Любка

Зима выдалась какой-то слякотной, кислой. Все ждали снега и морозца, но те не спешили приходить, как будто обиделись на что-то. И эта обида хлюпала под ногами демисезонных сапог Любаши, которая пробиралась в свою деревню из сельского магазина.

Любаша жила одна с престарелой матерью. Мать осталась вдовой в незапамятные времена, когда супруг её Григорий по пьянке упал с трактором в придорожную канаву, да трактором этим же был и придавлен. Пролежав в районной больнице пять дней в коме, так и ушёл в мир иной в себя не приходя.  Оставил Григорий после себя двух дочерей, да нищую жизнь, поскольку всё из дома пропивал, включая и свою зарплату тоже.

Люда, старшая дочь давно жила в городе своей семьёй и приезжала к матери два раза в год, кое чем помочь, да забрать пару сумок свежего мяса, мешок картошки, да понемногу разных овощей.

Любка, младшая, держала корову, пару бычков на откорм, десяток овец, и ещё успевала управляться на огороде и с сенокосом.  На сенокос, конечно, приходилось нанимать помощников, конечно, когда Люда  с мужем и детьми  не успевали из-за работы приехать.

С мужьями Любке никак не везло. Первый попался как у матери, горький пьяница. Хуже того, Любка и сама принялась с ним попивать, что привело мать на больничную койку с давлением. После грандиозной драки с мужем, они всё же разошлись и Любка завязала с этим делом, целиком погрузившись в ведение домашнего хозяйства. Через год присмотрела приличного мужичка.

И всё было бы хорошо, и мужичок был смирный, не пьющий, да оказался хлипкий на здоровье, чего и сам не сразу узнал. Ремонтировал хлев, приподнял тяжелое бревно в одиночку, и сорвал себе спину и ещё что-то. Болел он долго, лечился безуспешно, врачи пропустили новообразование в позвоночнике, всё быстро перешло в рак и метастазы. Через полгода не стало мужичка и Любка снова запила.

Но, нужно отдать Любке должное, какая бы пьяная она ни была, но о скотине всегда помнила. И, хоть, через пень-колоду, но все у неё были накормлены, напоены и подоены.

Мать умоляла Любку не пить, маялась с давлением, и всё же добилась своего. Любка отставила бутылку в сторону, и снова целиком погрузилась в хозяйственные хлопоты. На своё женское счастье она махнула рукой и старалась не бередить сердце напрасными надеждами.

Когда мать приступала к ней с очередным предложением рассмотреть ту или иную кандидатуру, Любка грубо осекала её, и та, обиженно поджав губы уходила к себе в комнату, и там по телефону принималась жаловаться своей старинной подруге Валентине, про то, какая у неё непутевая дочь.

Любка шла по хлюпающей дороге с полными сумками, которые оттягивали ей натруженные плечи, потому что на велосипеде по такой дороге было ещё тяжелей, и думала о то, что Людмила со своим мужем подъели все продукты.
 
- Сами-то уехали, нет, чтобы закупить нужного, круп хотя бы. Полные сумки мяса снова увезли, а чтобы меня в магазин подкинуть, не догадались, - ворчала про себя Любка, прекрасно зная, что её родственники боялись лишний раз куда-нибудь по такой дороге выезжать. Застрять их поношенная "десятка" могла в три счёта, не отъехав даже ста метров от дома. Но всё равно Любке было обидно за себя, за свою такую несчастную судьбу, безмужнюю и бездетную.

Увидев впереди лесовоз, она постаралась максимально отойти на обочину: "Ещё грязью обдаст, гад".

Однако лесовоз вместо того, чтобы проехать мимо, затормозил:
- Слышь, молодая, куда тут поворот на Суханово?
- Нашёл молодую! Правильно едешь, километра через два будет направо поворот, а там ещё с десяток километров.
- Чего ж, не молодая? Муж-то есть? - весело осведомился усатый и седой водитель плотного сложения лет пятидесяти.

- Мужа нет, - отрезала Любка.

- Худо это, девка. Худо. Сама-то, вон ещё, цветок!

- Да какой там цветок. Всё бы вам, мужикам, зубоскалить.

- А я и не зубоскалю, - вдруг посерьёзнел седой: Знаешь, девка, чаем-то не напоишь? Ведь пятый час уже в седле сижу. Пока к вам доберёшься... Я бы и подкинул тебя, куда скажешь.

- Напою, пожалуй, коли не шутишь, - после небольшой паузы ответила Любка: Вот, видишь дома вдалеке, мне туда.

- Ну, садись давай.

Любка вначале закинула сумки, а потом и сама вскарабкалась по по высокой подножке в просторную кабину. Лесовоз развернулся с помощью заброшенной прилегающей дороги, и повёз Любку с сумками домой.

Мать, увидев, что возле дома тормозит огромная машина и из него выходят Любка с водителем и направляются к дому, так переволновалась, что сразу метнулась к аптечке принять "дополнительную лекарству". Давление у неё частенько по-прежнему зашкаливало, поэтому береглась.  Хоть и весемьдесят третий годок пошёл, а пожить ещё не помешает.

- Мама, ставь-ко самовар, - так они по привычке называли современный электрочайник-термос с непонятным названием, который им привезла в подарок Людмила из города.

- Щас, дочка, щас поставлю, - засеменила на кухню мать: Как же гостя не напоить чайком-то, чай не звери мы, тоже люди.

- Скажете тоже, звери... Мир этому дому, - поздоровался седой: Меня, кстати, Олегом зовут.

- Олегом, это хорошо, - отвечала из кухни мать: А меня Анастасией Петровной величают, а дочь мою - Любашей.

- Вот, и будем знакомы, - весело отозвался Олег.

- Будем, будем, - нарочито строго сказала Любка: Руки-то помыть, там, за печкой рукомойник.

Пока Олег мыл руки, Любка достала из серванта парадные чашки, отнесла их на кухню сполоснуть, обтёрла чистым полотенцем. Поставила вазу для печенья и из буфета извлекла, завернутые в пергамент вчерашние пироги с грибами и с брусникой.

- Хорошо, что вчера,хоть, пироги-то все не съели.

Печь Любка умела превосходно, научилась от матери, которая тоже славилась по всей округе своими пирогами. Секреты знала. Пироги получались у них воздушные, с идеальным соотношением теста и начинки, они не черствели дней пять. И сейчас, открытый пирог с груздями и сметаной, а другой - с пареной брусникой и сахаром, пришлись как нельзя кстати.

- Давайте за стол, - пригласила мать, унося чашки на кухню, чтобы налить в них кипятка из этого "лектрического гада", как она прозвала пугающего её до сих пор непонятного, с огонёчками, электрического монстра. Сколько не объясняли ей дочери про пользу и безопасность, она упрямо оставалась при своём мнении, что самовары куда лучшее, и уступила им только потому, что они унесли её любимый самовар на чердак.

Она очень любила растапливать самовар еловыми и сосновыми шишками, которые набирала ещё с осени, быстро прилаживала трубу к специальному отверстию в русской печи для самовара, и наслаждалась этим предзакипающим шумом, а потом тихим бульканьем кипящей воды.

- Из самовара-то чай, так чай, а у вас что? Кипяченая вода какая-то!

- А и в самоваре тоже только кипяченая вода!

- Тьфу на вас, ничего вы не понимаете! - переругивалась Анастасия Петровна с дочерьми, и поверженная их численным преимуществом с опаской косилась на новомодную штуковину на кухне.

Любка тем временем уже нарезала пироги и положила на узорную тарелку. Олег, сидя за столом, потихоньку рассматривал жилище. Его приятно грели самодельные белоснежные кружевные салфетки на буфете, тумбочке и телевизоре.  Цветная, связанная крючком, скатерть, чистые деревенские половики-дорожки на крашеном полу. Всё было очень опрятно и уютно.

- Угощайтесь, - Анастасия Петровна поставила перед гостем большую чашку с ароматным чаем, а Любка придвинула поближе блюда с пирогами.

Чай был очень горячий, как Олег и любил, а пироги произвели на него ошеломляющее впечатление. Такой вкусноты он ещё не пробовал никогда в жизни.

- Какое чудо эти ваши пироги! Просто чудо! Вы, наверное, в них зелье какое кладёте?

- Никакого зелья, голубчик. А секрет знаем, есть такое. Вон, Любушка всё освоила, - кивнула довольно улыбающаяся мать на смутившуюся дочь.

- А можно я всё съем? - обнаглев от такой вкусноты, робко спросил Олег.

- Ешь, ешь, голубчик. Мы себе ещё напечём. Ой, Люба, совсем забыла сказать, телёнок чой-то в хлеву беспокоился. Не сходила бы?

Любка, хоть и почуяла мамину хитрость, а однако поднялась, одела резиновые сапоги и фуфайку и вышла из избы.

- Слышь, Олег, - вполголоса и быстро заговорила мать: Без обиняков скажу. Любка, девка хорошая, справная и по хозяйству ловкая. Если ты, голубчик, не женатый, присмотрись. Вижу по тебе, не пьёшь ты, и парень, вроде, по душе добрый.

- Не пью, мать. С работой моей не попьёшь. И не женат. Вдовец третий год. Детей двое, сын в армии, дочь в институте. На ноги ставить ещё надо. Если Люба не побоится на двоих детей, хоть и больших, рассмотрю вопрос. Она мне на первый раз глянулась, честно признаюсь.

- Ну и ладно, голубчик, ну и ладно, - делая вид, как ни в чём ни бывало, завершила переговоры Анастасия Петровна, услышав в сенях шаги Любки.

- Ну, чего ты, мама. Всё в порядке с теленком-то.

- И большое у вас хозяйство? - осведомился Олег полусерьёзно, полушутливо.

- Большое, так-то, - сказала Любка, вешая у входа фуфайку: Корова с теленком, бычок на откорм да десяток овец.

- Большое... А как без хозяина-то?

- Трудно, - обречённо сказала Любка.

- Ясное дело, что трудно. Люба, а можно я к Вам на обратной дороге ещё раз на чаёк загляну, уж простите за наглость? Не выгоните?

- Не выгоню, - серьёзно сказала Любка: Только пирогов не будет. Не успею. А молока налью с собой.

- Благодарствую, хозяюшки, - и Олег элегантно наклонившись, ловко поцеловал руку вначале у Анастасии Петровны, потом у Любки.

- Ишь, тилигент какой! - восхищённо сказала Анастасия Петровна: Мне сроду никто рук не целовал.

- Ну, нужно когда-то начинать. - улыбнулся Олег: Ну, ладно. Пора мне. Работа.
А вечером ждите, заеду непременно.

Когда за гостем захлопнулась дверь, Любка согнала серьёзное выражение с лица и вовсю ширь счастливо улыбнулась.

- То, то, девка. Может и не всегда счастье мимо ходит. А?
- Может и не всегда, мама. Но ведь боязно.

- А как без боязни-то. Дело наше женское, бояться. Да всё равно, девонька, судьба придёт и с печки стащит, - улыбнулась Анастасия Петровна и понесла мыть на кухню чашки со стола, опасливо косясь на "лектрического гада", который приветствовал её весёлым зелёным огоньком.