Обвалился руболь

Вот! пошёл мороз на убыль, –
день на прибыль зашагал.
Обвалился снова руболь,
"знаю, рубль!" – сказал Шагал.
Мы обнялись, засмеялись
и отправились в кабак.
Там с рублями мы расстались
и с ушей стряхнули лак.

Их покрасили чекисты.
Рисовали свой пейзаж
акварелью – краской чистой.
С нами вместе был кураж,
осыпались в нём сосульки,
потекли вовсю ручьи.
Нам Володя Гусев-Тульский
посвятил свои стихи.

Был Шагал опять в ударе –
нас с Володей написал.
Я картину на базаре
за пятак любви отдал.
Разозлился вдруг Володя,
а Шагалу хоть бы хны! –
Он вписал и нас в природу
осибиренной весны.

Смотрим, кто-то резво катит
на велосипеде к нам,
подъезжает, глянь, - Бакатин
тоже Вова – корефан.
А за ним на тройке зимней
Слава с гиком подкатил,
не испортил светлый линий.
Говорит: "Вчера кутил!"

Он с Рубцовым Николаем,
по болотам шли пешком!
Весел был Рубцов, Полканов.
Их Шагал своим смешком
подбодрил, и на картине
в цвете явь запечатлил.
Пушкин свыкся с карантином,
больше он царей не злил.

К нам примчался на карете:
"Кто тут Гусев, Сорокас?!"
Всё сияло на Поэте,
бил копытами Пегас.
Похвалил он Славу и Рубцова,
и Бакатина с Петром.
Вёл себя я образцово,
золотым писал пером.

Пить, конечно, мы не стали,
на картине страстно пьём,
и грозой сверкают дали,
а мы с Гусевым поём
ночи зимнего веселья
напролёт. Мы со звезды
прилетели, как явленье
под пургу и вой трубы.

Тут Лещёв на дровнях красных
прикатил в пейзажной мгле.
Он – Поэт, но не проказник,
а рабсила на земле.
Пашет на Пегасе чисто,
поднимает зябь стихов.
В них талант его искрится
связкой редких русских слов.

А под утро к нам Есенин
припожаловал с крестом.
И Шагал его в мгновенье
написал под тем кустом.
У него – одна забава –
пальцы в рот и громкий, свист –
объявляет что облаву –
сотворил хамло чекист.

На картине у Шагала
мы – весёлые друзья,
нас разглядывал легавый,
пальчиком грозил: "Нельзя
нарушать порядок! Дума
за указом шлёт указ –
обходиться надь без шума,
вы ж не в Сочи в этот раз!"

Полетаева со штангой
вмиг изобразил Шагал,
где-то там, за буйным Гангом,
где восход не так уж ал.
Пётр сказал нам: "Полетаем!" –
Мы отправились в полёт –
впереди нас Полетаев,
остальной за ним народ.

Мы летели в строе парой,
к нам откуда ни возьмись
Игорь появился Карин,
и заговорил за жизнь,
мол, пора садиться в поле,
где растёт не конопля,
а свобода – наша воля,
заждалась, гляди, "земля":

Радуются техник, повар.
Прилетели, во! – друзья.
Было на картине новым –
приземление. Заря
разгоралась, нас встречая
без уныния и зла,
констатировал за чаем
Пётр: "Не подвели крыла!"

Обходилось всё без штампа
и стереотипов здесь
к нам привёл О. Мандельштама,
и позволил в кресло сесть
сам Шагал, и смелой кистью
набросал его портрет.
Я, конечно же, не мистик,
а всего-то, лишь Поэт.

Потому, друзья, простите,
что упомянул не всех.
Бронированный мой свитер
надеваю, слыша смех, –
шлемофон стремлюсь потуже
застегнуть на голове.
Я, наверное, контужен
в необъятной синеве.

Над Сибирью пляшут тучи
и сгущается туман.
Снова я спускаюсь с кручи,
предо мною – океан
неизведанного счастья –
видеть сердцем тишину,
и по строкам честным мчаться
в наступившую весну.