого солдата Гострого и когда вертушка начала подниматься, то её подбили.
Ещё эта версия имеет другую ветку события, где в вертолёте летели три вертолётчика, комбат Спицин с десантниками (они перечислены выше) и солдат Гострый, который был ранен и что вертушка была сбита, в ней сгорели три вертолётчика и раненый солдат Госстрый, который не смог выбраться из рухнувшей вертушки из за ранения, а комбат Спицин и остальные солдаты и офицеры десантники, летевшие вместе с ним, сумели выбраться из упавшей и загоревшейся вертушки, и погибли в жестоком бою с душманами, возле неё.
Обе ветки событий, при ближайшем исследовании, не выдерживают никакой критики и вот почему:
В каждом боевом Батальоне 350 полка ВДВ, а при полку их было два штуки (третий батальон дислоцировался в Геришках), есть до 35 боевых машин, перевозящих личный состав и обладающих пушками и тяжёлыми пулемётами, что является наитяжелейшим вооружением батальона (если не считать взвода АГС и взвода миномётчиков).
До трети личного состава батальона - это механики водители и операторы наводчики боевых машин. Почему до трети, потому, что очень много было боевых потерь в курках, а механах и наводчиках поменьше.
Командир первого батальона, Солуянов предпочитал всегда передвигаться с боевыми ротами в горах, броню батальона он обычно оставлял на одного из заместителей, а командир второго батальона Спицин, бронёй всегда руководил лично и всегда был при броне.
За всё время службы со Спициным, а это было немало месяцев, я ни разу не видел его ходящим в горы с ротами. Это не умаляет нисколько его, как боевого и грамотного комбата, но это факт.
Спицина я знал лично и очень хорошо.
Ещё Спицин не ходил в горы по причине того, что почти в самом начале своей службы в Афгане перенёс тяжёлое инфекционное заболевание. Инвалидность ему не дали, но в горы, такие переболевшие, уже не ходили, они бы там просто не 'вытянули'.
Поэтому Спицин и передвигался на броне, а не в вертухах. Да и не было вертушек в боевых ротах и батальонах ВДВ. Даже у комдива не было своей вертушки.
Иногда вертушки перевозили нас, личный состав боевых рот, в той или иной боевой ситуации, но комбат Спицин с нами не летел, по причине того, что он не десантировался в горы и на переходы (выше я уже писал почему). Он передвигался с Бронёй батальона.
Броня могла нас поддержать огнём на малых дистанциях и Спицин всегда лично руководил такими поддержками и руководил очень грамотно. Также броня могла нас оперативно забрать с опасных точек.
Когда комбаты ходили с ротами, то взвод управления они могли и не брать с собой, как и основной взвод связи, так как на броне они были нужнее.
Кто был с бронёй, то, фактически и управлял всем батальоном.
Почему некоторые комбаты 103 дивизии ВДВ всё же иногда ходили с ротами в горы и летали в вертухах? Позёрство, молодость, бесшабашность, желание 'срубить' орденов. Это не поощрялось, но и не воспрещалось особо, если комбат мог сослаться на тяжёлыю боевую обстановку, при которой он был вынужден лично пойти в горы. Если такой обстановки не было, могли и под трибунал отдать.
Но в данном случае, комбат Спицин не передвигался с боевыми ротами. Он этого просто не делал.
Поэтому, как я и писал ранее, "комбаты не передвигаются на вертолётах...
комбаты не бросают свои батальоны, улетая от них с основными силами связи между ротами батальона...
комбаты не берут в свои вертолёты, даже если и летят на них, отдельных солдат с других подразделений, а берут только солдат взвода управления..."
Потому, что комбаты ВДВ не имеют своих вертолётов, они летят в некоторых случаях в вертолётах, поданных для переброски личного состава боевых рот!!!
Комбаты ВДВ не передвигаются на вертолётах, потому, что они передвигаются именно на броне, вместе с батальоном, или по личной блажи в вертолёте с подразделением одной из рот, если броня остаётся на месте или выдвигается на заранее подготовленный плацдарм, где ожидает возвращения десантированной роты!!! Так бывает. Броня выдвигается сама, роты летят отдельно. Их десантируют, и они движутся к броне.
В этом случае комбат может быть с одной из рот.
Но это комбат садится в вертушку, поданную для перемещения роты, а не отдельные солдаты с разных подразделений батальона садятся к комбату с несколькими солдатами и офицерами взвода управления батальона.
Вертушки, это маленькие пространства и глупо расчленять взвод управления батальоном и пихать в одну вертуху немного от взвода управления, немного от взвода АГС, одно персонального солдата из боевой роты и ещё комбата туда же.
Когда комбат передвигается в порядке боевой роты он не берёт с собой взвод управления, этот взвод остаётся на броне. Если он выдернет взвод управления с брони с собой, то попадёт под раздачу особого отдела.
Именно поэтому я и пишу, что '...комбаты не бросают свои батальоны, улетая от них с основными силами связи между ротами батальона...'. Это преступление, так как основные силы связи находятся на БРОНЕ!!!
И уж никак в таком миксе, как это случилось в этой сгоревшей вертушке, где были собраны в кучу солдаты и офицеры из совершенно разных подразделений и объединяло из всех, по логике вещей, только одно, это то, что они были свидетелями предыдущегопреступления.
Единственный логичный вывод из перелёта комбата Спицина, учитывая его предыдущую болезнь, его личную специфику передвижения только с бронёй и всё остальное, выше написанное, мог быть только тот, который и был сделан в книге.
Теперь по гуляющей в интернете версии, что:
'...Информация от вертолётчиков - сослуживцев погибшего экипажа. С их слов, в вертолёт был погружен 1 раненый десантник. Сразу же после взлёта вертолёт был сбит. И экипаж, и раненый десантник сгорели вместе с вертолётом. Никто из членов экипажа не успел выпрыгнуть из вертолёта и не вёл бой на земле. То что, осталось от тел погибших забрали на следующий день, то бишь 28 августа.
6 военнослужащих, включая комбата, погибли в бою на земле уже после высадки десанта из вертолётов...'
Вот показания сослуживцев погибшего экипажа, слово в слово:
Из рассказов свидетелей:
'27 жніўня 1984 года экіпаж капітана Л. Бяліцкага зрабіў чатыры вылеты. Даляцелі з аперацыі на падбітым верталёце, высадзілі параненага борттэхніка Галіцына, пераселі на другі верталёт, захапілі па 8 баявых ражкоў (магазіны аўтаматаў.- Рэд.). У верталёце было 11 чалавек - 8 дэсантнікаў і 3 члены экіпажа: Тувальскі, Бяліцкі, Ізраеліт (з г. Харкава). Гэты іх рэйс быў нечарговы. Ужо падрыхтаваліся да высадкі дэсанта, як раптам "стынгер" трапіў у бензабак верталёта. Палаючая машына раскалолася на дзве часткі і ўпала ў логава душманаў. Нашы лётчыкі не маглі двое сутак спусціцца да падбітага верталёта, а калі душманы адступілі, высветлілася, што ў Тувальскага было 16 выкарыстаных баявых ражкоў.
Вызначылі, што Л. Бяліцкі загінуў адразу, а А. Тувальскі, скарыстаўшы яго патроны, працягваў змагацца з душманамі і ў няроўным баі загінуў.'
А вот перевод с белорусского:
Из рассказов свидетелей:
'27 августа 1984 г. экипаж капитана Л. Белицкого совершил четыре боевых вылета. Они прилетели с места операции на подбитом вертолете, высадили раненого борттехника Голицына, пересели на другой вертолет и захватили по 8 боевых рожков (автоматные магазины - Редактор).
В вертолете находилось 11 человек - 8 десантников (по другим, более точным данным всего 7, примечание Автора) и 3 члена экипажа: Тувальский, Белицкий, Израильтянин (из Харькова). Их полет был необычным.
Уже готовились к приземлению, как вдруг 'Стингер' попал в бензобак вертолета. Горящий вертолёт раскололся надвое и упал в логово врага.
Наши летчики не могли спуститься к сбитому вертолету двое суток, а когда враги отступили, выяснилось, что у Тувальского было 16 боевых рожков.
Было установлено, что Л. Бялицкий был убит немедленно, а А. Тувальский, используя свои боеприпасы, продолжил борьбу с противником и погиб в неравном бою.'
Тут всё противоречит гуляющей по интернете версии.
По официальным рапортам единственный из десантников, кто сумел выбраться из взорвавшегося вертолёта это был '...Рядовой Сутырихин Сергей Викторович, стрелок - автоматчик пятой роты, второго батальона, 350 полка ВДВ
Погиб 27 августа 1984 года Котай-Ашру пр. Вардак, пулевое в сердце, сразу после того, как он выбрался из сбитого вертолёта, За Отвагу (посмертно). Участвовал ранее в бою с 5 на 6 июня 1984 года в составе пятой роты на Катасанге...'
В медицинских архивах нет ни одного упоминания о раненом десантнике с этого борта, который был погружен туда раненым. Даже если он позже и погиб, то факт предыдущего ранения, перед погрузкой в вертолёт, не мог уйти мимо этих архивов.
Со своей стороны по факту гуляющей в интернете версии, что комбат Спицин с десантниками сумел выбраться из рухнувшей и горящей вертушки и потов отбивался от духов на земле, возле неё, пока все летевшие не погибли, могу сказать чётко, что меня, как опытного оперативника, напрягают некоторые следующие факты:
1) в Медицинских архивах отсутствуют какие либо данные о том, что десантники, погрузившиеся в этот вертолёт были ранены, а этого просто не может быть, потому как при ранении первичные данные летят с ранеными и передаются по рации в штаб полка и батальона и штаб дивизии и ещё остаются у санинструкторов, оставшихся на земле. Потом эти данные отправляются в архив и сейчас они должны быть в Питерском медицинском архиве. А у меня с питерцами из архива прямая связь и там нет ни одной бумажки ни на солдата Гострого, ни на остальных шестерых солдат и офицеров.
Даже если бы они и погибли в бою у вертушки, то всё равно данные были бы в архиве. Для того, чтобы эти данные были безвозвратно потеряны нужно больше чем уничтожение этих десантников, слишком уж большая цепочка рапортов и донесений по любому ранению, заболеванию и травме. Нужно всю эту цепочку уничтожить, от ротного санинструктора, до штаба дивизии... Но этого не было.
Это первое, что напрягает, отсутствие подтверждения факта ранений.
2) Комбат Спицин, как я уже указывал ранее, в горы не ходил, по причине:
а) он в горы не ходил по причине того, что руководил батальонными операциями с брони (и правильно делал), потому как десантные батальоны передвигаются либо с бронёй все вместе, батальоном (на маршах, сопровождениях и переходах). Либо, каждая рота уходит от брони в разные стороны, а иногда (реже), даже рота делится на взвода, работающие на разных высотах и далеко друг от друга.
Поэтому комбатам десантных батальонов нет смысла передвигаться с одной из рот по горам, оставив на авось и замов броню и две остальные роты.
Поэтому если комбаты и ходили в горы, то делали это по личной блажи, подвергая риску остальной батальон ибо никогда (на моей памяти за почти два года моей службы в Афгане, да и по рассказам остальных десантников курков) ни наш второй батальон, которым командовал Спицин, ни первый батальон, которым командовал Солуянов, не ходили в горы всей батальонной толпой, только поротно, либо повзводно.
Мы не мотострелки, это те могли выполнять задачи гуртом батальона, мы, десантники - никогда...
б) Комбат Спицин переболел тяжёлой инфекционной болезнью, лечился в Госпитале в Кабуле и уже не мог передвигаться по горам.
Никогда ни солдат, ни офицеров, так переболевших, в горы не отправляли, так как они бы там просто выдохнулись из сил в первые же часы выдвижения...
Значит!!! Комбат второго батальона Спицин был либо в шаговой близости от брони батальона, либо в шаговой близости (как минимум) с одной из рот батальона. Этот факт косвенно подтверждают и должности остальных солдат, находящихся с ним в вертолёте: несколько АГээСников, несколько связистов из взвода управления и один солдат из пятой роты.
Теперь представим, что вертушка забрала комбата и ещё несколько офицеров и солдат десантников, начала взлетать и полетела...
Если подбили на взлёте, то тогда есть шанс, что десантники выбрались и приняли бой. Но если подбили на полёте, то такого шанса нет, они бы все просто разбились в дребезги, когда рухнули. Это факт.
Ну а если подбили на взлёте в нескольких метрах от земли, то они же не отдельной группой действовали диверсионной в отрыве от брони и рот. Странная и несуразная была бы эта группа по личному сборному составу...
Значит рядом была или броня или одна из рот!!!
Значит, откуда взлетели, практически сразу же туда и рухнули!!!
Значит, не могли они отбиваться в одиночестве гордом от душков, никак не могли!!!
Да если бы броня батальона или одна из рот увидела, что вертуху с комбатом Спициным подбили, то им и приказа бы было не нужно.
Мы за своего комбата готовы были все полечь как один. Телами бы своими духов завалили, но комбата спасли...Для нас комбат был свой и мы его любили как отца родного.
Вот эти два (как минимум) факта и напрягают.
Ни одной бумажки по ранения в архивах и типа одиночная бойня комбата с несколькими десантниками у подбитой вертушки, вдали от основных подразделений батальона, которые не пришли на выручку.
P.С.
Я лично беседовал с заместителем командира 350 полка ВДВ по поводу этой вертушки.
Как он меня уверял, всё произошло на его личных глазах в пределах видимости, без бинокля. По его показаниям, рядом была не просто рота, не просто броня батальона, а был весь полк с полковой бронёй и личным составом почти двух батальонов полка.
А вот боя возле вертушки не было вообще, по его словам, рухнула вертуха практически не успев взлететь и все сгорели махом в ней.
Он даже про бой вертолётчиков ничего сказать не смог. Замкомполка жив и в добром здравии.
И если я и могу допустить, что он что то скрывает или не желает рассказать, то уж совсем не то, что весь полк "весело" наблюдал как комбат Спицин и шесть офицеров и солдат десантников героически бились возле вертушки и не получили никакой помощи...
Вот такие факты.
А теперь сильные несостыковки в этих фактах:
Не будем особо упирать на то, что все погибшие в одном вертолёте, при одном обстоятельстве, по данным штаба 103 дивизии ВДВ, в разных документах указаны погибшими в разных местах и по разным обстоятельствам.
Не будем, особо упирать на то, что при одной и той же смерти, солдаты и офицеры получают посмертно разные по статусу награды, при этом очень удивляет, что заместитель командира взвода связи управления батальона, целый старший сержант посмертно получает всего лишь Медаль 'За Боевые заслуги', а его подчинённый, простой связист, за такой же факт гибели, посмертно получает орден 'Красной звезды'.
Подобная чехарда, естественно говорит о том, что, что - то здесь, в этой гибели солдат и офицеров в этом вертолёте не так и вышестоящие очень большие командиры 103 дивизии, пытались ложно и сумбурно раскидать все эти смерти по разным рапортам, чтобы скрыть для особого отдела армии сам полный факт подобного случая и происшествия.
Если бы у Особого отдела Армии тогда была полная картина произошедшего и правильные рапорта о гибели солдат и офицеров из этого вертолёта, то выводы о факте их гибели были бы сделаны явно не в пользу штабных офицеров 103 дивизии ВДВ и правда бы всплыла.
Беда Афганской войны в том, что многим особистам того времени, из - за огромного потока смертей, преступлений, происшествий и ранений личного состава армии, не хватало элементарно времени досконально разбираться во многих делах.
Особисты верили документам, присланным из штабов, где внешне всё выглядело очень благопристойно и логично, и просто закрывали дела как естественные боевые потери.
Мне легче, чем им распутывать эти клубки преступлений, потому, что я изначально скептически настроен к донесениям и рапортам штабов, в том числе о награждениях, боях и смертях, в виду того, что я сам неоднократно сталкивался с тем, что в них очень много вранья.
Также я досконально знаю специфику, логику и мотивы работы и боевых и тыловых подразделений и штабов, вплоть до дивизии, так как сам лично и непосредственно варился два года в этих 'кухнях', от кровопролитных боёв до штабной работы, где я прошёл путь от писаря до помощника заместителя командира полка и до исполняющего обязанности заместителя командира полка по технической части, и медсанбатов, где я дважды находился на излечении после боевых и ранений, полученных именно в бою.
Не будем, особо упирать на то, что в вертушку с комбатом и связистами взвода управления батальона не кладут раненых, там места немного, дай Бог разместить хотя бы половину взвода управления батальона, который должен абсолютно всегда быть непосредственно рядом с комбатом, да и комбату со связистами такого ранга нечего делать в вертушке, если его батальон и взвод управления в бою на земле.
Его, комбата, место именно там, рядом с батальоном и взводом управления, чтобы управлять им и своими заместителями и начальником штаба батальона, ну на худой конец, на броне батальона, а уж никак не в вертушке. Нахождение комбата в данном случае в данном вертолёте, это, ну просто не логично и никак не должно было быть. Это абсолютно нелогичный нонсенс. Это всё равно, что оружие оставить стрелять в духов, а тех, кто это оружие должен в руках держать куда - то отправить на вертолётах.
Оружие само по себе стрелять не станет. Батальон без комбата просто загнётся.
По этому, видимо, и находились вместе с комбатом аж три связиста, один из которых был офицером, потому, что понимал комбат, что ну никак ему нельзя батальон без управления бросать. Даже заместителям своим и начальнику штаба батальона он этих связистов не оставил, что было бы логично в его, пусть даже и временное отсутствие или в случаи его ранения и эвакуации.
Когда комбаты в Афгане улетали от своих батальонов в очень экстремально редких случаях или при тяжёлом ранении, то командование батальоном временно поручали одному из заместителей командира батальона и главные батальонные связисты всегда остаются вместе с этим заместителем, а уж никак не улетают вместе с комбатом. Ещё один какой - никакой связист мог убыть вместе с комбатом, но никак не более.
Вывод первый: комбат надеялся в самые наикратчайшие сроки вернуться к управлению батальоном и поэтому не назначил преемника даже на короткое время.
Второй вывод: значит то место, куда он летел, было буквально в нескольких минутах лёта от местонахождения батальона.
Но вот почему комбат взял с собой солдата из пятой роты?
Он - то, каким боком оказался в этой вертушке вместе с комбатом при таком срочном вылете?
Почему взял с собой двух солдат АГээСников, один из которых был аж заместителем командира взвода АГС, а второй всего лишь рядовым солдатом.
Автоматчики, пулемётчики, ну снайпер, мог быть ещё быть для усиления вместе с комбатом, но у ж никак ни расчёт АГээС, который в вертушке как пассатижи в бане нужен... Да и не просто расчёт АГээс это был, а целый заместитель командира взвода АГээс летел с комбатом, бросив свой взвод. Зачем???
Может, потому, что думал комбат второго батальона, что там, куда он летит, его ждёт представитель особого отдела Армии, который желает получить от комбата второго батальона документальные свидетельства преступлений штаба 103 дивизии ВДВ, радио - журналы с преступными приказами штабных офицеров 103 дивизии, и который желает допросить лично, доверенного комбату, солдата пятой роты и двух АГээСников, участвовавших в бою пятой роты с 5 на 6 июня 1984 года на Катасанге и находившихся во время этого боя рядом с командиром пятой роты, и радистами, приданными к пятой роте. Ведь эти три солдата непосредственно слышали все радио переговоры из этого боя и могли подтвердить, то, что комбат второго батальона не бросил свою роту, вопреки приказам, а делал всё возможное, чтобы рота выжила..
Иначе нет логики брать с собой в вертушку этого солдата из пятой роты и двух солдат из взвода АГС.
И действительно, особисты из штаба армии вряд ли имели время ждать, когда комбат второго батальона вернётся в полк. Им, видимо, поступил от него рапорт, они тут же, как смогли, выехали и тут же вызвали его. Вот это и полностью объясняет срочность и несуразность логики вылета комбата второго батальона со связистами и солдатом пятой роты, и двумя солдатами из взвода АГС.
А кто - то очень не желал этой встречи. Так не желал, что уничтожил всю вертушку, вместе с комбатом второго батальона до подлёта на эту встречу.
А вот факты того, что:
1) На борту данного вертолёта было не семь раненых в результате боя, а всего лишь не раненый Командир второго Батальона и группа из трёх связистов, один из которых был вообще офицером, командиром взвода связи (то есть он бросил остальных связистов своего взвода и полетел с комбатом), а второй был заместителем командира взвода связи (то есть взвод связи батальона остался на земле и без командира и без его заместителя), а третий был старшим телеграфистом взвода связи (последнее руководящее звено во взводе связи), которые обеспечивали связь комбата с подразделениями батальона. 'Оголил' полностью взвод связи батальона и оголил взвод АГээС и вылетел срочно вместе с ними...
Значит, очень срочно было лететь и очень важно, настолько важно, что лишил комбат, ради этой срочности и важности основных командиров и батальон, и связистов юатальона, и АГээСников батальона, а безкомбата - это хана, ибез связи это хана и взвод АГээС - это считай самое тяжёлое вооружение в Батальоне, после взвода миномётчиков.
2) На борту данного вертолёта было дополнительно всего лишь трое посторонних солдат, которые могли быть, конечно, и ранеными, но один из этих солдат был именно тот самый солдат из пятой роты, постоянно находящийся на связи с комбатом и он участвовал в бою пятой роты с 5 на 6 июня 1984 года на Катасанге, как и двое других солдат.
И именно он, этот солдат из пятой роты, указан, как оставшийся в живых после крушения вертолёта и получивший сразу же единственную пулю точно в сердце, словно некий снайпер был нацелен не допустить того, чтобы из этой вертушки, из группы комбата, хоть кто - нибудь, остался в живых.
То есть в вертушке было три вертолётчика, комбат второго батальона, три самых важных связиста батальона, которые слышали все приказы по бою пятой роты и фиксировали их и три непосредственных свидетеля переговоров этого комбата с командиром пятой роты и они же были участниками боя пятой роты с 5 на 6 июня 1984 года на Катасанге.
При этом, все эти три свидетеля по бою пятой роты, были единственные, кто находился во время всего боя, в непосредственной близости возле офицеров пятой роты и командира пятой роты, и которые слышали лично все приказы и переговоры и могли реально подтвердить полное бездействие командира пятой роты в том бою и могли подтвердить все переговоры со стороны участников боя пятой роты и со стороны штаба второго батальона, штаба 350 полка и штаба 103 дивизии.
Главный свидетель преступных приказов по бою пятой роты на Катасанге - комбат второго батальона, три связиста, прямые свидетели преступных распоряжений по отправке пятой роты на заведомую смерть, они же свидетели прямых приказов по неоказанию потом никакой помощи пятой роте, для комбата со стороны заместителя командира дивизии полковника 'М. Ю. И.', они же свидетели самостоятельных распоряжений комбата по поддержке пятой роты (на страх и риск самого комбата, вопреки приказам первого заместителя командира 103 дивизии ВДВ, отправившего своим прямым и непосредственным приказом пятую роту на смерть, полковника 'М. Ю. И.') и три солдата второго батальона, свидетели преступных распоряжений и преступного бездействия командира пятой роты и переговоров со штабами полка и дивизии, со стороны боя пятой роты на Катасанге.
Какая неожиданность. Сам комбат, все шесть ключевых и самых важных свидетелей и журналы по всем фиксируемым распоряжениям вместе в одной вертушке. Какой 'лакомный кусок' для преступников из штаба 103 дивизии ВДВ.
Когда я лично начал задавать уточняющие вопросы офицеру 350 полка ВДВ, который утверждал, что впрямую видел, как погибла вертушка с комбатом, то он начал плыть... и не смог ответить на элементарные вопросы, типа, когда вспыхнуло пламя в вертолёте до удара об землю или после, рухнул вертолёт при попадании в него ракеты, или гранаты из гранатомёта, или очереди из ДШК или в результате неумелых действий пилотов, жёстко совершивших посадку?
Кто был конкретно в вертолёте из 350 полка ВДВ и сколько человек? Как гибли остальные вертолёты? Выжил ли кто - то после падения вертолёта с комбатом второго батальона? Почему не пришли сразу же на помощь погибающим... Ну и многие другие конкретные и уточняющие важные вопросы.
Офицер, который должен был знать практически всё, потому, что по его словам всё было на его глазах и потому, что он по должности потом должен был читать все рапорты и донесения по расследованию этого случая, не знал ничего, 'плыл' в показаниях и ответах, путался и 'напускал тумана'...
Но не знать ничего и не читать документов расследования, он мог только по причине того, что либо лично, на самом деле ничего не видел, и это всё (документы расследования) в полк и не приходили, а остались 'за семью печатями' в сейфах штаба 103 дивизии ВДВ.
При этом подобный факт гибели целого комбата был для 350 полка ВДВ случаем редким, уникальным, и отнюдь не ординарным.
При этом, по документам, вертолёт с комбатом второго батальона был то ли взорван, то ли подбит и потом был целый бой одного из вертолётчиков возле подбитой вертушки, в которой этот вертолётчик расстрелял аж 16 автоматных магазинов, восемь своих и восемь другого вертолётчика, который погиб сразу, но успел вместе с магазинами выбраться из вертолёта, иначе как бы его магазины оказались у вертолётчика, который принял бой с духами. Они бы просто сгорели в вертушке.
И где же был этот офицер и почему не пришёл на помощь, с подразделениями полка, вертолётчику, если всё произошло якобы на его глазах, и почему ему так нужно, чтобы всё выглядело так, как будто вертушка взорвалась при посадке и никто не выжил. Ведь он утверждал, что всё до сих пор стоит у него перед глазами...
Ладно бы, не увидел он, что солдата точно в сердце положили, спасшегося с вертушки, ну бывает, ну не с той офицер стороны стоял. Но не увидеть многочасовой бой вертолётчика, который целых 16 магазинов расстрелял автоматных в бою с духами возле подбитого вертолёта? И куда делись экипажи остальных вертолётов, которые он тоже видел подбитыми, если по документам в тот день погиб всего один экипаж?
Почему этот офицер правды не говорит?
Напрягает факт взрыва вертушки и убийство точно в сердце последнего свидетеля взрыва. Не отличались особой меткостью духи, нет, не отличались.
Ну и как же так, вот солдата одной пулей и сразу точно в сердце, а вертолётчика который с ними, с душманами, на шестнадцать автоматных рожков воевал, ну никак точно пулей не подстрелили, пока у него все патроны не кончились.
Ну и потом, помните из показаний вертолётчиков: '...Уже готовились к приземлению, как вдруг 'Стингер' попал в бензобак вертолета. Горящий вертолёт раскололся надвое и упал в логово врага...'
Ребята, не нужно сказок для тыловых дамочек.
Сбили вертушку с комбатом 27 августа 1984 года, а поставки противовоздушных зенитно-ракетных комплексов (ПЗРК) 'Стингер' афганской оппозиции, США случились только в начале осенью 1986 года.
Эти ПЗРК предназначались для борьбы с советскими вертолетами и самолетами.
Поэтому сбили вертушку с комбатом отнюдь не стингером, а в лучшем случае, тупо с гранатомёта или с ДШК. А может быть, и не было никакого гранатомёта и ДШК, а была заранее заложенная в вертушку взрывчатка? Ведь бензобаки на наших вертушках в Афгане, были именно в самих вертушках, а не снаружи.
Идём дальше по показаниям вертолётчиков: '...Наши летчики не могли спуститься к сбитому вертолету двое суток, а когда враги отступили, выяснилось, что у Тувальского было 16 боевых рожков...'.
Это ж, сколько там духов было? Никак целая армия? Нет, ну точно не меньше многотысячной армии духов, если вертушка только взлетала с наших позиций, где был практически целый батальон десантников. Кстати офицер штаба 350 полка, который якобы видел, как сбили вертушку с комбатом, утверждал, что вертушка не взлетала, а садилась.
От такого обильного вранья было бы просто смешно, если бы всё это не было трагедией...
Не было там армии духов никакой и вертушка именно взлетала, а не садилась. Просто угробили специально комбата и всё... И время тянули, чтобы не выжил с вертушки ни один свидетель и, чтобы все документы и журналы были уничтожены.
Как всегда, невозможность отбить вертушку, это опять обычные сказки для тыловиков.
Да, в Афгане было, очень невозможно, взять под полный контроль ту или иную провинцию или город. К каждому жителю и на каждый метр солдата не поставишь. Но вот отбить вертушку или выиграть нужный бой, было очень даже запросто. И двух суток для этого было не нужно, пару часов от силы. Тем более, что рядом, по сути и логике ситуации, находился и второй батальон, и 350 полк ВДВ и 103 дивизия ВДВ.
И отбивали упавшие вертушки, после их крушений, обычно ну никак не лётчики и вертолётчики, а именно или мотострелки или десантники, если, конечно, был приказ отбить.
Лётчики и вертолётчики, упавших собратьев и мотострелков с десантниками, огнём только с воздуха поддерживали, опять же, если приказ был. Без приказа могли запросто и под трибунал даже за оказанную помощь поддержки отдать.
Было бы желание у вышестоящих командиров, и тут же боевые машины вперёд, роты вперёд и обработка духов с воздуха. Всё решало только время подхода к месту боя и желание выручить погибающих, но уж никак, ни сопротивление душман.
Сопротивление любой, даже самой огромной банды в Афгане мы были способны, при желании вышестоящих большезвёздных командиров, сломать сразу же, под корень. Хватало и сил и средств.
В каждом полку всегда целая рота стояла наготове прямо на дороге в полной экипировке, готовая выехать на боевых машинах к месту падения вертушки или самолёта. Даже поссать никуда не отходили, так с брони и хезали под колёса и траки. Понимали, что всё иногда секунды решают и готовы были тут же ринуться на помощь.
Не ломали душков и не выдвигались на помощь, мы иной раз, только по одной причине, когда команды ломать не давали.
А случаи такие, с отсутствием команд, были, и не раз мы роптали, что там или сям гибнут наши лётчики или вертолётчики, сбитые, а нам команды выдвинуться на их выручку не дают.
А вот то, что кто - то очень желал, чтобы огонь и духи, которые грабили до основания упавшие вертушки, уничтожили все следы в вертолёте, где летел комбат второго батальона, в течение двух суток, это наверняка. Просто не дали команду на выручку.
Нет следов, нет, возможно, и факта, от чего бензобаки взорвались, и нет документов комбатовских, обличающих предателей из штаба 103 дивизии ВДВ, которые могли быть уцелевшими.
Погибли в этой вертушке связисты комбата и взвода управления второго батальона, все те, кто непосредственно слышал все переговоры по бою пятой роты на Катасанге, и кто знал, кто именно стоит за отправкой пятой роты на смерть. Погиб близкий к комбату солдат из пятой роты, который участвовал в этом бою и информации которого комбат, скорее всего, полностью доверял, погибли солдаты свидетели из взвода АГС.
Это было вполне нормально для того времени, когда комбат имел свои глаза и уши в каждой роте своего батальона.
Погиб сам комбат, который мог именно так постоянно держать при себе тех, кто мог ему помочь докопаться до правды и был свидетелем преступных приказов офицеров штаба 103 дивизии ВДВ. Приказы - то часто не на бумаге были, а именно по рации. И радисты их обязательно фиксировали в специальных журналах.
В данном случае, эти журналы пожрал огонь в сгоревшей вертушке. Или душки их с собой унесли. Или те, кто изображал душков...
Только не учли штабные из 103 дивизии ВДВ, что вертушка не БээМДэшка и огонь пожара её полностью не уничтожает.
Поэтому и выводы вертолётная комиссия, по расследованию гибели вертолёта с экипажем и десантниками, сделала почти правильные. Не из ДШК (крупнокалиберный пулемёт Дягтерёв - Шпагин) был сбит вертолёт с комбатом второго батальона, а был именно взрыв в районе бензобака вертолёта. Об этом и документы и показания говорят вертолётчиков.
Обшивка - то вертушки уцелела после крушения и пожара, и было видно, что это на ней именно не следы пуль от ДШК, а следы взрыва.
Вот только комиссия не учла, что это мог быть взрыв не от гранатомёта, а мог быть взрыв заряда, заложенного преступниками в вертушку заранее.
Помните, из показаний вертолётчиков?
'... Они прилетели с места операции на подбитом вертолете, высадили раненого борттехника Голицына, пересели на другой вертолет...'.
Так, что и это могло быть.
Правда, после крушения, остаются в живых два вертолётчика, один из которых, как говорят свидетели, был убит сразу, а второй принял бой и погиб в нём.
И вот здесь я вертолётчикам верю.
Факты гибели Комбата с солдатами расследовала одна комиссия, а факты гибели вертолётчиков, по уставу, расследовала совсем другая комиссия. Разные рода войск и комиссии разные. Трупы наших, духи с собой, естественно не забирали, как не забирали обычно, и пустые рожки из автоматов и стрелянные гильзы.
Поэтому и определено было комиссией вертолётчиков, кто как из вертушки вылез, и кто как отстреливался.
И вертолётчикам было по фигу на указы штаба 103 дивизии ВДВ, поэтому они выводы своей комиссии о гибели их товарищей именно читали, в отличие от офицера штаба 350 полка ВДВ, который утверждал, что всё случившееся произошло на его глазах.
Поэтому и нет логики в словах офицера штаба 350 полка о гибели вертушки с комбатом, потому, что было всё явно не на его глазах и выводы комиссии от штабных 103 дивизии ему попросту не поступили.
Ещё я верю вертолётчикам, кроме их слов о Стингере, попавшем в вертушку, потому, что они запросто могли бы обоих вертолётчиков героями последнего боя сделать, типа на каждого было по 8 рожков и ребята отбивались до последнего.
Но они чётко по документам расследования сказали, один вертолётчик погиб сразу (значит, расследование именно было), а второй с двумя боекомплектами, по 8 магазинов в каждом, до последнего патрона бился с душманами.
Почему в слова вертолётчиков попал именно 'Стингер'. Ну, наверное, изначально, в выводах вертолётной комиссии, это звучало, как ракета или кумулятивный заряд, а именно не очередь из ДШК, а потом уже выросло до стингера для удобства и мужественности фразы.
И комиссия точно определила, что это была не очередь из ДШК, а именно точный заряд в бензобак, так как даже по остаткам сгоревшей вертушки это было определить очень запросто, а в таких комиссиях не новички были, там, на Афганской войне, матёрые профессионалы работали. Ну и вертушки, даже после взрывов и падений не сгорают до тла. Не горят они полностью...
И напрягает одна очень странная фраз в свидетельских откровениях их факта ? 11. Помните, '...Их полет был необычным...'. Необычным чем именно и почему? Вот так выглядит их фраза на языке оригинального документа '...Гэты іх рэйс быў нечарговы...' (это белорусский язык, примечание автора).
Почему, рядовой (по меркам войны) полёт, был назван 'необычным'?
А потому, что не раненых они забирали, а целого комбата и пятеро абсолютно целых солдат и одного офицера для доставки их на КПП дивизии по приказу особого отдела Армии.
Целых солдат на подкрепление в батальон доставили и целых же и увозили.
В этом - то и была 'необычность'. Не каждый день особисты такого ранга с передовой шестерых солдат и офицеров для беседы вызывают.
Кроме этого вспомним фразы из Факта ? 6: '...В горах около кишлака Котай-Ашру провинции Вардак, это в 40-а километрах юго-западнее города Кабул, провёл десантирование и, приняв на борт семь раненных десантников 350-го гвардейского парашютно-десантного полка, начал набирать высоту. В это время он был сбит душманами из крупнокалиберного пулемёта....'
Фраза '...провёл десантирование...' говорит именно о том, что внизу, на земле шёл бой, были высажены 'свежие' десантники, а фраза '...и, приняв на борт семь раненных десантников...', говорит о том, что с земли были забраны десантники раненые. Только не раненые они были, ибо с лёгкими ранениями их бы и вывозить не стали, а с тяжёлым ранением, комбат не стал бы с собой в тыл тащить трёх самых важных связистов батальона, а оставил бы их своему заместителю.
Это и было той самой 'необычностью', то, что типа обычно забирали раненых, а на самом деле забирали целых. И не рассказали, поэтому вертолётчики по связи никому подробности по этому рейсу, а просто сообщили про необычность, потому, что был он, рейс, видимо под грифом секретным, особым отделом контролируемым. А кому охота с особистами связываться и языком трепать? Дураков нет, себя под статью подводить.
Потом очень странная фраза '...начал набирать высоту. В это время он был сбит душманами из крупнокалиберного пулемёта...'. То есть вертушка находилась над нашими позициями, её сбивают очередью из крупнокалиберного пулемёта и она падает практически на наши позиции. А как же якобы сбили ракетой? А как же вертолётчик, который принял неравный бой с душманами?
Или вертушка, набирая высоту, успела немного отлететь в сторону и рухнула на позиции духов?
Тогда понятен неравный бой вертолётчика, в котором он расстрелял аж 16 боевых рожков, но непонятно, а что же делали в это время остальные десантники. Почему не отбили вертолётчика? Почему не были брошены дополнительные силы? Где был остальной батальон, а это три роты отборной десантуры, которые могли спокойно смести и банду в пятьсот душманов запросто? Где был 350 полк ВДВ, где была 130 дивизия ВДВ?
Ведь роты и батальоны 350 полка ВДВ не проводят самостоятельные отдельные операции на большом отрыве от полка и дивизии. Где огневая поддержка артиллерии, остальные вертушки и МиГи? Ведь Кабульская база с огромными силами была всего лишь в сорока километрах. Это всего лишь несколько минут лёта и буквально, максимум один час езды...
Я уже говорил, что наши войска (при желании руководства) могли в считанные часы разгромить любое бандформирование в Афгане, даже самое огромное, если это бандформирование было на локальном участке территории.
Сложности возникали только тогда, когда нужно было очень долго добираться по горам и по бездорожью до такого участка территории (например, из - за сложности рельефа горной местности) и когда подобное бандформирование разбросано по очень огромной горной территории и при малейшем появлении наших войск 'брызгает' куда глаза глядят во все стороны.
Да и то, даже в этом случае, нередко проводилось десантирование десанта (зависанием с вертушек, выпрыгивали напрямую, без парашютов). Сколько было случаев нашего десантирования прямо духам на головы, да немеряно...
Было бы желание вышестоящих, прыгнули бы десантники в вертушки, если на броне до цели не добраться, мигом долетели бы до цели и места, десантировались с зависания душкам на уши и хана маджахедам. Чай не в первый раз мы такое проделывали.
Тут же, как мы понимаем из документов, показаний и донесений, и 350 полк ВДВ и 103 дивизия ВДВ, и боевые лётные части и боевая броня с артиллерией были очень даже рядом с рухнувшим вертолётом..
Кто - то очень не желал помогать сбитым вертолётчикам, не желал помогать комбату и десантникам в этом сбитом вертолёте остаться в живых?
А может и не с духами бился последний оставшийся в живых вертолётчик, а бился он с предателями из числа наших военнослужащих, которые и были специально отправлены, чтобы сбить вертолёт с комбатом и свидетелями и потом добить уцелевших.
Эта версия полностью укладывается в факты того, что целых двое суток ни 350 полк ВДВ, ни 103 дивизия ВЖВ не подошли на выручку сбитым вертолётчикам, хотя находились в шаговой доступности от них.
Может, и не было духов там, а были предатели 'свои'? Против них же не пошлёшь других своих. В лицо друг друга опознать смогут...
Вывод пока лично у меня, как у опытного оперативника только один:
Некто, возможно представитель особого отдела из штаба армии, приказывает комбату, вместе с его непосредственными связистами и вместе с его 'личным' солдатом пятой роты, участвовавшим в бою пятой роты с 5 на 6 июня 1984 года, и ещё с двумя солдатами свидетелями радиопереговоров, которые тоже участвовали в том бою пятой роты с 5 на 6 июня 1984 года, оставить на пару часов свой батальон, срочно садиться в вертушку и куда - то прибыть, скорее всего, на КПП 103 дивизии ВДВ, и скорее всего для дачи показаний представителям особого отдела армии.
Это абсолютно не устраивает офицеров штаба 103 дивизии ВДВ, которые понимают, что эти показания их просто 'угробят' и доведут до 'цугундера'.
Отдаётся подготовленному офицеру (возможно с группой бойцов), этими представителями штаба 103 дивизии ВДВ, приказ срочно и любыми путями уничтожить вертушку с комбатом второго батальона со всеми документами и свидетелями, добить уцелевших и уничтожить журналы и возможные документы.
В это время, это подготовленный офицер или даже ещё и несколько солдат с ним, зная точный маршрут полёта вертолёта (он известен заранее всегда), сбивает (ют) взлетающую после десантирования вертушку именно над позицией душман (а может и не было никаких душман) и добивает точно пулей в сердце единственного солдата, кто из неё выбрался. Выбравшихся вертолётчиков он не трогает, или может, одного из вертолётчиков убили не духи, а тоже этот некто и может даже случайно, спутав его с десантником?
На вертолётчиков ему, видимо заказа не поступало, поэтому второй вертолётчик и остался в живых и смог от духов отбиваться (если, конечно были эти духи), а значит, этот подготовленный некто, хорошо знал в лицо и комбата второго батальона и его связистов и того, кого он убил прямо в сердце и других солдат десантников.
А значит этот исполнитель, скорее всего, был именно из 350 полка ВДВ и скорее всего, в звании офицера.
Причём это был такой офицер, который мог действовать, иногда и не в составе своего подразделения, или всего лишь с несколькими солдатами своего личного подразделения, чтобы никому вышестоящему и подчинённым не объяснять причину своего отсутствия в подразделении (например, командир отдельного взвода материального обеспечения или другого отдельного тылового подразделения, или это мог быть пропагандист полка, или комсорг полка, да любой заместитель командира полка или офицер разведроты полка или офицер разведроты дивизии...), и в то же время, этот офицер должен был быть, хорошо обученным и подготовленным.
Это мог быть даже такой как я, хорошо обученный и подготовленный и независимо свободный, благодаря своей должности в передвижении.
Он мог быть не один, а с солдатами своего подразделения, которые им уже заранее были 'прикормлены' и были готовы выполнять любые, даже преступные приказы. Например, у нас в роте была такая группа солдат, 'прикормленная' офицерами роты. Да, почти в каждом подразделении, были такие 'прикормленные' и 'прирученные' офицерами 'свои' солдаты.
Но это был не я, так как, во первых, не выполнял я никогда преступных приказов, пусть даже исходящих и из штабов и не было меня и близко в Афгане в то время.
То есть, хорошо подготовленный офицер десантник, один или с подчинёнными, обладающий боевым опытом, самостоятельностью передвижения и, возможно, практически не привязанный к своему подразделению или не имеющий под непосредственным командованием крупного подразделения с личным составом, или офицер, который мог один или с несколькими 'своими' солдатами, на длительное время оставить своё подразделение, и при этом ему не нужно было особо ни перед кем отчитываться, где он был и что он делал, или офицер, подчинение которого было напрямую штабу полка или штабу дивизии.
Потом душманы (или офицер с солдатами) уничтожают остальных, оставшихся в живых, после крушения вертолётчиков, и забирают из вертушки всё ценное, что только могло остаться после её горения. Всё, концы обрублены. Никто никуда ничего не доложит, никто ничего не накопает, все мертвы, все улики исчезли, остатки уничтожил огонь...
Вопросы самые важные другие:
Кто и куда послал командира второго батальона на вертушке и что это был за очень важный приказ, заставивший комбата второго бросить свой батальон в ходе боевых действий и мчаться куда - то на вертолёте (не на броне батальона, а именно на вертолёте!!!) вместе с главной группой связи управления батальоном и, с тремя совершенно посторонними солдатами: 'своим' человеком из пятой роты и двумя АГээСниками, свидетелями боя пятой роты.
Хотя, это мы практически выяснили выше.
И, кто же мог быть, этот таинственный офицер исполнитель с солдатами, так ловко сбивший вертушку с комбатом второго батальона и его командой, и потом, точно в сердце поразивший единственного выжившего солдата свидетеля.
Найдём мы его, обязательно найдём. Выкопаем мы его, где бы он ни был. И не таких находили. Ниточек - то полно. И подельников его отыщем. Никуда они от нас не денутся...
Всё, конечно объяснимо. Можно сослаться на обстоятельства, случайности и бои. Но вот как комбат второго батальона оказался в вертушке и почему он улетал подальше от батальона с самыми важными в батальоне связистами, и с тремя солдатами не из взвода управления батальоном, это необъяснимо и ломает всю логику данного крушения вертолёта...
Не летают комбаты боевых батальонов 350 полка ВДВ на вертушках подальше от своих батальонов, бросив их в бою. Не летают...
На броне батальона они передвигаются и только так, а если и летят на вертушке куда - то, то только в составе батальона, который полностью куда - то перебрасывают.
Да и в этом случае, сразу же садятся на броню своего батальона, после переброски, или в большинстве случаев, батальон перебрасывают на вертушках, а комбат двигается отдельно только вместе с бронёй батальона (все боевые машины батальона) ближе к месту десантирования рот батальона.
Даже специальная боевая машина есть для комбата и специальные боевые машины для взвода управления батальоном.
И тут приходит на ум следующее:
Даже если учесть, что два солдата АГээСника, и оказались в той вертушке случайно и реально были раненые (что, по сути, является просто фантастикой, что именно эти самые и именно только их комбат и решил перевезти...), то таких раненых, которых загрузили в подбитую позже вертушку, могли доставлять только на развёрнутый пункт медсанбата дивизии, где им обычно оказывали первичную хорошую медицинскую помощь именно квалифицированные врачи, а не солдатики срочной службы санинструктора, которые служили по одному в каждой роте, и потом таких раненых отправляли либо в медсанбат, либо в госпиталь.
Такой развёрнутый пункт был всегда только рядом со штабом дивизии и бронёй штаба дивизии, под прикрытием, как минимум комендантской роты дивизии и разведроты дивизии.
Значит даже и в этом фантастическом случае комбат точно летел именно туда, на КПП 103 дивизии ВДВ.
Вряд ли приказ о том, чтобы комбат второго батальона прибыл лично, бросив батальон, исходил просто от штаба полка, это нонсенс, там достаточно было простой связи. Штаб полка никогда не вызывает к себе комбатов на вертушках для переговоров и не приказывает при этом бросить свой батальон.
А мог такой приказ исходить от штаба 103 дивизии ВДВ, офицерам которого было очень выгодно, чтобы правда о бое пятой роты на Пагмане с 5 на 6 июня 1984 года не всплыла или действительно был приказ от представителей особого отдела Армии...
И это тоже выясним. Обязательно выясним. Тут тоже ниточек немеряно.
Конечно, и в штаб дивизии обычных комбатов очень редко вызывали, только в особо уникальных и экстранеординарных случаях и уж практически никогда не приказывали им при этом оставить свои батальоны, ведущие бой.
Ну не приказывают штабные офицеры из штаба 103 дивизии обычным рядовым комбатам напрямую, приказы идут им, комбатам, только через командиров их полков.
Был, правда, на моей памяти, такой один преступный приказ, он выше описан. Когда первый заместитель командира 103 дивизииВДВ полковник 'М. Ю. И.' лично приказал командиру второго батальона 350 полка ВДВ отправить именно пятую роту этого батальона на смерть.
Почему же дали странный приказ командиру второго батальона прибыть именно в штаб 103 дивизии, минуя командира 350 полка, типа по рации ну никак не обсудить сугубо индивидуальную и секретную задачу, в которую даже командира полка не могли посвятить?
Полетел комбат второго батальона, приказ, есть приказ, в вертушку естественно комбат мог принять раненых с батальона (только уж больно фантастически это, что ранеными оказались именно ключевые свидетели преступных переговоров), чтобы оставить их на врачей развёрнутого медсанбата, чтобы хоть какая - то польза от полёта была.
Маршрут полёта был естественно заранее согласован со штабом дивизии. Вертолётчики наобум никогда не летали, все маршруты передвижения и полётов согласовывались по специальным картам. И если выполняли вертушки работу по обеспечению 103 дивизии ВДВ, то свободный доступ к этим картам был и у штаба 103 дивизии.
Вертушку, скорее всего, заранее поджидали, сразу потом, когда в неё сел комбат со свидетелями, её тут же сбили, потом добили спасшихся с вертушки свидетелей, потом душками (или сами) зачистили, всё то, что не сгорело и было живо.
Поэтому пришло тогда одновременно два приказа:
Первый приказ был для командира второго батальона, - сесть в вертушку с основными свидетелями и лететь.
Второй приказ был для убийц комбата, - сбить вертушку с комбатом и свидетелями сразу после взлёта, уничтожить оставшихся в живых и уничтожить все документы.
Так, что только две ветки версии о преднамеренном убийстве командира второго батальона вырисовываются:
1. Вызов комбата второго батальона и свидетелей на КПП 103 дивизии ВДВ очень высокопоставленным представителем штаба 103 дивизии ВДВ.
2. Вызов комбата второго батальона и свидетелей на КПП 103 дивизии ВДВ представителем особого отдела Армии для дачи первичных показаний по его ранее отправленному в особый отдел Армии рапорту.
Вот такое преступное продолжение боя пятой роты, спустя два с половиной месяца.
И думается мне, что:
- Заказал всё это, как и по пятой роте, комдив 'А. Е. С.'. Тогда ведь самая горячая пора шла по его разоблачению органами, и показания командира второго батальона были ему как нож в сердце.
- Организовал всё, вызвав комбата второго батальона в развёрнутый штаб дивизии, как и по пятой роте, его зам по дивизии 'М. Ю. И.'.
- Исполнил всё возможно, человек на которого мы вышли совершенно неожиданно, но вышли всё - таки...
И именно офицером он служил, и были у него 'свои прикормленные' солдатики. И их имена мы тоже уже знаем.
Чуть позже мы вам их всех обязательно назовём...
А пока, как всегда, напоминаем, что все имена, фамилии, отчества, адреса всех подозреваемых, преступников и убийц (даже косвенных и предполагаемых) и все материалы, показания, свидетельства и документы, в том числе, даже те, которые мы не публикуем, продублированы в нескольких десятках редакций, с которыми мы поддерживаем вот уже несколько лет постоянную связь...
Афганская война. Правда от солдата ВДВ
© Copyright: Игорь Геннадьевич Славин, 2014
Свидетельство о публикации №114021205888
Свидетельство о публикации №114021205888
Рецензии
Спасибо за Правду, Афган уж прошёл.
Спасибо за книгу, что Вы написали.
Молчанье ТВ, и СМИ по верхам.
Но ваши труды, нам всё рассказали.
***
С уважением Геннадий.
***
Геннадий Трофимов 2 23.11.2019 09:07 • Заявить о нарушении
Спасибо за книгу, что Вы написали.
Молчанье ТВ, и СМИ по верхам.
Но ваши труды, нам всё рассказали.
***
С уважением Геннадий.
***
Геннадий Трофимов 2 23.11.2019 09:07 • Заявить о нарушении
На это произведение написано 29 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.