На планете деревня

                               
               
        ***
               
Солнце — на небе. Царь — во дворце.
Старуха — в хибаре древней.
Пес — колечком на нашем крыльце.
Малиновки  — на деревьях.

Каждый  посчитан, в своем гнезде...
...Ночью проверив: спят ли? —
Бог со звездою на бороде
Свесил над миром пятки.
 

Береза и ее дети   

Береза устала… 
И руки,  как плети…
«Вот вырастут дети… 
Вот вырастут дети,
Сто тысяч листочков-веселых двойняшек.
И, Ветер,  с тобою смогу я обняться!
Тебя, а  не их,  стану на ночь баюкать.
И даже надену короткую юбку.
Без них заживу я свободней и проще…
И что мне  за дело  до мнения рощи?
А ты нагуляйся пока и  навойся,
А ты утоли  ненасытное,  волчье…
Зачем  тосковать, золотой мой, о лете?!
Вот вырастут дети…
Вот вырастут дети…»
И Ветер  завыл: «По-лю-буй-тесь на ду-ру…»
Глаза свои вызвездил, выдубил шкуру.
Он рвал и метал, чтоб его полюбили,
В узлы завязал все дымки голубые.
…А осенью глянул
 лишь издали ветер:
Прильнули к ногам ее
взрослые дети.

               
 
                ***
Блаженство августа вишневого,
И тишь заката в кулаке,
И ничего нет в жизни нового,
Лишь только небо вдалеке,

У горизонта слишком плоское,
Несовершенное, как блин.
Но эту алую полосочку
Мы никогда не повторим.


                ***
И вчера, уходя за грибами
В золотые тоннели — посадки,
Мы дождливое лето ругали
И доверчивых леших пугали,
Что чесали на пнях свои пятки.
Мы ругали погоду в Мокшане,
Где картошка  давно, как  пловчиха...
Мы ругали ее... и дышали
Нашей родиной сладко, до чиха.
Лопоча,  желтокрылые листья
В золотых в облаках исчезали.
Прибегали к нам рыжиков лисы
И волнушек веселые зайцы.
И седою травой окруженный,
Как дитя из-за мамы и папы,
Поднимался  на задние лапы
Подосиновик-медвежонок.



               ***
Я — в городе.   Тетя — в деревне…
Плетется   на  костылях…
Сто верст  —   а мы связаны крепко.
Сто верст  —   а  подмышки болят.

Ей трудно дойти  до  колодца.
Я утром  включаю свой кран:
И  цепь, раскрутившись,  плеснется, 
И гром — из  пустого  ведра.          

Мы порознь с ней выпечем  блИнцы
И филек  бродячих спасем.
И горечь ее растворится
Во мне,  еще могущей все.

И,  сидя в крутящемся  кресле,
Я в руки роняю  свой лоб…
А тетя, согревшись на печке,
Со мною разделит  тепло.         
         


Бедное небо!


Бледное, бледное небо огромное:
Небо поранилось острою кровлею.

Кровля железная щукой заржавленной
Вдаль уплывает под облачной жалобой,

Глядя чердачными окнами-глазками
В сад, где сирени смыкаются рясками.

Бедное небо! Из тьмы его войлочной
Новорождённое выпало облачко.

В речке закатной, печалью подернутой,
Мы с ним на крыше плывем перевернутой.


         
                ***
Идешь по деревне и тянешь подошвы:
Калоши колодок уже тяжелее.
Бегут дождевые сороконожки,
И ведра — с избытком— без щучьих велений.
Под пристальным взглядом чернеющих  окон
Руками разводят сирени и вишни…
А я городским прилунившимся богом
Под зонтиком ярким к завалинке вышла.
Но дар мой бессилен... Картошка сгнивает.
Мешки и лопаты в сарае — для вида.
А бабушку разве утешишь словами,
Когда  огородец ее — атлантида?
               
     ***
Тишина такая…
Птица в гнезде
Чистит перья — слышно.

Цветы протирают глазки
Салфетками лепестков.

Неслышные шаги по хвое,
Обволакиваясь влагой,
Становятся облаками.

И поднимаются, и плывут…
На уровне сердца.

                ***
Десять старых старух на планете «деревня»  живут.
Десять старых старух на завалинках вечером зябнут.
Десять  старых деревьев  у ветхих избушек растут.
Десять старых котов по деревьям сбегают к хозяйкам.

К ночи катит луна по деревне смешной лисапед
На одном колесе,  в  окнах  — десять ее отражений...
Десять старых старух охраняет единственный дед.
Но  с печи не слезает —  стыдится компании женщин.
 

Рассказ лодки

Я – затопленная… 
Я – двухвесельная,
А от берега – ни на шаг.
Я просила:  придите с ведрами,
Ряску вычерпайте,  лягушат.
Я просила старух и мальчиков
С удочкою у цыплячьих ног.
Я русалками их заманивала,
Здесь, придумывала,  осьминог.
Но в деревне сказали: справишься,
Ты не крепко  закреплена.
 Сколько раз ты была украдена
И течением  возвращена?
Сколько  лет отдала ты подвигам,
Подчиняясь  мужским рукам?!
Вот теперь и  плыви к молоденьким
И удачливым рыбакам!
И  с тех пор  я стою у  мостика,
Где старухи трясут белье.
И красивая двухвесельная
Водомерка во мне плывет.
         
***               
Когда все уснули, и в лес собрались
Во сне, захватив по лукошку,
Тут цыпочки  тихо  с кровати сошли,
Подкрадывались к окошку.
Попили, отставили ковшик пустой.
Топ-топ по избе, где все спали.
И встали у рамы, где ус золотой
Топорщился по-чапайски.
И здесь, замирая, ловили момент
Небесной сияющей правды…
А звездные стаи сносило на мель
И втягивало обратно.
 И цыпочки вязли в далеких мирах,
На пятки ступая от счастья.
   И слышался в космосе дедушкин  храп,
Кота-балалайки бренчанье.
               


               
                ***
—  Бабушка, бабушка, где твои ложечки,
чайные  чашки,  стаканы?
—  Их разобрали бездомные  кошки,
каждой  дала я  сметаны.

—  Бабушка, бабушка, где твои вышивки,
где кружевные подзоры?
—  Их разобрали  по ниточкам мыши,
чтоб утеплить себе норки.

 — Бабушка, бабушка, где твои денежки,
Что зашивала  в чулке ты?
—  Их  подарила на день рождения
Внукам:  Денису, Никите  и Жене,
Внучкам:  Алене и Свете.

—  Бабушка, бабушка, где ж твое счастье?
Вон как   сгнила половица…
—  Жили  и хуже  мы, деточка, раньше…
Лишним не жалко делиться.

               
                ***
Вот так за три моря приехать на берег кисельный
И камень  увидеть (когда  положил  его кран?):
Направо – Самара,  налево  – иная  Рассея…
Где черная  трюфелька  брошенной  церковки сельской
Сливает свой дождь,  и овраги давно,  как бассейны…
Живет здесь дурак.
Особая нация – крепче лесного орешка,
Живучей  бактерий на Марсе и нечисти прочей.
Дурак,  как расческой,  поля пятерней  своей чешет,
На корточках  бьется  –   так, словно заранее грешен,
 Лелея укропчик.
И ходит дурак  по границе подтекшего неба,
Хохочет:  « Я – царь!  Налетай,  папарацци!».
И бог его дарит, но не разменной монеткой,
Великой Рассеей,  –  за юмор особый,  дурацкий.