Возмездие

           Брошенный взрывом на землю, Ударцев Олимпий навзничь лежал среди опаленного огнем бурьяна. Орудийный  гул широко катился  над горячей задонской землей. Умирающий  солдат  слышал и этот гул, и  звуки,  разрастающейся вокруг перестрелки, но жизнь уходила из его сильного тела вместе с  толчками крови, которая все медленнее сочилась из  пробитой осколком  груди.
            Два дня назад  его маршевая  рота ненадолго останавливалась в хуторе Паньшино,  и  Олимпий успел отдать бумажный   треугольник своего последнего письма почтальону. Адресованное жене Евдокии, прицепщице зауральского колхоза «Красный гигант», оно было совсем недлинным и несло  в его родную деревеньку всего  несколько строк.  Были там   приветы отцу Николаю, матери Агафье, сыну Виктору, брату Алексею и сестре Феше. "Может быть больше и не увидимся" было написано в последней строчке.  Он не стал передавать привет  второму  своему брату Григорию, потому что тот ушел в армию еще в 1939,  и вестей от него давно  не было. 
           А деревенька его продолжала жить своей жизнью. Утром все также уходило за  поскотину стадо коров. Туда  же, на восток, где  в сонной тишине влажно  блестела трава и отдаленно проступал вершинами дальний лесок, уходила и главная дорога, соединяющее Жиряково со всем остальным миром. По этой дороге уезжали  на призывной пункт будущие солдаты. По ней же приходила почта. Письмо  Олимпия где то задерживалось, но у Агафьи по ночам уже начинало болеть   сердце. Материнским своим чутьем она угадывала беду, но не хотела с ней мириться заранее. Надеялась на возвращение сыновей.

          Тот день, военной осени 1942, начался в деревне как обычно. Ранние управы дома, а потом дела колхозные. На Дальней Старинке, что в двух верстах от жиряковских задворок,  догорал костерок. Дымили  прогоревшие головешки, и чуть застил сизый дымок степную даль тринадцатилетней  девчонке Феше, что склонилась у костра и пыталась с помощью короткой сухой палочки выкатить из горячей золы несколько запеченных картофелин принесенных ею из дома. Это ей, наконец, удалось.  Она закатила их в ведро, чтоб унести их как угощение своей матери. Та,  вместе с другими женщинами, копала колхозную картошку. Феша любимица  матери Агафьи Ударцевой работала в этот день не меньше других. И Агафья не уставала любоваться своей дочерью. Из восемнадцати братьев и сестер  Феоктисты, появившихся на свет, в живых осталось только трое. Она была единственной из выживших в семье девочек.    Агафья высыпала полное ведро только что собранной картошки в телегу.  Клубни еще катились с глухим стуком, а она уже    оборачивалась на голос дочери.
            -Мама!
          Но воздух вдруг вздрогнул над степью.  Уж  не гром ли?  Исчезла  тишина. Грозный гул многочисленных  моторов стал заполнять все пространство от земли до синего неба. Все прекратили работу, изумленно наблюдая из под ладоней за приближающимися самолетами.
          -Неужели немцы и к нам пожаловали? -сказал кто то. В голосе женщины звучал испуг.
           -Да чё бы они тут у нас позабыли? -резонно  возразил четырнадцатилетний повозочный Крашенинин Матвей. Но  вдруг осекся.
            Самолеты стали снижаться, и перестраиваться. Кто то начал вслух считать их
         -Один, два,
          - Девять штук, быстро сосчитала Феша.
           -Ничего себе. Да это же наши   летят, вон красные звезды видны на крыльях.
              А самолеты уже начали   снижаться, будто подыскивая место для экстренной посадки.    Слитный гул их моторов нарастал, начинал давить на уши. Девятка советских штурмовиков низко прошла над деревней и  стала удаляться на запад. Гул моторов начал стихать, но через  минуту   самолеты  прошли над деревней в обратном направлении. Летчики  покачали крыльями и стали набирать высоту. Блеснули  напоследок плексигласом кабины пилотов.
        -Что - то там неладно, загомонили бабы. Надо бы сбегать посмотреть.
 И стар и млад, оставив работу, поспешили в деревню.
         Жиряковские мальчишки первыми догадались, что над селом пролетел отряд самолетов, возглавляемый Сазоном Ударцевым.
             Они бежали вслед улетающим самолетам, и кричали
        -Сазонушка, возвращайся.   
           На другой день, на единственный в деревне телефон, в колхозном правлении, поступил звонок из Свердловска. Звонил летчик Сазон.
        -Скажите моей жене Ольге, что я жду ее в Свердловске.
            И указал, где  надо найти его. Ольга, не раздумывая, отпросилась у председателя и уехала в город.  Но на железной дороге пассажирским поездам то и дело приходилось пропускать военные эшелоны с  солдатами и техникой, идущими в западном направлении. К  приезду Ольги в Свердловск, отряд ее мужа  успел улететь на фронт. Только когда колхозники начали копать картошку на своих приусадебных участках, было найдено  полотенце  с несколькими кусками хозяйственного мыла. Люди поняли, кому оно предназначалось, и отнесли небесную посылку Ольге Ударцевой.
              Сазон прошел все войну. Своими пушками и пулеметами он мстил за всех погибших земляков. К январю 1943 года фашистские дивизии, что победным маршем, когда то шагали по улицам Парижа, усеяли своими крестами все подступы к Сталинграду, а оставшиеся в живых,  вшивые с жалким видом, тащились по русским заснеженным дорогам, чтоб заполнить собой мерзлые  вагоны товарных поездов, которые увозили их в глубину России.
             А Сазон, отвоевав, вернулся в свою деревню. Вместе с его женой Ольгой они усыновили местного мальчонку и уехали жить в Москву.
           В 1946 вернулся из армии один из братьев Феши - Григорий. Она встретила его на армизонской дороге, но не узнала. Не узнал семнадцатилетнюю Феоктисту и Григорий. Они не виделись  семь лет. На груди у парня  блестели четыре ордена славы.
Но это уже другая история