Фантазия о Юрии Бондареве и Борисе Пастернаке

Нет, я не ставлю рядом тех двоих,
Что вдруг связал случайным заголовком,
Считаю их сближение натяжкой.
Поскольку за одним маячит Нобель,
Другой давно в забвенье, как в опале.
И для меня они не равнозначны.
При всём почтенье или пиетете,
Что испытал я некогда к поэту,
В него я не влюбился.
Даже больше,
С годами я всё дальше отходил
От рифм его, и образов, и мыслей.
А говоря о «Докторе Живаго»,
Не ведаю, гореть иль горько плакать, -
Такая незадача,
Хоть умри.
Но одолели вдруг воспоминанья
Далёких лет,
Разгула перестройки.
Я ехал из Смоленска,
Где гостил
У дальних родичей.
Мой путь лежал в Калугу,
К товарищу по детским увлеченьем,
По радужным мечтам
И первым взлётам.
Володя. мой знакомый незнакомец,
Порядком изменившийся за годы
Разлуки,
Неожиданно спросил:
- Скажи, газетчик,
Кто сегодня, как Герцен некогда
Является в России
Властителем неугомонных дум.
Он ждал, что я отвечу:
- Пастернак! –
И приготовился со мною согласиться,
И разделить безмерную любовь.
Но я ответил:
- Бондарев!.
Он рухнул
С небес на землю,
Всё ещё не веря
И глядя на меня, как на больного:
- Как Бондарев?
Но он же коммунист,
Живёт в согласье с властью,
Он из тех,
Кто прославляет новь социализма!
- А ты читал? – спросил я,
Понимая,
Что ничего иного не услышу,
Как это возмущённое:
- Зачем?
Я лишь борцов читаю.
Нет желанья.
Разменивать себя по мелочам.
- Прочти! – я посоветовал,
Достав
Из кейса
Книгу «Берег»
Которая
Так странно взволновала
И до сих пор волнует непонятным,
Таинственным сюжетом.
Он не взял,
Лишь отмахнулся с гневным неприятьем.
А мне пришли на ум иные годы –
Студенчество моё,
И первый взрыв
Негодованья
«Доктором Живаго»,
Когда роман опальный вышел в Польше.
Приехал из Москвы один чиновник,
Из либералов,
И привёз с собой
Стихи из запрещённой этой книги,
Тетрадочку,
Она ходила в списках,
И я её по блату получил,
И прочитал,
И ничего не понял_
Где тут запретного? –
Я думал, сознавая
С обидой
Всё своё несовершенство.
Потом мне позвонила тётя Этя,
Которая жила в оппортунизме
И всякую крамолу обожала:
- Ты раздобыл,надеюсь, Пастернака?
- Да, раздобыл.
 - И что, скажи? Ужасно?
Глазком бы посмотреть.
Я ей принёс,
Она листала долго,
Вертела,
Морщилась,
И, наконец, сказала:
- Не может быть!
Вот этот Пастернак
У власти под запретом?
- Этот, тётя!
- Не верю я тебе! –
Она швырнула
На стол стихи
И выгнала меня бесцеремонно,
Крича:
- Какой позор!
Какая глупость!
Но я вернусь к Володе,
К нашим спорам.
- А кто,- потом спросил я осторожно, -
Властитель дум?
Кого мне нужно славить?
- Конечно, Пастернака!
- Почему?
Какие злободневные вопросы
Поставил он в романе?
Бедный друг мой!
Он на меня смотрел, не понимая,
О чём мы говорим,
Он был растерян
И лишь твердил:
- Великий Пастернак!
Борец за правду,
За народ,
За наши
Понятия святые,
За мечты.
Я промолчал,
Передо мной вставали
Герои лучших бондаревских книг.
Я их люблю –
И «Тишину», и «Выбор»,
А «Берег»
Обожаю бесконечно,
Как самое прекрасное творенье,
Как Библию минувшего столетья.
Когда, пройдясь по книжным магазинам,
Я всюду вижу только Пастернака
И не могу найти печатной строчки
Прекрасного прозаика.
Который
Так трепетно запечатлел любовь,
Так тонко описал оттенки
Чувств человека,
И полёт,  и пропасть
Души,
Мне горько и обидно.
Издайте Бондарева!
Он ещё живой,
Он ждёт признанья,
Восхищённых слёз
И радости читательского бума.
                Рафаэль-Мендель
                15 января 2014г.

.