Уважаемая Елена! Хочу просить Вас. Готовлю первую книжку. но сомневаюсьhttp://www.stihi.ru/2014/01/15/2475
Буду Вам благодарен Вашему совету, поскольку доверяю Вашей поэзии.
Владимир Игнатьевых 23.09.2015 14:51 Заявить о нарушении / Удалить
ДОрогой Владимир! простите, вот только что посмотрела книжку, - не отвечала, была в отъезде, приехала вчера вечером. Рукопись Ваша захватила меня сильнейшим чувством сопричастности - единства с теми, кто жил раньше (и с теми, кто придет потом): это драгоценное чувство НАРОДА, и мало кто его испытывает сейчас, когда ценится блестящая версификация и не более того. Чувство истории, Вы пишете про 1905 год, про Анастасию Вяльцеву, про мировые войны, про Гагарина и Сталина - и все это, прожитое и пережитое, становится очень близко. И ради этого чувства (оно и держит на себе все строение книги) прощаешь автору всплывающие там и сям неточные рифмы... Технические вещи - такие, как у Вас - просто поправляются, просто нужна деликатная редакторская правка. А так - книга получается еще и очень искренняя (как Вы помните, это было главное требование Льва Толстого к художнику :) А я очень радуюсь тому, что Вы мои работы поняли и приняли. Обнимаю, на связи, Ваша Елена. На след. неделе уезжаю на неделю в Москву. :-*
Елена Крюкова 12.10.2015 09:39 Заявить о нарушении / Удалить
Елена Крюкова
Елена Крюкова: поэт, прозаик. Член Союза писателей России с 1991 г. Родилась в Самаре. Профессиональный музыкант (фортепиано, орган, Московская консерватория, 1980). Окончила Литературный институт им. Горького (1989), семинар А. В. Жигулина (поэзия).
Публикации: "Новый мир", "Знамя", "Дружба народов", "Нева", "День и Ночь", "Сибирские огни", "Бельские просторы", "Зинзивер", "Слово", "Дети Ра", "Волга", "Юность" и др.
Лауреат премии им. Цветаевой (книга "Зимний собор", 2010), Кубка мира по русской поэзии (Рига, Латвия, 2012), премии журнала "Нева" (Санкт-Петербург, 2013) за лучший роман 2012 года ("Врата смерти, № 9 2012), премии Za-Za Verlag (Дюссельдорф, Германия, 2012).
Лауреат региональной премии им. А. М. Горького (роман "Серафим", 2014).
Лауреат Пятого Международного славянского литературного форума "Золотой Витязь" ("Серебряный Витязь" за роман "Старые фотографии", 2014).
Лауреат Международной литературной премии им. И. А. Гончарова (роман "Беллона", 2015).
Дипломант литературной премии им. И. А. Бунина (книга рассказов "Поклонение Луне", роман "Беллона", 2015).
ПРОЛОГ
ВРЕМЯ - ПАМЯТЬ, ВРЕМЯ – СНЫ
Прошлое в памяти, будущее - во сне,
Вы всё также читаете и пишете по весне?
Мне бы на ту дорогу выбежать вновь, опять.
Мне бы опять тревогу юности испытать.
Тлеет в ночи уголёчек - память прошедших лет.
В прошлое в несколько строчек выписан мне билет.
Может другой прочитает, скажет: «Да, всё ерунда!»
И верно, никто не узнает, какая была весна,
И осень в детстве, там, где когда-то мы
Жили, не понимая - наши счастливые сны
Сбудутся по дороге в будущем наших дней.
Нет не у всех, не у многих, лишь у моих друзей.
И для меня, однажды, яркий явился сон,
Годы спустя днём важным мне проявился он.
Мы понимаем «Сегодня». Чувствуем всё и вся:
Вкус, запах, цвет, огонь ли, женщину ли, любя.
Но далеко ли «Завтра», близко ли то «Вчера»?
Если шагать исправно, может быть до утра,
Очень устав, придем мы. «Завтра» наступит? Нет!
Это опять «Сегодня» - вот ведь какой секрет.
Время считать шагами - ходики, метроном,
Словно солдат согнали, мы все идем и идем.
Мы всё стремимся в «Завтра», прошлое просчитав.
Словно колонны строем, выучив весь устав.
Время - туннель, который нужно весь прошагать.
Время – папирус новый, что предстоит прочитать.
Так ли? А может быть время это бутылка «Клейн»*,
Где не найдешь разделенья прошлых и новых дней?
Ты посмотри, подумай. Память вернет назад,
В прошлое в детство, в юность. Снова тот нежный взгляд,
Также согреет лаской, так же в душе тепло,
Словно тогда из сказки матушка шла с добром.
Это ведь здесь, ведь рядом. Можешь достать рукой.
Только вот так не надо вечный будить покой.
Помнишь, своими мечтами в будущем были мы.
Мы ведь тогда не знали, сбудутся ль эти сны?
В этих картинах ярких сладость была и боль.
Если нам было жарко, то выступала соль
Потных рубах холщёвых. Или наоборот,
Были в одеждах новых. Кто их с собой берёт?
Не было долгих странствий. Видели ясно мы
Будущее прекрасно, словно цветы весны.
Там за туманом белым - пролитым молоком,
Виделось ярко небо, парус под ветерком.
Так же Ассоли ясно виделись паруса
Алые, и прекрасно слышались голоса
Юнг и матросов. В звонкий боцман свистел свиток.
Видишь какой, особый, времени завиток.
Знаешь, еще Кассандра… Ладно. Не будем. Так вот.
Прошлое постоянно как-то к себе зовет.
Выпорхнет из-за стрехи памяти – вспоминай!
Толи весна, толи осень. Может быть месяц май.
Может декабрь колючий. Холодно и мороз.
Может быть ветер злющий. Может букет из роз.
Может друзья, подруги. В городе. Иль село?
Наши леса в округе. Что нас туда влекло?
Все-таки интересно может быть. Не для всех?
Это всегда известно. Что же. Надежда на тех…
ПЕРВАЯ ПЕРЕМЕНА
О 1905 ГОДЕ
Мы шли,
сжимая
знамя,
от подлостей
устав.
Мы шли.
Иконы
с нами.
С молитвою
уста.
Мы шли,
еще
не зная:
Великое
ZERO
Шагало
вместе
с нами.
Нас за руку
вело.
Они
в шинелях
серых,
шеренгой
у
дворца,
Присягой
через
сердце
застёгнуты
сердца,
Сжимают
трех-
линейки,
в Японской
проиграв,
И укротят
навеки
наш
своенравный
нрав.
Невинная
кровинка
еще
не пролилась,
Лишь только
по
Ходынке
ОНА
с косой
прошлась.
Сегодня
день
отсчета!
Начало
новых
вех.
Тебе,
с косой,
работа
на весь
кровавый
век!
Мы с верой
в Бога,
в царство
шли
к Зимнему
дворцу,
Просить
царя.
Богатства
сегодня
не
к лицу.
И матери
и жены,
и дети
с нами
в ряд.
Винтовки
заряжены,
в равнении
стоят
Солдаты
за
колонной.
За веру
и
царя.
Разъезд
казаков
конный,
нагайками
звеня.
А что же
будет
с Доном
спустя
десятки
лет?
Отсчетным
камер-
тоном
берет
ZERO
разбег.
Потом
узнаем
вместе
Гулаг и
Соловки,
И про
расстрел
на месте,
и «Сотню»
у
реки.
ZERO
уже
решило
начало
тех
начал!
Оно
уже
открыло
беды
кровавый
бал…
ПЕРЕЯСЛАВЛЬ. ПЛЕЩЕЕВО ОЗЕРО. СИНИЙ КАМЕНЬ
Ой, вы Кубрь и Нерль, ой, ты Ёгобыж!
Вы ручьи ничьи, из лесов текли!
Ой, ты бог Перун, ой, ты Даждь бог!
Принесли валун и в траве легли.
Тот валун велик, голубиный цвет.
Прямо к озеру привалился он.
Берендей-народ любовался век,
И ночной порой танцевал с огнем.
Ой, ты Клещин град, ой ты озеро!
Ты плесни волной на сырой валун!
Долгорукий, князь, ты могуч зело,
Перенес тот град на болотный луг.
И Великий Спас, белокаменный,
Вознеся окрест, ново имя дал:
ПереЯславль град, вспоминаемый,
В честь того, кто в бою славу переял.
И лежит валун в поле брошенный,
Не идет к нему никакой народ.
Не поют ему, не ухожен он,
И зарос травой, уж который год.
И решил тот князь, закопать валун.
Кинуть прямо в грязь, чтоб на век уснул.
Что бы в памяти не слыхать о нем,
Что бы дети детей не нашли и днем.
И лежит валун под сырой землей,
И зовет валун родники земли.
Увидать ему вновь Луну весной,
Услыхать волну помогли.
И прошли года, и десяток лет.
Не видал никто, как случилось вдруг:
На верху холма, словно лунный свет,
Возлежит валун, ни следа вокруг.
И пошли к нему люди с просьбами.
Приходил к нему Александр, князь.
На челе принес мысли гроздьями:
Как бы Русь спасти, ей не дать пропасть.
Светлый терем князь на горе держал,
Воевать ходил шведа в Новгород,
А, придя домой, к валуну бежал:
Думать думушку за родной народ.
Вот прошли года, и Великий Петр,
Призадумавшись, на валун присел.
Как бы флот создать и вести вперёд,
Чтоб во всех морях русский голос пел.
Он позвал с ТотьмЫ и с Архангельска,
С топором придти лучших плотников.
И срубили флот только за зиму.
Парусов весной, как в толпе платков.
А века прошли. Михаил залез
На валун, на верх. Он дерзнул сполна:
Как бы танк создать, чтоб в окопы лез,
И врагов громил, если вдруг война.
А теперь тот танк – в городском саду.
И малыш к нему со всех ног бежит.
Защитил тот танк матерей, страну,
Хоть создатель сам и не много жил.
Кто теперь взойдет на велик валун?
И какую он думу вздумает?
За родной народ, да за всю страну
Синий камень тот призывает…
ВЯЛЬЦЕВОЙ АНАСТАСИИ
Из заезженной пластики
прозвучит твое лицо.
Этот вечер. И ботинки.
И замерзшее крыльцо.
В шеллаке застывший голос.
Тишиной незримый лоск.
Серо-черный скорый поезд.
Рыжеватый цвет волос.
Бархатистый звук ложится
белым снегом на лицо.
Спится, снится, мнится - близко
издалёка письмецо.
Черканёт по складкам диска
затуплённая игла.
Эта давняя записка,
того голоса игра,
Неожиданно грудного,
с мягким вздрагиванием век.
Близко-близкого, родного.
Теплотой манящий смех.
Незнакомая певица,
будоражащая кровь -
Настя Вяльцева, девица.
(Деда тайная любовь!)
1914
Эх, шинелька моя скатка за плечами.
Эх, солдатики – братья, воевать так с вами.
Трёхлинеечкой в руке оземь обопремся.
Ну а штык, когда в окоп вражеский ворвемся.
Нам не мамку вспоминать под разрыв шрапнелей.
Доведется погибать, так ведь за Рассею.
Что ж ты ойкнул милок, чай, кажись, достало.
Поддержал бы, да помог, но, прости, не стану.
Нынче густо покладут нас в широком поле.
Добежать бы, там редут, там и драка с боем,
За Рассею, за царя, да за что не знаем.
Целовали, ведь не зря, полковое знамя,
Поп, не зря ведь, отслужил нам вчера молебен,
А полковник-командир он России верен.
Что-то вспомнилось «вчера». А теперь атака,
Нынче нам кричать «Ура». Будет, будет драка….
ПОЕЗД 813 НА СТАНЦИИ ЯРОСЛАВЛЬ ГЛАВНЫЙ
"Штабной вагон"... табличка эта
В окне вагона номер три”
Мелькнула, брызнула приветом,
багряной памятью зари…
Да. Было. Лето. Поезд. Главный.
Платформы. Пушки. Ярославль.
Ориентиры – храмов главы.
Жара. Стрельба по площадям.
И врут, что «город сдан без боя»,
Держал полковник восемь дней!
Сожжен был город. И конвои -
К расстрелам. Сотнями. Людей…
Забыто, пройдено. На пленке
Не снят, сгоревший Ярославль.
Соборной памятью, на Стрелке,
Белогвардейских православ…
ХРАМ КАЗАНСКОЙ ИКОНЫ
В отдаленном селенье на высоком холме
Стоит храм разоренный – воин, павший в огне.
Нет крестов, главы смяты и крапива окрест.
Четверик, как распятый. С ним кладбищенский крест.
Колокольня без шпиля. Крыши все сожжены.
Лик Георгия содран с обожженной стены.
Богородицы очи со стены алтаря,
Молча, просят помочь ей, душу храма храня.
Пресвятая Богородице спаси
Нас. Покаяние смиренное прими.
Святой Георгий от врагов защити,
И разящую десницу отведи.
На кладбище у церкви не осталось могил.
Люди словно ослепли, словно свет им не мил.
По могилам дорога. Деревянный сортир.
Вы спросите у Бога: «Как же он допустил,
Чтобы в храме Господнем, где престол в алтаре
Пекарь бегал в исподнем у печи при луне?
Что бы там, где обычно оглашенным стоять,
Грохотали машины, веру двигали вспять?»
Пресвятая Богородице спаси
Нас. Покаяние смиренное прими.
Святой Георгий от врагов защити,
И разящую десницу отведи.
Ой вы, пращуры-деды, что в могилах лежат:
Позабыты заветы. Колос веры не сжат.
Вы своими трудами возвели этот храм.
Внуки совесть продали. У них в идолах – Хам.
Запустили им беса в православный удел.
Разорил все, повеса, в церкви той. Беспредел!
Ободрал он все фрески и икон не сберег.
Запалил занавески и до камня все сжег!
Пресвятая Богородице спаси
Нас. Покаяние смиренное прими.
Святой Георгий от врагов защити,
И разящую десницу отведи.
В храме том ветер свищет. Ночью бесы гудят.
Толь прохожего ищут, толи с пьяным чудят?
Богородицы очи лишь видны иногда.
Может кто-то поможет возвратиться сюда?
Сколь бы сильным он не был – одному не поднять!
Лишь с молитвою в небо с архи(е)реем стоять
Братьям здесь монастырским, что бы снова окрест,
Засиял бы над храмом позолоченный крест!
Пресвятая Богородице спаси
Нас. Покаяние смиренное прими.
Святой Георгий от врагов защити,
И разящую десницу отведи.
ПРЕДАВШИЕ ТРИЖДЫ
Предавшие трижды, просят тебя:
Дать им твою помощь.
Что же ты скажешь им также любя?
Найдешь ты ещё мощь?
Под правым ребром та же боль от копья,
Вернёшься ли в их мир?
Предавшие трижды, просят тебя -
Двадцать веков их кумир.
Серебряной мысли тугая волна -
Ты ими ведь был судим.
Помянутый телом и кровью до дна,
Поможешь ли ты им?
Исстёган бичом и придавлен крестом,
По крови своей в пыли,
Ползешь, прикрываясь терновым венцом.
Рядом кричат: помоги!
Предавшие трижды, приветствуют. (Лжа).
Мессия веди нас вперед.
Тридцать серебряных делят, дрожа,
Кому из них что упадет.
Преданный трижды, растоптанный в прах,
Память свою береги.
Каждый из них получает свой страх.
Спасенье в твоей любви.
Преданный трижды, ты видишь везде,
Ты можешь понять вперёд,
Дети детей твоих даже в суде -
Это ведь твой народ.
Предавшие трижды, ревут из огня:
Мы сами себя палим!
Может быть всадники, в шпоры звеня,
Закончат последний Рим?
ВТОРАЯ ПЕРЕМЕНА
ИМПЕРАТОР ИОСИФ СТАЛИН
Император
Иосиф
Сталин
Комин-
терновцев
поставил
К стенке,
к стенке,
к стенке,
к стенке,
Рассчитал
и сосчитал.
Для империи
пристало
завести
рабов немало.
В лагерь,
в лагерь,
в лагерь,
в лагерь
Непокорных
отправлял.
Колизеи -
ДнепроГЭСы
Волго-Балт,
Магнитку,
ЗиСы
Строил,
строил,
строил,
строил,
И границы
укреплял.
Вся
имперская
держава
в нищете
народ
держала.
Жала,
жала,
жала,
жала
Жала соки
из
людей.
Быть свободным
гражданином –
Только
с партией
единым
Духом,
духом,
духом,
духом,
Так, что б
не было
идей.
Мощью
сталинской
Устава
Путь надежный
пролагала,
Клала,
клала,
клала,
клала
Сотни
тысячей
людей.
Удержать
что б
вражью
силу
Миллионы
положил
он
В поле,
в землю,
в реки,
в море
Безоружных,
нужных
тел.
Уходя во мрак,
оставил
Он
страну
покрепче
стали
Знали,
знали,
знали,
знали
Все цари,
что он
с`умел.
Мы теперь
у феодалов,
Но сейчас
народа
мало.
Стало,
стало, стало
Королям
поменьше
дел.
КОШКИН МИХАИЛ ИЛЬИЧ
Старой церковью на горе
окрещён ты был в декабре.
Далеко село Брынчаги.
Михаилу ты помоги!
Далеко село, средь холмов,
здесь родимый дом, отчий кров.
Из корней села сила жил,
он смекалку здесь заложил.
Конечно, его здесь не помнят.
Говорят, приезжал-то лишь раз.
Что вспоминать? Да, был скромный.
Без вина, как обычно у нас.
Ну, это сейчас. А тогда-то…
Да, кто о чем знал?
Может, думали, что виноватый.
Может, думали, что пропал…
Пропал же сосед «ни за что».
Просто хотел покурить.
Воткнул, значит, в землю заступ,
да и стал газету рубить
себе на самокрутку. Чтобы
ссыпать туда табак.
Просто, в охотку, без злобы…
Так это было, не так?
Да, вдруг, посмотрел оборот.
Выругался: «В чёрта и в рот!».
Ругаться шибко любил.
«Сталину то, башку отрубил!»
Вот и дали ему – десятку
и «по рогам».
Кто настучал - взятки гладки.
Ну и пропал он там.
Так и про Михаила,
что было рассуждать.
Ну, был человек, в общем, милый.
Да и умом пошёл в свою мать.
Это потом… в шестидесятых…
когда отгремела война,
и космос стал нам за брата,
и ликовала страна.
Тогда вспоминали Победу.
На улицах стало тепло.
И Солженицын. И где-то,
вроде, открыли окно.
И вспомнили тех учёных
и конструкторов
из «шарашек», из заключенных,
из разных других дворов.
Тогда-то средь мелких строчек,
вдруг прочитали мы,
что Кошкиных-то сыночек
такое! И для войны!
Конечно, тридцать четвёрку
помнила вся страна.
Это не гвоздь, не отвёртка.
Техника эта важна.
Техника эта громила,
как говорится, врага.
Лучшее, значит, было
оружие. Значит, была сильна!
Кое-кому, из наших,
на ней довелось воевать.
Много там наших павших,
но танк позволял побеждать.
Они прорывали фронтом
заслоны фашистских войск,
пехоте, служа оплотом
под Прохоровкой. Страшный бой.
Ты думаешь, он из страха?
Из страха? Такое создать?
Ты знаешь, у страха запах:
за ним ничего не видать.
От страха можно отпрыгнуть,
от страха можно упасть.
К страху можно привыкнуть.
Страх он мешает спать.
Страх он мешает думать.
Особенно там, во сне,
когда возможно придумать
лучшее на Земле,
когда раздвигаются шири
небесных пространств и врат,
когда доступны в эфире
идеи тебе наугад.
Любая, что может нужнее
тебе в этот самый момент,
любая, что может важнее
такой вот во сне инструмент.
Видишь ли, если в сорок
решаешь задачу задач,
пока ты силен и молод,
и полон надежд и удач,
ты каждой минутой в теме.
Ты думаешь об одном,
не о насущном хлебе,
а лишь о танке, о нём.
И нет его даже в эскизе,
и нет ни в каких словах.
И, мысленно, ты нанизан
снарядом на дуло ствола.
Ты гусеницами по полю
тащишь тонны брони.
Навстречу снарядному вою
сплавом стальным звенишь.
И понимаешь ясно -
должен он быть такой.
Должен он быть прекрасный,
смело летящий в бой.
Знаешь, что их конструктор
не все еще знал.
Знаешь, что в этих штуках
вроде их перегнал.
Знаешь, что уж готовы
боем они на нас.
Знаешь. И, этим словом,
себе же даешь приказ.
А если уж все в железе,
в деталях и крепеже,
то ты, конечно, полезешь
в него. Не сидеть в блиндаже.
Ты сам нажмешь на педали,
ты сам за его рычаги,
что б гусеницы рыдали,
чтоб слышалось вдаль: «Беги!».
Чтоб каждой из всех лошадок
в моторе, цилиндрами сжав
единой упряжкой порядок.
Что б гусеницы визжа,
неслись по снегу, по полю,
по грязи, оврагам, меже.
Что б пушка стреляла, что б пули
метал пулемёт, что б уже
ворвавшись в окопы, снаряды
противника бились в броню,
что б вслед боевые отряды,
за род…, за отчизну свою…
Главное он создал,
успел еще до войны.
Помним на башнях звёзды,
что были в Европе видны.
Помним победы. Парки.
Подняты на пьедестал
монументальные танки
в памятных местах.
Почти до средины Европы,
через километров сто,
тридцать четвёрки. Окопы
осыпались уж давно.
Памятники железу,
которое создал он.
Я иногда трезвым
бываю, где его дом,
пытаясь понять откуда
ясность его ума?
Наверное, это чудо,
или Россия сильна
новыми сыновьями
для новых свершений и дел?
Думаю вместе с вами.
Как бы я это хотел.
Только вот нет там школы,
впрочем, как нет детей.
Нынче село, как вдовый
мужик у халупы своей.
Старая церковь без крыши,
окна в два этажа
выбиты. И не слышен
колокол. И ржа
выела решетки. Выше
простор небес.
Главное – это небо,
главное - это лес.
Будущее – небыль,
прошлое на устах.
Кремлем монастырь
вырос в пяти верстах,
а здесь бюст и пустырь.
Гордишься народ родной,
бывшей своей великой,
нищею стороной?
ПОД ПРОБИТЫМ ОБРЫВКОМ ФЛАГА
Под пробитым обрывком флага
В грязь, болотами, взглядом вниз,
Боевая шагала отвага,
Отступая. А те сдались.
Их на запад толпой, как стадо,
Оглоушенных, без погон.
Тебе ж с совестью двигать надо
На восток. Со своим стыдом.
Но споткнувшись о хрупкую Зою,
Ту, кто Родину заслонив,
Не считала себя героем,
Ты к Победе пошла на прорыв.
НАШИ
Это наша зима, наш мороз, наши стужа и ветер.
Те пришли к нам с огнем, разрушая бесснежье границ.
Ты укрой нас метель, что б спаслись наши жены и дети.
Пусть в снегу, пусть в земле, пусть, не пряча от копоти лиц.
Они жгли города, подрывали костёлы и церкви.
Не щадили детей в крематориях Айнц-Аушвиц.
Перед зверствами их все страданья людские померкли.
Леденящим ответом будет наша Победа для них.
Будет наша весна. Будут петь соловьи на рассвете.
Будем солнце встречать, не считая опасных минут.
Когда наши придут, перед ними за всё те ответят.
И любовь будет жить на Земле, когда наши придут.
ПРОПАВШИЕ-ПАВШИЕ
Ты помнишь Гагарин: Смоленщина,
и с нею моя Ярославщина
смогли защитить от неметчины
покосы, поля и все пастбища.
Смотри, космонавт,
кто контуженный
поднялся,
лишь с именем Сталина
в руках, и почти без оружия,
ушел в предрассветное марево.
Я память кладу, словно Библию,
На карты сражений и кладбища.
Помянет бойцов, тех, что выбыли
Из строя. Безвестно. Не сдавшихся.
Почтим же их близких, не веривших,
В их плен под косящими взглядами.
Почтим же их жен, в недоверии,
Без помощи, незапятнанных.
- Под Рудней ли, или под Вязьмою,
без вести пропавшие, павшие
в болота, в овраги ли, в грязи ли
единой фамилии наши все…
ЗА ТЕБЯ
Бутурлиновка. Танковый полк.
Сорок пятый. Голодное брюхо.
Новый год. Не зачехленный ствол.
Караул. Воет вьюга-старуха.
День Победы. Знамен кумач.
Сорок лет. Костыли у стенки.
«Ты ещё поживешь»- главврач
госпиталя Бурденко.
Нет Союза. Друзья все «там».
Инвалид с войны. Но, ни разу
«Задний ход» не давал твой танк.
И всегда «двадцать дней до приказа».
«За Победу» медаль. Стакан
с водкой, с корочкой хлеба.
И себе я налью сто грамм.
За тебя. Без тебя бы я не был.
ГИМНАСТЕРОЧКА Х/Б
Гимнастёрочка х/б только два кармашка.
Гимнастёрочка х/б лучше, чем рубашка.
Гимнастёрочка х/б, да ремень солдатский.
Гимнастёрочку х/б не наденет штатский.
В пыль и порох, в стужу, в грязь, в дальние походы,
ты с солдатом, ты срослась, с ним деля невзгоды.
Ты поможешь мне в жару, промакнув от пота.
Подсобишь ты, если вдруг, тяжкая работа.
И в окопе, и в траве будешь маскировкой.
Воевать в тебе с врагом и легко и ловко.
Гимнастёрочка х/б на плечах погоны.
Гимнастёрочка х/б ты приглушишь стоны,
спрячешь кровь от ран в себя, если в тело – пуля.
Гимнастёрочка, тебя чувствую, родную.
Ну, а если кончен бой. Над врагом победа.
Постираемся с тобой. Чистыми - к обеду.
Я разглажу твой подол, под ремнём расправлю.
Я, тебя, солдатский друг, боевую славлю.
Ты охватишь стройный стан и расправишь плечи,
если будет орден нам, хоть медаль, хоть меньше…
НАГРАДЫ ВЕТЕРАНА
Как много разных орденов
у ветерана на груди!
Пройдя войну, средь страшных снов
воспоминаний, проведи
границу веса всех наград.
Какой из них ты больше рад?
Ответ мой прост, - сказал солдат:
Как тот погост, где те лежат
однополчане, что во ржи
убиты были. Это ЖИЗНЬ!
Наградой, высшей, мне дана!
В том не моя, не их вина,
а жребий выпал мне прожить
и их остаток. Может быть,
еще мы встретимся, но там
медалей нет - ни им, ни нам.
СЛЕПОЙ БАЯНИСТ (ПОЛОНЕЗ)
Слепой баянист играл полонез.
Шквал`ом летели в зал
обрывки-
тактов-
музыкальных-
фраз
на слушателей вниз,
стиха-
я.
Среди других здесь инвалид,
костыл`и сжимая.
В-
свои-
неполных-
девятнадцать-
лет,
как строить дальше жизнь,
не зна-
ет.
И музыка ему несла
картины стр`анные подчас:
С-
красавицей-
стоит,-
в-
дому,-
с-
женой –
и мальчики-сыны с ним ря-
дом.
Видит он себя больным.
С ним жен`а в полночный час.
И-
смерть-
стоит-
пред-
ним-
уже-
с-косой,
священник входит в дом с обря-
дом.
Но вот он в кругу друзей
песни р`аспевает.
Веселый-
праздник-
и-
родня-
вокруг,
и в тридцать юбилей справля-
ет.
С ним жена и сыновья.
Лишь она всё знает:
Болезнь-
не-
хочет-
выпускать-
из-
рук –
он каждый божий день страда-
ет.
Что ж, говорят басы,
Ты, паренек, держи
Волю в своей руке
С жизнью на поводке.
Что ж, говорят меха,
Жизнь ведь не так плоха.
Будет, еще не раз,
В жизни твой звездный час.
А баянист играл, звуки летели в зал
И-
публика,-
летящий-
звукоряд
внимала песней скерцо.
Пальцами виртуоз
главное все сказал
Сидящий-
в-
зале-
инвалид,
пронзен был взглядом в сердце.
АЛЕКСАНДРА
Верба-хлест, верба-хлест,
Верба-хлест бьёт до слез.
(Народная поговорка)
По низине – лес дремучий
Наступил на берега
Мелкой, медленной речушки.
Мы ж зовем её – река.
Потому, что есть в ней омут,
два глубоких бочага.
В слякоть в ней телеги стонут,
В грязь разбивши берега.
Полукружьем огибает
Та речушка холм крутой.
Дворинами, да садами
Тропки к ней бегут гурьбой.
Через холм – стоит село
Старой церковью бело.
Узнаю я ту деревню.
Мать родилась, я там рос.
Узнаю ту церковь, вербу,
Что, бывало, бьет до слез.
Три посада у села,
Две дороги накрест.
Церковь старая вросла,
Угол лопнул малость.
Ближе к краю, средь села –
Серый сруб колодца.
Ручка ворота гладка,
Цепь кольц`ами вьется.
Чуть повыше – дом её,
Александрино жильё.
Ах, Смоленская
матерь Божия,
А девчоночка
Я пригожая.
Проводилась я с парнями,
Полюбила лишь его.
Провожусь в его село,
Пойду замуж за него.
Из далекой слободы
Увезут меня сватЫ.
Буду жить у свекора
Из села широкого.
Через год родился сын,
Новый в доме гражданин.
Ну, Михайло, ну, кузнец
Славный вышел ты отец:
Одна девка, пять парней -
Краше не было вестей.
Девка матери опора.
А, с парням дело споро.
Александра расцвела,
Что ж, семья её взошла.
П`олна чаша новый дом,
Что построили с отцом.
Щи с сметаной на столе,
И буренка во дворе.
Лучше б не было двора,
Только грянула война.
Не печалься Александра,
Береги детей.
А вернусь к тебе с Победой -
Станем жить сытней.
Ты куда же муж любимый
Уезжаешь в дальний край?
За морями, за лесами
Ты меня не забывай.
Мы «залесские» ребята,
мы нигде не пропадем.
Перед пулей и снарядом
мы частушку пропоём.
Бравый вышел их отряд…
Но, послали в Сталинград.
Было первое письмо
Про дорожку дальнюю,
Про соседей, самого,
Да дожди печальные.
А о том, как он скучает,
Не писал он ничего.
Писем вот не получает,
Как наверно, от него.
Во втором письме три строчки:
«Драка насмерть, бой кругом.
Береги сынов и дочку,
В Волгу мы не отойдем!»
А с письмом конверт попал:
«Муж твой – без вести пропал».
Ох, ты, Боже ты мой,
Ох соседушка!
Это как же так случилось
Александрушка!?
Да, за что же это Бог – то
Наказал его?
Да зачем же убили – то
Мужа твоего!?
Ох, соколик,
на кого же ты детушек покинул-то!?
Ох, ненаглядный,
Ты зачем во сыру землю сгинул-то!?
Не верю! – был её ответ.
Не верю!- так сказала: Нет!
Как детей растила,
Как пирог пекла,
Как коровушку доила,
Дума лишь о нём была.
А подумать было
О других делах:
Старший вымахал – детина,
Младший – на руках.
Хоть война прошла недавно,
Дел не перечесть.
Огород, Михайло, справный,
Только вот поправить печь.
Старший с девкою гуляет –
Мать на свадьбу подбивает.
И запрос в войска писали,
Но пришёл ответ:
Что его не разыскали,
Что такого – нет.
В церковь дальнюю сходила,
Бога расспросить.
После в поле голосила,
Слезы стала лить.
Надо к свадьбе бы закуски
Редкой разыскать.
Это ж как-то не по-русски -
Без отца справлять!
Внук кричит уж со двора,
Бабке нянчиться пора.
Улетели мои детки,
Где теперь сыскать?
Спи внучонок, я конфетки
Схожу покупать.
На дворе мычит корова,
Огород вскопать.
Много дела, деток много –
Надо помогать.
Спи внучонок, мне соседка, вечером вчера,
Вырезку газетную почитать дала.
Пишут, что нашелся муж один такой.
Вдруг куда-то деда занесло войной?
Что-то стала уставать,
И в ногах болит опять.
Громких слов не говорила,
Просто делала дела.
Подняла детей, взрастила.
Мужа вот с войны ждала.
Всё соседи удивлялись,
Где же силы-то брала?
Ведь они не прибавлялись –
Все их детям отдала.
Так не в том ли мощь и сила
Нашей Родины – страны,
В женщинах моей России,
В Матерях родной земли!
На погосте крест стоит,
Александра под ним спит.
ПАПКА, ПАПКА…
Папка, папка, папка.
Как же мы с тобой,
Так и не сумели
Всё проговорить.
Может, спится сладко,
Под стальной звездой,
Мне ж теперь досталось
За тебя прожить.
Вроде тоже солнце
В небесах смеётся.
Те же ветры дуют,
Листьями звеня,
Только вот я знаю,
Что не обопрешься
На веселый взгляд твой,
Что держал меня.
Так не научился
Мудрости твоей я.
Всё меня кидает
В стороны судьбы,
Всё меня относит
С полотых полей тех
В сторону оврагов
Страшной глубины.
Всё ж таки досталась
от тебя наука:
всё не расплескалось
прошлое житьё.
Кое-что осталось
Для твоих же внуков.
Может и в моих же
Будет всё твоё.
РУССКИЕ ЖЕНЫ АМЕРИКАНЦАМ
Май. Сорок пятый.
Ветки сирени
мертвым солдатам,
встав на колени.
Русские жены
Ржевской закваски
Биллу и Джону,
Сэму с Аляски.
Дарья и Марфа,
Клавдия с дочкой:
вечное царство
павшим. Бессрочно.
Русские жены –
американцам
Биллам и Джонам,
между гор Гарца.
ЭТО ОТТЕПЕЛЬ
ФУФАЕЧКА
Фуфаечка, фуфаечка! Забытый выходной.
Фуфаечка, фуфаечка! Бежишь до проходной.
Фуфаечка, фуфаечка – застенчивый наряд.
Крутой армейский ватничек тебе не друг, не брат.
Тебе ли, часто стёганой, самой себя жалеть?
Не в праздники надёванной – не в шкафчике висеть.
На гвоздике, за петельку, в заплатках рукава –
Висеть поближе к двери бы, передохнув едва…
ФЛАТТЕР. ЛЕТАЮЩАЯ ЛАБОРАТОРИЯ. Г. И. ПЕТРОВУ
Флаттер
режет
крылья!
Василий,
держи
штурвал!
ФЛАТТЕРРР!
В чернилах выльет
Вибраций
предельный удар.
Василий,
идем в режиме.
Нам
надо
его
познать!
Василий – повыше примем,
Что б лучше все записать.
Я знаю, Василий, ты летчик,
Ты лучший ведь в ЦАГИ ас.
О Прандтле мы спорили с Кочиной
Что КАрмана вихри у нас.
Мне б их только рядом увидеть,
В строках самописцев узнать.
Тебе же, Вась, в случае прыгать,
А мне же отчеты сдавать.
Смолю «Беломор»
папиросами,
Одну
от другой,
прикурив.
Себя засыпаю вопросами,
Опасность
полета
забыв.
Василий!
Ушел из режима!
Василий в заход!
И опять
Мы пишем процесс без нажима
Педалей закрылков.
Держать!
Вибрацию
слышишь,
Василий!
Мы
крыльями
стали
махать!
В режиме полет!
Мы осилим
Цепь вихрей.
Держа-а-ать!
Мы словно на бешеной тройке
Летим сквозь высокий барьер!
И крылья
нам
режет
звонкий
ФЛАТТТЕРРРРР!.
Василий выходим, скорее!!!
Теперь я уж все записал.
Штурвалом, как парус на рее,
Поток, ты, надеюсь, поймал?
Ну, все! Приземлились. Спокойно!
К шасси прислонился. Курю.
«Георгий, трясусь, как с попойки!!
Оставь – в первый раз засмолю!»
МАЙЯ. КАРМЕН-СЮИТА
Черной юбкой, черной сеткой, красной лентой и трико,
Облекло стан гибкий, крепкий. Вслед за музыкой влекло
Длинной шеей лебединой, поворотом головы.
Легкий шаг не уловимый длинных ног, как звук струны.
Как она влечет, как манит! И как дразнит всех мужчин!
Ни один жест не обманет! Для любви ведь нет причин.
Те - из всех мужчин на сцене, но, и им ведь не поймать
Эту птицу: пламя-время, что не может не летать!
Ах, «Кармен-сюита» - песня с танцем-ветром по степи!
Это Майя-юность плещет взмахом рук и поступи!
Никогда ни до, ни после не пришлось мне увидать
Ярче пламени и чувство, что зовет тебя летать!
12 АПРЕЛЯ
Сын инвалида. Третий урок. Солнечный день. Учитель
Чертит биссектрису. А скоро звонок – ребятам в апрель водитель.
Ах, как бы хотелось в апрель убежать, искать ручейки с водою.
А дома в бараке хлопочет мать, и стол с небогатой едою.
Учитель хороший владеет предметом. Умеет увлечь теоремой.
Он выслан с Москвы за сто километров, сказав про марксизм: «Не верю»
Мы знаем - не сладко живется сейчас, с войны лишь минуло пятнадцать.
И улица часто учитель наш, и часто приходится драться.
Но в класс репродуктор вдруг зашуршал, и вдруг раздалось ТАКОЕ:
КОСМОС! ГАГАРИН! С земли стартовал! В степи приземлился! Спокоен!
И словно горячий ветер пахнул. В порыве весь класс-воитель!
Окна и двери все распахнул. Плясал на столе учитель!
Значит действительно космос наш! И не напрасно терпели!
Мы первой державою стали сейчас! И в коммунизм уже верю…
ЖЕСТКОЕ ИЗЛУЧЕНИЕ
Вы жертвами пали в «холодной» войне
Былые учёные люди.
О вас не напишет никто и нигде,
И славы народной не будет.
Мальчишки отдали таланты свои
Для физики грозного ада.
В закрытые зоны вы не за рубли
Приехали. Так было надо.
В мех-мат, и МИФИ, и физфак, и ФИЗТЕХ
Отобраны в дальней глубинке.
О, как же вы все не похожи на тех,
Кто просто гулял по Ордынке.
На адрес московский вам пишут письмо
Отец, ваша мама, подруги.
Но, где же ваш город? Не знает никто,
И в гости никто не прибудет.
Да, всё хорошо. И здесь много девчат,
И улицы моются с мылом.
Но Гейгера счётчик вдруг так застучал,
Что физиков смена застыла.
Не дрейфте ребята, ещё мы споем
Студенческий гимн "Gaudeamus".
Мы в кружки чистейшего спирта нальём,
И выпьем за дружбу и верность.
Вы, юные вдовы закрытой земли,
Не верьте в секретчиков сказки.
Те альфа и гамма так жёстко легли,
Что только во сне будут ласки.
А мальчики светятся даже во мгле
Пещер преисподней иль рая.
Нам надо лишь помнить всегда и везде
Безвестных спасителей мая.
ДОЧЬ СТАЛИНА
Гостиница «Советская», бывший ЯР
Дочь Сталина. За дверцей спит бильярд.
Ковровые дорожки этажей.
Дежурная сторожко чистит «Гжель».
Светлана, дом без Родины. Здесь в гостях.
И вроде, на свободе бы, да есть страх…
СКАЖИ МНЕ ГАГАРИН
Сбережение народа как главная задача.
А.И.Солженицын
и был он «расстрелян неправильно»,
за анти- и контр- агитацию.
скажи мне Гагарин, а правда ли
раскрылись небесные панцири?
Скажи мне Гагарин – скрижалями
открыл ты дорогу до истины,
о чтенье молитвы во храме ли,
во доме без слежки без пристальной?
Тебя ли, с небес прилетевшего,
о чести отца, несогласная,
просила дочь, в клиросе певчая,
о том, что и так было ясно всем?
Влетевшего в небо Гагарина
о чести прося, не о мести.
Расстрелян был, в общем, неправильно -
писал прокурор при «Протесте».
Быть может сред славы и праздников,
нашел ты словцо подзащитное,
священник оправдан был начисто.
В молитвах сельцо позабытое.
Скажи мне Гагарин – где Родина?
Где братья и сестры навечные?
Где реки мои полноводные,
где смех и улыбки беспечные?
Скажи мне Гагарин, где шумные
деревни. Поля плодородные?
Скажи мне Гагарин, где умные
мужчины и жены дородные?
Где пахари, где голосистые
жнецы на покосы идущие?
Где нивы хлебов колосистые,
где рощи до неба встающие?
Скажи космонавт, где рабочие
в заводах, в мартенах и кузницах?
Скажи космонавт, где ученые?
Где дети растущие - умницы?
Скажи мне - где род мой
рассыпался в времени каплями?
Скажи! Где народ мой
расстрелянный … близкие самые…
ОБЛАКА
Облака, вы мои облака!
Это озеро в небе печальное.
В нем плывете, качаясь слегка,
Словно платье невесты венчальное.
Облака, вы мои облака!
Вы летите, как белые птицы.
Яркий свет, голубеет едва,
В вас нельзя, как в весну, не влюбиться.
Иногда, вас колышут ветра,
Задевая веселыми брызгами.
Этот флирт – проявленье добра,
Ветер радость старается высказать!
Хмуро брови вы сдвинете, вдруг
Посерев всем лицом до отчаянья,
Если вами владеет испуг,
Надвигавшейся бури нечаянной.
Ваши слезы обиды – дождем
Проливаются с грозным стенанием,
Когда молнии мечут огнем
В ваше тело и разум израненный.
Сквозь лета вы несете в веках
Вашу память о прошлых столетиях.
О лесах, городах и стихах
И людях, продлившихся в детях.
Облака…
ПЕРВЫЙ ДЕМБЕЛЬ
Сонары будет лежать на дне,
В глубинных бомбах пространство встало.
Алкаш не утонет в сухом вине.
Меня сегодня весна достала!
Достала думой, мечтой и сном,
Не надо рыжий мне кот мурлыкать.
Солдат к присяге, а смерть потом,
И будет трусом в спасенных тыкать.
Зачем невеста идет к венцу?
В пивной без воблы ты выпьешь мало.
Тогда чего же вся кровь к лицу?
В дорожных пробках сс(п)ать не пристало.
Когда выходят все на перрон,
Считать, стараясь, все этажи,
Одна она лишь, как с похорон,
С бутылкой водки за гаражи.
Весною плакать не станем мы.
Она придет. По мозгам ударит.
Зазеленеют тогда холмы,
И первый дембель вернется к маме.
БАЗАРНЫЙ ДЕНЬ
Эх, играй, играй гармошка
В наш базарный выходной.
Эй, гуляй, гуляй Алешка
По широкой мостовой.
Расчеши витые кудри
Пятернёй. Притопни в такт.
Покажись девчонкам шустрым,
Что ты парень, не дурак.
Распахни пальто под ветром.
Улыбнись в пушок усов,
Затянувшись сигаретой.
В воскресенье хорошо!
Хорошо встречаться с другом
Средь прилавков и толпы.
Хорошо б к своей подруге
С сувениром. Но, увы.
Хорошо бы медь в кармане
Превратилась в серебро.
Хорошо б под утро маме
Не стучать домой в окно.
АХ, МОСКВА!
Ах, Москва – всего начало!
Из-за леса и холмов
О тебе душа дышала
И к тебе несла любовь.
Словно Чук и Гек, под праздник,
Размечтался о Москве.
В мире грёз, своих фантазий
В детстве думал о тебе.
Ты, Вселенной притяженье,
Свет далёкий и софит.
Ты всегда, всегда - движенье.
Колесо судьбы. Магнит.
Но, ты – женщина. И лица
Женщин всех есть у тебя:
Ты, развратная девица,
И невинное дитя.
Ты, надменная Столица
В шитом золотом Кремле.
Ты, двуглавая орлица
С частью суши на Земле.
Ты, дородною купчихой
Поселилась на Тверской.
Приторговываешь лихо
Между небом и землёй.
Средь заядлых театралок
Отличалась ты всегда
Мировых имен немало
Пронесла через года.
Не посредственность науки,
Глубину твоих умов
Не познают даже внуки
Всех народов, всех веков.
И твоих строений зданья
От подземья до небес
Удивляют мирозданье
Словно чудо из чудес.
Не твоих ли платьев-улиц
Истоптал я сарафан.
Не тебе ль теперь дарю я
Запоздалые слова.
Ты, девчонкой-недотрогой
Познакомилась со мной
И стихов, и песен много
Перепели мы с тобой.
Словно нежной паутиной
Или звонкою струной
Привлекаешь ты незримо.
Не расстанемся с тобой!
ПОМНИШЬ?
Вспомнит Франция Де-Голя,
Вспомнит Ливию Дамаск.
Помнит небо голубое
в гимнастерках потных, нас?
Помнишь? Пять ракет на точке.
Три палатки. И песок.
Суп, компот, пюре, биточки.
Кровь, простреленный висок.
Помнишь джунгли и болота.
Замполит, уха, гармонь.
Три трёхдневных перелёта.
Пять ракет. Фантомов вой.
Помнишь, мальчик тот, раскосый,
что нам лётчика привёл?
Помнишь, длинные вопросы?
Спирт, землянка – перевёл?
Вспомнишь пять командировок.
Ты полковник, и тылы.
Вспомнишь орден. А осколок,
Помнишь? Значит, живы мы!
АХ, ЭТИ СТАРЫЕ РАЙОНЫ МЕЖДУ САДОВЫМ И КРЕМЛЕМ!
Ах, эти старые районы
Между Садовым и Кремлём!
Всегда взираю удивленно
В пастели улиц. Ночью, днём.
Вы – груди тучные искусства.
Поите свежим молоком
Театра, музыки. Здесь чувства
Вобрали смысл седых веков.
Петляя двориками зданий,
Вдруг выйдешь: старый особняк
Без вывески. Но, все же манит.
Наверно, что-то тут не так.
И точно! Там апартаменты
Картин художников Москвы.
Какая мощь! Но Stop! Студенты
Изучат краски красоты.
Под трепет в сердце шел ко «Щуке»
Театру преданный студент.
«Вахтанговский», как монумент
раскрыл для всех колонны-руки.
И звуки огненной поэмы
Из дома Скрябина лились.
Мы с ней тогда входили в жизнь,
Ещё не зная, что мы, где мы.
Купецкий дух Замоскворечья
Пока не выветрился весь.
А всё ж порой, мелькает здесь
Уютный скверик от предместья.
Но вворотил богач Кемпинский
Сарай безвкусицы своей
Там у реки. Пейзаж Ордынский
Уже не вспомнит голубей.
Что их ругать? Я сам когда-то
Рубил железною пешнёй
Строй старых улиц вдоль Арбата
Проспект, врезая не родной.
И там встречал я Маргариту.
Сквер у посольства. На скамье.
И было ясно. Не забыто
Ничто, сгоревшее в огне.
Сегодня мир иных историй.
Иные ритмы и Москва.
Но сквозь асфальт растет трава,
Давая повод аллегорий.
ПИТЕР. АПРЕЛЬ
Желаю в душу заглянуть
И ощутить его немую
Веков заснеженную суть.
Стихи, слова, и запятую
Васильевского. Старые дома,
Кунсткамеру, университета
Фасад. Лучи, чуть теплые, едва.
Апрель, открывший глаз,
Осветит солнцем дикий пляж
У Петропавловки. Студенты,
Подставив бледные тела,
Как Богу, солнцу, вспоминают
Прогулы. Здесь витает
Казненных дух. Но провела
Гранитом линию Нева.
Тогда мостом катили брички,
С Исакия от Зимнего. Кавычки
рельс легли с Литейного.
Везли влюблённых. А в авто?
Ужель ты думаешь не то
Же чувство в них? Поверь,
Как и тогда Апрель, Апрель!
ПОЖАЛУЙ, ВЕСНА
Вы правы, пожалуй. Весна
Теперь заглянула к нам в город.
Булыжник расстёгивал ворот.
Почёсывал бок ото сна.
Уже пронесли снегири
На север свои впечатленья
А в небе исчезло круженье
Ворон от зари до зари.
Растаяв, колдобины льда
Открыли асфальта ухабы.
Те полными ртами, как бабы
В засос. И авто, и мента.
Перчатки, пальто, сапоги
Пока ещё всё на народе,
Однако, девчонка при входе
Метнула улыбку: «Бери!»
ШАРИКИ
Утром слякоть, мокрый снег.
Надо выпить водки.
На портрете вновь генсек,
вновь орать в полглотки.
Но сначала прапора
из соседней части
смаршируют, и «Ура»
рявкнут местной власти.
Пионерия пройдет
будь-готовым маршем.
Ветераны хмыкнут вот,
вот и смена наша.
Член-парткомовцы ткачи
тяпнули по двести.
Их колонна прокричит:
«Наши планы вместе!».
Девки шарики несут,
от «Кагора» млея.
Нынче добрые, дадут!
Правда, ведь Емеля?
ЗАМОРОЗКИ
ВЕСЕННИЙ САД НАПОЛНЕН СНЕГОМ
Весенний сад наполнен снегом.
С печальных веток каплет грусть.
Церквушка колоколом в небо
Протяжно молит: "Иисус!"
Былых дворцов пустых обличье -
Глазницы окон корпусов.
Здесь пахнет Сталинским величьем
От зданий - голых черепов.
Глядят на нас кариатиды
Сквозь гипс отколотых волос,
Как будь-то все ещё обвиты
Колючкой следовых полос.
Режим секретности витает
Сквозь стены, двери, потолки.
Весна уже, но снег не тает,
Лишь лужи словно островки...
РОДИНА
Родина!
Истерзанное тело.
Войнами,
раздорами страстей.
Больно мне,
Что так и не успела
Сделать ты
Счастливыми людей.
Сколько их
Лежат в болотах гатью,
Павшими
В сражениях эпох?
Помню их
Наследственной печатью
Памяти
Детей и жен их – вдов.
Пращур мой –
На Куликовом поле,
Прадед мой –
В Бородино.
Деду лечь –
Под Сталинградом доля.
Батя, с той
Войны почти без ног.
Пламенем
Надежда наша в душах:
Внуками
Отчизна расцветет.
Родина!
Я слово «род» здесь слышу.
Родина
века переживет.
ДВЕ ЗВЕЗДЫ НА ПОГОНАХ
Две звезды на погонах.
Глаза – васильки,
Бирюзою сияют на солнце.
Рожью выстелен лоб.
Колосья легки
Под фуражкой. Бубенчиков звонче.
Узкий мост. С рынка в город идет,
Улыбается солнечный зайчик.
Что в подарок купил?
Что с собой привезёт?
Юноша, полу-мальчик.
Тучи чёрных бород,
А глаза – что угл`и
От сгоревшего хвороста в очаге.
Смоль волос под папахой.
На щёки легли
Траура рвы о погибших в огне.
Не кричать, не ругать.
Но, велит им закон
Позапрошлого века – «вендетта»
Кровь за кровь, жизнь за жизнь,
Так велось испокон.
Лишь присяга у парня на это.
И в Тверское село, и в Кавказский аул
Распокинулось горюшко горе.
Ни Аллах, ни Господь сюда не заглянул,
Что бы вычерпать горестей море.
Третью ночь под иконой
Лампада горит,
Мать не спит, всё молитвы читая.
Третьей ночью старухи
Родным говорят
Про сынов, двери не закрывая.
А МОЖЕТ – СОВЕСТЬ?
Память – стыд. А может – совесть? Может, в сердце не всё выжег?
Может, есть ещё начало, что под утро в ночи дышит?
Может, вдруг тебя потревожат блеском мысли воспоминанья?
Как ты думаешь, а может это чувство быть без названья?
Не в словах ведь совсем дело - как просили они мелочь.
(И назло, ни «копья» в кармане.) А мальчишкам нужна смелость,
Что б сказать, что их мать в пьянке, не корить же её словом,
Что на деньги - еду мамке, что б никто не видал знакомый.
Так ведь это же ты с братом, в тех далеких годах детства!
Бедность всем была сватом. И куда от неё деться?
Поздней ночью придет образ, в темноте разложив строки.
Прочитаешь слова порознь: «У греха не пройдут сроки.»
ВОЙНА
Война шуршит, война ползёт,
война накачивает скулы.
Война тихонечко войдёт
со снегом в дальние аулы.
Война заполнит камыши
немого, тёплого болота.
Война нисколько не спешит,
всегда найдет война кого-то.
Войдет долгами в особняк,
поставит банк к банкротной стенке.
Завяжет петлю как-то так,
что задрожат на шее вЕнки.
Кого-то будет убеждать
искать бессмысленно работу.
Кому-то скажет не рожать,
не печь блины, не жить в субботу.
Шепнёт кому-то: не любить
того другого с цветом кожи.
Их надо гнать, их надо бить.
Не надо это. Не поможет.
Но, эта сука, втихаря,
ворует денежки в бюджетах.
Солдаты, пули, якоря,
маневры, топливо в ракетах.
Когда не станет чем платить,
когда не куплены товары,
когда закончены понты,
когда не пьют и строят мало.
ТОГДА! Тогда ОНА придёт,
(войдёт, влетит, ворвётся, въедет).
Парнишку МИР она взорвёт,
и зарычит на мир медведем.
Война кричит. Война орёт,
война расквашивает скулы.
Война дома, как пыль, сотрёт,
и города, людей, аулы.
И… будет снова нужен мир,
дома, дворцы, товары, деньги.
И снова миру будем мы
творить людское рукоделье,
пока шуршит там вдалеке,
играя оптикой на солнце,
Марс, толстый дядя в котелке,
а мы-то думаем, что спонсор…
Я - МЕНТ
Я – мент! Ты послушай, послушай!
Я - мент! Вот такие дела.
Я – мент! И чего ж ко мне в душу?
Я – мент! За живое задели слова.
А служил ты в морпехе? За полярным, за кругом?
А прошел ты все сроки, как учил старшина?
Может, это тебя не дождалась подруга?
С безработным отцом, в дембель, ты пил до дна?
По горячим, по точкам, не тебя ли кидали,
Когда месяцы в годы, и друзей не поднять?
И не ты ль обмывал те медали в стакане?
И в твоих ли искала глазах друга мать?
Да, не чистая, бля, эта наша работа.
То дежурить по суткам, то толпу разгонять.
Вот уж год не гулял с своим сыном в субботу.
А семью прокормить? Что ж приходится брать.
Смотришь косо ты, парень, сразу видно ученый.
А ты знаешь, что шило может воткнуто в бок,
Если рот ты разинул, а какой-то «Палёный»,
Сделав несколько ходок, не хотел новый срок.
Понимаешь, конечно, я бы смог в универе.
В нашей маленькой школе я был лучший из всех.
Только, что б поступить не хватило мне денег.
Так, что в этой работе я ищу свой успех.
Я теперь капитан. Но начальство, с издевкой,
Говорит, что с «червинкой» мой последний погон.
Дескать, я размышлять стал, забыл про сноровку,
И отложат большую звезду на потом.
Что ж ты парень притих, и не пьёшь своё пиво?
Может, вспомнил работу, или голос пропал?
Это ж ты ведь нам пишешь гламурное чтиво?
Ну, бывай, я поехал. Удобный пивзал.
ПСКОВСКОЙ 6 РОТЕ
Полковой интендант, это жирное рыло,
шуры-муры крутил с медицинской сестрой.
Почему его вспомнил, как в воронке накрыло
нас, с пятью пацанами, взрывною волной?
Среди звона в ушах от дрожащих коленей
до кадыка, тельняшкой, рвущей ворота шов,
мы построим заслон с четырех направлений,
ради ваших детей, матерей ваших, жён.
Наша злость нам не даст растерять ни минуты,
этих «духов» порвем, десантура не сдаст.
Нам ещё не сейчас раскрывать парашюты.
Затяжной в небеса, оперевшись на наст.
Ты, Санёк, не грусти о весёлой девчонке,
и жгутом замотай рвань мясную культи.
Сколько их там ещё? Но и мы в их печёнках.
Никакому врагу сквозь десант не пройти.
Мы поляжем здесь все парашютной укладкой
в хлопьях белого снега с песней ветра средь строп.
И не нам будет знать, как слезинки украдкой
вытрут выживший парень и молящийся поп.
ЭТА БОЛЬ ЕЩЕ ВЕРНЕТСЯ…
Эта боль ещё вернётся, - военврач.
Пятна чёрные на Солнце - женский плач.
Сын дарить цветы со склонов так хотел,
а назад "Тюльпане черном" прилетел.
В сером цинке "Здравствуй мама" не сказать.
В красных ленточках бетонка, как в слезах.
НАМ СЕГОДНЯ НЕ СПАТЬ
Нет, сегодня не спать. нам не спать после полночи в криках.
Этот парень опять будет матерно крыть всё подряд.
И опять лишь сестра подойдет к нему в сум(е)речных бликах.
Будет тихо просить - не будить спящих рядом ребят.
Тот, противник его, видно, так насолил, среди ночи тревожа,
Что парнишка готов разнести в клочья весь табурет.
Ни полночный укол, ни затяжка во сне не поможет
К перемирью придти. Парень требует чей-то ответ…
Утром мы молодцы, утром новое солнце встаёт из-за окон.
Возвратясь в этот мир, свято держим негласный запрет –
Говорить обо всём, кроме стонов и болей без сроков.
Мы пошутим ещё, вспоминая домашний обед.
Доктор, ты не мудри, пряча в ус подозренье свое на обходе.
Парню много ещё предстоит сделать в жизни побед.
Знаешь, мама его каждый день в храм с молитвою входит,
Ставит свечи, что льют на иконы мерцающий свет…
Нам, сегодня не спать, нет, не спать, и молчать до рассвета.
И сестра не придет прошептать. Нет кричащих во сне.
С этой койки пустой не услышим мы утром приветы.
С ним не будем шутить о любовных делах, о весне…
КАК ТЫ, ВЫСОЦКИЙ?
Как ты там тёзка
за той, за чертой?
Там времени нет и пространства?
Как ты, Высоцкий,
Живой – неживой,
без песен, стихов, дружбы, пьянства?
Как ты без сцены,
гитары, жены?
Волнение в зал не привносишь.
Прошлым бесценным
мы поражены,
И вновь тебя просим, мы просим…
Нам слышится где-то
и удаль, и блажь,
и смелость стихов сумасшедших.
Нам видятся ветром
и смех, и блиндаж,
и боль, на Голгофу вошедших.
Где твои нервы,
и струны, и боль,
отданный всем, как павший в бою
Кто-то без веры
за передовой
консервирует душу твою.
Есть здесь ребята
на выстрел, на нож
пойдут, как и ты без остатка.
И песни поют,
но так не споешь,
не скажешь, не крикнешь… Не сладко…
СВЯТОМУ БЛАГОВЕРНОМУ КНЯЗЮ АЛЕКСАНДРУ
Ты поверь, Александр, не сложилось.
Как мы шли по промёрзшей земле,
Как тянули её, рвали жилы,
Как горели в военном огне.
Не серчай на нас княже, старались,
Чтобы всё было сбором в кулак.
Чтобы Запад с Востоком держались
С нами вместе, и всё было так.
Ты же знаешь, не в них наши беды,
Наше счастье ведь в наших руках.
Были славные дни и победы,
Зависть рушит добытое в прах.
Как тогда, позалезли в уделы,
И взирают из тёплой норы.
Не в краях, но творят беспределы,
В своих вотчинах. Все до поры.
Как науку твою нам усвоить,
Чтоб без войн воедино собрать,
И на общее дело настроить,
И не дать без вины обижать.
Помолись там за нашу Отчизну,
Да за русскую всю сторону,
Да за разум людей, чтоб при жизни
Укрепляли родную страну.
Надоумь хоть во сне, хоть в виденьях
Старых, юных и зрелых мужей
Почитать* все твои уложенья
О единстве российских людей.
Не покинь нас в пиру и в печали,
Не оставь в своих чутких словах
Тех молитв, что ещё не звучали
И они возродятся в делах.
_____________________
*Почитать - чтить
ТРЕТЬЯ ПЕРЕМЕНА
ОЙ, ТЫ РУСЬ ЕСИ
Ой, ты Русь еси –
сизым облаком.
Под дугой хомут
и шлея под хвост.
Ой, ты, вы-неси,
да, не н`ароком,
оторвись от пут
на возу народ.
Утонув в снегах,
заплутав в лесу,
ты рвани вперёд,
что есть силушки.
Пусть подпруга в пах,
и узду грызу,
и кровавя рот:
«Ого-гогушки!»
Ой ты, Русь, стара –
молодёхонька,
проскочи сугроб,
глаз навыкате.
Широка страна,
да, малёхонька,
то ли будет гроб,
то ли выкатим?
Ох, тяжёл тот воз –
вожжи струнами.
Лишь оглобли бы
не долбили бы.
Дрожь, копыта врозь,
тянем скулами.
Не до боли бы,
не добили бы…
КЕМ СТАЛ ВАНЬКА, ГОД 1980
Сидели на корточках.
Псы серые прорычали.
Молчали.
Вороненая сталь автоматов,
в полушубках солдаты.
Увы, не знали мы тех. Узнали.
Сидели на корточках
в черных фуфайках
да в майках.
Молчали солдаты. Псы.
Вороненая сталь автоматов.
И мы. Идем за зарплату. Мы.
И серые мордочки
смотрят, как в форточку -
щелку глаз.
На нас. Мы на них. Идём
на смену. Завод наш нам дом.
Им – строить, приказ. Для нас.
Воронёная сталь автоматов.
В чёрных-фуфайках бушлатах.
Да, глянь-ка!
Ванька из нашего класса
в этой чернеющей массе.
Зеком стал Ванька!
Учён Ванька когда-то.
Вороненая сталь автоматов.
Да, жалко.
Умный, в общем-то, парень.
Теперь парит. Кем станет?
Лет через двадцать. А? Жарко?
СЕВЕРА, СЕВЕРА…
Севера, севера – гнус, жара и морозы,
да без края тайга, да красивая рыба таймень.
Севера, севера – буровая до неба и грозы,
да полмесяца вахта надежных и верных людей.
Мы расскажем родным про сибирские реки и сопки,
про охоту в тайге, про пахучий над озером дым.
Мы не скажем родным про буренье и керны, и сроки
из об`садных колонн до нефтянки достигших глубин.
Когда в лютый мороз трое суток тащили мы вышку
тридцать вёрст по тайге, на салазках, тросами врастяг,
трактора в темноте, словно в вальсе, и без передышки
наш старшой-дирижёр. Вместо палочки – розовый флаг.
Когда там, в высоте, в полусотне аршин над сугробом,
на полатях скрипит и вершину ведет в оборот,
ты забудешь про всё, лишь дороге не стала бы тромбом
та застывшая наледь, где ещё предстоит поворот.
Дорогая не верь, что без вас мы почти не скучаем -
просто некогда нам выводит на бумаге ответ.
Мы без писем живем, и лишь вечером вспомним за чаем
про семью, про тебя, про домашний негаснущий свет…
БАБУШКА, РУССКАЯ ПЕЧЬ
Бабушка, русская печь,
Не ты ли хранила всё в доме?
По утренней сладкой истоме
Текла материнская речь.
На гладких твоих кирпичах,
Теплом согревающих пятки,
С братишкой играли мы в прятки,
А образ мерцал при свечах.
Бабушка, русская печь!
Твой под, застеленный соломой,
Мыл чище всех бань, саун новых.
И ты не могла нас обжечь.
Лежанка, прижавшись к тебе,
Служила столетнему деду,
Когда он не мог слезть к обеду
Для щей ароматных в избе.
В печурках лежали как клад
Носки, рукавицы, клубочки.
А мать улыбалась – нет дочек,
Зато сорванцов сыплет град.
Русская печь! В те года,
Сжигавших дома в наших сёлах,
Обугленной, невесёлой
Ты место хранила всегда.
И строился вкруг тебя дом,
Собравшейся снова роднёю.
И дом возрождался тобою,
И дети рождались вновь в нём.
Осыпалась снежная пыль,
Нет дров, нет тепла из тех вьюшек,
И нет уж тех старых старушек,
Кто печь на рассвете топил.
И подовый хлеб не вкусить
С парным молоком. Домотканый
Не ткут половик утром рано,
С дресвою полы не помыть.
Прошли времена, когда дом
Ночной каравеллой сквозь зиму
Плыл весело и горделиво,
И печь была главная в нём.
ОДЕССА – МАМОЧКА
А вспомнишь ли ты, Гриша, мамочкину дачу
В Аркадии, у моря – зелёный огород?
Сидели мы за столиком – вот редкая удача.
И щука фарширована, и водочка течёт.
Ах, мамочка, ах, Софочка, такая рукодельница,
Цветочки и кусточки на даче развела.
Вопросики-распросики, словечко за словечко,
Про Гришу, про сыночка, о нем все речь вела.
С Одесского вокзала – трамваем до Фонтана.
С Канатного завода в Аркадию летим.
Пройдем от дома Жукова, с Французского бульвара
К Приморскому бульвару. На Пушкина глядим.
И если на Привозе мы, веселого стекольщика
Расспросим о погоде и о видах на кефаль,
То уж на Дерибасовской, в пивбаре «У Гамбринуса»
Узнаем «правду-матушку», как Беня жил здесь в старь.
Одесскому театру поклонимся мы до пола,
Задравши к верху головы, что б дворик увидать.
И Дюку Ришелье, конечно, мы похлопаем.
Европу, блин, здесь выстроил, какая благодать.
Каким-то странным чартером в Женеву Гриша двинулся.
Живет теперь в Израиле? В другой какой стране?
Но вот в Одессу-мамочку тропинкой уж не кинуться.
Что жаль ему, конечно, как, впрочем, жаль и мне.
ДЮССЕЛЬДОРФ
Мой товарищ – Genosse,
“Alte-Beer” мы попьем.
У завода из крана
Мы по кружке нальем.
Там твои “Kameraden”
Нас приютят в кружок.
И мы все будем рады
Нам не лезть на рожон.
Ну а тот, Herr, знакомый
Он сюда не придет!
Где бывал Император,
Свое пиво найдет.
Разве нам по карману
В то кафе заходить?
У завода из крана
Свое пиво нам пить!
Помнишь, как мы сдружились,
Как была ГДР?
Даже вместе мы жили,
В общежитский манер.
Ты учился успешно.
Вроде доктором стал.
Ну, а я – неизвестно.
Впрочем, нет, не пропал.
Наши деды в окопах
Вшей кормили в войну.
Ну, а тот Herr, в Европе
Родился не в плену.
Его папа заводы
для войны развивал.
Ну а твой дед погоны,
Когда сдался, срывал.
На излучине Рейна,
На огромных камнях.
Выпьем мы “UnderBergen”,
Свою память уняв.
Вспомним мы, как портвейном
Баловались не раз.
Все девчонки, наверно,
Любовались на нас.
Ну а тот, Herr, уверен
Сидит в башне TV,
С ресторанной форелью
В золотистом вине.
Я ведь бомж из России,
Ну а ты «социал».
Где меня не носило.
Много ты повидал.
Ну а тот, Herr, в Потсдаме
Держит дом у воды.
Рядом домик, где Сталин
Дал Европе под дых.
Мой товарищ – Genosse,
Мы с тобой не удел.
На немые вопросы:
Сорт второй, ГДР!
КОГДА СДАВАЛИ МЫ СТРАНУ
Когда сдавали мы страну,
еще мы многого не знали.
Еще в глазах у нас стояли
солдаты, павшие в войну.
Еще не выветрились в нас
«Гражданской», сложенные песни.
И до сих пор в нас не воскресли
расстрелянные в ранний час.
Когда сдавали мы… Зачем,
сказал: «Вы вспомните Никиту…»?
Уж сколько лет, но не забыт тот,
прошедший лагеря. Зачем?
Могли ли урки знать тогда,
что им придется стать скелетом,
Держа страну. Забудь об этом.
Их путь известен. Как всегда.
Зачем тот плакал ветеран
о смерти маршала в медалях?
Ужель, он знал - в какие дали
слетят осколки прежних стран?
Афгана след по мясу в кровь.
Дрожала плоть над белой костью.
Да, верно, все мы в мире гости,
но есть, же к Родине любовь.
Когда настала Черно-Быль
открылись адские ворота.
И рухнул стержень, злобный кто-то
зажег в степи траву-ковыль.
Лилась окраинная кровь.
Смешались мысли, стерлись взгляды.
Но нам свободы было надо.
Хотя б свободы новых слов.
Влетели в нас года лихие.
Рванулись к золоту тела.
И плесень тонкая легла
на словоблудия благие.
Златой телец накрыл крылом
пространство Родины до края.
Теперь его мы силу знаем.
Так что же ждет наш новый дом?
ДАВНИЙ ЧЕЧЕНСКИЙ СЛЕД
Ты и ушел красиво,
платье не замарав.
Что же невыносимо
стало в твоих мирах?
Чем же тебя достал он,
давний чеченский след?
Двери закрыл и ставни –
выхода больше нет.
Долго так кровоточил,
спать не давал и ныл.
Множеством многоточий
жизнь тебе заменил.
Вот и шагнул на выход
с бешеной высоты.
Замер прицел на выдох.
Только в прицеле – ты.
С СОВЕСТЛИВЫХ ОБРОК
Что ж, приехали. Выходи.
На том же месте вокзал.
Новый. Но льют дожди.
И, город, я бы сказал.
Я сказал бы про все,
те, прошедшие времена.
В этом городе слышишь степь.
Иногда звенят стремена.
Иногда за углом кремля
вырастает татарский визг.
Гудит табуном земля,
вдрызг растоптана, вдрызг.
Слы-ы-ышишь, лучники тетивы
вытянули к плечам.
Стрелы в смоле. Зажжены.
Там, за спиной, колчан.
Город, ты, огород.
Дерева терема.
Вспыхнул. Горит. И вот,
выгорели дома.
Пять человек всего
из пятисот дворов
выжило. И никого
не защитил засов.
По-миру все пошли
милости собирать.
Город? А, город жив.
Сильная княжева рать.
Во-он, один из пяти
перед собором сидит.
«Господи, спаси, сохрани!»
Лет двадцати пяти.
Ныне проспект широк.
В центре – торговый дом.
Бут`ик на бут`ик. Порог –
белым, большим крылом.
Дождик. Снуёт народ.
Модная суета.
В пробках авто-пилот.
Рекламная маета.
Всё по-другому, как бы.
Каменные дома.
Асфальт, фонарей столбы.
Яркая кутерьма.
Но, на картонке сидит,
к стене прислонившись спиной
лет двадцати пяти
парень. Совсем молодой.
Бледный. Застывший взгляд.
С мелочью коробок.
Старый творит обряд -
с совестливых оброк.
НЕ НРАВИТСЯ!
Не нравятся
прошедшие
обиды –
По памяти
стучат
как молотком!
Не нравится
и очень
мне обидно,
По морде,
без причины,
кулаком!
Не нравится,
когда вокруг
халтурят,
И строят
вкривь и вкось,
в перекосяк!
Не нравится,
когда открыто
д`урит,
Деньгами
переевшийся,
сопляк!
Не нравится,
когда мне "ставят
клизму
Рассолом"
вместо
мазанья во рту!
Не нравятся
призывы
к Коммунизму
Обрюзгших
депутатов
поутру!
Не нравится,
когда старухи
плачут,
Считая,
чем квартиру
оплатить!
Не нравится,
что ничего
не значит
Намерение
Родине
служить!
Не нравится
еще,
когда ГАИшник
Освоил
только жест
«Остановить»!
Не нравится,
когда бывает
лишним
Солдат,
который мог бы
долго жить!
Не нравится,
когда
страдают дети,
Своей вины
ещё
не осознав!
Не нравится,
что нет ещё
на свете
Свободы
без попранья
чьих-то прав!
РИМСКИЙ МОТИВ
Июльское солнце.
В каменных стенах Тибра
не видно воды.
Лишь вдалеке,
только с холма
можно заметить
жидкие лужи,
там, меж камней.
У самого пола его коридора.
Надменные позы
юристов, курящих
«Давыдофф», ступени
дворца правосудий
поправших,
гнетут атмосферу.
А Колизей, выпростав стены,
Вверх устремился,
Подземьем раскопок,
свое увеличив величье.
Только Феллини-улицы
чудная зелень
спрячет светило
и жар наш, сердец,
что предстояли
пред древней культурой
дворцов и камней,
домов, площадей,
где торопливо
бегут муравьями
люди всех стран.
И ветер разносит
Мусора клочья
Прямо к нам в души,
Словно метель
В нашей далекой
холодной и снежной,
Очень больной,
неприветливой Родине.
Будем ли вместе?
ТРЕТИЙ РИМ
Кроваво-алый колизей
зарю багряную, как водку
глотал, алкал, вливая в глотку
зубастых стен России всей.
В манеже граждане в цепи,
искали игр, веселья, зрелищ.
Во храмах важно фарисеи
деньгам дарёным счет вели.
Протестный крест. Христианин
взывал к жестокости Нерона.
Стонущий звук аккордеона
с нестройным хором пел один.
Просились в сумерках гетеры
в альковы в быстрых колесницах.
Бредет толпа, едина в лицах,
в подземных каменных пещерах.
Рим полон варваров и строек,
полям и гражданам, грозящих.
От синих будок, в ряд стоящих,
«Тату» асфальта очень стоек.
Посты, стена, а там кровать,
но не стоят легионеры.
Не спрячь Москва свои манеры,
тебе четвёртым не бывать…
СОБАКИ И ВОЛКИ
Из нашей, из своры ушли молодые,
Кто в беге споткнулся, лису не догнав.
А тот напоролся на лося кривые
Рога. Пал в погоне, добычи не взяв.
Другому хотелось скорей отожраться.
С дружками собрал боевую «семью».
Его, в криминале, подставили "братцы".
А тот не осилил болячку свою.
А вроде бы все, словно псы озорные,
могли по оврагам зайчишек гонять.
Но в псарню - волков. И их зубы стальные
рвут шкуры собакам. Где ловкость нам взять?
Всей сворой, бывало, бежать на охоту.
Оно не богато, но все же житье.
Не стало охотника. Ту же работу
самим. Но на птицу пропало чутьё.
Волков запустили в лесные угодья.
Умеют всё звери. И опыт опять.
А мы ж никогда "не держали поводья".
И падают наши. Уже не поднять.
И нам не пришлось поохотиться в стае,
Лишь сворой охотника были тогда.
При нем вожаков среди нас не бывает,
А волчьи повадки карались всегда.
Не выдержать гонки, бежим, задыхаясь,
и воздух глотаем, и в пене язык.
Но волки всю дичь для себя загоняют,
А в сторону нашу оскаленный клык.
У сук наших в своре щенки подрастают
и пробуют голос - похож ли на рык?
В охоте сегодня уже понимают:
Лосенка завалят, потом может бык.
Быть может вдали, когда звери, из наших
Щенков молодых подрастут с вожаком,
По силам им будут загоны, и павших
собак помянут, и вернут нам свой дом.
ПРОЛЬЕТСЯ ВИНО НА СЕДЫЕ ПЕЧАЛИ
прольется вино на седые печали
из давних друзей не придёт к нам никто
мы будем сидеть, прислонившись плечами
мы, молча, споём каждый сам про своё
и будет свеча трепетать через сумрак
за дальнюю даль перекинется взгляд
и будут в стаканах мерцать, как и в думах
знакомые лики забытых ребят
МЕЖСЕЗОНЬЕ
ПРАВОСЛАВНОЙ ЗЕМЛИ КОММУНИСТ
Отгремел. Упокойся же с миром
православной земли коммунист.
Всё. Исчезли былые кумиры.
Перед богом и партией чист.
Здесь в глуши, за лесами упрямо
ты всегда говорил напрямик.
И в развалинах сельского храма
отпоет тебя твой ученик.
Выпивал, не хмелел и по совести
от села до властей проводник
вековою колхозною повестью,
где надёжное средство – язык.
Призывал, убеждал и ругался,
где с смешком, где с частушкой. Народ
сохранить эту землю старался,
в круговерти текущих забот.
Не снискал орденов за задания,
только был среди лучших друзей.
По фамилии – высшее звание
так тебе благодарных людей!
По заросшим берёзами пашням
понесут тебя к церкви без крыш.
Может быть, в позабытом вчерашнем
образ свой разглядит тот малыш?
СЕЛЕНЬЕ
Селенье тихо умирало
под треск стрекоз в полдневный зной,
и в тлена зарослях купало
останки купола с главой
полуразрушенного храма.
Свалились избы на проулок,
созрела в поле лебеда.
На горке лес, оскалив скулы,
грызет дорогу в никуда.
Здесь жили бабушка и мама.
Змеёю тропка на кладбище.
Среди заржавленных крестов
глаза людей. Портреты ищут
селенья бывшего остов
в молчанье старой колокольни.
И лишь родник из бывшей речки,
кустами ивы и крапив
укрывшись, весело лепечет,
что, как бы ни было, он жив,
нарушив тишину невольно…
МНОГО ЛЕТ ПРОШЛО
Как он уехал, много прошло лет.
Женился, сменил не одну жену.
Растит счет в банке и дочь.
У него день, на родине ночь.
У него ночь, на родине день.
Иногда звонит матери, иногда нет;
ночью, когда ей не спится.
Говорит, что любит её одну.
Нет, ему не грозить спиться.
Бабушка колет дрова,
сажает картофель.
Слушает его слова,
держа фото, где его профиль.
Он всегда обещает приехать.
Зимою она одна.
Зима – тяжелая веха.
ТАТЬЯНА ДОГИЛЕВА
Господин Президент новый и старый,
господин Президент прежний и новый!
Родина начинается с дома,
старой скамейки, завалинки.
Она и спросила их: «Кто вы?»
Большая Актриса, но человечек – то маленький.
Она? Она из этого дома.
Живёт там, гуляет по улочке.
Она и спросила их: «Кто вы
с КАМАЗОМ? Ответьте мне, дурочке.
Зачем эти рушат чужое?
И есть ли у них это право? »
Не монолог это, с криками «Браво!»,
а просто вопрос про родное.
Четыре! блюстителя ВЛАСТИ,
крутили ей руки, запястья.
Она перед ними валялась
в грязи на виду всех прохожих.
Боже, прости, если сможешь их, Боже!
Господин Президент новый и старый,
господин Президент прежний и новый!
Родина начинается с дома,
старой скамейки, завалинки.
ЖЕНЩИНА ФРОНТОВАЯ
Вот. Она умирает,
женщина фронтовая.
Осталось, может, два дня.
А было тогда, из огня
она живой выходила,
солдата-мужа любила,
двоих сыновей родила.
Мало? Внуков взрастила.
Шкаф. Пиджак с орденами.
Снохи приходят к маме,
племянницы и золовка.
Как-то всё это неловко…
Как-то ей это некстати -
в углу больничной кровати.
Обычно мудро и просто
жалела в свои девяносто
близких родных, и не очень.
Тому помочь, между прочим,
другому, с укором, - советом,
семью собирая при этом:
"нитка с иголкой". Заплаты
в рваных местах. Виноваты
мы все перед нею в чём-то.
Кто нас поддержит плечом-то?
ТРАССА М-8
Небесные ангелы сбились в струю
Вдоль трассы. Несёмся вскачь.
Мне времени мало в поездку мою,
А там впереди тягач.
Я газ, как гашетку, все время давлю.
Теперь завизжат тормоза.
Навстречу водила припал к рулю,
Но мне опоздать нельзя.
Обочиной справа и слева кресты
Ребятам, что мчались вперёд.
Простите ребята, что склоны круты.
Мы все сумасшедший народ.
Баранкою влево. Тягач обхожу.
Мой ангел меня пронеси!
Я вместе с мотором все силы вложу,
Но мчится мне в лоб такси!
На узком асфальте снежок, скользя,
Рулю готовит обман.
Мне влево нельзя и вправо нельзя.
Осталось идти на таран…
Их взгляд удивленный мелькнул в стекло.
Наверно, двенадцати лет.
Шум ангельских крыльев влетел в окно.
И все. Никого больше нет...
УРАЛЬСКИЕ ЗАВОДЫ
Салд`а, Пышм`а и Верхний Уфалей.
Дымит, дымит железная погода.
Чугун и сталь, и медь. Давай налей
стакан вина чугунного завода.
Кто не глотал окалину в нутро,
не знает где увертливые стаи.
Но, знает где и жарко, и светло,
тот, кто однажды слышал клокот стали.
Давай налей по-полной город Реж,
Кировоград – махни за медный купол.
Стале-плавильным правом-званьем меж,
меж заводских бахвалить, право, глупо.
Асбест, Тур`а, Невьянск, Первоуральск,
мы дышим все, летящим смрадом (п`ечи!).
Но знаем точно, если станет «край»,
то наш ответ: «Ещё не вечер!»
ЦХИНВАЛ
Я ползу, я ползу. Мой подствольник "пылает"
От летящих гранат и от огненных пуль!
Ты зачем к нам пришел, давний друг-генацвале?
Не ужель ты поверил в президентскую дурь?
Мы с тобою учились. Говорили о многом:
Про полет через горы, когда нужен был сват.
А теперь мы с тобою в селенье убогом,
И с твоей стороны лупит огненный "Град"!
Помнишь волжский театр и коньяк из долины,
Здесь грузин-режиссер ставил чудный спектакль.
Тот коньяк, по сей день, служит дружбы мерилом!
Но огонь БМП из Цхинвала иссяк….
Мой солдат захлебнулся пузырчатой кровью!
В мандариновый сад и в дома сыплет "Град".
О Тбилиси всегда говорил я с любовью,
Но осколок, поймав, я упал как Солдат!
11.08.2008
КОГДА СТАНЕШЬ СТАРЫМ И ЖАДНЫМ
Когда станешь старым и жадным,
я принесу флейту.
Я буду петь песни,
чтобы глухими ушами
слушал звучанье ты.
Когда станешь старым и жадным,
я позову солнце.
Будет светить ярко,
чтобы слепыми глазами
видел рассветы ты.
Когда станешь старым и жадным,
я зачерпну воду,
прямо со дна колодца,
чтобы сухими губами
влагой напился ты.
Когда станешь старым и жадным,
я оторву неба
синий такой клочочек,
чтобы в своём кармане
чувствовал небо ты.
Когда станешь старым и жадным,
я воскрешу память,
сяду с тобой напротив,
чтобы во всём прошедшем
силы вновь черпал ты.
Когда станешь старым и жадным,
я превращусь в детство,
стану опять тобою,
чтобы пить вместе жадно
каплю за каплей жизнь.
ЛОКО
Мальчики, где вы?
Ваша игра
В лидеры, в небо
Вас привела.
Встретились звезды
Льда и небес.
Нет, невозможно,
Не с вами, а без!
Вброшенной шайбой
"Локомотив"
Лучшие, звались вы,
Всех победив!
Плачут фанаты,
Весь Ярославль.
Бог их, ребята,
В вечность послал.
МАЙДАН – ПЛОЩАДЬ МИНУТКА
Май-дан!
Площадь Минутка
прорастает
глазницами,
злобными лицами.
Снайпер с Галиции.
Оператор из Пскова:
«Я убит наповал!».
Дивчина готова
– снайпер достал.
Грозного, грозного опыта
выползки, выродки!
Целятся! Ценятся!
Злом революции делятся.
Май-дан!
Гра-на-то-метами
мальчиков!
Необстрелянных!
Там, на Минутке.
Намеренно
хлопчикам «Беркута»
нет разрешения
на поражение!
Злость разрастается,
разогревается
кровью дымящей.
Кто там «смотрящий»
из Львова?
К бою готовы!
Май-дан!
Эй, киевлянка!
Ты з нами
чи з москалями?
Вождям и политикам –
золото! Золото!
Резаны раны и колоты!
Дымом покрышек -
смрад крематория.
Киев к Майдану
долго готовили.
Пасти кровавя,
зубами -
к власти, под образами.
Май-дан!
Хлопцы!
Вас же используют!
Пользуют,
пользуют.
Вы демонстрантами
шли
на братание?
Выползла Грозным
подпольная армия!
Площадь Минутка –
месиво, месиво!
Еврочиновники
всё уже взвесили…
РУССКИЙ Я
Русский я. Русский! Я сеян в земле,
В розовой глине на дальнем холме,
Где раскорчёвано поле для ржи –
В двести вершков от межи до межи.
Полит я грязью увязших дорог,
В той глухомани, где лес, лес и Бог,
Где от вестей до вестей ползимы,
Где по весне зелень, озимь и мы.
Русый я. Русый. Я дёрганый лён,
Тёплою пылью дорог опылён,
Ельником спрятан от зноя и гроз,
В скирды соломы укрывшись в мороз.
Русский я! Мы в городах и веках!
В странах заморских и в материках!
В космосе дальнем и в ближнем бою,
Впившись корнями в Россию свою.
Выше холмов, выше гор, их вершин,
Мы, как деревья! Нам мера – аршин!
Нам наша вера, и храмы, и Бог!
Новые трудности наших дорог!
МОЙ АНГЕЛ
Коснись меня крылом
мой ангел-недотрога.
Придет и мой черед
быть ангелом
другим, пришедшим в мир.
Тогда спрошу у Бога
защиту им,
чтоб оберег их дом.
И я подставить мог
невидимую руку,
когда придется им упасть
в случайный миг.
Чтоб мог я из огня,
не дав почуять муку,
их вывести.
Чтоб так же я постиг
возможность упредить
разящий их удар.
И, наконец, чтоб мог я,
на себя
взяв часть душевной боли,
им разум сохранить. И этот Божий дар
дал новые ростки
посеянных семян.
ЭПИЛОГ
ЛИЦА МЫ У НАШЕГО НАРОДА
Я опричник, также и крестьянин.
Я стрелец «Потешного» полка.
Пугачевец, вместе с тем я барин.
Я един в минувшие века.
Я купец, отдавший состоянье
на войну с французом. Весь кошель.
Я поручик, госпиталь, стенанье,
в битве раненый при Ля-Ротьер.
Крепостной я, он же и помещик,
граф Орлов. Девятым января
я казак, рубящий шашкой женщин.
Я пацан, свисавший с фонаря.
Я матрос с погибшего «Варяга»,
и штабной блестящий офицер.
Я дружинник с Пресни и бродяга
Пешков, пишущий на свой манер.
Большевик я в Октябре у власти,
там ведомый на расстрел буржуй.
Я священник в длиннополой рясе,
и татарин в праздник «Сабантуй».
Я кулак, сдающий все излишки,
и конвойный, что ведет его в Сибирь.
Я партиец, изучавший книжки.
Я чекист – спортсмен и богатырь.
Я защитник крепости у Буга,
и плененный красный командир.
Я хожу в изорванной дерюге,
и ношу я шерстяной мундир.
Я колхозник, сдавший все налоги,
без порток. Курящий самосад.
Я ученый, мы почти, что боги,
создали мы ядерный заряд.
Демократ я, движу перестройкой.
А вчера я ярый коммунист.
Я бандит. Доходы, рэкет, «стрелки».
Я торгаш, почти капиталист.
Все мы лица нашего народа
в старые и новые года.
Думаю, что может быть свобода
к нам придет и может навсегда!
СОДЕРЖАНИЕ
ПРОЛОГ
ВРЕМЯ - ПАМЯТЬ, ВРЕМЯ – СНЫ
ПЕРВАЯ ПЕРЕМЕНА
О 1905 ГОДЕ
ПЕРЕЯСЛАВЛЬ. ПЛЕЩЕЕВО ОЗЕРО. СИНИЙ КАМЕНЬ
ВЯЛЬЦЕВОЙ АНАСТАСИИ
1914
ПОЕЗД 813 НА СТАНЦИИ ЯРОСЛАВЛЬ ГЛАВНЫЙ
ХРАМ КАЗАНСКОЙ ИКОНЫ
ПРЕДАВШИЕ ТРИЖДЫ
ВТОРАЯ ПЕРЕМЕНА
ИМПЕРАТОР ИОСИФ СТАЛИН
КОШКИН МИХАИЛ ИЛЬИЧ
ПОД ПРОБИТЫМ ОБРЫВКОМ ФЛАГА
НАШИ
ПРОПАВШИЕ-ПАВШИЕ
ЗА ТЕБЯ
ГИМНАСТЕРОЧКА Х/Б
НАГРАДЫ ВЕТЕРАНА
СЛЕПОЙ БАЯНИСТ (ПОЛОНЕЗ)
АЛЕКСАНДРА
ПАПКА, ПАПКА…
РУССКИЕ ЖЕНЫ АМЕРИКАНЦАМ
ЭТО ОТТЕПЕЛЬ
ФУФАЕЧКА
ФЛАТТЕР. ЛЕТАЮЩАЯ ЛАБОРАТОРИЯ. Г. И. ПЕТРОВУ
МАЙЯ. КАРМЕН-СЮИТА
12 АПРЕЛЯ
ЖЕСТКОЕ ИЗЛУЧЕНИЕ
ДОЧЬ СТАЛИНА
СКАЖИ МНЕ ГАГАРИН
ОБЛАКА
ПЕРВЫЙ ДЕМБЕЛЬ
БАЗАРНЫЙ ДЕНЬ
АХ, МОСКВА!
ПОМНИШЬ?
АХ, ЭТИ СТАРЫЕ РАЙОНЫ МЕЖДУ САДОВЫМ И КРЕМЛЕМ!
СТАРЫЕ УЛОЧКИ
ПИТЕР. АПРЕЛЬ
ПОЖАЛУЙ, ВЕСНА
ШАРИКИ
ЗАМОРОЗКИ
ВЕСЕННИЙ САД НАПОЛНЕН СНЕГОМ
РОДИНА
ДВЕ ЗВЕЗДЫ НА ПОГОНАХ
А МОЖЕТ – СОВЕСТЬ?
НАПРЯЖЕНИЕ
ВОЙНА
Я - МЕНТ
ПСКОВСКОЙ 6 РОТЕ
ЭТА БОЛЬ ЕЩЕ ВЕРНЕТСЯ…
НАМ СЕГОДНЯ НЕ СПАТЬ
КАК ТЫ, ВЫСОЦКИЙ?
СВЯТОМУ БЛАГОВЕРНОМУ КНЯЗЮ АЛЕКСАНДРУ
ТРЕТЬЯ ПЕРЕМЕНА
ОЙ, ТЫ РУСЬ ЕСИ
КЕМ СТАЛ ВАНЬКА, ГОД 1980
СЕВЕРА, СЕВЕРА…
БАБУШКА, РУССКАЯ ПЕЧЬ
ОДЕССА – МАМОЧКА
ДЮССЕЛЬДОРФ
КОГДА СДАВАЛИ МЫ СТРАНУ
ДАВНИЙ ЧЕЧЕНСКИЙ СЛЕД
С СОВЕСТЛИВЫХ ОБРОК
НЕ НРАВИТСЯ!
РИМСКИЙ МОТИВ
ТРЕТИЙ РИМ
СОБАКИ И ВОЛКИ
ПРОЛЬЕТСЯ ВИНО НА СЕДЫЕ ПЕЧАЛИ
МЕЖСЕЗОНЬЕ
ПРАВОСЛАВНОЙ ЗЕМЛИ КОММУНИСТ
СЕЛЕНЬЕ
МНОГО ЛЕТ ПРОШЛО
ТАТЬЯНА ДОГИЛЕВА
ЖЕНЩИНА ФРОНТОВАЯ
ТРАССА М-8
УРАЛЬСКИЕ ЗАВОДЫ
ЦХИНВАЛ
ЛОКО
МАЙДАН – ПЛОЩАДЬ МИНУТКА
РУССКИЙ Я
МОЙ АНГЕЛ
ЭПИЛОГ
ЛИЦА МЫ У НАШЕГО НАРОДА
Век вековой
© Copyright: Владимир Игнатьевых, 2014
Свидетельство о публикации №114011502475
Свидетельство о публикации №114011502475
Рецензии