Это было на Дону, на Дону

         

  Это было на Дону, на Дону.

Это было на Дону, на Дону!
Батя лишнего на грудь взял, принял,
А подложный всё же кум, подманул,
Словно кот шкодливый, взял, и слинял.

Было лето, да надыбали сыны,
Во светлицу только шасть, на полу.
И подумали, отец вроде спит.
Присмотрелись, из него вышел дух…

И на простынь, а куда? На ледник,
Эх, батяня, тебе жить да и жить.
Ты ж у нас ещё не древний старик.
И нет равных, что б тебя перепить.

Оседлали скакунов сыновья,
На прощание родню извещать.
Кони в мыле, только к вечеру братья,
Собрались в светлице речи держать.

С детства старший всегда к наглости хват,
Ведь не зря отец Григорием назвал.
Ну а младший, по характеру, как мать.
На Ивана народился, им и стал.

Душновато, запалились и окно
Растворили, свежим воздухом дыша.
Газу в лампе подкрутили заодно,
Между них пошла беседа не спеша.

Что ж братан – сказал Григорий – Помянём
Мы батяню, ему б жить да и жить.
Но видать уже отжил всё своё,
И тапер он в ледниковой лежит.

А вообще -  то весь наш род, как дубы,
Ну, Братан, поднимем чары – за помин.
Завтра съедется родня, ну а мы,
Все вопросы, о разделе порешим.

Что ж оставим пока братьев одних,
А батяня и взаправду что ль помёр.
Без нательной, лишь  в кальсонах льняных,
До полфунта злато цепь, крест на нём.

Не соврал ведь сын Григорий – род дубы.
И батяня вдруг глаза, взял, открыл.
Что со мною? И с кем был, и с кем пил.
Зуб на зуб не попадёт, так остыл…

Хмель с обоих глаз, враз долой,
Благо двери не подпёрли, а могли.
Всё же батя! Хоть и умер, а родной.
В ледниковые не шастают воры.

Поразмялся, взял старик, пошёл в пляс.
Чтоб согреться ото льда, всё ж остыло.
Окрестил, непутёвый свой лоб.
Ах, стервец, хоть и кум, лисье рыло.

Было лето, хоть и вечер, а тепло.
Видит старый, а в светлице то огонь.
И что настежь в ночь раскрытое окно.
Дай послушаю балясы свет – сынов.

Потихоньку подошёл и присел,
Под окошком, на завалинке дед.
К осторожности учён, хоть и сед.
В пластунах ведь службу нёс, и брал след.

Что до этого гутарили сыны!
Он и этому, что слышал, очень рад.
И Григорий после чары – Мы ж дубы!!!
Ну а батя улыбнулся – так – так – так.

Гришка жила! Весь в меня.
А Иван да на подпаски лишь горазд.
Слышит дальше  - Брат Иван,
Честь по чести мы поделим всё сейчас.

Флигель с мельницей и пруд – пусть тебе.
А мне дом, хуторок, скотный двор.
А земельный надел, он зачем?
Ведь скотина у меня, нужен корм.

А старик от этих слов не дышал…
Ах, Григорий, ведь не зря имя дал.
И взаправду ты хозяйская душа!!!
А Иван то с Гришкой спорить и не стал.

По рукам братан, но только слышишь – Вот,
Мать к себе тебе придётся забрать -
Не возьму её, хоть бей меня в лоб.
Скотный двор с хуторком могу дать.

Так дебаты б продолжались до утра,
Но не выдержал отец, и стал в проём
Настежь на ночь у открытого окна.
Что сыны!? В амбар, чей матушку запрём.

Значит, всё успели мирно поделить!!!
А как очередь до матери дошла!?
И как понял, и могли бы утопить,
К шее камень, и до донышка пошла…

Онемели сыновья, да как же так?
Ведь бездыханный лежал то на полу.
В ледниковую снесли – это ж факт.
Сатана явился к ним, на их шум…

И Григорий до стены, только – шасть!
Саблю выхватил из ножен и к окну –
Погоди же бес лукавый, я сейчас -
Станет двое вас, и глазом не моргну.

Знал отец, Григорий глазом не моргнёт,
Огородами в кальсонах гребанул.
Отродясь не бегал так, а вот и дом
Атаман станичный с детства живёт тут…

А Григорий, как же так, да и в ледник.
Нет батяни, да и след давно простыл.
Возвращается в светлицу – Батю сдуру не зашиб.
Не лукавый у окна, а он ведь, был.

А отец то по стеклу и постучал.
Кто там? Дмитрий, запусти атаман.
О! Да ты! Ведь в чём мать родила,
Босиком, заходи, на кафтан.

Что случилось,  как лист в мороз дрожишь?
Выпей чарку, легче будет те  дышать.
Дмитрий залпом осушил и молчит.
Влей ещё, дабы всё рассказать.

И поведал Дмитрий всё, как утёк,
Хорошо, что службу нёс в пластунах.
На тот свет Григорий взял бы и упёк,
Слава Богу, сила дюжа в ногах.

Всё понятно, вот топчан, подремли,
Утром сборы, по полсотни плетей.
Да с потягом, чтоб уссались сыны –
Денщику – Трубача, да живей.

Только солнца первый луч осветил
Поднебесную, запела труба
Всем на сборы! Всем на сборы – где б ни был
В амуниции – велела труба.

Зов с казачек казаков поснимал,
Амуниция всегда под рукой.
Что - то важное, коль сбор в эту рань.
Дисциплина всем одна, хоть больной…

И команда в две шеренги – Становись!
Денщику – судью сюда и попа,
Гукни фельдшеру, к нему обзовись,
Спирту фляжку, да и кружку в сумку взял.

Здорово ночевали станичники!
Слава Богу, Батька - атаман
Здорово ночевали совет старейшин!
Слава Богу, Батька – атаман.

Вот и фельдшер, и священник и судья,
Дисциплина – одно слово – не два.
И понятье прививалось от отца.
Без затрещин, хворостины, ремня.

Поприветствовал так же и их – Атаман
Господина – Судью и священника,
А потом повторил, то, что Дмитрий сказал,
Самому, что случилось, не верится.

И всегда, как закон, служка чашу несёт
Со свячёной водой, а к ней  веничек,
С васильковых цветов и стеблей припасён,
И кадило, и крест на тарелочке.

Во Имя отца и Сына и святого духа
Окропил Отец Андрей Старейшин.
Потом судью, и атамана, Дмитрия
Станичников на две шеренги.

И служке всё отдал, кадило взял и крест,
Совет старейшин стал на первый ряд.
Молитву стал читать отец Андрей,
И слово каждое из круга повторял.

Окончилась молитва, круг молчал,
Все ждали – что то да случится.
Наоборот – священник слово взял.
Станичники – браты, ко мне вам надобно явиться.

Всё по уставу – батька разрешил,
И господин судья не против.
И вот Андрей – глаза в глаза спросил
Хотите исповедь при круге? За! Напротив.

И сняв фуражки, на колени встав,
Епитрахилью их накрыл Андрей.
И начал им вопросы задавать,
Для покаяния души, чтоб сдюжить сто плетей.

Вы знаете, что будут вас пороть?
Да, знаем батюшка – по пятьдесят пять.
Считаетесь ли грешники, хоть бита будет плоть.
Конечно,  сейчас, не вернёшь время вспять.

И будете вы плакать, от боли слёзы лить.
Нет, батюшка, мы плакать, лишь будем от стыда,
Что потеряли совесть, замстила алчность ум.
И жизни не лишили, за малым мы отца.

А сколь осилить сможете? Крута у Батьки плеть.
Пусть бьют до бесконечности, не страшно умереть.
Нельзя жалеть и баловать – таких как я и брат.
И пусть простит отец родной – я старший – виноват.

Ну что же! Бог простит, и я прощаю, и снял епитрахиль.
К скамье идите, попытаюсь, в обратном убедить.
Станичники, старейшины, судья и атаман - послушайте меня
От Бога пастырем вам дан, не дать заблудшим полымя.

Пусть я немного повторюсь, но лишь скажу своё одно!
Что против,  я, таких плетей, Епитимья – кто крикнет Любо! – за все сто.
Сыны отца не бросили, на простынь и в ледник.
И на коней, по прОсекам, до всей своей родни.

Лишь к вечеру вернулись в дом, в светлице свет зажгли.
И вновь за батьку – жил да жил. По чарке взяли, подняли.
И помянули свет – сыны. Хулы не проронив.

Горяч Григорий! Недогляд. Ведь крест был на груди,
Ведь после чары, полночь, спят – и вдруг в проём двойник.
Старик счастливый, смог уйти, а крест то на груди.
Он был пластун и всё в ночи, он видел издали.

И амуницию отцу, успели прихватить с собой на сбор.
С плеча чужого был кафтан, куда бы вышел он.
Поэтому прошу весь круг, и Батьку и Судью,
Скостить все плети, по пять штук, пороть за  Мать свою.

Как по команде, разом все, три раза – Любо! - Любо!
Так рассудил отец Андрей, и люду было  - Любо!!!
Ну а братьям то невдомёк, опасность миновала.
Лишь видят, с плетью к ним идёт, ну, всё, пиши пропало…

Полкружки фельдшер уж налил, потише чтоб болело,
По пять плетей, команда – Встать – до дна всё пейте смело.
Надеть портки и снова в круг, приставить ногу у Андрея.
Учить вас дальше ни к чему, не первый день и жнём и сеем.

Вот подошли браты и разом – Спасибо братья казаки за нравоучение-
Станичный круг ответил разом – Достойны. Любо! Братаны.
Батька Атаман, господин судья, Отец Андрей – Благодарим за нравоучение.
Кланяйтесь в ноги Андрею отцу, битыми быть бы сегодня плетьми.

И до родного отца подошли, в пояс ему поклонились.
Батя! Родной! Если можешь, прости. Сделай отцовскую милость.
Я вас простил, как к священнику шли и на колени спустились.
Сам же невольно рукой по щеке, прощенья слеза покатилась.
А мать не знала ни о чём,
Лежала в флигельке болела.
Григорий травницу нашёл,
От всех хвороб трава имелась.

Не отходила ни на шаг.
И поднялась в годах казачка.
И хорошо, что было так,
Что лишний раз глаза не плачут.

И мне неведомы пути,
Под чьи браты знамёна стали.
Или расстались как враги.
Иль в бойнях часто выручали.

Я только рад, да и читатель,
Священник вето наложил
На плеть с потягом, горе братьям.
И круг! Словами убедил………….
-----------------------------------------------------------
 1985г. – 2014 г. 29 января. критику не приемлю