Летняя фольклорная практика. 1984 год

часть I


             «Так думал молодой повеса»…

1

«Три начинающих поэта,
купив вино и сигареты,
в сопровождении эскорта
литературных дам бессчетных,
на поиски фольклорных перлов
и диалектно-ценных форм,
в лучах сияющих реформ,
из липких рук кабацкой скверны
насилу вырвавшись, вперед!:
отправились гулять в народ!» --
так думал я с полуусмешкой,
а поезд вез меня туда,
где от мыслей этих грешных
не остается ни следа…

2

Близкие на эту практику
нас готовили как в Арктику:
теплые вещи
одна другой хлеще,
чемодан трусов,
запасной ремешок от часов,
рубашек, носков по дюжине,
штаны, до отвращения отутюженные,
писчей бумаги восемь комплектов,
около сотни чистых конвертов…
«Пиши, пиши чаще, деточка»…
И пищи пудовая сеточка…

3

И вот вагон.
Филфак в вагоне
не ждет родительской погони,
отъезд с восторгом отмечает
и чаем, и не только чаем…

Филфаковцы – народ особый.
Здесь нет фарцы, пижонов нет,
Но каждый в пуп соей особы
глядит, как в глубь иных планет.
Но пьют они как все земляне.
Ин вино веритас, в стакане –
три начинающих поэта
усвоили отлично это.

Пили,
пели, снова пили,
после пятой – возомнили,
по седьмой – благословили,
по девятой – возлюбили,
по какой – уже не будем –
целовались, руки жали…
Уважаемые люди,
мы друг друга уважали!

4

Ночь.
Прокуренный тамбур.
Мы с Женькой вдвоем
недопетое вечером
тихо поем,
о стихах говорим
то с трудом, то взахлеб,
и о том, что фарцовщик
живет как набоб,
что Олешу
на балке лишь
можно достать,
и опять о стихах,
и о жизни опять…
Но слипаются веки
и хочется спать.

5

Перестук вагонных колес
или наших сердец унисон
нас из поезда с Женькой унес
в непонятный и сказочный сон.

Нам приснилось открытое комсомольское собрание.
Повестка:
Улучшение организации процессов
купли-продажи.
Темы докладов:
1)Обеспечение горячего питания.
2)Учреждение знаков отличия для активистов со стажем.
В прениях говорили о качестве «SONI»,
о штанах по имени «SUPER RAIFL»,
о цене на кроссовки в этом сезоне
и немножко о том,
что Deep Purple – это кайф.

Вдруг все пропало,
и мираж
стал новым книжным магазином.
Зашли, взглянули на стеллаж
и обалдели, рты разинув:
Там Бабель, Мандельштам, Набоков,
Булгаков, Брюсов, Сумароков,
и Лев Толстой,
а в инотделе
И Маркес есть, и Алигьери.
Мы, было, кинулись к прилавку,
где не было ни драк, ни давки,
но, по не писаным законам,
все сны кончаются обломом:
пока наш сон слабел в агонии,
вновь очутились мы в вагоне.

Часть II

1
Нас поселили в сельской школе,
и школа сразу задрожала
из мага пущенным на волю
стихом Булата Окуджавы.

Прочнее самых крепких уз
стихов и веры в них союз.
В институте доброты,
доверия и чести
учимся и я, и ты
по окуджавским песням.

2

Стелется луна
поперек реки,
плавает волна
в зыбком сумраке.

Ночь веснушки звезд
облачной чадрой
спрятала от грез
девы молодой,

Что среди ракит,
в мокрой тишине
с нежностью грустит,
да не обо мне.

3

Называлось село
Благодатное,
и я, в общем-то,
не удивился,
когда понял,
что безвозвратно
влюбился.

Эх, любовь,
да безответная,
история банальная:
в разгар сезона летнего
в душе похолодание.
История банальная,
да мне-то, что до этого?
Как молот наковальню,
я бил тебя куплетами,
смотрел на тебя,
как на Еву Адам
в первый день их знакомства,
когда не было тяги к запретным плодам,
и все было
так просто…

… Но, впрочем,
нет давно секрета
в любвеобильности
поэта…

4

Неспокойно было в Благодатном,
заливали улицы асфальтом,
устанавливали наглядную агитацию –
ожидали иностранную делегацию.
Из райцентра завезли товару:
импортные лифчики, гитары,
ленинградского Беломору,
вин и разных консервов гору,
пластинок и фотопленок,
и даже, представьте, пеленок!..
Все положили до приезда гостей на склад,
чтобы каждый был иностранцам рад…

А дед Бухайлов
чесал в ухе,
с тоской вздыхая:
«Показуха...»

5

Дед Бухайлов –
наш благодетель.
Он давал нам и лодку, и сети,
угощал пирогами с картошкой
и самогонкой – немножко,
«для сугрева души и тела,
чтобы все в человеке пело».
Сам Бухайлов певец отменный.
Как он пел, как он пел вдохновенно!
Про кручинушку, да про зазнобушку,
да про старческую хворобушку…
Вот споет, и сквозь хитрый прищур
в нас желание слушать ищет,
коль найдет, запоет другую,
этакую, растакую…

6

Ох, ты, чарочка, да разлюбезная,
сколь осталось раз подымать тебя,
сколь осталось раз целовать тебя,
горький мед твой пить, да не морщиться?

Ох, ты, реченька, да речка быстрая,
сколь осталось раз мне встречать тебя,
сколь осталось раз провожать тебя,
из далеких стран в страны дальние?

Ох, ты, песня, да песня русская,
сколь осталось раз мне пропеть тебя,
сколь осталось раз услыхать тебя,
твой правдивый сказ про житье-бытье?

Ох, ты, чарочка, да разлюбезная,
знать, последний раз подымать тебя,
знать, последний раз целовать тебя,
горький мед твой пить, да не морщиться.

Ох, ты, реченька, да речка быстрая,
знать, последний раз мне встречать тебя,
знать, последний раз провожать тебя,
из далеких стран в страны дальние.

Ох, ты, песня, да песня русская,
знать, последний раз мне пропеть тебя,
знать, последний раз услыхать тебя,
твой правдивый сказ про житье-бытье.

А сынку моему, свет-Алешеньке,
вместе с реченькой, да с речкой быстрою,
плыть с далеких стран в страны дальние!
Ему мед допить, недопитый мной,
Ему песню спеть, мной неспетую!

Ох, ты, чарочка, да разлюбезная!
Весели меня, да в последний раз,
знать, недаром пил я твой горький мед,
знать не зря я пел песни русские!

7

Пискунова
Евдокия Ниловна
родила трех сынов,
их война схоронила.
С войны встретила только мужа –
без ноги, контуженного.
Ей девяносто лет,
муж умер и близких нет…

Говорили, что она часто плачет.
Довести ее до слез – наша задача:
(Плач – прекрасный фольклорный материал!)
«Не пойду,
я еще совесть не потерял!
У нее кроме слез уже нет ничего,
так что – забирать последнее?»:
так мне Женька кричал,
когда звал я его
Евдокию Ниловну
исповедовать…

8

С Варварой Романовной Парамоновой
двадцатый век поделился поровну
войнами,
революциями,
реформами,
конституциями,
похоронками,
Саласпилсом,
только молодостью не поделился.
«круто жизнь нас покорчила,
Эх, пожить бы -- сил нет»…
Уходили мы молча,
она плакала вслед.

9

Мы наедине.
Шепот в тишине –
словно ручеек
от тебя ко мне.

С этим ручейком
слился снежный ком,
что с моей душой
долго был знаком.

И лукавый взгляд
парой бесенят
напророчил мне:
нет пути назад.

Шепот в тишине,
мы наедине.
Сблизились тайком
тени на стене.

10

Старуха, правнука пестующая –
наше прошлое, и наше будущее
в дне сегодняшнем объединенные
любовью и Родиной.

11

Все.
Практике конец и месяц прожит,
мне остается обобщить и подытожить
свои свежие впечатления
о деревне
и людях деревни…
Но на этом прервусь,
и скажу в заключение,
что родную нам Русь
не вместить в обобщение.

12

Все еще только начинается.