Мать убитого сына три ночи ждала и три дня...

Мать убитого сына три ночи ждала и три дня,
а заснула - и слышит сквозь треск фронтовой,
как с чужой стороны возвращается голос родной:

- Я не видел тебя так давно, что замёрзла вода,
стали волосы снегом, а сердце - бронёй ледяной,
и со дна опустевших глазниц восстаёт тишина,
с каждым боем часов превращаясь в бессмысленный вой.
Говори же со мной на одном языке, как тогда,
говори, говори же со мной.

То не стрёкот в моей голове, не часы на руке;
как расстался с тобой, то не пули свистят надо мной,
то стучит моя смерть от тебя вдалеке,
не считая отныне ни пульс мой, ни быт мой иной.
Мне осталось так много в моей безлимитной стране,
говори, не считая минут, говори же со мной,
говори, говори же со мной.

Говорит ему мать:
- Уходи, ты на что мне такой,
я три ночи ждала - всё встречала вдали поезда,
я три дня не спала - выходила на берег морской,
и меня в свой степной хоровод вовлекала беда,
танцевала со мной и кружилась легко надо мной.
Так сроднились мы с ней, что её не отдам никогда;
уходи, я не знаю тебя, ты на что мне такой,
уходи, ты на что мне такой.

Мне под каменной маской беды хорошо, как в раю;
до виска не дошедшая пуля - танцую легко;
как лицо, искажённое горем, - свечусь и пою,
тосковать разучившись о тех, кто давным-далеко,
о нашедших дорогу свою.

Стала песней сама - и ни сердцу теперь, ни уму,
стала облаком смерти - и таю в дыму фронтовом,
вырубая пластиночный шорох движеньем одним;
свет мой горем теперь осиян, - вот и каюсь ему,
слышу, слышу, зовёт, - вот и плачу ему об одном,
умираю легко перед ним.